Работа писателя о ней

Лондон днём казался почти безжизненным, словно город сам впал в сон, лишённый красок и звуков, которые обычно заполняли его улицы. Но для Логана каждый шаг по мокрому тротуару отдавался глухим эхом пустоты внутри.

Он шёл, не замечая ничего вокруг — ни шум машин, ни разговоров прохожих, ни даже прохлады весеннего ветра, который безжалостно дул сквозь промокшую куртку. Его глаза, обычно живые и внимательные, теперь были опухшими и покрасневшими от бессонной ночи и нескончаемых слёз.

Он остановился у угла небольшой площади, сел на каменную скамейку и, закрыв лицо руками, заплакал. Не тихо, не сдержанно, а так, как плачут дети — рыдая навзрыд, с перекрывающим дыхание стоном, который рвал ему грудь и заставлял думать, что сердце вот-вот разорвётся.

— Почему ты ушла? — прошептал он в пустоту, не ожидая ответа. — Где ты теперь?

Каждое слово было словно нож, вонзающийся глубже в душу. Его муза — та, кто вдохновляла его, давала смысл словам и звукам, — словно растворилась в тумане. Логан отчаянно пытался найти её, выслеживал каждый проблеск надежды, но всё тщетно. Он не мог понять, как так получилось — как из яркого, живого мира вдруг остался только мрак и безнадежность. Писатель, привыкший контролировать мир слов, теперь чувствовал, что мир контролирует его, бросая на колени.

Пытаясь унять рыдания, он поднялся и пошёл дальше. Его шаги становились всё более шаткими, взгляд — всё более блуждающим. Прохожие сторонились его, не понимая, что перед ними не просто человек, а человек на грани полного отчаяния. Он забрел в узкую улочку, где стены домов казались сдавливающими, а небо — слишком далёким и холодным. Память рисовала ей лицо, голос, жесты. Но это лишь усиливало боль — как будто ей уже нет места в его мире.

Логан остановился, опёрся лбом о стену и снова разрыдался, без сил и надежд.

И всё же, где-то глубоко в самом сердце, слабый огонёк надежды всё ещё теплел — надежда, что он найдёт её, и вместе они вернут слова, краски и музыку жизни.

***

Фрау Фогель шла по знакомой, но теперь будто чуждой ей дороге к дому, где всё ещё жил её муж. Тяжёлый осенний воздух висел в мокрой листве, а с неба падали редкие капли дождя, словно предвестники грозы. В груди сжималась тревога, от которой не спасали ни ровный шаг, ни старания скрыть дрожь в руках.

Её пальцы сжимали край сумки так крепко, что кожа побелела. Сердце стучало неровно — предчувствие чего-то нехорошего терзало её изнутри. Она отчаянно надеялась, что разговор пройдёт спокойно, что можно будет наконец поставить точку в этом болезненном браке.

Дверь приоткрылась, и тёмный силуэт мужа появился в проёме, словно холодный ветер. Его лицо было неприветливо, глаза — жестоки и пусты. Бруно не произнёс ни слова, лишь едва заметно кивнул, приглашая её войти. Комната была тускло освещена, тени плясали на стенах, отражая напряжение в воздухе. Фрау Фогель села на край дивана, стараясь сохранить спокойствие, в то время как он встал напротив, скрестив руки на груди.

— Ну что ж, — сказал он резким тоном, — раз ты решила уйти, давай обсудим условия.

Её голос дрожал, когда она пыталась объяснить, что этот шаг — не каприз, а необходимость. Каждый её слово он встречал холодным молчанием или усмешкой, которая казалась едва ли не издёвкой.

— Ты всегда была слишком самостоятельной, Катарина, — Бруно шагнул ближе. — Это не по-женски.

Она подняла глаза, чтобы встретиться с его взглядом, но увидела лишь безразличие и раздражение.

— Я устала жить в твоём тени, — прошептала она.

Внезапно он схватил её за волосы, жёстко дернул назад, обнажая шею. Сердце Фрау бешено забилось, боль пронзила кожу, словно сотни игл. Она попыталась вырваться, но руки мужа были крепки и безжалостны.

Первый удар прилетел в её бок — острый, резкий, как лезвие ножа. Воздух вырвался из лёгких, и она закашлялась. Второй — в живот, и мир замелькал перед глазами. Она упала на колени, но он не отпускал. Ещё удары — по лицу, по плечам, каждый раз оглушительный, с диким грохотом боли и отчаяния.

Сквозь боль и слёзы она чувствовала, как капли тёплой крови стекали по подбородку, по щекам, обжигая кожу и смешиваясь с солёными слезами. Но главное — страх. Страх быть уничтоженной, как её отец когда-то.

Но где-то глубоко внутри что-то цеплялось за жизнь — слабое, но несгибаемое. Она пыталась дышать ровно, найти хоть малейший проблеск света в этом бездне. Руки мужа сжимали её волосы, тянули и били, заставляя кричать, ломать себя, но она цеплялась за сознание. С каждой секундой боль становилась невыносимой, но отступать было нельзя.

Слёзы смешались с кровью, а боль превратилась в глухую ярость — не злость на него, а на себя за то, что дала ему власть над собой.

Бруно тяжело дышал, его грудь поднималась и опускалась с хрипами, а руки дрожали от ярости и адреналина. Он стоял над безжизненным телом Фрау Фогель, которое слабо дышало, но не подавало признаков сознания. Его глаза сверкали холодным огнём — смесь злобы, презрения и какой-то мрачной решимости.

Без единого слова он наклонился и схватил женщину за плечи, подтянул её к себе. Тело было легким, словно тряпичная кукла — безжизненное и хрупкое. Он сжал её туго обёрнутую в пальто фигуру и, как будто это был лишь мешок, поднял на руки. Выходя из особняка в прохладный утренний воздух, Бруно почувствовал, как тишина и спокойствие парка контрастируют с жестокостью и хаосом внутри него. Лёгкий ветер играл листвой, но он не замечал этого — только тяжесть женщины на руках и собственное горькое ощущение победы.

Он прошёл по дорожке, ступая тяжело и небрежно, направляясь к деревянной лавочке у пруда. Там он аккуратно, почти бережно опустил Фрау Фогель, положив её тело так, чтобы голова покоилась на подлокотнике, а ноги свисали вниз. Лицо её было бледным, изредка веки вздрагивали, а дыхание становилось всё более поверхностным. Бруно ещё на мгновение посмотрел на неё — холодные глаза женщины, закрытые ресницами, и чуть приоткрытые губы казались уязвимыми и беззащитными.

Он отвернулся и ушёл, не оглядываясь, оставив её одну посреди утреннего парка, словно забытый и разбитый объект чужой игры.

***

Логан брёл по тропинке, которая петляла вдоль берега пруда. Утренний воздух был прохладным и свежим, но на сердце у него царила тяжесть, словно ему приходилось тащить невидимый груз. Он не мог понять, почему муза, которая ещё вчера горела в нём, внезапно угасла. Мысли путались, а чувства сметались в бесконечный вихрь безысходности.

Его шаги стали медленнее, когда он приблизился к небольшой деревянной лавочке у самой воды. Там, под прикрытием листвы, он заметил что-то — силуэт, лежащий на спине, без движения. Логан подошёл ближе, сердце забилось быстрее, предчувствие жуткой тревоги сковало грудь.

Это была она — его муза. Тело её было бесчувственно и бледно, волосы, спутанные и грязные, рассыпались по спинке лавочки. Лицо было закрыто, но Логан осторожно наклонился и коснулся её плеча.

—Фрау? — тихо прошептал он, голос дрожал.

Логан осторожно подхватил её за плечи, почувствовав, как её тело словно лишилось всякой силы, стало лёгким, почти невесомым. Она была холодной на ощупь, и это жгло в груди, словно тлеющее пламя бессилия и страха.

Он встал, ощущая, как каждое движение отдаётся в спине и руках — усталость давила, но он не мог позволить себе остановиться. Медленно, почти бесшумно, они двинулись с лавочки. Дорога домой казалась бесконечной и одновременно слишком короткой — каждый шаг отдавался эхо в его голове, как громкий барабанный бой.

Первые метры проходили по мягкой траве парка, ещё влажной от утренней росы. Стебли и мелкие ветки цеплялись за его штаны и обувь, а в воздухе висел тонкий аромат влажной земли и зелени. Листья на деревьях слегка колыхались от слабого ветра, создавая тихий шелест, который казался единственным звуком в этом затянутом в туман мире. Дальше тропинка вывела его на каменные плиты, выложенные вдоль аллеи. Камни были холодными и неровными, заставляя Логана внимательно выбирать шаги, чтобы не оступиться, не уронить её. Он крепче прижал её к себе, словно боясь потерять. Проходя мимо высоких кустов, он заметил, как птицы взлетали с веток, разрывая утреннюю тишину. Пальцы Логана непроизвольно сжались, когда на мгновение тело девушки слегка дрогнуло — признак слабого дыхания.

Когда они вышли на освещённую улицу, дома по обе стороны казались чужими и холодными. Тротуар блестел под лёгким дождём, и капли стекали по его лицу, смешиваясь с потом и слезами. Каждый шаг отдавался пустотой, как будто мир вокруг перестал иметь значение — была только она и он. Несколько раз ему казалось, что он не выдержит — ноги подгибались, руки уставали, сердце колотилось в бешеном ритме. Но Логан молча шел вперёд.

Когда наконец перед ним показалась знакомая дверь, руки с трудом удерживали тело женщины, словно боясь, что она вновь исчезнет из его жизни. С шагом, наполненным одновременно облегчением и ужасом, он подошёл к порогу и осторожно переступил через порог — теперь она была под его защитой, даже если сама судьба была против них обоих.

Логан положил женщину на диван. Его руки дрожали, пальцы судорожно цеплялись за ткань её блузки, как будто пытаясь удержать хоть что-то в этом безумном мире. Взгляд его был диким, безумным — будто в нём бушевала целая буря, не знающая ни покоя, ни жалости.

Он наклонился, дыхание сбивалось, сердце колотилось в бешеном ритме, а мысли рвались на части. Его пальцы замочены в воде из ближайшей чашки, но это не приносило облегчения — только усиливало ощущение тревоги, страх растворял разум.

С жаром, почти маниакально, он начал протирать ссадины на её теле. Каждая царапина, каждый кровавый след казались ему личным оскорблением, вызовом, который он должен был стереть. Его руки скользили по тонкой женской коже, не замечая боли, которую она, возможно, ощущала, — для него существовала только жгучая необходимость избавиться от следов насилия, очистить её.

Он протирал и протирал, словно пытался стереть не только физические раны, но и невидимые шрамы, которые оставил этот жестокий мир. Его движения становились всё резче, порой болезненно цепляясь за кожу, но он не мог остановиться — слишком много эмоций вырывались наружу, безжалостных и неукротимых.

В глазах Логана мелькала смесь отчаяния, ярости и безысходности. Он повторял про себя вслух бессвязные слова, обещания, угрозы, мольбы — всё сливалось в одно неразборчивое эхо. Его тело тряслось, и слёзы, неудержимые, текли по щекам, смешиваясь с каплями воды и кровью на её коже.

Он был безумен, и это безумие было единственным, что держало его сейчас рядом с ней — в её тишине, в её безмолвном страдании.

***

Катарина медленно приходила в себя, словно сквозь густой туман. Тело болело, каждая мышца отдавалась неприятной тяжестью, но ещё сильнее было ощущение растерянности и страха, которое накрывало её с головой.

Она открыла глаза — и сразу же их встретил неподвижный, пристальный взгляд Логана. Его глаза, тёмные и тревожные, находились настолько близко к её лицу, что она почувствовала, как внутри всё сжалось от ужаса. Комната была тускло освещена, и в этом полумраке фигура Логана казалась одновременно знакомой и пугающей.

Катарина попыталась повернуть голову, но резкая боль по всему телу заставила её вздрогнуть. Она обнаружила, что лежит в одной лишь тонкой ночной рубашке — и это чувство уязвимости довершило картину страха.

— Что ты здесь делаешь?! — голос её прорезал тишину, тон резко повысился, она попыталась сесть и оттолкнуть Логана.

— Отпусти меня! — крик вырвался из груди, он был полон паники и злости.

Логан не двинулся, лишь внимательно смотрел, как она пытается освободиться. В её глазах — неприкрытое отвращение и ярость.

Катарина судорожно попыталась вырваться, руки тряслись, ноги упирались в край кровати, но она была слишком слаба, чтобы действительно подняться. В панике и бессилии ей хотелось лишь одного — чтобы он исчез как можно скорее. Катарина металась на кровати, сердце бешено колотилось, каждая попытка вырваться становилась всё отчаяннее. Но вдруг тяжесть опустилась сверху — Логан, без малейшего предупреждения, придавил её тело своими руками и грудью, словно хотел преградить все пути к бегству.

Его взгляд был болезненно одержимым, а пальцы крепко вцепились в её запястья, сдавливая кожу настолько, что в ней проступали синеватые жилки. Женщина почувствовала, как воздух начинает ускользать из её лёгких, и страх охватил её полностью — это было не просто удержание, это был контроль, полный силы и отчаяния.

Она корчилась, выкрикивала, пытаясь отбиться, но Логан не отпускал. Его тело накрыло её словно тёмное покрывало, лишая надежды на спасение, и в этот момент она ощущала себя пленницей не только физически, но и в самом глубине души.

***

Логан сидел за старым дубовым столом, свет лампы бросал тёплые пятна на пожелтевшие страницы его рукописи. Ручка бежала по бумаге, изредка оставляя кляксы.

Сегодняшний день, думал он, навсегда останется в памяти — его муза была под его полным контролем, словно кукла, и это ощущение вызывало у него странное, почти маниакальное наслаждение. В его тексте строки складывались в холодную, тяжёлую атмосферу — он описывал, как её сопротивление угасало под его настойчивостью, как страх и беспомощность переплетались с отчаянием.

«Она была моей, — печатал он, — и я чертовски наслаждался этим ощущением абсолютной власти. В её глазах читалась борьба, но я давил на неё с каждым движением, пока она не перестала сопротивляться. Это была игра, в которой я был хозяином, и этот факт наполнял меня силой, которую я давно искал.»

Взгляд Логана на мгновение потускнел, словно он видел не просто вымышленных героев, а живую картину своего собственного мрака. Он глубоко вдохнул, продолжая творить свой роман — безжалостный, жёсткий и откровенный.