Разорванные нити судьбы

На самом деле, это была чудесная местность. Деревня стояла на небольшом холме. Оттуда, откуда шли Ваня и Эфа, были густые леса. Видно, деревня была достаточно большая, чтобы через нее проходили какие-нибудь автобусы, или там уже побывали советские солдаты, так как на песчаной дороге в лес были видны слегка протоптанные следы от колес. Если присмотреться, то с другой стороны деревни шли большие золотые поля. Они слегка переливались, будто купались, в лучах летнего солнца. Ваня уже начинал отдаленно слышать крик петухов, пока они приближались к деревне. Деревня казалась ему огромной — видел он и много домов, и простые трехэтажки, похожие издалека на коробки, и школу недалеко от этих самых коробок с красной надписью над ней. Дома, хоть и была война, но были выкрашены в яркие цвета. Где-то вдалеке вывели коров на пастбище. Всё говорило о том, что эта деревня была глубоким тылом и ее почти не коснулась трагедия войны.
Ваня почувствовал на своей спине пристальный взгляд, исходящий откуда-то издалека. Парень остановился и повернул голову, откуда, как ему казалось, на него смотрели. Где-то во ржи, с тростью стоял старик и с каким-то забавлением в глазах наблюдал за ним и Эфой. Немка остановилась и посмотрела на того же старика. Мужчина подошёл к ним не спеша. Стрижаков хотел уйти, но он встал как вкопанный и в упор смотрел на старика.
Наконец, мужчина, опираясь на старую деревянную трость, пробормотал:
— Как все же интересно сплетаются нити судьбы... Иногда она, как злодейка, сводит разных людей вместе. Но судьба не догадывается, какое счастье ее переплетенные нити способны построить вместе и потому, когда приходит время, она их разрывает.
Фон Марк посмотрела на старика так, будто он перетерпел контузию(что было весьма вероятно) . Девушка выдавила из себя вежливую улыбку и спешным шагом удалилась. Ваня последовал за ней. Настроение у Эфы явно было подпорчено. Губы ее прерватились в одну линию, а зеленые глаза, казалось, метали молнии.
Ваня немного побаивался фон Марк с таким выражением лица. Ибо уж больно она напоминала ему Веру в моменты гнева.
Стрижаков невольно вспомнил старшую сестру, пышнотелую, румяную, с длинными косами — идеал деревенской девушки. Вспомнил запах малинового мыла, которым сестра так тщательно намывалась. Вспомнил, как Вера злилась и как ее коса смешно подпрыгивала в такие моменты. Стрижаков не мог удержать смеха и потому его еще тогда по детски пухлые ноги были в следах от крапивы. А вообще Ваня помнил сестру доброй и набожной. Почти такая же, как и их мать. Тоже вышла замуж за первого встречного, который очень быстро начал колотить ее, тоже родила уйму детей(если трое считается уймой) . Только вот концовка у Веры была совсем печальная. У Вани в голове не укладывалось, чтобы его старшая сестра жила, строила какие-то планы на жизнь, а потом в один момент началась война, перекроившая жесткими стежками ее жизнь и отправившая в город, где Вера встретила смерть. И самое страшное для Стрижакова было, что таких женских судеб по всему Союзу было не сосчитать.
— Старый пень. — Проворчала Эфа. Стрижаков едва не прыснул от такого заявление, но все таки сдержал серьёзное выражение лица.
— С чего ты взяла? Вдруг он говорит правду? — Спросил парень, глядя в ее зеленые глаза. Ваня был неосторожен и потому в его тоне была какая-то насмешка над девушкой. Страх и недоверие исчезли сами по себе, уступая место чистому человеческому любопытству.
— О чем ты говоришь? Какие нити судьбы? Что за бред? Ты что деревенщина, чтобы верить во всякие приметы? — Взъелась девушка. Эфа остановилась посередине дороги и уперла руки в бока.
—  Да, я из деревни. Что теперь, загрызешь меня, немка? — С вызовом бросил Ваня. Ему всегда были неприятны подобного рода слова, обращенные к деревенским жителям. Особенно этим баловался в свое время Пикуль, когда пытался приобщить молчаливого Стрижакова ко всем. Это была тема, которую парень ненавидел. Да, он был из деревни. И что с того? Разве это как-то меняло его положения? Все люди — это люди, в не зависимости от места рождения и проживания.
— А по выговору и не скажешь. — Отметила Эфа, смотря Ване в глаза. Девушка добавила спустя мгновение: — Впрочем, моего мнения это не изменит. Не верю я в эти приметы и предсказания. Не могут какие-то нити судьбы переплестись и создать что-то стоящее. Ты же меня ненавидешь.
Стрижаков вздрогнул от этого слова. Он пристально посмотрел девушке в глаза. Фон Марк отвела взгляд и густо покраснела. Они оба стояли, не в силах сказать то, что было у них на уме. Стрижакову была, мягко говоря, неинтересна Эфа. Может быть, она раздражала его первые две недели, но это никогда не была ненависть. С чего у этой девушки мог появиться повод считать, что он ее ненавидет? Ваня не понимал. Разве вел он себя так ненавистно по отношению к ней? Парень не мог ненавидеть женщину. Единственные к кому он точно испытывал ненависть — фрицы, Гитлер и его собственный отец. Но к женщинам, этим нежным и в то же время таким стойким существам, он имел даже какую-то благосклонность. Стрижаков чувствовал себя в безопасности рядом с женщинами, зная, что они в большинстве своем не способны на причинение вреда человеку. О ненависти не могло идти и речи. Ваня робко пробормотал:
— Я... А...Ты... Почему ты думаешь, что я тебя ненавижу?
Она замолчала.
Вот они подошли к первому двору. Это был не сильно большой дворик, где явно жили дети, судя по тому, сколько возле фундамента валялось хлама:толстые палочки, полуполоманная рогатка, скомканные тетрадные листы, пожелтевшие от нахождения на улице, и конечно же камни, чтобы бросаться в мелкую скотину, кур или гусей.
Из двора выходила девушка. Ваня отметил, что она была статная и высокая. Не будь на ней этого старого льняного платья и старых туфель, она бы вполне походила на интеллегентную Фон Марк. Девушка подняла на них взгляд и спросила:
— Вы кто такие? Что вам здесь нужно?
Немка вмешалась первая, не дав Стрижакову сказать и слова:
— Нашу деревню где-то в пяти верстах отсюда разграбили немцы и сожгли всех жителей. — Даже простая деревенская девушка почуяла неладное в манере Эфы говорить и нахмурилась. Тогда Фон Марк абсолютно спокойно добавила: — Это мой муж. Мы переехали сюда в тридцать девятом. Я бежала из своей родной страны, потому что меня не устраивала местная нынешняя власть. Мой муж уехал на фронт, когда началась война. Ему прострелили колено, и ранение оказалось настолько серьезным, что ему пришлось вернуться домой. А теперь нам некуда идти. Вы не можете подсказать, где мы можем остановиться?
У Стрижакова чуть глаза на лоб не полезли. Как, однако, быстро эта немка сочинила целую историю, и весьма правдоподобную, судя по тому, как быстро поменялось лицо этой девушки.
— Так вы не русская! Что же вы сразу не сказали, что вы жена солдата! Пройдемте-пройдемте.
Эфа крепко переплела пальцы с пальцами Вани. Они держались за руки так, будто действительно были супружеской парой. Из других дворов на них с интересом поглядывали мужчины, женщины, старики, даже дети. Стрижакову было некомфортно от такого количества взглядов, тогда как фон Марк была невозмутима. Девушка, которая их вела, болтала без умолку:
— Представляете, как вам повезло! В нашей деревне N... даже фриц ни разу не бывал! Только вот недавно наши под Сталинград шли и продавили всю дорогу... А потом двухдневные дожди. Все дороги размыло. Сейчас все подсохло, но все равно как-то грязновато. Вы бы знали, сколько мужиков у нас забрали на фронт! И моего Витьку забрали, и братца моего забрали! Одни мы тут, в бабьем царстве-то! Только вот жена председателя осталась. Не бойтесь, мы солдат-то уважаем! А жен солдатских тем более, у нас тут полдеревни мужей на фронт послали... Не стесняйтесь! Сейчас мы вам быстро жилище выберем.
Ваня не заметил, как быстро они дошли до дома председателей колхоза этой деревни. Парень крепче сжал руку Эфы и краем заметил бледно-розовый румянец на ее щеках. При этом сам Стрижаков был уверен, что не покраснел. Еще бы! Он же держал своих старших сестер за руку, обнимал их, целовал... Или это было не одно и то же? Парень задумался. И ведь правда:что держать за руку старшую сестру, близкого человека по крови, а что держать за руку женщину, самую настоящую, да и к тому же такую красивую. Ваня охотно готов был признать, что Эфа фон Марк — самая настоящая красавица, каких свет не видел, только не будь в ней... Чего-то. Стрижаков не знал чего. Но оно было, пусть его нельзя было объяснить. Если бы люди догадывались, кто такие на самом деле Эфа и Ваня, то умерли бы со смеху. Немка и русский, неудавшийся ученый и упоротый семьянин. Эта женщина продолжала бормотать. Фон Марк охотно болтала с ней, а Ваня даже не прислушивался.
Их провели в просторную светлую комнату. За столом сидела строгая женщина лет сорока. На ней был пиджак темно-синего цвета с подплечниками. У женщины были естественные русые кудри и выглядела она в целом приветливо.
— Соколова, кто это с тобой? — Спросила женщина бодрым голосом у той, что сопровождала Ваню и Эфу.
Соколова кратко объяснила на ухо строгой женщине что и как. Потом она вышла. Ване резко стало некомфортно. Немка же смотрела бесстрашно, прямо в глаза. Стрижаков невольно задумался о том, как же хладнокровно она врала в лицо. Могла ли она его обмануть так же, придумав себе историю? Могла. Но тут Ваня вспомнил выражение ее лица:обеспокоенное, озабоченное... Нет. Такие глаза, какие были у Эфы в момент того ночного эмоционального выброса, не могли быть у прогнившего ото лжи человека. Женщина сидела, сложив пальцы домиком. В комнате повисло напряженное молчание. Обстановку угнетал тихий звук часов. Тик-так, тик-так... Из часов вылетела кукушка, обвещавшая начала нового часа. Наконец, женщина сказала четким голосом:
— Айдарова Екатерина Андреевна, жена председателя колхоза.
— Эфа ф... Эфа. — Сказала немка. Она протянула руку Екатерине Андреевне, и женщины с нескрываемым уважением пожали друг другу руки. Ваня же готов был забиться в угол, лишь бы спрятать заметный румянец. Айдарова озорно ухмыльнулась.
— А вы,товарищ ? Что стоите?
— Я не стою...Здравствуйте, Екатерина Андреевна, да, здравствуйте... — Ваня неловко пожал руку председательнице колхоза и отстранился. Парень выпрямил спину.
— Так вы жена солдата, товарищ? — Спросила Айдарова, поднимая глаза на Эфу.
— Да, все так. — Уверенно подтвердила немка, кивая. — Я сама с Германии, но я уехала с мужем в тридцать девятом.
— Правда? Так вы немка? — Приподняв брови, спросила женщина. Потом она добавила: — Но сразу видно, что есть в вас что-то от русской женщины, преданной и отчаянной. Бросить родной дом и бежать пять верст от немцев, когда у вашего мужа прострелено колено! Невероятно! По правде говоря, я вами восхищена, товарищ Эфа.
— Спасибо вам, товарищ Айдарова. А где ваш муж? Вы представились как жена председателя колхоза. — Фон Марк заметно расслабилась и села на стул напротив. Стрижаков даже опешил от такой смелости.
— Дак мой Петька пошел на войну. Почти все наши мужчины на войне. Одни старики остались. Да что толку со стариков? Землю они не распахают, за скотиной посмотреть тоже некому. Все на наших женских плечах, и признаться, справляемся лучше любого мужчины. — Айдарова как будто только сейчас заметила самого Стрижакова. — Вы можете занять небольшой дом около школы. Синенький такой. Хозяин и хозяйка недавно пошли как раз в ту самую вашу деревню и не вернулись...
Ваня возмутился. Для него это было дикостью — жить в доме после кого-то, тем более нагло занимать чужую территорию без разрешения хозяев. Ему и так мало нравилась эта Айдарова. Уж какая-то больно легкомысленная и так быстро повелась на очевидную ложь Эфы... Как и Соколова. А может, ложь немки только для парня была очевидна, ведь он знал всю правду о ней. С одной стороны, Стрижакову следовало промолчать, а с другой... Он высказался:
— Я не буду жить в месте, которое пропитано чужой энергетикой.
— Жить он не будет! Сказки это все про твою энергетику! Иди вещи бери и заселяйся! — Прикинула Эфа. Она отлично изобразила жену, разгневанную на своего мужа.
Ване ничего не оставалось, как уйти. Женщины! Господи! Вот где Бог действительно заморочился! Они все такие разные, таинственные, но в то же время манящие. В голове Стрижаков всплыл образ Эфы. Россыпь белокурых волос, бледная кожа, зеленые глаза... Парень вздохнул и тут же приятный, но в то же время странный образ рассыпался. А собственно, что такое женщины?
Ваня дошел до дома и открыл сени. В нос ему ударил запах чего-то приятного, как будто смесь подсушенной травы и земляники. Слова Айдаровой о "синеньком" домике были далеки от правды. Дом явно давно не красили предыдущие хозяева, и краска облезла, выцвела. Поэтому здание выглядело со стороны голубым и не очень опрятным. Если вокруг дома было более менее, то дальше к огороду, необходимо было косить. За длинной травой Стрижаков не замечал, было ли в огороде что-то посажено. Парень решил осмотреться во дворе, а потом хозяйским взглядом окинуть дом.
Вдоль деревянного забора расположилось три небольших сарайчика. Ваня осторожно открыл дверь первого, самого крупного. Это была мастерская. Стрижаков помнил, что у них тоже такая была, только им, детям, доступ туда был запрещен, ведь там работал их отец. Ну, как работал. Если бессмысленное ковыряние в полусгнившем металле было работой, то и отцовскую каморку можно было назвать мастерской. В следующем сарае было сено. Ване пришлось зажать нос рукой, ибо оттуда неприятно пахло навозом. Стрижаков, хоть и вырос в деревне и каждое лето чувствовал этот "блаженный" запах, едва ли сдержал тошноту. Парень решил не лезть в последний сарай после обнаруженного вонючего сюрприза.
Ваня нашел веник в сенях и быстро начал прибираться к приходу своей "жены". Эфа явно не торопилась. Тогда парень, за неимением лучшего варианта, вернулся к своему любимому занятию с детства. Стрижаков сел на лавчоку и начал любоваться природой. Безусловно, эта деревня не была Коптевкой, и сердце, и душа не лежали к этому месту, но было в ней что-то необъяснимо прекрасное.
Что же?
Может быть, эти еще не совсем озолотевшие поля? А может неприметность домиков? Или запах деревни, который может учуять только тот, кто с рождения жил в сельской местности, кто слился с ней душой? Ваня вздохнул. Но вдруг...
— Эй, ты, русский! — Это был голос Эфы. Стрижаков вздрогнул и повернулся корпусом к немке.
— Дура! Зачем пугаешь?! — Закричал он. Заметив округлившиеся зеленые глаза девушки, Стрижаков мягко похлопал ее по плечу. — Прости. Виноват. Ты просто очень неожиданно подошла.
Фон Марк села на лавочку возле Вани. Парень подвинулся, освобождая для девушки место. Эфа повернулась к нему лицом и сказала:
— Айдарова —  приятная женщина. Не знаю, чего ты так ее забоялся. — Эфа сделала небольшую паузу, а уже мгновение спустя на ее губах заиграла игривая ухмылка. Она воскликнула: — Или ты... О mein Gott! Ты боишься женщин! Да-да, точно! Ты боишься женщин, русский. Иначе я не могу никак объяснить, почему ты так взъерошился, когда увидел меня. Если бы ты увидел немца, то в тебе сработал бы солдатский инстинкт и ты бы сделал все, чтобы обезвредить врага. Но ты увидел меня. Ты вздрогнул, ты испугался не того, что я воевала на стороне врага. Да и ты этого сразу не понял, ведь на мне не было формы. Ты испугался того, что я девушка.
— А ты помогла мне, потому что ты "святая матерь Господняя". Ты пытаешься усидеть на двух стульях. То есть, ты не ушла из фрицевой армии, но помогала нашим мирным жителям и даже нашим солдатам. Если бы ты была смелой — ты бы сделала это давно и сдалась нашим. — Теперь была очередь Вани нападать. —  Ты трусиха, фон Марк. Ты трусиха.
— Ты хочешь жить?
— Что? Что ты несёшь? — Возмутился Стрижаков, но тон его голоса был относительно спокойным.
— Просто скажи, ты хочешь жить?
— Хочу я жить! Ты думаешь я не хочу вернуться домой, в Коптевку? Меня ждёт мать, сестра. Мне есть ради чего жить. Но если надо умереть за свободу моего общества — я готов. Это называется преодолевать свой страх. Чего боятся? Я хочу жить, но смерти я не боюсь. А ты боишься умереть. Ты жуть как боишься умереть. Да если ты умрёшь, тебе умирать не за что. А мне есть ради чего жить. — Вспылил Ваня не на шутку на слова немки. Эфа вспыхнула. Она явно хотела что-то сказать, но вместо этого выдала только простое:
— Хам!
Девушка встала с лавочки и убежала в дом. Ее дыхание было сбивчивым и бледная Эфа даже покраснела.
Ваня продолжил любоваться природой. Парень ощущал необъяснимую лёгкость в душе... И почему-то чувство вины. А потом и это чувство вины пропало. Все таки, Эфа фон Марк задела его эго. Как же легко она определила его боязнь к женщинам! Неужели он так сильно на этом раскрыл всю свою подноготную?
Стрижаков зашел в дом. Он услышал тихие всхлипы. Стрижаков сделал шаг и пол скрипнул, всхлипы тем временем затихли. Послышался голос Эфы:
— Это ты, русский? Иди вон.
— Я... — Растерялся Ваня. Он понял, что немка плакала из-за него и из-за его грубых слов. Парень не понимал, что следует делать в этой ситуации.
Ваня нашел фон Марк на постели с красными глазами. Подушка, придвинутая к ней, была мокрая и мятая. Белокурые волосы фон Марк растрепались и вся она выглядела как сплошной бардак. Стрижаков покраснел, не совсем понимая, почему из-за его крика она расплакалась. Спросить причину не хватало воли.
— Чего ты пришел, поиздеваться? Да, я знаю, ты пришел поиздеваться! То, что у меня из родни только мать, которая ждет, что я сдохну здесь! — Девушка всхлипнула.
Ваня сел на кровать возле нее. Он почти ласково погладил Эфу по спине. У нее от этого жеста практически перехватило дыхание. Стрижаков собирался с мыслями, обдумывая, что сказать.
Ведь Эфа сказала ему, почти незнакомому человек, правду про себя, как она попала на фронт, что стало с ее родителями и ведь она не просила от него какой-то информации. Бедная немка даже не знает имени Стрижакова. Не знает о нем ничего дальше простреленного колена. И ведь немка, имея столько смелости, решилась помочь Ване, который уже с первых минут показал всю ненависть к этому, что относится к немцам. Эфа дала ему возможность жить, вытащила эту пулю и спасла от погибели. И что она потребовала взамен? Ничего, кроме человеческого уважения. А он, Ваня Стрижаков, не дал ей даже этого. Как он мог? Ведь она девушка, прекрасное создание, хрупкая, нежная...
— Прости меня, немка. Прости пожалуйста. — Попросил Стрижаков на выдохе. Девушка даже не шелохнулась. Тогда Ваня более искренне сказал: — Немка, прости меня пожалуйста. — В ответ опять молчание. Стрижаков вздохнул, его руки запотели от затеи, пришедшей в голову. — Эфа. Эфа... Эфа! Эфа, прости меня пожалуйста. Я был глуп и не подумал, что тебя так ранят мои слова. — Он притянул девушку к себе и сердце буквально выпрыгнуло из груди в момент, когда женский стан оказался прижатым к Ваниной груди.
Где-то с мгновение она сидела в ступоре, не в силах пошевелиться. Потом Эфа сообразила и обняла Ваню за плечи, утыкаясь ему носом в плечо.
— И ты меня прости, русский. — Прошептала она спокойным, размеренным голосом. — Если ты боишься женщин, то на то есть причина. Причем она может быть... Любая. Прости. Да.
— Меня зовут Ваней. — Неожиданно выдал Стрижаков. Это было так быстро и так легко, что сам Ваня не успел что-либо понять. Зато зеленые глаза девушки, до этого наполненные слезами, озарились и она впервые за две недели искренне, доброжелательно улыбнулась. Парень не смог сдержаться и тоже улыбнулся.
— Ваня...Ваня? — Убедилась девушка в правдивости его слов.
— Да. Думаю, мы неправильно начали знакомство. — Стрижаков резко почувствовал прилив уверенности и протянула руку для рукопожатия. — Иван Антонович Стрижаков.
— Эфа фон Марк. — Девушка пожала ему руку.
Они долго улыбались друг другу, глядя в глаза. Ваня первый отвёл взгляд, будучи более стеснительным, а Эфа лишь усмехнулась. Может, они еще были далеки от настоящей, искренней дружбы, но искра между ними явно пролетела.