Глава первая: «Встреча при свечах»
Москва встречала его снегом — тяжёлым, вязким, как несказанное слово, застывшее на языке.
Ли Вэйчэн стоял у окна гостиничного номера в «Метрополе» и слушал, как наст под ногами прохожих хрустит, будто кто-то ломает корку льда над рекой памяти. За спиной, с навязчивой регулярностью, тикали часы — подарок советского протокольного отдела, в которых громкость механизма явно выигрывала у эстетики. Он мысленно перевёл стрелки на пекинское время.
— Сейчас там рассвет. Мать, наверное, уже заварила чай. Отец сидит в своём кресле, читает «Жэньминь жибао». И никому не нужно притворяться.
Внизу, на Театральной площади, шины чёрных «ЗИСов» оставляли жирные следы на снегу. Ли наблюдал, как один из автомобилей распахнул дверцу, выпуская человека в тёмной шляпе — по походке и суетливости, скорее всего, венгерский делегат. Тот споткнулся, выругался — и скрылся за тяжёлыми дверями.
— Все боятся опоздать. Даже когда спешат туда, где никто не ждёт победы.
В кармане пиджака — сложенная телеграмма. Он её не доставал: не имело смысла. Каждый знак, каждое слово были вытравлены в памяти, как иероглифы на древней кости.
«Переговоры отложены. Ждите инструкций. Держитесь нейтралитета в прессе».
Нейтралитет, когда за тобой записывают даже вздохи? Это почти поэзия. Чёрная, жестокая.
Он взял со стола фарфоровую чашку. Чай — зелёный, терпкий — остыл, оставив на дне тёмный осадок. Тонкая трещина у ободка тянулась, как щель в доверии.
— Наверное, думали: «Китаец не заметит». А я замечаю всё.
Стук в дверь — аккуратный, неуверенный.
— Товарищ Ли? — голос за дверью принадлежал переводчику из МИДа, вечно улыбающемуся парню с зубами, белыми, как кремль на открытках. — Вас ждут. Приём начался.
— Уже иду.
Он надел пальто, медленно, как надевают доспех. Поправил галстук, провёл ладонью по гладкой поверхности красного партбилета. Привычный жест. Якори.
— Ты не гость. Ты не дипломат. Ты фигура. И на этой шахматной доске у тебя нет права быть человеком.
Большой зал гостиницы встретил его запахом нафталина, дорогих духов и усталости от лжи. Хрустальные люстры вибрировали от сотен голосов: русские, китайцы, французы, немцы — все говорили, но никто не слушал.
Он взял бокал с «Советским шампанским» — сладким, как заученный тост, плоским, как партийный лозунг. Отступил к колонне.
Наблюдать. Всегда наблюдать.
— Вы всегда стоите в тени?
Женский голос — с оттенком иронии, но без лёгкости. Он обернулся.
Женщина в тёмно-синем платье. Платье — не модное, но выбранное со вкусом. Волосы собраны в узел, подчёркивая скулы. Только одна прядь упрямо выбилась — как если бы сама захотела быть свободной.
— Тень — лучшее место для наблюдателя, — ответил он по-русски, тщательно подбирая интонацию.
Она усмехнулась — легко, но не глупо.
— Анна Соколова. Газета «Правда».
— Ли Вэйчэн.
— Так вы и есть тот самый китайский дипломат, о котором шепчутся?
— Шепчутся? Надеюсь, не слишком глупо.
— Только то, что вы отказались от водки на банкете. А это у нас почти измена.
Он рассмеялся — впервые за всё утро.
— Нет большего подвига, чем отказаться от вкуса керосина.
— Тогда выпьем за искренность.
— За дипломатическую?
— Хотите проверить?
Он взглянул ей в глаза. Там не было любопытства журналиста. Только... интерес. Человеческий. Опасный.
Бокалы коснулись друг друга с тихим, как выстрел на морозе, звоном.
Позже, когда зал опустел, а тени удлинились, он поймал себя на том, что ищет её глазами.
— Глупо. Ты не за этим здесь.
Но в голове уже вертелся диалог, которого не было:
— О чём вы напишете в своём отчёте?
— О том, как люстры отражаются в бокалах шампанского.
— Правда?
— Конечно нет.
Снег за окном пошёл плотнее. Белый, как первая страница досье. Или как ложь, которую ещё не успели произнести.
Конец главы.