Пролог
Элейн Сара Джейн Морло терпеть не могла, когда кто-то обращался к ней, используя полное имя. Вину за это она целиком и полностью возлагала на «Сару», хотя, впрочем, и «Джейн» отнюдь не отвечала её требованиям — просто она меркла на фоне неприязни к «Саре». Поблагодарить за это славное имечко стоило одну из многочисленных тетушек со стороны матери, которая его носила и запомнилась тем, что была во всех отношениях очень порядочной леди. А это, если говорить начистоту, значило нечто вроде бесконечно заунывной и чопорной престарелой женщины, утопающей в своей исключительной добродетели и ставящей её в укор всем окружающим. Для Элейн, считавшей, что нет ничего хуже, чем быть заурядной личностью, малейшие попытки приложить этот образ к самой себе заканчивались приступом тошноты и головной боли. Впрочем, критиковать это имя она предпочитала лишь в отношении себя, поскольку ни в коем разе не хотела бы задеть ни одну существующую Сару, которой тоже не повезло носить имя её дражайшей тетушки.
Тем не менее, надо признать, что несмотря на все свои убеждения, Элейн всегда безо всяких на то усилий вживалась в роль благородной и утонченной особы, которую от неё требовало исполнять общество. Для себя она объясняла это следующим образом: «Не всякие люди достойны того, чтобы обнажать перед ними свою истинную сущность, а потому тратить силы на них было бы совершенным расточительством». По этой причине почти весь высший свет Блейксфорда был уверен, что она крайне благовоспитанная юная леди. А девушка, в свою очередь, не торопилась их в этом разубеждать, забавляясь тем, как она ловко, можно сказать, обвела их вокруг пальца.
Но пожалуй, Элейн Морло все-таки немного себе льстила, считая, что она только притворяется степенной и добропорядочной, не являясь такой по своей сути. Ведь если так посудить, за свои двадцать с лишним лет она не умудрилась сделать ровным счетом ничего хоть немного предосудительного в глазах общественности. Её так называемый «бунтарский мятежный дух» ограничивался разве что образом её мышления, который помогал ей со скептицизмом и даже превосходством взирать на остальных, коими таковым, по её мнению, не обладал. Но превосходство это было совершенно беззлобно и исходило скорее от некого своеобразного «интеллектуального» одиночества. Что-то подобное, наверное, испытывает шахматист, который не в силах отыскать себе достойного соперника. А в шахматы, надо заметить, Элейн проигрывала редко.
Но в привычном понимании этого слова одиночество Элейн не испытывала почти никогда. Она была первым ребенком у своих родителей, и поэтому с пеленок пользовалась безраздельным вниманием бабушек, дедушек, дядюшек и все тех же бесконечных тетушек, среди которых и затесалась достопочтенная тетя Сара. Долгое время она оставалась центром вселенной для всей своей родни, которые, подобно планетам, вращались вокруг нее, пока на свет не стали одна за другой рождаться её младшие сестры. Но не спешите опасаться за нежные чувства Элейн, которой после этих нескольких актов чуда деторождения пришлось разделить заботу родственников с несколькими детьми. Ведь каждый достаточно сообразительный старший ребенок прекрасно знает, что с рождением младших он получает уникальную возможность направлять, поучать и даже властвовать над неокрепшими умами и сердцами благодарной и подневольной публики. Подумать только: какие невероятные возможности открываются перед тем, кто в силах противостоять такому коварному чувству, как ревность! К счастью, Элейн сумела совладать с ним и поэтому безо всякого разочарования рассталась с положением единственного отпрыска.
Всего сестер у Элейн было три. Самой старшей среди них было одиннадцать, а это на целых десять лет младше Элейн. Разумеется, при такой разнице в возрасте закадычными подружками им стать было просто не суждено, но по уже упомянутым причинам повода для грусти тут не было. Второй было девять, а третьей — всего шесть. И все сестры Морло, включая Элейн, были похожи друг на друга, как две капли воды: те же вздернутые носы, русые волнистые волосы и миндалевидные глаза теплого шоколадного оттенка. Каждую из них вполне можно было счесть при ближайшем рассмотрении миловидной, особенно если поставить их всех рядышком, умиляясь схожести, но при беглом случайном взоре ни одно лицо не задерживалось в памяти. Виной тому было полное отсутствие какой-либо исключительной особенности во внешности, за которую можно было бы зацепиться взглядом. Вот такой вот парадокс: иной раз именно мелочи вроде искривленного носа, близко посаженных глаз или родинок способны сделать образ человека куда уникальнее, в то время как кажущая с виду «идеальность» обрекает на своего рода забвение. Представляете, каким ударом была подобная безликая внешность для Элейн? Ей бы наверняка хотелось иметь редкие серые глаза, напоминающие грозовые тучи, или длинные темные волосы, водопадом ниспадающие по спине... Но увы, природа обошлась с ней несправедливо, и ей оставалось довольствоваться лишь своим «особым мнением» и умением виртуозно играть в шахматы.
Хотя, словно в качестве извинений за причиненные неудобства, природа наделила Элейн живой мимикой, которая при определенных обстоятельствах скрашивала общую невзрачность лица. В умении насмешливо поднять брови, растянуть уголки губ и театрально недовольно наморщить носик ей не было равных. Именно это заставляло в конце концов людей все-таки признавать, что в Элейн Морло «что-то есть».
Возвращаясь же к сестрам, хочется обязательно упомянуть, что Элейн, питая к тем искреннюю любовь и желая им всего самого лучшего, постаралась сделать все, что бы ни одну из них не нарекли, не дай бог, Сарой. Памятуя о патологической неспособности своих родителей к противостоянию настойчивым родственникам, Элейн сама выбрала имена для сестер, воспользовавшись как раз этой их слабостью. Посему сестер звали следующим образом: Анабель Элизабет Морло, Жозефина Элона Морло и Лорелайн Элеонор Морло. Каждое имя, по соображениям Элейн, позволяло их носительницам войти в этот свет незапятнанными сравнением со всякими шибко порядочными леди. Что же касается вторых имен, которые начинались исключительно на «Э», то никакого совпадения тут, разумеется, не было: просто Элейн хотелось, чтобы у каждой сестры была частичка неё самой. И тут вы могли бы вполне справедливо упрекнуть её в том, что она ничуть не лучше тети Сары, навязавшей ей свое имя. Но, сами посудите: куда приятнее быть названными с отсылкой к своей эксцентричной старшей сестре, нежели к занудной родственнице. Во всяком случае, так объясняла свой выбор Элейн.
Младшие сестры души не чаяли в Элейн. Как, в общем-то, и все остальные домочадцы, соседи и хорошие знакомые. Она могла найти подход к каждому, кто, по её мнению, того заслуживал. Но на первом месте для неё, конечно, всегда стояли её родные.
Семья Морло являлась одними из представителей высшего света Блейксфорда. Глава семейства, Руперт Джон Морло, еще один обладатель нелепого второго имени, происходил из знатного рода, веками почитаемого всеми жителями города. Почти все его предки отличались уникальной предпринимательской жилкой: именно их стараниями Блейксфорд когда-то был воздвигнут среди глухих лесов, а потому в каком-то смысле их считали по местным меркам почти королевской династией. Так было вплоть до одной неприятной и весьма щекотливой ситуации, произошедший с его прадедом, который едва не угодил за решетку после неудачного предприятия: он исключительно по глупости вложил средства в несуществующий проект новых мельниц, а когда его непосредственные зачинщики исчезли, стал невольным соучастником преступления, не получив при этом никакой выгоды. Благо, на тот момент семья в избытке обладала финансовыми средствами, достаточными для того, чтобы очистить репутацию непутевого родственника, однако с тех пор уже никто старался даже в шутку не называть Морло королями Блейксфорда. Но и отнять у них по праву занимаемое место среди элиты тоже казалось абсолютным нонсенсом.
Дедушка Элейн, Кристофер Билл Морло, сын несчастного запятнавшего их блестящую биографию прадеда, постарался сделать все, чтобы дела семьи снова наладились, ведь им пришлось расстаться со значительной частью имущества, возмещая долги. У него это и впрямь вышло настолько, насколько было возможно: они больше не были самыми богатыми жителями Блейксфорда, но все еще могли обеспечить прекрасное преданное всем дочерям, коих у дедушки было множество.
Руперт Морло был единственным сыном Кристофера, которому и суждено было унаследовать громкую фамилию, а вместе с ней и все имущество. Но, видит бог, дедушка хотел бы, чтобы на его месте был кто-то другой (отсюда такие частые попытки родить второго наследника мужского пола, не увенчавшиеся никаким успехом и породившие вереницу тетушек). Все дело в том, что Руперт, по мнению Кристофера, был вылитый прадед Морло: такой же по-детски наивный, восторгающийся каждой мелочи и попросту глуповатый. Конечно, учитывая то, как тяжело было деду восстанавливать гордое имя семьи, его не могла не ужасать сама мысль, что всего его усилия пойдут прахом, когда очередной болван поверит в мельницы, способные крутиться с помощью солнечного света. Быть может, именно от своего дедушки Элейн унаследовала способность мыслить критически: не каждый человек смог бы, положа руку на сердце, честно назвать своих отца и сына «болванами»!
Но все-таки именно отцу Элейн предначертано было стать следующим главой семейства. Дедушке Кристоферу пришлось в конце концов смириться с обстоятельствами, и на смертном одре его утешал, думается, только тот факт, что хоть жениться его сын умудрился на том, на ком следует, а не на какой-нибудь случайно окучившей этого простака девице.
Мать Элейн, Розмари Морло, в девичестве Грейсон, тоже повезло появиться на свет в правильном семействе. Её происхождение было совершено безупречно, а манеры — изящны и грациозны. Ко всему прочему, она обладала поистине удивительно кротким нравом, который, увы, не передался по наследству её старшей дочери. Зато свои глаза и волосы Элейн с сестрами унаследовали именно от матери, что и неудивительно. Однако, как ни странно, в случае миссис Морло предоставленная природой внешность делала её светлый образ еще более трогательным и нежным, что как нельзя лучше гармонировало с душевной добротой. При взгляде на нее всякому чувствовалось, будто перед ним сам ангел воплоти или добрая крестная фея. Она ко всякому встречному и поперечному относилась с большой сердечностью, так что еще ни разу её имя не было произнесено кем-то с негативной окраской.
Элейн с детства понимала, что ее родители немного «не от мира сего». С возрастом её даже стало немного забавляло то, каким образом они умудрились зачать кого-то вроде нее. Они оба были совершенно очаровательны в своих простодушии и бесхитростности, а эти качества с трудом можно было применить к Элейн. Тем не менее, как это порой случается, именно то, чего нам самим недостает, приобретает ценность для нас в других. Ведь иначе как объяснить то, что своих родителей девушка просто боготворила?
Но Элейн никогда не приходилось переживать о том, что она так сильно отличается от своих родителей, или задаваться вопросом, не родная ли она им случаем. Посколько, будем честны, оригиналов в их семье хватало.
Взять хотя бы бабулю Морло. В отличие от своего покойного мужа, давным-давно покинувшего этот бренный мир, Кларисса Морло принципиально отказывалась вести какие-либо переговоры с Смертью, а уж тем более — идти у той на поводу. Зная бабулю, любые попытки Дьявола выторговать её душу обернулись бы полнейшим фиаско — слишком уж жёсткие у той требования и условия. Поэтому в свои почти восемьдесят лет эта старушка пыхала здоровьем на зависть всем «пятидесятилетним развалинам», как она ласково называла своих приятельниц по книжному клубу.
Кларисса Морло никогда не скрывала того, что её брак с дедушкой был вынужденной мерой. По её словам, ни о какой любви и речи быть не могло. Просто когда пришло время выдавать её замуж, родители предложили ей на выбор несколько кандидатур, и она остановилась на том, кто раздражал её чуть меньше, чем все остальные мужчины, коих она до сих пор считала самыми нелепыми созданиями на земле после утконосов и политиков. Она никогда особо не жаловалась на те долгие годы, что прожила вместе с дедом, однако все же настоящее наслаждение от жизни она стала получать лишь после его смерти. Ведь сразу после этого трагичного события бабуля Морло наконец-то перестала считаться хозяйкой дома и без всяких сожалений передала все бразды правления матери Элейн, облачившись в черное траурное одеяние и посветив всю себя главной страсти своей жизни — сплетням.
И с тех пор жизнь в доме текла спокойно и размеренно.
Какое-то время.