Психо

Мне совсем не больно, мне с тобой не страшно,
Ты на ранах — солью, на губах — ромашкой.
Ты будешь кусаться, не заплачу, честно;
Кровь на кончик пальца и обет на сердце.

Green apelsin, Игрушка©

Вчера было вчера – секс с женщиной по вызову, день дома, без встречи. Сегодня сначала психотерапия, потом разговор с Томом, и кто знает, чем он обернётся. Добровольно данное Томом разрешение на измену ничего не гарантирует, о чём Оскар подумал постфактум. Выйдя от мадам Фрей, он направился к Тому.

Странно, что лишь потом подумал. Ему ли не знать, что Том патологический собственник и что для него одно подозрение о его, Оскара, связи на стороне сопоставимо с концом света. Видимо, недотрах достиг токсической стадии и парализовал логические способности. Но что сделано, то сделано. Том сказал – иди, и Оскар пошёл.

Том сидел на кровати, обнимая подушку. Потерянный мальчик, волшебный маленький принц, волею то ли чуда, то ли чьего-то злого умысла заброшенный на эту планету, где никак не может слиться с коренным населением. Такие ассоциации он вызывал – задумчиво-печальный, с опущенной головой. Сколько он так сидит, в обособленном мирке своей палаты? Что-то подсказывало, что Том такой из-за него, и ощущение подкрадывающегося пиздеца стало ярче. Эх, всё равно не узнает, пока они не поговорят.

Притворив за собой дверь, Шулейман подошёл к кровати, присел на край, опёршись на руку:

- Привет.

- Привет, - Том тоже посмотрел на него, взгляда не прятал.

Закусил губы, взглянул на Малыша, что поодаль лежал на полу. Диалог как-то сразу не задался, тонул в незримой натянутости. Это стекло между ними почти можно потрогать, и о причине догадаться несложно. Том тоже чувствовал это, от него это и исходило, заряжая весь воздух в комнате громким, тягучим молчанием. Шулейман внимательно смотрел на Тома, отвернувшего лицо к окну.

Том не собирался спрашивать, воспользовался ли Оскар разрешением на измену, нет, не разрешением – просьбой. Не собирался думать об этом. Но думал. Более того – против собственной воли представлял, и это было не мучительно, не скручивало от ужаса, и мучительно тем, что не мог остановиться. Думал: что Оскар сейчас делает? В эту самую минуту? А в эту, а в эту, а в эту? С утра до момента отхода ко сну. Представлял, как к Оскару кто-то приходит. Некий кто-то, кого он, Том, никогда не узнает. Какая-то... женщина? Да, женщина. О женщине думать проще, поскольку с женщиной невозможно сравнивать себя, они слишком разные по половому признаку. А о мужчине думать больно, потому что мужчина может быть просто лучше его. Женщина. Наверняка прекрасная внешне, богатая внутренне, другой рядом с Оскаром быть не может. Длинные волосы, изгибы фигуры, платье, которому судьба оказаться на полу. Том не хотел, но в деталях представлял себе ту незнакомую красавицу.

Представлял, как Оскар окидывает её медленным, оценивающим взглядом, от которого томит. Как прикасается к её телу. Руками. Губами? Как, освободившись от одежды, их обнажённые тела соприкасаются. Том с лёгкостью мог представить себе ощущения девушки быть с Оскаром, под ним. На нём? Как они это делали? Наверное, по-всякому, Оскар изголодался, ему никогда не бывает достаточно одного раза. Том кусал губы, устремлял взгляд в окно, светом дня пытаясь выжечь из головы образы.

Как?.. Крепкое, мускулистое тело и чьи-то руки на нём. Том наизусть знал эти ощущения. Чьи-то руки, чьи-то губы, точёная нога на бедре. Непосредственно секс. Страстный, взрывной по ощущениям, иначе быть не может. Какой она была? Наверняка хороша. Волнообразно изгибала красивую спину, взмахивала гривой волос. Том случайно прокусил губу до крови, так сильно пытался не думать. Ходил от кровати до окна, каждый раз выглядывая на улицу, словно надеялся увидеть бросающуюся в глаза красно-оранжевую машину Оскара. Что Оскар приедет, чем докажет, что ничего ни с кем не было, усмехнётся и скажет, что не нужно ему право на измену. На самом деле не надеялся, но что-то побуждало всякий раз выглядывать на улицу. Том возвращался на кровать и долго сидел без движения, замерев в своём ожидании.

Хорошо Оскару с ней было? Может быть, они прямо сейчас в постели. Мощное горячее тело в объятиях прекрасной незнакомки. Тактильные ощущения, запахи, вкус. Том сидел в палате и думал об этом. Шёл на сеанс к доктору Фрей и думал – Том ничего ей не сказал, мысли не мешали работе, просто помимо психотерапевтического процесса был и фон, откуда сквозило: Оскар, Оскар... Что он сейчас делает? Как? Руки, губы, знакомое наизусть тело в чьих-то объятиях... Он как никто знал, как хорошо может быть с Оскаром, до невыносимости хорошо. Кто бы с ним ни была, ей понравится.

Минимум три раза Том долго смотрел на телефон и хотел позвонить Оскару. Но не позвонил. Потому что смирён с тем, что произойдёт, или уже происходит. Сам попросил Оскара это сделать, нужно нести ответственность за свои слова, а не дёргаться из стороны в сторону и отматывать назад. Так правильно, пусть. Это особенная смиренность, не только разумом, но и чувствами, потому не лезет на стену, не обрывает телефон, не кричит: «Нет, нет, не делай этого!». Кто он, чтобы лишать Оскара того, что ему нужно? Не имеет права. Слова о любви не равны клятве в верности. Да и клятвы не всегда работают. Том у алтаря тоже клялся, но это не помешало ему изменить, разрушить свою психику и как следствие их брак. Человек должен оставаться свободным, даже в отношениях. Это вопрос моральных принципов – каждый сам решает, что может себе позволить. Если Оскару нужно то, чего Том не может дать, он имеет право получить это в другом месте. Правильные мысли. Искренние мысли, а не навязывание себе того, как надо думать, чтобы не сойти с ума. В конце концов, Том сам попросил Оскара изменить для своего успокоения, никто его за язык не тянул, и это, по договорённости, не предательство.

Успокоился? И да, и нет. И образы в голове.

Вечером Том посетил бассейн, чтобы отвлечься, разрядить энергию, сделать что-то полезное. Плавал и думал, представлял. Подплыл ближе к бортику, завис на месте и думал, что хотел бы, чтобы Оскар сейчас был с ним. Чтобы плавать вместе. Чтобы Оскар в своей несносной манере спихнул его в бассейн, сдёргивал плавки, обрызгивал, а потом поймал и притянул к себе. Чтобы живо и весело, а не стылое одиночество. Том в бассейне совсем один, никто больше не пришёл за пятьдесят минут его плавания. Выбравшись на бортик, Том сел, ссутулил спину и опустил голову, двигая ногами в воде. Ему остро не хватало Оскара. Так странно, всего лишь день без встречи, а столь ощутимое чувство нехватки. Нехватка его рядом, здесь, на бортике. Том покосился вправо, на миг представив, что не один, и на этот миг стало тепло, но это ощущение настолько быстротечное, что не успело согреть. Нехватка слов, молчание тоскливо. Тебянехватание. Лишь потеряв, начинаешь ценить. Сколько раз Том убеждался в правдивости этой истины, а всё туда же. Добровольно отдал необходимого человека в чужие руки, отпустил. Крутил носом и указывал Оскару: «Сейчас не приезжай, а сейчас приезжай». А сейчас сидит один и думает о том, как Оскар не один.

Руки, губы, обнажённые тела... День напролёт. Им наверняка хорошо вместе. Секс априори приятное занятие. Ужинать одному тоскливо.

- Оскар, ты сделал это? – Том посмотрел на него.

Нетребовательно, без упрёка и надрыва. Просто хотел знать. Да, собирался не спрашивать, но не спросить не мог.

Момент истины, выбор пути. Можно солгать. Правильнее солгать, Том никак не сможет узнать правду – если не брать в расчёт то, что Терри, хоть и крайне сообразительный, но всё-таки ребёнок, а детям свойственно сбалтывать лишнего. Но Оскар не хотел лгать, даже если это защитит Тома от боли, под которую он же сам неосмотрительно подставился. Они не один раз опытным путём проверили, к чему приводит ложь, причём с обеих сторон. Паршиво, если Том отреагирует остро и погонит его, и придётся начинать сначала, как прошлым летом. В чём-то это даже интересно, добиваться Тома азартно и эмоции яркие, но сейчас того не хочется, обидно потерять то хорошее, что между ними есть, из-за одной ошибки, которая на поверку и смысла не имела. Но лучше так, лучше нарваться и спровоцировать взрыв, после которого можно будет отстраивать отношения заново, чем плести паутину лжи, что обернётся трясиной, которая его же и потопит. Потопит обоих. Оскар чувствовал себя сапёром на минном поле, с самого начала, как вошёл в палату, одно неверное движение – и всё взлетит на воздух. И ему остался решающий шаг. Пан или пропал.

- Да, - ответил Шулейман.

Том и не надеялся на другой ответ. Знал, откуда-то знал, что Оскар сделал это. Между ними ведь та необъяснимая связь, они чувствуют друг друга? Теперь получил этому подтверждение.

- И как? – осторожно спросил Том.

- Тебе подробности рассказать? – удивлённо усмехнулся Шулейман, тонко намекая, что Тому это не нужно.

Том удивил. Ни к чему корчить невинность, сожалеющую о содеянном. Что сделано, то сделано, остаётся лишь отвечать за последствия. Сожалел Оскар лишь о том, что эта недоизмена может испортить их отношения. То есть сожалел о не случившемся.

Том пожал плечами, отвернулся. И снова посмотрел на Оскара:

- Можешь и подробности. Это была... она? Или он?

И в карих глазах уверенность – и неуверенность. Уверенность в том, что хочет знать, что вынесет это, и неуверенность в себе, такое же ощущение неустойчивости своего положения, какое сейчас испытывал Шулейман. Они наконец-то сравнялись, став похожими, на одной волне, они оба боятся друг друга потерять, но пока не говорят об этом. Осторожно, наощупь подступались друг к другу чувствами.

- Она, - сказал Оскар. – Эскортница.

- Почему?

- Почему эскортница? – уточнил Шулейман, продолжая поражаться тому, как Том себя ведёт.

Что Том не взорвался. Не сорвался в крик, швыряя всё, что под руку попадёт. Не заплакал.

- Почему женщина? – конкретизировал Том.

- Я подумал, что моя связь с мужчиной заденет тебя сильнее. И когда нет тебя, меня привлекают женщины, так что без вариантов, - как на духу да под действием сыворотки правды ответил Оскар.

Это чертовски странный диалог-опрос, и это всё ещё минное поле.

Том кивнул, соглашаясь с Оскаром. И повторил заданный ранее вопрос:

- И как тебе?

- Никак, - пожав плечами, совершенно честно ответил Шулейман.

- Как это? – Том непонимающе нахмурился. – Ты не...

- Секс был, - прервал его Оскар, с безумством камикадзе выкладывая голые факты. – Трижды. Три раза я кончил. Но смысла всё это действо не имело.

Том его не понимал, это читалось по взгляду и мимике.

- Разве смысл секса не в разрядке?

- Я запомню, что ты так считаешь, - сказал Шулейман. – Обидно, кстати. Но сейчас провинившийся я, так что оставим разбор твоих взглядов на потом.

- Провинившийся? – переспросил Том.

- Да. Я мог бы подумать головой, но поступил иначе.

Том хлопал ресницами, а Оскар продолжил:

- Слушай, раз захотел. Раньше я тоже думал, что смысл секса в оргазме. Теперь я думаю иначе. Вчерашний день поставил заключительный аккорд в смене моих взглядов. Я сказал, что секс с той мадам, имени которой я не знаю, не имел смысла, поскольку так и есть. Тупо механика и ощущения ниже плинтуса.

- Она была... - хотел предположить Том.

- Она была хороша, - кивнул Шулейман, угадав его мысль. – Во всём. Фигура, лицо, умения, страстность. Но она меня не зажигала. Оказалось, что мне всё это неинтересно. Трахая её, я думал, что толком не испытываю удовольствия. Ерунда это какая-то, а не секс, бессмысленная трата времени. Пора признать, что я безнадёжно повзрослел, мне больше неинтересен просто секс, он мне больше не нужен и не удовлетворяет мои потребности, и что я также безнадёжно погряз в однополой любви.

Оскар говорил, глядя Тому в лицо, это его откровение, его признание без оглядки на страх показать уязвимость. Говорил вещи, которые могут ранить Тома, от которых Том может выйти из себя, и тогда их едва устоявшееся счастье полыхнёт до руин.

- Потом я смотрел на неё, голую, по всем взыскательным стандартам красивую и сексуальную, и ничего не чувствовал. Ничего не чувствовал к ней, полное равнодушие ко всем её прелестям. На её месте я хотел видеть тебя. Меня не привлекают мужчины, но и женщины меня больше не привлекают. Я хочу заниматься сексом с тобой. Только с тобой. И, знаешь, мне не нужен секс, поскольку мне нужен не только секс, так что вопрос моего вынужденного воздержания закрыт. Я больше не согласен на секс ради секса, мне нужны чувства и секс как их продолжение, я в этом окончательно и бесповоротно убедился.

- Ты серьёзно? – выдохнул Том, удивлённо изломив брови.

В его распахнутых глазах растерянность, наивное неверие. Сколько бы Оскар ни говорил ему о любви, о его ценности и незаменимости, Том никак не мог привыкнуть, не мог до конца поверить, чтобы не изумляться и воспринимать как известный факт. Каждый раз будто бы немного в новинку, немного как в первый раз. Или не немного, как сейчас. Навылет. Хлопком в груди, где сердце. Оскар умел красиво говорить, говорить так, что затаивалось дыхание. Но это не просто слова, они искренны. Том знал, просто знал это. Потому что Оскар не тот человек, кому нужно говорить о любви, чтобы что-то получить. Если Оскар что-то говорит, так и есть. Если Оскар говорит – он чувствует.

- Ты стоишь того, чтобы ждать, - Шулейман улыбнулся-усмехнулся набок, не сводя с Тома взгляда, в котором загорались огни.

Том растерянно, ослепительно светло, счастливо улыбнулся. Подскочил, встав на колени, и обнял Оскара, порывисто прижал к себе, вжимаясь грудью в его грудь. Сердцем к сердцу.

- Спасибо, - выговорил Том на самой высокой ноте признательности и избытка чувств, пальцами перебирая короткие волосы на затылке Оскара.

Шулейман несколько опешил.

- Знаешь, я всякой реакции ожидал от тебя, но не такой.

Том отстранился, чтобы посмотреть ему в глаза, продолжая юркими пальцами ерошить волосы. Провёл пальцами по щеке Оскара. И поцеловал. Впился. Присосался. Снова прижался, обняв за шею перекрёстом рук.

- Эй, - Шулейман отцепил его от себя, упёршись рукой в грудь. – Я, наверное, дебил и старею, но у меня есть к тебе важный вопрос, и я хочу его обговорить, прежде чем у тебя поплывёт мозг.

- Какой вопрос?

- Насущный. Серьёзный, - Оскар смотрел Тому в глаза, изучая заранее. – Возможно, я сейчас всё испорчу и пожалею, но я не могу не спросить. Почему ты так спокойно отреагировал?

- Потому что было бы глупо реагировать иначе, - Том унял свой порыв легкомысленного безумия, отвечал осмысленно, - я сам сказал тебе сделать это, для меня это не стало сюрпризом.

- Тебе действительно не больно?

Шулейман понимал, что рискует, ковыряя чудом не сдетанировавшую бомбу. Но потом тоже может пожалеть, если окажется, что на самом деле эта измена-недоразумение задела Тома, но он смолчал и проглотил свои чувства. Оба варианта полны риска, так что лучше сейчас.

Том серьёзно задумался, опустил голову. По-прежнему обнимал Оскара за шею, положив руки на его плечи и перекрестив запястья позади шеи.

- Мне неприятно, - определившись в себе, сказал Том. – Но это другое неприятно. Не то, с которым я не смогу жить. Моё неприятно во вчерашнем дне. Мне было неприятно быть одному. Неприятно думать о том, что ты с кем-то. Неприятно представлять, как это всё между нами происходит, я ведь знаю, какой ты, как с тобой. Тихое неприятно. Но это ничего не меняет. Я попросил тебя изменить, и это случилось. Для тебя это не имело значения, это не чувства, даже не симпатия или страсть, ты купил услугу. И ты сказал, что для тебя это не имело смысла, тебе это не нужно. Эпизод закрыт, всё. Проехали, как ты говоришь.

Говорил спокойно, немного тяжело, такая тема. Вправду думал и чувствовал так. Том выдержал паузу и добавил:

- Я думаю, что это было нужно нам обоим. Тебе, чтобы что-то понять для себя. Мне, чтобы понять, что твоя связь с кем-то другим не смертельна. Я так долго этого боялся, сходил с ума от одной мысли. Но вот это случилось, и я в порядке. Это хороший урок.

- Я тоже так думаю, - согласился с ним Шулейман.

Полезный опыт на грани полного провала, оттого лишь более ценный. Оскар никогда не изменял Тому, поскольку не хотел, но и потому, что нельзя. Огромными буквами жгучей кровью Томиной ревнивости написано: «НЕЛЬЗЯ». Теперь же осталось только собственное нежелание никого другого. Это маленькое, но важное осознание, внутреннее изменение. Никаких добавочно влияющих факторов, исключительно его собственный выбор. Хорошо быть свободным, полностью добровольно выбирающим что-то одно в бесконечном многообразии всего прочего.

- Мне нужна была эта ошибка, чтобы понять, что для меня действительно правильно, - продолжил Оскар, - и, хотя я предпочёл бы её не совершать, настолько это было бездарно и бессмысленно, только измарался, она несёт пользу. Я и так не осуждал тебя за своё вынужденное воздержание, но теперь точно и не буду, поскольку я готов ждать, у меня и вариантов нет.

Том понимающе, с нежным теплом в глазах, улыбнулся губами. Уже без опаски. Оскар тоже отпустил опасения, что содеянное им недоразумение всё испортит, испохабит, исковеркает сейчас или в долгосрочной перспективе, медленно разъедая их пару, их отношение друг к другу. Том не лжёт. Том умеет лгать, но сейчас не лжёт. Есть моменты, в которых, если Том лжёт, это видно, сейчас как раз такой, и Том искренен. Удивительно, но Том принял факт его измены и готов двигаться дальше. Растёт Том.

Всё ещё сложный момент. То, чего никогда не было, и Том не думал, что когда-нибудь будет. Но они это пережили, вчера Оскара касались чужие руки и губы, и нет чувства, что жизнь окончена и прежней уже не будет, нет желания всё между ними оборвать и прогнать его – живое напоминание о предательстве и разрывающей внутренности в кровь боли. Нет чувства предательства и разрывающей боли тоже нет.

Неидеальная настоящая жизнь, продолжение. Да, им обоим это было нужно. Том не жалел.

- Это что, получается, я больше не увижу демона ревности? – усмехнулся Шулейман, прищурив глаза. – Здорово, конечно, что ты перестанешь сходить с ума по данному поводу, ты ж реально себя изводил, но я буду скучать по твоей пылкой ревнивости.

- Если я сейчас отреагировал нормально, это не значит, что я больше не ревную, - Том серьёзно покачал головой. – Я не воспринимаю эту ситуацию как измену, потому что был договор, я знал, что ты это сделаешь, и ты не испытывал ничего к той женщине, тебе даже не понравилось. Но если ты за моей спиной изменишь с кем-то, кто тебя заинтересует, привлечёт, то я... если честно, я не знаю, как поступлю, наверное, я от тебя не уйду, но мне будет очень тяжело и больно.

- Понял. Демон ревности по-прежнему здесь, просто дремлет.

- Да. Как-то.

- Что ж, в таком случае повторю, - кивнул Шулейман, - я буду тебя ждать, можешь не беспокоиться, пресного секса мне неохота. Мне охота исключительно такого, как с тобой – на разрыв, сгорая, до искр из глаз и максимальных значений всех-всех ощущений с первого предвещающего взгляда и до конца.

Том зарделся от его слов, аж до мурашек по коже. Перебирал пальцами по загривку Оскара, легонько, совсем не больно царапал короткими ногтями, раздражая нервные окончания. Закусил губы, облизнул, кончиками пальцев забрался Оскару под воротник рубашки, протягивая подушечками по коже.

- Мы можем продолжить?

Оскар только рот успел открыть, и Том, не ожидая того, что он хотел сказать в ответ, снова впился поцелуем. Вплавился телом наперекор слоям одежды, которые вдруг стали неощутимыми. Пульс вскачь, и чувство счастья по венам, глубже поцелуй, мокро вылизывая рот.

- Ты хотел воздержаться от искушений, - разорвав поцелуй, напомнил Шулейман.

- Больше не хочу воздерживаться. Я хочу с тобой. Сейчас, - сказал в ответ Том, не по-детски удивив Оскара.

Не только словами удивил – продолжал чувственно жаться к нему, смотрел в глаза блестящим взглядом без тени сомнений.

- Ты хочешь – чего? – на всякий случай уточнил Шулейман.

- Всего. Я хочу сейчас заняться с тобой сексом.

Шулейман решительно не понимал сегодняшнее поведение Тома. Потерянный маленький принц превратился в уверенного в своих желаниях страстного мужчину. Нет, всё-таки парня, а не мужчину, поскольку от Тома по-прежнему сквозило юной молодостью, она лёгкой мелодией играла в его движениях, лице, взгляде, чистоте порывов и отрешённости от правил. И никакой волшебной пыли в воздухе, Том совершенно автономен в своих переключениях от одного состояния к другому, как умеют лишь маленькие дети, незамутнённые мыслью, что их могут обвинить в несерьёзности. Вот Том плачет, а вот уже улыбается с невысохшими на щеках слезами; вот он печален, серьёзен, а вот лезет целоваться, льнёт.

- А как же «это неправильно»? Ты больше двух месяцев регулярно рассказывал, что не хочешь и почему, с чего вдруг сейчас передумал?

Верно, Оскар тупил. Предлагают – бери, тем более что он так долго этого ждал. Но это не кто-нибудь, а Том, Том, которому в очередной раз стукнуло в голову что-то необъяснимое, и если Шулеймана заботил какой-то вопрос, то его натура требовала докопаться до истины.

- Просто передумал. Я больше не чувствую, что это неправильно, - Том покачал головой. – Я понял, что больше не чувствую. Я хочу и могу это сделать, разве нет? Мы можем.

И вновь потянулся вперёд, поцеловал нежно, оплетя за шею хомутом тонких рук, томно прижался торсом. Проник ладонями Оскару под рубашку, ведя вниз по лопаткам. То, что Оскар никогда не застёгивал её наглухо, позволяло эту шалость.

- Я не понял, тебя так возбудило то, что я тебе изменил? – усмехнулся Шулейман. – Это у тебя раскрылась новая разновидность мазохизма? Знал бы я прошлым летом, что надо всего лишь переспать с кем-то, и ты сам прыгнешь ко мне в объятия.

- Если бы ты с кем-то переспал и так сказал мне об этом, я бы тебя к себе вообще не подпустил, - серьёзно, строго сказал Том.

Страсть страстью, но он прекрасно всё понимал и чётко обозначил, что не потерпит столь наглого, беспринципного пренебрежения. Может быть, он не самый гордый, но вытирать о себя ноги он не позволит.

- Почему? – Оскар приподнял брови. – Ты в итоге тоже переспал с первым встречным, мы были бы квиты и обнулили счёт. Или это другое?

У Тома дрогнули уголки губ. Хотел бы он сказать, что нет или хотя бы обосновать свой ответ, но да:

- Это другое, - подтвердил Том. – И не спрашивай почему. Потому что ты можешь стерпеть измену, но я нет.

- Лимит моей толерантности к изменам тоже исчерпан, имей в виду, - со значением напомнил Оскар.

- Хорошо, - кивнул Том. – Остановимся на том, что никто никому не изменяет.

- Ого, мальчик мой, такими темпами скоро ты станешь совсем взрослым, осознанным человеком, - ярко усмехнулся Шулейман.

- Я тебе сейчас покажу, какой я взрослый.

Том шлёпнул Оскара по плечу и толкнул на спину, наполз сверху.

- Эй, - делано, насмешливо возмутился Шулейман, - это у тебя такой новый этап терапии: клин клином, лечение травмы изнасилования изнасилованием в роли насильника?

- Если продолжишь болтать, так и будет, - сказал Том, но на том не остановился, высказал: - Оскар, нельзя шутить про изнасилование с тем, кто его пережил, тем более сейчас это неуместно.

- Это отвлекающий манёвр, чтобы не стать его жертвой.

- Оскар, я тебя не понимаю, - Том качнул головой, - я говорю, что хочу, бери меня, а ты меня забалтываешь. Ты это специально?

- Это тоже отвлекающий манёвр, - глядя ему в лицо, бессовестно гнул свою линию Шулейман.

- Зачем ты это делаешь? Ты не хочешь?

Том поднялся с Оскара, сел рядом на пятки, опустив руки:

- Ты не хочешь, потому что вчера у тебя был секс? – предположил уже совсем не бойко.

Да, логично. Девушка по вызову наверняка профессионально обслужила Оскара, потому он сытый, и ничего ему не надо. Том потупил взгляд, почесал висок, чувствуя себя глупо в своём искреннем порыве, не нашедшем отклика. Глупо и грустно, там, по дну сердца грустно, что после профессионалки не может завести Оскара, конечно, куда ему со своей внешностью, которую никак не назовёшь аппетитной, и набором умений раз, два и обчёлся. Глупо, что сразу не подумал. Только не надо обижаться. Том и не обижался, разве что на собственную глупость, что решил предложить себя именно сегодня.

Шулейман тоже сел, придвинулся так, что между его лицом и щекой Тома оставалось не больше двадцати сантиметров:

- Ты знаешь меня не один год, разве когда-нибудь было такое, чтобы после секса, даже самого отпадного, на следующий день я не хотел?

Том повернул голову, тоже посмотрел на него:

- Тогда почему?

- Потому что я считаю, что лучше подождать до конца лечения, как и планировалось, - наконец честно ответил Оскар. Усмехнулся. – Знаю-знаю, сам не верю, что я это говорю, но это ж ты, с тобой у меня всё возможно, особенно невозможное.

- Но мне этого больше не надо, - сказал Том. – Оскар, я хочу заняться с тобой сексом, я готов. Это не жертва, не уступка, не подачка, и я не пожалею.

Том снова поднялся на коленях, обвил Оскара руками за шею, без слов, языком тела и взглядом, напоминая, что его предложение ещё в силе. Не настолько он гордый, чтобы отступить после одного отказа. Его душа и тело требуют близости. Больше душа. Оскар провёл ладонями по его бокам, сминая ткань футболки, ухмыльнулся:

- Тебе не льстит мысль быть тем единственным человеком, кому я сказал, что готов отказаться от сиюминутного удовольствия в пользу будущего?

Том неожиданно не повёлся на сладкую приманку, ответил спокойно и рационально:

- Я уже дважды был этим человеком, прошедшей осенью-зимой и в первый раз, когда попросил тебя о сексе, а ты пытался отказаться. Теперь я хочу быть другим человеком.

Том медленно приблизился к лицу Оскара, недолго поцеловал, по очереди прихватывая мягкими губами его губы. Расплёл кольцо рук вокруг его шеи, медленно повёл ладонями вниз по спине, подцепил рубашку и потянул её из-под ремня. Шулейман перехватил его руки и отвёл от себя:

- И всё-таки давай подождём. Большая часть пути уже пройдена, давай продержимся до конца и там уже оторвёмся с чистой совестью.

Том вздохнул и, похоже, смирился, сел на пятки. Вскинул к Оскару взгляд:

- Но целоваться-то мы можем?

- Можем, если ты обещаешь не пытаться меня изнасиловать.

Том фыркнул и закатил глаз: можно подумать, у него есть шанс на успех в этом мероприятии.

- Что ты фыркаешь? – сказал ему Шулейман. – Джерри однажды склонил меня к сексу в непривычной мне роли, подлец такой, украл мою анальную невинность, так что у меня есть причины опасаться вашего дуэта в одном лице.

Не сдержавшись, Том прыснул смехом с его оборотов.

- Вы посмотрите на него, ещё и ржёт! – Оскар изображал негодование оскорблённой невинности.

- Мне можно, мне пришлось намного хуже, - улыбаясь, заявил Том. – И можно подумать, ты не хотел. Не забывай, что я давно имею доступ к памяти Джерри, я всё знаю.

- О, виктимблейминг подъехал. Не ожидал от тебя, не ожидал...

Обрывая вероятное продолжение мысли Оскара, Том резко зажал между пальцами его губы.

- Как это понимать? – убрав от себя руку Тома, поинтересовался Шулейман.

- Это – я уже не знаю, как заставить тебя замолчать. Оскар, ты снова меня забалтываешь. Меня легко отвлечь, но это не значит, что я никогда не понимаю, что ты это делаешь, я не настолько глупый.

- Что предлагаешь вместо разговоров?

Как будто так непонятно, что Том предлагает.

- В последний раз – точно нет? – спросил Том, заглядывая Оскару в глаза почти заискивающе.

- Точно, мой демон-искуситель, точно нет, - с улыбкой-усмешкой ответил Шулейман, поглаживая Тома по пояснице.

Том вздохнул, наслаждаясь его прикосновениями, которых так мало. Положил руки Оскару на плечи, провёл ладонями по ткани рубашки. Шулейман провёл ладонью по его торсу, плоскому и жёсткому, совсем не похожему на плавность женских изгибов, и ему это нравилось. Зацепил сосок, вмиг напрягшийся чувствительной горошиной. Том шумно вдохнул. Поймал руку Оскара и прижался губами к ладони. Прижал её к своей щеке, глядя на Оскара из-под чуть опущенных ресниц.

Шулейман смотрел на Тома – нежного и напористого, взрослого и во многом всё ещё ребёнка, наивно-глупого и неожиданно мудрого подчас, пылкого, чувственного и по-прежнему больного своей травмой, хрупкого и сильного настолько, что скорее мир переломится пополам, чем он погибнет, противоречивого до безобразия, что жизни не хватит, чтобы полностью его постичь. Смотрел и думал, что всё-таки мадам Фрей и вся наука в её лице ошибаются. У них созависимые отношения, как бы ни тянуло отрицать, Оскар в это верил, все признаки сходятся. Но между ними и нечто большее, чем эта нездоровая хрень. Поскольку в созависимых отношениях хорошо, только когда плохо, только таким образом они работают, а им хорошо вместе, и когда хорошо тоже. Ему хорошо с Томом. С человеком, который ничем ему не подходит и подходит всем. Парадоксальность чувств. Между ними нечто большее, чем возможно объяснить, поскольку, когда пытаешься, получается не то, плоско, сухо, не отражая чувств и отношения. Между ними то, что объяснению вообще не поддаётся. Любовь, которая существует, и плевать, где скрываются её корни. Любовь, что даётся один раз и не каждому, и если дано – ты уже никогда не сможешь освободиться от метки на сердце. Любовь и даже больше.

- Ты из-за меня отказываешься? – негромко спросил Том. – Потому что думаешь, что потом из-за этого мне может быть плохо?

- Отчасти, - кивнул Оскар.

Да, Том не только противоречивый, но и непредсказуемый до безобразия. Бросок вперёд, толчок в плечи, и Том оседлал поваленного на лопатки Оскара.

- И всё-таки тебя заводят измены, - переступив первое удивление прытью Тома, не смолчал Шулейман. – Мне уже начинать бояться и отбиваться?

Том зажал ему рот ладонью, наклонился к лицу, говоря твёрдо и угрожающе:

- Не смей пробовать так меня взбодрить.

Шулейман вопросительно и удивлённо выгнул брови. Пора бы уже перестать изумляться, но сегодня Том особенно поражал вывертами, обычно странности его поведения более размазаны во времени. Том опустился ниже, почти касаясь губами собственной руки на губах Оскара:

- Ты перестанешь? Оскар, пожалуйста, перестань говорить такие вещи, отшучиваться.

Оскар вновь приподнял брови, мол, как я отвечу с закрытым ртом? Том убрал руку.

- Я с тебя дурею, - ёмко выразил Шулейман своё состояние. – Наверное, я никогда не пойму тебя до конца, чтобы перестать удивляться.

- Но тебе это нравится? – Том спросил самоуверенно, но в глазах мелькнул страх.

- Нравится, куда ж я денусь, мне нравится всё в тебе.

- Ты меня любишь? – Том положил ладони Оскару на грудь, смотрел в глаза.

- Люблю.

Шулейман решил расслабиться и плыть по течению – лежать и смотреть, что будет дальше. И так уже происходит нонсенс, что его, Оскара Шулеймана, валяют, как девчонку. Том мелкий, по массе и силе проигрывает в разы, но если его что-то под хвост ужалило – берегись, он восхитительно не понимает проигрышности своих размеров и будет прыгать на партнёра по ситуации с отбитостью мерзких собачек чихуахуа. Иногда Оскар ему это разрешал. Иногда не успевал реагировать, как когда Том кидался на него с кулаками, и Оскар пропускал первый удар.

- Поцелуешь меня? – Том тонко улыбался, мягко лучился глазами.

Шулейман сел, сомкнул руки на его пояснице. Обвёл взглядом по линии левой скулы, челюсти, губам – обратно к глазам. Том больше не требовал и не толкал инициативой, ждал, чтобы принять, чувствовать, и дыхание его учащалось в кольце рук Оскара. Шулейман это видел – видел движение грудной клетки под однотонной футболкой, слышал учащённое, соскальзывающее на поверхность дыхание, лёгким ветерком доносящееся до его лица. Подался вперёд, и Том прикрыл глаза в ответном движении к нему, но Оскар не прижался к его раскрывшимся навстречу губам, ушёл в сторону, целуя под ухом, немного ниже. Том запрокинул голову, подставляя шею, прерывисто вдохнул, чувствуя прихватывающие поцелуи, спускающиеся по линии сонной артерии. Его любимое, от чего дрожь по телу и горячо туманится в голове. Оскару нравилось, как самозабвенно Том открывался, до сих пор где-то глубоко-глубоко на животном уровне боялся, это ощущалось, но доверчиво открывал горло. Шулейман прикусил тонкую кожу, прижал зубами на середине пульсирующей линии, и с губ Тома сорвался ещё более громкий, сорванный вздох.

Том отклонился, взял лицо Оскара в ладони и поцеловал в губы – горячо, влажно, с бьющимся под горлом сердцем – сгустком концентрированных чувств. Отстранился чуть, посмотрел в глаза, скользнул быстрым взглядом куда-то вниз, через угол челюсти, но не решился ласкать как-то ещё, кроме как целовать в губы, он этого никогда не умел, отсутствие опыта, взращенное отсутствием необходимости быть искусным по части прелюдии, давно уже незаметно превратилось в блок. Ниже лица Том не умел ласкать, следующий ярус его умений – ниже пояса. Но в пределах лица мог что-то предпринимать. Том нежно прижался губами к щеке Оскара, носом провёл по скуле к виску, уткнулся, вдыхая запах – парфюм и кожа. Шулейман теснее обвил Тома руками поперёк спины и продолжил целовать его в шею. Том пытался отвечать в те секунды, когда не забывался от текущего под кожей тёплого удовольствия. Откидывал голову, закрывая глаза, и целовал – в губы, колючие щёки, скулы. Цеплялся пальцами за рубашку Оскара, водил ладонями по широкой спине.

Ладонью по бедру, медленно и тягуче. Ладонью вверх по животу и груди под взгляд в глаза. Том дышал часто, не прерывая инициированного Оскаром зрительного контакта. Ладонью по шее – Том прикрыл глаза, вертя головой, подставляясь под руку Оскара со всех боков, приласкался к его ладони. Долго, слишком долго они так ласкались, не прижимаясь снизу, что не позволяло возбуждению пересечь отметку, за которой сгорает всякий контроль. Какие же у Тома глаза, когда зрачок расплывается на всю радужку. Шулейман как заметил это впервые, так и продолжал залипать через годы. Большие, почти чёрные, непроглядно глубокие. В Томе всё прекрасно, но глаза особенно, у Оскара это уже едва не фетиш. Создаёт же природа такие произведения искусства. Шулейман провёл пальцами по плечам Тома, по точёным линиям ключиц. Кончиками пальцев по груди, выводя витиеватые линии, сжал между подушечками твёрдый сосок, тут же целуя в шею, языком по ямочке между шеей и плечом. Том вздрогнул в его руках, несдержанно вздохнул, впившись пальцами Оскару в спину.

Том рывком уложил Оскара, прижав за плечи.

- Скажи это ещё раз.

- Что сказать? – не понял Шулейман.

- Что тебе всё равно, что меня грязно насиловали четверо, - Том нависал над ним, обдавая страстным дыханием и блеском глаз.

Оскар вопросительно повёл бровью, но сказал:

- Мне всё равно, что тебя насиловали четверо.

- Ты не считаешь меня испорченным, испачканным, плохим из-за того, что со мной сделали, - Том продолжил выстраивать одному ему понятный диалог.

- Я не считаю тебя ни испорченным, ни испачканным, ни плохим из-за того, что с тобой произошло.

- Скажи, что тебе всё равно, что я брал у них в рот.

- Мне плевать, что ты это делал.

- Скажи, что тебе всё равно, что у меня глубокая психическая травма, психиатрическое расстройство и что я никогда не стану до конца нормальным.

- Мне всё равно.

Том улыбнулся – и схватился за рубашку Оскара:

- Раздевайся!

Шулейман придержал его руки:

- Я не забыл, что отказался от твоего заманчивого предложения, и не передумал. Понимаю, что ты хочешь, но...

Том его перебил, нетерпеливо потребовал:

- Раздевайся!

Сам снял и бросил на пол футболку, добавил:

- Мы ведь делали это раньше. Я просто хочу побыть с тобой, без секса.

Ладони на щёки Оскара, поцелуй в губы, короткий и горячий. Сдавшись его романтической лихорадке, Шулейман тоже начал раздеваться. Том приподнялся, отправил штаны к майке, следом трусы и, когда они оба остались обнажёнными, лёг к Оскару, накинув на них одеяло, чтобы оградиться от всего вокруг. Прильнул, поцеловал, пальцами скользнув по лицу Оскара в невыносимой нежности, под воздушным слоем которой жгучая страсть. Страсть, после которой останется лишь пепел, из которого снова и снова возрождение. Нежность, которая сильнее страсти, и потому нет болезненного стремления к разрядке. Есть стремление к близости, требующее утоления сильнее, чем лёгкие новой порции воздуха.

Всплыли в памяти слова мадам Фрей о том, что Том неуверен в себе и ценности своей не понимает, что его нужно поддерживать, и удачно легли на чувства в моменте.

- Том, ты потрясающе красивый. Ты невероятный...

Шулейман говорил комплименты, целуя и заласкивая Тома. Намеренно называл по имени, чтобы заложить начало хорошей ассоциации. Чтобы Том перестал напрягаться, пугаться и ждать плохого, когда Оскар обращается к нему по имени. Том – и имя в нём тоже прекрасно, хоть ничего особенного в нём нет. Том. Три буквы, бесповоротно изменившие жизнь Оскара. И даже если Том уйдёт, если когда-нибудь отпустит его, останется Терри, и жизнь всё равно никогда не будет прежней. Как за минуту до знакомства с Томом. С юношей-тинейджером на пороге совершеннолетия. С пучеглазой занозой в его, Оскара, заднице, с которой не смог расстаться ни по истечении срока своей ссылки, ни десять с половиной лет спустя.

- Том, ты неповторимый. Ты моё наваждение. Моё сокровище.

Том смущался от его слов, пылал, опускал взгляд и снова тянулся за поцелуем. Припухшими и яркими раскрытыми губами, с сорванным дыханием. Ладонями везде, где мог дотянуться, по спине Оскара, ягодицам, бёдрам. Прихватывая перекатывающиеся в движении мышцы. Плавясь от обжигающей мощи его тела.

Почти всё время целовались в губы. Целовали лица друг друга, плечи, целомудренно не опускаясь ниже. Гладили, прижимались, тёрлись телами, не пытаясь перейти к похотливому подобию секса. Испарина на лбу, взмокла спина. Десять минут, двадцать, тридцать, сорок. Сорок минут прелюдии без продолжения, как один растянутый во времени вдох, погружение в обволакивающее тепло соединения. Том мелко дрожал, глядя на Оскара из-под ресниц, гладя его по плечам, губы подрагивали, он едва не стучал зубами. Но не рвался вперёд, утолить желание, от накала которого уже онемело внизу. Не хотел. Физическое желание не главное.

Шулейман облизнул стёртые бесконечными поцелуями губы и перекатил Тома на спину, нависнув над ним, опираясь на руки:

- Я хочу доставить тебе удовольствие.

У Тома глаза вспыхнули смесью смущения и любопытной заинтересованности. Оскар поцеловал его впалый живот, где солнечное сплетение, лизнул пупок, спустившись ниже. Развёл Тому бёдра, устроившись между его ног. Прикусив сгиб указательного пальца, Том наблюдал, что он делает. Зажмурился, столкнувшись с Оскаром взглядом, засмущался смотреть в глаза. Приоткрыл один глаз, ведомый любопытством. Потому что, конечно, понятно, что Оскар собирается делать, но и элемент интриги остаётся, Оскар богат на выдумку. Шулейман улыбнулся ему, такому забавному и очаровательному в своей борьбе смущения и желания получить обещанное наслаждение.

Взяв его член в кольцо пальцев, Оскар поцеловал лобок Тома. Коснулся губами мокрой от выделяющейся секреторики головки. Тронул языком. И взял в рот. Желание удовлетворить орально, никогда не посещавшее ни с кем другим, с Томом возникало и исполнялось совершенно естественно. Том проскулил от вспышки ощущений, комкая простыню в судорожно сжатом кулаке. Шулейман втянул щёки, начиная качать головой вниз-вверх. Втянул член Тома до основания, чуть не подавился. Размер у Тома средний, но и рот у Оскара не суперглубокий, на каждом движении пропускать до горла не получалось, срабатывали рефлексы. Тому и не требовался глубокий минет, он и так улетал, глаза закатывались. Том кусал пальцы, хватался за подушку под головой.

- Поласкай себя.

Том открыл замутнённые глаза, непонимающе посмотрел на обратившегося к нему Оскара.

- Тебе же нравится стимуляция сосков, - сказал Шулейман с ухмылкой и лукавым блеском глаз. – Поласкай себя так. Давай, - он взял руки Тома и подтолкнул к груди. – Вместе со мной.

Прикусив губу, Том сжал между подушечками пальцев соски, и в тот же момент Оскар наделся ртом на его член, обволакивая влажным жаром. Том застонал, выгибая спину, но пальцев не разжал. Забыв, что стесняется, Том гладил себя по шее и груди и вновь щипал соски. Вздрагивал от смешения удовольствия и точечных болевых импульсов.

- Только ты можешь уговорить меня на такое безумство, - подняв голову, сбито выговорил Том.

- Какое безумство? Я не делаю с тобой ничего экстраординарного, - Шулейман усмехнулся, поведя подбородком.

Блеснул прищуренным взглядом бесовских зелёных глаз и, глядя Тому в глаза, медленно, как леденец, что чертовски похабно, облизал по кругу головку его члена, прежде чем погрузить его в рот. Том уронил голову обратно на подушку, не понимая, то ли он уже вот-вот, то ли эта сладчайшая пытка будет продолжаться долго, очень долго. Пока все соки в теле не вскипят и не осядут на стенках сосудов смолой.

- Можно подключить пальцы? – с видом демона-искусителя спросил Оскар.

Том сказал «да». Перегретый мозг уже преодолел все заслоны стеснения и оглядки на что-либо. Только...

- Оскар, я не... - хотел предупредить Том, когда Оскар снова расположился между его разведённых бёдер.

- Я знаю, что ты не, - сказал тот, подняв взгляд. – Не беспокойся, если что-то пойдёт не так, я ничего тебе не скажу и вымою руки.

Никогда Тому не привыкнуть к тому, как спокойно, прагматично Оскар говорит о таких вещах. Но сейчас эта тема воспринималась легче, чем когда-либо. Кусая губы, Том чуть кивнул, наблюдал за Оскаром – это и смущало, то, что Оскар у него внизу, между его ног, и будоражило некой запретностью, сменой ролей. Пусть Оскар не из тех, кто принципиально только берёт и сам никогда не опуститься, чтобы сделать партнёру приятно на равных, далеко не в первый раз он это делал, и всякий раз так, словно для него это нормально. Это ещё одно, к чему Тому никогда не привыкнуть, что Оскар тоже может его ласкать так, как Том в роли исполнителя попробовал ещё в подвале с четырьмя взрослыми мужчинами.

Дотянувшись до тумбочки, Шулейман вслепую нащупал в ящике тюбик смазки, выдавил гель на пальцы и, поглаживая Тома свободной рукой по бедру, коснулся скользкими пальцами его ниже мошонки. Том шумно втянул носом воздух, закусил губы. Того, что рука Оскара делала между его ног, он не мог видеть, но чувствовал. Каждым оголившимся в возбуждении нервным окончанием, каждое лёгкое касание – импульс тока в мозг. Шулейман гладил его промежность, и кожа влажно блестела от смазки, и, высчитав, где должна быть нужная точка, несильно надавил. Том протяжно застонал, вытягиваясь телом. Довольный безошибочным угадыванием и произведённым эффектом, Оскар ухмыльнулся сам себе и коснулся указательным пальцем сфинктера Тома. Огладил по кругу сжатый вход и, надавив, проник внутрь, всего на полторы фаланги, одновременно снова взяв член Тома в рот. Какой же Том тугой, как будто он прежде никогда. Конечно, мышцы восстанавливаются со временем, стягиваются, Шулейман прекрасно знал, но отчего-то его прельщало сравнение с невинностью, хоть никогда неопытные партнёрши и партнёры не вызывали в нём интереса, скорее наоборот, не хотел с такими иметь дело. Но Том другое дело. С ним вообще всё по-другому, с ним свои привычные законы не работают. Оскару дважды досталась невинность Тома, на самом деле не доставшись ни разу.

Глубже палец, на две фаланги. Мышцы Тома рефлекторно сжимались от манипуляций Оскара с его членом, Том постанывал, хватался за смятую простыню. Этот трепет мускулатуры очень доставлял. Рискнув, Шулейман вынул из Тома палец, свёл вместе указательный и средний и протолкнул в его тело до половины. Том коротко вскрикнул. Это распирание изнутри даже немного болезненно, но вместе с тем так приятно, так горячо, так желанно, что вскрик совсем не от боли. Том дышал часто-часто, открыл глаза, направил взгляд в расфокусе на Оскара, который сейчас выпустил его член изо рта.

- Дальше?

Том кивнул, давая разрешение на всё, что хочет сделать Оскар. Одним движением Шулейман до упора ввёл в него пальцы, и Том застонал так, так выгнулся, что у Оскара по позвоночнику пробежал раскалённый разряд, прострелив в яйца. Полно томить. Шулейман часто скользил по стволу огненным кольцом плотно сомкнутых губ, сосал с усердием, в каком его невозможно заподозрить, если не видеть их за закрытыми дверями. И двигал кистью, трахал Тома пальцами, гладил изнутри, ласкал простату, надавливал на сверхчувствительный бугорок.

Том не мог определиться, где ему приятнее: спереди или сзади? Обычно, когда Оскар мучил его двумя стимуляциями сразу, Том ощущал себя меж двух огней, бился между ними, но сейчас два огня слились в один раскалённый шар, что ширился и грозился выжечь всё вспышкой белого света, и этот итог неминуем. Том кусал пальцы и губы, метался под Оскаром, который удерживал его бёдра, чтобы в агонии наслаждения не сводил ноги. Раз от раза качал бёдрами, пытаясь одновременно податься навстречу рту Оскара и его изводящим изнутри пальцам. Том стонал, вскрикивал, шипел сквозь губы. Хватался за плечи Оскара, за его голову, вцеплялся ему в волосы и давил на затылок в безотчётных попытках получить ещё больше. Шулейману это нравилось, не ощущения, но то, что Том отпускал себя, потому не одёргивал его.

В глазах поплыло и потемнело. Сердце билось на предельных оборотах. Том кончил с криком, судорожно сжав пальцы в волосах Оскара. Проглотив, Шулейман поднялся, обнял, нежно заглаживая ещё вздрагивающего в отходе оргазма Тома. Расслабляющегося, размякающего и пьяно, удовлетворённо улыбающегося в его руках. Вернувшись с облаков, Том взглянул Оскару в глаза и затем опустил взгляд ему вниз. И хотел соскользнуть вниз, чтобы ответить тем же, что Оскар сделал для него, но Шулейман его удержал за плечи и подтянул обратно:

- Не надо.

Том понял, какую альтернативу Оскар примет. По крайней мере, надеялся, что правильно понял. Прикусив губу, он опустил руку и обхватил ладонью член Оскара. Обжигающе горячий, толстый, крепкий, пульсирующий кровью в набухших венах. Набрав побольше слюны, Том сплюнул в ладонь и продолжил, двигал кулаком, немного прокручивая кисть. Прикрыв глаза, Шулейман сосредоточился на ощущениях и гудящей в теле близости разрядки, двигал бёдрами навстречу руке Тома.

Чувствуя предвещающую пульсацию, Том не удержался, в последний момент опустился и вобрал в рот член Оскара, принимая в себя его удовольствие. Чувствовал на языке его сперму, размазывал её своими возвратно-поступательными движениями, чтобы продлить наслаждение Оскара, и это чувство приятно.

Лизнув напоследок головку и облизнув губы, Том поднялся к Оскару и, помедлив пару секунд, потянулся к его лицу и поцеловал в губы. Отстранился, серьёзно смотрел Оскару в глаза, кончиками пальцев поглаживая по щеке. Для него это важный шаг. Первый в жизни поцелуй после минета, который начал сам. Шаг в сторону от сидящей глубоко в подсознании мысли, что оральный секс делает грязным, что он грязный, потому не должен целовать первым, без разрешения. Шаг к освобождению.

- Ты не злишься? – Том улыбнулся.

- Сложно злиться на то, что у тебя взяли в рот, - усмехнулся Шулейман и поинтересовался: - Ну что, ты доволен?

Том кивнул, да, он доволен – удовлетворён. Но... Но одеваться и расходиться не хотелось. Том перевалил Оскара на спину и снова оседлал, блестя озорным взглядом. Наклонился, поцеловал чувственно и, выпрямив спину, начал двигаться. Шулейман смотрел на него слегка охреневши, но ничего не предпринимал, наблюдал с нарастающей жадностью эту совершенную в своей разнузданности картину. Распалившись за считанные секунды, Том порывисто завёл руку за спину, взял член Оскара и приподнялся, чтобы сесть на него.

- Полегче, - Шулейман перехватил его руки, перехватил горящий взгляд, непонимающий и недовольный тем, что его остановили. – Если ты без подготовки устроишь скачки на моём члене, приятного в этом для тебя будет мало.

- Ты подготовил меня пальцами, - Том дёрнул руками в попытке освободиться и продолжить начатое.

- Тоже мне, сравнил пальцы с членом, - усмехнулся Оскар. – Мои два пальца значительно меньше.

- Ты всегда готовишь меня двумя пальцами, очень редко тремя, - сказал Том, потому что так и есть.

- Какой ты внимательный и памятливый, когда не надо, - заметил в ответ Шулейман.

- Оскар, ты опять ищешь отговорки? – Том сообразил.

- Ага, - не стал увиливать тот.

Том воздержался от спора, сел на нём спокойно и спросил:

- Что нам теперь делать?

Шулейман пожал плечами, но по заинтересованному, изучающе-выжидающему на Тома было видно, что от продолжения шоу, да с удовольствием, он не откажется. Это же его любимое – Том верхом, любуйся не хочу. Том сам ответил на свой вопрос:

- Продолжим без проникновения, если ничего другого нам не остаётся. Но я могу не сдержаться, как ты в прошлый раз, - добавил с лукавой улыбкой губами.

- У тебя мало шансов не сдержаться, как я, - вновь усмехнувшись, назидательно сказал Шулейман. – Случайно вставить член куда проще, чем случайно на него сесть.

- Я способный.

Том возобновил движение, сначала неспешно, плавно, разгоном перед прыжком в омут. Шулейман приподнялся, протянул к нему руки, желая внести свою лепту в процесс, а то и подмять Тома под себя. Том прижал его за плечи, уложив обратно, остервенело ускорился, глядя в глаза. Сейчас он хотел так, быть сверху, ведущим и главным, доставлять делимое на двоих удовольствие, а не пассивно принимать. Без объяснений между ними Оскар принял пассивную роль, полежать-полениться, пока другой старается им обоим на радость, он почти никогда не был против, тем более когда Том так рвётся в бой – как тут отказаться? Лежи да кайфуй – да фоном удивляйся, каким разным Том может быть.

В пылу, задыхаясь от возбуждения, Том предпринял вторую попытку перевести близость между ними в полноценный секс, но и она провалилась. Тело и разум уже раскалились до такой степени, что плевать, каким путём будем достигнута разрядка. Том рывками двигал бёдрами, тёрся промежностью о твёрдый член Оскара. Закрыл глаза, зажмурился, представляя, что... Вот так...

Второму акту их похотливого вертепа не суждено было прийти к логическому завершению. Проснулся Малыш, подошёл к кровати и лапой потрогал Тома за спину. Потом лапой попытался сгрести с кровати его ногу, намекая, что надо встать. Остановившись, Том обернулся к любимцу. Пёс проскулил и показательно посмотрел в сторону двери – ему надобно погулять. Малыш и сам прекрасно мог открыть дверь, надавив на дверную ручку, и выйти на улицу, но ему хотелось внимания – к тому же надо ж проверить, всё ли в порядке, не от беды ли любимый хозяин издаёт громкие звуки.

- Блюститель твоей нравственности не дремлет, - засмеялся Шулейман. – Вернее, дремлет, но просыпается и возвращается на пост.

Том снова обернулся к Малышу, строящему ему грустные глазки, и обратно к Оскару, мельком улыбнулся:

- Придётся выгулять.

Том без сожалений встал с Оскара и начал одеваться. Позже продолжат. До часа расставания у них ещё много времени друг для друга. Даже что-то будоражащее есть в том, чтобы прерваться, отложить момент высшего наслаждения. Пока Малыш справлял свои дела и дышал свежим воздухом, подставляя лёгкому ветерку морду и мохнатые бока, Шулейман в качестве компенсации за отложенный секс – и на поводу своего желания – в тенистой сторонке прижал Тома к стене и запойно целовал. Приятно, очень. Том довольно, абсолютно счастливо улыбался Оскару в губы, упираясь лопатками в стену.

Мадам Фрей как раз закончила рабочий день и, направляясь к воротам, заметила увлечённую друг другом парочку своих пациентов. Задержалась, наблюдая издали. Что-то ей подсказывало, что не получится у Тома чудесного исцеления и значительных изменений, и все её усилия в конечном итоге, когда Том уйдёт отсюда, во многом окажутся тщетны. То же самое справедливо и для Оскара, который пусть и побочный пациент, но и ему Лиза имела амбиции помочь. Но, наблюдая эту показательную, искреннюю в их уверенности, что на них никто не смотрит, сцену, она склонялась к другому выводу. Потому что Том и Оскар друг для друга – якоря обусловленного травмами поведения. Том может быть другим, более здоровым в своём поведении, согласно его рассказам, он уже это может, но не с Оскаром. И Оскар может быть другим, но не с Томом. Они могут вести себя друг с другом по-другому, но их постоянно будет перекашивать обратно, они ощущают себя гармонично в своих ролях внутри своего союза. У Тома есть выбор: быть более нормальным или быть с Оскаром, и едва ли он выберет не Оскара. Столь крепкие цепи определённого типа взаимодействия не разорвать, шансы стремятся к нулю, и нужно быть неисправимой оптимисткой, чтобы верить в успех. Лиза не могла прямо сказать Тому бросить Оскара и Оскару предложить взять на себя этот шаг тоже не могла. Всё, что ей оставалось, стараться помочь им в рамках того, что есть. Психологи и психотерапевты всего лишь проводники, они всего лишь предлагают человеку здоровый путь, а там уже ему решать, пойдёт ли он им или вернётся на прежнюю дорожку.

Оставшись незамеченной, Лиза развернулась и покинула территорию клиники.

Они нацеловались до жжения в губах.

- Я бы хотел предложить тебе остаться на ночь, - произнёс Том, - но понимаю, что тебе нужно домой.

Без дополнений к его верной мысли, Шулейман согласился:

- Да, нужно.

Дома его ждёт Терри. Второй его любимый мальчик. Меж двух огней. Уже ровно год Оскар меж двух огней. Том и Терри. Два «Т». Два кареглазых, прямо связанных кровью чуда, без которых его жизнь пуста и бессмысленна.

Перед сном Терри попросил продолжение истории о принце и мальчике-холопе. Назвал её не сказкой, а именно историей. И Оскар взялся рассказывать о повзрослевшем принце, который уже король, и о его новых обязательствах, которые молодому королю в радость, и о волшебной негаданной встрече после разлуки, которую молодой король считал вечной, и о воссоединении наперекор замыслу дракона, который ранее украл мальчика-холопа – уже не мальчика, а тоже молодого мужчину – и унёс далеко-далеко в королевство на туманном острове, где правит бессмертная старуха. Терри слушал и смотрел на него сонными, но всё равно внимательными глазками.

- Драконы ведь принцесс похищают и охраняют? – через зевок спросил Терри.

- Иногда мальчики-холопы выполняют роль принцесс. И они даже могут становиться королями, - объяснил Оскар, перекладывая их с Томом реальность на сказочный язык.

Терри снова зевнул, но сну не сдавался и полюбопытствовал:

- А у дракона есть имя?

- Есть. Его зовут Джерри.

- Как меня раньше звали, - лучисто улыбнулся Терри и затем нахмурился. – Это совсем не драконье имя.

- Это особенный дракон, - значительно ответил Шулейман. - В нём всё вычурное, кроме имени. А ещё у него крысиный хвост.

Терри звонко захихикал, спрятав большую часть лица в подушке, и сказал:

- Смешной какой-то дракон.

- Дракон этот очень страшный. Но молодой король его никогда не боялся и один раз победил, когда был ещё принцем.

- Как же дракон похитил мальчика-холопа, если принц его победил?

- Увы, но принц победил его не до конца, дракон тот очень живучий.

Задержавшись у постели Терри, Оскар смотрел на своего спящего мальчика – самого чудесного ребёнка на свете – и думал, когда же он успел стать настолько взрослым? Что все интересы более юных лет остались в прошлом, и больше не нужно ни разгула, ни угара. Что хочет семью. Что решился завести ребёнка и нашёл себя в родительстве. Где проходит та незримая грань, где скрывается тот неуловимый момент, когда произошли изменения, что невозможно повернуть вспять?

Терри открыл глаза:

- Тебе страшно?

В детском сознании только одна причина не спать ночью – страх, и это здорово, детям повезло.

- Немного.

- Почему? – спросил Терри.

- Боюсь, что дракон вернётся, - убедительно пошутил Шулейман.

Терри приподнялся, серьёзно хмуря брови:

- А если в истории появится маленький эльф и защитит короля от дракона?

- Это было бы здорово, - улыбнулся ему Оскар.

- Значит, он появится, - убеждённо кивнул Терри и опустил голову обратно на подушку, чтобы через три секунды снова заснуть.

Шулейман представил себе лицо Джерри, если бы против него вышел тот, кому он случайно дал жизнь, и мысленно усмехнулся. О, это была бы эпичная битва.