Часть 2: "Чернила и пепел"
Порой единственное спасение — это блокнот, карандаш… и тишина, в которой ты снова становишься собой.”
Марк работал дворником в своем же районе – ирония судьбы не ускользнула от его циничного взгляда на мир. Утро начиналось с шершавой метлы в руках и ржавой садовой тачки. Но после обеда он возвращался к своему покосившемуся домику, садился на крыльцо и доставал потрёпанный блокнот.
Его новые рассказы были чёрными, как дёготь.
«Весна? Грязь и лицемеры выползают из своих нор. Город — театр абсурда, где каждый кривляется в своей роли. Улыбки — оскал, сочувствие — игра. Ни одного настоящего лица. Все — марионетки, дергающиеся под чужую дудку. И я среди них — дворник, шут гороховый, с метлой вместо пера. Какая ирония судьбы, аплодируйте!»
Рассказы получались короткими, злыми, как укусы бешеной собаки, а диалоги походили на непрерывный лай. Они были словно вырваны из самой его души, пропитанной горечью и разочарованием.
• О человеке, который продаёт свои сны богатым коллекционерам, с каждым проданным сновидением теряя частицы собственной памяти, пока не забывает, кто он и откуда.
«Сны уходили за хорошие деньги. Воспоминания — по дешевке. Личность — даром. Распродажа души. Финальная ликвидация».
• О городе, где все без исключения жители вынуждены носить маски, искусно скрывающие их самые потаенные страхи и комплексы, а под этими масками обнаруживается пугающая пустота, отсутствие истинной личности.
«Маски прирастали к лицам. Кожа врастала в пластик. Улыбка становилась шрамом. Под маской — ветер. Пустота, которую так тщательно скрывали».
• О писателе, который с ужасом обнаруживает, что его самые мрачные фантазии и написанные наспех рукописи начинают необъяснимым образом влиять на реальность, и в отчаянии решает стереть из мира самого себя, надеясь прекратить этот кошмар.
«Бумага оживала. Слова становились плотью. Мой вымысел пожирал мир. Единственный выход — поставить точку. На себе».
Тетрадь быстро заполнялась корявым почерком. Когда рассказов набралось пятнадцать, Марк впервые за год надел свой старый пиджак и поехал в город, сжимая в руках заветную папку с рукописями.
*****
Его гнали отовсюду, словно прокаженного, принесшего заразу уныния и безнадежности:
• В редакции крупного издательства «Литературный Гигант» охранник с непроницаемым лицом даже не пустил его дальше вешалки в холле, буркнув что-то невнятное про отсутствие предварительной записи.
• В издательстве «Новая Волна» седая редакторша с усталым взглядом, пробежав глазами пару страниц его текстов, не дочитав до конца, безапелляционно заявила: «Это депрессивный бред. Молодой человек, вам бы к хорошему психиатру обратиться, а не бумагу марать».
• В небольшом независимом издательстве «Авангард» молодой парень в модных очках с толстой оправой, задумчиво почесав подбородок, вздохнул: «Интересно, конечно… но мрачновато. Сейчас, знаете ли, тренд совсем другой – на легкую, развлекательную литературу (light-fiction). Боюсь, наша аудитория не оценит».
*****
Редакция «Чёрный квадрат»
После безрезультатных попыток пристроить свои мрачные рассказы в крупных издательствах, Марк вспомнил о странном объявлении в одном из литературных интернет-сообществ. Там упоминалась небольшая независимая редакция с вызывающим названием «Чёрный квадрат», которая якобы интересовалась нестандартными и смелыми голосами.
Добираться до нее пришлось на метро. Выйдя из вагона на центральной станции, Марк оказался на длинной узкой улице, зажатой между старинными зданиями, многие из которых, несмотря на обветшалость, явно представляли собой культурную и историческую ценность. Пройдя несколько шумных перекрестков, он свернул вправо, в тихий и неприметный переулок, словно спрятанный от посторонних глаз.
В середине переулка, в одном из старых, потрескавшихся зданий, Марк наконец увидел ничем не примечательный вход в темную арку. И вот в глубине этой арки, словно ввинченная в саму плоть здания, зияла массивная бронированная дверь, выкрашенная в глухой черный цвет. Над ней, на ржавой металлической пластине, небольшими гротескными буквами было выведено: «ЧЁРНЫЙ КВАДРАТ». Тусклая лампочка над дверью едва освещала зловещую вывеску.
Марк остановился перед этой мрачной дверью, сжимая в руках видавшую виды папку с пятнадцатью распечатанными рассказами. Сердце колотилось где-то под горлом. Два года он не появлялся в центре городе, предпочитая тишину и одиночество дома у Старой Трассы. Но сообщение от Ксандра… нет, не сама встреча выпускников, а скорее горькое осознание собственного одиночества и внутренняя, едва уловимая потребность высказаться, выплеснуть накопившуюся боль, привели его сюда, в это странное и неприветливое место.
Он глубоко вздохнул и толкнул тяжелую дверь. Бронированная дверь «Чёрного квадрата» была холодной на ощупь, как крышка гроба. Когда Марк толкнул её, скрип напомнил ему звук открываемого старинного сундука с секретами. Внутри пахло старыми книгами, ладаном и чем-то металлическим — будто здесь когда-то пытались вызывать духов, но вместо них пришли писатели. Интерьер подвального помещения оказался старомодным, даже архаичным. Кое-где на стенах виднелись следы облупившейся штукатурки, а на деревянных панелях проступала потрескавшаяся краска. Однако, несмотря на эту видимую ветхость, здесь ощущалась чистота, опрятность и какой-то странный, почти аскетичный порядок. Старая массивная мебель из темного дерева была тщательно расставлена вдоль стен, а на полках виднелись ровные стопки книг и рукописей. Атмосфера была странной смесью запущенности и умиротворения, словно затишье перед бурей.
- Вам к Татьяне Викторовне, — сказала девушка за видавшим виды столом, заваленным рукописями. Брюнетка с длинными, тёмными волосами, спускавшимися волнами почти до пояса. На её тонкой шее поблескивала серебряная подвеска в виде раскрытой книги и пера. Голос у неё был неожиданно тёплым и спокойным, как чашка крепкого кофе в промозглый осенний день, странно контрастируя с мрачной атмосферой места.
- Я... принёс рукописи, — Марк вдруг почувствовал себя нелепо и неуверенно, словно школьник, впервые пришедший на урок к строгой учительнице.
Девушка приветливо улыбнулась, обнажив ямочки на щеках.
- Меня зовут Светлана. Ждите, когда она освободится...
*****
Кабинет Татьяны Викторовны больше напоминал операционную или морг: абсолютно белые стены, минимум мебели, никаких лишних бумаг или безделушек. Только большой письменный стол и два жёстких стула. Женщина за столом, с короткой стрижкой и пронзительным взглядом серых глаз за тонкими очками в строгой оправе, быстро перелистывала его распечатанные рассказы, ни разу не взглянув на Марка. Её лицо оставалось непроницаемым.
- Оставьте первый, пятый и... — женщина перелистнула страницы, остановившись на рассказе про город масок. — Тринадцатый. Остальное — не литература, а вопли.
Светлана замерла у двери, будто боялась, что её выгонят за подслушивание.
- Почему именно эти? — выдохнул Марк.
- Потому что в них вы не врёте, — Татьяна прищемила сигарету в пепельнице. — А теперь исчезните. Возможно, я позвоню.
«Когда-то я тоже верила в „чистое искусство“, — подумала Татьяна, поправляя очки. — Пока не поняла: правда выживает только в жёстких рамках».
Выходя из ледяного кабинета Татьяны Викторовны, Марк был охвачен противоречивыми чувствами. Сомнение грызло изнутри: а стоило ли вообще сюда приходить? Страх сковывал движения: что, если это его последний шанс? Раздражение клокотало от хамства этой надменной женщины. И поверх всего этого тянулось липкое чувство безнадежности – очередная дверь захлопнулась перед носом.
Но, бросив мимолетный взгляд на Светлану, склонившуюся над заваленным бумагами столом, он вдруг ощутил странное чувство безмятежности. От нее исходила какая-то тихая, теплая аура, словно слабый, но упорный огонек в кромешной тьме. И в голове мелькнула неожиданная мысль: если даже он никогда больше не переступит порог этого странного места, он обязательно найдет способ угостить эту девушку чашкой кофе.
Он направился к выходу, уже смирившись с очередной неудачей. Когда он проходил мимо стола Светланы, она подняла на него свои лучистые глаза и одарила очаровательной, ободряющей улыбкой.
- Не переживайте, — тихо сказала она, словно зная, что творится у него на душе. — Все только начинается...
От лица Светланы Эсперанза:
Ей нравилось работать в маленькой редакции «Чёрный квадрат». Здесь все было так упорядоченно и стабильно. Во всем чувствовалась твердая, жесткая рука Татьяны Викторовны. И хоть все за глаза называли ее не иначе как «демоном сукой», Светлана понимала, что та просто лелеет свою хрупкую мечту в холодных волнах прибоя этого жестокого мира.
А еще ей нравился этот размеренный бег времени в редакции. Он так отличался от той суетливой метушни и бесконечной гонки за ускользающим ветром, которые царили в современных крупных издательствах. И хотя ее работа большей частью заключалась в рутинном редактировании и переводе скучных текстов инструкций к бытовым предметам, зарплата была стабильной, а коллектив – немногочисленным, но вполне дружелюбным. Светлана поправила подвеску в виде раскрытой книги и пера. Это был подарок отца — редактора старой школы, который верил, что «слова должны резать правдой». Когда его издательство разорилось, он повесился в своем кабинете. Теперь она искала ту же правду в чужих текстах — может быть, чтобы оправдать его смерть.
Иногда захаживали всякие начинающие писатели и непризнанные поэты со своими нетленными творениями. И тогда из кабинета Татьяны Викторовны доносились такие раскаты грома и сверкание молний, что незадачливые авторы выскакивали оттуда пунцовые и метеором проносились к выходу, словно по ошибке заглянули в душ к обнаженной женщине. Светлане всегда было немного смешно наблюдать за этим.
Но сегодня все было как-то иначе. День начался как обычно, без особых происшествий. После обеда массивная бронированная дверь редакции отворилась, и появился Он. Неуверенный, настороженный, с какой-то затаенной сомневающейся искрой во взгляде. Но вот его глаза... Колкие, цепкие, словно пытающиеся заглянуть в самую душу. Он пришел со своими рассказами.
«Может... Кто его знает? Может, он все-таки понравится нашему Демону?» – промелькнула у Светланы мимолетная мысль, когда он проходил мимо ее стола.
*****
Телефон, старенький кнопочный аппарат, зазвонил ровно через неделю, нарушив тишину его одинокого дома. Марк вздрогнул, словно от неожиданного удара.
- Завтра к девяти утра, — отрезал холодный, металлический голос в трубке. — Кабинет номер три. Опоздаете хоть на минуту — сожгу ваши драгоценные бумаги. И не вздумайте приносить новую порцию этого… — она на секунду запнулась, словно подбирая наиболее подходящее слово, — …этого словесного поноса.
И повесила трубку, не дожидаясь ответа.
*****
Контракт, который Татьяна Викторовна протянула Марку, был жёстким и бескомпромиссным, словно высечен на каменной плите.
• Никакой воды — каждое слово должно быть выстрадано и наполнено смыслом, как капля крови.
• Переписывать и шлифовать текст до тех пор, пока она лично не соизволит произнести презрительное, но такое желанное «Годно».
• Псевдоним — «М. Грей» (чтобы не отпугивать легковерных читателей его «депрессивной» фамилией и не создавать ненужных ассоциаций с его прошлым).
- Вы не талантливый, Санчез, — сказала Татьяна Викторовна, закуривая тонкую сигарету без фильтра. Дым горько пахнул дешёвым табаком. — Вы больной. Но эта ваша болезнь… она может неплохо продаваться. Людям нравится копаться в чужой грязи, знаете ли.
Марк молча кивнул и, не читая, поставил свою подпись внизу страницы. Первое, что он купил на небольшой аванс, — новый блокнот, старый уже почти закончился, и новый рабочий инструмент — простую, но надежную механическую перьевую ручку. Его “Паркер”, подарок за лучший дебют года, давно был продан за бесценок.
В новый блокнот он аккуратно перенес свои “4 правила вытаскивания себя за волосы”. Ну и третье, пожалуй, самое важное. Он угостил Светлану стаканчиком молочного коктейля в ближайшем кафе и рассказал ей пару своих самых черных, циничных шуток. К его удивлению, она действительно смеялась, и этот звук был для него как глоток свежего воздуха. Он чувствовал это.
С того дня их жизни в редакции «Чёрный квадрат» переплелись. Марк приезжал к девяти утра, как и было велено, и погружался в мучительный процесс переписывания своих мрачных историй под неусыпным взглядом Татьяны Викторовны. Светлана часто заглядывала в кабинет, принося ему чашку крепкого кофе или пару печений, и бросала мимолетные ободряющие улыбки. Иногда они обедали вместе в крошечной подсобке, делясь немногословными историями.
Иногда, устав от правок, Марк читал ей вслух самые циничные и безнадежные абзацы. К его удивлению, Светлана не отшатывалась. Она смеялась – не над трагичностью ситуаций, а над меткостью формулировок, над черным юмором, проскальзывающим между строк. Ее смех звучал для него как редкая мелодия в какофонии его внутреннего мира.
Однажды вечером, после особенно изматывающего дня, Светлана принесла ему горячий бутерброд. За чаем она вдруг призналась, глядя на его потрёпанный блокнот:
- Знаешь, Марк… я тоже пишу. Стихи. В стол, конечно. Боюсь, Татьяна Викторовна мои нежные фиалки превратит в сорняки.
Марк впервые увидел в ее глазах не только тепло, но и робкую неуверенность, которая так ему знакома. Он предложил ей почитать, но она лишь смущенно покачала головой.
Но прошло несколько недель...
Марк пришел на работу злым. На расспросы: что случилось? - он молчал, яростно сопя...
Но после обеда, его прорвало...
...После яростной тирады Марка, оставившей в воздухе тяжелый привкус разочарования, воцарилась гнетущая тишина. Света, не проронив ни слова, приблизилась к нему и положила перед ним старую тетрадь. Её молчание было красноречивее любых слов. Марк, чувствуя на себе её взгляд, неохотно открыл тетрадь. И тут же его словно окатило волной тепла. Стихи Светы, написанные простым, но таким проникновенным языком, коснулись самых глубоких струн его души. В них не было надрыва и боли, которыми были пропитаны его собственные произведения. Вместо этого — свет, надежда, какая-то удивительная способность находить красоту в обыденном. Он читал о траве, пробивающейся через асфальт, о старом коте, ищущем тепло у метро, и чувствовал, как что-то внутри него начинает оттаивать.
Марк оторвался от тетради, словно вынырнул из глубокого сна.
- Как… как ты можешь писать такое? — прошептал он, пораженный контрастом между её стихами и той атмосферой, в которой она работала. Света слегка улыбнулась.
- Это мой маленький секрет. Татьяна права — миру нужно жесткое, чтобы выжить. Но мне… мне нужно это мягкое, чтобы не сломаться.
В её глазах отражалась какая-то внутренняя сила и стойкость, которая восхитила Марка.
Однажды он заметил у нее привычку задумчиво покусывать кончик ручки во время работы. На следующий день он молча поставил перед ней небольшую железную коробочку с мятными леденцами. «Чтобы зубы не стирались», — буркнул он в ответ на ее вопросительный взгляд.
Прошло несколько месяцев. Марк все еще работал дворником по утрам, а после обеда пропадал в «Чёрном квадрате». Его рассказы медленно, со скрипом, обретали новую форму под чутким руководством Татьяны Викторовны. Он стал замечать, что ждет встреч со Светой, ее тихих улыбок и коротких разговоров. Она стала для него той самой каплей света в его чернильном мире.
На расспросы коллег, почему он продолжает работать дворником, ведь это так не престижно, он бормотал, что то невразумительное, но затем ответил:
- Именно там, в жилкомсервисе, его вытащили из днища, где он был, отмыли и дали работу...
В редакции только покрутили у виска. Все, кроме Светланы...
Светлана предложила ему пройтись до его дома... Они шли медленно, разговаривая обо всем и ни о чем. У его покосившегося домика она вдруг остановилась и, набравшись смелости, спросила:
- Марк… а можно я иногда буду заходить? Помогать тебе… с чем угодно.
Он посмотрел на нее и впервые за долгое время улыбнулся искренне.
- Буду рад. Мой лучший редактор и самый светлый человек, которого я знаю.
Через полгода Светлана перевезла в его домик небольшую коробку со своими вещами и стопку исписанных тетрадей.
Ее переезд сопровождался жизненной драмой...
Светлана ворвалась в редакцию, словно маленькая разъяренная фурия. Дверь с грохотом хлопнула, эхо прокатилось по гулкому помещению. Обычно тихая и сдержанная, сейчас она излучала волны негативной энергии. Её глаза метали молнии, а кулаки были сжаты так крепко, что побелели костяшки. Марк, оторвавшись от рукописи, удивленно поднял брови.
- Что случилось? — осторожно спросил он, чувствуя, что лучше не подходить слишком близко.
Светлана выдохнула, пытаясь унять дрожь в голосе.
- Выгнали! Выгнали меня, понимаешь? Эта старая карга, соседка, узнала, где я работаю, и устроила скандал хозяйке. Та не стала слушать никаких объяснений. Сказала, что не хочет проблем с полицией, и выставила меня за дверь!
В её голосе звучала обида и беспомощность. Марк видел, как блестят слезы в её глазах, и его сердце сжалось от сочувствия.
- Но куда же ты теперь? — растерянно спросил он.
Светлана пожала плечами.
- Не знаю. Наверное, придется искать новую комнату. Снова эти объявления, просмотры, торги… Я так устала от всего этого!
Марк на мгновение задумался, а потом в его глазах вспыхнул решительный огонек.
- Ну... Тогда, переезжай ко мне.
Светлана удивленно подняла на него взгляд.
- Что?
- Переезжай ко мне, говорю. Там тихо. И… мне не так страшно там одному, — повторил Марк, стараясь скрыть волнение за нарочитой небрежностью.
Так вот всё и произошло.
******
Однажды, вечером после особенно трудного рабочего дня.
Марк сидел и редактировал документы, взятые на дом, а Света хлопотала на кухне, готовя ужин. Сегодня были котлеты с макаронами и салат Цезарь.
Такую тихую семейную идиллию, вдруг нарушил внезапный стук в дверь. Тихий, неуверенный. На пороге стояла Люба. Одета она была в платье дорогое, но местами порвано и испачкано грязью. Она стала как то старше, а лицо постарело и под глазами глубокие синяки, взгляд затравленный и испуганный. За ней — трое маленьких детей, одетых бедно и явно продрогших. Они испуганно жались к матери. На ее щеке виднелся свежий кровоподтек, губа разбита.
- Марк… — сказала она тихо едва слышно, ее голос дрожал. — Я… я искала тебя… долго искала.
А он стоял на пороге и просто смотрел на эту картину. Затем чуть отодвинувшись в сторону ровным голосом сказал:
- Ну, заходи раз пришла.
Люба с детьми робко вошли, и он закрыл за ними двери, отрезая их от холодного осеннего дождя.
- Милый, кто там? - из кухни послышался мягкий голос Светланы.
- ... Моя Бывшая, - чуть помедлив, ответил он, таким же ровным голосом.
Светлана вышла в прихожую, на пороге стояла Любовь, возле нее трое детей азиатской внешности, маленький мальчик держащий ее за платье, девочка и мальчишка постарше.
Образовалась немая сцена, неловкое молчание и в этом помещении вдруг стало тесно.
- Прости, - виновато сказала Люба, - я тебе, наверное, помешала, я сейчас уйду...
- Куда ты собралась на ночь глядя? - спросил ее Марк, а сам переглянулся взглядом со Светой, ища в ней поддержку...
- На вокзал... - так же тихо ответила Люба и повернулась к выходу...
“И где та гордая, самоуверенная девчонка, которой она была в прошлом? - подумал Марк, - изрядно же ее жизнь помотала...”
- Так, стоять! - безаппеляционно заговорил он, играть в покер фейс ему надоело, - ты, уйдешь после того, как расскажешь что случилось и пока я не решу чем тебе помочь, а пока... - он посмотрел на Светлану, которая стояла в кухонном фартуке и полотенцем в руках...
- А пока, - подхватила она, - проходите на кухню и садитесь за стол. Мы собирались ужинать. Правда мы никого не ждали, но это дело поправимое...
- Действительно, а то тут тесно... - Марк, испытал облегчение, его две пассии, бывшая и нынешняя, не объявили друг другу войну...
...
Ужин подошел к концу. Дети были настолько голодны, что пришлось дать им добавки.
А затем ихняя мать отправила помочь с посудой тете Свете, в благодарность за еду...
- Итак, - Марк тарабанил пальцами по столу, - я слушаю.
Рассказ был печальный, кое где душе трепещущий, но сводился он к одному: ее бросил китайский бизнесмен с тремя детьми, бизнес отжали, визу не продлили. А когда она вернулась на родину, то узнала, что ее близкие погибли, а друзья отвернулись...
Когда она закончила говорить, в его глазах она не нашла сочувствия, но в них не было и холода...
- Послушай, как ты понимаешь я не могу тебя взять вместе с детьми к себе. У меня есть Света, но я могу тебе помочь деньгами, один момент... - он позвал Светлану на кухню.
- Как там дети?
- Я постелила им, они купаются в ванной.
- Хорошо. У меня к тебе вопрос, - помнишь деньги, что мы откладывали на новую мебель? Я хочу их дать Любе на первое время, пока не найдет работу. Что думаешь?
- Это твои деньги, тебе решать. В любом случае, я приму любое твое решение.
- Ладно. Тогда принеси мне тот конверт... - Светлана удалилась.
- А ты изменился... - сказала Люба, - раньше ты таким не был. Это она изменила тебя... Извини, что тогда не смогла стать тебе поддержкой...
- Я сам был не лучше. И поплатился за это. Мудаком, короче был, а теперь имеем, что имеем...
Светлана принесла деньги. А затем сказала, -
- Если вы закончили выяснять отношения, то давай я отведу Любу в гостевую, надо обработать раны и сменить одежды...
Марк Санчез пожал плечами и когда женщины ушли, решил продолжить работать...
Работать совершенно не хотелось, тогда он взял свой блокнот и подумав, медленно написал:
«Иногда настоящая сила — это не драться. А стоять рядом, когда другой почти развалился на куски.»
Утром Люба Веласкез ушла вместе с детьми, оставив прощальную записку с благодарностью...
А на следующий день появился Глеб.
- Привет, М. Грей. Помнишь, старого друга?
*****
Литературный клуб “Бродячая собака” :
В полумраке “Бродячей собаки” клубился сигаретный дым, смешиваясь с ароматом старого дерева и разлитого вина. Глеб, голос которого гулко отскакивал от кирпичных стен, с жаром представлял публике своих друзей.
“Итак, друзья мои, позвольте представить вам двух замечательных авторов! Марк Грей, уже знакомый многим по своим пронзительным романам, и восходящая звезда поэзии - Светлана!”
Марк и Света, сидящие за небольшим столиком, переплели пальцы. В этом жесте было столько нежности и поддержки, что даже видавшие виды завсегдатаи клуба невольно смягчались. Глеб читал отрывок из нового романа Марка, слова лились легко и уверенно, словно река, пробившая плотину молчания. Затем на сцену вышла Света. Её стихи, наполненные светом и надеждой, звучали контрапунктом к мрачноватой атмосфере клуба, но находили отклик в сердцах слушателей.
В тени, у дальней стены, за столиком, окутанным дымкой, сидела Татьяна Викторовна. Она курила одну сигарету за другой, наблюдая за происходящим с едва уловимой улыбкой. В её взгляде, скользнувшем по Марку и Свете, читалась смесь гордости и легкой грусти. Она видела, как они выросли, как нашли друг друга в этом бурном море литературы.
Когда вечер подошел к концу, и Марк оглянулся в поисках Татьяны Викторовны, её столик оказался пуст. Лишь переполненная пепельница, усеянная окурками, хранила тепло её присутствия. В этот момент ему передали сложенный вчетверо листок бумаги. Развернув его, Марк прочел короткую записку, написанную её строгим, но таким знакомым почерком: “Вижу, птенцы оперились и готовы покинуть гнездо...”
Глеб подсел к Марку, когда последний дочитал записку.
- Помнишь, как Хемингуэй говорил? Что губит писателя — вино, женщины, деньги, карты и честолюбие... А ещё — их отсутствие.
Марк хмыкнул, вспоминая все перипетии своей жизни.
- В моём случае совпало всё.
*****
Эпилог.
Ночь. Света спала, уткнувшись в его плечо. На столе — её тетрадь и его старый блокнот. Марк взял ручку и написал:
«Это история не о падении. Это история о возвращении домой.»
И добавил:
«Потому что иногда граница между прошлым и будущим — это просто кухонный стол.»
За окном гудели фуры. А внутри было тихо.
И начиналась новая глава его жизни...