Отчуждённые | 参商

Какая жалость

Хэ Сиюнь была возмущена.

Цисянь — всего-навсего маленькая школа под покровительством Цзяньсюэ, в разы уступающая её собственной.

Но пребывая под чужой крышей*, смотри не на лицо монаха, а на лик Будды*. Можно осмелиться оскорбить школу Цисянь, но не Цзяньсюэ, что стоит за их спинами.

*(人在屋檐下;rén zài wūyán xià) — букв. «человек под карнизом», часть поговорки «человек не может не склонить голову под карнизом» (обр. о непреодолимых обстоятельствах, вынуждающих покориться).

*(不看僧面看佛面;bù kàn sēngmiàn kàn fómiàn) — не ради монаха, ради Будды; обр. прояви снисхождение, сделай милость (из уважения к третьему лицу).

Пока Хэ Сиюнь терзали противоречивые чувства, Чанмин уже успел выступить вперёд.

Возглавляющий группы учеников школы Цисянь смерил незнакомцев взглядом с головы до пят.

Эти двое явно не походили ни на местных жителей, ни на странников из далёких земель. Несмотря на плачевный и измученный вид, по мечу в руке Хэ Сиюнь легко определялось её положение.

— Этот покорный слуга* — Линь Хань. Могу ли я узнать ваши имена и у какого выдающегося человека вы учитесь? Эта территория находится под защитой школы Цисянь, и если вы свободны, почему бы вам не проследовать за нами в гору на чашечку горячего чая?

*(在下;zàixià) — вежл. я; Ваш покорный слуга. Использование человеком формы речи, в которой он говорит о самом себе в третьем лице, чаще всего является выражением почтения к собеседнику, демонстрацией вежливости и/или обращением к себе в уничижительном значении.

Отношение было не то чтобы радушным, но значительно более вежливым, нежели раньше.

— Спасибо, даою. Эта покорная слуга — Хэ Сиюнь с горы Цинбэй. Мы зашли сюда мимоходом и не хотели вас беспокоить.

Приветственно сложив руки перед грудью, она намеренно выставила напоказ ножны своего меча, чтобы собеседник увидел опознавательный знак её школы и не сомневался в правдивости её слов.

У школы Цзяньсюэ была уйма врагов, но гора Цинбэй не входила в их число.

Линь Хань кивнул, ослабил бдительность и взял на себя инициативу объясниться.

— Сегодня в деревне Циншуй идёт отбор учеников, поэтому я прошу прощения у даою за плохой приём. Вы оба можете зайти и немного отдохнуть, а я поговорю с вами, как только закончу здесь.

— Я спешу вернуться в свою школу, чтобы доложить о важном деле. Простите меня за то, что не смогу задержаться, я приду с визитом в другой день, — тактично отказалась Хэ Сиюнь.

Между её бровями застыла тоскливая складка от мысли о потере соучеников. Линь Хань обратил на это внимание и не уловил никакой наигранности.

— Что ж, в таком случае...

— Раз ваша школа набирает новых учеников, возможно, я вам подойду? — вдруг спросил Чанмин, тем самым ошеломив Линь Ханя.

Хэ Сиюнь объяснила ему ситуацию:

— Чанмин-даосюн — друг, которого я встретила на своём пути. Я обязана ему жизнью, и потому пригласила погостить на гору Цинбэй.

— Однако я тяжело ранен и лишён всех сил. Голова кружится сутки напролёт, и мне немного трудно соображать. Боюсь, что такое сложное путешествие мне не по зубам. В вашей школе есть свободные места для внешних помощников?

Линь Хань взглянул в сторону семи-восьмилетних малышей, ожидавших отбора, а затем на Чанмина. Смысл был предельно ясен: наша школа Цисянь занимается поиском учеников, а не служит домом престарелых.

К тому же, происхождение этого человека неизвестно, шпион ли он, враг ли — точно не скажешь. Как же школа Цисянь может так легкомысленно приютить его?

— Линь-даою, мы с ним поговорим, а ты пока занимайся своими делами, — Хэ Сиюнь потянула Чанмина за рукав и оттащила в сторону. — Даосюн, за Цисянь стоит школа Цзяньсюэ, но в них нет ничего особенного, зато тривиальности — хоть отбавляй. Давай всё же вместе отправимся на гору Цинбэй, её зелёные холмы и чистая вода поспособствуют твоему выздоровлению.

— Боюсь, я не смогу туда добраться. Даже если я не стану внешним приверженцем школы, я смогу поселиться в месте у подножия горы, также пригодном для залечивания ран.

Хэ Сиюнь на мгновение замешкалась.

— Тогда я...

— Когда мне станет лучше, я приду повидаться с тобой на гору Цинбэй, — Чанмин успокаивающе улыбнулся ей.

Гибель соучеников не выходила из головы Хэ Сиюнь, и у неё не повернулся язык сказать слова, которыми она хотела оттянуть расставание.

С этим человеком они встретились как ряски на воде*, но в нём не осталось и подобия от той убогости и беспомощности, что была при первой встрече.

*(萍水相逢;píngshuǐ xiāngféng) — обр. о случайной встрече, случайном знакомстве в пути.

Возможно, из-за постепенного восстановления памяти в последние два-три дня угрюмость постепенно исчезла с его лица. Сейчас он казался более живым и открытым, ярким, как луна. И эта улыбка...

Говорится, что совершенствующиеся не должны обманываться внешностью. Что может быть более ненадёжным на этом свете, чем облик из плоти и крови? Однако кто, помимо бессмертного и Будды, способен освободиться от уз материального мира и не поддаться земным желаниям?

Хэ Сиюнь, казалось, что-то поняла, поспешно отвела взгляд и заставила себя улыбнуться.

— Ну хорошо. Раз ты уже всё решил, я схожу замолвить за тебя словечко перед Линь-даою. Школа горы Цинбэй не считается крупной, но чего-то мы всё-таки стоим. Увидимся с тобой снова, когда я сообщу учителю о несчастье.

Она вернулась к Линь Ханю и протянула ему шпильку из зелёного нефрита, которую неторопливо достала из рукава.

— Линь-даою, Чанмин-даою действительно сильно ранен и не может преодолевать большие расстояния. Не мог бы ты позволить ему остановиться в вашей школе на некоторое время? Я вернусь за ним через несколько дней.

— Это...

Взгляд Линь Ханя упал на шпильку.

— Её сделал мой шишу Линфэй, известный своим мастерством изготовления оружия, — с улыбкой сказала Хэ Сиюнь. — Это не самое прославленное из них, но наиболее подходящее для женской самообороны. Линь-даою может подарить её своей возлюбленной или кому-то из старших. Считай это моим маленьким подарком в честь нашей первой встречи.

Линь Хань не мог оторвать глаз от украшения.

Откровенно говоря, школа Цисянь не слывёт зажиточной.

И, как неосновной ученик, Линь Хань получал весьма скромный доход.

Проведение отбора новых учеников — поручение, которое он отвоевал с большим трудом. Поначалу он предполагал, что это будет «жирная» работа, однако все деревенские, к которым его приставили, имели посредственный заработок и не могли преподнести ничего ценного в знак уважения.

Вот и сейчас, когда Линь Хань неоднократно намекнул, что у тех, кто выполнит определённые условия, появится приоритет на отборочном этапе и хороший шанс на посвящение в ученики, ни один из этих бестолковых детей даже не потрудился понять его.

И вдруг появилась Хэ Сиюнь — первый человек, который подарил ему что-то после того, как он спустился с горы.

Линь Хань замялся, но в конце концов вынужден был отклонить её предложение.

— Боюсь, это не по правилам...

Хэ Сиюнь улыбнулась.

— Чанмин-даою уже не в том возрасте, чтобы начинать обучение с нуля. Можно поручить ему помогать в мелких и не слишком тяжёлых работах, если таковые имеются, и тогда вашей школе не придётся терять свободные места.

— На внешнюю кухню требуется помощник повара... — уступил её просьбам Линь Хань.

Он поманил к себе Чанмина рукой.

— Ты умеешь готовить?

— Немного.

— А что умеешь?

Чанмин ненадолго задумался.

— Болтунья с побегами цедрелы считается?

Уголки рта Линь Ханя дёрнулись. Про себя он возмутился: «А ты точно не выдумал это только что, учуяв аромат болтуньи с цедрелой из дома позади, а?»

Лицо Чанмина излучало искренность:

— Я очень умён и способен учиться.

Беготня по кухне не требовала никаких навыков совершенствования. Не имело даже значения, будет ли его стряпня вкусной или скверной: есть Линь Хань всё равно не стал бы, а драгоценные учителя и ученики внутренней ветви и вовсе не посещали внешнюю кухню.

Линь Хань пощупал шпильку в своём рукаве и без колебаний согласился.

Но Хэ Сиюнь никак не могла успокоиться, и, не в силах расстаться, снова и снова настойчиво просила:

— Хотя я не слышала ни о каких злодеяниях школы Цисянь, они всё же связаны с Цзяньсюэ. Даосюн, будь очень осторожен и не лезь не в свои дела.

— Спасибо за шпильку. Я найду для тебя получше до следующей нашей встречи.

Хэ Сиюнь восприняла это как элементарную вежливость, но осталась полностью довольна обещанием, отныне связывающим их двоих.

Попрощавшись с ней, Чанмин, человек с нарушенной памятью, официально стал одним из помощников кухни внешней ветви школы Цисянь.

Следующие три месяца пролетели незаметно.

Для Цисянь предоставление убежища Чанмину было всего лишь не стоящим упоминания эпизодом.

На тот момент в школе, наряду с отбором новых учеников, назревало ещё одно важное событие: женитьба самого любимого ученика главы, Лю Сиюя, на дочери семьи Сяо.

Семейство Сяо издавна занималось чиновничеством, и одарённый неземным талантом представитель последнего поколения, Сяо Цанфэн, не был исключением. Хотя сам он до сих пор не женился, у него была достигшая брачного возраста племянница, к которой нескончаемым потоком стекались потенциальные женихи. В конце концов закончилось всё успехом школы Цисянь.

Причина заключалась не только в том, что Лю Сиюй был ценнейшим учеником-преемником главы школы, которому вполне светило занять высокий пост в будущем, но и в его потрясающе высоких природных качествах, которые, как говорят, встречаются не более одного раза в сто лет. Мало того, что в молодом возрасте он смог овладеть сокровищем школы — семиструнным цинем* Цисин*, так он ещё и совершил дневной прорыв в своём совершенствовании, и его духовная сила резко возросла, привлекая небесные явления дракона и феникса*.

*(七弦琴;qīxián qín) — струнный щипковый музыкальный инструмент с семью струнами, разновидность цитры. То же (七弦;qīxián), что в названии школы.

*(七星;qīxīng) — семь звёзд, кит. астр.: а) Северный Ковш, Большая Медведица; б) созвездие южного сектора неба.

*(龙凤;lóngfèng) — букв. дракон и феникс. Являются благоприятным знаком.

Если не случится ничего непредвиденного, Лю Сиюй с большой вероятностью возглавит школу Цисянь и поведёт её по пути процветания.

У такого небесного любимца, пусть он и из маленькой школы, хватает достоинств, чтобы находиться рядом с дочерью семьи Сяо. Их по праву можно считать идеально сочетающейся парой из нефрита и жемчуга.

Одна радость следовала за другой: приближался день свадьбы ученика-преемника главы, а вместе с тем на гору прибывали новоиспечённые последователи. Школа Цисянь от макушки до пят украсилась фонарями и лентами, объятая радостным волнением.

Однако для главного повара Хэ, заведующего внешней кухней, все эти события были пустяком по сравнению с появлением у него нового помощника.

Некоторые школы разделялись на внешние и внутренние ответвления.

Так называемая внешняя ветвь на самом деле представляла собой кандидатов на внутреннее ученичество. Как правило, их природные данные были посредственными. Занятия у них проходили одновременно для десятков или сотен людей, что никак не могло сравниться с индивидуальным обучением внутренних учеников.

Проще говоря, и отец не благоволит, и мать не любит.

У главного повара Хэ отвратительный характер — таково единодушное мнение учащихся внешней ветви.

Однако у него есть родственник среди руководителей внутренней ветви, поэтому, каким бы плохим ни был его характер, он продолжал удерживать своё положение. Что бы ни думали внешние ученики, в его присутствии они должны были вести себя учтиво.

Вопреки ожиданиям, у раздражительного главного повара Хэ бывало и добродушное настроение. Сейчас он вёл непринуждённую беседу с одним из управляющих внутренней ветви:

— Ты даже не представляешь, насколько меньше у меня стало лишних хлопот с появлением Чанмина. Скажешь ему нарубить дров — он идёт и рубит, скажешь ему собрать бобы — так он тут же идёт их собирать, и не нужно говорить ни слова больше. Болтает мало, работает быстро, да он куда лучше тех подлых пройдох, что были у меня раньше. Я уже подготовился! Присмотрю за ним ещё немного, и если он выдержит мой нрав, возьму его в ученики — пускай унаследует мои умения!

— Редко увидишь, как ты так расхваливаешь кого-то! — рассмеялся управляющий. — Неужели он так хорош?

— А то нет? О, лёгок на помине. Чанмин, а ну-ка подойди сюда!

Чанмин положил дрова и подошёл ближе. Повар Хэ представил ему своего собеседника:

— Это управляющий Чжан, именно он отвечает за подготовку торжественных церемоний во внутренней ветви. Свадьба Лю-шишу* также всецело возложена на него.

*(师叔;shīshū) — дядюшка-наставник (вежл. о младшем брате учителя или его младшем соученике).

Лю Сиюй был ещё молод, но являлся учеником главы школы и по порядку старшинства считался выше. Не было ничего неуместного в том, что главный повар Хэ называл его шишу.

Управляющий Чжан оглядел Чанмина.

В отличие от тех ребят, которые приступали к обучению ближе к десяти годам, этому человеку должно было быть не менее двадцати-тридцати лет.

На вид он бодр и надёжен, и, пожалуй, слишком грациозен. Даже немного грациознее Лю Сиюя, прозванного «Нефритовым Совершенством*».

*(君子;jūnzǐ) — человек высших моральных качеств, совершенный человек; благородный человек, благородный муж (конфуцианское понятие).

«Разве такая внешность не подтолкнёт учениц внешней ветви к борьбе за него?» — нелепая мысль промелькнула в голове управляющего Чжана, и сам он нашёл её забавной.

— Ты не желаешь заниматься совершенствованием? Хочешь пойти по стопам повара Хэ?

— Я не особенно здоров для совершенствования, — ответил Чанмин, — так что лучший исход для меня — согласие главного повара Хэ принять меня в свои помощники.

Управляющий Чжан кое-что смыслил в основах врачевания. Услышав это, он взял Чанмина за запястье, прощупал пульс и получил подтверждение его словам.

— Какая жалость, — бездумно проронил он с сочувствием.

С возможностью совершенствоваться и неплохими врождёнными способностями со временем он мог бы стать ещё одним Нефритовым Совершенством.

Чанмину, в свою очередь, не было никакого дела до того, сможет он совершенствоваться или нет. Он сказал главному повару Хэ:

— Я схожу наколоть дров.

С человеком, разделявшим с ним тяжёлый труд, повар Хэ теперь мог полностью отдаваться готовке и гораздо лучше держал себя в руках. Он издал довольный смешок.

— Иди, иди.

В ответ Чанмин сложил руки перед собой и удалился. До него всё ещё доносился праздный разговор двух мужчин позади:

— Как думаешь, сможет ли Лю-шишу и в этот раз так же гладко достичь прорыва? Если да, он станет первым в истории человеком, достигшим восьмой ступени «Тайны расколотого Заката» в возрасте двадцати пяти лет!

— Даже если сможет, то будет вторым.

— Быть не может! Кто-то уже опередил его? Кто из наших старших стал первым?

— Он вовсе не был одним из наших. Это был Цзюфан, в те времена спутавшийся со школой демонов.

— Цзюфан? Тот самый Бессмертный Цзюфан, что сперва примкнул к даосской школе, затем к буддийской, а после восстал против обеих и избрал демонический путь, в конечном итоге разругавшись даже с конфуцианцами?

— Да, тот самый.

— Какое отношение он имеет к нашей школе? «Тайна расколотого Заката» — наш неразглашаемый секрет. Как глава школы мог согласиться одолжить его ему?!

— Он не одолжил её, а украл! Взял без спроса и вернулся через три дня и три ночи, заявив, что в «Тайне расколотого Заката» есть непоправимая ошибка, из-за которой никто не сможет развить её до девятой ступени. Бывший глава Сун пришёл в ярость! Ведь это не какая-то славная весть, как можно так о ней трепаться? Предполагаю, что преждевременная кончина главы Сун наступила из-за его нежелания смириться. Он отчаянно пытался силой прорваться на девятую ступень, но потерпел неудачу и погиб. По слухам, смерть его была настолько жестокой, что пришедшие за его останками ученики остались в ужасе...

— Тш-ш, хватит, хватит, молчи! Давай посудачим о чём-нибудь другой в такой большой радостный день. Ты уже видел невесту Лю-шишу?

— Как-то раз видал её издалека...

Отголоски разговора становились всё более и более неразличимыми.

Чанмин обошёл подсобное помещение кухни, взвалил на спину стоявшую у стены бамбуковую корзину и направился вниз по тропе. Нужно было выкопать несколько побегов в бамбуковой роще посреди горного склона. По задумке главного повара Хэ, в этот вечер предстояло готовить жареную свинину с бамбуковыми ростками.

Большая часть еды на внешней кухне предназначена для учащихся, и только меньшая — для работников. Однако именно от главного повара зависит, какой будет эта «большая и меньшая» доля.

На половине пути Чанмин начал всё сильнее опираться на свою бамбуковую трость. Он согнулся в спине и втянул ртом холодный воздух.

Всё тело онемело, словно замерзло под тысячелетним льдом, а к сердцу с гулом гигантской, способной захлестнуть с головой волны прилила кровь.

Боль пришла внезапно, но не неожиданно.

С момента побега из Жёлтых Источников у Чанмина время от времени случались подобные приступы. Хотя память повредилась, он всё ещё помнил кое-какие советы по совершенствованию из прошлого, и каждую ночь пытался направить духовную энергию в нужное русло, чтобы поставить себе дыхание и укрепить ци.

Несколько месяцев спустя удалось добиться некоторых результатов, и промежутки между приступами боли стали гораздо длиннее. Полуразрушенная духовная сущность, похоже, немного оживилась, но каждый приступ по-прежнему оставался мучением.

Оставалось только стоять на месте и терпеливо ждать, пока утихнет агония.

В бамбуковой роще справа от него послышалось движение.

Чанмин не любил совать нос не в своё дело. Кроме того, его нынешнее состояние здоровья не позволило бы вмешаться.

Но тут в его сторону толкнули кого-то, кто попятился назад и упал прямо напротив.

Человек поднял свои глаза, Чанмин — опустил свои.

Они встретились взглядом.

На лице Чанмина промелькнуло плохо скрываемое потрясение.

Он был поражён до участившегося биения сердца.

Этот человек?!

Автору есть что сказать:

Время отвечать на ваши вопросы.

1. В тексте часто фигурирует третий ученик, но в паре с учителем не он, а【старший ученик, Юнь Вэйсы】;

2. Учитель вновь добьётся высот.

И маленький театр, не имеющий отношения к основному тексту:

Ушедший в мир иной много лет назад глава школы Цисянь, старик Сун, льёт кровавые слёзы и причитает:

— Ну что за несправедливая смерть! А ведь согласно моей степени совершенствования, я мог бы прожить ещё двести лет без всяких прорывов. В итоге этот недостойный Цзюфан не только силой забрал мою «Тайну расколотого Заката», но и сказал, что эту дребедень и собаки практиковать бы не стали!

Если бы я не совершил насильственный прорыв в попытках доказать, что предки-основатели не допускали ошибки, то с какой стати мне умирать???

Я погиб, защищая честь своих предков!

Ха-ха-ха! Короче, во всём виноват этот старый плут Цзюфан!