"Прогулки по времени"

МОЛИТВА СОЛНЦУ (ПРЕЛЮДИЯ В СТИХАХ)

К облакам, к немой вершине
Воскурился пар вдали. -
Над руинами твердыни
Дымкой тает сон земли...

Ключ у отчего порога,
Змейкой косы заплетя,
Песнь творит во славу бога,
Светлою слезой блестя.

Солнце-лев, почуяв запах
Трав, что мёдом луг кропят,
На высоких мягких лапах
Мчится в дом – проведать львят.

А восторженные травы
В рос прозрачном хрустале
Царственным сияньем славы
Приклоняются к земле... -

И над гривой в небосводе -
Сонм лучей - что копий строй:
Белый диск щитом восходит
Средь долины золотой.

Глава 1
КРАТКИЙ ПРАКТИКУМ ПО ОСНОВАМ ЭЛЕКТРОМИСТИКИ ОТ МЕЛХИСТИНСКОЙ ЖРИЦЫ

- Мы всегда... понимаете, как бы это объяснить... - одновременно действуем в двух планах.

(«Как минимум в двух! Это для вас, людей - облегчённый вариант. А каково быть дочерью Белой Птицы?!»)

Здесь - и параллельно в запредельных временах, куда нас по своим каналам отправляют архетипы. Искра столкнувшихся харизм вспыхивает здесь - и одновременно в той же точке там... Потому и возникает феномен déjà vu.
Перевоплощений ведь, в христианской версии, быть не должно, так?.. А вот генетическая память – есть: нечто подобное феномену царя Навуходоносора, который требовал у магов и истолковать его сон, и вместо него этот сон ещё и вспомнить (сам он даже и не вспомнит, лишь смутное ощущение его). Именно об этом - лермонтовское стихотворение "По небу полуночи ангел летел..." – помните?
Если заряд проходит лишь здесь, то вспыхивает игрушечный свет в ёлочной гирлянде, - легко, мило, чуть забавно и совсем не опасно, через полчаса забудется. А когда и здесь, и там... - представьте только, какой силой бьёт через слой веков удар молнии по точке, сложившейся по абсолютному образу и подобию!

(Злому врагу не пожелаешь, что называется...)

- Это-то именно и произошло, когда я в первый раз им стихи читала.
- Архетипизация.
- И разве я не знала, что нельзя без спросу и как попало пользоваться тайными кодами?..
тоьхкар, кинжал... (злись теперь сама на себя сколько хочешь – для чего (для кого!) наряжалась?!) - ну, а у туьйдаргиш заклинило застёжки, и я решила их просто не надевать, дома оставить (это защитный-то отражатель!) Ага, не так всё просто! Это же не обычное украшение; там всё в сакральной схеме просчитано было, каждая деталь...
Покрывало тоже не накинула, хотя и было оно у меня – то ли торопилась, то ли поленилась... А разве можно, входя в чужое поле силы, столь небрежно обходиться с собственным облачением?!..

Дальше включились стихии по каналам.
Он идёт навстречу, протягивает руки, чуть касается моих плеч...

В этой же точке – восемь веков назад:
Архетипический герой журавлиным жестом поднимает крылья – приветствие перед танцем на ловдзарге, куда меня выманили из моего тихого укрытия лукавые мои односельчане...

Приходи ты, дескать, милая, со своею дудочкой, спой, сыграй, сказку расскажи, чудо-фокус на десерт покажи, говорили они... Ну что ты, в самом деле, жеманишься, всем аулом тебя просим! Сколько ж можно в чаще-то над отварами сидеть, и так круглый год почти тебя не видим... успеешь ещё наколдоваться, вся жизнь впереди, говорили они...

Экспериментаторы любопытные... уж как я им наворожу чего-нибудь потом...

Лёгкий скрежет зубов. - Циск пристально смотрит жёлтыми глазами и задумчиво чешет за ухом левой задней лапой. Он со мной согласен.

«Раз уж пожелал наш светлейший князь, – Жаворонок, спой, и мы все тебя просим,» - между делом произносит, улыбаясь, Володя и протягивает кому-то гитару.
«... сирла эл...» - безотчётно откликается где-то в глубине жил...
- Ах... что?!
Мир замер. Меня сорвало из цепи, замкнуло и накрыло!

Это здесь – квартирник у Кати Котиковой, и двадцатый этаж, и двадцать первый век. А там параллельно, в фундаментальном плане, уже идёт во всей красе народный праздник на природе под открытым небом. Долина - как глубокая чаша в тёмно-зелёном бархате, лес густой окаймляет края гор...
Нет! Нет! Не может быть; не должно быть... но - тот, кого назвали князем, кивает, улыбается и подзывает меня!
Это наш правитель Олхудзур, мой приёмный отец, и к нему в Цайн-Пхьеду в гости хевсурский друг его приехал, а матушка моя, благодетельница, госпожа Тийна, хлопочет, раздавая поручения служанкам... Настал весенний праздник Тушоли, жертву закололи, фольклорное состязание, джигитовка, хоровод с цветами (Марха! предательница! ты где вообще??? сестра, называется – бросила меня, как на расстрел, под взгляды публики...)

А вот и моё терзание. - Струны тихо звенят под пальцами...
Торола! О...- Матово-алое облако плывёт, растворяясь в воздухе над вершинами гор. Мягкий, словно кошачья лапка, закат - в совершенно небывалых тонах... Росинки трепещут на лепестках, переливаясь в лучах вечернего солнца. - Преображается земля...

Как... это всё опять так же сложилось, и они ведь все тоже видят это так же, как и я... Мне не показалось! Они... они меня нашли! Они всё знали!!! И ничего не сказали... Ну, благодарность большая им всем... Что со мной теперь будет?!

(«Ааай... Алелай... Матушка, спасай меня, Птица моя Белая... - срочно уноси отсюда в укрытие, пока я ещё не уничтожена!» – Свита переполошенная материализуется, кличет, поднимает вокруг метель из перьев, прикрывают крыльями меня... - успеют ли ещё?)

- Я только хотела поиграть...
Поиграла она... жизнями человеческими. Кипиш заварила на всю округу, - так просто, мимо пролетала, пёрышком задела. Рассказывай это кому-нибудь другому, кто тебя ещё не знает! Нет, это не ты уже здесь всё решаешь! Это сам Села раздул небесный огонь на жертвеннике, и гудящее пламя, как магнит, находит и выносит тебя к себе!

Чем теперь я заслонюсь, - как теперь я скроюсь? - о, где же ты, мой ясменник... и другие заросли?!

«Добрый вечер...»
Включен незнакомый режим. Да, да... Элгур, жрец, рассказывал про чужие поля силы. Опасность таится в неуловимых мелочах. Тембр голоса, мимолётное движение рук... Вот то, чего я боялась, - оно и настигло меня... - Надо было вовремя слушать и спрашивать, а не ворон ловить на уроке, вспоминая песенки с ловдзарга, в душу вкрутившиеся яркой спиралью!
Клюв не повинуется, пытаясь лепетать отмазки... Вот я попала-то... прямо в котёл кипящий!..
Сила уже меня вытолкнула на круг... - десятки глаз... сойти нельзя, уже поздно, уже хлопают, ритм пошёл, программа игры запущена, подведу всех, сорву праздник... позор... что мне скажут?! - А что, кстати, потом мне скажет Элгур-наставник, оттачивающий малейшие душевные движения?.. Зачем меня-то к людям в их жизнь из лесов понесло?!

«...маленькая птичка!»
Стоп... Ну... да! Так ведь, собственно, это же я и есть... Птенец Птицы Белой, накануне дня своего посвящения сбежавший в другие времена и пространства... Да... это мы такие... - Сколько ни оттягивай минуты и часы, сколько ни опаздывай, хоть до самого вечера заставь себя ждать, а явиться тем не менее придётся. - Центр поля неумолим. Огонь на жертвеннике разгорелся, полыхает...
Глаза поднимать не буду, - авось меньше харизмой, точно миной, подорвёт провода...
Всё-таки не выдержала...

Аааай... Мааамаааа!..
Я инстинктивно сжимаюсь в комок в безмолвном предчувствии боли, пытаясь отклониться назад...
...но неотвратимо впивается, крутясь пращой, чёрная доска углом в солнечное сплетение мне... - и, как древком копья, толкает в грудь, сметая с ног, невообразимая воинская, мистическая и музыкальная энергетика, - я просто теряюсь - растворяюсь - и отбрасывает меня неведомый поток во времени и пространстве - туда, само собой, в предопределённый мне тринадцатый век - в языческую мою ещё, солнечную Мелхисту...

Хоть тут же в панике беги и слёзно умоляй о срочной помощи (о какой это и кого же?! боги не пожалеют; какие только зелья не булькают в их котле!..) И хитрая Катя... - а в моём прошлом - Марха! - так усиленно мне названивала, торопила, - а сама в засаде пряталась и посмеивалась надо мною: заманю я тебя, а потом выкручивайся как хочешь!..

Жрицам ложь вообще плохо удаётся. Сказывается профессиональная привычка возносить при жертвеннике душу в состоянии прозрачном, как озеро Галайн-Ам, иначе молитва не поднимется, не пройдёт верхние шлюзы, - а если так, то зачем тогда она нужна...

Слабые попытки отовраться по телефону, когда глаз не видно:
«Да я вообще всегда играю...»
Ну да, сейчас. Это тебе не перед Катей (Мархой) в костюмы разные рядиться. Клювиком пару минут повертела, крылышками помахала – блесни и можно улетать в новом образе. - Да летай ты, пожалуйста, мотылёк, сколько хочешь, пока не налетаешься... Танцуй себе... вокруг жертвенного огня. Что можно Деле, Селе, Геле и другим богам - то нельзя агнице, им назначенной. Тут выбор невелик: либо в жречество, либо в жертвы... Режим не даст сойти с круга, центр поля тебя притянет.
- Я как-то не заметил. Всё было довольно искренне.
Поздно. Меня давно вычислили по повадкам и с улыбкой наблюдают, как я метаюсь... Вокруг огня.

-... родные души...
- Да, да; вот и у ирландцев есть понятие «anam cara»... - заземляю провод в сторону, срочно, иначе ой как сейчас рванёт...

(Танцуй же, что ты, мотылёк?
- Дотанцевалась уже...)

- Ирландия... да, не спорю; но зачем сразу уплывать так далеко? У нас явление это называют - равноцветием.

И смотрит он прямо мне в глаза, чуть прищурившись, и улыбаются краешки его губ, и сердце моё обрывается и стремительно кубарем падает с вершины Дакох-корт в глубину ущелья, как подстреленный воробышек, и душа моя слышит, как мысленно он зовёт меня по имени:
- Мелх-Азни!
Оболочка внешняя – ничто; время и ветер давно стёрли изоляцию. Слёзы на подходе, вот-вот чувств лишусь:
- Тариэл?!
Оголёнными концами проводов и справа и слева, друг к другу навстречу - как муравьи антеннами... радужные пучки... искрит без меры... в сознании калейдоскоп взорвался, да и только...

- ...А рубашек из крапивы вы, случайно, не плели?
Да он уже напрямую тебе заявляет, что узнал! Беги же ты наконец, послушница-сорванец, enfant terrible портальной эмиграции. Может, случаем каким прорвёшься между полями силы... Нет, видали её, - продолжает беспечно кружить с дудочкой своей в руках... Ооо!.. - Фэйспалм.
Ах... ну, и этим, конечно же, занимались, не без того; был такой курс, несколько лет подряд... - головушка шальная тщательно вычистила из себя теорию, но пальцы-то практику и во сне помнят! Неделями не заживали...
- Нет, конечно... что за странная идея?! – придя в себя, смеётся ошарашенная целительница, принимая беспечный вид. Но кто же ей теперь верит? – Глаза-то, хоть и на миг, а в полблюдечка сделались!

...Как это немыслимое игрище вообще прошло и чем закончилось – кто бы знал, только не я сама. Отключив сознание, на автопилоте летела куда-то, пол и потолок крутились сами собой, темнело в глазах, и вообще ничего из того, что происходило вокруг, не помню. Что там было, - что я ещё-то натворить успела?! Матери зарыться бы в подол, проплакать весь ужас, попросить защитных ритуалов... так её нет. Неизвестно, когда прилетит теперь за мною Белая Птица и прилетит ли вообще, - может, оставила меня здесь и забыла. В селе никому не расскажешь, не объяснишь – засмеют насмерть.

И вот, очнувшись, лечу я, злополучная, с ловдзарга стремглав, падая на ходу и в кровь сбивая колени, не помня себя и не различая дороги - спасаться от стихий в дебри леса... следом за мною горящей кометой несётся сочувствующий Циск.

Котик-фамильяр... совершенно не соответствующих среднему коту размеров. Он ещё вырастет, он себя покажет!

... Вся суть развернулась - там, на уровне архетипов...

Марха вредничала, прыгая передо мной:
- А я видела, видела!! Кульг лаьста! Он за руку тебя держал! Он платья твоего коснулся! Нарушитель устоев! Я всех подниму!
- Да он же ваш гость! Сами же его и пригласили...
- Вот и проводим этого гостя, как полагается, а за границей села снова догоним, убьём, и от тебя всем тейпом отречёмся!
- Я же не сама... - малодушная попытка перевести стрелки не увенчалась успехом, вызвала новый взрыв ярости.
- Ох ты... ути-пути, надо же, какая скромность! Понимать так, что ты могла бы и сама?!
- Как хочешь, так и понимай, - не всё ль равно... (Что я несу, великие боги?!)
- Неслыханно! Именно, - всё равно! Ты позволила, - это ничуть не лучше, вот!!! Ишь, глазки опустила, стоит смирнёхонько! Лицемерка! И я тебе как следует задам! На пьедестале нравится стоять, да?! Живо исправим дело - сбросим со скал в реку!
- Пховцы - христиане... он мог не знать... у них, по их адатам, может...
- Так по нашим зато никогда не может!.. Это я недослышала – или ты что-то имеешь против табу?! Ты что – богов древних наших не уважаешь?! Ададай! Что с нами со всеми теперь будет, - Села молниями всё ущелье испепелит! - Устрою тебе! Жрецу твоему выдам тебя, поняла?! Вылетишь из касты как миленькая! Все будут знать...

Я перепугалась тогда. Зачем Марха так атаковала Жаворонка, - вроде бы конфликт завязался у неё со мной, да и тот на ровном месте?.. - и тут же полетели в него, как в живую мишень, удары врагов, один за другим, успевай только отражать, при нарастающей до максимальной скорости игры... И скляночка ему с зельем для исцелений накануне схватки... и амулет для защиты, – что-то подобное параллельно также и здесь происходило... в проекциях, в соответствующем оформлении.

И мчится горе-ученица при луне на коне, превышающем скорость ветра, то и дело перестраиваясь в полосах дороги, поспешно перекрывая за собой на ключ порталы и отпирая новые, - в Дайн-Кхиел, жизнью расплачиваться, в жертву замены себя предлагать за приговорённого заочно к казни. Волосы разметавшиеся - назад; покрывало с головы неизвестно где, в каких пространствах и временах, меж разных каналов портала слетело и у рельс на земле лежит; застёжка нагрудника защемилась не вовремя, не откроется – эх, ещё минус один доспех, но долго размышлять нет времени; выбираем другой поворот... да и на что эти мелочи теперь, - для казни хватит мне и власяницы...

...И вот лепится под ловкими руками горшечника, и уж вертится стремительно -ошеломлённый кувшин, пущенный на гончарный круг. И другие сосуды тут же вращаются, по своей орбите каждый... Настоящая схема планетного круга галактики. Гончар, как говорится, приделывает к кувшину ручку там, где ему вздумается.

Вспыхивают то здесь, то там, ходят по стенам белые сполохи, - развлекается Села-громовержец... А вот не разгуливай в ритуальном платье без защитных установок, не играй с огнём всуе! Чему твой жрец столько лет тебя учил кропотливо?!

А это... муравьиный храм! Ну как же иначе...
У них, выходит, тоже бывают праздники?..
Рука робко отламывает хлеб...
Атенгеноба.
- Как это звучит... как?! Сейчас умру...

Где прежде слышала я это?!.
Накрывает... – И - взрывной волной в темноту, головой на каменные плиты...

Меня крестили там, за хребтом, за перевалом... Теперь ведь больше не найдут, не вычислят, к себе обратно не притянут через времена и страны ни лукавая сестрица, ни всеведущий Элгур?..

ПРИМЕЧАНИЯ:

Белая Птица (кист. - Доьнен биеркат) - помощница верховного бога Делы. Она прилетела на гладкую, пустую землю и создала воду и семена, которые затем дуновением ветра распространились по всей земле, и из них произросли все растения - деревья, трава, цветы и злаки.

т1оьхкар (мелх.) - пояс

туьйдаргиш (кист.) – нагрудник, парные застёжки из цветного металла, своеобразные пуговицы горянок.Они с тонким художественным вкусом изготавливались в основном из серебра и представляли собой клинообразные металлические пластинки, располагавшиеся на груди сложным клинообразным рядом от шеи, конец которого доходил до пояса.

Ловзар (чеч.) / ловдзарг (кист.) - в переводе означает «игры, забавы»: состязание в ловкости и силе между джигитами, в красноречии – между юношами и девушками, в пении и в искусстве танца. На ловзаре обязательно бывают скачки и ходьба на канатах, конные состязания и лазание по столбу вверх, а также вольная борьба и стрельба из лука.

сирла эл (кист.) - «светлейший князь»

Ц1айн-Пхьаьда (чеч. «Город божества» или «Поселение огня», - от многозначного корневого чеченского слова «ц1е» / «ц1у» — «огонь; красный; божество» и от «пхьа» — «поселение, место сборища») – Цой-Педе,
крупный башенный комплекс Мелхистинского ущелья, у места впадения реки Меши-хи в Чанты-Аргун.

Тушоли - особо почитаемая и любимая вайнахами прекрасная богиня земной любви, весны и благоденствия, в чью честь каждый апрель люди устраивали шумный праздник. Также являлась владычицей плодородия и деторождения. Единственная из вайнахских богинь, которая удостоилась изображения в камне, дереве и меди. Считалось, что она жила в священном озере Галанчож (Галайн-Ам).

Села (чеч.) / Сел (кист.) - в вайнахской мифологии - бог грома, молнии, дождя и домашнего очага, муж богини Дарц-наны. Суровый, но справедливый бог, от которого зависит судьба и благоденствие народа. Живёт на вершине горы Башлам-корт (Казбек) со своей огненной колесницей. Селе подвластны люди и боги; в его бурдюках из шкур животных заключены стихии: из них он выпускает снежную вьюгу, мороз, молнии, гром и звёзды. Радуга - лук Селы, который он вешает на небо, молнии - его стрелы. Села приковал к горе и обрёк на вечные муки нарта Пхьармата, похитившего у него огонь для орстхойцев. По этой причине в среду его месяца (Сели-бутт), по старому вайнахскому календарю, было запрещено носить угли или пепел.

Мелхиста (Маьлх-йист - "солнечный край") - обширное ущелье с 14 селениями, жители которого поклонялись огню и солнцу. По мнению , такое название могло произойти в силу того, что в этом районе поселки расположены с солнечной, южной стороны гор, хотя считал, что солнце могло быть тотемом у местных жителей (они называли себя «маьлх-ий» — «дети »).

Дела (чеч.) / Дел (кист.) - демиург, возглавляющий пантеон чеченских богов. Его имя происходит от слияния двух вайнахских слов – Да (отец, глава) и Эла (повелитель). Могущественный и неуязвимый бог, который творит чудеса и помогает нуждающимся. Сонм остальных богов, полубогов и духов-покровителей, каждый из которых отвечает за тот или иной аспект бытия вселенной, находится в его подчинении. Образ Делы настолько яркий, что одним только видом он может ослепить человека навсегда. Изображать его строго-настрого запрещалось. По вайнахским верованиям, Дела сотворил всю вселенную за 10 дней. Он создал миры, небо и землю и всё, что на ней живёт: рыб, зверей, птиц и людей. Кроме того, он - создатель добра, справедливости и красоты. Он может карать и поощрять смертных. Вместе с тем, Дела заранее определяет судьбу каждого из людей.

Гела (Х1ало) - в вайнахской бог солнца (неба). Засуха объяснялась неблагосклонностью божества. Живёт на небе вместе с богом . Гела днём освещает мир людей, повернувшись к нему лицом, и своими лучами оплодотворяет всё живое. А ночью он освещает мир мёртвых, повернув к ним свой затылок (луну), поэтому в том мире всегда холодно, нет тепла и жизни. Мёртвые там живут обычной земной жизнью, только работают по ночам.

Дакох-корт, Туьйли-лам, Майстойн-лам (чеч.), Тебулос-мта (груз.) - самая высокая гора Чечни (4493 м), по вершине которой проходит граница между Чечнёй и Грузией.

«Кульг лаьста!» (мелх.) - «За руку взял!»

Дайн-Кхиел (кист. – «Суд отцов») - верховный управленческий орган страны. В отличии от Мехкан-Кхиел (муниципального управления, суда по сегодняшним понятиям), Дайн-Кхиел обсуждал вопросы всенародного, государственного характера.

«Куьпчичо шена луъучу буллу т1ам», «Пхьег1ин т1ам шена луъучу буллу куьпчичо» (чеч. пословицы) - «Гончар приделывает к кувшину ручку там, где ему вздумается.»

Атенгеноба (груз. ათენგენობა) - празднество в древней Хевсуретии, длившееся всю ночь и сопровождавшееся многочисленными языческими обрядами (забивалось много скота). В этот праздник хевсуры жертвоприношением старались заслужить благосклонность хати-покровителя. Отмечается в конце июля– на 98-й день / на 12-й неделе после Пасхи и на 2-ой неделе после Лашарис-Джварского праздника. Совпадает с днём поминовения греческого святого – священномученика Афиногена, епископа Севастийского.

Глава 2
ПТИЧЬЯ БЛАГОДАТЬ

«Элгур рассказывал, что я была найдена у святилища зимой, в канун праздника Огу...

Наступал поздний вечер среды. Эрдзие-Бе, замок Летающего по небу (правителя Цайн-Пхьеды Олхудзура, - у нас не принято обращаться к старшим в семье по имени, приходится изощряться в прозвищах) наполнялся тихой радостной суетой.

Пеклись пироги, варились каши, из погребов с довольной улыбкой вынимали заботливо заготовленные сыр, творог, сметану – и повсюду было масло, масло, горшки и кувшины со сбитым коровьим маслом... Мука, поджаренная на масле; молочная и кукурузная каши - с маслом; пирог, облитый маслом... А хмельного в такой праздник не полагалось, к превеликой радости той, что в доме - госпожи Тийны.
Сама же она, как хранительница очага, освятила всё угощение огнём, зачерпнула ложкой масла, трижды обвела ею над блюдом и выплеснула масло в огонь для витающих над очагом душ предков, торжественно читая заклинание: «Да останемся мы здоровыми, чтобы хранить масло для покровителя девиц Ога и встретить чистый год.» Затем явился жрец, и гордый Олхудзур со своим семейством слушал, как тот произносил благословение на скот и умолял богов даровать людям милость... И тут вдруг постучались в двери целой толпой сельчане и принесли меня! – Ну, а теперь лучше по порядку.

В лесу, над нашим селением, есть горный ключ с чистейшей кристальной водой. Неподалёку от этого источника находится местное святилище Тушоли. Марха, сестра моя, готова сама несколько раз в день подниматься вверх по горе, и всё это только для того, чтобы сталкиваться у родника с молодыми людьми, - с неким Мимой, например... и слушать комплименты, - и вот плетётся она потом домой с пустым кувшином, вызывая ворчание идущих навстречу от святилища женщин (кувшин-то пуст - примета скверная!), и возвращается к ручью снова и снова... но это между нами... я ничего не говорила! – Тому уж шестнадцать лет минуло на Огу, - горсточке местных девиц суждено было обнаружить в этих краях меня...

Стайка девушек ходила по дворам и собирала с хозяек праздничную дань - сыр, молоко и масло. Придя в дом, они запевали песни. Пар от тёплых губ мелкими струйками рвался к зимним звёздам...

- Эй, мама, прошу тебя, мама, выходи, мама, - звенел под небом голос первой красавицы села, кареглазой Совгат.
- Еппой! – подхватывал хор её подруг, откликаясь эхом.
- Отпусти ты нас, нам некогда: у тысячи хозяев гости мы...
- Еппой!
- Посмотри в ящик, сунь руку в ушат...
- Еппой!
- О, мама, прошу тебя, мама, прощай, мама!
- Еппой!
- Пусть будет у тебя семь сыновей, и все семеро станут князьями.
- Еппой!
- Пусть будет у тебя три дочери, и все три станут княжнами.
- Еппой!
- Живи благополучно и носи постоянно рубашку из жёлтого шёлка.
- Еппой!

Обойдя село и повеселившись как следует, девушки решили напоследок сходить поклониться Тушоли и там уже поделить угощение между собой. У стен же святилища, в сугробе, непостижимым образом оказался живой младенец. Кроха с головой в золотистых кудряшках была закутана в белую накидку, подбитую лисьим мехом; на шее же младенца висел на шёлковом шнурке специальный мешочек, наполненный волчьими зубами и когтями.
Девушки подняли переполох, обегали с криками всю поляну, расколов пугающую тишину... Но ни души не было рядом; лишь на вершине дерева распростёрла свои крыла невероятной красоты и размеров птица, что была белее снега, и блистала она с высоты ярче, чем убор из тысячи алмазов... (По крайней мере, так утверждали очевидицы, а с их слов жрец, а ему сан лгать не позволяет.)

Олхудзур немедленно разослал гонцов по всем окрестным сёлам, пытаясь разыскать преступных и нерадивых родителей, посмевших оставить малое дитя в холодную пору на снегу... Поиски ничем не увенчались. За всю осень ни в одном ауле не закричал ни один младенец. Год был неурожайным во всех отношениях. Чахли поля и фруктовые деревья; скот не желал плодиться и умножаться; к тому же жителей округи десятками косила страшная болезнь к1иг.
Почти в каждом дворе резали чёрных кур, поливая их кровью все углы дома, пекли пироги и раздавали их соседям, чтобы задобрить Дашуа-Цу и Киги-нан - богов оспы.

- Киги-нан, дорогая наша, хорошая, - увещевал богиню жрец, совершая обход по дворам, - лучше тебе уйти отсюда. Оставь нас без несчастья, без ущерба кому бы то ни было, покинь нас с благим расположением. О Дашуа-Цу, Золотое Пламя, оспины свои милостиво от нас отошли, чтобы и к будущему году были мы в состоянии запастись для тебя кувшином масла... - заговаривал старый Элгур оспу, убалтывал, умасливал...

Масло, масло... потоки масла... целые реки масла! Маслом этим в течение месяца обмазывали беззащитное тельце найдёныша - ежедневно. И меня оспа не тронула, прошла стороной, не взглянула даже.
И нарекли тогда они меня на седьмой день - Мелх-Азни, девой солнца...

Невезучий Мима-чабан, тогда ещё мальчишка, чудом выстоял в битве с хворью, но она навсегда отметила рябинами его лицо, унеся обоих его братьев, Эсу и Кхаралга. И без того у бедолаги на левой щеке родимое пятно...
Иногда, секретничая с Мархой, я подсмеиваюсь над ним заочно, и тогда она мгновенно возмущается и начинает вдруг доказывать, что вот она, мол, подлинная дочь владетеля Цайн-Пхьеды, и знает себе цену, и может назвать восемь поколений своих предков, не то что некоторые с сомнительным происхождением, выпавшие неизвестно из чьего гнезда; а может быть, я вообще биеркат доцу йо1, приносящая несчастье, не зря же у меня косы рыжие; а то и алмаз лесной, - проверить бы не мешало... - Марха расходится всё больше:
- Мы все знаем, кого подбросили к святилищу Тушоли, будто дикую веточку на праздник! В лесу сломали веточку, в лесу она росла!

Видит ли хоть Мима, куда стрела его летит? Сын беднейшей в округе вдовы Дахки, щеголяет в оборванном бешмете... Вид потешный, сам нескладный, зубы смотрят врозь... А тут - моя сестрёнка, идущая по жизни носом кверху... - и во сне никому бы не приснилось поставить их рядом. Что, если бы отец узнал?!..

- Отец? – надменно переспрашивает Марха. – Ты хочешь сказать - мой отец?
- Я не имею права отрекаться от семьи после всего, чем я ей обязана, - отрешённым тоном произношу я.

Марха растерянно моргает... Ну, значит, сегодня один - ноль в мою пользу...

- Летающий по небу даже не разгневался бы на Миму, – победно продолжаю я. - От души посмеялся бы и наградил шутника как следует!
- Эй, Дикая Веточка, постой-ка... ты обиделась, похоже? – прищуривается дражайшая сестрица.
- О нет, что ты! Обижаются ведь только рабы.

Я спокойно отхожу, не оборачиваясь... Спиной чувствую, как она с открытым ртом глотает воздух. Знай наших! - Обожаю иногда словесно пикироваться с милой сестричкой, да и её это занятие развлекает не меньше.

Дети госпожи Бетты, первой жены Олхудзура, умершей задолго до момента моего появления в их гнезде, уже успели опериться.

Леча, воплощение небесной доброты и прекрасного благородства, сейчас охраняет со своим войском наши южные границы.
(Как долго я не приезжала домой... Я так по нему соскучилась! Не раздумывая, с радостью пожертвовала бы жизнью за любимого брата! Он настолько безупречен... пусть я и не кровная сестра, но всё бы отдала, чтобы хоть чуточку быть на него похожей!..)

Сестру его, нежную Седу, несколько лет назад выдали замуж, она сама уж дважды стала матерью...

Поскольку Тийна, новая элдзуд, вырастившая пасынков, мечтала наконец понянчить и своего малыша, а боги ей всё никак его не посылали, - уступив её уговорам, меня, бездомного птенчика, покинутого (или подкинутого?) под деревом в снегу, славный Олхудзур объявил своей названой дочерью.
Но я не продолжу род: мне суждено стать жрицей. Элгур убеждает меня, что это намного более завидный жребий, чем потерять душу, утонув в пелёнках и крынках до конца дней своих...

Мархе же, нашей самой младшенькой и балованной, довелось увидеть свет через год после моего появления.
- И опять девочка! - ворчал и пыхтел, должно быть по такому случаю владыка наш Олхудзур, сдвинув к переносице нависшие брови, - третья теперь у меня по счёту!!! И всего один наследник. Нет чтобы как у людей!

Та, что в доме, наверняка кротко отмалчивалась с виноватым видом, как всегда...

А у людей как раз встречаются ситуации гораздо сложнее! Кто у нас не знает Бошту-гончара из Комалхи? - У него четыре дочери, которых зовут - Яхита, Тойита, Сацита и... Ялита! Все соседи над этой семейкой подтрунивают, а девчонкам хоть плачь. Ну вот нет у них брата! Ни одного. И терпят, а что поделаешь!

(Я так, к слову: если вдруг что случится... - как же гончар пятую-то дочку назовёт?!)

Разумеется, я благодарна... признательна... - как же иначе? Я не запятнаю имя Олхудзура никаким низким поступком. Они с добродетельной Тийной покрыли меня своим крылом, выпестовали несмышлёную, и трёх лет от роду передали на обучение жрецу. Премудрый Элгур, чтобы добиться разрешения властителя забрать его воспитанницу к себе, просто из облачения выпрыгивал, на любые жертвы был готов, - утверждал, будто получил обо мне откровение свыше:
- Перелётные птицы улетали от нас – и оставили тебя нам в птичий праздник, в самый день Огу! Ты ведь не считаешь, что это случайно?! Мирами управляют боги, это они распоряжаются кхуллам. Сама Белая Птица, приносящая благодать земле, тебе покровительствует. Думаю, что именно её видели люди в тот день над тобой! Ты же не от этого мира, ты избранница, это я сразу понял. У тебя несомненные врождённые способности к тайному знанию. Породистый птенец и в гнезде петь начинает!

У других - восемь поколений предков в подземном мире, а в здешнем, солнечном - отец и мать, братья и сёстры, кров и очаг, и домашние хлопоты, и земные беды, и праздники, и детские игры на лугу, и скачки, и танцы, и взмахи ресниц, и улыбки у родника... А у меня – лишь белый снег кругом, да ясное небо с ослепительными крыльями над головой, да холодный ручей, мелодично плещущий у изголовья...
Я не понимаю, кто я и что я, откуда вышла и куда приду, и зачем и на какой час сотворил Ты меня, великий Дел.
Может быть, меня на самом деле и нет в этом мире, и я лишь снюсь всем - и себе самой тоже?..

- Женский ум хвоста лягушачьего короче. Опять закрыла сознание и мечтает о каких-то пустяках! – раздражается и стучит посохом об пол достопочтенный служитель Циу. – Сколько раз втолковывал уже: уважаема всеми будешь, люди чистой назовут тебя, святой. Я не вечно по этой земле буду ходить, сама пойми! Сойду в бухара доьние, - и кому я ведовство и дар свой передам, если не тебе? Не стыдно ль только о своей пользе думать? Да как это можно - оставить весь край без знахаря?! Не старайся для себя одной, как мотыга! Я и сам в молодости был глуп – целых два года сопротивлялся духам, когда они меня избрали, всё не мог принять блага своего... Ничего, все мы через это однажды проходим, перетерпишь и ты... Чем быстрее покоришься, тем больше приобретёшь. Всё равно кхуллам предначертан – какой смысл всуе противиться?

* * *

В самом деле, далеко не каждой такой завидный жребий выпадает: сделаться луар, а в конце концов - преемницей жреца!.. Нет выше призвания на земле. Это честь большая, и ответственность не менее велика. И в моей жизни также есть радости.

Вот, например, я прохожу знахарскую практику, - всё чаще согбенный годами и немощами Элгур посылает меня вместо себя в сёла, чтобы разрушать порчу, исцелять джони ладзар, отсаливать сглаз, раскапывать х1олмач, окуривать над младенческой колыбелью, и тому подобное. Наше ремесло увлекательно, а кроме того, приносит большую пользу людям! Я много разных вещей теперь умею - стала разбираться в травах, благовониях, амулетах, и вполне успешно лечу панариций, гнойные раны, помутнение рассудка и горячку. На всякий недуг есть своё верное средство. Как-нибудь при случае подробнее расскажу...

Выполняя мелкие поручения жреца – я нет-нет да и задержусь, чтобы подольше поболтать о всякой всячине с Нецей, Деши или Масар... Так у меня в окрестностях постепенно появилось несколько знакомых. Каждой из них ведь интересно с моей помощью приоткрыть краешек волшебной завесы и тайком заглянуть в сокровенное:
- А правда ли, что ты можешь обращаться в кошку?
- А в собаку?
- А в муху?!

А это ещё кто?! Вот не было печали, принесла их нелёгкая! - Невероятные нахалы, Шала и Шола... и когда только подойти они к нам успели, подкрались внезапно, будто хищники в засаде. Эти близнецы – редкостные наглецы!

- А ещё говорят, что, когда ты ищешь травы для своих зелий, то ночью бегаешь по горам нагая, задом наперёд...
(«Не повредился ли умом дерзкий юнец?..»)

А вот и второй не унимается!
- Скажи, а ты ходишь туда вместе со своим жрецом или одна?
(«Что?!»)

Девушки на миг застывают в немом ужасе, воззрившись на шутников, и тут же разбегаются, погибая от стыда... - Вот и пообщалась с народом! Грубые, неотёсанные люди никогда не ценят доброго отношения к ним...

Рука моя инстинктивно ищет у пояса рукоятку маленького кинжала:
- Позор вашим родителям! Если сейчас же не раскаетесь – мне ничего не стоит сжечь на медленном огне волчье сухожилие на ваше имя.

Не дав невежам опомниться, сзади, из-за кустов, раздаётся угрожающее шипение, а затем и рычание. - Это Циск опять нашёл меня по следу и ясно напоминает присутствующим о ценности хороших манер... Близнецов-храбрецов как будто ветром сдувает.

Я молча разворачиваюсь и ухожу обратно в лес. Внутри всё кипит, но порча – слишком опасное оружие, чтобы направлять её на своих же односельчан. Теорию я из уроков Элгура назубок помню, а вот на практике ещё ни разу не рискнула чёрные знания применить...

Повсюду в лесной мазанке, под потолком и на полу, сушатся охапки трав, собранные мною летом для зелий... Слёзы подступают к горлу... Я молча падаю ничком, зарываюсь лицом в травяные снопы, сворачиваюсь в комочек и застываю без звука, пытаясь раздышать боль... Некому это рассказать. Брат Леча теперь далеко, ну, а наставник... о, он-то, конечно, выйдет из себя; ему ничего не стоит прочесть на Шалу с Шолой парочку специальных заклинаний... да только я, похоже, сама этого не желаю! Странно, но факт: жаль мне этих людей становится почему-то. Не хватает должного бесстрастия и твёрдости! А ведь посвящение состоится уже через год...

Чья-то мохнатая лапа осторожно, но настойчиво царапает моё колено... – я разворачиваюсь и с улыбкой раскрываю объятия. Так напоминает о себе мой беспокойный Циск.
Пушистый котик, которого я обрела однажды в снежную бурю... ох, видно, сильно была расстроена в ту ночь мать метелей, Дарц-нан! Той ночью под праздник Ниджой, высокорогий Ниджой, джухаргиш - ребята-ряженые в шубах наизнанку, в войлочных масках с рогами и с вымазанными сажей лицами, - подбросили котёнка под дверь нашей с Элгуром избушки и с весёлым хохотом умчались.

Мой первый новогодний гость и самый мой дорогой подарок за всю жизнь, - просто бесценный, молодцы эти ряженые! - У малыша была сломана лапка, порвано ушко, глазки гноились, бедняжка буквально погибал от паразитов... Жрец покосился исподлобья, походил вокруг, понаблюдал – и разрешил оставить зверька с нами.
Я с Циском ни за что и никогда не расстанусь. Мы неразделимы. И во всех моих обрядах он участвует со мною вместе.

- Циск, маленький мой...
(Удивительно крупный для кота... Выходила, выкормила с рожка, будто новорождённого, а он окреп - и как начал расти, точно опара!)

Горячий шершавый язык слизывает слезинку со щеки. Циск трётся о меня своей круглой головой, - я дразню его сухим стебельком...

- Послушай-ка! Ты не зря мне послан. Это - кхуллам, как говорит наш жрец. Ведь ты совсем как я – сирота... приёмыш... ночной найдёныш... У нас один с тобою путь. Иди сюда. Мы не будем плакать. Давай вместе помурчим, дружок мой котуся? Уж как я тебя за ушком почешу...

Янтарный глаз прижмуривается от удовольствия. Огромный котище мягко сталкивает меня обратно в травы, ставит обе лапы мне на шею и плечи и начинает разминать... Это именно то, что мне сейчас нужно. Под тёплое мурлыканье я словно вся до костей прокипятилась в душистом отваре... Ну и создание - и детёныш мой, и утешитель, и телохранитель в одном лице! Этого вполне достаточно для счастья. Другим приходится хуже, не правда ли, Циск?..

А впрочем - поглядим, что ещё ожидает нас там впереди на дороге...»

ПРИМЕЧАНИЯ:

Ог1у (кист.) / Огой бутт (чеч.) – 12-й, последний месяц осеннего сезона вайнахского солнечного календаря. Огой бутт насчитывал 30 дней, он начинался в ноябре и заканчивался в декабре. Огой бутт считался благодатным месяцем.
Вайнахские девушки имели своих богов-защитников, называемых Огой, и свой собственный праздник Огой цIей, проходивший в первый четверг декабря (месяца Огой бутт), названного в честь этих божеств. В этот день девушки и девочки-подростки собирались вместе и ходили по селению, распевая песни. Семьи готовились к празднику девушек заранее: закалывали баранов, резали птицу и варили различные напитки. Хозяйки откладывали специально для юных посетительниц маленькие подарки и сладости.

Эрдзие б1аь (кист.) – «Орлиное гнездо»

чуьрниг (чеч.) – букв. «та, что в доме» – одна из табуированных форм именования жены мужем при разговоре о ней с другими

Зубы и когти волка выполняли обережную функцию.

к1иг (кист.) – оспа

Маьлх-Аьзни (чеч.) – исконно чеченское имя, типичное для жрицы Солнца, переводится как «солнечная дева», «солнечный луч», «солнечный голос», «лучезарная», «сияние». Так звали одну из божественных героинь чеченского эпоса, символ сказочной красоты и женственности. Чеченцы часто сравнивали красивых девушек со светилом и нарекали новорождённых дочерей этим именем в надежде, что они вырастут красавицами.

биеркат доцу йо1 (кист.) - «девушка, лишённая благословения»

Алмаз (кист.) / алмас (чеч.) – «дух скал». Лесные существа женского рода, полуплоть-полудух. Живут в лесах, рощах и горах, являются людям в человеческом образе на кладбищах, по вечерам в глухих местах аула, леса, по дорогам и проч. Очень любят танцевать в лунном свете, подняв руки вверх. Покровительствуют диким животным, иногда вступают с охотниками в любовные связи. Согласно старинным верованиям, удача в охоте зависела от благосклонности алмаз. По легендам, она помогает охотнику при условии, что он сохранит в тайне, что видел её. В противном случае охотник умирает в страшных муках. Роскошные волосы у алмаз доходят до самых пят и имеют золотисто-серебристый или красный цвет. Алмаз невероятно красивы, но коварны. Иногда могут превращаться в ужасные существа или принимать вид огненного столпа.

«Лайно бем дегабаам ца бо.» (чеч. пословица) – «Обижаются только рабы.»

элдзуд (кист.) - княгиня

Яхита (чеч.) - «Пусть живёт»

Тойита (чеч.) - «Остановись»

Сацита (чеч.) - «Достаточно»

Ялита (чеч.) - «Пусть умрёт»

кхуллам (кист.) - судьба, рок, предназначение

«Дикачу хьозанан к1орни бен чохь дека», «Хиндолу хьоза – бенахь дека» (чеч. пословицы) – «Породистый птенец и в гнезде петь начинает.»

Дел (кист.) / Дела (чеч.) – имя верховного божества у вайнахов.

Циу (кист.) / Цу (чеч.) - в нахской мифологии бог огня и домашнего очага, а также владыка диких животных, покровитель охоты и охотников. Теоним «Ц1иу» состоит их двух чеченских морфем: «ц1и» - кровь, и «1у» - «стражник», и может означать «Хранитель крови».

бухара доьние (кист.) - мир мёртвых

«Токх санна хьайгахьа а...» (чеч. пословица) – «Не старайся для себя одной, как мотыга...»

луар (кист.) - целитель, лекарь, знахарь

джони ладзар (кист.) - болезнь джиннов

Х1олмач (чеч.), от тюрк. «хал-маж» («колдовство») – подклад, колдовское средство (узелок из красной материи, куда завязывались кости, зубы, когти, уголь, который закапывался в комнате под окном или у околицы села.

Наиболее распространённой вредоносной магией у чеченцев-язычников бы­ло сжигание пострадавшим на медленном огне высушенной волчьей жилы. Обидчик же, на которого было направлено магическое действие, должен был так же сгореть и свернуться, как подо­жжённая волчья жила.

Дарц-нан (кист.) / Дарц-нана (чеч.) - «Вьюжная мать», божество вьюг, метелей и снежных лавин, сходивших с высоких горных вершин, супруга бога Селы. В сказаниях она обитает совместно с Селой на снежной вершине горы Казбек (чеч. Башлам-корт – «Тающая гора»), откуда повелевает буранами, метелями, вьюгами и снегопадами. На снежном конусе этой горы начертан магический круг, через который не осмеливается пройти ни один человек, опасаясь быть сброшенным богиней с вершины в пропасть. Дарц-нана не любит, когда человек нарушает тишину гор, шумит, курит трубку и т. п. Тогда она мстит ему, посылая горы снега и льда, или сбрасывает его с кручи и набрасывает на него ледяные горы.
Согласно некоторым поверьям, именно на вершине Башлам-корт, по приказу Селы, Дарц-нана охраняет прикованного железными цепями нарта Пхьармата. В жертву Дарц-нане приносили турьи, оленьи и козьи рога, они образовывали целую кучу на возвышении из камней. Летом в определённый день в честь суровой богини устраивали празднество с молитвами, жертвоприношениями, пением и танцами. Неизвестно, в какой именно месяц и день устраивался летний праздник и с какой целью, но, основываясь на записанных легендах, можно предположить, что богиню почитали не только как зимнее божество: в случае своего недовольства людьми она могла принести вред и в весенне-летний период.

«ма1 лекха Ниджой» (кист.) – «высокорогий Ниджой», т. е. обильный. Так кистины называли этот праздник в связи с обилием мяса, различной еды, напитков. Приготовления к празднику в каждой семье начинались особенно тщательно задолго до его наступления. Готовилась разнообразная еда: пекли всевозможные хлебы, пироги, лепёшки, блины, резали скотину. Приготовлялись также различные напитки из хлебных злаков: арака, пиво, брага, квас.

Глава 3
О ТОМ, КАК ОДНАЖДЫ ЯВИЛСЯ МНЕ ТАМАШ-ЕРДА

«На дороге бедного сельского жителя всегда подстерегает множество неприятных сюрпризов от духов. Если в урочный час направить свой взор во мглу, можно узнать тёмные тайны природы - те, что обыденный глаз так легко упускает. По горам, лесам, рекам и оврагам шествуют во мраке призрачные сонмы – невидимые хранители земли, и кромешная тьма оживает их песней и шорохом, просто кишит ими. Смельчаки, что не боятся глубоких лесов, не раз становились свидетелями загадочных сцен. Кто-то из них утверждает, что видел, как духи разводили костры на дорогах и готовили себе на них еду, приглашая путника разделить с ними трапезу и беседу. Иногда можно заметить, как они уезжают верхом, а потом исчезают, светясь в темноте и оставив на дороге загадочные следы. Поэтому крайне опасно ходить одному по ночам: не ровен час, угодишь в их обиталище - боьхачу кхета, и как раз наступишь на джинна! Хуже ничего нет для человека, чем наткнуться случайно на войну или свадьбу духов: их боевой танец навсегда вынесет сердце из привычного ритма, и незримые руки раскачают ваш разум, как лодку на бурной реке. Заманят они странника в весёлом танце подальше от дома и швырнут в овраг, в ущелье, и тогда непременно сойдёт с ума тот несчастный (как случилось с сыном сапожника Сонтаэлой), и скорее всего умрёт...

Эти рассказы о встречах с духами и их странных обычаях передаются из поколения в поколение. Многие наивные молодые люди пренебрегают этими предостережениями, полагая, что это всего лишь старые легенды и сказки. Но мудрые знают, что в этих историях заключена истина. Мир намного сложнее, чем кажется на первый взгляд. Не случайно опытные люди советуют воздержаться от мало-мальски серьёзных начинаний и трудов после того, как солнце спрячется за горизонтом. А несмышлёным детям и молодым женщинам и подавно лучше оставаться за порогом в эти загадочные часы! Ну, а если природная любознательность всё же тянет вас к неведомому – пусть вашими спутниками в ночи станут х1ейкалаш, защитные средства, – скажем, жаркий уголёк, кусочек хлеба, пшеничные или кукурузные зёрна; на худой конец подойдёт и какой-нибудь острый предмет...

У меня есть кинжал, я всегда ношу его с собой. Это память от старшего брата, Лечи, в семье мы зовём его Авлирг, потому что милосерднее его нет человека на этом свете... Когда он уезжал со своей дружиной на границу, я до света тайком прибежала из лесов к воротам прощаться, в надежде выпросить на память что-нибудь из тех вещей, которых касались его руки. И он подарил мне свой детский кинжал, а я восторженно целовала рукоять...
- Я тебе даю вечную клятву оруженосца, Авлирг, - лепетала я.
Он улыбнулся и широкой ладонью растрепал мои рыжие локоны, выбившиеся на лоб:
- Прячь получше руно своё под платком, большой ведь уже, «оруженосец»!

Брат такой же кудрявый, как я, только темноволосый... так, и что с того, что я приёмыш?!

Лезвие кинжала тонко и поёт под ветром, и так легко срезать им травы для будущих зелий в зыбкий предрассветный час... Ведь у нас, знахарей, всё наоборот, - мы должны держаться поближе к духам, не зря нас повсюду называют «джонишца тайна нах»; над нами довлеет власть иных законов. Наши ритуалы как раз и проводятся в ночное время, когда простой народ спит и не мешает избранным протягивать незримые ниточки между землёй и небожителями...

Ранним утром я поднималась в гору, возвращалась со сбора трав в нашу с Элгуром лесную избушку, прижимая к груди очередную охапку растений. Босые ступни привычно тонули в леденящей росе, и вились распущенные огненные косы поверх заговорённой рубашки из крапивного холста, которую я выткала сама под бдительным руководством жреца... - о, жгучие эти стебли! Пальцы доныне помнят их жестокость и коварство... С восьми лет учил меня искусству крапивного плетения Элгур.
- Терпи, приучайся, отсекай чувства, умерщвляй плоть, - посмеивался он. – Страдание рождает силу и очищает чувства. Духи любят стойких. Времени за тобой не так много остаётся, ты должна все глубины успеть освоить, пока ещё есть кому тебя просветить! Вот у нас в Майсте отродясь не было непосвящённых женщин, - всех с малолетства наставляли на путь...

И следил, не спуская глаз, наблюдал пристально за каждым моим движением из-под лохматых седых бровей.

Тонкой стрункой пондура натягивалась душа, сердце мысленно сплетало цепи заклинаний, а руки – крапивные нити... И, чуть отвлечёшься, заглядишься в сторону, упустив вдруг внутреннюю собранность, напряжение молитвенного мига, - соскользнёт мимо петля, путая судьбоносный узор, – раз! – и свистит внезапно вишнёвая розга по неловким пальцам...
Даже не знаю теперь, что тогда отдавалось в душе больнее – крапивные ожоги, карающие молнии розги или нарочитый, рассчитанный холод во взглядах и интонациях наставника. Он намеренно отдалял от меня всякий повод к выражению чувств, ограждал от громких звуков, зрелищ, прикосновений, вообще от любого яркого переживания, всплеска страстей, каменным ножом резал прямо и ровно, калёным железом выжигал из сердца мирское, тёплое, человеческое, - в цепких своих когтях направлял курс полёта, вёл, не выпуская, напрямую к намеченной цели. Избраннице духов предстояло научиться отодвигать земные линии на второй план, в пользу священного...

...Я, забыв о быстротечном времени, стояла и любовалась завораживающей картиной весенней жизни: вереница лесных муравьёв торопливо сновала, кружа по гигантскому, тронутому утренними лучами могучему буку и по очереди прикладываясь к полузастывшей лужице смолы вдоль длинной и широкой трещины на стволе дерева.
Чуткие усики погружались в смолу и тут же вынимались, покрытые капельками янтарного клея. Тонкие цепкие лапки тоже были выпачканы смолой, но неутомимые маленькие подвижники были полны решимости и трудились в поте лица. Выстроившись в цепочку, от муравья к муравью, они заботливо передавали друг другу смоляные комочки – словно крохотные частички солнца, прогревающего землю. Каждый из них был полностью поглощён делом, и двигались они так быстро, что казалось, будто изящное тельце одного муравья перетекает в другого. Из-под заскорузлой коры уже начали пробиваться первые зелёные побеги...
Зима убегала в горы. Первые капли света золотистыми сладкими слезинками просачивались сверху сквозь кроны. В вышине нежно, радостно и отчаянно воспели хвалу Солнцу Божьему весенние птицы. Скоро там, внизу, сёла начнут просыпаться к делам нового дня...

Издали послышался негромкий ритмичный перестук, будто деревянные шарики катились по камням... Я зачем-то обернулась назад - и удивлённо замерла: длинный тёмный силуэт – всадник на коне - спускался в ущелье по склону противоположной горы.

Но... тут ведь никто не должен находиться в этот час?! Жреческие ритуалы от века полагается проводить втайне, вдали от чужих любопытных взоров. – И, словно рыбку на крючке, рванул изнутри, перевернул, вспорол и открыл все мои внутренности страх...

«Куоьрам!!! Куоьрам!!!» - в полную мощность сигналила каждая клеточка моего тела.
Меня накрыла и сдавила волна безысходной тупой боли... И убежать-то невозможно. Стою, трепещу, глотаю прерывисто холодный воздух, растворяюсь в нём... – а с места двинуться не могу!

Вечерами, когда я чищу котёл для варки зелий или разбираю листья и коренья, старый жрец рассказывает мне древние легенды. Я не раз слышала из его уст предания о Крылатом духе – Тамаше-ерде.
Тамаш - высокий святой, который руководит нравственностью и поступками людей, словно нитью, ведущей сквозь лабиринт жизни. Однажды он придёт к народу, чтобы раскрыть людям тайны их судеб. Смертные обращаются к Тамашу в своих нуждах и страданиях. Болящие молят его о исцелении, ибо верят, что его милосердие и сила могут обрести для них облегчение и здоровье. Несчастные ищут его покровительства и помощи, ибо в его руках способность разрешить тяжкие проблемы и направить их по пути благополучия. Но случайная встреча с ним в горах может оказаться бедой для заблудившегося путника. Знакомство с высшей силой требует смирения и благоговения, ибо сущность её не поддаётся пониманию обычных смертных. Тамаш проявляет себя перед людьми в различных обликах. Является же он им либо в облике символизирующего его божественное величие и непоколебимость, либо - крошечного человека, сидящего на миниатюрной лошади размером с новорождённого козлёнка, что указывает на его непостижимую мудрость и скромность. Однако если Тамаш на кого-нибудь сердится, его рост может внезапно увеличиться раз в пятнадцать, словно подчёркивая мощь его гнева...

Чёрная бурка то - или всё же крылья над плечами?! Конь представился мне вдруг большим, как горная боевая башня, как три чинары, поставленные друг на друга... То марево утреннего тумана окутывает конскую морду – или зловещий дым клубится из его ноздрей?! Сейчас вот-вот из его глаз посыплются огненные искры... Это меня так колотит дрожь – или уже дрожит земля?..

Вороной замер, будто каменное изваяние, а всадник... мне показалось, что он посмотрел в мою сторону! Лица его не различить было издали.

Резкий порыв пронизывающего ветра внезапно сорвал с куста стайку листьев и кинул их мне в лицо, они запутались и повисли в прядях распущенных волос... Дыхание перехватило. Я, вмиг покрывшись холодным потом, медленно попятилась назад, в лес, отступая шаг за шагом – всё пряталась, зарывалась в колючие заросли, пока не потеряла сознание и не провалилась в густую лиловую тьму...

В чувство привёл меня Циск. Как оказалось, я была уже в нескольких шагах от нашей лесной хижины. Встревоженный кот, найдя меня, простёртую на мху под соснами, вылизывал мне лицо тёплым языком, тыкался мокрым носом, громко мяукал и расталкивал меня лапами...
Я машинально подобрала охапку трав, рассыпавшуюся при падении, обхватила родного зверя за шею и кое-как с его помощью доползла до порога избушки... наткнувшись на пронзительный взгляд жреца!

Элгур сидел на истинге с вытканными магическими узорами - и грозно на меня смотрел.
- Где долго так ходила? Отчего до солнечных лучей задержалась? Что молчишь? Не говорила ни с кем, надеюсь?

Я несколько раз молча кивнула, не в силах вымолвить слова.

Жрец рывком вскочил на ноги, подхватывая свой тисовый посох, и быстро приблизился ко мне.
- Был там кто?! Чуял я сегодня, - неладное на путях затевается...
- Ах... - я обречённо опустила голову, - да, наверное, это он и был!
- Он?!
- Ну да... Тот самый.
- О ком ты? Отвечай же. Ты мне всё должна говорить!
- Тамаш-ерда меня заметил. Он и конь были с дуб высотою. Я не знаю, что делать. Пощади меня, судьбинушка моя горькая! - Теперь я умру, да?! – и расплакалась.

* * *

Элгур, хмурясь, обложил меня козьими шкурами, - дары сознательных жертвователей, - и проделал надо мною морщинистыми руками пассы воздушного массажа, снимая напасть.

- Несомненно, на той горе был именно Тамаш, - подтвердил он, - потому ты и сознание после встречи потеряла. Подобное случается нередко, когда братья-ерды ходят по земле среди людей... Да успокойся ты, не так уж всё плохо! Крылатый дух часто путешествует по чужим странам, особенно любит бывать в Хонкар-муохк; а теперь, выходит, вернулся он домой, следит за благополучием своего народа и посылает плодородие земле. Это обещает нам хороший приплод скота и обильный урожай. Теперь только ждать, как кто-нибудь из сельчан серьёзно разболеется и подарит нам за лечение барашка, - принесём его в жертву Тамашу-ерде! А потом будем по левой лопатке гадать... И, коль такое дело, то смотри, в последнее воскресенье года - Козлиный праздник, ничего не ешь тогда и не пей, - тогда можно считать, что Тамаш твои извинения принял.

Я постепенно приходила в себя, даже осталась в живых, но на весь тот день, да и на следующий сделалась непригодной для обучения волшебным наукам. Сознание сбилось, - сказалось слишком сильное потрясение от встречи с божеством, - и я никак не могла настроиться на нужную высоту...

Жрец только головой крутил, шепча отворот от сглаза, и усердно отпаивал меня горячим сладковатым отваром:
- Вот, выпей-ка ещё!.. Что это за разговор пошёл – больше не хочу?! А духовное увечье на откате ты получить хочешь?! В таком состоянии, как ты сейчас, к практике приближаться и думать нечего. - Тьфу, да хоть заново ей основы ставить начинай – опять дыхательный режим сломала, хлопает теперь хуже, чем в кузне дырявый мех!.. Ох, не дай Циу! - похоже, все тринадцать лет ушли под хвост коту...

Кот - лёгкий на помине - тут же повёл ухом, высоко поднял вышеупомянутый хвост и прошёлся по хижине, неся его с достоинством, будто жреческое знамя, и с удовольствием позируя зрителям... Понял Циск, что снова без него не обойтись, приблизился на мой внутренний вопль о помощи, тугим кольцом свернулся у солнечного сплетения, возложил мохнатую лапу на мои ключицы, прикрыл глаза и загудел в низком регистре, промуркивая недуги. - Особые коты рождаются на свет не для чего иного, как для поддержки нашего священного сословия. Они своё дело знают хорошо...

- Вот же неблагодарное ремесло, - продолжал, расхаживая по хижине, Элгур, - кто бы знал, какой мне ценой каждый из этих новичков достаётся; а ничего не поделаешь - Огонь требует жертв. Самый ужасный возраст!.. Соберись наконец. Что за бремя мне выпало с тобой?!

Я самым неописуемым образом путала давно знакомые базовые заклинания, пропуская и смешивая целые куски, не воспринимала смысл простейших фраз... В конце концов жрец отчаялся:
- Ну, сейчас от тебя толку, я гляжу, никакого – садись прясть лучше, как раз ритм дыхания восстановишь, пусть бури на дно улягутся.

Он бросил к моим ногам мешок:
- С кота твоего линючего эвхантхаш немеренно клочьями по всем углам лежат. Вчера вот, тебя ко времени не дождавшись, сам собрал, - перепряди, всё польза будет.
- Как, опять за веретено?! – попыталась отговориться я. – Учитель, зима давно прошла...
- Э, весной поленишься - зимой намучаешься. Запомни: кто в тёплое время шерсть не сбережёт, тот в мороз простудит ноги!

Я осторожно сдвинула увесистого кота с нагретого им места, - тот изумился и подал недовольный голос, - нехотя выбралась из-под тяжёлых шкур и как можно медленнее направилась к веретену в угол хижины... Всё равно кхуллам предначертан – какой смысл всуе противиться?

Элгур, искоса взглянув на меня, неожиданно решил «подсластить зелье»:
- Сегодня как раз про Тамаша-ерду ещё расскажу...

Размеренно крутится деревянное веретено... Циск в этом отношении сущий клад – всякую зиму исправно обеспечивает нас с Элгуром густой шерстью для к1арахиш и тёплых накидок... Успевай только за ним подметать.

- В мире, пронизанном таинственными силами и зыбкими сущностями, живут сокровенные дети всемогущего Дела, - начал повествование жрец. - В числе этих детей – благородные братья-ерды. Мудрейший Мятсели, величественный Амгали-ерда, всеславный Хало-ерда, грозный Молдз-ерда, нежный Саниба-ерда и добросердечный Тамаш-ерда - их имена отзываются в сердцах верных. Светлоликая Тушоли также произошла от непостижимого Дела; однако остальные дочери его ушли в тень и забыты временем. Старший из всех братьев - несравненный Мятсели. Он первым осмелился пройти сквозь мрак и покинул родное гнездо, возведя свой трон на венце горы Мат-лам. И это святое место стало вечной опорой для его последователей, где они возносят свои молитвы, совершают обряды и взывают к нему о помощи. Младший брат – Саниба-ерда, остался верен исходной обители, став её хранителем и стражем. Прочие братья-ерды, расположившиеся в разных землях, создали храмы, которые до сего дня стоят и наполняются благоговейным народом. В этих священных местах открывается божественная сила, и боги сливаются с природой. Вековечные предания о детях великого Дела раскрывают перед нами двери в мир магии, веры и вечных тайн. Эти братья-ерды, рождённые от небесного отца, нашли своё пристанище в мире, где священные обряды напоминают о них. Божества – источник надежды и опоры для верующих, нерушимое звено между человеком и духовной истиной, в котором они обрели свое место...

Меж тем я, убаюканная вращением веретена, начинаю потихоньку клевать носом над кошачьим даром; Элгур, упоённый собственным сказанием, этого пока не замечает...

- Тамаш-ерда и брат его, покровитель горных озёр Амгали-ерда, вначале обосновались на вершине Эрштхой. Однако позднее они переместились на Вдовью гору, возле галгайского аула Хьули. Там возвышается их святилище, в той пещере, что стала святым убежищем для душ, жаждущих осветить тёмные уголки будущего. А над входом прибит железный крест, и перед ним на каменном настиле в знак благодарности и почтения зажигают жертвенные свечи - символ света, что разгоняет мглу неопределённости. Свет их – не только факел, освещающий путь сквозь неизведанные времена, но и мост между земным и загробным миром. Под сводами пещеры поклонники могут установить эту мимолётную связь между человеком и небесами и общаться с Тамашем-ердой и Амгали-ердой. Жители того села поддерживают и передают предания о Тамаше-ерде и Амгали-ерде через поколения, укрепляя нити между прошлым, настоящим и будущим...

Циск снова перебрался ко мне, улёгся в ногах плотным меховым ковром и, видно, задался целью во что бы то ни стало перемурлыкать я1... Теперь восстановить в памяти всю легенду я не смогу, ибо сама не поняла, как уснула. Глубокий вздох подхватил меня, словно пушинку, и унёс в неизведанные края.

В чудесном сне очутилась я посреди расцветающей долины. Золотой свет заливал землю, его лучистые брызги повисли в ясном небе, и воздух был наполнен чистотой и гармонией. Лёгкий ветер приносил ароматы весны, что менялись от мгновения к мгновению. Я чувствовала запах свежей зелени и благоухание цветущих деревьев, в которое вплетались нежные нотки душистых цветов. Мир вокруг меня казался прекрасным и бесконечным, и я знала, что здесь я обрету своё счастье и свою истинную душу.
Я стояла на берегу таинственной реки. Капли воды искрились, подобно драгоценным камням, на моих пальцах. Переливаясь, они волшебным образом творили умилительные звуки, от которых хотелось смеяться и плакать одновременно, и под них я пела от радости, - возможно, так мне был показан верхний мир?.. В тот неземной миг открывалось передо мною самое возвышенное и прекрасное из всего, что только можно представить.

Там предо мною, держа за повод коня, стоял чудный Тамаш-ерда - тонкий, стройный, гибкий, - лоза виноградная! - и улыбался краешками очей, словно знал всю тайну моего существования, и в этих очах, узких, словно миндаль, мерцали весёлые искорки; он наклонился ко мне и на небесном наречии спросил, знаю ли я, для чего была дана мне эта жизнь...

Но поговорить с ердой я не успела. Помешали нам истошные вопли местных жителей, внезапно атаковавших домишко жреца:
- Беда, беда на нас пришла, уважаемый Элгур, несчастье великое и стыд невиданный! Растворим мы с горя все ворота настежь...

Я подскочила от резких звуков, спросонья захлопала глазами, инстинктивным движением поправляя сползший с головы платок. Глиняное я1ч1оьиг покатилось по земляному полу... Точно перепадёт мне теперь от наставника на орехи... Хороша же ученица - уснула за работой!..
В ногах сонный кот потянулся, деловито шлёпнул меня по щиколотке лапой и протестующе заворчал. «Пора давно усвоить, что главный здесь я, - говорил, казалось, хитрый круглый его глаз, - а всё остальное – суета!»

- Что там у вас стряслось? – Элгур предстал перед просителями сдержанный и строгий, в белоснежном одеянии, с родовым посохом в руках.
- В замке Эрдзие-Бе нынче гости...
- И кто же? – осведомился жрец, приподняв кустистую бровь.
- К Летающему по небу из Шедалы кунак приехал.
- Так. - Жаворонок, значит, птаха весенняя!..
- ...А когда владыка наш Олхудзур друга угощал, прокрались откуда-то подлые воры, - чтоб на семь поколений их предков проклятье Дела пало! - изловчились и под шумок коня со двора свели...
- Олхудзурова, выходит, коня свели?
- Эх, если бы! Куда хуже! Конь тот гостя был, друга его пховского!!! От веку мы такого срама не видали! Даже духи пещер соблюдают законы гостеприимства!! Ведь на нас на всех теперь подумают!!! Помоги, всем миром тебя просим!

Элгур с трудом скрыл усмешку. Он любил и умел производить впечатление на простолюдинов. Жреца в народе чтили, и, когда тот проходил по сёлам, каждый стремился зазвать его к себе, поскольку считалось, что он приводит в дом счастье.

- Элгур, старец премудрый, - как ты у нас человек знающий, поворожи да нам скажи: где искать-то теперь коня?»

ПРИМЕЧАНИЯ:

боьхачу кхета (чеч.) - нечистое место

х1ейкалаш (кист.) - амулеты

1авлирг (кист.) / Овлур (чеч.) - «Зимний ягнёнок»

«джонишца тайна нах» (кист.) - «друзья джиннов»

Пондур (кист.) / пондар (чеч.) - древний национальный музыкальный инструмент вайнахов. Слово пондар на чеченском языке означает: пхон – из жил, дар – делать.

куоьрам (кист.) – опасность, угроза

Т1амаш-ерд (чеч.) – «Крылатый дух»

истинг (кист.) / истанг (чеч.) - традиционный вайнахский коврик с бахромой, который местные мастерицы в старину валяли из войлока и шерсти. Каждый узор на истинге имел своё значение. Так что знающие люди могли читать такие ковры как книги — с помощью узоров рукодельницы порой зашифровывали целые послания. Например, по орнаменту можно было определить, в какое время был сделан ковёр. Если рисунок содержал в себе солярный знак, значит, истинг сваляли в мирное и благодатное время. О мире свидетельствовали и ровные, симметричные рисунки, а вот любая асимметрия в узорах — о войне и тревоге. Изображение «древа жизни» на ковре служило посланием для потомков: помни свои корни и живи так, чтобы потомки гордились тобой. Широко распространённым орнаментом были бычьи, бараньи и оленьи рога, символизирующие изобилие и благоденствие.

Хонкар-муохк (кист.) – Турция

Последнее воскресенье года, называемое «Козлиным», посвящалось божеству Тамаш-ерде. В этот день вайнахи устраивали соревнования по стрельбе по каменным мишеням с особыми отметками - «буаг» («паз», «оттиск», «зарубка», «козёл»). В качестве приза победитель получал козлёнка, с которым затем проводились игры; а также ему вручались ритуальные пироги («боджольг»), связанные с культом козла. Они символизировали календарный год вайнахов, состоявший из 360 дней (15-дневные недели солнечного календаря), к которым жрец ежегодно добавлял 5 дней специальными треугольными знаками на своём знамени. 5 последних дней года тоже назывались словом «буаг».

Жреческое знамя, священная хоругвь (бейракх (кист.) / байракъ (чеч.), являлось вещественным земным символом верховного бога Дела, фигурировало почти на всех больших празднествах и представляло собой длинную, до сажени, четырёхгранную палку с подвешенными на ней медными колокольчиками и флагом из белого куска материи. Верхняя часть древка заканчивалась тремя одинаковыми сучками, исходящими из одного места.

эвхантхаш (кист.) – пучки расчёсанной шерсти для прядения

«Аьхка т1арга 1алаш цабинчуьнан, 1ай когаш бахьийна.» (чеч. пословица) – «Кто в тёплое время шерсть не сбережёт, тот в мороз простудит ноги.»

к1арахиш (кист.) - мягкие тапочки. Мелхистинцы вязали их из толстых шерстяных ниток.

я1 (кист.) - веретено

я1ч1оьиг (кист.) - пряслице

Шедала («Страна ледников»), Шaт1epa («на льду») – чеченское название аула Шатили (груз. შატილი), крупнейшего населённого пункта на территории Хевсуретии - горной области, расположенной на южных и северных склонах Большого Кавказского хребта, в верховьях Арагви и Аргуна.

Пховец (от чеч. пхо / кист. пхи – «лучник», «стрелок») – хевсур, Пхейн-Мохк - чеченское название Хевсуретии (груз. ხევსურეთი). Историки считают, что термин «хевсуры» впервые появился начиная с XV столетия. До этого, по мнению учёных, хевсуры объединялись с родственными им пшавами общим этнонимом «пховцы». В древней грузинской летописи «Картлис цховреба» («Летопись Картли») Хевсуретия и Пшавия употребляются вместе под названием «Пхови», а географ Вахушти именует их «Пхоели».

Глава 4
ЯВЛЕНИЕ МАТЕРИ ВОД И ОБРЕТЕНИЕ КЛЯТВЕННОЙ СЕСТРЫ

«Коня со двора Олхудзура похитили, как выяснилось впоследствии, не без участия моей «дальновидной» сестрички...
И вот как всё это происходило.

Утренний лес дышал весной. Очнувшись наконец от зимнего морока, природа открывала людям свои объятия. Играя в воздухе, у окна с криком носились друг за другом ласточки. Я с улыбкой наблюдала за ними: кажется, они твёрдо вознамерились свить гнездо под нашей крышей... Циск всю ночь пропадал где-то в чаще, завывая там, как неупокоенная душа, - а к рассвету как ни в чём ни бывало вернулся, вылизался и с чувством выполненного долга улёгся в углу. Пол в избушке с утра снова был покрыт клочьями шерсти: кот отчаянно линял... (ох, опять за ним надо бы подмести!)

Тихо напевая, я занималась обычной уборкой и мелкой стряпнёй в отсутствие наставника, который исполнял в святилище тайные ритуалы, - как с вечера ушёл, так до сих пор и не возвращался... И тут в наш лесной домик вбежала запыхавшаяся и взволнованная юная служанка и вручила мне пергаментный свиток с посланием от сестрицы. За мною срочно присылали из замка Эрдзие-Бе!

Девчушка дышала, как загнанная лошадь. Я протянула ей медный к1умаг1 с водой, чтобы ополоснуть руки и лицо, а она... выпила его весь одним глотком! Тут взгляды наши встретились, и она начала медленно заливаться краской:
- Благодарю тебя, госпожа... я не стою такой доброты...
- Не стоит такой благодарности... - отмахнулась я, - вот, держи, - но второй кумганчик тут же постигла участь первого, и, рассмеявшись, я наполнила уже третий:
– Послушай... зачем ты всю дорогу волчьей рысью мчалась? Может, тебя сармаки преследуют? Или ты раньше срока в нижний мир попасть стремишься?
- О нет! Гурметцу сохрани! – в широко расставленных тёмных её глазах плеснулся страх.– Просто мне княжна Марха приказала немедленно идти к тебе с письмом и возвратиться с ответом как можно скорее!
– Значит, ты сестре моей служишь?
- Вот уж полгода, как меня взяли в замок.
- Как имя-то тебе, чудо?
- Чегарди...

Загорелое личико со вздёрнутым носом и громадные очи на пол-лица, - нежные, как распускающиеся в поле тюльпаны... Ей всего лет десять. Совсем ещё ребёнок...
Марха, демонстрируя своё превосходство над слугами, не знает меры. Вот что сложного было отправить девчонку в столь дальний путь на арбе?.. Будешь людям говорить «букъ!», они заставят тебя произнести «квак»!

Я принялась за чтение письма. Чегарди, прикрыв глаза густыми ресницами, сползла по стене, опустилась на войлочный коврик и так замерла, приходя в себя...
Из угла выбрался и с величавым видом прошёлся по хижине котище. Он приблизился к девочке, придирчиво её обнюхал - и тут же улёгся, свернувшись кольцом вокруг её ног. Она же, не открывая глаз, заулыбалась и принялась наощупь гладить его мех:
- Цици-цици...

Огромный Циск, в состоянии совершенного блаженства, переворачивался с боку на бок, подставляя под ласку тугое мохнатое брюшко, и удовлетворённо урчал...

* * *

Суть душераздирающего киег1ат от Мархи, приводить здесь полный текст которого нет никакой нужды, заключалась в неотложном требовании прийти с нею повидаться и помочь ценным советом, - иначе она не будет ни есть, ни пить, ни мыться, пока не увидит в своём доме «родненькую спасительницу несчастной малышки, которой больше некому излить огненный плач сердца о своей потерянной судьбе!» - Именно так, ни больше ни меньше. Вот Марха знает, как, когда, кому и что сказать, чтобы успешно вить из всех верёвки и любой ценой добиваться своего...

Подробно расспросив Чегарди о новостях из замка и сопоставив её ответы с тем, что говорилось в письме, мне удалось выяснить - неуклюжий Мима со своими простецкими выходками внезапно попал в опалу.
Иная шутка - начало ссоры. На очередном свидании чабан умудрился произнести нечто, уколовшее самолюбие Мархи (а ведь перед нею же, скорее всего, и пытался блеснуть!) Теперь сестра, назло ему, уже с неделю не показывается у родника, отправляя за водой своих служанок (что, право, и давно следовало сделать, - в народе мало-помалу расползлась молва, будто Олхудзур с дочерью родной обращается хуже, нежели с рабыней, - каждый день с утра до вечера гоняет мученицу в гору с кувшином, подумать только!..)

Повадился кувшин наш по воду ходить, не остаться б ему там на берегу... У несчастной малышки, кажется, вместо головы тыква выросла на плечах! Издержки переходного возраста... да уж, и знатных барышень они не минуют. Ну можно ли так бросать тень на семью?!

Зато, сложив с себя тягостную обязанность водоноса, Марха начала подрисовывать брови ольховой краской и принялась менять наряды по несколько раз в день, то загадочно мелькая в окне, то блуждая в одиночестве по замковому саду. Прислуга в Эрдзие-Бе – народ всё чувствительный и красноречивый, имеющий притом многочисленную родню; и теперь все окрестные сёла обсуждают выходные платья и украшения младшей княжны, причём подробности каждый прибавляет и от себя!

Местные кумушки сделали вывод, что Марху, по всему видать, вскоре будут сватать (не зря же ведь модное приданое демонстрируется напоказ всей округе?!), и с возросшим любопытством принялись следить за событиями. Непрерывно кто-нибудь крутился возле замковых стен, высматривая интересные мелочи. Конюхов и стражу засыпали целым ворохом вопросов, стоило им высунуть нос за ворота...

(Смешные люди, - прежде моего посвящения Летающий по небу точно не планирует что-либо менять в участи младшенькой! Милая крошка спокойно может ещё как минимум год доигрывать в игрушки...)

На незадачливого Миму людям больно теперь смотреть: парня шатает при ходьбе; пастушок побледнел и иссох от переживаний, как сушёная рыба; за неделю от него остались лишь уши, по которым и узнают его соседи, исправно оповещающие бедолагу об известиях из замка, - а также о различных домыслах по поводу известий и о вариантах толкований этих домыслов. (Всё это делается ими из самого чистого сочувствия, не иначе!)

Прочтя письмо, я спрятала его в хуаск, где лежали деревянный гребень, шёлковые цветные нитки, иглы и напёрсток, и задумалась. Делать нечего, - пора, кажется, и в самом деле выручать нашу капризную красотку...
Вслед за письмом я уложила туда же узелок с толокном, затем взяла расписной глиняный кувшинчик с водой, заткнутый восковой пробкой и маленькую дуьтару: всё веселее странствовать будет...

У Чегарди при виде свирели глазёнки засияли радостью:
- А я умею петь, госпожа, и столько песен знаю! - похвалилась она и тут же принялась напевать на неизвестном наречии, прихлопывая руками в такт. Мелодия была приятна и легко запоминалась, но слова песнопения, как ни странно, оказались вовсе мне не знакомы.
- Это что, какое-нибудь редкое заклинание? – удивилась я. Мне впервые довелось такое слышать.

Смех Чегарди, зазвенев, рассыпался в воздухе, - и тотчас сами отозвались в такт медные колокольчики белого жреческого знамени, стоявшего в углу:
- Вот это да, разве ты ни разу не слыхала, госпожа? Это же песни Жаворонка нашего серебряного!

Я отрицательно покачала головой.
- Да как же нет?.. - настаивала Чегарди. - Весь край наш распевает их, - каждую весну он нас радует. Хочешь, я тебе ещё напою? Ты непременно тогда вспомнишь! Послушай... Вот я думаю... - с серьёзным видом начала было Чегарди, уютно устроившаяся в углу на коврике, но умолкла и поспешно вскочила, испуганно косясь на дверь. Ямочки на её щеках растаяли.

- Да, песни те хороши, - послышался от дверей знакомый голос, - но в пути чтобы пели только священное!

Меня так и подбросило на месте:
- С миром приход твой, учитель!

На пороге стоял, опираясь на посох, Элгур и, слегка улыбаясь, созерцал нас. Была у моего наставника такая особенность – беззвучно возникать там, где его в эту минуту не ожидали... Иногда можно даже было подумать, будто он внезапно материализуется из воздуха!

(Постойте-ка! – что значит «... в пути»? - Это как... он понял уже, что я собираюсь куда-то идти?! Ничего-то от него не скроешь! Я даже ему ещё не успела рассказать!..)

- Из какого ты очага? – обратился он тем временем к девочке.
- Я из селенья Коротах... дочь Элхи-каменотёса, - робко ответила та, вся трепеща перед священной особой жреца.

Отец Чегарди, в те времена, славился в наших окрестностях как искусный умелец и неутомимый труженик. Его руки творили чудеса из камня - посуду, корыта, величественные статуи богов для святилищ. А уж детвора округи видела в нём почти волшебника - он умел создавать из камня даже детские игрушки! А во время затяжных дождей и при паводках, когда горные речки, набрав силу, бурлили и неслись, передвигая камни, с корнями вырывая прибрежные деревья, он становился незаменимым спасителем местных жителей. Мастерство Элхи превращало речные булыжники в прочные мосты, ведущие через бурные потоки. Сотни крестьян благодаря ему могли безопасно пересекать горные реки, направляясь из своих сёл на противоположный склон горы к сенокосам и пастбищам, несмотря на природные невзгоды.

- Блажен перед небом тот, кто мост построит! Он при жизни заслужил быть принятым в йелцамани, – отозвался жрец, одобрительно кивая и ставя в угол многогранный посох, испещрённый, как и древко знамени, бесчисленными симметричными зарубками - согласно числу принесённых жертв. Он сложил с плеч увесистый мешок и снова скользнул по нам взглядом через плечо. Выглядел Элгур чем-то озабоченным.
- Наставник... вот мне из замка сестра пишет...

Пожалуй, отпроситься в неурочный час будет непросто. - По раз и навсегда установленному учителем порядку, мне позволялось погостить дома у родных лишь неделю зимой и три недели летом, всё же остальное время посвящалось занятиям: чтобы не расслабляться в безделии и не отвыкать от знания, - так он всегда это объяснял.

Элгур обернулся и чуть насмешливо оглядел меня с ног до головы так, как будто впервые в жизни встретил. Посланница сестры потупилась и спрятала руки под фартук.

- Что, на поболтушки собрались подружки? – старый жрец просверлил нас обеих насквозь острым взглядом. – Делать, на мой взгляд, тебе там особенно нечего, - как всегда, протреплетесь целую неделю о колечках да о парнишках, как будто не наговорились ещё за прошлый раз! Хотя... - вдруг задумчиво произнёс он, - всё ж и тебе полезно иногда понаблюдать со стороны, как маются у себя в миру непосвящённые! Окунёшься в их суету поглубже – быстро надоест, так и вернёшься быстрее. Хорошая лягушка в своём болоте живёт...

Я покорно опустила глаза и кивнула, но про себя подумала нечто крамольное. - Нет, пожалуй, даже ещё не подумала – лишь ощутила внутри зарождающееся облачко противления...

- Да, кстати, - продолжал он, искоса наблюдая за мной, - как будете проходить через Комалхи – скажите местным жителям, чтобы лягушку покрупнее мне принесли! Конокрад должен быть примерно наказан. Совсем совесть малый потерял.
- Неужели тебе уже известно имя вора, уважаемый Элгур?! – прозвенел хрустальный голосок Чегарди.

На восторженный возглас простушки я таинственно улыбнулась и промолчала. Неужели до сих пор кому-то не ясно, с каким человеком все мы имеем дело?!

Жрец отошёл к окну, скрывая польщённую ухмылку, и проговорил, как бы в пространство:
- Сидит иной в глуши лесной, и что-то знает - вслух не скажет... да пчёлка жало всем покажет! Собирайтесь же, не теряйте попусту времени.

* * *

Когда мы с Чегарди выходили из дверей хижины, Элгур кинул вслед нам горсть прошлогоднего зерна - малое жертвоприношение богине ветров и непогоды Дарц-нан, чтобы та уберегла нас в пути от бед:
- Благой дороги вам и тарамов-хранителей в спутники!
И вдруг резким тоном заявил мне:
- И, хотя смешно лишний раз напоминать о подобных вещах, – НИКАКИХ ТАНЦЕВ. Тебе это совершенно ни к чему!

(О... ну какие могут быть танцы? Что такое он сегодня говорит?!
Немощен уже становится уважаемый Элгур... жаль его, долго он служил богам и народу... да, и уже скоро мне придётся заменять его у жертвенника!
Ни разу в жизни ещё в танцах не участвовала. Всё-таки будущая жрица должна иметь благоговение... и вообще, я сестру иду из опасности вызволять, а не на праздниках развлекаться!)

* * *

Мы с Чегарди брели по весенним лесным тропкам сквозь густой буковый лес. Повсюду начинали просыпаться первые зелёные листья. Деревья воздевали к чистым небесам свои ветви. Мне представлялось, будто в Эле - подземном мире - пасутся стада гигантских оленей, а это их рога пробиваются к нам сквозь землю...

Чтобы не износить до срока свою единственную пару обуви, девочка шла рядом со мною босиком, крутя на палке связанные миц1окъинмачиш и трещала, как мельница. Я просто отдыхала душой с нею, и улыбка не сходила с моего лица:
- ...а ещё недавно у меня появился новый братик! Угадай, госпожа, как его назвали? – Чачакх, вот! Нарочно птичье имя дали, чтобы жил он долго! Он уже с волосиками народился, и весь как есть в родинках, - счастливый будет!.. Ему на прошлой неделе люльку смастерил сосед наш, Дага-плотник. И вот позвали мы Наджа, - это как раз сын Даги, - чтобы он с хорошими пожеланиями братика в люльку положил, – а его, увальня этакого, и люльку угораздило опрокинуть, и ребёнка самого на землю едва не уронил! В доме нашем такой переполох поднялся, не передать! Бабушка, не помня себя, прибежала, поскорее яйцо на том месте разбила и веточку боярышника навязала на люльку слева, чтобы беду от младенчика отвести...
- Наставник как-то рассказывал, - над люлькой желательно волчий клык или коготь вешать, - кстати вспомнила я недавние поучения Элгура.
- О, надо братьям непременно передать – как только они в лес соберутся, пусть добудут! Мы для нашего Чачакха всё сделаем, нам для него ничего не жалко...
- Сколько же у тебя братьев?
- Кроме маленького Чачакха – трое! Боргул, Буха и Лека! И ещё четыре сестры! Куотам и Моша уже большие, а Чаб и Селисат младше меня... А Моша наша в том году пошла на ловдзарг и не вернулась. Её оттуда Маккхал из Тертие похитил...

Маккхала из Тертие я знала, так как он приходился племянником Летающему по небу и часто бывал в замке. Этот парень вовсе не искал приключений на свою голову, как вы уже поняли! Напротив, неожиданности сами его находили... Тот самый прошлогодний случай с лихим умыканием красотки Моши с соседской свадьбы произвёл немало шума в округе. (Иначе и быть не могло, ведь в этом принимал живейшее участие и мой братец со своим дружком Тархом!)
Не слышала об этой весёлой истории у нас только Сатоха-плакальщица, къайелла дзуд, да и то по причине своей полной глухоты... хотя, впрочем, едва ли! Соседки-то разве допустили бы такое? Пусть на пальцах, но растолкуют всё, что нужно, прежде чем вы успеете спросить.

- ...Тогда братья хотели за ним гнаться, Мошу отбивать, а отец им сказал... я подслушала, совсем нечаянно! – оставьте, говорит, тем лучше, всё равно приданого на них на всех не хватит...

Безотчётно подбирая мотив, скользя пальцами по отверстиям свирели, я сама не понимала, что за новые мелодии плыли вместе с южным ветром в мою душу из-за горного хребта – священные или нет... что, если весна сама по себе священна?..

В подсознании снова и снова повторялся напев, и слова сами собой складывались в строчки:
«Девушка, почему сидишь ты дома?.. Твои ровесницы вышли замуж, почему ты осталась?.. Хэй, какая ты красивая! Кого собираешься осчастливить ты своей нежностью?»
Я в изумлении прислушалась к своему сердцу. Наваждение какое-то, честное слово!.. я ведь нигде прежде не могла слышать ничего подобного...

Чегарди болтала без умолку:
- ...Мне разрешили сбегать домой, когда малышу третий день исполнился, и мы его купали, как положено, с мёдом и с угольком! Бабушка Чавка мне поручила вылить воду после купания в укромное место - у ограды, подальше от порога дома...

Она прыгала спиной назад, скакала вокруг меня, как молодой жеребёнок, у которого тонкие ножки ещё разъезжаются в разные стороны:
- Я стану отпрашиваться из замка, - вот бы княжна Марха почаще отпускала, – когда у брата зубки пойдут, вдруг и первый зубок мне прежде всех повезёт заметить! Тогда бабушка Чавка мне особый хингал испечёт – вооот такой, во весь рост братика!.. – а может, и от родителей получу подарок...
- А тебе самой чего больше всего хотелось бы? – поинтересовалась я.

Чегарди пританцовывала и вертелась, - ни дать ни взять волчок под кнутом на зимнем льду. Чёрные косицы мотались взад-вперёд по её плечам и груди, будто верёвки от качелей:
- Янтарную бусинку на руку! – затем подумала хорошенько и заключила: - Нет... всё-таки лучше – тейнак новый из ниток! Чаб и Селисат уже ни одной целой куклы мне не оставили, все истрепали! Что с них взять, - глупенькие ещё...

* * *

Путешествие оказалось долгим. Мы устали, на полпути устроили в лесу привал, разделили пополам взятое из дома толокно, успели допить до дна весь кувшинчик, – и я решила, что хорошо бы наполнить его снова из местного родника; к нему-то мы и направились, свернув немного с тропы к оврагу. Чегарди дёрнула меня за рукав:
- Госпожа, госпожа... ах... глянь-ка – нет, нет, да не может быть!.. Х1ай!
- Да в чём дело?
- Черемшаааа!

Я наклонилась над оврагом и посмотрела вниз, – точно, весь склон был усеян «медвежьим луком»... Чегарди, ни секунды больше не раздумывая, кубарем скатились в овраг, я последовала за ней.
- Ай, тут черемши целая поляна! – распевала во всю мочь Чегарди. – Черемшааа! Обожаю черемшууу! Давай же скорее наберём побольше, пока нас не опередил никто!!! Сейчас всё село сюда набежит, а нам что достанется?!
- Сейчас сюда не только из ближайшего села, но и из дальних краёв, - г1алг1ай а, суоьлий а, х1ирий а, ваьппий а, - все набегут, если ты будешь так кричать... - у меня просто слёзы текли от смеха. – Ты нарочно их созываешь, похоже?!
- Черемшааа! Валалей! Вкуснятина! У меня это самое любимое блюдо! И у всех моих братьев и сестёр - тоже! Это первая! - вдохновенно голосила Чегарди. - Первая в этом году!!! Надо поесть черемши хотя бы три раза за сезон. Пусть мне прямо сейчас разбойники голову отрежут, - я на всё согласна, чтобы лишний раз попробовать черемшу!

Тогда я вынула из ножен заветный Авлиргов кинжал и немедленно принялась за дело...

* * *

Нож – вещь в пути незаменимая. Стоя на коленях, я торопливо погружала лезвие в мягкую землю и аккуратно отсекала нежные, лакомые ростки черемши. Бесспорно, это растение у нас считается изысканным угощением, её безоговорочно любят все и готовят по самым разным рецептам. Она часто прорастает в буковых рощах: корни бука, словно тёплые руки, ласкают землю, и именно здесь черемша пробуждается самой первой...

Чегарди немного помогала мне, срывая черемшу руками, но больше щебетала и галдела, выписывая круги вокруг меня и забегая вперёд...

Вот тут и совершилось нечто странное, о чём я не имею права умолчать. - Я потеряла нить разговора и остановилась, внезапно ощутив, что мы не одни. Холод иглами пронзал мне сердце, я словно проваливалась в ману, в пустое безвременье.
И я, и Чегарди – мы одновременно увидели её, - тихо ахнули, переглянулись, крепко схватились за руки и сели на землю, пригнувшись и стараясь не дышать...

На лесной поляне, на берегу ручья, погрузив в его студёную воду ноги по колени (вместе с платьем, - как она выдерживает?!), спиной к нам сидела девушка с распущенными косами.
Чудесная незнакомка с полуулыбкой оглянулась на нас, - и душа моя приняла морозный ожог от созерцания необычайной прелести: тонкий, будто прутик свидины, стан, кожа ослепительной белизны, яркие глаза - сверкающие, как алмаз, излучающие зелёный свет и... зелёные же длинные волосы!

- Айт!.. - вполголоса простонала Чегарди. – Как же она красива, фигура прямо как у рыбы!.. Таких просто не бывает! Я никогда её здесь прежде не видала.
- Тише... - цепенея, шепнула ей на ухо я. – Вот она услышит!.. Хотя... ведь она нас уже видит?!
- Кто... да это же... ах... ты знаешь?.. - ааа!!! – залепетала, в ужасе взвиваясь с места, девочка.
- Да! – Я потянула Чегарди за руку вниз и строго посмотрела на неё, приложив палец к губам. – Молчать надо. Хи-нан она - Матерь вод...

Прекрасная Хи-нан встала во весь свой стройный рост, медленно и плавно направилась к нам – и тут меня будто накрыло изумрудным покрывалом...
Дальше помнится мне не всё; а то, что память сохранила, видится немного расплывчато, как бы из сна. - Говорила ли я с нею?.. Коснулась ли она меня?.. - Это теперь сокрыто от меня, стёрто из моих воспоминаний. Боги подчас умеют играть с человеческой памятью, даже не удостоив людей объяснением, зачем им это было нужно...

Отпустило меня, когда мы находились уже далеко-далеко от ручья. Я пыталась догнать и успокоить Чегарди, которая, не слушая меня и вереща как вспугнутый зайчонок, в панике улепётывала прочь, без дороги, сквозь камни, пни и кустарники... В конце концов девчонка запнулась о какой-то длинный узловатый корень, задохнулась и упала ничком, как подстреленная, а я, не успев затормозить, с разбегу налетела на тот же корень и приземлилась на неё сверху.
Затем нам обеим просто необходимо было обняться и как следует поплакать, чтобы окончательно успокоиться!

* * *

- ... И ничего, запомни, страшного здесь нет, - наставительно говорила я, прикладывая «олений язык» к разбитым коленкам отсыревшей от слёз Чегарди и зашёптывая кровь. Та смотрела на меня отчаянными глазами, рукавом утирая хлюпающий нос.
– Это просто духовная жизнь, - всё нормально... – достав из поясной сумочки деревянный гребень, я заново причесалась сама и теперь переплетала растрёпанные косички ей. - Духам иногда нужно ходить по земле и являться людям. Тот источник... видно, он принадлежит самой Хи-нан. Так надо, с этим ничего не поделаешь, - так и должно быть. Это законы, по которым устроены миры!

Чегарди устремила на меня жаркий взор своих необъятных глазищ:
- Госпожа... ведь ты меня не бросишь теперь тут одну, среди всех этих духов? Я боюсь... - она изо всех сил вцепилась в меня обеими руками, уткнувшись лицом мне в плечо.
- Вот ещё! Конечно же, нет! – я обрадовалась: мне пришла в голову замечательная идея. – Мы сейчас даже можем посестриться. И тогда ты будешь мне клятвенной сестрой и оруженосцем!.. - как я Лече...
- А Леча, это...?
- Мой старший брат, - проговорила я, выпрямившись, – хьевди, главный страж Южной башни. Разве ты его не знаешь? Его все знают! Он самый лучший... И я должна буду стать тебе - тем, что для меня есть он, а ты мне будешь... представь - как я, как моё отражение в ручье, понимаешь?..
- Всё ясно! Я буду как твой тарам... только маленький!
- Ну... допустим, - умеет она всё-таки удивить! - И нам нельзя будет просто так расстаться. Тропинки наши пересеклись... Я же будущая жрица, выходит – избранница духов, верно? Моё предназначение - посредничать между мирами богов и живых. Также после посвящения я смогу предвидеть будущее. Духи приходят ко мне оттуда в наш мир, когда на то есть воля Дела. А ты помогаешь мне, ты со мной соприкоснулась... Значит, ты тоже попадаешь в поле действия божественных сил. Кхуллам у нас с тобою такой!

Я надела ей на большой палец перстень со своего среднего, а Чегарди сняла с запястья хьер-къиг  и завязала ниточку на моей руке, - поистине это были очень трогательные минуты... Платьем меняться не стали – учитывая разницу в росте: макушка Чегарди была чуть повыше моего уха.
Мы поцеловались и пообещали хранить друг другу сестринскую верность до вечных, незапамятных времён (то есть до замужества Чегарди).

- Твоё ведь раньше наступит...
- Смеёшься ты надо мною, что ли?! Разве ты не понимаешь, что я буду жрицей?!
- Ах да, извини, - я забыла... Но как же нам быть сёстрами, когда ты жрица, да к тому же из семьи владетеля Цайн-Пхьеды, а я – дочь каменотёса?
- Вообще-то, на самом деле я - дочь Птицы Совершенства, если уж на то пошло, - усмехнулась я, - но обетное избрание выше всего, даже и уз крови! Повторяй же за мной святую клятву: «Сел, о Сел, Золотая Сила, судия справедливости...»

ПРИМЕЧАНИЯ:

к1умаг1 (кист.) – кумган, медный кувшин

Сармак (кист.) / Саьрмак (чеч.) - змей, дракон (или «рыба-дракон»), изрыгающий синее пламя. В вайнахских мифах сармаки и прочие змеи обитали в нижнем мире (мире мёртвых) и находились в подчинении бога Эштра (Эл-да). Попадая в земной мир, сармак обычно лежал на золоте и серебре, которое было разбросано по земле во фруктовых садах; обвивал своим огромным телом дуб, на котором находилось гнездо орлицы, и поедал её птенцов, а также перекрывал доступ к воде (озеру, роднику, колодцу), беря источник «в кольцо», и требовал от селения дань в виде юной девушки за пользование водой. По сюжету, его либо убивали семь братьев-богатырей, либо, в качестве помощи, Дела спускал с небес тучи, которые поднимали дракона на небо, открывая людям доступ к воде. По левому берегу Терека, на восточном склоне г. Казбек есть скала, издали по своим очертаниям напоминающая дракона. Одно из чеченских названий её - Саьрмак бижина корта («Вершина, где лежал дракон»)!

Гурметцу - древнее вайнахское божество, отвечавшее за допуск в рай

«Букъ!» (чеч.) - возглас чванливости

«Цици-цици» (кист.) – «Кис-кис» (междометие, обозначающее обращение к кошке)

киег1ат (кист.) – письмо

«Бегаш девнан уьхьигаш.» (чеч. пословица) – «Иная шутка - начало ссоры».

«Дукха хи т1е кхехьна к1удал хи т1ехь йисна.» (чеч. пословица) – «Повадился кувшин по воду ходить, не остаться б ему там на берегу».

«бакъин ч1ар санна ву» (чеч. поговорка) – «как сушёная рыба»

хуаск (кист.) – кожаная дорожная поясная сумочка, обычно небольших размеров

дуьтара (чеч.) - продолговатая открытая флейта из камыша, калины или орешника с семью игровыми отверстиями.

Т. е. «Откуда ты родом?» - "Муьлхачу туьшара схаьваьлла хьо?" (чеч.) - досл.: «Из какого ты очага?»

йелцамани (кист.) – рай

«Дика пхьид шен 1ам чохь 1а» (чеч. пословица) - «Хорошая лягушка в своём болоте живёт».

У нахов существовал обычай перед дальней дорогой

Тарам (чеч. тхьарам – досл.: «похожий, схожий») - могущественный блюститель интересов дома, семьи и рода, фамильный добрый гений-покровитель, имеющий вид двойника человека и обитающий на крыше его дома. Ему поклонялись, его почитали. Этим домашним духом мог быть предок, которому приносили жертвы. Тарамы одобряют людей за все хорошие поступки, но могут также наказывать их (насылать падёж на скот, болезни и смерть на детей), чтобы предостеречь своего подопечного от совершения дурного поступка. Тарам же хранил человека в дороге, особенно в ночное время.

миц1окъинмачиш (кист.) - «невзрачная обувь»

Ч1ач1акх (кист.) – скворец

С птицей у чеченцев связано много поверий. В народном фольклоре птица являлась воплощением чистоты и доброты. Бытует поверье, что имя птицы оберегает ребёнка от злого духа, от смерти. Вывод члена-корреспондента Академии наук России И. Ю. Алироева о том, что птица, являясь древнейшим культом и тотемом человека, прочно вошла в именослов вайнахов, в котором хищники и самцы отражены мужскими именами, а самки и домашние птицы – женскими, очень убедительно подтверждает факт нахождения при археологических раскопках изображений птиц, сделанных из бронзы, железа, серебра. Датируются эти находки с древнейших времён до нашего времени.

Веточка боярышника, согласно чеченским народным поверьям, являлась оберегом от сглаза.

къайелла дзуд (кист.) – дряхлая старушка

хингал (кист.) - тонкая лепёшка с тыквенной начинкой

Согласно чеченским народным поверьям, янтарь являлся амулетом от сглаза.

тейнак (кист.) - кукла

«Х1ай!» (кист.) – «Что!» (возглас удивления)

г1алг1ай а, суоьлий а, х1ирий а, ваьппий а (чеч.) - «и ингуши, и дагестанцы, и осетины, и бацбийцы»

«ц1ундешк сара санна» (кист.) – «как прутик свидины»

Хи-нан (кист.) / Хи-нана (чеч.) - «Мать вод», богиня воды, живущая в горных ручьях. Показывается из вод ручья в виде полуженщины с рыбьим хвостом, а иногда представляется в облике лягушки. Сочувствует людям и предупреждает их о бедствиях. Чеченцы рассказывают, что за четыре месяца до взятия русскими аула Цюрик-Юрт в 1851 г., она явилась в этот аул и предсказала его падение. Являясь в общество, которое должно постигнуть несчастье, Хи-нана плачет и тоскливо поёт грустные песни, похожие на причитания. Хи-нана заставляет воду течь, не отдыхая ни днём, ни ночью. Лишь за полчаса до рассвета она засыпает на мгновение, а в остальное время трудится. В тот миг, когда Хи-нана засыпает, вода не течёт, а застывает и густеет. Тому, кто войдёт в воду в это время, Хи-нана не причинит вреда, а также исполнит любое желание, которое будет произнесено над загустевшей водой.
У Хи-наны были родники с живой и мёртвой водой. Люди давно научились различать эти воды: одни из них были целебными, другие губительными. Несмотря на благой нрав богини, её «подопечные» - реки - иногда требовали человеческой жертвы. Например, поверье гласит, что река Терек сказала реке Армхи: «Если ты сумеешь донести до меня человека, я спрячу его», а когда река Асса начинала «свистеть», люди старались обходить её стороной, говоря, что Асса проголодалась и ей нужна человеческая жертва.

 семотт – (кист. досл. «олений язык») - подорожник

хьевди (кист.) - «вождь», «предводитель»: командующий войском, военачальник, военный представитель тейпа, избираемый на время боевых действий

хьер-къиг (чеч.) - сердолик: как и янтарь, в Чечне он считался амулетом от сглаза

ПОХВАЛА ТАРАМУ (В СТИХАХ)

Когда я в трудный путь отправлюсь по горам,
Со мной последуй ты, мой тарам!

Над кровлею моей в день ясный и в ночи
Туманно реет образ свечи:

Меж мною и бедой, меж мною и виной -
Твоя мольба легла пеленой.

Приносишь мир душе, на раны льёшь бальзам,
Создателем мне данный тарам.

Тот кроткий шелест крыл, чуть слышный вздох у плеч -
Господней длани преданный меч.

Дашь яростный отпор коварным ты врагам,
Дух пламени и бури, тарам!

Летишь стрелой во мгле, полки их вспять гоня, -
Тарам мой ограждает меня.

Меж мною и бедой, меж мною и виной -
Крыло простёрто крепкой стеной.

Во снах и наяву да будет путь мой прям:
Создатель в мыслях, в сердце - тарам.
________________________________________________________________

ПРИМЕЧАНИЯ:

*Похвала тараму (от "тхьарам хьестар" (чеч.) - дословно "ласкание, ублажение тарама").
Тарам (чеч. тхьарам – досл.: «похожий, схожий») - могущественный блюститель интересов дома, семьи и рода, фамильный добрый гений-покровитель, имеющий вид двойника человека и обитающий на крыше его дома. Ему поклонялись, его почитали. Этим домашним духом мог быть предок, которому приносили жертвы. Тарамы одобряют людей за все хорошие поступки, но могут также наказывать их, чтобы предостеречь своего подопечного от совершения дурного поступка. Тарам же хранил человека в дороге, особенно в ночное время.
Тарам - alter ego человека, личный дух, который его оберегает. Имеется как у одушевлённых, так и у неодушевлённых объектов.

Данное стихотворение является вольным переложением подлинной древней вайнахской молитвы, дословный текст которой приводится ниже:

«Хорош ты, мой тарам. Благодаря тебе я день хорошо провёл. Ты оберегаешь меня от всего дурного. Ты жизнь мою делаешь мирной. Богом Делою данный мне тарам! Когда я ложусь, сделай так, чтобы я мирно уснул; когда же я, проснувшись, встану, сделай так, чтобы я, будучи в мире, хорошо день начал! Пусть приблизится ко мне тот, кто меня любит. Пусть далеко удалится тот, кто не любит меня. Дай мне сладкий сон. Пусть слаще него будет день, когда я проснусь! Со мною великий Дела, со мною ты, Им данный мне тарам. Долгой жизни тебе, тарам! Попроси ты для нас всего хорошего. Пусть мимо нас пролетит всё страшное и неправедное. Со мною Дела и тарам.»

Глава 5
ЧТО СЛЕДУЕТ ЗНАТЬ О ЛЯГУШКАХ, ЗВЁЗДАХ И РАЗБОЙНИКАХ

« - Справедливость обязательно восторжествует! – уверенно заявили трое парней из селенья Комалхи, к которому вывела нас с Чегарди лесная тропинка. Мы передали им просьбу жреца раздобыть лягушку для совершения обряда, и в поисках оной, гордые и окрылённые ответственностью, порученной именно их селу, они немедленно отправились в уже известный нам лес.

Чегарди, затаив дыхание и грызя от волнения палец, смотрела им вслед...
- Они ведь тоже могут встретить там её... - вполголоса произнесла она.
- Ты имеешь в виду Хи-нан? Я думаю, их это вряд ли испугает так же, как тебя, - заверила её я. – К тому же, Матерь вод добрая, и, если им не придёт в голову загрязнять её ручей, она не станет им вредить.
- Всё-таки стоит предупредить их! – решила Чегарди и, прежде чем я успела что-либо ей ответить, она уже мчалась за ними вдогонку, а через несколько минут – обратно:
- Уфф... Сестрица, я успела им сказать!!! Мне же не всё равно, что с ними случится, - объяснила она, отдышавшись, - я знаю этих ребят, не раз бывала в Комалхи!
- Неужели одну тебя отпускали?
- Нет, конечно, - с родителями ходила! Мы родственников навещали, а это их соседи. У меня два мочхий живут здесь – Пхагал и Сагал...

Чегарди вдруг насупилась и умолкла.
- Что с тобой? – я наклонилась и заглянула в её глаза.
- Я о старшем из них, о Пхагале, сестрица... - с тяжёлым вздохом ответствовала та. - Натворил наш Пхагал дел, а мы теперь переживаем за него! Дешича Суй, его мама, рано умерла - давно, ещё когда оспа по сёлам ходила... - бабушка Чавка про те времена сказывала, меня самой тогда ещё на свете не было, - а как Пхагал отправился искать клады да пропал, то вскоре и Алу, отец его, в нижний мир ушёл... Исчез Пхагал год назад - как в воду канул, и ничегошеньки мы о нём с тех пор не слыхали. Даже и не знаем, что и думать – жив ли он теперь, или случилось что с ним. На вепря ли дикого наткнулся? Бурей ли снежной в горах замело? Может, хьунсага в лесу повстречал, а может, и кровника нашёл... на свою голову!

По дороге я то и дело нагибалась, собирая морозник, ужовник, копытень и другие травы... Знахарь - это метка на всю жизнь; ни во сне, ни наяву не оставляет нас призвание. Девочка, вызвавшись мне помогать, нарвала охапку белых лейдзизигиш и розовых первоцветов и несла их перед собою с видом знаменосца, гарцующего впереди цайн-пхьединского войска... Этот Пхагал, если судить о нём по рассказам Чегарди, был отчаянным сорванцом и доставлял немало горестей своим родителям. Возможно, бродит он теперь по горам в компании лихих друзей, нападая вместе с ними на одиноких путников – таких же, как мы. А что, если вдруг...?!

До замка Эрдзие-Бе, где ждала меня Марха, добраться мы ещё не успели, и мне следует незамедлительно позаботиться о безопасном месте для ночлега с крохой, ведь в случае опасности мы будем лишены всякой охраны (защитите нас, благие тарамы!)

По крутому, поросшему густой травой скалистому склону мы спустились ближе к руслу Чанти-Орг. Целое стадо кабанов захрюкало в ближайших кустах, вспугнув стайку диких уток, огласивших пространство жалобными криками.
Некоторое время мы осторожно пробирались сквозь переплетение зарослей можжевельника и лещины вдоль левого берега реки. Чанти-Орг изменчива, и её глубина у берегов постоянно колеблется. Прихотливый её характер преображался с неуловимой быстротой: она то стремительно сжималась, как разбуженная змея, пришедшая в движение, и петляла между пышными лесистыми зарослями, словно тонкая серебристая нить, потерявшаяся в узорах зелёного ковра долины, то разливалась широко и бурлила, как ледяной кипяток в огромном котле. Казалось, будто чьи-то невидимые холодные крылья окутывают наши плечи, навевая дрожь печальной тревоги... От воды тянуло сыростью, в воздухе висела влага, и Чегарди, немного поколебавшись, снова обула свои мачиш.

Тем временем звёзды не заставили себя ждать, одна за другой зажигаясь на небосводе. В горах смеркается рано, и рукодельница Села-Сата уже расшивала тёмно-синий шёлк тверди искристыми хрусталинками, отражение которых мерцало на поверхности реки. Лес и горы создавали неповторимую атмосферу, наполненную таинственной благодатной красотой...

- Сколько же звёзд! – восхищённо выдохнула Чегарди. Она ухватилась за мой пояс, чтобы не спотыкаться, и некоторое время шла так, запрокинув голову к вечернему небу. – И откуда только они берутся каждый вечер, - будто кто-то их нарочно рассыпает!.. Сестрица, скажи, - внезапно обратилась она ко мне, - для чего нужны звёзды?
- Кхоьллинарг Дел создал звёзд ровно столько, сколько есть душ человеческих, - припомнила я наставления Элгура, - каждая из небесных звёзд завёрнута в чью-то душу и хранит её.

Чегарди зачарованно всматривалась в небосвод:
- Выходит, и моя звезда где-то там тоже есть? - такая же красивая, как и те!..
- Непременно, - как и у всякого, рождённого на земле.
- Ведь и у тебя должна быть среди них своя звезда, сестрица!
- У меня? Ах, кто знает, – впервые растерялась я. – Возможно, что и нет...
- Почему? Разве ты думаешь, что на тебя одну на небе звезды не хватило? Такого не должно быть! – горячо заявила Чегарди. – Когда мы вечером садимся за стол, - нас много, но мама раздаёт ужин так, чтобы всем досталось. Хоть по маленькому кусочку, а каждому даст, никого не забудет. Не может ведь Дел любить нас меньше, чем мама!

(Оригинальные всё-таки понятия о мироздании у моего «тарама»...)

- Я, может быть, и не рождалась так, как все, – заметила я. - Меня же птицы в этот мир принесли...
- Как ты можешь это знать, сестрица? Ты совсем маленькой тогда была! – усомнилась Чегарди.
- Мне наставник рассказывал... А он-то, верно, всё знает о кхийранаш!

Чегарди, глубоко вздохнув, задумалась.

- Уж он смог бы отыскать на небе наши с тобой звёзды, - как ты думаешь, сестрица?.. Мне кажется, они обязательно висят близко друг от друга! Как тут, например, смотри, - вот целая цепочка звёзд выстроилась в ряд... - Чегарди принялась считать, загибая пальцы, - одна, две, три...
- Их здесь семь, - внимательно приглядевшись, включилась я, - это б1ов Семи братьев.
- Семь братьев – они построили на небе башню? – задумчиво переспросила Чегарди. – Чтобы охранять наши души, да? Как твой брат Леча со своей дружиной...
- Это сыновья Дарц-нан, - начала объяснять я, - они хотели помочь Пхьармату, которого Сел, их отец, приковал железными цепями к скале. И тогда за это Сел со снежной вершины горы Башлам-корт забросил их на небо...

Чегарди расстроенно засопела.

- Но перед тем, как отправиться на небо и покинуть свою мать, - продолжала я, - они обеспечили Дарц-нан неубывающей пищей и негасимым огнём, и теперь у неё в очаге всегда будут гореть три полена... Когда Дарц-нан беседует с своими сыновьями, ночи в таинственных горах окутываются светом, словно звёзды сами спустились с небес, и ветра теряются в бескрайних просторах. Однако иногда её нежные слова к детям сменяются на гнев, направленный на человечество, и тогда наступает ужасная буря, приносящая с собой мрачное бедствие... Семеро же братьев ходят по небу в поисках своего восьмого брата, который ушёл туда раньше них. Если они найдут его, во Вселенной произойдут большие перемены.
- Вот так и мы всё ищем нашего Пхагала... - прозвучало неожиданное сравнение из детских уст. - Расскажи ещё о звёздах, сестрица. Откуда тебе столько всего известно?
- У наставника есть седаджейниш. Он двенадцать лет меня по ним учил.
- А как он сам знание получил?
- В скалах водятся особые, волшебные змеи... Жрец рассказывал мне, что однажды, когда он шёл по горам, ему как раз попалась одна из них. Ему было открыто, что нужно съесть эту змею. С тех пор Элгур начал понимать язык зверей и птиц... А чтобы стать хорошим лекарем, надо обрести дар врачевания свыше. Для этого весной, в первую среду после новолуния, знахарь берёт в руки змеиную шкуру, трёт её в ладонях и молит: «Великий Дел, да будут мои руки целебными!» Этот древний обряд повторяется дважды в последующие две пятницы, и таким образом обновляется каждый год...

Чегарди вся обратилась во внимание и самозабвенно слушала, приоткрыв рот.

- А ещё есть у наставника медная де1ехк- точно такая, как бывает у жертвенных животных. Вся она покрыта линиями, а вдоль них написаны магические знаки...

Чегарди благоговейно сложила руки:
- И ты сама можешь их прочесть?!
- Разумеется, - с некоей тайной гордостью отвечала я, - это же моё ремесло! Послушай, что я тебе скажу: не все знают о том, что на всех жертвах, посвящённых богам, показано состояние мира, а на медной печени в момент гадания отражается связь стихий с божествами, населяющими небесный свод. Ибо красная медь сродни огню и крови и, подобно им, передаёт тепло и жизненные силы...

Чегарди созерцала меня сияющими глазами:
- Какая же ты счастливая, сестрица! Ты умеешь сама читать и писать письма, знаешь даже священную грамоту... Научи и меня тоже, прошу тебя!
- Если тебе так хочется, почему бы и нет?

(«Настанет некогда предречённый час, - думала я, - и Элгур воссоединится с предками, - как же мне, должно быть, станет тоскливо одной без него! Впору завыть в ночной чаще, с Циском в унисон... как волк над своим последним курганом!..»)

– Знаешь что, - с зарождающейся внутри надеждой предложила я, - ты прибегай к нам в лес, как только сможешь, - мне ведь твой приход только в радость будет.

Чегарди в предвкушении захлопала в ладоши:
- А нельзя ли нам начать учиться прямо сейчас?!
- У меня здесь под рукой нет пергамента и шекъанаш, - с сожалением молвила я. – Пока просто слушай и запоминай... Кроме Семи звёзд семи братьев, есть и другие семь звёзд, что слетелись вместе, как птицы, стайкой, – это ещё один б1ов. Эти звёзды восходят в первую ночь лета, а заходят в первую ночь зимы.
- И кто живёт в той башне? Ещё одна дружина?.. Ну, так и есть, - рассуждала Чегарди, - всё как у вас в Цайн-Пхьеде – там тоже две башни!.. Выходит, на небесах всё делается совершенно так же, как на земле!
- Нет, - возразила я, - эти семеро - шайка нарт-орстхойских разбойников. Их предводителя звали Чухи. Они похитили сына у одного богатого человека и потребовали выкуп. Но, пока отец собрал выкуп, мальчик уже умер, потому что разбойники плохо за ним ухаживали...

Девочка жалобно пискнула:
- Но, сестрица, милая, это же несправедливо!!!

Я погладила её по голове и терпеливо продолжала:
- Тогда родственники мальчика объявили им кровную месть, и разбойники скрылись, но даже побег не помог им избежать наказания: Дел обрёк их на вечный голод. Отправились они странствовать и по пути украли из жилища Джоьр-бабы волшебную чашу, еда из которой не иссякает. Это было для них единственным способом насытиться. Но Дел не оставил и этот их поступок безнаказанным. Подул сильный ветер, и все разбойники вместе с чашей поднялись на небо. Они превратились в звёзды. Все, кроме одного...
- А куда делась потом их волшебная чаша?
- Она превратилась в Северную звезду. Вот она, смотри! Теперь разбойники кружат вокруг неё и хотят дотянуться до чаши, но никак не могут.

Чегарди сосредоточенно размышляла о чём-то, наконец подала голосок:
- Сестрица, скажи - как звали того, последнего разбойника? Который не попал на небо...
- Цазик, - так в легенде говорится.
- А где же он теперь?

Нахмурившись как можно строже, я выразительно посмотрела на неё:
- Всё скитается с тех пор по здешним лесам, поджидает в засаде нас с тобой; и нам точно несдобровать, если ты сейчас же не прибавишь шагу!

* * *

Но Дел благ, - мы всё же добрались невредимыми до каменного домика с двускатной кровлей, высотой в человеческий рост, почти полностью укрытого огромной сосной с дуплом, росшей у входа. Это был местный къулли - приют для пастухов, охотников и странников, запоздавших в дороге.

Я со вздохом облегчения повесила свою поясную сумочку на толстый сук дерева, чья густая тяжёлая крона завешивала крышу, и сотворила краткую молитву тарамам:
- Святые хранители, не оставьте милостью нас, под сень вашу пришедших...

Любопытный носик Чегарди просунулся в дверной проём. Раскинув руки, она покружилась, повертела головой по сторонам, нетерпеливым движением сбросила немудрёную обувку у порога и проскочила внутрь:
- О, мне тут нравится!

Чегарди в полном восторге приземлилась на рысью шкуру перед очагом, обхватив колени:
- Тепло, сестрица... и до чего мягко, представляешь! Иди сюда!

Наощупь домик вполне оправдывал своё название – «гнездо для гостя»: стены и пол его были выстланы войлоком и звериными шкурами. В подобных дорожных гостиницах, по обычаю, oxoтники оставляли шкypы и poгa в дap духам, пoкpoвитeльcтвyющим в дороге. В холодные ночи путников спасал очаг.
Пламя в очаге ещё тлело, зола была горячей, - выходит, предыдущий гость покинул кров совсем недавно. У очага лежали трут и кресало. Я принялась заново раздувать огонь и ворошить поленья, посыпались искры...

Чегарди снова взвилась с места, обняв меня за шею, и зашептала мне на ухо:
- Ты хоть поняла, где мы оказались, сестрица?
- Нет, - удивилась я. – Я ведь прежде здесь не бывала. Скажи, если знаешь!
- Конечно, знаю! - уверенно сообщила девочка. – Я тоже здесь не бывала, - ну и что? Это ведь и так ясно: мы попали в жилище Дарц-нан. Вот - в очаге как раз три полена!.. А значит, тут же должна быть и неубывающая еда! Сейчас проверим.

(До чего забавный мне «тарам» попался, однако...)

Чегарди быстро осмотрела наше новое пристанище и обнаружила узелок с чем-то съедобным:
- Всё сходится, представь, сестрица!.. Погляди-ка – для нас остались саскал, сыр и соль! Давай разделим пополам!

По обычаю, если странник находил в гостевом домике oтдыx или ночлег, то он ocтaвлял чacть cвoих припасов тем, кто придёт после него. Нам досталось по толстой пресной лепёшке с необычными оттисками (лепёшка была чёрствой, твёрдой, как камень), и по куску совершенно ужасного овечьего сыра. Но выбирать не приходилось!

Чегарди, не успев прожевать свою долю, защебетала снова:
- Сестрица, а я всё думаю... зачем жрец просил принести ему лягушку?
- Так полагается - для выведения похитителя на чистую воду, - сегодня, похоже, мне выпала честь заменять Элгура не только у жертвенника! – Чтобы ты знала, лягушка – непростое животное. Она очищает воду, имя её употребляется в клятвах...
- Да, - кивнув, с чрезвычайно серьёзным видом подтвердила Чегарди, - об этом я слышала. Лягушку нельзя убивать. Я помню, бабушка Чавка как-то говорила: кто убьёт лягушку, у того падёт корова.
- Иногда образ лягушки может принимать сама Хи-нан...

Глаза Чегарди расширились, она зажала себе рот ладонью, чтобы не вскрикнуть.

- Лягушка – одно из лучших современных средств для лечения лихорадки, - невозмутимо продолжала я, радуясь, что могу перейти к любимой теме перед столь впечатлительной слушательницей. – Это непременно нужно знать - может в жизни пригодиться!.. А по поводу того, о чём ты меня спросила, - существует специальный обряд: закидывание лягушки в сыворотку. Если вор не захочет отвратить своего злодеяния, не признается в содеянном и не возвратит украденное, то он опухнет так же, как утопленная в сыворотке лягушка.
- Ооо... - Чегарди благоговейно воззрилась на меня. – Ты даже такое умеешь?!
- Это не так уж сложно проделать, - снисходительно улыбнулась я, - могу, кстати, и тебя научить! Всё очень просто: берём сосуд, наливаем в него пахтанье, погружаем туда обычную зелёную травяную лягушку и произносим заклинание! Слушай и повторяй за мной...
* * *

- Сестрица, - смутным голосом пробормотала Чегарди, уже не открывая глаз, - а что было в самом начале, когда Дел только-только сотворил наш мир?

Мы устроились на ночлег на той самой рысьей шкуре у очага. Головка девочки лежала на моём плече, а она, хотя и засыпала, не переставала задавать мне вопросы. Мой нежданный, такой милый и смешной «тарам»... У меня уже просто отваливался язык. Эх, какой всё же кропотливый труд – передавать знание!..

- В старые времена в горах у нас росло гигантское древо, корни которого уходили в нижний мир, а ветви - в верхний. С вершин этого древа спускалась сверкающая золотая цепь, словно мост между небом и землёй. В моменты раздоров и ссор, жители обращались к этой драгоценной связи, разрешая свои разногласия. Она никогда не колебалась, потому что не знал тогда никто во вселен­ной, что такое дуновение ветра. Весь мир ещё был благодатным. Люди жили в спокойствии. Изобилие окружало их на каждом шагу – леса были полны дичи, реки богаты рыбой, густая трава гордо поднималась ввысь, словно деревья, а земля была до того жирной, что, если сжать в руке горсть земли, из неё капало масло...

Сонная Чегарди, повернувшись на бок, зарылась в меня носом.
- А до этого? – раздалось её невнятное бормотание.
- А до этого не было на свете ничего, кроме неба и моря. В небе летал орёл, а в воде плавала рыба. Каждый день рыба всплывала наверх, а орёл спускался ближе к воде. И так пролетали дни, словно бесконечный пляж из песчинок времени, где лишь небо и море были верными свидетелями древней тайны. Они вели между собой беседы, и вот однажды орёл увидел, как посреди моря появлялась земля...
Орёл, величественно размахивая своими могучими крыльями, наблюдал за вечной пляскою волн, пытаясь разгадать зовущие шёпоты подводного царства. А воды, вдохновлённые своей бесконечной свободой, шептали рыбе загадочные истории далёких суш. И каждый раз, когда рыба взмывала к поверхности, её чешуя словно сияла от предвкушения: ведь она первой ощущала тайное приближение тверди, которая становилась всё более явной и реальной с каждым витком океанской волны. И вот, как в сказке, земля появилась посреди бескрайнего моря, словно родившись из объятий двух элементов. Орёл и рыба встретили этот момент с восторгом, их взгляды пересеклись, словно они чувствовали себя свидетелями самого рождения мира. Небо и воды, рыба и орёл, - все они были частичками этой новой земли, где началась новая глава их вечного разговора.
- А ещё раньше?..
- А ещё раньше, прежде всего остального на свете была Ана - пустота, никем не заселённая, пространство без конца и края, где рождаются азале и абаде – вечность без начала и вечность без конца... там висят наши с тобой звёзды, завёрнутые в души... вот мы летим к ним... держись крепче, упадёшь...

Чегарди обхватила меня обеими руками, и на этой минуте меня будто на гребне волны выплеснуло из сознания в другой мир...

Во сне видела я праздник в пещерном святилище Тамаша-ерды, о котором когда-то рассказывал мне Элгур. Хватаясь за медные кольца, приделанные к скале для облегчения подъёма, люди цепочкой взбирались по вырубленным в горе ступеням на крутую вершину, где, разгоняя тучи блеском лучей, сверкал ослепительный крест. На извилистой тропе, ведшей к древнему святилищу, туманными клубами, словно зыбкие призраки, из подземных глубин пробивались серные пары. На тех, кто осмеливался пройти путь, веяло с этих мрачных облаков предсказаниями и вещими видениями, отправляя богомольцев в волнующий мир неземной реальности.
Наставник предупредил, чтобы все вели себя как полагается, не разговаривали и соблюдали порядок. Сам он шёл впереди всех, за ним старательно и быстро карабкалась девочка с чёрными косичками, затем – мой приёмный отец Олхудзур, после - Марха и затем многие из знакомых мне жителей окрестных сёл, которых мы когда-то лечили вместе с Элгуром... Молящиеся, держась за одежду друг друга, образовали длинный ряд, а замыкала шествие я сама.

Когда же очередь дошла до меня, - я, к своему изумлению, обнаружила, что и ступени, и мои предшественники вдруг без следа исчезли, а мне предстояло подняться наверх одной, без чьей-либо помощи, держась лишь за две тоненькие золотистые нити из волос, сплетённых цепочками.

«Хоть бы плохенькую лестницу оставили мне!..» - промелькнула в моей голове мысль отчаяния, на которую тотчас же прозвучал неизреченный ответ:
- Это как раз и есть лестница, - твоя лестница. Ступени для неё ты должна сплести сама; если можешь – плети из трав. Ну же, что ты медлишь? Неужели это настолько труднее, чем плести крапиву?

И плела я, плела неисчислимые эти ступени - из виноградных лоз, лесных и полевых трав, связывая между собой перила лестницы, вплетала ароматы и листья, шелесты и чары... Бабочки и стрекозы вмиг дышащим живым покровом облепили лестницу, на глазах сами собой вырастали по ней цветы в уголках ступеней; и слышались над всем этим хитросплетением в высоте птичьи трели; там, на вершине, в самом конце лестницы, ждал меня... - я почти узнала, угадала его по светлому толчку в сердце – тот, кто приходил за мною уже в прежнем сновидении; он это был - Тамаш-ерда, опасный и прекрасный, смотрел на меня с улыбкой, ждал меня одну...

Сквозь сон я почувствовала, будто кто-то накрыл нас с Чегарди большой шкурой, одной на двоих. Шкура была немного тяжёлой, но зато тёплой, прогретой у пламени очага; словно живая, она копошилась, примащиваясь сверху, пробовала на зуб мою дуьтару, фыркала, мурлыкала и лизала мне руки и шею – ну, в точности как Циск!..»

ПРИМЕЧАНИЯ:

Хи-нана отвечала благодарностью на бережное отношение к воде, но могла мстить за неблаговидные поступки и наказывать человека, если он пачкал родники или реки. Разозлить её можно было небрежным отношением к воде. Человека, который позволял себе загрязнять воду, считали не совсем нормальным. Говорить у источников можно было только о хорошем, а клятву, данную у воды, страшились нарушать даже при острой необходимости.

мечх / мн. ч. мочхий (кист.) - троюродный брат

дешича (чеч.) - двоюродная тётя по отцу

Хьунсаг (чеч.) - «лесной человек». Хьунсаги - лесные духи, покровители леса и лесных зверей, обросшие шерстью существа мужского пола, злобные и коварные. Из груди хьунсага торчит костяной топор. Стремятся уничтожить каждого охотника, встретившегося с ними в лесу. Лесные звери, птицы, деревья, трава встают на защиту хьунсага. Хьунсаги подчинены Ялату - богу охоты и плодородия. По некоторым преданиям, их можно встретить в тёмное время суток на могилах или глухих местах.

лейдзизиг, мн. ч. лейдзизигиш (кист.) – подснежник (букв. – «снежный цветок»)

мачиш (кист.) - обувь

Села-Сата - в вайнахской мифологии дочь бога Селы и мёртвой орстхойской девушки. Провидица, наставница нартов, их мудрая советчица, богиня искусств и ремёсел, покровительствовавшая девушкам, невестам и всем видам женского рукоделия. Согласно преданиям, лицо её сияло красотой, как солнце. Могла принимать образ иволги.

Кхоьллинарг (чеч.) – Творец, Создатель всего сущего

кхийранаш (чеч.) - миры

Здесь игра слов: «б1ов» по-чеченски означает и «созвездие», и «боевая башня».

седаджейниш (чеч.) – «звёздные книги»

де1ехк (кист.) - гадальная печень

шекъанаш (чеч.) - чернила

Созвездие Малая Медведица в народных преданиях называется «Чухиевой шайкой» (Чухашч1ер - кист.), а Полярная звезда – «чашей», точнее, «посудиной» или «лоханью» (Гуьй – кист.)

Джоьр-баба (кист.), Жер-баба (чеч.) - в вайнахской мифологии персонаж в облике вещей старухи, дающей советы нартам. Мудрая и суровая женщина, накормившая досыта нарт-орстхойцев галушками и хлебом, приготовленными из очень малого количества муки, сохранившейся от времён, когда в мире существовала доьнен биеркат (благодать), и сообщившая им причину исчезновения этой благодати. Обитает вдали от человеческого жилья - в лесу, в горах; она добра, помогает герою (указывает путь к достижению цели, способствует его победе над врагами).

Къилб-соьд (кист.) – Полярная звезда (досл. – «Северная звезда»)

къулли (чеч.) - дорожная гостиница

хьаша б1аь (кист.) – гнездо для гостя

саскал (кист.) / сискал (чеч.) – чурек, кукурузный хлеб

пхьид морзечу еллар (чеч.)
Боязнь перед этим магическим средством была столь велика, что она нередко достигала своей цели - похититель или возвращал украденное, или чаще, незаметно подбрасывал его потерпевшему, как только узнавал, что последний решил прибегнуть к такому средству. Вплоть до сегодняш­него дня к подобным видам магии прибегают при по­тери какой-либо ценной вещи или денег.

ЛЕЙТМОТИВ (В СТИХАХ)

- Ты слышишь голос мой, - сердце мне открой!
- Пой мне, соловей, пой ночной порой!
Мой сон -
Златая средь ветвей
Лестница блестит;
Сама ступени к ней
Должна сплести...

- Наяву, иль в бреду, иль в вещем сне -
Узнай меня, явись ко мне!
Та тропа в ночь светла, путь найдёшь свой ты, -
Луна взошла, и ждут цветы...

- Это я, я лечу, чтоб помочь в беде,
На зов к лучу, к своей звезде! -
Может быть, я найду этот тёплый свет,
Где есть любовь, где смерти нет?.. -

Мы были должны в те дни весны
Однажды встретиться:
Души сплетены лозой любви
Во всех мирах...

- Послушай соловья, светлая звезда!
Ты мечта моя, что так долго ждал
И жду... -
И вновь среди ветвей
Лестница блестит;
И лишь к звезде моей
Сердце летит...

О душа, ты приди - в милосердный час
Тот день найдёт под солнцем нас.
Будет сад, будет свет, чистая река -
Приди, я здесь, судьба близка...

- Подожди, я в пути, я стремлюсь на свет;
Там есть любовь, там страха нет!
Я пою, я зову, я сама пришла,
Я в небесах свечу зажгла.

Я так рождена, - предречена
С тобою встреча мне,
Чтобы вечно жить в твоей любви,
В твоей мечте...

- Ты помнишь песнь мою, что я пел средь скал.
В том лесном краю я тебя искал... -
Пусть вновь
Я буду сердцем с ней -
Чистою весной,
Открыт в душе моей
Родник лесной...

Я прошу, ты приди в безнадёжной тьме,
В печали час спеши ко мне!
Смерть крепка, боль горька, но любовь сильней.
Горит звезда, - иди за ней!

- Ты моя свеча в звёздной вышине.
Я здесь, люблю, ты нужен мне!
Позови, я взойду в этот горний свет, -
Там есть любовь, страданий нет!

Мы так рождены, - обречены,
Скитаясь, встретиться;
Души сплетены лозой любви
На всех путях...

- У бездны на краю, клятвенный мой брат,
Трепеща, стою, - нет пути назад! -
Прости
Мне все мгновенья лет, что томили кровь...
Уже сомнений нет, - только любовь.

- О душа, ты слезу не роняй из глаз -
Разбит хрусталь, но твёрд алмаз.
Видишь ты: мир лежит в бесконечном зле, -
Наш свет горит, светя во мгле!

С мотыльком на груди в предрассветный хлад
С небес сойди в наш дивный сад...
Пусть в блаженных мирах луч откроет дверь -
Лети ко мне, я жду, ты верь!

Мы так рождены, - так суждены
Друг другу в вечности;
Души сплетены лозой любви
Во всех мирах...

- Под солнцем золотым биться с тьмой пришлось
Именем твоих солнечных волос, -
Пусть так, -
Хоть сам я в темноте,
Но тебя веду;
И на ступенях тех
Я тебя жду...

Я приду, если ты меня ждёшь всегда,
Сестра души, небес звезда;
Я пою, если ты сердцу льёшь в ответ
Твою любовь, твой добрый свет!

- О мой князь, прилетай за мной в смертный час,
Чтоб мой огонь во тьме не гас.
Я тебя отыщу посреди теней.
Любовь светла - лети за ней!

Мы осуждены за дни весны
С попыткой вечности, -
Освобождены рукой Любви,
Самой Любви...

- Я за плечом стою - грустно смотришь вдаль...
Той весной в раю я так долго ждал!.. -
Усни, -
Там, на вершинах гор,
Я тебя всё жду,
И я твою с тех пор
Храню звезду... -

Я прошу в первый раз – возвратись домой!
Настал тот час заветный мой, -
Я тебя сквозь века, сквозь миры зову,
Ведь я люблю, пою, живу!

- Я клянусь, для меня нерушим обет, -
Сама Любовь вела к тебе.
Мы с тобой улетим в Невечерний Свет.
Здесь Бог Живой, здесь смерти нет!

Мы так рождены, - сотворены,
Чтоб снова встретиться, -
Мы воскрешены, ведь сплетены
Лозой любви...

Глава 6
СЕРЕБРЯНЫЙ ЗНАК ЗАВЕТА

«Циск осторожно скрёб моёплечо когтистой лапой, усердно распевая во весь голос.

Наощупь я протянула руку – она была немедленно облизана. Вторая рука по-прежнему сжимала дуьтару... Кажется, вечером я хотела подобрать мотив колыбельной для Чегарди, да так и уснула, не выпуская из рук свирели...

«Так... сейчас я дома, у наставника, - через прикосновения кота реальность уже возвращалась ко мне, хотя ресницы всё не хотели подниматься, - а что же та девочка, с которой мы шли одним путём и от которой светильником горит сердце, - она лишь привиделась мне?.. – о, это ведь был мой тарам!.. вот каков он, оказывается... А говорят, будто тарам похож на хранимого им человека, - но тогда получается... что и я такая же смешная, как она?!.»

- Сестрица, вставай же! Что тут творится, ты только погляди!

(Снова её голос... значит, это не сновидение?! Алелой!.. Но как здесь очутился Циск?.. - он ведь остался в хижине Элгура!)

Я села и провела рукой по туманящимся глазам, оттеснив прочь дремотную пелену.

Первый бледно-золотистый луч скользил вместе с ранней свежестью в дверной проём, и уже слышно было, как снаружи наперебой щебечут, словно оживлённо споря о чём-то, на весенних ветвях птицы. Лес вовсю наполнялся непрерывным движением новой жизни.

Вместошкуры или одеяла, я и в самом деле оказалась накрыта... пушистым телом огромногозверя, который то потягивался, то бил хвостом, то, без малейшего чувства виныза своеволие, с уморительными ужимками тёрся об меня круглой своей головой.

(«Пришёл сюда по следу, разыскал нас по запаху!» - догадалась я.)

Потешная Чегарди, сновавшая по гостевому домику, с радостным восклицаниемкинулась мне на шею, обнимая одновременно и меня, и кота...

Значит, мне одновременно даровано всё, здесь и сразу, - и всё это истинно: и приютившийнас къулли, и дорогой, неповторимый котище - и моя маленькая, в звёздах мнеобещанная сестра!

Но пора уже было спускаться к реке - умыться и привести себя в порядок, к томуже охапку подсушенных за ночь цветов и лекарственных трав необходимо былочем-то перевязать, чтобы удобнее было нести их в дороге. Иногда, появляясь взамке, я делюсь припасёнными растениями с расторопной Хассой, женой садовника Хоси,- всё не с пустыми руками в гости приду... На такой случай как раз и пригодилисьбы нитки из моей сумки!
Итак, мы вышли из дорожной гостиницы и осмотрелись по сторонам. Игра теней и света, проникавшего сквозьлистья деревьев, создавала редкостные узоры на лесном мху. Зелень вокруг мягко светилась в лучах раннегоутра...

От расстилавшейся перед нашими глазами картины захватывало дух. Величественныегоры напротив бесконечно тянулись в небо. Солнце выходило из-за них, наполняявсё вокруг тёплым сиянием, и восход постепенно окрашивал тёмно-синее полотно небав оранжевые, розовые и голубые тона. Невозможно было находиться здесь и не ощутитьблагодарного смирения перед красотой природы. Я чувствовала, что являюсь лишьмалой частью чего-то гораздо более великого, чем я сама...
В свежем до хруста горном воздухе, как звонкие ручейки, изливались на землюсладкие трели – там, в прозрачной вышине, раскинутыми крылышками вился круг закругом маленький героический жаворонок. Восходя в небеса в порыве счастья,устремилась следом за ним и моя душа...
Снизу, от берега, слышался шум воды, бившейся о камни.

Циск, похоже, решил не нарушать веками сложившегося адата путников, украсивпорог къулли свежей обезглавленной тушкой куропатки, - в дар следующим гостям, надополагать! Рядом покоился обглоданный клюв.
Громадный кот придирчиво обнюхал свой натюрморт, остался в целом доволен идеей итеперь усиленно требовал похвалы, мурлыча и прижимаясь к моему колену то одним,то другим ухом.
Смеясь, я наклонилась погладить его – и замерла: средь нежных глянцевыхлисточков на кусте держидерева, росшем вплотную к стене домика, сидела, красуясьв блестящих каплях росы, птица... - в ладонь величиной!

Жаворонок. Серебряный.

- ...Сестрица! Беда-то какая! Сумка пропала твоя!
Я не сразу обратила внимание на крики Чегарди... Всё стояла, смущённо улыбаясь, исозерцала неведомую птицу. Откуда могла она попасть сюда?

Пульс заколотился в висках скорыми толчками, - откуда ни возьмись, сорвались маленькиебелые молнии, быстрыми тонкими штрихами намертво прочертили жилы и сокрылись,проникая в тёмную глубину, - как если бы вдруг горным речкам вздумалось пойти вспятьи устремиться по скалам вверх...

«Это же он, он мне оставил!.. - совершенно определённо осознала я, –знаком, залогом, - чтобы я несомневалась больше!.. это он на самом деле является мне, уже второй раз;теперь я в точности вспомнила сон, снова пронизавший меня и радостью, истрахом... - ах, возможно ли?! О меткие, коротенькие стрелы, –кто пропитал вас горечью яда? – и теперь он так и будет подступать к сердцу?! -да, наверное; но, вкусив вашего зелья, я уже не хочу назад. Жидкое пламя вкрови, идущее, как сок по стволу дерева, приносит боль... - а вместе с нею несёти жизнь!»

Медленно-медленно, стараясь не зацепиться за колючки и не спугнуть волшебство –обеими руками, кончиками бережных пальцев взяла я фибулу за краешки и сняла еёс куста...
Я держала жаворонка в своих ладонях и тихонько дула на него. Прохладные крылья постепенноокутывала лёгкая дымка - словно пар, курящийся над вершинами гор...

- Постой, сестрица! Что это у тебя такое? – подлетевшая вплотную Чегардисмотрела на меня округлившимися глазами. Я бережно прижала птицу к груди,накрыв ладонью.
- Айя! Покажи мне!.. а можно потрогать?

Со вздохом, как бы нехотя, я показала ей свою нежданную находку – чтобы тут жеснова её поспешно спрятать:
- Это секрет... Послушай, Чегарди, я не могу дать это тебе. Посмотреть можешь, нотолько из моих рук.

Чегарди возмущённо уставилась на меня:
- Разве мы не сёстры? Как скоро ты всё забыла!.. – укорила меня она.
- Понимаешь, это же не просто вещь, как прочие, - пыталась я объяснитьнесмышлёной девочке то, чего сама ещё до конца не постигала, - это тайный знакзавета... обещание...

Чегарди озарила меня восхищённым взором:
- Надо же, - тайный знак! Обещание... а от кого?!
- Ар дац, дер дац, -произнесла я нараспев, - это же нельзя называть вслух!.. – и словно онемела.

Я ведь погибну, если с моих уст сорвётся чудесное имя! Тонкие-тонкие, словнопаутинка, нити тянулись теперь от неба до моей души, пронзая её насквозь... казалось,самый воздух, который я вдыхала, крапивой обжигал лёгкие. Жребий камнем падаетс небес; это сродни приговору. Я наконец испытаю сама, как совершается то, очём рассказывал мне наставник, и на меня снизойдёт благодать. Теперь-то и язнаю, что значит быть избранницей божества!

- Чегарди, - решилась я наконец, - это промыслительный дар. Я должна тебесказать, – сегодня, в эту ночь... нас посетили духи!!!

Чегарди испустила вопль священного ужаса; в моё же сердце снизошёл блаженныймир.

- Не надо волноваться, - успокаивала я девочку, обнимая её за плечи, - сумка исчезла?– всё правильно, это значит, что мы не забыты небесами. Я же говорила тебе – такпредначертано. Боги всё уже решили и принесли свой замысел в нашу жизнь заранее!

Чегарди, изумлённая явным знамением свыше, охотно пожертвовала для связки травленту со своей косички; собиралась вынуть затем и вторую, но я остановила её,сказав, что хватит и одной.

* * *

Река сверкала в лучах. Освежившись у воды, мы приветствовали солнце молитвой:
- Дели-Малх,даруй нам благодать свою!

Едва успели мы подняться с колен, девочка немедленно задалавопрос:
- Сестрица, а для чего Дел сотворил солнце?
- Солнце – это небесный пастух, - терпеливо начала объяснять я, - он выходит сранней зарей и пасёт стада облаков по небосводу, а вечером загоняет их обратнов стойло. Вот Элгур как-то говорил, что братья Адай и Маштай приглашали его провестиу них обряд в одном из дальних сёл... Там на окраине выложен круг из огромныхкамней, а в центре его стоит высокий каменный столб. Как бы ты думала, что этотакое? – с лукавой улыбкой я ждала ответа.
- Не знаю... - Чегарди растерянно помотала головой. Косички опять резвымизмейками затанцевали взад-вперёд, - одна уже начинала расплетаться...
- Так вот, этот камень - одновременно и алтарь главного святилища, и стрелка солнечных часов! -заявила я торжествующе. - По ним определяют время. Следить за движением самогосветила нельзя, чтобы не оскорбить божественного Хало, но можно наблюдать заего тенью на земле, ведь тень солнца – тоже его ипостась.
- А почему бы нам не сходить в это село сейчас?! – Чегарди всплеснула руками и тутже выронила охапку трав.
- Во-первых, это далеко, - наставительно произнесла я, - а во-вторых, сейчас нашпуть лежит в замок. Нас Марха ждёт...

Чегарди тяжело вздохнула, смиряясь с неизбежностью, и принялась подбирать упавшиерастения, но её тут же осенила новая свежая мысль.

- А что будет с нами, если не станет солнца? – мой любознательный «тарам»нещадно палил меня чёрными лучами своих глаз.
- Тогда солнечное тепло нам будет добывать небесный орёл, как это было в давниевремена... Запомни: солнца нет только в Эле, подземном мире. Там всегда холодно итемно!

Урок об устройстве вселенной пришлось прервать, поскольку востроглазая и быстроногаяЧегарди заметила мою дорожную сумку, лежащую неподалёку на траве, и, громкооповестив меня об этом, бросилась к ней, а следом рванулся и Циск. Сумка оказаласьпустой!
Но пропавшие вещи постепенно обнаружились – и мои швейные принадлежности, и,конечно, самое главное сокровище – письмо Мархи! Всё это было в беспорядке разметанопо зарослям невдалеке... Девочка недоуменно воззрилась на меня в ожиданииобъяснений.

Улыбаясь, я развела руками:
- Видишь, - всё наше отыскалось и к нам же возвратилось, а ты напрасно переживала!

Недоставало лишь деревянного гребня и расписного кувшинчика, но меня это не обескуражило.Боги ведь лучше знают, как распорядиться судьбою странников!

(«Зато теперь со мною птица, моя птица, - пело всё у меня внутри, - вокруг всё такиемелочи, не стоящие внимания, - люди не могут понять, насколько это несерьёзно..а у меня - дивная птица; и никому я её не отдам, и будет теперь она хранить менявечно. Это Тамаш-ерда, чудесный и гибельный, – он положил на мнесвою печать, он оставил залог... Теперь-то я знаю - он думал обо мне, онпомнит, он опять придёт за мною и снова отыщет меня!..)

Чегарди вприпрыжку бежала впереди и беспрестаннострекотала что-то своё, болтая попеременно то со мной, то с Циском!
Она и кот, похоже, нашли полное взаимопонимание и весело носились по зелёнымхолмам за мотыльками; спугнули между делом молодого оленя, чутко дремавшего вгустой траве на склоне, - бедняга прянул и стрелой понёсся прочь, почти некасаясь земли. Циск намеревался было преследовать жертву, ради одного лишь охотничьегоинстинкта, но тут его, окликнув, отвлекла Чегарди, и они вновь принялисьгоняться друг за другом.

Я же иглой чудо-птицы сколола края своего платка и время от времени, тайком отмаленькой попутчицы, едва касаясь, исподтишка гладила серебряные перья...

Тем временем приблизились мы к кошун-б1ов- сторожевой башне, увенчанной открытой площадкой меж четырёх зубцов по углам. Башенныестражи несли здесь службу день и ночь, охраняя склепы отковарных соседей, которыемогли, воспользовавшись случаем, осквернить святыни и могилы чужих предков,умышленно причиняя им оскорбления. Временами случалось даже, что похитителиуносили из склепов останки усопших и затем требовали выкуп за тело у их отчаявшихся родственников, стремясь сполнаотомстить врагам за все обиды, которые были им нанесены.

- Доброго пути вам! – раздались весёлые голоса сверху.

Подняв голову, я заметила на башенной кровле двух стражей, приветственно нам махавших,и узнала Сея и Лога – братьев моей подруги Масар. Почти соседи, - правда, теперья редко бываю здесь...
Ах... это ведь уже и Эрдзие-Бе близко, - следует отослать Циска восвояси, не тоон вот-вот увяжется за нами и в замок!

- Циск! Ты ведь знаешь, что дальше тебе нельзя, - обратилась
я к коту. – Иди сюда, мой славный, я тебя ещё почешу под шейкой, и давайпрощаться.

Тот же расставаться не собирался. Наоборот, улёгся на бок у моих ног посредидороги и с великим искусством ударился в кошачьи капризы.

- Ну почему, сестрица? Пусть бы он шёл с нами! – попробовала было заступитьсяза мохнатого дружка Чегарди, но тут я проявила твёрдость и настояла на том,чтобы Циск всё-таки нас покинул:
- В замке ему совсем не место, очень уж он становится крупным; да и нехорошо учителянадолго одного оставлять. – Слышишь, Циск? Иди домой, жди нас там!

Кот, явно расстроенный (не меньше, чем Чегарди!), очень медленно поплёлся потропе назад.
Он невероятно мил; но, по правде говоря, я сомневаюсь, что в Эрдзие-Бе оценят егосклонность к сезонной линьке, размеры и манеры. У меня нет желания ни напугать кроткуюи чувствительную госпожу Тийну, ни дождаться, пока небрежная ручка Мархи дёрнеткота за хвост или усы, вводя брата меньшего, так сказать, в искушение кровноймести... Да к тому же, в лесу зверь живёт охотой, а в замке, пожалуй, к немупришлось бы личного повара приставить!

- ...Сестрица, сестрица! Отчего ты молчишь?! – Чегарди настойчиво дёргала меня закрай рукава.

Я внезапно очнулась от своих мечтаний - словно из облака выплыла.

- Ты меня не слушаешь? – Чегарди смешно нахмурилась и надула губки. – Я ужетретий раз подряд тебя спрашиваю!

Да уж, тарам мой строг, не хуже жреца во время занятий!.. Придётся бытьвнимательней, чтобы глазастая девчонка не заметила моих уловок с неотмирнойптицей!

- Что же ты хотела знать?
- Вот - что это? – Чегарди указала рукой на мозаику, украшавшую стену башнимежду последними этажами. Посерому фону там была выложена более светлыми камнями человеческая фигура с расставленныминогами и руками, распростёртыми в стороны. В одной из рук было изображенокопьё.
- Должно быть, это делали керистиш,- предположила я. – Наставник говорил, что некоторые из здешних жителей теперь придерживаютсяновой веры. Это их солнечный ерда... кажется, он называется Йортие... - я попыталась припомнитьо нём что-то ещё: - Он настоящий къоьнах: победил сармака иосвободил княжескую дочь.

(Ах, как узнать бы, - а для меня Тамаш когда-нибудь решился бы наподвиг?! - О, боги мои, что за странные мысли иногда рождаются в голове...)

- Сестрица!!! Вот о чём ты думаешь?.. Скажи, отчего ваш замок зовётся Эрдзие-Бе?
- Давным-давно, - начала я рассказ, - из-за суровых гор, что отделяют нас от Картлойн-мохк,прилетал в Мелхисту огромный, словно грозовая туча, орёл. С его приходом в нашиземли принёсся ужас - он уносил людей в небесные дали, как ветер уносит пыль;легко мог похитить и двух человек сразу... Даже два сильных мелхистинских нарта,о которых я сегодня расскажу, могли одолеть его только вместе. Имена их былиМейра и Буолат.

Чегарди внимала мне, раскрыв рот и боясь проронить лишнее слово.
- Тот орёл был невероятно могучим созданием, а его когти и клюв, выкованные изжелеза, впечатляли всех, кто встречал его, - продолжала я. - Нарты смоглиокружить орла с двух сторон, исколоть его своими саблями, сорвать с негогрозные когти и отрубить клюв. Но перед этим орёл напал в последний раз, успев клюнутьБуолата в затылок. После мощного удара железного клюва голову Буолата пронзилаострая боль, и вскоре сошёл он в нижний мир. Мейра же выбрал в Мелхисте самыйлучший горный склон, который только можно было найти, и на вершине его зарылорлиные трофеи. Над ними велел он построить маьлх-каш,в котором положил тело своего соратника, и завещал, что, когда придёт и его час,его собственное тело должно быть похоронено на этой святой земле рядом с егодорогим другом. Там остались они навечно вместе, как друзья и братья, несмотряна жестокость той битвы...

- Между ними, наверно, было клятвенное братство? – угадала Чегарди, - точь-в-точькак у нас с тобой?!
(Надо же... не иначе как моего «тарама» тоже влекут к себе нартовскиеподвиги?!. Ну, с нею не соскучишься!)

Я кивнула и продолжала:
- Род Летающего по небу, по преданию, произошёл от потомков Мейры, и впамять о том событии замок, стоящий на железных когтях и клюве орла, назван «Орлинымгнездом», и с тех пор в семье принято давать мальчикам орлиное имя. Вот у самогоОлхудзура два брата, и их имена Биркаи Гирга,а моего брата назвали Леча...

А вот и два сланцевых селингав человеческий рост! Мы стояли возле входа в местный «городок мёртвых».

- Возле могильника Буолата людизатем основали село Цайн-Пхьеду; стали они селиться там и устраиватьзахоронения поблизости, ибо место это непростое: орёл – птица Села;случалось, что и сам Сел являлся народу в облике орлином... Сейчас мы с тобой находимся именно здесь. Оносчитается святым, и даже в непогоду освещено солнцем.Каждый мелхисчитает за честь перейти в бухара доьние черезсвященную Цайн-Пхьеду, ведь отсюда душа покойного обязательно попадёт в верхниймир, к свету и солнцу, и будет счастлива там.

Девочка с трепетом подняла глаза к небу, будто хотела убедиться, не парит линад нами священный орёл. – Но... в самом деле, так и есть! Вот он уж облетел наспо кругу и скрылся из глаз...
- Он что, наблюдает за нами?! – воскликнула потрясённая Чегарди.
- Подумаешь, что здесь такого - наблюдает? Он же нас с тобой оберегает! Как те башенныестражи, - спокойно пояснила я.

На Чегарди этот случай произвёл такое впечатление, что она мгновенно умолкла, и,сколь это ни удивительно, до самого конца пути я больше не услышала от названойсестрицы ни звука, и смогла предаваться сладким среброкрылым мечтам всё товремя, что мы брели к югу от некрополя вдоль примыкающей к башне высокой стены...За этойстеной и находилась крепость-аул Цайн-Пхьеда - родовое село Летающегопо небу.

С крепостных стен послышался резкий звук сигнальных ма1иш, - тотчас же стражараспахнула створы, и, стройными рядами по четверо, из ворот Цайн-Пхьеды выехалишестьдесят вооружённых копьями и щитами конников в блистающих под солнцем бронзовыхшлемах и латах, на совершенно одинаковых серых конях, – личная гвардия эл Олхудзура,которая считалась образцовой, лучшей во всей стране.

Именно у нас, в Мелхисте, у подножия горы Селин-лам, вущелье, где стремительные воды Орги сформировалиширокую дельту, ежегодно сходилось на смотробщечеченское войско. Всеобщий сбор мужчин-воиновобъявлялся внезапно, чаще всего под покровом ночи, и тот, кто приходилпоследним, подвергался жестокому наказанию – его сбрасывали со скалы. Таким образомиспытывали военную дисциплину и готовность чеченских воинов к защите своейродины.
Там же, в двух башнях горы Селин-лам, проводились и заседания Мехкан-Кхиела –собрания старейшин всех тейпов, ккоторому обращались горцы, стремящиеся найти справедливость в спорных вопросах.Решенияэтого совета, по словам наставника, уступали лишь вердикту Дайн-Кхиела –Высшего Совета майстинских мудрецов, в число которых входил и сам Элгур...

Вдосталь налюбовавшись и всадниками, и лошадьми, мы с Чегардипроскользнули во внешние ворота, поспешно следуя по единственной узкой улице черезвесь аул в пхьакоч, к воротам внутренним, открывавшим входво двор крепости. Цайн-Пхьеда, -своего рода остров, окружённый ледяной рекой, - была надёжно защищена: с обеихсторон её омывали бурные воды двух сливающихся на юге рек, Чанти-Орг и Меши-хи,а на неприступных скалах вокруг этого природного бастиона рос густой, дремучийлес. Замок Эрдзие-Бе, находившийся на окраине, в юго-восточной части села, гордовозвышался над крутым обрывом, словно бдительный страж.

По периметру замкового двора были выстроены три жилые башни, соединённые междусобою внутренними переходами и оснащённые бойницами и защитнымибалкончиками-машикулями. У самого основания сооружения эти имели четырёхугольнуюформу, постепенно сужавшуюся к верхней части. Камни, из которых были сложены г1алниш, были испещренымножеством мистических изображений солярных крестов, свастик, спиралей и человеческихрук. Эти магические символы должны были хранить башни и живущих в них от врагови сил тьмы. Не обошлось здесь также и без орлиной головы, символизировавшейкняжеский дом. Углы крыши были украшены оленьими рогами: олень, как родовой тотем Бетты,первой жены Олхудзура, по праву покровительствовал и детям её - Лече и Седе. Чтокасается госпожи Тийны, то она собственной тамги изначально не имела, о чём непринято было упоминать вслух при Летающем по небу...

Мы с Чегарди скорым шагом шли по дорожке, вымощенной сланцевой плиткой,через большой двор. Внутри замкового двора, обнесённого каменным забором, располагалисьмельница, кузница и другие г1ишлуоши каменныеукрепления.
В главной башне проём одной из комнат второгояруса выходил на плоскую крышу, где имелось подобие балкона - площадка, окаймлённаянизкой стеной. Там, несмотря на ранний час, беспокойно металась, заламывая руки,фигурка в нарядном бирюзовом платье. То и дело боязливо озираясь, онанетерпеливо и пристально всматривалась вдаль...

О нет! - несколько секунд – и слышится возглас; и вот уже Марха стремглавмчится к нам вниз по внешней лестнице, каждый миг рискуя зацепиться краем одеждыза ступени и упасть...

Ааа... деллахь!Держите меня, сейчас сама я упаду, - это дитя суетного мира, она... нет, нет, мнене кажется, - она выщипала брови!!!»

ПРИМЕЧАНИЯ:

Игра слов: сакх (чеч.) – стрела, а также - жила, кровеносный сосуд.

«Ар дац, дер дац» (т. е. «Не буду говорить, не буду делать») - древнее сакральное выражение, используемое на празднествах в честь Тамаша-ерды.

Дели-Малх (чеч.) - Божье Солнце

Кошун-б1ов (чеч.) - Башня могильников

керистиш (кист.) - христиане

Йоьрда, Йоьртие, Жоьрдие, Гоьрга – так вайнахи называли святого великомученика Георгия, который был очень почитаем на Кавказе и отождествлялся с древним богом Солнца

къоьнах (кист.) – молодец, достойный человек, настоящий мужчина, рыцарь

Картлойн-мохк (чеч.) - Грузия

Маьлх-каш / мн. ч. маьлхан-кешнийш (кист.) - солнечный могильник, прямоугольная постройка в виде домика, выложенного из камней, на известковом растворе. В доисламскую эпоху чеченцы хоронили умершего в надземном склепе, так как похоронить в земле означало оставить его на том свете без крова.

Биркъа (чеч.) – беркут

Г1ирг1а (чеч.) – кобчик

Леча (чеч.) – сокол, сапсан

Селинги, или ц1ув (чеч.) – своеобразные вместилища духов-покровителей живых и мёртвых, языческие святилища в честь солнца (или, возможно, памятники людям, погибшим от молнии), стоявшие при входе в селение Цой-Педе. Представляли собой два четырёхугольных столпа в человеческий рост, особо устроенные из камня на возвышенных местах, близ могильников. Верх столпа был слегка закруглён, а по краям, в виде уступчика, были вставлены шиферные плиты. Один из них был высотой 2,6 м, другой -1,45 м. По верованиям вайнахов, селинги охраняли покой мёртвых и, кроме того, приносили счастье и благополучие живым. Возле них выполнялись разного рода культовые ритуалы и приносились в жертву животные. У подножия столпа с восточной стороны была сделана ма­ленькая ниша, в которую молящийся ставил зажжённую воско­вую или смоляную свечу и, став на колени, клал туда же свою голову. Поклонение совершалось по ночам и заключалось во вкладывании головы в нишу. Отправляясь в путь, помолившись у селингов, путник уходил вдаль с надеждой, что он вернётся домой и снова склонится у этих же селингов, поблагодарит их за счастливое возвращение.

мелхи (кист.) / маьлхи (чеч.) - от «маьлх-ий» («дети Солнца») – житель области Мелхиста (в разных источниках - мялхи, мелхинец, мелхистинец, кистин, кист)

ма1, мн. ч. ма1иш (кист.) - рожок, горн из бычьего рога, с шестью игровыми отверстиями и двойной тростью, отличавшийся сильным звуком

пхьакоч (кист.) - возвышенная, верхняя часть села в горной местности

г1алниш (кист.) – жилые башни

г1ишлуо, мн. ч. г1ишлуош (кист.) – надворные хозяйственные постройки

Деллахь! (мелх.) – "Боже мой!"

Глава 7
МОЯ СЕСТРА И ПРОСТЫЕ СМЕРТНЫЕ

«Брови сдвинув, мимолётный грозный взгляд на Чегарди кинув и эффектную позу приняв, Марха оценивающе присмотрелась ко мне и со снисходительной улыбкой удостоила своих объятий... Затем тут же опасливо оглянулась назад, на стены башни, и вполголоса приказала не терять времени и следовать за ней, соблюдая тишину.

Вскарабкавшись по узкой деревянной лестнице и пройдя через балконную площадку вслед за Мархой, мы очутились сразу на втором, женском этаже замка. Потолки были закопчены дымом и лоснились; комната Мархи, довольно тёмная, освещалась благодаря балконному проёму, а также с помощью къуьды – медного светильника в форме ковша с носиком, через который был пропущен шерстяной фитиль, окунутый в расплавленное топлёное масло. Пол был устелен коврами; коврами же были покрыты деревянная кровать на высоких ножках и большие сундуки с богатой резьбой, наполненные нарядами и украшениями Мархи; вдоль стен стояли две низкие резные лавки и в стенных нишах, на ремешках, вдетых в просверленные дырочки, хранилось множество медной и оловянной посуды.

- Ну наконец-то догадались вспомнить обо мне! – напустилась на нас Марха. – Я столько вас жду, а вы только теперь изволили явиться. Что хитрая прислуга только и ищет случая, как бы лишний день пробездельничать, я давно поняла, - не сметь оправдываться, негодница, ступай на кухню; подашь нам с сестрой воды, сладостей и ягод с фруктами. Сейчас мне недосуг тебя наказывать, твоим воспитанием я займусь позже – у меня есть дела поважнее.

Чегарди унеслась, как вихрь.

- Но тебя, Мелх-Азни, я просто не узнаю, - разве можно заставлять сестру так мучиться? Чему там твой жрец тебя учит, раз ты можешь так со мной поступать?!

В первое мгновение я даже слегка опешила под таким натиском:
- Марха, послушай, вообще-то путь был неблизкий, тем более и идти нам пришлось пешком...
- Конечно! – понеслась яростная отповедь. – Должна же я была принять меры для того, чтобы отец прежде времени ни о чём не узнал? Видишь, - я вынуждена всё предусматривать, заранее продумывать детали, - и одна за всех, заметь, ведь мне никто и никогда не помогает. Я сильно сглупила бы, послав за тобой арбу. Без ведома отца мне это нипочём не удалось бы сделать, и пришлось бы ещё как-то объяснять ему твоё появление здесь!

Я чуть не лишилась дара речи:
- Ты хочешь сказать, что теперь мне, находясь в замке, нужно ещё и скрываться от отца?!
- Вот именно! Как долго до тебя доходит иной раз!.. (Сестра зевнула, прикрыв рот ладошкой). Ну, и где же вы прохлаждались, пока я глаз не смыкала ночь напролёт? – Марха, подбоченившись, в упор взирала на меня. – По моим расчётам, вы должны были прийти вчера вечером!
- Останавливались на ночлег в охотничьем домике, - призналась я.
- Вот и всё, - развела руками Марха, - об этом-то я и говорю! Ты, Мелх-Азни, всегда думаешь только о себе. Не было никакой причины вам там останавливаться и даром тратить время – шли бы да шли себе, что вам за беда; чуть за полночь уже были бы здесь. Просто лениться поменьше надо!

Внезапно Марха засияла улыбкой, показав ямочки на щеках:
- Но я прощаю тебя, ибо что с тебя взять?.. Я знаю, что должна терпеливо сносить все недостатки своих домашних, - и, с помощью богов, как-то управилась со всеми хлопотами сама! – как бы невзначай демонстрируя фасон откидного рукава, она плавно повела рукой в сторону настенных полок.

На полках были разложены: душистые мыла из смеси белой глины и благовонных трав; несколько зеркал в изящной оправе; железные туалетные щипчики; замысловатые костяные гребни для волос; головные уборы с височными подвесками; многовитковые бронзовые браслеты; бусы из сердолика, гагата, стекла, горного хрусталя, раковин, сурьмы, голубой стеклянной пасты...
Комната, наполненная множеством скляночек с притираниями, источала все возможные ароматы разом. Здесь можно было обнаружить полный арсенал орудий для сокрушения мужских сердец - миндальное масло, маковые и тюльпановые румяна, сурьму из жжёных грецких орехов, свежий творог для протирания зубов...

- Тебе удалось скупить всю палатку бродячего торговца? – поинтересовалась я. – Или ты решила превратить родительский дом во дворец восточной принцессы?

Первое предположение заметно задело Марху, но она тут же безмерно обрадовалась второму:
- Не правда ли? – подхватила она, - я развиваюсь, не отстаю от жизни... как некоторые; и следую урсалимской моде, - даже ты обратила внимание!

Урсалимской. Ооо... - Я отметила новое словечко в лексиконе сестрицы.

– Нам повезло, - продолжала Марха, - несмотря на твоё опоздание, у нас ещё есть время, потому что отец сейчас в отъезде, а мама – настоящий мушкарт: из неё умеючи можно какие угодно верёвки вить...
- А куда отец уехал? Случилось что-то?
- Ах, точно не знаю... Разбирать в соседнем селе какую-то историю, - кажется, межевой камень сдвинули... кто-то там кого-то убил, что ли... Какая-то ерунда, короче. Неужели ты думаешь, что меня занимают такие проблемы?

У меня от каждой фразы Мархи просто глаза лезли на лоб!

- Все в округе только и говорят, что об исключительном происшествии в замке, - осторожно начала я, - да ещё о каком: у гостя конь пропал. Наставник будет проводить обряд распознавания вора на сыворотке с лягушкой...
- Ох уж, дался вам всем этот конь! Носитесь тут с ним, будто с прошлогодним пучком овса! Сам найдётся как-нибудь! – беспечно махнула рукой сестра, поскорее переводя тему. - Давай лучше поговорим о более важных вещах. У меня подарок жениха пропал, а ты всё о каких-то конях да лягушках... Знаешь что? – пора взрослеть, Мелх-Азни!
- Пропало что? – поражённая, переспросила я.

Марха повторила...

- А что же он такое мог тебе подарить?!

Марха для виду картинно помолчала...

- Ну ладно, так уж и быть – любуйся, - сестра слегка откинула покрывало и повернулась ко мне вполоборота, демонстрируя прелестное ушко, а в нём серебряную серьгу с филигранью и сапфиром. - Милота, скажи?! А вторая-то исчезла, вообрази себе! Я просто с ног сбилась искать её за эти дни, служанки уже седьмой раз все уголки комнаты обшарили... По-хорошему, надо бы во всём замке поиски организовать, но ведь тогда родители узнают! Я потому тебя и вызвала – поворожить, чтобы серьга сама нашлась.
- Постой... это - подарок Мимы?! Он может позволить себе делать такие подарки?! Да он же верёвкой подпоясывается и обедает через два раза! – я начала прозревать. Мне внезапно стал понятен драматический тон её письма... Вот в чём дело – видимо, злосчастный чабан, чтобы преподнести Мархе достойный её дар, от безысходности кого-то ограбил!

Сестра смерила меня высокомерным взором:
- Какой Мима?
- Марха, - мягко начала я, - мне кажется, бессонная ночь не пошла тебе на пользу, - ты сегодня явно нездорова. Имена людей начинаешь забывать... Может быть, ты хочешь заново познакомиться с пастухом?
- Ничего подобного, – вспылила Марха, – это ты иди сама знакомиться с пастухами, если без них обойтись не можешь, а мне не смей навязывать их общество! Как ты могла упомянуть при мне это имя? Ну кто такой Мима, сама подумай! И кто вообще здесь сказал хоть слово о Миме?
- А о ком же тогда идёт речь? – я была совершенно сбита с толку.
- Разумеется, среди местных молодых людей тут не в кого влюбиться - это даже тебе понятно, - сухо заявила Марха, - а он на порядок выше всех местных парней, вместе взятых! Он – выдающийся человек, истинный джигит... да просто герой! Приятель самого Сонтаэлы...
- Чей... чей он приятель, скажи ещё раз?!

Я не удержалась и залилась смехом. Сонтаэлой звали тамошнего сельского дурачка! Грешно смеяться над убогими людьми... но я ведь не над ним... Я над сестрой...

Марха покраснела, метнув на меня убийственный взгляд:
- Язык подвёл, а ты и рада-радёшенька!.. Я сказала - побратим самого Саладина, а тебе - не знаю, что послышалось.
- Саладина?! Да ведь он...
- Вот именно, - торжествующе закончила Марха, - даже тебе хоть что-нибудь да известно о Саладине!

О Саладине мне и в самом деле нечто было известно, - например, то, что Саладин уже покинул наш мир лет пятьдесят тому назад. Я знала, что в истории Марха не сильна, но спорить с ней было бесполезно: ничего не докажешь. С трудом скрывая улыбку и боясь расплескать блаженство раньше срока, я бессовестно смаковала ни с чем не сравнимую сцену...

- Завидуй молча, - разрешила Марха с видом милостивого превосходства. – Надеюсь, теперь ты осознаёшь глубину пропасти между теми людьми, с которыми я знакомлюсь, и твоими пастухами? Да, всё так и есть: Саладин – великий полководец, султан урсалимский, а мой избранник – его друг.
- Да кто же он такой, твой избранник? Скажи наконец, не томи!

Она повернулась ко мне в профиль, прикрыв глаза длинными подкрашенными ресницами, прошлась по комнате, постояла немного у выхода на балкон, исподтишка наблюдая за мной, обернулась... Я терпеливо ждала. Сестре первой надоела игра в молчанку:
- Его зовут Джамболат, - осчастливила меня она.

* * *

Итак, сестрица моя приняла твёрдое решение проучить Миму как следует - и, похоже, поставив для него ловушку, сама попалась в новый капкан. Наломала-таки дров – и помогай нам Села-Сата, чтобы до родителей каким-то образом не дошли последствия истории...

- Поручить тебе кое-что хотела... забыла; столько хлопот: у нас ведь ещё и гость! - с важностью заявила мне Марха.
- Джамболат – это и есть ваш гость? – полюбопытствовала я.
- Да ну, что ты! Гостя этого с Джамболатом даже и сравнить нельзя. Так, меци один... друг отца. О чём бишь я... Ах, вот что: как только ваш лягушачий обряд закончится – придёшь ко мне снова; как раз и принесёшь сыворотку. Заранее припрячь половину - жрецу твоему остатка за глаза хватит. Тебе ведь не сложно!
- Зачем тебе вдруг понадобилась сыворотка? – удивилась я.
- Ты, Дикая Веточка, и вправду будто с неба свалилась. Волосы мыть, чтобы мягкими сделались, - зачем же ещё! – свысока пояснила та. - Хотя, конечно, о чём я, - где тебе в твоём кругу слышать о таких вещах! Я всё забываю, что ты у нас с самого детства - рабыня жреца.

Это что-то новое?!
Достаточно было этой вскользь, мимоходом брошенной реплики, чтобы я взвилась, как скакун, оскорблённый ударом хлыста:
- Думай хотя бы немного, что говоришь. Я не рабыня. Я свободнорождённая!

(На что, собственно, и рассчитывает всегда дражайшая сестрица. - Ведь сколько раз давала я себе слово не поддаваться на её умышленные подначки, - и вот снова...)

- Да-да, я именно об этом, - поджала сочные губки Марха, - ведь только одно и слышно от тебя: «мне не полагается», «наставник сказал», «наставник велел», «наставник запрещает»... Ты даже не представляешь, как мне тебя жаль! Но ты, разумеется, можешь отрицать очевидные вещи и успокаивать себя, сколько хочешь, если тебе от того легче!

Дёрнув плечиком, Марха фигурной походкой прошлась по комнате, между делом любуясь собственным отражением в начищенной служанками до блеска медной посуде, развешенной по стенам. Затем развернулась ко мне и сокрушённо покачала головой:
- Горемычная ты наша! А и впрямь, единственное твоё спасение - в том, чтобы смотреть Элгуру в рот и повторять за ним его занудные поучения. Вот жрец, а вот его учёный скворец! Ведь правда же, смешно?!

(Мне отчего-то вдруг вспомнилось, как однажды Циск зимой поймал карминового снегиря. Перед глазами сама собой отчётливо всплыла картина: растерзанная, жалкая птичья тушка – поющий в упоении охотничьего инстинкта кот – слипшиеся пёрышки и пятна крови на снегу...)

- Но ты, умница, как всегда, права, - не унималась сестра, – держись за своего жреца обеими руками! Ведь, если ты ему не угодишь, он выгонит тебя – и где приклонишь ты тогда головушку свою рыжую? – Марха облизнулась. - Вот и будешь тогда по лесам скитаться - как настоящий алмаз лесной! Кто тебя приютит, кому нужна ты станешь? - поразмысли-ка, Дикая Веточка.

Так изрекала она за гадостью гадость, и в глазах её горела радость! Передо мной будто приплясывал на хвосте хорёк, забравшийся в курятник...
«Чужая она мне, совсем чужая!» - с тоской думала в эту минуту я.

Каменный, смертный холод пошёл по моим жилам... Внутренним взором я увидела, будто обе руки мои с трудом поднимают огромный меч... Но нет, нет... остановись, душа! Мне не хочется проливать кровь!.. Ведь обратный путь из Эла невозможен...
Сказать уже, что ли, на этот раз Олхудзуру, - больше сил нет терпеть это?!
Нет, нет, - зачем же разрушать мир в их семье... Чтобы накануне праздника Тушоли они перессорились - из-за меня!

Будто кто-то всё нашёптывал на ухо противным голоском:
«Вот если б не появилась в их жизни ты, - у них бы всё шло отлично! Теперь хоть поняла, что приносишь в этот дом одни неурядицы? Биеркат доцу йо1!»
Кто поможет мне? Матушка, Птица Белая... что же ты меня средь вьюг одну покинула...
Непролитые слёзы жгли глаза... - Только не при ней! Не при ней...

С трудом, занемевшими губами, я проговаривала слова:
- Я искренне чту богов, слушаюсь наставника и считаю, что священные обеты равны воинской присяге...

За спиной послышался нежданный шорох, перешедший в грохот. – Это незаметно переступившая порог комнаты Чегарди запуталась в дверной занавеске и, отбиваясь от волн окутавшей её ткани, нечаянно опрокинула т1апильг  и шу! Кувшин опрокинулся, чашки перевернулись, сладости и ягоды с фруктами полетели на ковёр...

- Ах, вот кто нарушает мой покой, - ты, растяпа, лягушка девятиногая! Тебе, видно, твои сородичи клешни одолжили взамен рук? – накинулась на неё Марха, топнув ногой. - Что ты вообще здесь делала? Подслушивала небось? Шпионишь за мной, верно?! Теперь я догадываюсь, куда могло пропасть моё украшение!

(Марха абсолютно несправедлива к бедняжке! Но имею ли я право голоса в замке, могу ли я позволить себе делать замечания родной дочери эл Олхудзура, будучи сама дикой веточкой, привитой к чужому дереву? Поймёт ли она меня? Поддержал ли меня бы в этой ситуации сам Олхудзур? Он и сам-то крутого нрава, слуги побаиваются рассердить его...)

– Немедленно убери это! – приказала служанке Марха. Она задрала подбородок и повелительно вытянула вперёд руку с кольцами на всех пальцах... И смех, и грех. Левый же глаз исподтишка косил на меня: видала, дескать, какова я во всей славе своей?!

Ох, несладко, по-моему, приходится здесь моему маленькому тараму!
Чегарди стояла, не шевельнувшись, и смоляные озёра её глаз возмущённо жгли княжну. (Когда-то, прежде – мою сестру. Давным-давно...)

- ...И даже на ум не придёт ей извиниться!.. Что за люди пошли, - не правда ли? – подбоченясь, Марха обернулась (вроде бы за поддержкой) ко мне и с весёлой ухмылкой добавила, глядя прямо мне в глаза: - Можно подумать - её тоже воспитывали в лесу!..

Можно подумать, что все мы сейчас, как в заколдованный лес, попали в нелепый страшный сон и не знаем, как из него выбраться...

- Если бы я не справлялась со своими обязанностями, и Элгур бы меня отослал... - начала я.
- Кому сказала – убрать! – перебила, не слушая меня, Марха.

Чегарди, как упрямый бычок, молча наклонила лоб и сопела, но не двигалась с места.

- ... Но до сей поры я полагала, что у меня есть семья, - безуспешно пыталась я пробиться сквозь глухую стену.
Не было смысла вообще что-либо говорить. Меня попросту не слушали! Похоже, я играла на зурне среди могильников...

- Ты что себе позволяешь, дерзкая дворняжка?.. – покрикивала меж тем на служанку Марха. – Что молчишь - язык проглотила?

А это она... кому?.. Моей Чегарди?.. или... – а впрочем, нет уже разницы! Нечем стало дышать, и словно бы подтаяли все звуки. Полотняно-белые облака надвигались со всех сторон...

Отважный чегардёнок вскинул голову, рванулся ко мне:
- Сестрица, я сейчас...
- Сестрица?! Это что значит?! Кто тут тебе сестрица, я спрашиваю? Ты что там себе возомнила?.. Ну-ка на место! Быстро собрала всё и вышла вон! – командовала Марха.

Чегарди на миг застыла, глотнув воздуха, затем клювик её разверзся необъятной бездной - и замок Олхудзура огласил вопль гнева и печали...
Вышла вон – я, не в силах терпеть творившийся на моих глазах произвол, - и на пороге столкнулась с молодым джигитом, сиявшим, как солнце чистое.»

ПРИМЕЧАНИЯ:

мушкарт (чеч.) - вид травы, из которой можно вить верёвки

Аль-Ма́лик ан-На́сир Сала́х ад-Дунийа́ ва-д-Дин Абу́ль-Муза́ффар Ю́суф ибн Айю́б ибн Ша́ди аль-Курди́, в русской и западной традиции Салади́н (1137-1193 гг.) -  султан Египта, Ирака, Хиджаза, Сирии, Курдистана, Йемена, Палестины и Ливии, военачальник, мусульманский лидер XII века

меци - одно из вайнахских названий хевсуров, от Муцо (аул в Хевсуретии)

т1апильг (кист.) - поднос

шу (кист.) - маленький столик на трёх ножках

искуагболупхьид (кист. букв. - «девятиногая лягушка») - речной рак

«малх санна ц1ена» (чеч.) - «чистый, как солнце»

Глава 8
БОРЬБА КОАЛИЦИЙ В ЗАМКЕ ЭРДЗИЕ-БЕ

«Чистое, смелое, великодушное сердце, лёгкий характер, высокий рост, ясные глаза, красивые черты - вот наш Авлирг!
Когда он приехал?! А Марха мне даже не сказала, что брат сегодня дома!!!

- А что за мощный рог здесь только что трубил сигнал тревоги?
Чегарди смущённо отступила и кинулась наспех собирать с полу остатки несостоявшейся трапезы.

- Ну, ты, надеюсь, ещё не забыла, что у тебя есть брат, - расплывалось в улыбке надо мной родное его лицо, - который хоть редко теперь в гнездо своё залетает, но всё-таки рад случаю подставить тебе крыло...

(Как же хорошо... как тепло в йелцамани... - ведь это, наверно, уже йелцамани, да? Нет, - ещё пока мы здесь, в солнечном мире... А сосульки в тепле тают... ручьи весенние омывают мир – и плотиной их не остановить...)

- Хьо сан жима Маьлх ма ю... Эй, да прекрати же, в самом деле! Этак чокхи моя совсем отсыреет! Выходит, можно её уже и не стирать?
Слегка дурачась, Леча вполголоса запел:
- Среди благостного дня, нынче в доме у меня вышла Меши-хи из берегов...

Немедленно раздался громкий смех Мархи:
- Вот и я говорю - Мелх-Азни у нас самая несчастная!

И она добавила, играя глазами и входя во вкус:
- Сейчас опять, как всегда, жаловаться на жизнь свою пришла... Надоела уже!

(Это что... она обо мне?! О боги, да за что же возложили меня на этот жертвенник?! - Я изо всех сил старалась не плакать при ней!.. А теперь она будет торжествовать...)

- Так... - Леча задумчиво посмотрел на Марху.

Опустив довольные глаза и примерив милую улыбку, Марха подошла поближе к брату и сложила руки с видом пай-девочки – в ожидании внимания и комплиментов. Но – на сей раз нет:
- Я до сей поры был уверен... - медленно и раздельно заговорил Леча, устремив на Марху тяжкий взгляд, - что у нас в доме все в порядке, - как должно быть...

Марха заметалась, не находя себе места. Взгляд Лечи неотступно следовал за ней по комнате, и был тот взгляд – что заточенный клинок г1ама, того самого, который мне оказалось поднять не по силам:
- ...и отец, и мать... и йежарш!!!
- Авлирг, ну две-то сестры в порядке точно, - сказала Седа, нежданно возникшая за его плечом.

Сегодня просто день встреч!.. – Я попыталась улыбнуться Седе, и та перехватила меня в свои объятия... Марха наблюдала эту сцену с раскрытым ртом.

- Я имела в виду себя и Мелх-Азни, - пояснила Седа, - а остальные пусть теперь сами о своей участи позаботятся, - ибо незавидной будет та участь.
- ...И вот я прихожу; и что же я вижу?! – продолжал заводиться Леча.

Седа внимательно и быстро, с весёлой злостью оглядела опешившую Марху с головы до ног и сделала вывод:
– Ты видишь теперь, Авлирг, что я оказалась права. Думаю, отцу стоит как можно скорее узнать о том, что кое-кто берёт на себя смелость оспаривать решения, однажды принятые им, - чему сегодня мы с тобой, похоже, оказались нежеланными свидетелями!

Тонкие ноздри Седы раздувались, пламенем подземной бездны полыхали лазурные глаза. Казалось, будто ещё один, в облачках горячего пара, только что раскалённый в горниле Пхьармата клинок надвигался на Марху, - та от выражения лица Седы извивалась, как червь под ранним плугом...
У брата брови сошлись на переносице – точно так же хмурился, когда бывал не в духе, сам Олхудзур. Он стремительно вышел из комнаты, увлекая меня за собой наверх по лестнице:
- Идём, Мелх-Азни!

* * *

Дальнейшую картину событий мне не довелось видеть самой, но потрясённая зрелищем семейного скандала Чегарди пересказала мне её затем в мельчайших деталях.

Вначале сёстры, увлечённые выяснением отношений, забыли отослать девочку, а затем их страсти достигли такого накала, что на присутствие маленькой служанки в комнате обе попросту махнули рукой. Она же не смела отлучиться без приказания, продолжала стоять при них безмолвной невидимкой, обмирая, не чувствуя рук и ног, и слышала всё! Представьте только себе эту сцену!..

- ... и у меня найдётся нечто ценное, чтобы передать госпоже Тийне! – продолжала тем временем Седа.
- Моя мать... - задрав нос, гордо начала Марха - и внезапно осеклась.

Седа разглядывала её в упор, потешаясь от души:
- О, твоя мать, несомненно, будет просто счастлива узнать, как ты проводишь время без её ведома. – Седа сделала паузу, явно наслаждаясь: - Но, может быть... это происходит как раз с её подачи?! Хотя до сей поры я лучшего мнения была о ней... Вот это нам и предстоит выяснить.

Марха дышала бережно, мелкими глоточками, - Седа неслась рысью, как наездник на скачках, не позволяя той вставить ни слова:
- Поэтому я поспешу сообщить ей замечательную новость первой, пока меня не опередили слуги!!! А уж как твои дела порадуют отца, о том и говорить нечего!.. Признайся, дорогая, ты задалась целью покрыть наш род позором? - но знай, этого не случится, по крайней мере - пока здесь я!
- Не понимаю, что ты имеешь в виду... - скривила личико младшая.
- Не понимаешь, детка? – Седа сощурилась и придвинулась к ней ближе. – Ну-ка, объясни мне – как эта вещь оказалась в конской поилке?!
- Какая... вещь?!

Марха неровными рывками заметалась от стены к стене, томимая страхом и дурными предчувствиями.

- Да как сказать... Денна ца яхьа хе чалх!
На раскрытой ладони Седы, в её длинных белых пальцах горела, искрилась гранями, словно звезда в морозный день – изящная серьга с сапфиром...

- Так это та самая, что ты потеряла, госпожа? Видишь, вот и нашлась твоя пропажа, а меня ты напрасно подозревала! – подала голос Чегарди – и мгновенно пожалела об этом. Как только Марха взглядом её не испепелила!..
- Ах, вот ещё в чём дело, оказывается... - зловеще протянула Седа. – Прекрасно: хвостик свой увяз, а клювиком на других кажем. Что прыгаешь, как солёная лягушка?

И, будто стрелы в цель, хлынули на Марху лучи из глаз Седы. Меткие, ледяные, искристо-синие, почти такие же яркие, как драгоценные камни...
- Я ни при чём! Ни при чём! – забормотала Марха, загораживаясь руками. – Это... она всё лжёт!

Настал миг абсолютной пустоты – без единого дуновенья ветерка. Как в первозданной пустыне – какой была она при сотворении мира...

- Кто - лжёт? – тихим шелестом выдохнула Седа.
- Вот эта наглая девчонка! – крикнула Марха, указывая на прижавшуюся к стене девочку пальцем и отступая назад. – И Мелх-Азни ваша, что с нею заодно!

Чегарди обнесло холодным потом. Что вообще у них тут происходит и в чём обвиняет Марха её и меня? О, неужели теперь и княжна Седа...

Седа кивнула и жестом отстранила её, не успевшую произнести ни звука:
- Мелх-Азни наша - твоя сестра. Дочь твоего отца, которой он дал своё имя и которая носит на обруче его тамгу!

Марха напряглась, прикусила губу и хотела что-то поспешно вставить по поводу тамги, но Седа тут же снова повела атаку:
- Ты допускаешь мысль, что дочь моего отца может позволить себе лгать?!

Марха растерялась, а Седа тут же добавила:
- Вот – хотя бы ты...
- Ну, я-то не она! – самоуверенно заявила Марха.
- Справедливое замечание, – с иронией молвила Седа. Глубоко вздохнула, опустила пушистые ресницы, собралась на миг: – Значит, ты утверждаешь, что Мелх-Азни лжёт? А в чём же именно она лжёт?
- Да она постоянно... наговаривает на меня!
- Кому, например?
- Да всем!

(Ах, есть ли край земли?.. И есть ли хотя бы там предел наглости Мархи?!)

Седа вновь с подчёркнутым интересом обратилась к Мархе:
- Как ты считаешь - зачем бы могло ей быть нужно на тебя наговаривать?
- Откуда мне знать!
- Ну... подумай... - сдерживая улыбку, предложила Седа. – Иногда не мешает это делать!
- Из зависти, например...
- А есть чему позавидовать? В самом деле?.. - Ну-ну!

Марха вытаращила глаза... «Какая муха укусила сегодня Седу?» - ясно читалось в них. Всё шло совершенно вразрез с её планами!

- Мелх-Азни, которую ты так стараешься очернить, - заметь, о тебе мне ничего пока не говорила; да в том и нет нужды. Серьгу мне только что вернул Дуй - конюх!

Марха изменилась в лице:
- С чего это вдруг он вернул мою серьгу тебе?!
- Да так, есть тут мелочи разные, не стоящие твоего внимания... - съязвила старшая сестра. – Но может быть, ты для начала признаешься, как к тебе попали эти серьги?
- Это мои украшения! – Марха решила нипочём не сдаваться. – Страдаешь, что тебе муж таких не дарит, да?!

(Провокация чистой воды. Муж Седы, Ага, пылинке на неё сесть не даёт. У Седы есть всё, чего только душа пожелает.)

Седа закатывает глаза:
- Нет, просто решила уточнить, где именно ты их взяла!

Марха молчит.

- Итак... – напоминает Седа.
- Да что тебе надо от меня?! Не ешь мою душу! – внезапно визжит младшенькая.
- Я жду.

Если бы Седе выпало родиться в незапамятные времена, в пору амазонок-махкарий, - с каким талантом вела бы она осаду неприступных вражеских городов!

- Это вообще не твоя печаль! Я что, обязана отчитываться тут перед каждой... Кто ты такая... - Марха в своём обычном репертуаре.
- Сейчас наконец познакомимся, дорогая, - обещает Седа. - Ты узнаешь, кто я такая - и навсегда запомнишь это!

Короткий свистящий взмах узкой твёрдой ладони – и словно раскалённая добела молния осыпала пространство алыми искрами... Седа ли предстала в тот день перед Чегарди в порыве стихийной ярости - или сам Сел-громовержец явился в женском образе?!

Марха прикрывает лицо руками и горько рыдает, - в течение ближайшей недели ни маковые, ни тюльпановые румяна ей точно не понадобятся. Скорее уж тройной слой белил...

- Не забывайся впредь, - сочувственно советует Седа.
- Вы нарочно собрались против меня - с этой заодно! – кричит Марха, захлёбываясь слезами.
- Потише, - одним краем рта улыбается Седа. – Кажется, ты запамятовала, что гость в доме!
- Я всегда знала, что так будет! Вы с Авлиргом никогда меня не любили!
- Всегда знала, говоришь, - вздыхает Седа, - но тем не менее продолжала ходить по кривой дорожке... - да уж... Тему любви в таком случае на другой раз оставим, вспоминать о ней теперь не вполне уместно. Давай-ка лучше о более насущных предметах, – как давно ты этим промышляешь, скажи мне?
- Промышляю... я! - чем?! - как ты смеешь! со мной - в таком тоне...
- Повторим? – мило предлагает Седа.

Марха безутешно воет от ужасного воспоминания; Седа невозмутимым мраморным изваянием стоит перед нею, ожидая, пока наступит полная тишина.

- Мне... это подарили, - лепечет Марха, давясь, всхлипывая, но не поднимая глаз.
- Правильно; дальше, - почти ласково тянет Седа и заботливо подсказывает: - А кто подарил? Родственники, - не так ли?

Голос Седы мягок и вкрадчив. - Так Циск усыпляет бдительность полёвки, пряча когти перед тем, как дать им впиться в добычу...
Марха молчит.

- Когда подарили, по какому случаю? – продолжает Седа. – Случайно не припомнишь?
- А вот не скажу! – Марха с вызовом исподлобья смотрит на Седу и уточняет: – Тебе не скажу.
- О, неужели? – слегка усмехнувшись, произносит Седа. – Впрочем, иного ответа я и не ожидала... Тогда вот что: как только возвратится отец, брат обо всём ему расскажет, и как раз в присутствии их обоих я созову сюда слуг и всех их допрошу! Уж им точно должны быть знакомы эти украшения.
- А слуги-то здесь при чём?! – выходит из себя Марха. – Ты, Седа, последний рассудок уже потеряла, - не знаешь, как бы ещё меня унизить!

Седа выпрямляется, словно до звона натянутая тетива лука...

- Как удачно, и целительница ваша ненаглядная как раз сегодня в замке, - продолжает Марха, - есть кому оказать тебе помощь...

Новый зигзаг кипенно-белой молнии... Видели ли вы когда-нибудь, как когти пустельги хватают мокрого цыплёнка?..

- Что ты вообще творишь, - ноет Марха, - Совести, видно, у тебя совсем нет...
- Да что ты говоришь! – хладнокровно отвечает Седа. – Уж кто бы поминал о совести.
- Взгляни... ты мне губу рассекла своим кольцом!
- А теперь ты взгляни, - наклоняется к ней Седа. – На это самое кольцо. Видишь?!

И Чегарди взглянула - и тоже увидела!
У Чегарди подкашиваются колени, она не в силах отвести взгляд от руки Седы... Лучится синий камушек...
«Точно такой же, как на серьге Мархи!» - осознаёт Чегарди, засмотревшись на камни. Искусная работа...

- Это кольцо, как и серьги, - бесстрастно говорит Седа, - принадлежали раньше моей матери. Вскоре после рождения Лечи она погибла - оборвалась верёвка садовых качелей. - Хоси срезал в саду цветы, и я бежала к маме, несла их ей... мне было лет пять... - Серьги отец пожертвовал в селинг, а кольцо было оставлено мне как память.

Марха в недоумении смотрит на Седу, ей как-то немного не по себе.
- Что касается Мелх-Азни, - не решусь даже и спрашивать, как долго она все твои немыслимые выходки терпит... - неожиданно произносит Седа, пристально глядя на Марху, и в глубине глаз её прочной стеной стоит холодный звёздный огонь. – Так вот, значит, что здесь происходит, когда нас с братом рядом нет?.. Хотела бы я посмотреть, что бы стала ты делать, если бы наши с нею матери были ещё живы!

Марха съёживается и потихоньку садится на пол...
Седа отрешённо опускается рядом с ней.

- Старые слуги помнят тот день, когда мамины серьги возлагали в чашу столпа, - грустно продолжает поникшая, опустошённая Седа, - и Дуй узнал камни своей прежней госпожи... Он мне дал слово, что ничего не передаст отцу, но мог бы принести ему эту серьгу и сам!

Тихо охнув, Марха зажимает себе рот рукой...

- Марха, Марха... - качает головой Седа, - везан Дел, какой же стыд! Я знаю тебя: ты, как сорока, легко жизнь отдашь - и свою, и чужую - за очередную блестящую побрякушку... Но украшений у тебя и без того немало; и, я надеюсь, есть - или было... когда-нибудь... ну, хоть в раннем детстве! - малейшее понятие о божественном?! Женская рука не имеет права касаться святыни. Как решилась ты на кощунство, отвечай!

Язык Мархи, похоже, прилип к гортани.

- Ты сделала запрещённое, - ровно говорит Седа. – Только человек, лишённый духа, мог додуматься до того, чтобы ограбить святилищный столп, - о Марха, какой позор!.. - и вдобавок осквернить затем жертвенный дар и память моей матери!..

Марха кусает пальцы и продолжает безмолвствовать, как моргильг.

- За подобный проступок боги насылают безумие. Так и оборотнем сделаться недолго... - Кому, кстати, ты отдавала приказ бросить серьгу в нечистое место - конскую поилку?
- Никому, - у Мархи зуб на зуб не попадает.
- Что это значит?! – Седа строго смотрит ей прямо в глаза. - Не вздумай опять мне лгать, ведь я всё равно сама дознаюсь!
- Это я была на конюшне...

Седа стонет, схватившись за голову:
- Час от часу не легче! Так ты даже собственными руками... Отвечай: это было сделано тобою ради глупой потехи – или... - постой... о, как же сразу я не подумала!!! - с целью колдовства... на нашу с братом кровь - ради наследства?! - пожалуй, с тебя и это станется!

Седа сверлит Марху сапфировым взглядом, та совсем потерялась:
- Нет, клянусь... всё было не так... я не нарочно... я не хотела!..
- Неужели такому тебя учит госпожа Тийна? – мне придётся просить Авлирга ещё и об этом поговорить с отцом!

Вместо ответа Марха тоненько, пронзительно пищит, закрыв лицо руками. Взор Седы надолго ныряет куда-то в сторону...

- Седа... - наконец тихонько произносит Марха, не поднимая головы. – Ты мне веришь?

Седа смотрит в пространство и сдержанно хмыкает, слегка мотнув головой.

- Седа... - ты ведь не сделаешь этого на самом деле..?

Седа, поведя бровью, наполовину оборачивается лицом к сестре...

- ...не предашь меня?!

Стрельчатая бровь в гневном изумлении ползёт вверх.

- Сеееедаа... - в голосе Мархи тлеет слабый огонёк надежды.

Ответа по-прежнему нет.

Марха снова прощупывает почву:
- Тебе непременно надо перед всеми меня так уничтожить?

Седа тихо фыркает.

- Сеееедаа... Не говори никому, пожалуйста!.. Ну вот что ты хочешь, чтобы я для тебя сделала?!
- Довольно, - устало роняет Седа. – Для начала – перестань лгать! А теперь - я готова тебя выслушать.

Марха мгновенно вскакивает на ноги:
- Седа... Ведь ты любишь меня?!

Попытка Мархи кинуться сестре на шею не возымела эффекта, - та отворачивается, не дав ответа...
Марха изучающе присматривается к сестре и, подумав, берёт её за руку. Ту, что без кольца...

Седа резко выдёргивает руку:
- Эй, бозбуунча... Оставь свои фокусы, пожалуйста!

Далее следуют громкие шмыганья носом:
- Ааа!.. тыыы!.. всегда меня презиралаааа...
- Так, мне всё здесь ясно. – Седа, не торопясь, поднимается. - Остальное пусть дослушают отец и брат! Я больше не желаю терять времени на это представление ряженых.

И тогда-то наконец с отчаяния Марха сдалась и рассказала старшей сестре всё, как было...»

ПРИМЕЧАНИЯ:

«Ты моя малышка Мелх», а также «Солнышко ты моё» (чеч.) – игра слов.

чокхи (мелх.) - черкеска

г1ама (кист.) – двуручный меч

йежарш (кист.) - сёстры

Пхьармат - в чеченской мифологии герой-кузнец, укравший у бога-громовержца Селы огонь для людей и за это прикованный к горе Башлам (Казбек). Аналог древнегреческого Прометея. Пхьармат установил порядок в мире, упорядочил хаос, разделив землю и небо, используя свою необычную силу.

«Денна ца яхьа хе чалх» (чеч. пословица) - «Не каждый день река мусор приносит»

«туьх тесан пхьид санна 1ирахь кхис валлар» - «дёргаться, буйствовать» (чеч.), дословно – «прыгать как солёная лягушка»

Стадия социального становления женщины: до 15 лет – бер («ребёнок»), она могла ходить с непокрытой головой; совершеннолетняя девушка (йо1стаг) покрывала голову платком и надевала на голову обруч, на котором была выгравирована фамильная тамга, вроде герба, знака совершеннолетия девушки и принадлежности к определённой фамилии.

«Са ма даа!» (чеч.) – «Не приставай ко мне!»

Махкарий (кист., от чеч. «мехк айри», т.е. «земли стражи», защитницы) - самое высокое звание, которое присуждалось группе девушек-защитниц страны, отличившимся в военном деле, в боях и сражениях за родину. Первоначально это слово употреблялось в значении «рождённая первой». Такая девочка в Чечне особо почиталась и пользовалась уважением. Считалось, что мехкарий наделены сакральной силой и обеспечивают благополучие поколения, им приписывалась способность излечивать болезни и т. д.
Как только такая девочка появлялась на свет, её осматривал врач-жрец (ц1у) и определял степень её здоровья. Если ребёнок был здоров, то по согласию родителей с первых же дней жизни девочку посвящали в амазонки, т. е. в защитницу родной земли вайнахов. Она должна была вырасти в отличную наездницу, стать отличным стрелком из лука. Через 2-3 недели после рождения тот же врач прижигал ей правую грудь нагретой медной, серебряной или золотой пластиной. После такой операции правая грудь не развивалась, а левая, наоборот, развивалась лучше и щедрее. Делалось это для того, чтобы правая грудь не мешала натягивать тетиву лука, прицеливаться, стрелять, ловко владеть мечом, копьём, дротиком, ведению боевого коня правой рукой.
Принадлежность к этой категории женщин подчёркивалось стрижкой волос на затылке («к1ес»), что позволяло им надевать мужской головной убор и одежду, и завязыванием на груди особой повязки («силг1а»), что давало возможность носить оружие. В Древнюю Грецию это понятие попало в несколько изменённом виде, но суть была сохранена – «маза» («безгрудая, безмужняя»). Чтобы иметь право на создание семьи, мехкари должна была совершить три мужественных поступка или одолеть трёх врагов.
К слову, древнегреческий писатель и философ Плутарх сообщал, что амазонки обитали на Кавказском хребте вдоль Каспийского побережья от устья Куры (река в Закавказье) до реки Самур (река в Южном Дагестане), а в некоторые эпохи - до Дербента. Девушек в Чечне и поныне называют «мехкарий»...

«Везан Дел!» (чеч.) - «Возлюбленный Дел!»

Дословно «яхь йоцуш» (чеч.) – беспринципный человек, способный на низкие поступки.

Люди клали деньги, кольца, серьги и другие ценные вещи в специальные чаши в селингах, посвящённые божеству, и никто не смел до них дотрагиваться. Считалось, что тот, кто возьмёт что-либо из этих вещей, в наказание будет лишён разума.

моргильг (кист.) - глиняный идол

Согласно поверью, человек, нарушивший общественные и религиозные нормы, мог стать оборотнем.

бозбуунча (чеч.) - фокусник, который веселил и смешил присутствующих на свадьбах и праздниках

Глава 9
ПОБРАТИМ САМОГО САЛАДИНА

«Было иль не было, - кто теперь станет утверждать это достоверно? – ведь подобную версию не впишешь в официальный таьптар знатного рода, - люди воспримут по-разному; ну, а всё же, если смот­реть вслед за прошлым временем...

Упоминала ли я уже об этом или нет, - моя сестра нимало не сомневалась в собственной неотразимости.
Можно было бы сказать, что как-то раз Марха склонялась над источником, набирая воду в кувшин и демонстрируя публике совершенства своей фигуры, прихотливо заплетённые косы с атласными лентами, бронзовые подвески на висках и х1оьниш из-под умышленно отогнутой бахромы покрывала... Жаждущая публика, в лице известного нам пастуха Мимы, потянулась в тот день не к источнику, не к кувшину, но к чьим-то шёлковым ланитам...
Можно было бы добавить ещё, что шатавшийся поблизости Сонтаэла, местный 1ала, отчаянно замахал руками, отгоняя толпу крестьянок, что направлялись к тому же самому роднику, и во всеуслышание предостерёг их: «Не ходите сюда, обойдите с той стороны – тут целоваться будут!»

О, разумеется, Летающий по небу никогда на то своего позволения не давал; возможно, ничего ещё и не успело случиться; но здешние жители почему-то стали с тех пор поговаривать всякое; и почему-то с особым воодушевлением подхватывает эти речи Яхита, дочь Бошту-гончара...

Вереницу девушек с кувшинами на плечах возглавляла разбитная Ловдзаби из Хьейрашкие с крутыми каштановыми кудерьками на висках. Платок на её голове был повязан таким образом, чтобы один конец его свисал спереди, а другой был откинут назад, что позволяло сразу же безошибочно признать в его обладательнице джиеруо.

- Неужто тебя мы видим, Мима? Что ты потерял тут, а? – издалека закричала Ловдзаби, заметившая пастуха, и подмигнула своим товаркам, предвкушавшим очередную потеху. - Без кувшина ведь по воду пошёл, - а овец-то своих, никак, волкам оставил? Гляди в оба, так скоро ветер пасти придётся!

Потерял же чабан, по всей видимости, голову:
- Овечка тут одна моя от стада отбилась, заплуталась, пришлось за ней мне идти до самого родника, - будто бы заявил он, поразив немыслимым ответом как односельчанок, так и мою сестру.
- Правду говорят люди: кто среди овец живёт - глупеет, - сквозь зубы прошипела Марха, - с этого дня с дурачком Сонтаэлой ходи вместе к роднику, - и, не оглядываясь, опрометью бросилась назад, в кровь кусая губы.

Ловдзаби только присвистнула. Молча смотрели вслед разинувший рот пастух и оцепеневшие на месте девушки, среди которых, волею судеб, оказалась в тот день и вышеупомянутая Яхита; казалось бы, что ей за дело, однако именно её данная история отчего-то задела больше всех...

Однако мы с вами должны знать: истина прежде всего заключалась в том, что Марха с детства привыкла избавляться от наскучивших людей так же легко, как от надоевших игрушек...

* * *

На заре следующего дня захотелось прекрасной Мархе пройтись по замковому двору... А куда же ещё оставалось направить свои стопы бедняжке, спрошу я вас? Тропинку, ведущую на горный ключ, теперь ведь придётся забыть надолго!

Девушка была уязвлена до глубины души. Она напряжённо обдумывала планы вразумления забывшегося Мимы, а также очевидиц выпавшего на её долю случайного конфуза. Овечка одна... от стада отбилась... да ещё моя!!! - нет, что за непревзойдённая наглость! И вообще, что такое значит овечка? Уж не хотел ли Мима сказать, что Марха в его глазах не умнее овцы?.. Да сознаёт ли этот неотёсанный чабан, кто по сравнению с ним Марха и кто её отец?!

Сама-то Марха это сознавала, и неудивительно, что с недавних пор она решила временно затаиться за стенами замка. Быстроглазая Ловдзаби – заводила на всех посиделках, без неё ещё ни одно игрище не обошлось. Ей палец в рот не клади - скажет мимоходом, сама забудет, а три села тут же хором на все лады повторять примутся. У Ловдзаби-Мельницы язычок - что твой жёрнов, попадись на него только - в муку смелет, вмиг прославишься на всю Мелхисту и далеко за её пределами, до восьмого колена будешь народ изумлять...

Олхудзур на тот момент как раз был в отъезде – разбирал далеко зашедший спор двух крестьян о меже на поле. Один из жителей селения Сахана, по имени Гезг, не найдя согласия по земельному вопросу с Чхьевригом, своим соседом, под горячую руку лишил последнего жизни. Так как родственников у каждого из них имелось великое множество, кровная месть предполагалась с обеих сторон продолжительная и грозила растянуться на несколько поколений (что, впрочем, и никогда не было редкостью для нашего края).
Сложившаяся ситуация могла нанести серьёзный урон населению Саханы, в частности, и Мелхисты, в целом. Дело предстояло важное; на церемонию примирения семей и установления межевых камней собирались срочно созвать местный совет старейшин и даже пригласить жреца.

Временное отсутствие Летающего по небу в замке оказалось спасительной ниточкой, за которую с надеждой цеплялась его дочь: если всю округу вот-вот затопит кровью, то некогда ведь будет князю слушать женские сплетни о таких мелочах, как вчерашнее происшествие у родника, - глядишь, мало-помалу история эта и сотрётся из памяти людской...

Смотря себе под ноги, сестра нарезала круги по двору, но легче на сердце ей не становилось. И тут...
За воротами почудился ей едва слышный шорох, - вдруг силуэт юноши, чёрным мотыльком вспорхнув на земляничном фоне рассветного неба, ловко перемахнул через стену и приземлился во дворе.

Марха тихо ойкнула и метнулась прочь, притаившись за толстым стволом раскидистой старой сливы. По правде сказать, она была изрядно напугана. Кто бы мог так неожиданно проникнуть в замок, минуя бдительную стражу?!
В ту несусветную рань слуги замка ещё спали, а сестра ещё даже и не ложилась! Утренний сон убегал от глаз расстроенной девицы, как резвый сайгак от стрелка; точнее, он с самого заката в её покои не заглядывал.

Может быть, это один из кровников их гоор хитростью пробрался в сад и собирается, выхватив клинок, внезапно из засады напасть на её отца или брата?!

А может быть... о, постойте, - а уж не Мима ли то сам, томимый безнадёжной страстью, явился к ней с извинениями?!
Увы, не был вовсе Мима былинным нартом, да и никогда не отличался он знатностью рода; нищета его вошла в поговорку по всей округе, так что бесполезно при подобном неравенстве ожидать согласия князя отдать руку своей дочери такому претенденту... Ну, разве что Мима вздумал бы доказать всему селу, что и его можно считать мужчиной, и похитить недосягаемую красу!..

Но движения незнакомца были свободны и легки - что совершенно не было свойственно угловатому и неуклюжему Миме. Петляя полукружиями, почти танцуя, он, точно ласка, уводящая след от идущей по пятам своры, бесшумно перемещался по двору, при этом быстро осматриваясь кругом, и всё ближе подходил к её укрытию...

Ах, так?! - вся кровь Мархи закипела. Какой-то проходимец в её присутствии разгуливает спокойно по их саду, как у себя дома! Но она не станет терпеть подобное. Довольно играть в молларехловдзарг! - Марха тотчас выступила из-за сливы навстречу неизвестному, выпрямившись и бесстрашно подняв подбородок.

Молодой человек держался весьма непринуждённо. Он остался стоять на месте и даже сделал Мархе безмолвный приветственный жест, очаровывая её выразительными карими глазами и белозубой улыбкой. Он был среднего роста, черноволос, строен и хорош собой, что успела мгновенно отметить обескураженная Марха.
Неизвестный слегка усмехнулся, скользнув по ней живым взглядом сквозь ресницы; сестра вспыхнула и приготовилась дать надлежащий отпор.

- Как достало у тебя дерзости проникнуть сюда, и в такой час? – молвила она с неприступным видом. – Тебе хотя бы известно, где ты находишься? Это замок Эрдзие-Бе, которым владеет отец мой, эл Олхудзур!

Тот принял вызов, стойко выдержал её взгляд, скрывая чуть заметную улыбку, и протянул ей розовую маргаритку, только что сорванную им с садовой клумбы. Его полупоклон на восточный манер – рукой к сердцу – окончательно вывел Марху из терпения.
- Сейчас я позову стражу! – предупредила она, не сводя с молодого джигита глаз, горящих возмущением и неподдельным любопытством. Не каждый ведь день приходится переживать такие встречи!

Пришелец тотчас пал перед Мархой на колени и простёр к ней руки:
- Да, да, скорее позови стражу, и пусть всё войско эл Олхудзура в полном вооружении явится сюда! – заявил он, преданно взирая на неё. – Ведь и у тебя на поясе есть кинжал, - так где же он? Я с радостью готов немедленно погибнуть от твоей руки! Давно мечтал о такой казни, ибо только ей суждено прекратить мои страдания. Певцы и музыканты сложили столько песен о красоте твоей, я слышал их в Узам-меттиг - и навек потерял покой.

Марха задумчиво внимала ему, а меж тем сердце её, охваченное мощным пламенем скрытого тщеславия, полыхало горном. О, наконец она, кажется, достигла своей цели... вот и доказательства - о ней повсюду говорят! и уже слагают песни! за счастье однажды полюбоваться ею готовы рисковать свободой и жизнью! Ну, уж теперь-то настала пора явить себя миру...

- И вот прибыл я сюда из дальних краёв, - продолжал загадочный джигит, - и долгий трудный путь не был мне помехой, и никакая стража, как видишь, не может меня остановить, никакая стена не станет преградой для меня, коль я решился предстать перед тобою, несравненная пери, чтобы собственными глазами увидеть светлый твой лик!

Марха ощутила себя настоящей героиней романтической древней легенды, - к чему, впрочем, давно стремилась.
Гибкий стан, изящные движения, - всё, всё красило его, даже чекмень из простой тёмной ткани так ему шёл... - безотчётная мысль об этом вынудила Марху залиться краской. В голове её, между прочим, мелькнула замечательная идея – стоит всё-таки снизойти и дать крохотный шанс незнакомцу... Что-то ведь есть в нём, некая изюминка, зацепившая её интерес, - значит, он всё же её достоин?! Не просто же так она обратила на него своё драгоценное внимание!

- Я не могу довериться тебе, - проговорила Марха, отворачиваясь и пряча взгляд, - ведь не знаю ни имени твоего, ни тейпа.
(Следовало выглядеть застенчивой и скромной, не подавать виду, - не то он сразу догадается, что она к нему не так равнодушна, как хочет казаться! Пусть он постарается, рассыпая комплименты... и да, неплохо было бы, если, добиваясь её благосклонности, он совершил бы какой-нибудь выдающийся поступок, а в окрестных сёлах все невзначай заговорили бы о нём...)

- Зовут меня Джамболат, моя золотая луна, - отвечал он, вскочив с колен и подходя к ней. Он старался заглянуть Мархе в глаза, которые та тщательно отводила (о, сердце её словно острая шашка рассекла при звуках его имени!), - а родом я из Гебартойн-мохк, и не может того быть, чтобы ты ни разу не слышала обо мне и о многочисленных подвигах, которые я уже совершил в твою честь! Потому-то я и вынужден был одеться как можно проще, чтобы меня меньше узнавали по дороге – ведь люди проходу не дают, то и дело в пути задерживают, буквально коня за уздечку останавливают. Задают вопросы, каждый хочет лично поговорить, расспросить о подробностях...

Марха, разумеется, не могла сознаться, что как раз ни о чём таком до сего дня не слышала. Марха была удивлена... Марха была покорена, - даже растрогана, пожалуй. «Пусть как следует растеряются теперь болтливые сплетницы с кувшинами, которых в тот неурочный час нелёгкая принесла к роднику!.. - наслаждалась она, мысленно строя планы выше стен отцовских башен. - Если повезёт, то найдутся доброжелатели и Миме втолковать, что сам он виноват – спугнул свою удачу и проворонил её навеки! А этот новенький... Джамболат – совсем иное дело. Как красиво он говорит... и какой чудесный у него голос... и черты лица у него благороднее, чем у местных кегийрхой!..»

Но тем временем светало, - вот-вот слуги выйдут во двор заниматься обычными работами и застанут Марху одну с мужчиной! Что предпримет отец, если узнает об этом – Мархе даже в общих чертах представлять не хотелось... Итак, чтобы получить возможность чаще видеться с Мархой и говорить с нею наедине, изобретательный Джамболат предложил ей покататься верхом с ним вместе.
Сестра, изо всех сил скрывая восторг, согласилась и сама провела его на первый этаж башни, где находилась конюшня Олхудзура, славившаяся породистыми скакунами на всю Мелхисту, - не упустила случая блеснуть перед новым поклонником... Там выбрал он для Мархи спокойную и покладистую лошадь.

Целую неделю продолжались их тайные встречи. Марха с вечера не ложилась спать, до полуночи при светильниках у зеркала подводила глаза, сурьмила брови и ресницы, накладывала белила и румяна, придирчиво выбирала наряды, пояса и браслеты (всякий раз – разные!), снова и снова создавала свой образ – ещё более пленительный, чем прежний, - пробовала приложить то другой гребень, то вон ту ещё заколку...

Чуть за полночь у стен замка раздавалось короткое ржание коня и негромкий свист Джамболата... Сердце Мархи само собой рвалось на тончайшие нити от упоения риском опасной минуты, ужаса быть захваченной врасплох и безграничного восхищения дивным витязем. Услышав условленный сигнал, она поспешно спускалась по крутой лестнице в прохладный мрак ночного сада, пугливо осматриваясь во тьме.
Украдкой проникала Марха в конюшню и затем бесшумно выводила лошадь через известный ей потайной ход. Там, затаившись в густой сени ветвей под скалой, Джамболат уже ждал её, следил за её приближением. Выезжали они в темноте, всегда в полном безмолвии. Марха исподтишка любовалась тонким профилем джигита, его гордой осанкой...
Ещё до света они возвращались. Марха на цыпочках взбегала наверх по той же лестнице, тенью проскальзывала в свою комнату, не разбудив крепко спящую служанку. Истаяв от мечтаний, до краёв наполненная радостными впечатлениями, которые никому нельзя было пересказать, падала она в сон, как камень падает на дно глубокого пруда - чтобы потом грезить о нём долго-долго. Она ли не стоит счастья?.. Ах, не судьба ли это, дарованная ей свыше?..

Окрылённый своим несомненным успехом, Джамболат рисовался перед моей сестрой как только мог. Спешившись, он под уздцы проводил лошадь, на которой сидела, вздрагивая от шелеста каждой травинки, Марха, сквозь священную грушевую рощу у могильников Цайн-Пхьеды, - и затем они ехали дальше, с каждым разом открывая всё новые и новые места, - о, какое увлекательное приключение!
По дороге рассказывал он Мархе множество героических историй со своим участием - о, разумеется, не в последней роли! В предпоследнюю встречу даже играл ей завораживающие мелодии на камышовом шодаге при месяце и звёздах. Держась за его руку, Марха спускалась с седла и взбиралась вслед за любимым на выступ скалы, чтобы с головокружительной высоты полюбоваться видом на змеящуюся внизу зеленовато-серую ленту Меши-хи...

О, в следующую ночь Джамболату суждено было и порадовать её, и опечалить! Марха пришла в недоумение, застав на заветном месте под чинарой лишь засёдланного коня – без всадника. Что же случилось с её рыцарем без страха и упрёка?.. - Сам Джамболат явился с опозданием, вынырнул из зарослей внезапно, запылённый и запыхавшийся. Правый рукав его был разорван. Ей сразу бросилось в глаза, что он как будто чем-то немного взволнован.
Заметив, что юноша держал нечто в руке, Марха кокетливыми уловками добилась, чтобы он разжал ладонь, - и, немного помедлив, тот повиновался...
Там оказались ажурные серебряные г1алкханаш с филигранью и синими сапфирами, даже темнота не могла скрыть всю их утончённую красоту.
- Оцу ц1арор, это серьги моей матери, - произнёс Джамболат, смущённо опустив взгляд, и вдоль ликующей души Мархи целым табуном помчались резвые язычки пламени, отблесками отразившись в её чёрных глазах, – свершилось! Джамболат принёс эти серьги в дар ей, Мархе! Это решающий шаг, - такое ведь дарят только невестам.

Скоро, совсем уже скоро удалец увезёт её на свою родину, в Гебартойн-мохк, и его сёстры с местными ребятишками будут провожать Марху с подколотой к подолу платья булавкой от сглаза, к местному ручью, где разобьёт она о камни куриное яйцо для Матери воды и природы, - пошли нам счастливой жизни, береги наш союз, благая Хи-нан! - и будущая марнан, передавшая ей такой изысканный подарок, выйдет к Мархе навстречу, угостит её символической каплей мёда на кусочке курдюка (придётся пережить и это, - какие только мучения не согласна она претерпеть ради своего Джамболата!), доченькой назовёт, обнимет, приласкает, - как же иначе, где ещё отыскать ей в солнечном мире невестку, равную Мархе? Ведь та – воплощённая грация, нежность, скромность и все остальные добродетели в одном лице!

Конечно же, мать её суженого - умная женщина, заранее оценившая Марху по заслугам, и теперь усердно даёт советы сыну, чтобы тот не упустил редкостный случай... как этот Мима-простофиля! - Смутные воспоминания о незадачливом пастушке теперь вызывали у сестры только гримаску. Конечно, вначале им придётся некоторое время таиться где-нибудь от гнева Олхудзура, но... Если тарамы сговорятся, то свадебный договор состоится. На жизненном счету Мархи пока ещё не числилось ни одного неисполненного желания!

- Джамболат, давай наконец поговорим и о нашем будущем, - замурлыкала Марха, осторожно вдев в уши серьги и искренне сожалея о том, что под рукою нет зеркальца. – Я всё поняла!.. (Она потупила глаза и сделала выжидательную паузу.) Теперь у нас ведь всё пойдёт по-особенному, не правда ли?!

Юный джигит испустил тяжёлый вздох.
- Действительно, всё пойдёт по-другому, - признал он, – я как раз собирался сказать тебе об этом сегодня... С будущим теперь придётся повременить, дорогая. Отложим-ка наше будущее года на два, на три...

Ей, должно быть, померещилось?! Неужели он серьёзно?!

Сердце Мархи оборвалось, камни утёса словно выпрыгнули из-под ног, всё заплясало в глазах... Марха покачнулась и была на волоске от того, чтобы рухнуть вниз с обрыва, но крепкие руки Джамболата вовремя подхватили её.
- Не унывай, моя райская пташка, - уговаривал он её, - в конце концов, долг всякого къоьнаха – быть доблестным и не ведать страха. Для мужчины нет выше жребия, чем пасть героем на поле брани!

Марха отчаянным жестом сбросила наземь с головы платок и залилась горючими слезами. Жизнь её отныне была разрушена.
- Видишь ли, дело в том, что я получил письмо, - успокаивал её Джамболат, осторожно приглаживая её растрепавшиеся волосы, – и оно вовсе не из тех, что оставляют без ответа.
- Письмо? Но от кого же? – насторожилась Марха.

Если, паче чаяния, письмо это написано рукой девушки, - о, несдобровать той, что осмелилась бы перейти дорогу дочери Олхудзура! - Марха готова была хоть на молотильной доске в мелкий порошок истереть и рассеять по ветру любую соперницу...

- От самого Саладина, сердце души моей, - выпевал над её ухом мелодичный голос, - разве я позабыл сказать тебе, что он мой побратим? Ну, просто, значит, случая такого не было!
- А кто такой Саладин? – Марха захлопала ресницами, подобными плавно загнутой кверху каёмке листа крапивы во второй половине лета.
- Саладин – великий султан иерусалимский, гроза неверных! В Иерусалиме у него окружённый тройной каменной стеной замок из мрамора и хрусталя, где вдоль стен стоят покрытые узорами из самоцветов огромные ларцы, доверху наполненные золотом, серебром и драгоценными камнями, а по молокопроводу из древней Мекки течёт парное верблюжье молоко. На склоне горы, чуть ниже замка, раскинулись фруктовые сады. В садах тех - деревья, перенесённые из самого рая, и целые поля благоуханных роз. Меж ними гуляют вокруг пруда стаи ручных павлинов, купаются в золе на дорожках сада и поют, предвещая дождь, а невольники кормят их с рук винными ягодами... Так о чём бишь я? - Вот написал мне он недавно: «Отовсюду доходят до меня вести о твоих подвигах и отваге. Для меня большая честь иметь тебя братом! Приветствует тебя мой тейп, с упованием ожидает тебя весь Иерусалим. Нам тебя здесь недостаёт. Приезжай же скорее в Палестину! На неверных вместе ополчимся, а потом, если пожелаешь, попируем с тобою, поохотимся...»
- А кто такие неверные? – робко щебетнула Марха.
- Неужели ты не знаешь, кто главные наши с Саладином враги? – Это керистанаш, радость моя, это дж1архой, они самые! Вот послушай, что он пишет: «Без тебя трудновато будет мне с ними справиться; но вместе два истинных героя обратят в бегство сотню врагов!» Там и много другого говорится, но... я умолкну, чтобы не хвалиться, - хвастовство ведь низкая черта, верно? Сама понимаешь - как же теперь я смогу отказать ему, не оправдать его надежд? Как же тогда огорчится мой друг Саладин!..

Изумлённая Марха слегка приоткрыла рот - у неё просто дух захватывало. Избранник предстал перед ней в столь лучезарном облике, что, глядя на него широко раскрытыми глазами, она почти воочию созерцала горящие под палестинским солнцем его латы и шлем с убором из павлиньих перьев, лебединый изгиб шеи коня, сбрую, увешанную оловянными колокольчиками, блистающий клинок, занесённый над головой вражеского воина... Ей уже наяву казалось, что она слышит гортанный боевой клич и свист огромного копья, пронзающего на лету сразу целую тучу неверных, прервав их жалкие вопли о пощаде...

Поколебавшись с минуту, она всё же попросила показать ей письмо от Саладина. Ей так хотелось притронуться к пергаменту, - к реликвии! - хоть кончиком мизинца... Но Джамболат с сожалением признался, что письмо осталось в его родительском доме, хранится там в особой шкатулке (как и подобает письму от столь высокого лица!) Хотя он клянётся, что непременно покажет его Мархе, и сам прочтёт его полностью вслух, и даст ей подержать послание в руках, - но позже, когда, в сполохах воинской славы, приедет наконец за своей красавицей...

- Ах, когда же случится это, о Джамболат?!
- Когда две пятни­цы встретятся, цветок мой алый! Жди меня, никогда не забывай о моей любви, ведь там я каждый миг буду рисковать жизнью! Я или сложу там голову в борьбе с неверными, или вернусь к тебе – уже достойным коснуться твоей руки.

На обратном пути Марха всё никак не могла расстаться со своим ненаглядным. Она зашла вместе с ним в конюшню - попрощаться в самый-самый последний раз.
На глазах таяла, стремительно истончаясь в огненном жерле, протянутая над пропастью нить их переплетшихся судеб, соединяющая жизнь и смерть, - о, кто смог бы в такую запредельную минуту помнить о всех условностях этикета? – пересекшись, лучистые взоры вступили в беседу без слов, уста неотвратимо стремились к устам...

На миг показалось Мархе - что-то скатилось с её плеча; будто бы раздался еле заметный всплеск воды у края конской поилки, - возможно, то гребень откололся от её причёски? или от ожерелья монетка оторвалась? – но времени проверить не было: уже послышался скрип двери, чьи-то шаги и кашель... Джамболат стрелой вынесся через чердачное окно на крышу, перелетел через стену – и поминай как звали!

Вошедший, - а то был старый конюх Дуй, - укоризненно взглянув на Марху, завёл речь издалека, обиняками. Попробовал было он напомнить ей знакомые с детства прописные истины о девичьем благоразумии...
Нет смысла объяснять, что эти советы даже не были дослушаны до конца! Строгим тоном, не терпящим возражений, указав конюху на его подчинённое положение, Марха отправила Дуя выполнять его непосредственные обязанности.
Сестра была вне себя от сознания того, что её «поймали с поличным» и теперь вдобавок смеют упрекать в недостаточно хорошем поведении. Потому она поспешила вернуться на второй этаж башни, чтобы разбудить прислугу и как следует отыграться на ней.

* * *

- ...Хотела бы я посмотреть, что все вы запоёте, когда герой вернётся за мною из Палестины, везя с собою фуандз - несметные сокровища, захваченные у неверных, целую толпу порабощённых им невольников, с ними стаю ручных павлинов, сам на прекрасном белом коне...
- А, кстати! – спохватившись, встрепенулась терпеливо слушавшая откровения младшенькой Седа, - не можешь ли теперь ты припомнить - когда из конюшни отца белый конь пропал?
- Ну... вроде бы через пару дней после того, как мой любимый уехал помогать Саладину, - хотя нет... кажется, на следующий день... а, не знаю! - наморщив безоблачный лоб, честно сообщила озадаченная Марха, - но почему ты спрашиваешь?.. Что вам всем покою не даёт этот конь?

Потрясённая Седа вскинула брови...

- Какая досада, что именно теперь мой жених вынужден был покинуть нас и отправиться в Урсалим, - с воодушевлением продолжала Марха, - я уверена, уж при нём-то нипочём бы это не произошло, он бы такого не допустил! Он без труда в один миг без всякой помощи выследил бы всех этих воров и настиг бы их, как молния в чистом поле! Конечно, - когда вокруг не осталось настоящих джигитов...

- О да, - Седа молча, без тени улыбки, пристально посмотрела на Марху. – А под мышкой у него солнце, а меж лопаток луна, а из пальцев текут вода, молоко, масло и мёд. А шашка его ковалась семь дней и семь ночей, при ударе она удлиняется, а когда отводят – укорачивается. И полчища собакоротых разбегаются с криком, едва завидев его издали!

Та всё не могла остановиться:
- Я понимаю, почему ты пытаешься свести разговор на пустяки! Тебе обидно, конечно, - любая девушка мечтала бы оказаться на моём месте, а у тебя уже всё позади!.. Мне даже иногда становится жаль вас, как только я представлю, какие муки должны вы испытывать от зависти к моему счастью! Что поделать, - как видишь, такова воля богов...

Но во взгляде сестры почему-то вместо зависти читалось сожаление к ней!

- А у вас важнее какого-то коня ничего в жизни нет... Скажи, при чём вообще тут конь? Представь только: ларцы, полные золота, серебра и драгоценных камней, изукрашенные самоцветами...
- Оцу ц1арор!.. – только и проронила с горькой усмешкой Седа.

Марха внезапно осеклась.
- Не хочешь ли ты сказать, что и...?! – но волны прозрения уже находили на Марху неумолимой тяжкой глыбой...

Седа кивнула.
- О... Седа, нет!!! – жалобно простонала Марха, умоляюще складывая руки. - Я не могу поверить!

Седа же лишь покачала головой...»

ПРИМЕЧАНИЯ:

таьптар (чеч.) - летопись, манускрипт, хроника тейпа

х1оьниш (кист.) - маленькие серёжки

1ала (чеч.) - душевнобольной

джиеруо (кист.) - разведённая жена или молодая вдова, не имеющая детей, но ещё способная создать семью и родить. Если с девушкой и с замужней женщиной мужчинам были непозволительны какие-либо вольности, то относительно джиеруо они были не только допустимы, а даже как бы обязательны.

гоор (кист.) - тейп, родовая община, племя

молларехловдзарг (кист.) - прятки

К востоку от селения Коротах лежит Комалхи, на левом берегу Аргуна - Банах и на правом - Доза. Посередине меж этих трёх аулов сохранилось живописное место, которое по-чеченски называлось Узум-меттие (кист. Узам-меттиг) – «Место, где исполняются песни». В Средние века, во время священных празднеств, жрецы пели здесь культовые песни, и, когда звуки песнопений разносились эхом во все стороны «Страны солнца», жители окрестных селений знали, что пора всем идти туда для принятия участия в религиозных церемониях.

Г1ебартойн-мохк (чеч.) - Кабарда

кегийрхой (чеч.) - молодёжь мужского пола от 15 до 20 лет

Шодаг (кист. - дудка, свирель) – продольная флейта без раструба, изготовляемая из особого вида камыша или лёгкого вида дерева (бузины, липы). Сердцевина была полой, дополнительно она обрабатывалась упругой раскалённой проволокой. Затем формировалась трубочка, где проделывались небольшие отверстия, сначала три и через некоторое расстояние ещё четыре. Получалась незатейливая своеобразная свирель, которая издавала чарующие звуки.

г1алкханаш (кист.) - плоские серьги

Оцу ц1арор! (чеч.) - «Клянусь огнём!»

марнан (кист.) - свекровь

керистанаш (кист.) - христиане

дж1архой (чеч.) - крестоносцы

В языческие времена отсчёт дней начала месяца и начала недели всегда вёлся с пятницы. Один раз в 15 дней при семидневной неделе бывала сдвоенная пятница. В дни сдвоенных пятниц совершали сделки, про­водили свадьбы, решали общественные дела, чинили суд, и т. п. Имеющаяся в вайнахской среде поговорка: «», иллюстрирующая древнее смысловое наполнение пятницы, в наши дни буквально означает, что сказанное вообще не случится.

фуандз (мелх.) – трофей, военная добыча

Глава 10
ВАМПАЛ, ГУЛИНГ, УБАР И СТОРОЖЕВАЯ ПАПАХА

« - Головой клянусь, что ни на миг глаз ночью не сомкнул! – размахивая красными руками, в который раз подряд громогласно уверял всех и божился здоровенный лопоухий детина с румянцем во всю щёку. – Стерёг я исправно и конюшню, и двор, всё честь по чести... и за ворота выходил, и округ замковой стены три раза обошёл, вот чтоб с места мне не сойти! Прямо с вечера, как заступил - вооружился, значит, я, в одну руку рогулю взял, головню - в другую, всякий камень оглядел самолично, - тишина везде стояла глухая, всё одно как в склепе, нигде ни единого шороха не было, ни стука; слышно было даже, как муха пролетит...
- Это-то всем давно уж ясно, Алаш, - серьёзно покивал Дуй, старший конюх, - а ты лучше вот мне что скажи: сколько браги с вечера хватил, а? Паппар-к1удал целый, поди, пропустил, а то и поболе?

Что касается браги, то её, по случаю приезда гостя, довелось отведать в замке каждому, за исключением женщин, - но не всем ведь от природы даётся равное чувство меры!

Алаш кулаком ударил себя в грудь:
- Да что ты всё напраслину измышляешь, Дуй! Пригубил только... Ну разве мог бы я себя до такого допустить!.. как раз в эту ночь моя череда была! что, в самом деле...
- Ладно уж, будет тебе, Алаш, верим, ещё как верим, - заулыбались остальные слуги, с понимающим видом подталкивая друг друга в бока.

Отделавшись от их назойливого внимания, Алаш забросил на плечо лопату и направился было к конюшне, но тут его остановил, придержав за локоть, второй конюх - чернявый Янтор-Гила с длинным зарубцевавшимся шрамом на лице поверх левого глаза:
- Ты погоди, Алаш... Позабыл я, видно, – час назад ты нам сказывал: вроде как у тебя не рогуля была в руках, а секира?
- Так и есть; мы сами слыхали, - горячо подтвердил стоявший тут же, опираясь на грабли, садовник Хоси.

К нему присоединились трудившиеся неподалёку во дворе шорники Джонсу и Мюстиг. Худощавый Джонсу усердно разминал мускулистыми руками кожаные ремни между зубчатыми поверхностями деревянного кхима; Мюстиг же, имевший более плотное телосложение, уселся на другом конце оного в качестве увесистого груза.

- Ну так что ж!.. и секира тоже была, - нехотя согласился Алаш, сам будучи зажат, словно ремень в зубцах кхима.
- Точно - была у тебя секира? – напирал на него Гила. - Ты подумай хорошенько, не спеши!
- Говорю тебе, была! - стоял на своём Алаш.
- Стало быть, - Гила обернулся за поддержкой к постепенно растущей у ворот кучке крестьян, - это сколько ж у тебя рук-то выходит? Неужто все три?!

Алаш насторожился, заподозрив, что пропустил подвох. Слушатели прыснули, а Гила незамедлительно сообщил:
- Вот так незадача, парни, - объявился средь нас вампал многорукий!

Сельчане покатились со смеху: Алаш ростом был велик, в плечах широк и с виду неказист, а народные сказания описывали вампалов именно такими.

- Что, ребята, плохо наше дело, - сделал вывод Гила, сочувственно цокая языком, - вампалы-то эти беда как прожорливы, зубы у них - по целому серпу, ножи точить о них можно! Право слово! Бывает, так и шестерых уминают в один присест...

Толпа загоготала. Уязвлённый Алаш насупился и засопел.

- Не дожить нам до завтрашнего солнышка, - тешил соседей Гила, - того и гляди - враз проглотит всех нас Алаш, не поморщится... Эх, что за времена настали нынче!
- С чего бы это я в вампалы многорукие угодил? – озлился Алаш. - Кто у нас кривой-то? - у меня вот пока что оба глаза целы, да и рук, как у всех людей, две!

Гила жестом призвал публику к сугубому вниманию и не торопясь пояснил:
- Так нам всё невдомёк – коль и при рогуле ты был, и при секире, - чем же ты, друг, головню держал тогда?

Алаш слегка смешался. Зрители, тихо хихикая, навострили уши и ждали ответа.

- Зубами ведь, не иначе?! – подсказывал Гила.

Алаш подумал немного и кивнул.

- То-то и оно, про что я и толкую, – торжествуя, заключил Гила, - а он ещё отпирается, братцы! Видали, каковы зубы-то вампальи?..

- Кстати, а шапку я не твою ли возле дуа видал,- неожиданно спросил он, дав всем отсмеяться как следует, - почему не на тебеона?
- Да, точно, вчера я вместо себя её там караулить поставил,- проговорился Алаш.

Народ просто застонал от восторга...

- А ну вас всех в Сикким!– взвыл Алаш, отмахнулся и под взрывы всеобщего хохота вынужден был наконецспешно и надолго скрыться в конюшне.

* * *

День, казалось, начинался как нельзя лучше и сулил селу Цайн-Пхьеда долгоевеселье, если бы не портил общей картины один горький неоспоримый факт: раннимутром, когда лошадей стали выводить к коновязи, встроенной в стену башни, - встойле Чкары, любимого коня гостя Олхудзура, вместо белоснежного скакуна спалевой звёздочкой во лбу обнаружилось... живое недоразумение!

Возможно, небожители, вершащие судьбы и человека, и скота, сошли в тот час свершины Башлам-корт и за компанию со смертными тоже немного подгуляли, - вот ине замедлил сказаться результат. А он был налицо: виновник всеобщегопереполоха, низенький конёк пегой масти, - смирно стоял у каменной кормушки,будто уже целый век тут находился, и, закрыв глаза от непривычногоудовольствия, пережёвывал остатками зубов отборный овёс, который изначальнопредназначен был вовсе не ему!

- Ваа, ватаа!.. Чей такой, откуда взялся он? – Дуй застыл, как громомпоражённый. Он протёр глаза, помотал головой...

Пятнистое наваждение даже и не думало исчезать. Оно по-прежнему шлёпалоистрёпанными губами и зарывалось мордой в овёс.

- Что это, я вас спрашиваю?! – Дуй повысил голос и, обернувшись,метнул суровый взор на подоспевших младших конюхов, которые в недоумениипереглядывались за его спиной.
- Известно что: это гулинг,- авторитетно заявил острослов Гила. - Верно говорю, он самый и есть!

Невзрачный конёк переступил несколько раз на месте, и тут вдобавокобнаружилось, что он хром на одну ногу.
- Смотрите-ка, - удовлетворённо прокомментировал Гила, - о трёх ногах - всё какполагается!
- Разве ж это конь?! - подивился Алаш. – Скорее уж... за зайца принять можно.Маленький-то, пёстрый какой; а уж уши-то, уши!
- Это да, не меньше твоих, - подтвердил Гила.

Недовольный сравнением Алаш покосился на него и скривил рот:
- Кто ж на таком ездил-то, а?!
- Тю, будто ты не знаешь, - подмигнул хитрым глазом Гила, - кто на таких«конях» ездит! Заячьи всадники, воткто - карлики, что с журавлями воевали.
- Вчера его тут вроде не было... – почесал в затылке Алаш.
- Так ведь то конь особый, - доверительно сообщил Гила, – подарок судьбы.Бродит он на воле и является из-за семи гор, когда сам захочет!..

Дуй закрыл глаза рукой и, не помня себя, закричал в голос...
Подарок судьбы закинул клочковатую головёнку и надтреснутым горлом издалответный приветственный звук, отдалённо схожий то ли с пением старого петуха,то ли со скрипом ржавых петель...
Контраст с прежним обитателем стойла был столь очевиден, что Дуй даже зашаталсяот горя.

- Курдючным салом смазать, что ль, его, - озабоченным тоном проговорил Гила, -глядишь, всё меньше скрипел бы...

Алаш гоготнул и тут же удостоился от него лёгкого щелчка по затылку.

Дуй отчаянным взором обвёл соработников и стены конюшни:
- Как же такое случиться у нас могло-то?! Как это мы недоглядели?
- Он, сдаётся мне, долго в конюшне простоял, - нашёлся Гила, - оттого иколченогим сделался в темноте, без солнечных лучей. Ты, Алаш, его выводил вчерапо двору? - Забыл, как пить дать!
- Я? – заныл Алаш. – Чуть что, так опять я. Что все сразу на меня?!
- А не расчёсывал-то, поди, век целый?.. – не унимался Гила.

Видавший виды конёк был поистине неподражаем. Хвост, которым он обмахивался отмух, местами облез, как выцветшая мочалка. Жидкую свалявшуюся гривку можно былобез сожаления остричь, ибо колтунов в ней насчитывалось едва ль не больше, чемволос...

- Это всё илбизиш,они коням ночью косички заплетают, - подал голос Алаш, - а моей вины нисколькотут нет.
- Да ну, пустое, что там твои косички! – безнадёжно махнул рукою Дуй, -Зверь-то сам, погляди, каков?! Уж тот-то, чудо пховское, снега белее, всемконям был конь, глаз было не отвести! Не уберегли сокровища! Это моя вина...постарел, не справляюсь, выходит, больше...

Собрав лоб скорбными складками, старший конюх погрузился в раздумья.

- Ну что ты, Дуй, не падай духом, - попытался успокоить его Гила, - зато тымного повидал за долгую жизнь свою и сколько всего умеешь! Главное – никогда невешать нос. Ещё придумаем что-нибудь, - глядишь, всё обойдётся...
- Князь наш вернётся - головы со всех снимет! - изрёк мрачным тоном Дуй.
- И поделом, - резонно согласился Гила, – было бы что снимать. Коль папахивместо нас караулят, не на чем, видно, нам их носить!
- Что гость скажет, как узнает?!
- Что ему говорить? – пожал плечами Гила, у которого кошки на душе начиналискрести, но он старался вида не подавать. – Он-то, пожалуй, пойдёт хиелхар танцеватьна радостях!
- Да в чём же ему тут радость, скажи?! – всплеснул руками потрясённый Дуй.
- Что значит – в чём? – воскликнул Гила. - По-настоящему - цены коню такомунет. Это же турпал-гавр- не скакун, живой огонь! Словно сокол длиннокрылый, в бой по воздуху летит...

Дуй посмотрел сквозь него бесконечным тоскливым взглядом...

Алаш захрюкал от смеха, хлопая себя ручищами по коленям:
- А ещё человечьим языком говорит, - загибая пальцы, взялся он такжеперечислять свойства турпала, - советы полезные даёт... - и вдругсхлопотал от товарища крепкого тычка в бок.
- Совет полезный и я тебе дам: не раздражай начальство, - вполголоса пояснилГила, глазами указывая тому на Дуя. – Старику нашему и без того теперь несладко. А такому, как ты, только и осталось коней обсуждать – девушки тебянебось обходят стороной!

Алаш побагровел и посулил немедленно избавить Гилу от второго глаза – чтобытого, красавчика писаного, ещё больше девушки любили...

- У умного слово, у дурака кулак,- пожав плечами, небрежно ответствовал Гила.

Дуй тем временем уже несколько раз обошёл вокруг турпал-конька и поник головойв тягостных размышлениях.

- Может быть, того, настоящего коня г1ам-саг плетьюударила, - предположил вслух Гила, - вот он и превратился... в это пугалоогородное?
- А что ж, и очень просто! - подхватил Алаш. Эта идея вполне пришлась ему подуше, и он с готовностью её поддержал.
- Хороший конь себя плетью стегать не даст, - возразил, рассудив, Дуй.
- А может, та гам-саг в него и вселилась, - оживился Алаш, - а то и целый убар?!
- Да ты что?! Держись-ка от него подальше, коли в нём убар, - округлиллукавый глаз Гила, - а ну как он в горло тебе вопьётся и в подземный мирутащит! Убару ведь кровь человеческая слаще, чем, к примеру, нам стобою них!

На радость шутнику, Алаш задним ходом отскочил от подменыша и немедленноплюхнулся наземь, чуть не опрокинув прямоугольную деревянную поилку, за крайкоторой он зацепился ремешком своего калба.В брызгах выплеснувшейся воды затрепетала серебристо-синяя россыпь искорок...

- Вей-тал! -резким движением вдруг наклонился к поилке Дуй, спешно выхватывая оттуда нечто.- Вот так дела! Да это что же... Вададай!.. Ну, теперь я знаю, какой убарбывает!.. Ух, как он в окошко чердачное вылетел тогда!..

Широкое веснушчатое лицо Алаша при этих словах смертельно побледнело.Приземлившись при падении на ворох соломы, он сидел, в суеверном ужасе вращаяглазами.

- Так и сыплются напасти на дом, одна за другой... - сокрушался Дуй, качаяголовой. – А ведь случись что с этим конокрадом, кровь его будет на владельцеконя!Вот же глупышка... с кем связалась она!.. – тут, внезапно опомнившись, он осёкся.
- Интересно... – вмиг подобрался, затаив дыхание, досужий Гила, - а кто бы этобыла она?.. И что там такое оказалось в поилке? – добавил онвкрадчивым тоном.

Дуя тотчас взорвало, точно котёл, выкипевший на сильном огне:
- Вор к нам забирался, вот что, - возопил он, проигнорировав вопросы и потрясаякостистой рукой, в которой был крепко зажат неизвестный предмет, разжигавшийлюбопытство Гилы и Алаша, - а я-то приметил тогда его... да принял совсем задругого!

Алаш и Гила молча уставились во все глаза на Дуя, затем друг на друга, потомснова на него...

- Старый я болван!!! - стенал старший конюх, хватая себя за волосы на висках. –Ах ты, недостойный парень, да лучше б и вовсе ты не родился!.. Дерйис и дж1али ги!.. Ц1ехала хьан!Ворх ватта хьан!Син п1илдаг хал долийла хьан!..

«То, что было ведомо Делу Единому, узнал потом и народ,»- эти строки выведет в летописи родного края молодая жрица с огромнымизадумчивыми глазами, годы спустя, когда совершится предречённое свыше и станутприходить к ней односельчане, чтобы излить душу и поделиться пережитымирадостями и наболевшими горестями (второе, впрочем - намного чаще...). – «Инаграда вору - проклятие людское; крыша для него - синее небо; подушка ему -локоть под головой; одеяло его - быстрый ветер; постель его - чёрная земля.»

ПРИМЕЧАНИЯ:

Рогуля (кист. гаьджарг) – защитное оружие горцев, которое служила защитой от удара сабли, шашки. Рогулю обычно делали из железа или стали длиной не более полуметра, она имела утолщённую ручку с деревянной рукояткой. Горцы прятали её под черкеску, в бою же молниеносно подставляли под удар сабли или шашки. Сабля, попавшая в рогулю, ломалась или получала сильную зазубрину, так что больше ею пользоваться было нельзя.

Паппар к1удал (кист.) – глиняный кувшин с узким горлышком для воды, пива, кваса, браги, вина, чачи и т. д.

Янтор (чеч.) - кривой

Кхим (кист.) / гиема (лит. чеч.) – специальный, довольно сложный инструмент для разминания кож. Делается из букового или грушевого дерева и состоит из двух частей. Нижняя часть кхима, неподвижная и более массивная, лежит на земле и имеет углубление, в которое входит верхняя часть с ручкой и двигается на оси, вделанной в нижнюю часть. Обе соприкасающиеся поверхности имеют зубчатую поверхность, и зубцы верхней заходят между зубцами нижней. Между этими зубчатыми поверхностями и разминаются ремни.

Вампалы (чеч.) - огромные лохматые чудовища, великаны. Обладают большой силой, но по природе своей глупы и внешне уродливы. Иногда имеют несколько голов. Бывают одноглазыми и двуротыми. Страдают каннибализмом, прожорливостью и изрыгают пламя. К. Далгат сообщает о «народе вампол», имевшем необыкновен­ную величину («два аршина длины берцовая кость»), кости которых, помещённые в речку, приносили дождь.

Дуа (кист.) / дуо (чеч.) – сапетка, хранилище для кукурузы в початках. Представляет собой цилиндрическую хозяйственную постройку, плетённую из прутьев.

Папаха у чеченцев считалась атрибутом мужского достоинства. К примеру, человек, охраняющий что-либо, мог оставить вместо себя шапку, а сам отлучиться, и никто не трогал охраняемое, ибо знал, что в этом случае будет иметь дело с её хозяином.

Широко бытовавшее у чеченцев того времени выражение «Сиккам г1ойла хьо!» («Да уходи ты хоть в Сикким!») Сикким – княжество, расположенное в северной части полуострова Индостан и исторически связанное с Чечнёй торговыми отношениями.

Гулинг (чеч.) – чудесный трёхногий конёк из вайнахских волшебных сказок, напоминающий русского Сивку-Бурку или Конька-Горбунка.

Пхьагал бериеш (кист.) – букв. «заячьи всадники». Своими неблаговидными делами и гордыней нарты прогневили Бога. Чтобы наказать их и унизить, Бог решил создать карликов-пхагалбери, которые превосходили всех на свете физической силой, были неуязвимы для любого вида оружия и могли жить в разных измерениях. Карлики побеждали нартов, но оказались настолько коварными и жестокими существами, что со временем не только нарты, но и всё живое на Земле обратилось к Богу с просьбой об избавлении от них. Вначале нарты решили, что карлики неуязвимы лишь для мужчин, и в бой с ними вступили амазонки, но и они не смогли одержать победы. Вот тогда Создатель вспомнил о данном Им слове и решил вызволить из-под корней самых высоких гор души проклятых воинов, проявивших жестокость по отношению к врагу. Бог превратил их в журавлей, чтобы они низвергли карликов. С тех пор и существует вражда журавлей и пигмеев.

илбизиш (кист.) – бесы

хиелхар (кист.) – лезгинка; дословно – «танец», «пляска»

Турпал-гавр (кист.) - богатырский конь Пхьармата со сверхъестественными способностями. Чеченцы, ингуши и другие народы Кавказа в языческий период почитали коня как сверхъестественное существо, умеющее говорить, трансформироваться и осознанно помогать хозяину в бою.

«Хьекъал долчун - дош, 1овдулчун - буй.» (чеч. пословица) – «У умного слово, у дурака кулак.»

Г1ам-саг (кист.) – ведьма-оборотень в облике молодой женщины или старухи (обычно в лохмотьях). Обитает вдали от людского жилья, в чаще леса, на высокогорьях. Хитростью завлекает к себе героев и, усыпив, высасывает у них кровь или пожирает. При превращении душа гам-саг покидает тело и вселяется в любое животное, чаще всего - в кошку. Если в этот момент перевернуть оставленное тело, то гам-саг умрёт. По одному из преданий, ночью гам-саг собирались вместе и кидали жребий. Тот из них, кому выпадал жребий, должен был убить человека.

убар (чеч.) – вампир, нападающий ночью и пьющий кровь у человека; злой дух, который мог проникать в тела людей и домашних животных, приводя их в бешенство

них (кист.) – брага

калб / мн. ч. калбаниш (кист.) – обувь, для изготовления которой брали кусок воловьей кожи, а в ней по краям делались отверстия для продёргивания ремня или шнура. ремни затягивались под или над щиколотками

Вей-тал! (кист.) – "Подожди-ка!"

Древний горский адат, согласно которому, если человек украл коня, упал с него и убился, то кровь его вменяется хозяину коня.

Дер йис и дж1али ги! (чеч.) - Чтоб оказался ты на горбу собаки!

Ц1е хала хьан! (чеч.) – Чтоб огонь твой погас!

Ворх ватта хьан! (чеч.) - Чтоб семь поколений твоих порвалось!

Син п1илдаг хал долийла хьан! (чеч.) – Чтоб из тебя последняя капля души вышла!

См. Далла хууш дерг - нахана ца хиъча ца долу (чеч. пословица) – «Что знает Бог – узнает народ».

Глава 11
НОЧНЫЕ ТРОПЫ И НАЙДЕННЫЕ СОКРОВИЩА

«Земля всё глубже погружалась в ночь. Он, устроившийся на ночлег в развалинах старого куах высоко в горах, задумчиво созерцал волшебный пейзаж. Мало-помалу темнело свежее апрельское небо, распростёртое над его головой. Внизу же, по долине, - под льющееся отовсюду слаженное потрескивание цикад, - угольками очага, томящимися в тёплом пепле, то рождались, то гасли, то снова воскресали огни соседних селений.

Ночь распускалась повсюду, как надмирный рододендрон, на глазах многократно меняя оттенки и форму лепестков, перерождаясь и становясь изумительно красивой, а из алого горячего марева её сердца стайками выпархивали посланные людям сны, видения, тени и ц1олаш... Словно самоцветы, врассыпную пущенные из горсти, разлетелись по бархату горных склонов целые колонии светлячков, манящие мягким зеленоватым свечением. Над ними, в омытых прохладой небесах, взмахивали, плавно колеблясь, незримые крылья, и глубокими затихающими вздохами дышали звёздные мехи. Пхагалу казалось в такие минуты, будто границы между небом и землёй исчезали понемногу, и так в распахнувшиеся створки его души, постепенно наполняя всю её до краёв благоуханной дымкой, проникал бескрайний ночной мир...

Уж минул год, как в такую же точно ночь ушёл он из дому. - Пхагал толком и не понимал, что же влекло его вдаль от привычной жизни, от знакомых мест. Скучен ли показался подростку ежедневный упорный труд в отцовской кузнице; угнетал ли его вечный жар раскалённой печи; пугала ли боль бесчисленных крошечных ожогов от мелких искр, поминутно вылетающих из горна; давила ли тяжесть молота в неокрепших ещё руках?.. - безотчётно томясь неведомым, уходил он, погружаясь в стелющийся над вершинами молочно-белёсый туман, откликался на зов безымянных сил, и там, в нарастающем мятеже души, пытался различить тревожные свои пути. Был ли то призыв богов, поиск смысла жизни, или мечты о любви, или тоска по брату, – кто мог бы ответить за него? – но он и сам, похоже, не ведал того, не осознавал до конца...

* * *

Их было трое братьев, и старший из них, удалой, бесстрашный Цхогал, отправившись, как обычно, со своими шичой Налом и Кейгом в опасные места, не вернулся однажды - погиб, видно, в горах. Накануне подметили соседи зловещий синий огонёк, гнездившийся над его дымоходом; предупредили парня о дурном предзнаменовании: так и так, мол, не ходи сегодня на охоту, тебе же добра желаем, - но решил он, как всегда, доказать всем и каждому, что нет для него преград... вот и приключилось непоправимое. Не спас молодца галочий язык, не подействовали молитвы к Хьун-нан и одноглазому Ялату, не помогло и обережное ожерелье из медвежьих когтей (оно лишь одно и осталось последней памятью об охотнике на камне у обрыва в Эрджа-Цунгал), - да и уж не сам ли медведь, в жуткой борьбе не на жизнь, а на смерть, сбросил там несчастного со скал в реку?! Виделось многим в тот день, будто реяло вдали над деревьями странное тёмное облако, чьи очертания напоминали волосатое, – возможно, то как раз дух медведя и был, витающий над лесом...

Тягостное, нездешнее ощущение находит всегда на путника в Эрджа-Цунгал. Не селится здесь человек, не пробегает зверь, не пролетает птица. Чуть плеснёт зеленоватый холод волн под чёрной горой да проскрипит под подошвой хуьлчеш серая, привядшая травка синз, - вот и всё, что услышишь ты за целый день в этом месте, больше ни звука, лишь откликнется многократно на твой крик насмешливое илбизмуох. Резки причудливые очертания сланцевых глыб, страшна их мертвенная, бездыханная тишина. Молчаливые громады надвигаются на тебя со всех сторон, словно сговорившись стиснуть пришельца и расплющить за то, что вторгся тот самовольно в божественные владенья, преступил нерушимый запрет – и неумолим будет закон возмездия...

Тела так и не нашли; напрасно ведун неумолчно выдувал из ц1уза призывные мелодии над водами Чанти-Орг; тщетно пускали всем селом по реке свежевыпеченную лепёшку - словом, сгинул Цхогал. Поговаривали, между прочим, перешёптываясь и обиняками, что был наказан Цхогал самим Хозяином Животных, – за что же? За то, что доводилось ему убивать зверей на охоте без нужды – не ради пропитания, а ради развлечения, из охотничьего тщеславия. Вот и покарал его Божий Ялат.

«О, если бы ты не умер, а убит был, чтобы мы могли отомстить за тебя!..» - причитали, скорбя, родственницы покойного в доме на седьмой день после его пропажи. Но мог ли Цхогал и в самом деле так просто умереть, как умирают прочие люди? – Пхагал в это верить никак не хотел. Он сам столько раз незамеченным увязывался за братом и немногим хуже его самого знает все любимые его тропинки; сейчас прямо вот отправится по следам в горы и непременно найдёт Цхогала, приведёт домой живым и невредимым, всем на удивление, разыщет во что бы то ни стало...

Светится кромка льда, прозрачная, словно замёрзшая слеза, пронизанная золотыми жилками солнечного света; крупными живыми жемчужинами пульсируют под ней пузыри воздуха; пробиваются сквозь ломкий снег дерзкие стебельки грациозных эдельвейсов... только Цхогала не встретить уже больше нигде на земле среди живых.

Не ходи по узким крутым тропкам, если не чтишь их хранителей, - здешними местами правят покровитель пещер Хагар-ерда, посягнувший некогда на красоту светлоликой Тушоли, и Мехк-нан, богиня гор. Осенью протягивает она незримую верёвку по низу Башлам-корт - кто перейдёт её, неминуемо замёрзнет... Пхагал поначалу горячо молился ей, рассчитывая заручиться помощью Мехк-нан, ибо ей лишь одной известно, где на горе среди камней сокрыты клады. Но не снизошла та, не ответила... - Покинув дом ради поисков брата, обратно Пхагал уже не стал возвращаться. Сорванное яблоко к яблоне обратно не пристанет .

Поскольку затея с кладоискательством успехом почему-то не увенчалась, - Пхагал, слегка разочаровавшись, надумал податься в проводники и некоторое время пробавлялся небольшой платой от погонщиков заморских караванов, пробиравшихся через горы с товаром. Тонкие ткани и мягкие ковры, оливковое масло, вина, пряности, снадобья, яды, стеклянные египетские и сирийские бусы, драгоценности, оружие, - какие только диковинки не водились в их бурдюках и хурджинах!.. И в пути, и на привалах наслушался он от торговцев такого множества сказаний о далёких землях на Востоке, паччахах и пери, битвах и джиннах, что теперь впору самому было легенды слагать. Рассказывали они и о семи раях, первый из которых назывался Фердовс-аль-Джаннати. Этот рай сделан был из красного золота, и омывали его два источ­ника. В одном текла холодная ключевая вода, во втором — молоко...

Но из всех восточных преданий больше всего западали в душу Пхагала истории об отважных и благородных разбойниках, и неудивительно, что вскоре захотел он сделаться одним из них. А почему бы и нет?! Не страшили его волчьи ночи, когда лишь духи да знахари выходят на промысел; он находил даже особый вкус к темноте и опасности. Он будет не хуже брата... Тот мог бы им гордиться!

Через год после гибели Цхогала он сам пришёл к ним знакомиться в Воровские пещеры, где находилось мазант1и. Это стало его своеобразной тризной по брату.

* * *

На Пхагала хмуро взирали трое матёрых главарей – настоящих разбойников, чей свирепый и живописный вид не оставлял сомнений в их роде деятельности.

В тот вечер разбойники успешно поохотились, выследив на закате в сосново-берёзовом разнолесье небольшое стадо безоаровых козлов. Учуяв издали запах человека, «сторожевой» козёл, наблюдавший за окрестностями, пока собратья паслись, подал сигнал тревоги – предупреждающий резкий свист. Остальные козлы тут же подняли головы и осмотрели окрестности. Спасаясь от опасности, стадо мигом сорвалось с места и пустилось в бега, длинными летящими прыжками приближаясь к отвесной скале, но самому «дозорному» не удалось избежать меткой стрелы...

Теперь же шкура достославного козла просушивалась на камнях у входа в пещеру, в которой был разложен костёр, и разбойники за обе щёки уплетали палённое на огне мясо. Пхагал явился вовремя – то есть как раз к ужину.

- Значит, так! – выслушав его и вытирая засаленные пальцы о пиедзагаш, уверенно заявил ему К1унзал-Сутарби. – Сегодня ты можешь видеть перед собой трёх самых уважаемых волков-основателей нашего дела. Присоединиться к стае – большая честь, как ты уже понял! Только в этом году желающих явилось к нам раз в десять больше, чем свободных мест в наличии.

(Двое других разбойников согласно закивали с набитым ртом.)

- Но мы принимаем далеко не всех! Если ты рассчитываешь стать нашим товарищем, то должен пройти испытания. Не каждому дано с ними справиться. Во-первых: сумеешь ли ты раздобыть коней?

Пхагал долго не раздумывал. Только совершеннейший остолоп упустит такой шанс, когда он сам плывёт в руки!
- Ч1ерана нека ца 1амадо, - храбро заявил он. – Я этим одним и занимаюсь с детства!

У Пхагала была одна маленькая слабость – он любил прихвастнуть и всегда, хоть самую малость, да преувеличивал...

– Как тебя кличут-то, рыбка-пхаринг? – вопросил заросший бородой до самых глаз мрачный смуглый тип по кличке Астах, всё это время присматривавшийся к Пхагалу. Рядом с ним лежал деревянный костыль. Именно ему сегодня удалось подстрелить козла, и потому он был героем дня.

- Пхаринг, да не совсем, - ответил тот, глядя исподлобья. - Я Пхагал из Комалхи.

Астах оценивающе оглядел ладную фигурку шустрого парнишки.

- Ничего, сгодишься, - небрежно бросил он. – Примем тебя, рыбка, – условно. Испытательный срок - месяц, понял? Из Комалхи?.. - стой, а ты Цхогала, сына кузнеца Алу, не знаешь ли? Было время, вели с ним кое-какие делишки...
- Брат мой он, - встрепенувшись, скромно ответил Пхагал с тайным ликованием в душе. Звёздная минута стояла рядом, обнимая его за плечи, и подмигивала ему с заговорщической улыбкой...

Астах подвинулся, давая пареньку место у огня:
- Подплывай, рыбка-пхаринг, попробуешь наживку. В позапрошлом году твой брат две недели в лесу со мной добычей своей делился. Без него я бы к Эл-да отправился из-за этой ноги... – он показал на костыль и заключил: - Ты из правильной семьи.

Лежиг, толстый атаман, лишь важно кивнул, подтверждая сказанное Астахом, поскольку был основательно занят увлекательным процессом обгладывания козлиной головы. Длинные, чуть сплющенные с боков рога с бугристым острым гребнем по верхнему краю торчали сбоку, будто две изогнутые аланские сабли... Пхагал засмотрелся на них.

Тут плешивый Сутарби срезал и вручил парнишке шмат козлиной ноги, и тот, с первой же попытки откусить, чуть не сломал себе зуб о жёсткую коленную мозоль... Астах скосил глаз на подельника, хмыкнул, но вслух ничего не произнёс. Ему самому досталась лопатка.
- А куда потом рога эти пойдут, са вош? – поинтересовался у него Пхагал. – В святилище на жертву?
- Ещё бы, - с хохотом изрёк Лежиг, услышавший его слова, - на жертву, знаешь кому? - Мелер-ерде! Лучшему из покровителей, вел вал со! Мы славим его усердно! Будем пить из этих рогов малар, и куомал, и ч1аг1 - так часто, как только раздобыть сможем! Ты-то, пхаринг, ещё рыбка невеликая – не плавал ещё в реках Мелер-ерды, поди, глубоки они для тебя?..

И так впервые вкусил Пхагал хмельного напитка, изобретённого в подземном царстве, и распевал он с разбойниками их разбойничьи песни, причём плешивый Сутарби дирижировал остальными, размахивая в воздухе берцовой костью; и затем - рассказывал он взахлёб Астаху, как дал зарок не возвращаться домой, пока не найдёт брата - но до сих пор так и не нашёл его...

И сам не заметил он, как прикорнул там, в Воровских пещерах, и виделся ему в том сне родной дом; и там мать его Суй, давно уже унесённая оспой, была жива и здорова, проворно лепила шуьри ч1абилгиш и раздувала в очаге огонь; и Цхогал, весёлый и загорелый, вернулся домой с охоты и привёл с собою друга Астаха, а ему, Пхагалу, принёс заветную мечту восточных торговцев – вынутый из козлиного живота вишнёво-красный безоаровый камень, что ценился дороже золота и алмазов и стоил едва ль не с целое село...»

ПРИМЕЧАНИЯ:

куах (кист.) – палатка, шалаш, временное укрытие из камня, закладываемое охотниками в местах пастбищ и на турьих тропах

Ц1олаш (кист.) – духи, являющиеся промежуточным звеном между добрыми и злыми гениями. Согласно преданиям, от них исходит жар и бывают они только красного цвета (т. е. цвета крови). Любопытно, что духи эти принимают облик совы. Ц1олаш разносят «горячие» болезни, чахотку и способствуют появлению кожных заболеваний, таких как чирьи. Известно также, что ц1олаш являются ярыми противниками бога Селы. Он постоянно гоняется за ними и рубит их своей саблей, производя гром и молнию. Молния появляется от искр сабли Селы или же от его стрел, а гром - от крика во время боя.

шичой (кист.) – двоюродные братья

«Галочий язык» - буквальное значение слов хьаьр1гийн мотт (чеч.) - целая система условных звуковых сигналов (криков), имитирующих голоса различных птиц, существовавшая в глубокой древности у чеченцев, в основном в охотничьей среде. Не исключено, что внеязыковым фактором возникновения выражения, наряду с существованием сигнального языка, явилась и особая система словесных определений, связанных с табуизацией. Тема охоты у древних чеченцев - тема особая и любопытная, прежде всего потому, что в ней ставилось под запрет практически всё и существовали даже специальные обряды, скрывающие истинные намерения и действия охотника. К примеру, вместо слов «идти на охоту, охотиться» озвучивалось «ичча хьажа» («исследовать»), и т. д. Всё должно было быть предельно засекречено, чтобы об охоте не знали ни сами звери, ни их «хозяин» - лесное божество Елта.

Хьун-нан (кист.) / Хьуьн-нана (чеч.) – «Мать леса», женское божество, покровительница леса.

Ялат (кист.) / Елта (чеч.) - сын верховного бога , брат и , ослеплённый на один глаз за непослушание отцу. В - бог охоты и урожая, защитник диких животных и «лесных людей» - хьунсагов.

Эрджа-Цунгал (кист. 1ерджа-Ц1унгал) – «Чёрный выступ»

волосатое – эвфемистическое, табуизированное выражение чеченских охотников для обозначения медведя

хуьлчеш (кист.) – поршни, лапти, особого рода сандалии для горных походов с подошвой из плетёного сыромятного ремня, чтобы не скользила нога; кроме того, с этой же целью часто к обуви привязывали треугольные железные подковы

синз (чеч.) – трава, из которой обычно горцы делали веники

илбизмуох (кист.) – эхо (досл. – «бесовский ветер»)

Ц1уз (чеч.) – род зурны или флейты, духовой инструмент с надрезным язычком, изготовляемый из гусиного пера или полого стебля растения и отличающийся «скрипучим» звуком. Считалось, что затерявшееся тело утопленника можно найти при помощи цуза. Для этого, непрерывно играя на нём, надо было просто пройти или проплыть на лодке по вероятным местам нахождения утопленника. Было принято верить, что на том месте, где находится труп, цуз обязательно смолкнет.

Существовал альтернативный вариант поиска утопленника: в воду бросали свежевыпеченную лепёшку. Считалось, что на месте нахождения трупа должна лепёшка обязательно остановиться, утонуть или закрутиться.

Дели-Ялат (кист.) - Божий Ялат
Ялат нёс возмездие тем, кто позволял себе убивать слишком много животных. Каждый охотник должен был ограничить себя тысячей зверей; если он переступал эту черту, Ялат являлся к нему с предупреждением.

Схьабаьккхина 1аж юха 1ожа т1е летар бац (чеч. пословица) - «Сорванное яблоко обратно к яблоне не пристанет».

Хурджин, или хурджун (перс. خورجین) - традиционная восточная сумка, сотканная ковровой техникой из разноцветных шерстяных волокон и украшенная бубенчиками. Состоит из двух отделений (мешков). Хурджины могут иметь разные размеры. В основном предназначены для переноски сельскохозяйственных продуктов или домашней утвари.

паччах (чеч.) – падишах, государь, правитель

В чеченском фольклоре выражение «волчьи ночи» означает «страшные, тёмные, опасные ночи».

Къуйн Хьиехиш (кист.) – «Воровские пещеры»

мазант1и (чеч.) - место явки воров, доносчиков, разведчиков (т. н. «штаб»)

Пиедзагаш (кист.) – ноговицы, вид обуви, облегающей ноги и закрывающей только голени, без ступни. Изготавливались из разных материалов: сукна, толстой шерсти, фетра и т. д. Иногда соединялись в одно целое с сапогами, могли иметь форму чулок, гамаш и т. п.

Прозвище К1унзал на кистинском диалекте означает «плешь», плешивый»; имя Сутарби переводится как «Жадина».

Ч1ерана нека ца 1амадо (чеч. пословица) – «Рыбу плавать не учат».

пхаьринг (чеч.) – в вайнахской мифологии волшебная рыбка, находящаяся в подчинении у морского вампала

Астах (кист.) – Хромой

Эл-да (чеч. 1ел-да) – в языческой религии вайнахов бог подземного мира мёртвых Эл (чеч. 1ел). Сын демиурга Дела, брат Елты и Тушоли. Его описывают сидящим в башне, воздвигнутой из костей. Если предсмертная агония длилась долго, Эл-да приносили жертву с просьбой поскорее забрать умирающего. Человек умирал тогда, когда Эл-да желал забрать его к себе.

Лаьжиг (кист.) – «мешок, бурдюк из козьей шкуры»; в перен. значении – «обжора»

На коленях безоарового козла есть мозолевидные образования. Это следствие опоры на суставы во время передвижения по скалистым утёсам. Балансируя там, животным часто приходится припадать на колени.

са вош (кист.) – уважительное обращение («дядя» или «брат»)

Мелер-ерда – бог, покровитель плодородия и напитков, изготавливаемых из хлеба

«Вел вал со!» (чеч.) – «Чтоб мне помереть!»

малар (кист.) – вино

куомал (кист.) – брага

ч1аг1 (кист.) - чача, спиртной напиток, напоминающий обычный самогон, который вайнахи гнали из диких груш, яблок, винограда, чёрного паслёна, ржи, ячменя, пшеницы и кукурузы

Согласно преданию, Села-Сата, с помощью Боткий Ширтки, принесла рецепт изготовления пива из Эла.

шуьри ч1абилгиш (кист.) – вид оладий, жареные лепёшки в виде ромбиков

Глава 12

ПРЕВРАТНОСТИ РАЗБОЙНИЧЬЕЙ ЖИЗНИ. МЕЖ КОНЁМ И БАРСОМ

«Село Цайн-Пхьеда было похоже на первый рай из восточных сказок, - тот, что из красного золота, Фердовс-аль-Джаннати. Один край села Цайн-Пхьеда омывали холодные воды Чанти-Орг, другой - ледниковая речка Меши-хи, «Молочная река»...

Рыбка-пхаринг стремилась к этим водам душой и телом.
Потому что там, в конюшне аульского князя, находились самые красивые на свете кони!

Пхагал дал разбойникам слово. От себя – и, может быть, немного от имени Цхогала... И теперь-то он добьётся своего!

Просчитав все, даже мельчайшие детали задуманного приключения, - в третью часть ночи, когда особенно крепок человеческий сон, чувствуя себя ловким, изящным и удачливым, сам удивляясь чудесной лёгкости, поющей во всём теле, он широким парящим прыжком преодолел высокий каменный забор, - совсем как тот безоаровый козёл, мясо которого накануне они поглощали с разбойниками!
Но стрела была уготовлена и для него. - Полный колчан длинных, ядовитых, отточенных, оперённых стрел-ресниц княжеской дочки, которая застала его врасплох и вдобавок заявила, что хочет позвать стражу!!! Вот уж непрошеная свидетельница! Принесла же её нелёгкая именно этой ночью в сад! Почему, вы скажите на милость, этой капризной, избалованной девице не спится по ночам, - и как раз тогда, когда джигиту понадобилось выйти на дело, а это, между прочим - дело чести?!.

Молодой человек наскоро погасил в своём воображении потешный образ Сутарби с большущей костью в руке, чтобы не засмеяться в голос и не выдать свои истинные намерения, - коротко выдохнул и настроился на нужный тон, используя всё своё природное обаяние, а уж этого ему было не занимать...

Дальше всё стремительно пошло само собой, будто вне его совершалось, а он лишь смотрел со стороны. Он импровизировал на ходу, разливался сладкогласным соловьём. Караван фраз сам выплывал из его рта, словно стая сияющих рыбок из грота. Руки так и летали в плавных жестах. Душа его в исступлении гарцевала на кругу, выписывая небывалые фигуры, и солярные знаки, и узоры благородной тамги, и все волны морские, а ритм сам звучал мысленно в его ушах, будто хлопали ему все трое разбойников – а с ними вместе и где-то стоявший неподалёку невидимый Цхогал!..

Он поймал это лёгкое пламя, острыми языками цеплявшее тонкие медные нити вен, наполнявшее кровь золотым теплом блаженства, - оно словно бы само вело его к тому, что предназначено, чему суждено быть... Он был тогда точно палхь, в праздник пляшущий на канате перед созерцающей его искусство толпой.

Не поверил бы сам, до чего забавно всё устроилось: дочь паччаха, собственной персоной... точь-в-точь как в сказках, что рассказывали на привалах у костров погонщики караванов. Он и сам теперь стал, как они – и странником, и сказителем впридачу. Успевай только нанизывать слово за словом, словно ракушки на нитку для браслета; а она-то, что ни скажи, всему верит!.. И так смотрит, смотрит на него с надеждой и ожиданием, глазами прикормленного между делом с рук ослёнка, - вот мелюзга-то, даже жалко её немного... Будь со временем у него чуть посвободнее, он, пожалуй, уделил бы ей больше внимания, - но лёгкое, внутри летающее пламя ведёт за собой, зовёт оно, не ждёт; ковать надо железо, пока горячо! – Ему случалось раньше делать под руководством отца подковы для коней...

А кони здесь – о, уж это кони!.. Замечательная, кстати, осенила его идея насчёт совместных прогулок верхом.
Девушки? – неплохо, что они водятся на свете; встречаются средь них порой и очень милые... А она была действительно хороша, что тут говорить, - отметил он взглядом художника - и загодя начал планировать прощание и отъезд.
Эх, зря не выпало ей родиться в семействе попроще, а он бы уж находил повод к ней заглядывать, – но сейчас голос дороги звучал в нём сильней. В ближайшие планы Пхагала ну никак не входило продолжительное знакомство с княжескими дочерьми!

В придорожных «гостевых домиках» всегда можно было найти даровые ночлег и пищу, заодно и захватить с собою на дорожку долю припасов, оставленных предыдущим путником для следующего. Пхагал не гнушался иногда поживиться и приношениями, что жертвовали в святилища почитатели богов. Украшения он перепродавал восточным торговцам, убедительно клянясь, что это его фамильные драгоценности, - а те охотно скупали их у него.
Как ему казалось, он ничем и не рисковал – люди наивны, верят, - верят, как ему Марха! - без тени сомнения, что это сами боги пользуются их сокровищами. И какая в самом деле разница, кому достанутся они? – там, на горных вершинах, касающихся небес, у каждого бога и так всего много, а молодому разбойнику на земле всяко больше бы пригодилось.

Но в последние дни Пхагалу определённо не везло. И рушил его планы, как ни странно, не человек...

Едва успев вынуть руку из ниши цайн-пхьединского селинга, Пхагал застыл, внутренним чутьём уловив чей-то пристальный, немигающий взгляд в спину. Он замедленно обернулся, не хрустнув ни косточкой... - кто выследил его?!

Мощное тело снежного барса царственно возлежало на ветвях груши, длинный хвост свешивался вниз, и хризолитовые шары кошачьих глаз спокойно отмечали движения юноши, стоявшего в нескольких шагах от него.
Вот так встреча - священный зверь, по совместительству - крупный и опасный хищник!

Барс внезапно замер, ощетинился, прижал уши... Пхагала пробрала дрожь.
Барс приподнял верхнюю губу и начал шипеть... Он инстинктивно отступил назад, зацепился правым плечом за ветку и, торопливо высвобождаясь, вырвал целый лоскут из рукава чекменя.
Барс зашевелился и приготовился к прыжку... Крапчатый хвост нервно извивался. Пхагал ринулся в отступление... нет, он же ещё не все дела свои завершил на этом свете! Сегодня ночью у него ещё намечена последняя, решающая встреча с Мархой.

На этот раз он приготовил для её ушей сногсшибательный рассказ о дворце Саладина в Иерусалиме и о судьбоносных его сражениях с неверными, а уж говорить будет так, как будто сам только вчера оттуда уехал.
Она, разумеется, опять всему поверит; поплачет как следует, подождёт немного, отвлечётся потом - и постепенно утешится. Пострадает чуток - да и забудет, от неё не убудет... Так лучше всего. Всё нет и нет Джамболата, и не будет уже никогда, - но ведь случается же, что гибнут в бою даже прославленные воины?..

Поганый барс... - Марха всё-таки углядела разорванный рукав! Пхагал не стал ничего объяснять, но востроглазая заметила и серьги!.. Пришлось, так сказать, пережертвовать их - ради полного успеха авантюры. Серьги-то – дело наживное, это мелочь; теперь безделушкой больше, безделушкой меньше; но вот кони!.. Упустить подобную возможность, стоя в двух шагах от неё, Пхагалу определённо было не с руки. Лучше уж вложиться как следует - на кону дело всей дальнейшей жизни!.. Потому и ставка может быть велика. В конце концов, будем считать, что это его благодарность!

В задней части двора Эрдзие-Бен, в небольшом холме, носившем среди слуг замка название Иепильган-шу, был устроен погреб. От него, замаскированный висящим на сырой земляной стене ветхим, выцветшим истингом, тянулся выкопанный в земле к1аг - подземная галерея, имевшая выход далеко за крепостной стеной, через небольшое углубление в скале. Некогда отец Олхудзура, эл Эрдзу, основавший замок, соорудил этот холм с подкопом, опасаясь за безопасность своих доьдзал  и т1аьхьиэ в случае вражеских нападений и осады. Предприимчивая показала Пхагалу не только вход в конюшню, но и этот запасной выход...

И вот, Джамболат-г1ебарто уехал в Палестину, - счастливого ему и долгого пути! - а он, Пхагал, на следующую же ночь тайно вернулся и совершил всё, что задумал. Надо же! - неплохая помощница могла бы из неё выйти, между прочим!..

(Да ну, какая из неё, в самом деле, подружка разбойника?! – смех один... Всё равно же её когда-нибудь Олхудзур замуж выдаст! Зато в её жизни была целая неделя, полная романтики и переживаний на высшем накале, и то благодаря ему!)

У Пхагала на миг промелькнула отчётливая мысль о том, что если бы кто его сестре мозги так пудрил, - он бы с немалым удовольствием тому индюку голову с плеч напрочь бы открутил... но не будешь же самому себе её откручивать? И вообще, - это ведь само собой всё так случилось, кхуллам такой и у Мархи, и у коня; предназначены они ему, видать, судьбой; а он сам тут совершенно ни при чём! С богами разве поспоришь?!

Он был первой любовью Мархи, что немного ему льстило; его же истинной любовью стал необыкновенный конь. Нет, не так, но: КОНЬ, и ах, какой конь!.. – Этот конь, словно с облаков сошедший внезапно в конце недели, явился венцом творения в глазах Пхагала, воплощением совершенства.

Прежде ему где-то пару раз в жизни доводилось проникать пешком в Пхейн-мохк через Панкисское ущелье. Затем, меняя похищенных коней, он пробирался обратно по ущелью Ардоти, через Массарех-лам в верховья Чанти-Орг... Все тамошние лошади, что ни говори, хоть и считались очень выносливыми, были отменно некрасивы, ну, а этот... Вот таким должен быть у настоящего разбойника первый угнанный конь, чтобы потом было что вспомнить - белый, как жемчуг, чуткий, как сон, быстрый, как мысль. Да что там! - он с готовностью преклонил бы колени перед новым конским божеством и возвёл бы ему не хлев, а личное святилище...

Конь тревожился, прядал ушами, настороженно поворачивал голову, фыркал, подозрительно отставляя заднюю ногу, точно прилаживаясь оказать сопротивление... Понятное дело – не принимаешь чужую руку, бедняга; так и должен вести себя хороший конь. Ничего, мы с тобой ещё приручимся взаимно, дай только срок!..

И так вот запросто отдать этого коня разбойникам?! – ужаснулся Пхагал, - да ну, куда им такого?.. - что вообще понимают они в конях!.. Привести-то он его им приведёт, рассуждал он сам с собой, - обещал ведь; но с тем лишь, чтобы слегка похвастаться: убедились теперь, что я могу, все видели?! – а уж ездить на нём на лихой промысел будет только сам, а для них других коней потом угонит, - чуть похуже... Да нет, не в том дело, хуже они или лучше. Какими угодно могут быть следующие кони, но они - не те! Это будет его конь. Его, и точка!

Через погреб по туннелю он вывел коня к Буордзан-пеш, отодвинул камень и осмотрелся по сторонам. Никого не было поблизости, к счастью. Беспокойный конь храпел и дёргал узду из рук, - вот-вот вырвется, пустится вскачь и сорвётся с узкой горной тропки... Было чистым сумасшествием сесть на него прямо здесь, среди скал, но Пхагала просто несло в упоении минуты...

- Хачо! Хачо!

Потом он сам не мог вспомнить, каким чудом остались они с конём целы и невредимы, и путь их был непостижим (и направление вначале задал Чкара, а не сам Пхагал)!
Вниз на жуткой скорости по крутому склону, – потом замелькали вокруг высокие стволы густого букового леса (вей-вей, куда же мы летим?! как бы не врезаться... и как бы теперь в этой тьме непроглядной найти Воровские пещеры?!) – и где-то совсем рядом слышался леденящий душу вой (в том, что это снова окажется барс, Пхагал почти не сомневался). Явь, похожая на кошмарный сон... Прямо-таки нашествие барсов!

Чаща заканчивалась, деревья постепенно редели... Пхагалу наконец удалось направить коня левее... вот уже они на опушке... а вот наконец и край леса! Одежда Пхагала изодралась в лохмотья из-за веток, цеплявшихся по пути. Впереди маячил чей-то одинокий, расположенный на отшибе от села двор, обсаженный лещиной... вот стоят по всему двору на небольших колышках ровные ряды круглых корзин из тонких прутьев, обмазанных навозом... Так это же пчелиные ульи! Выходит, они прибыли к пасеке? Эти места он знал. Да он невдалеке от родного Комалхи!.. О, скажи-ка, - удачно вынес из напасти! Не конь, а просто сказка!

Пхагал нашёл, как ему казалось, идеальное решение. Соскочив с коня, он привязал его к ореховому дереву возле плетня, огладил драгоценного, охлопал и оставил там до утра. Здесь нахальный барс не посмеет тронуть чудо-коня – его отпугнёт лай пасечниковых собак; ну, а он сам пока сходит подкрепиться чем боги послали в гостевое гнёздышко, которое, как он припоминал, было неподалёку. Малость отдохнёт там, а ближе к рассвету проще будет сориентироваться и взять курс на Воровские пещеры...
Пхагал заранее млел, предвкушая, как на него будут смотреть разбойники, когда он горделиво предъявит их вниманию своего белоснежного спутника, а затем красочно опишет им - и его похищение, и развесёлую подмену красавца-коня паршивеньким лошачком, угнанным накануне вечером у какой-то убогой старушонки. О такой пропаже никто и горевать не будет – наоборот, порадуется небось бабка, что одним бесполезным едоком в хозяйстве меньше стало!..

На ветке здоровенной дуплистой сосны, под которой был почти полностью скрыт низенький къулли, висела у входа чья-то небольшая кожаная сумка, расшитая янтарным и стеклянным бисером...
Порядок! Теперь он будет хоть чем-то вознаграждён за сегодняшние труды в поте лица (Пхагал действительно взмок, и его пошатывало после невообразимой скачки).

На полу, сверху укрытые пятнистой шкурой, сладко посапывали две девчонки: маленькая, круглощёкая, с тёмными косичками, что показалась ему знакомой, он никак не мог припомнить, где же мог её видеть раньше; и светловолосая - тоненький, вытянувшийся подросток с такой бледной кожей, что она почти светилась изнутри в темноте. Сёстры, наверно; а какие разные! Зачем вообще их сюда занесло? Одни, ночью, в лесу!..

Пхагал вгляделся, наклонившись поближе. Рука старшей прижимала к груди свирель... - То, что надо. Сейчас он осторожно вытянет у сони инструмент, который она проспала, а потом загонит его знакомым торговцам. Пусть у них потом снова его же и купит втридорога, ха-ха!.. А ещё не мешало бы перекусить. Ну-ка, - интересно, оставили тут что-нибудь сестрёнки-милашки бедному путнику - лучшему из разбойников?..

Трапезой едва не довелось стать ему самому. Из мрака угрожающе поднимался длинный силуэт огромной кошки... Словно две луны в ночи, взошли, зажглись разом оба необъятных ока, мелькнула белизна клыков, раздалось рычание... Как, это он! Опять и всюду он! Да вездесущий, что ли, этот барс?! Что за ночь вообще такая? – может, завтра праздник какой-нибудь, посвящённый божественному барсу, а ему и невдомёк? Вай-Дел!

Пхагал рванул обратно в лес, не разбирая дороги и вспоминая на ходу все семь поколений своих предков и весь кистинский пантеон заодно; он бежал, пока не закончилось дыхание... Придя в себя, сел на травку и решил осмотреть свою добычу - ради чего, собственно, сегодня он так страдал.
Тьфу!!! угораздило же его сегодня туда сунуться...

Овчинка явно не стоила выделки. Деревянный гребешок для волос... какие-то швейные принадлежности... ну, девочки, – зачем вообще таскаете с собой всякую дребедень?! Читать Пхагал не умел, и потому свиток пергамента с непонятными закорючками не привлёк его взгляда. А ведь там как раз говорилось о нём...

Пхагал с отвращением отшвырнул прочь в траву ненужный хлам и вдруг явственно ощутил, что его мучит жажда. Вот кувшинчик глиняный он прихватил не зря. Тут в Доганаш-чо, в лесном овраге, помнится, был родник; как раз он умоется, напьётся, наберёт воды... Кувшинчик-то ничего, годный; может, его удастся при случае сплавить караванщикам...

А там, у родника, случилось вообще что-то невероятное. – Когда истомлённый жаждой Пхагал наклонился к ручью - из глубины раздался звучный всплеск и оттуда прямо на него выпрыгнуло нечто мелкое, холодное, скользкое; оно хлестнуло его по щеке, да с такой силой, что лицо его мгновенно перекосилось на сторону!
От неожиданности Пхагал выпустил кувшинчик из рук и сам не удержался на ногах. Неодобрительно квакнув, поскакала прочь от него лягушка – и вскоре исчезла в траве...

«И то ли в глазах у него рябило от множества пережитых за ночь впечатлений, - гласила позднее летопись, - то ли грезил он с открытыми глазами от усталости, но видел наяву и, поражённый, всё смотрел вслед, как удалялся от него по течению высокий, величественный женский силуэт в струящемся синем одеянии, с распущенными волосами. Возникла она из воды и ступала поверх неё, как по суше, и уносила с собою кувшинчик - она, Хи-нан, Матерь вод, при воспоминании о которой до сих пор, как в день первой встречи с нею, замирает моё сердце...»

ПРИМЕЧАНИЯ:

палхь (кист.) – акробат

Иепильган-шу (кист.) – «Холм Крысёнка»

к1аг (кист.) - подземный туннель, канава, ров

доьдзал (кист.) – семья
Средневековая чеченская семья состояла из брачной пары, их детей и детей их сыновей (дети дочери входили в другую семью).

т1аьхьиэ (кист.) - потомство

г1ебарто (кист.) - кабардинец

Массарех-лам (кист.) – «Гора серн»

Буордзан-пеш (кист.) – «Волчий ход в скале»

Хачо! Хачо! (кист.) - междометие, обозначающее звук понукания лошади

Чкара (груз. ჩქარა) - Быстрый, Скорый (имя коня)

Вай-Дел! (кист.) - «Ой, Господи!»

Доганаш-чоь (кист.) – «Кизиловая лощина»

МУЗА ТОРОЛЫ (ПОЭТИЧЕСКАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ)

«Я прежде видел тебя - в раю,
А может быть – в вечной тьме... -
Ты спишь, равноцветная, я стою -
И меркнет душа во мне.

Лёг Млечный путь меж звёздных полей,
Мерцает в камнях хрусталь...
Верхом да вверх по крутой скале -
Поверь, нимало не тяжелей,
Чем если б единый лишь вздох во мгле
Мои разомкнул уста!

Светляк средь трав, средь душистых рос
Пал каплею золотой? -
То реки солнечных твоих кос
Струятся, как мёд густой...

Вот тонкой пламенной тетивой
Запели волос лучи...
Мишень для стрел я, но всё ж - живой! -
Как сеть златая над головой...

Но, только взор ты поднимешь свой -
Исчезну тотчас в ночи.»

Пховцы всегда любили стихи и легко их слагали, облекая свою поэтическую мысль в короткую и образную форму. Часто во время беседы они заканчивали свою речь в рифму. Иногда ради развлечения они устраивали шаироба - словесные сражения в стихах между соперниками-мужчинами. В обычае у них также было петь стихами, импровизированными на ходу.

Тороле же удавалось иногда сразу и думать стихами...

ПРИМЕЧАНИЯ:

Речь здесь идёт о старинном горском обычае, принятом среди хевсуров – так называемом равноцветии (груз. სწორფერობა - «сцорпероба»). Молодой мужчина выбирал себе девушку «равноцветной» ("сцорпери", "дзмобили" или "надзмоби"), с её личного согласия. Им разрешалось встречаться и проводить время вместе, оказывать друг другу знаки внимания, обмениваться разными подарками. Девушки обыкновенно вышивали своим равноцветным рубахи, перчатки, нагрудник, кисет для табака, вязали носки, дарили свои кольца и т. п., мужчины же покупали девушкам головные платки, башмаки, серебряные украшения, булавки, бусы, пуговицы, гармошки и прочее. (При этом хевсурская девушка одновременно могла иметь лишь одного равноцветного, хотя мужчине было дозволено иметь двух!)
Главным занятием равноцветных была беседа. Во время встреч были разрешены определённые вольности, распитие напитков; равноцветные могли оставаться наедине, при желании - касаться друг друга, в том числе целоваться, даже спать вместе, но в одежде и соприкасаясь друг с другом лишь головами. Отношения их могли быть только платоническими: хевсуры хранят чистоту до брака. Равноцветные должны были сохранять между собой чистые, романтические отношения, они не могли жениться и создавать семьи друг с другом. Равноцветие автоматически завершалось после замужества девушки, их общение на этом заканчивалось навсегда:
«В понедельник на рассвете
Заструились слёзы из моих глаз.
Расстаюсь с дзмобили-возлюбленным,
Выдают меня за нелюбимого.»
Мужчина же, даже женившись, мог продолжать сцорпероба с незамужней девушкой.

Шаироба (груз. შაირობა) – стихотворная импровизация.

Торола (груз. ტოროლა) – Жаворонок (прозвище героя)