Глава 1 - Свобода и хлеб
То лето не показалось Витасу слишком теплым – может быть из-за холодных вечеров, может быть из-за витающей в воздухе неуверенности, может быть из-за хорошей вентиляции в операционной, а может быть из-за того, что слишком хорошо отпечаталось в памяти теплое лето прошлого года – август 1989, согретый не столько солнцем, сколько единством бьющихся в унисон миллионов сердец.
Сегодня на Витасе была та же самая синяя клетчатая рубашка, что тогда, и он шел домой, расстегнув верхнюю пуговицу. Рабочий день в Антакальнисской поликлинике закончился, и медперсонал уходил на заслуженные выходные. Для Витаса сегодняшний день, пятница 31 августа стал последним днём его летней практики в отделении общей хирургии. Через два дня должен был начаться новый учебный год, на который Витас приходил уже как студент пятого курса.
Отойдя метров пятьсот от больницы, Витас заметил, как на дороге возле него затормозил зеленый «Жигулёнок». Окно открылось и оттуда показалось веселое лицо молодого хирурга, вместе с которым Витас час назад стоял на операции.
– Vitautas! – крикнул хирург, – ar pavpavėžėti tave namo? (Витаутас, тебя подвезти домой?)
– Ačiū, Ramūnai, nereikia, – ответил Витас, – noriu pasivaikščioti pėsčiomis, šiandien puikus oras! (Спасибо, Рамунас, не нужно, хочу пройтись пешком,сегодня отличная погода!)
– Na gerai, gero vakaro! (Ну ладно, хорошего вечера!)
– Iki! (До свидания!)
«Жигулёнок» рыкнул мотором и укатил вдаль. Витас шел дальше и думал про операцию. Вернее не про операцию, а про состоявшийся во время нее диалог.
Удаление желчного пузыря настолько рутинная и заурядная операция, что во время нее врачи в Антакальнисской больнице болтают почти без перерыва. Сегодня Рамунас позвал Витаса ассистировать ему, чем вызвал недовольный вздох анестезиолога: ассистент студент – это всегда плюс 15-20 минут к операции.
– Это просто кошмар, вы видели цены в магазине на колбасу? – спросил анестезиолог.
– Видел, – ответил Рамунас, – Витас, зажми вену сильнее, кровит.
– Зимой вообще замерзнем все.
– Если русские отключат совсем электричество то проблемы будут.
– Это не проблемы, Рамунас, это у нас будет полный коллапс всего! – эмоционально возразил анестезиолог.
– Почему говорите «у нас»? Вы же не литовец.
– Но живу-то я в Вильнюсе, – анестезиолог пожал плечами.
– Вы всегда можете прервать командировку и уехать домой в Псков.
Хирург оторвал глаза от операционного поля и улыбнувшись посмотрел на анестезиолога. Рамунас не хотел, чтобы тот обижался, но анестезиолог не оценил шутку.
– Да, Михаилу Игнатьеву из Пскова, прожившему в Литве два года, не знающему по-литовски ни слова, литовский паспорт вряд ли выдадут, – сказал анестезиолог. – Вы, кстати, собираетесь получать новый паспорт?
– Конечно, – сказал Рамунас, – Витас, подержи зажим.
Игнатьев недовольно хмыкнул:
– Зачем он Вам? Вы не сможете ездить даже в другие советские республики!
Хирург осторожно перерезал желчный проток. Из-под ножниц показалась неприятная зеленоватая жидкость. Рамунас осторожно вынул желчный пузырь из полости пациента, взвесил на руке, показывая Витасу, и опустил в поднесенную медсестрой миску. Разбухший от камней желчный пузырь скатился по дну миски в самый угол.
– И ты, Витаутас, будешь получать новый паспорт? – спросил анестезиолог Витаса.
– Обязательно, – Витас коротко кивнул.
– Ну ладно, молодежь, ничего не понимает, но Вы, Рамунас, Вы же взрослый человек, – анестезиолог написал что-то в операционном журнале и посмотрел на часы. – Как вы собираетесь сами жить?
– Manau, mes susitvarkysime, (Думаю, мы справимся) – Рамунас посмотрел на Витаса и подмигнул ему, затем повернулся к Игнатьеву, – думаю, мы справимся.
Анестезиолог закатил глаза.
– Долго еще будете зашивать?
– Минут десять, наверное.
Рамунас взял у медсестры иглодержатель с ниткой.
– Я никогда не понимал русских, которым мало земли. Ну так еще больше не понимал русских, которые живут в Литве, не любя Литву. Михаил Андреевич, зачем Вам это? Вы прекрасный специалист, большой опыт имеете. Почему Вам жить в стране, которая Вам не нравится?
– Я хорошо отношусь к Литве.
– Литва это есть люди в первую очередь.
– Я нормально отношусь к литовцам, лечу их каждый день, – не согласился Игнатьев.
Витас молчал. Ему было что сказать, было что крикнуть, но невидимая паутина медицинской иерархии не позволяла говорить, пока тебя не спросят. Он терпеть не мог этого анестезиолога. Михаил Андреевич был добрым человеком, но его рассуждения о независимости Литвы приводили Витаса в бешенство. Витас был готов не соглашаться с Игнатьевым просто потому что это Игнатьев, пусть даже в каких-то его словах была доля логики. Михаил Андреевич все лето не уходил в отпуск и все лето раздражал Витаса своим присутствием на операциях.
– Независимость – это здорово, конечно, – сказал анестезиолог, – здорово до тех пор пока дома теплая батарея и хлеб продается в магазине. А когда этого нет, как-то уже не до независимости, знаете ли.
Он оперся на руку и посмотрел в окно. За стеклом шелестели деревья и резвились птицы.
– Не можно вместо свободы выбирать хлеб, – вздохнул хирург.
Витас шел вниз по улице Antakalnio и с удовольствие вдыхал нежный воздух Вильнюса. Прохожие спешили по домам, а возле магазинчиков ощущалась пятничная суета. Согревая людей лучами заходящего солнца, последней день лета обнимал дома и проспекты, готовясь отдать город в дождливые руки осени.
Когда на сердце тревога, красота и уют внешнего мира ощущаются особенно остро. Как будто бы только обнажив чувства в ответ на что-то страшное и гнетущее, можно начать в полной мере воспринимать невидимые волны исходящие от всего вокруг. Витас смотрел в будущее с надеждой и ужасом. Его вдохновляло единство людей вокруг и беспокоила неизвестность. Никогда он не видел другой жизни, не мог представить, что бывает как-то иначе. Но вокруг было еще слишком много тех, кто застал другую Литву, кто видел, что другая жизнь есть, и знал, что она возможна. От этих людей энергия передавалась остальным, словно по проводам. Но даже чувствуя за собой поддержку, даже веря, что поступаешь правильно, в конце концов ты сам принимаешь решение сделать этот шаг вперед, шаг в неизвестность – бросить то, что привычно, ради того, куда зовет душа. Витас чувствовал как сердце бьется в груди сильнее, не мог и не пытался сам этого объяснить, а просто наслаждался этим ощущением – когда непонятная сила тянет тебя в будущее.
Вильнюс жил своей жизнью, по-литовски не проявляя лишних эмоций. Но даже в этом тихом августовском вечере можно было услышать тревогу. Последний день лета – а дальше будет холодать. Что тогда? Витас старался не думать об этом, но мысли раз за разом возвращались в его голову. А если не будет энергии? Если не будет тепла? Как отапливать общежитие? Как согревать дома? Витас не понимал в этом абсолютно ничего, но, возможно, Ильзе знала, что делать в таких случаях. «Да, надо будет обязательно спросить у Ильзе, – подумал Витас, – она должна знать. Она же изучает всю эту электротехнику, а это явно ближе к вопросам отопления чем медицина».
Витас шел домой, стараясь не спешить. Он, как всегда, спустился по дороге к реке – посидеть десять минут на скамейке. В этот раз все было как-то не так. Бесконечно текущая вода Вилии не успокаивала и не расслабляла. Витас сидел, глядя на белую рябь волн, но колени его дрожали. «Что делать, если не привезут еду? Что делать, если не будет воды?» По реке проплыли две утки, качаясь на волнах. Селезень кружился вокруг своей спутницы, а она не обращала на него внимания. «Что делать, если не будет топлива?». Витас не высидел обычные десять минут и пошел дальше. Тревога сильнее всего в одиночестве – в компании совсем не страшно, можно даже пошутить.
Отгоняя от себе мысли, Витас добрался до своего общежития на улице Olandu, перекинулся двумя ничего не значащими словами с вахтершей и поднялся на свой второй этаж.
– Labas! (Привет) – поздоровался Витас со своим соседом.
– Прывітанне, (Привет) – ответил Стась, отрываясь от своего макета.
Вруках он держал нелепую конструкцию из четырех деревянных брусков, которуюСтась с гордостью называл череп. У этого черепа даже было имя – Гена.Отчаявшись еще на втором курсе заполучить настоящий череп в личное пользование(кроме как совершив убийство), Стась раздобыл себе куски дерева, и, проработавлобзиком и наждачкой избыточное количество времени, смог собрать что-тонапоминающее череп человека. Самый большой брусок был верхней частью черепа,под ней крепился брусок поменьше, выполняя роль верхней челюсти, и еще двабруска ниже образовывали нижнюю челюсть. Обточив все со всех сторон, Стасьполучил нечто напоминающее шар и немного человеческую голову. Повозившисьнемного с пружинами он даже смог заставить нижнюю челюсть открываться. Еще двагода ушло на то, чтобы наполнить череп зубами. К счастью, в стоматологическойклинике зубы вырывались с завидной регулярностью, и, иногда попадалисьотносительно целые экземпляры. Для каждого зуба Стась вырезал отверстие. Всегомесяц назад он установил последний недостающий зуб – левую верхнюю пятерку. Еевырвали у какого-то русского солдата. С тех пор череп (как и запас разных зубовк нему) был полностью готов. Стась практиковал с ним самые разные процедуры,начиная с кариеса и чистки зубов до экстракции и протезирования (так он называлзамену поврежденных зубов). Стась говорил, что в будущем передаст череп Генусвоему сыну (которые непременно тоже будет стоматологом), а пока он сампроводил с ним почти все свободное время.
– Пока тебя не было, заезжал Роман Петрович, – сказал Стась, не отрываясь от черепа.
– Вау, – пожал плечами Стась, – и зачем?
– Завтра едем на пикник. Он нас приглашал. Отличная погода, будет тепло, так что собирайся, в десять он заедет за нами.
Стась постоянно говорил с Витасом не прекращая работу, поэтому Витасу иногда казалось, что друг говорит не с ним, а с Геной. Этой многозадачности Витас тихонько завидовал, но в зависти не признавался даже самому себе.
– Круто, еду он купит, или нам взять?
– Сказал, чтобы ты сходил утром на базар и купил то хорошее печенье. Мясо и картошку они со Стешей уже купили и замариновали. Дрова тоже свои возьмут, ну и по мелочи там.
– Ладно, а ты что будешь делать?
Стась поднял глаза и показательно усмехнулся своей широченной улыбкой.
– А я буду кушать и наслаждаться жизнью, – произнес он по слогам. – Ильзе я уже сказал, ну а Стеша с ним приедет.
– Класс, у нас прям почти семейные посиделки.
На этих словах улыбка Стася перестала быть ироничной, и стала настоящей. Он будто вспомнил что-то очень хорошее, от чего даже в его голосе почувствовалось тепло.
– Я очень на это надеюсь.
Витас повесил рубашку на стул. За стеной слышалась привычная беготня общежития, ветер покачивал форточку, а вдалеке за горизонт из домов и деревьев садилось солнце. Стась шуршал рядом каким-то своим инструментам по многострадальным зубам Гены. Витас потянулся и сказал:
– Пойду поем. И вообще, это просто кошмар, ты видел цены в магазине на колбасу?