Дивэрсум: Перерождение Оси (Заморожено)

Бункер жил на последнем издыхании.
С потолка сыпалась пыль — лёгкая, как пепел. Стены дрожали от тяжёлой артиллерии, где-то вдалеке рушилось что-то крупное — то ли перекрытие, то ли очередной кусок города над головой. Воздух стал удушливым, как в давно забытом склепе. Пахло гарью, сыростью и смертью.

Он стоял в центре карты. Маршруты — потускневшие, изломанные — больше не вели никуда. Он провёл по ним пальцем, как будто в последний раз касаясь прошлого, которое невозможно было удержать.

В комнате было тихо. Офицеры не шептались, не двигались, даже не дышали — словно понимали, что любое движение может нарушить последнюю грань между этим моментом и концом.

— Всё, — сказал он наконец. Голос — тихий, но слышный. Как приговор, отданный самому себе. — Это конец.

Пауза. Никто не осмелился подтвердить. Но и опровергать не было смысла. Он повернулся к ближайшему офицеру.

— Когда это будет сделано… — он сделал паузу, взгляд затуманился. — Вы сожжёте моё тело.

Мгновение тишины. Один из младших, не справившись, поднял глаза:

— Мой фюрер?..

— Я не стану… трофеем. — Голос дрогнул. Он едва заметно мотнул головой. — Не хочу быть выставленным. Поваленным. Повешенным вниз головой. Как.. он. Пусть всё кончится… здесь.

Комната онемела.

Он медленно покинул зал. Шаги были тяжёлые. Спина чуть сгорбленная. В коридоре темнело, лампы мигали, свистело в вентиляции. Всё, что ещё шевелилось, делало это из страха.

Он дошёл до своей комнаты. Запер дверь.
Сел. Посмотрел на стену. На обшарпанную серую.
Вытащил пистолет.
Долгий выдох. Глаза закрылись. Тишина.

Выстрел.

Выстрел прозвучал глухо, как щелчок в пустом гробу.
Никто не пошевелился. Несколько секунд прошли как вечность. В коридоре было так тихо, что слышался только свист вентиляции и далёкий рёв орудий наверху.

Первым двинулся Ганс. Старший офицер. Он подошёл к двери, дрожащей рукой постучал один раз — по уставу, как учили. Ответа не было. Он кивнул другим. Один достал ключ. Повернул.

Комната была наполнена запахом гари и железа. Он лежал на полу, у стены, с кровью, стекающей по щеке, будто слеза. Пистолет выскользнул из пальцев, всё уже было сказано пулей, которая закрыла эпоху.

— Он… — прошептал кто-то, но Ганс не дал договорить.

— Сжечь, как по приказу..

Никто не возразил.
Тело аккуратно завернули в простыню, ни звука, ни крика. Вынесли, словно тайну, которую нельзя доверить будущему. Печь уже гудела в глубине технического блока. Жарко, душно. Металл дрожал, как живой.

Они молчали, пока пламя пожирало останки. Ни прощания, ни знака. Только дым, густой, чёрный,  поднимался к потолку, исчезая в трещинах и вентиляционных шахтах.

Всё, что осталось, это лишь горсть праха. Её замели в железную коробку, без надписи. Без знака.
Приказ был исполнен.Грохот стал ближе. Стены дрожали уже не отдалённо — теперь казалось, что земля над головой рушится.

СССР пришёл.

Солдаты, обмотанные пылью, в рваных шинелях, ворвались в коридоры, как буря — резкая, тяжёлая, неудержимая. Металл визжал под их сапогами. Кто-то из немцев успел занять позицию за углом, и пули со свистом ударили по шлемам. Один из красноармейцев упал навзничь, с дырой во лбу, будто не человек, а кукла. Второго прошило в грудь — он вскрикнул, схватился за грудь, осел у стены. Третий даже не крикнул, просто рухнул, как подкошенный.

СССР не остановился.

— Гранату! — крикнул кто-то. И мгновение спустя бетонное нутро бункера содрогнулось от взрыва.

Крики. Кашель. Рёв.
Ещё несколько немцев в панике отступили вглубь, стреляя вслепую, в дым. Один выбежал в коридор — тут же поймал пулю в ногу, завалился на пол, полз, крича. Остальные, осознавая, что патроны на исходе, начали опускать оружие. Кто-то бросил винтовку, кто-то поднял руки, дрожа, кто-то просто сел у стены, с пустым взглядом.

Советские солдаты подошли, тяжело дыша, с пеплом на лицах, злыми глазами. СССР  подошёл к ближайшему немцу, худому, в выцветшей форме, с ссадиной на лбу. Его взгляд был пуст, но твёрд.

— Wo ist er?! — рявкнул СССР. — Где ваш фюрер?!

Немец молчал.

СССР схватил его за ворот. Другой солдат наставил автомат. Напряжение сгустилось.

— Где он?! — уже по-русски.

Немец сглотнул. Потом тихо, с акцентом:

— Er…(Он ) фюрер… капут.

— Что? — СССР завис.

Немец судорожно подбирал слова:

— Она…  себя. Шюсс… бах! — он показал пальцем в висок. — ордер… э… приказ. Жечь..

— Что ты несёшь? Где тело?! — взревел СССР, но в его голосе уже звучала дрожь.

— Nein… н… нет тела. Aschen.(пепел, прах) Только… пепел, — медленно, будто больно, выговаривал Ганс. — Он… не хотел как… Италия. Как КИ.

Громко вздохнув, СССР оттолкнул его, как тряпичную куклу.

— Чёрт... — выдохнул он сквозь зубы, — Я пришел за ним, а его нету!

И тут гнев вспыхнул. Он пнул ближайшую дверь, разнёс сапогом остатки мебели, схватил с полки
чертёж и скомкал.

— Всё обыскать! Хоть вверх дном!! Я не верю, что эта тварь, покончила собой.

СССР стоял, спиной к стене, закрыв глаза. Кулаки по-прежнему сжаты, кожа на костяшках побелела. Он пытался дышать ровно. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Но мысли не слушались.

Они лезли. Омерзительно живые, как занозы под ногтями. Вспышками — лица. Голоса. Тела.

Товарищ Климов, разорванный под Сталинградом. Он ещё успел сказать: «Не дай им пройти». А потом — тишина, и только кровь на снегу.

Саша, лётчик из Липецка, что всегда смеялся громко, по-деревенски. Оставался только шрам на руке от последнего рукопожатия. Он сгорел в кабине. Ещё живым.

И — она.
Та, кого он не называл по имени даже внутри себя.
Она так красиво смеялась, когда читала газету. Она говорила: «Ты всё время смотришь на меня так, будто я исчезну. Но я никуда не уйду».

Она ушла. Мина. Момент. Молчание.

СССР врезался кулаком в стену. Камень дал трещину.

Сердце билось быстро. Слишком быстро. Как барабан. Он задыхался. Горло сжало, будто в петле. Глаза не моргали, а в груди — будто провал. Горечь. Кипящая. Как если бы всё, что он сдерживал годы, вдруг прорвало плотину.

Он сел. Тяжело, прямо на бетон. Оперся локтями на колени, закрыл лицо ладонями.

Он прошёл через всю войну, но не был готов к тишине после. К пустоте. К тому, что месть не насытит. Что тот, которого он жаждал, — лишь пепел в ящике. Что призраки не исчезнут.

Пепел не говорит.
Пепел не боится.
Пепел — это то, что осталось от всего, что он хотел уничтожить.

А внутри — только боль. Только имена. Только те, кого не вернуть.

***

Он очнулся в темноте.

Первое, что пришло — не дыхание, не мысль. Боль.
Тупая, колючая, будто кто-то вбивал гвоздь в виски и медленно проворачивал. Он вскрикнул — глухо, почти беззвучно. Воздух вокруг был плотным, сырым.

Он задышал. С надрывом. Грудь дергалась, как после удушья. Руки дрожали. Глаза — словно приклеены к векам. Всё тело ломило. Боль — будто осколки старого мира — отзывалась в каждом суставе.
Особенно в голове.

Он нащупал её — затылок пульсировал. Кожа — рваная. Шрам?
И в этот момент… он вспомнил.
Огонь. Бункер. Яд. Приказ. Смерть.
—Меня… больше не должно быть, — прошептал он. Но слова, сорвавшись с губ, отозвались эхом. Глухо..

Он открыл глаза.

Перед ним — площадь.
В центре — фонтан. Вода в нём стекала медленно, почти лениво. Но она была — чистая, гладкая, как зеркало. Вокруг — каменные плиты, усыпанные мхом. Воздух пах не гарью, не пылью — он был странный. Нейтральный. Как будто очищенный.

И никого. Пустота. Даже ветер звучал, как одиночество.

Вдалеке… архипелаги. Огромные, парящие в небе, словно острова с оторванными корнями. Скалы, травы, даже строения. Они висели.. или парили..

Рейх попытался подняться. Тело отозвалось судорогой. Он застонал, схватился за землю. Камни под ладонями были холодные, мокрые. Он чувствовал: он живой. Против всякой логики, против собственной воли — жив

Он сел у фонтана. Упал спиной к постаменту, сжав руками голову.
«Где я?»
«Почему?..»
Ответов не было. Только звенящая пустота.

Он закрыл лицо руками. Всё, что было — сгорело. Ушло. И всё же он здесь.
Живой. Один.
С болью в голове. С шрамом, как отметкой вины.
И с памятью, которая не давала покоя.

Он не знал, что это за место.
Оно не было адом. И не было раем.
Это было… что-то иное.

Дивэрсум.

Мир, где умершие идеи рождались заново.
Мир, который не судил. Но и не прощал.
___________________________________________
Вот и вторая глава — почти не отличающаяся от первой. Третья будет такой же, думаю, уже понятно, чего ожидать. Итак, давайте определимся: Мэви считает, что лучше сделать это слэш-фанфиком, но ему несложно так и оставить, так что выбор за вами. Лично я — всеми руками подписываю петицию против слэш-фанфика.
(Пожалуйста, помогите… Мэви заставляет меня читать его 18+ фанфики… У меня уже психологическая травма.)