I.II. Несвязные последствия
Теодор --->
__________________________
Душа уходит в пятки. В глазах плывет. Мне хочется верить, что я пьяная; что это все тупой розыгрыш, и Илона сейчас выкрикнет какое-нибудь «ха, попалась!».
Но этого не происходит, потому что что раздается еще один сильный удар, и, по соответствующему звуку, я понимаю, что старая хлипкая дверь не выдержит еще одного. Илона же, в свою очередь, словно не замечает того, что происходит: встает и идет к балкону. Подносит динамик телефона к губам, и из ее бормотания слышу лишь что-то про Тёму.
В пару шагов преодолеваю расстояние между нами:
— Какого хуя?
Она громко всхлипывает, не успев до конца записать сообщение, и смотрит на меня с испугом.
Я прожигаю ее взглядом, полным агрессии.
— А что мне делать? Это уже не первый раз, — она выглядит слишком измученно. — Сколько бы мы ни пытались, в течение года у них получается найти нас. <i>Они</i> продолжают преследовать нас.
— У тебя все еще есть шанс пойти в полицию, знаешь ли.
— Ты не понимаешь, это так не работает.
Удар
— Блять, быстро собирай свои монатки! — перехожу на крик. Времени нет, уж тем более на душевные разговоры, надо действовать. — Я не хочу сдохнуть и сомневаюсь, что твой брат хочет сыграть в ящик до своего выпускного! Бери телефон! Кошелек, документы, я не знаю!
Срываюсь в спальню через коридор, хватаю рюкзак (откуда, к счастью, ничего не вытаскивала), но не иду обратно: боюсь того, что вот сейчас дверь просто выломают прямо перед моим лицом.
Смотрю на своё тусклое отражение в стекле.
Первый этаж.
Без стыда признаю, что я готова вылезти прямо сейчас, одна.
— Вылезай, — оборачиваюсь к Илоне.
Она стоит в коридоре возле шкафа. В руках паспорт, а вот по глазам сразу видно — сомневается.
В ответ лишь качаю головой и смотрю на нее с осуждающим прищуром.
— Твое право, — сухо отвечаю. С жутким скрипом отрываю деревянное окно.
Удар
Дверь открывается. Вошедший громко вздыхает:
— Чертова ж ты сука, — спокойно, вполголоса с придыханием.
Перелезаю через окно и, не оборачиваясь, бегу через узкий тротуар, избегая уличного освещения.
Ноги трясутся. Чуть ли не спотыкаюсь несколько раз и, забегая за угол дома, облокачиваюсь спиной к стене. Тру глаза, наплевав на макияж, и пытаюсь привести дыхание в норму. В голове ураган и я пока не представляю, что же делать дальше.
В панике осматриваю карманы, затем раскрываю рюкзак и начинаю ворошить содержимое.
Паспорт здесь.
Студенческий здесь.
Все тетради здесь.
Кошелек здесь.
Я — вроде бы — не оставила ничего, что могло бы намекнуть о моем пребывании там.
Сжимаю кисть до боли в косточке.
На руке нет браслета.
На руке подаренного отцом браслета.
На руке нет подаренного отцом именного браслета.
Блядь. Блядь, блядь, блядь, блядь. Блядь.
Я не смогу вернуться назад, мне цена ценна моя голова на плечах.
На улице тишина. Лишь легкий шорох листвы, где-то вдалеке слышна сигнализация автомобиля. Но из квартиры ничего не слышно. Едва заметно светлеет — скоро, вероятно, рассвет. Засматриваюсь в никуда. Я не могу привести в порядок мысли: дома брат; в понедельник пара; сегодня надо бы написать конспект. Словно не сейчас это здание, возможно, может стать чьей-то могилой. Чувствую себя паршиво, потому что я не знаю, что мне делать. Я не знаю, как реагировать на смерть. Я не знаю, что чувствовать, потому что мне всегда было плевать: инфаркт бабушки, передоз подруги, разбившийся друг детства. В списке, написанном чернилами, графитом выведено имя Илоны.
Думаю лишь о том, чтоб все было в порядке со мной. С Марией. С братом, где-то отдыхающим с друзьями.
Думаю лишь о том, что «не дай бог я буду вмешана в убийство, когда в семье почти все юристы и менты».
Думаю о том, что рядом круглосуточный магазин.
Оттуда я смогу вызвать такси. Там я смогу почувствовать себя хотя бы в иллюзорной безопасности. Резко убрать для себя же отталкиваюсь от стены, пытаясь вспомнить, с какой стороны двора мы выходили.
Неуверенно осматриваюсь: несколько закрытых ларьков и отделение почты. Я этого не помню.
Сжимаю руками лямку рюкзака, до боли впиваясь ногтями в кожу ладони. Делаю маленький неуверенный шажок.
Раздается резкий громкий звук. Выстрел.
Серьезно? Ёбаный выстрел?
В некоторых окнах загорается свет, я вижу чей-то силуэт в одном их них.
Но ничего не происходит.
В ушах все еще отдается звоном, и я понимаю, что...свет выключается. В первом окне. Во втором. Тот замеченный мною человек просто уходит.
Вы даже просто не позвоните...в полицию?
Точно. Полиция, почему я сразу не догадалась?
Хохочу, но смех на грани истерики. Отбегаю по неосвещенному участку дороги с целью отдалиться от места происшествия. Останавливаюсь, окутанная кронами высоких старых деревьев и пышных кустов, отгораживающих меня от возможного обнаружения кем-либо, но этот условный кокон почему-то, напротив, наводит бóльшую панику.
Руки не слушаются, но набрать номер все-таки удается.
Гудок
Поворачиваю голову в сторону дороги. Вижу силуэт мужчины с сигаретой, сидевшего на сияющем капоте машины. По очертаниям вижу понимаю, что Mercedes. Беззвучно смеюсь.
Это все, о чем я сейчас могу думать.
Гудок.
Парень смотрит вперед, я вижу лишь его профиль. Находящийся достаточно далеко фонарный столб своим ничтожным светом не помогает хорошо разглядеть его.
— Алло? — почти шепотом.
–Громче, — агрессивный мужской голос.
— Алло, — громче и увереннее.
Сгорбившийся мужчина по ту сторону дороги выпрямляется.
Немой момент.
Тяжело дышу.
Он оборачивается в мою сторону. Я уверена, что он смотрит прямо на меня. Я чувствую, он смотрит прямо мне в глаза.
— Алло, говорите уже?! — мгновенно сбрасываю и рукой закрываю и без того тусклый дисплей телефона.
Я не вижу собственных рук. Я не вижу себя. Тут слишком темно. Так какого хуя он смотрит прямо на меня? Прямо в меня?
Тишина.
Шелест листьев от легкого порыва ветра.
Пульс сердца отдается в ушах.
Я себя накручиваю, просто накручива-
Кто-то резко кидает меня на асфальт. От неожиданности издаю писк, сразу же прерывающийся чужой рукой, закрывающей мне рот. Женской костлявой рукой с длиннющими ногтями. Щеку щекочет что-то напоминающее перо.
Вслепую нащупываю лицо неизвестного — короткая стрижка с челкой; холод крупной металлической серьги. Илона.
— Это я. Все норм. Все отлично, окей? — прерывисто шепчет. Очень тяжело дышит, словно бежала большое расстояние, либо отбивалась, что было, в общем-то, вероятнее — мы не так далеко от ее квартиры, чтобы суметь настолько запыхаться. — Не поднимайся. Увидит.
— Даже я тебя не вижу.
— Он увидит, — сглатываю. Даже не хочу знать ничего: ни почему увидит двусмысленно развалившихся девушек на асфальте в кромешной темноте, ни кто такой он.
— Ты предлагаешь валяться здесь, пока нас не найдут и не похоронят?
— Вызывай такси, — хрипло отвечает. Ощущаю, как Илона плюхается рядом со мной прямо на асфальт.
Я же только сейчас понимаю, что все это время лежу на животе, и оказывается, у меня дико щипает в коленках. Переворачиваюсь на бок. Стряхиваю пыль со щеки и чувствую что-то жидкое — кровь? У меня и так лицо выглядит как чертова наждачная бумага, за что? Какого черта? Мне кажется, что над этой ерундой я расстраиваюсь еще больше, чем над возможностью не дойти до дома.
Телефон лежит рядом. Тычу в экран, загорается дисплей, открывая взор на расползшуюся паутиной на весь экран трещину. Молюсь в мыслях, чтобы это было бронестекло.
Открываю Uber и протягиваю телефон пытающейся отдышаться рядом Илоне.
Через секунду протягивает мне аппарат обратно:
— Вводи второй адрес. Поедешь домой, а я к Тёме.
— Дима знает, что за гангстерские разборки тут происходят?
— Нет, — слегка пискляво, словно она на грани слез.
Вбиваю адрес своего дома и начинаю поиск водителя.
— Это действительно был выстрел?
— Угу.
Смотрю вверх, максимально расслабившись. Словно все еще валяемся у нее на диване под «Сигареты после секса». Беззвучно содрогаюсь в смехе.
— Что такое?
— Теперь хочется не сигарет после секса, а сигарет после апокалипсиса.
Илона усмехается в ответ:
— Вот так каламбур.
Снова молчим, и я бесцельно смотрю вверх на плотный, едва заметный в предрассветной темноте, слой листьев над нами.
Водитель все еще не найден.
— Тебя не ранило?
— Только додумалась спросить?
— Иди нахуй.
— Нет...промахнулся, — звучит крайне неуверенно, словно она хотела сказать не это.
Поворачиваю голову влево: вижу лицо Илоны, только сейчас понимаю, что уже светает. Она смотрит на меня в ответ. Уставшая. С размазанной по лицу алой помадой и потекшей тушью. Я очевидно выглядела не лучше.
— Сколько времени?
— Не ебу, — жму плечами.
"Водитель найден."
— Ты много сквернословишь.
— У меня есть на то право. Сегодня.
— Если все это когда-то закончится, я куплю самую дорогую бутылку вина, которую смогу себе позволить. И огромный торт. Два торта. И крутейшую пачку сигарет Тёме.
— Ты знаешь, что он курит?
— Да все уже знают. Балда какая, — вздыхает. — Вообще врать не умеет.
"Водитель по заказу <...> прибыл."
— Он вовремя.
— В смысле?
Илона приподнимается на локтях:
— А ты глянь, — слышу топот. Из-за угла появляется парень. Белая прядь, разномастные разъяренные глаза. Каким образом она могла знать, что он появится сейчас?
— Какого хуя?!
— Гони! — девушка встает, грубо подтягивая меня за собой. Я со своим ростом и неспортивным образом жизни явно проигрывала подтянутому высокому парню, и от этой мысли адреналин лишь еще больше будоражит кровь.
Машина должна быть на перекрестке у светофора, расстояние до которого я бы очевидно не пробежала в стабильном спокойном вместо стабильном состоянии.
Илона фактически вталкивает меня в машину, впопыхах не забывая со смачным стуком приложить меня головой.
Голова гудит. Таксист ржёт.
Мы с Илоной фактически лежим друг на друге, скорченные в три погибели, пока я пытаюсь дотянуться и закрыть дверь.
— Поехали! Быстро! — очень громко. Очень агрессивно. Мужчина вздрагивает, но выполняет сказанное. С горем пополам принимаю сидячее положение и смотрю в окно и, перед тем как мы трогаемся, вижу Артура: он находится достаточно далеко от нас. Сгибается и кашляет. Кровью. Падает на колени, и в следующее мгновение вижу лишь проносящиеся мимо дома. Я теперь поняла, почему мы вышли сухими (пока что) из воды, но ситуация от того не становится легче.
Почему он ранен?
А он ли стрелял? Может, стреляли в него?
А является ли он настоящим антагонистом ситуации?
Перевожу взгляд на девушку рядом. Она облокотилась головой об окно, открывая вид на запятнанную кровью шею, и я не знаю, принадлежит ли она ей. Смотрю на дорогу. Смотрю в зеркало заднего вида: водитель напряженно поглядывает то на меня, то на Илону.
Тишина.
Я начинаю плакать навзрыд. Со стыдом для себя громко всхлипываю и закрываю рот руками, пытаясь успокоить себя. Мне становится еще страшнее от осознания того, что вообще произошло за такой короткий срок.
Илона ничего не говорит, но пододвигается ближе и кладет руку мне на колено.
— Я забыла у тебя браслет, — говорю между всхлипами.
Ее лицо искажается в странной гримасе:
— Ты из-за этого ревешь?
— Он именной.
— Ну другой купишь, в чем проблема.
— Там есть моя фамилия, — очередной всхлип и глубокий вздох. — Даже если не было бы, у Марии, поверь, не так много знакомых с таким тупым именем.
— А...ох.
— Девушки, у вас все нормально? — снова смотрю в зеркало заднего вида — взгляд мужчины принял оттенок волнения и замешательства.
Мы смотрим друг на друга:
–Да.
***
До моего дома доезжаем уже в тишине, крепко держась за руки.
— Ты будешь в порядке? Они? — спрашиваю, когда машина останавливается, не доезжая до дома мнимой безопасности ради.
— А ты? — мягко улыбается. По дороге писал брат: не появится дома до вечера понедельника. Более того, возможно, на какой-то период останется пожить у друга, чтобы помочь тому приспособиться к началу самостоятельной жизни в новой квартире. Я не знала, стало ли это хорошей или плохой новостью, но Илоне не особо импонировала идея того, что я, абсолютно ничего не знавшая и не понимавшая, буду одна в такой момент. Я же боялась того, что это еще не конец.
Широко улыбаюсь, смотря ей в глаза:
— Не знаю.
Выхожу из машины, но что-то мешает захлопнуть дверь.
— Я могу заехать к тебе, если, — запинается, — если все будет нормально.
Закрываю глаза, не зная что ответить. Возможно, было бы лучше, забудь она моё существование. Но никто не давал гарантии, что этот больной не пришибёт меня в течение выходных, стоит мне выйти выбросить мусор.
— Да. Конечно.
Не дожидаюсь их отъезда, сразу же кутаюсь в куртку, словно она ограждает меня от жестокого мира, и как можно быстрее иду по направлению к дому — я не в состоянии бежать, дрожь, пусть и не такая интенсивная, все еще присутствовала, подкашивая колени.
Мимо меня проходит женщина. Я её знаю, живет в соседнем подъезде: уже поседевшая и морщинистая, но подтянутая, как молодая девушка (поверьте, я могу сказать, что физически она будет здоровее меня), всегда на изящнейших шпильках и в элегантных костюмах. И всегда бегающая как раз в то время, когда я выходила на учебу. С удивлением смотрит на меня. Я криво улыбаюсь в ответ. Смотрю на часы: пять пятьдесят. Вижу свое искажённое отражение и понимаю всё, что надо было понимать в этой тупой ситуации.
Идешь на пробежку. Видишь непонятную шмару с катастрофой вместо причёски, размазанной почти до щёк помадой и растёкшимися почти чёрными тенями. Более того, вид ещё прекрасно дополняли одна серьга (вторая, вероятно, осталась где-то там у тех самых кустов), оборванные чулки. Да и в общем, как говорил наш Николаевич на парах: всё зависит от контекста. Вышла бы я в пять пятьдесят вечером с идеальной укладкой и стрелками, готовыми пронзить Зевса, я была бы стильной красоткой, подчеркивающей достоинства фигуры. Но стоит перевернуть ситуацию с ног на голову, и перед вами стоит где-то всю ночь отрывавшаяся шлюха, которую, возможно, тоже «отрывали» по полной.
— Давайте сделаем вид, что мы не видели друг друга.
Она несмело кивает и поспешно уходит, всем видом показывая отвращение ко мне.
После того, как я (может быть) чуть не была убита, мнение тетки меня волнует меньше всего.
Оглядываюсь. Через пару мгновений оглядываюсь ещё раз. В голову опять бьет паника, и я уже бегу со всех ног до дома. Трясущимися руками прикладываю чип, забегаю в подъезд и пару раз убеждаюсь, что дверь закрыта. Дергаю ещё раз. Точно закрыта. Осматриваюсь через стекло входной двери — никого. Ощущение слежки являлось, вероятнее всего, результатом накручивания самой себя.
Вызываю лифт. Стою к зеркалу спиной. Выхожу на нужном этаже. Иду к двери, открывая треклятые кучу замков не с первого раза. Скидываю рюкзак с плеча, дергаясь, вспомнив, что там лежит новый и <i>взятый в кредит ноутбук</i>, но вслед вздыхаю — ну уронила и уронила. Стягиваю с себя кеды уже по дороге в спальню: ставлю телефон на зарядку и, открывая нужную программу, включаю музыку в случайном порядке.
Как будто обычный день. Как будто снова пришла с учебы, устав от ежедневной суеты, и, даже не раздеваясь, ложусь на кровать, свернувшись калачиком.
Слышу знакомые мотивы. Очень знакомые.
You leapt from crumbling bridges watching cityscapes turn to dust
Filming helicopters crashing in the ocean from way above
Хочется смеяться от чувства, словно эта песня меня преследует, но перед глазами не пугающие удары по и без того шаткой двери; не содрогающаяся в слезах Илона; не никогда не виданный сердцу страх; не выстрел; не незнакомец по ту сторону дороги; не, в конце концов, падающий на колени Артур, откашливающийся кровью. Перед глазами его профиль в ту — самую первую — ночь; смех Марии, когда она видит моё «цыганское» облачение; курящая Илона, усыпляющая теплом своего тела и размеренным дыханием; её момент откровения у дверей магазина; теплая рука Тео на моих плечах и беспричинное ощущение стыда от осознания, что мне нравилось быть рядом с ним; его громкий смех от моих тупых шуток.
Перед глазами зыбкий момент спокойствия.
Засыпаю с ощущением, словно...
Ничего не произошло.
***
Панически вскакиваю от громкого рингтона. Еще не придя в себя, мне требуется момент, чтобы увидеть контакт потревожившего мой сон человека через разбитый экран: «Мать».
— Алло? — хрипло, потому что после сна, и сухо, потому что это мать.
— Ты спишь что ли? — с подозрением.
–... Нет.
Этого было достаточно, чтобы уничтожить меня сильнее возможности быть мертвой.
Тебе так нельзя. Ты должна быть полезной. Ты должна учиться. Ты должна убраться. Ты должна делать что-то продуктивное. Всегда.
«Ты должна, потому что у нас свои планы на тебя в виде, например, попытки содрать с тебя денег в будущем и попытки выдать за угодного нам богатого мужика, а таким не нужны куклы без наполнения» — примерно так можно охарактеризовать ее монолог. Им недостаточно поступления на одни из высших баллов в вуз; не достаточно миллиона грамот по иностранному языку; не достаточно кровью доставшегося диплома из музыкальной школы, где преподавательница бесстыдно лупила смычком, пока тот, бедный, в итоге не сломался; не достаточно кучи ненужных занятий «для общего развития»; продолжавшейся даже в университете давки «ты должна быть лучшей, если хочешь, чтобы мы не забрали все, что дали за эти годы». Я должна была привыкнуть. Но почему-то на глаза предательски наворачиваются слезы обиды.
Встаю с кровати и иду в ванную, швыряя телефон куда-то на стиральную машину, ибо слушать это все не было ни нервов, ни желания. Смотрю на часы — шестнадцать сорок. С грустью отмечаю, что на часах тоже трещина, и моя нищенская стипендия не покроет даже этого ремонта, не говоря о телефоне последней модели. А вроде бы «крутой» ВУЗ. Тьфу ты.
Смотрю на свой потасканный вид и беру в руки ватный диск с бутылочкой мицеллярной воды. Выгляжу отвратительно: не удивлена и уже даже не разочарована.
К моменту, когда помада смыта, и я, в общем, не похожа на побитую панду, возмущения в телефоне стихают.
— Как дела?
Смотрю на себя в зеркало, не спеша брать телефон в руки.
— Алло?! — в голос ее возвращается злость.
— Ты только додумалась меня об этом спросить? , — опять звонила, потому что мой лицемерный отец заставил?
— Все отлично.
Сбрасываю.
Твоя дочь всего лишь прокрутилась в пиздеце за одну только ночь. Чуть не сдохла, но, к сожалению, осталась в порядке. <i>А еще твоя дочь глотает антидепрессанты, над чем ты смеешься, и решает проблемы литрами алкоголя.</i>
Продолжаю себя накручивать. Вспоминаю каждую, казалось бы, нелепую обиду чуть ли с детских времен, и заканчиваю поток негатива в себя решением, что мне нужно в горячий душ.
Провожу там как минимум час и готова провести еще один, не горя желанием возвращаться в повседневность, но меня вытягивает ощущение голода.
Накидываю на влажное тело халат, даже толком не высушив себя, и открываю холодильник. Волна холода вызывает отрезвляющую дрожь. Пустой холодильник навевает уныние: брат снова не купил ничего, что я его просила, хотя ему, гаду, отправляют больше денег на проживание.
Нажимаю кнопку на чайнике, потому что кроме кофе у меня нет ничего.
Отправляю сообщение отцу:
У меня закончились деньги
Не слышу волшебного слова
Закатываю глаза и отправляю лицемерное «пожалуйста)», получая в ответ дурацкое сердечко. Закатываю глаза еще сильнее. Лучше бы денег отправил.
Завариваю чай в большую кружку, достаю ноутбук из увидевшего ад рюкзака и кладу на стол. Пока он включается, загружаю вещи в стиральную машину, попутно проверяя их состояние — хотелось бы, чтоб жертвами стали только капроновые чулки, а не куртка, являвшаяся важным подарком, или новые кеды, не прожившие еще и недели.
Денег еще не было. Более того, я узнала, что их пришлют только в понедельник, а смысла писать брату нет — он свои явно пропил.
Смотрю на треснувший дисплей. Ногтем поддеваю уголок бронестекла и одним резким движением его отдираю. Словно камень падает с плеч: вижу свое отражение в идеальном экране. Ни единой царапинки. Это, казалось, не самое важное событие сильно подняло настроение.
Подвигаю ближе ноутбук и открываю первую закладку в браузере: всегда предпочитала просмотр Открываю вкладку сообщений через телефон: несколько сообщений от Марии, которой я не хочу даже намекать на случившееся, что-то формальное относительно учебы от старосты и пары однокурсниц и куча сообщений от Илоны, сводящихся к вопросу «как ты?». Первое было отправлено через несколько минут после того, как я вышла из машины утром, и каждое новое писалось с завидной регулярностью. И даже сейчас, пока я смотрю на экран с улыбкой, приходит новое:
Пожалуйста, скажи, что все в порядке
Да
Я домаВсе в порядке
Фух
Вспоминаю о самом главном:
Как Тёма?
Вы у Димы?
Да
Он знает о том, что происходит?
Нет. Ты первая, кто знает вообще о чем-то, И ЭТО ПЛОХО
Я поговорила с Тёмой
Мы снова будет переезжать
Куда — понятия не имею
Ощущение, что они нас найдут и на Камчатке...
Ты не хочешь в итоге ознакомить меня с тем, что произошло?
Не здесь. Как-нибудь лично поговорим
У Артура не будет вообще никаких трудностей переворошить наши гаджеты
— М-м-м, — смотрю растерянно в стену. — Ясно.
Мне нечего было скрывать от людей в своих гаджетах, а коллекция порно, вообще-то, у меня отличная.
Закрываю программу, но замечаю назойливый значок уведомления у иконки инстаграма. Это явно не кто-то из друзей, потому что они прекрасно знают, насколько я, сама не зная причины, не любила там вести диалог. И я оказалась права — сообщение от неизвестного мне пользователя, однако, я быстро опознала его по первому же сообщению:
@baldalamenti
Твои сижки у меня
Походу я теперь обязан их вернуть хозяйке
оставь себе
Сообщения датируются временем четыре тридцать утра, примерно в то же время, пока мы с Илоной подметали асфальт в попытках скрыться от силуэта загадочного мужика по ту сторону дороги.
ну (
куда ты исчез той ночью
дела семейные, ничё серьезного
потом настроения возвращаться не было
сделаю вид, что я верю
ути какая дамзеля важная
вы найдете свободное время для скромного поклонника,
чтобы он вернул украденное?
да бля, оставь себе говорю
Я ТЕБЯ НА СВИДАНИЕ ПРИГЛАСИТЬ ПЫТАЮСЬ
Блокирую телефон и отшвыриваю на стол. Я не готова дать ответ сейчас, после того как он исчезает перед началом все еще не уложившейся в моей голове вакханалии. Пусть у меня не было ни одной причины подозревать новоиспеченного знакомого в чем-то...лучше перебдеть.
— Тебе просто надо остыть, — говорю сама себе, опираясь локтями о стол. Вся настороженность кажется мне же самой раздутой и нелепой, хотя я всегда считала себя человеком, относящимся к вещам проще. У меня не было ни одной причины рубить с плеча, потому что в тот вечер было еще около двадцати точно так же ушедших человек.
Беру телефон и пытаюсь придумать себе оправдание:
у меня завал по учебе, времени нет
Могу подвозить тебя домой с учебы
uwu
я тебя не знаю толком
К чему такая настороженность ко мне?
С САМОГО МОМЕНТА ЗНАКОМСТВА ПРИТОМ
Илона не советует
Ну естественно, я ж ее бывший
«Так вот оно что было!» проносится в голове. Ее настороженность, скорый уход Тео с вечеринки и общее подсознательное ощущение то ли агрессии, то ли еще чего отрицательного, исходящее от него в тот вечер. Вся моя паранойя оказалась простой тупостью, и стало даже немного стыдно за свое заметно отталкивающее поведение, пусть я и прониклась к личности парня симпатией.
если в понедельник встретимся в «Галерее» после моей учебы
тоу тебя будет шанс потратить деньги мне на еду.
Кидаю взгляд в сторону холодильника.
на самом деле
ты можешь купить еды прямо сейчас
и приехать ко мне на хату
мы не поебемся, конечно,
но можем посмотреть шлаковый хоррор
Если я не приеду, я проснусь утром?
не
Читает сообщение. Не отвечает пару минут, все это время прожигаю экран взглядом, боясь, уже успев себя накрутить в том, что оттолкнула Тео своим поведением. Только я была готова мысленно перейти к порции оскорблений себя самой, как телефон в руках завибрировал:
Ну? Адрес где?)
Облегченно вздыхаю и печатаю свой адрес со всеми подробностями, после чего не спешу одеваться — даже так же живущие в центре города люди едут ко мне минимум час из-за вечных пробок на главной улице, не говоря уже о тех, кто проживает подальше.
Даю себе буквально пятнадцать минут перед тем, как высушить волосы и привести их в порядок, одеться во что-то более-менее приличное и, ну может быть, накраситься — Тео уже успел увидеть мое унылое лицо без макияжа.
Однако, все оказалось намного плачевнее: стоило только зайти в ванную комнату, как раздался тяжелый стук в дверь. Сначала думаю, что это, вероятно, пришел брат, ибо только он мог зайти без звонка в домофон, но в глазке вижу уткнувшегося в телефон Тео с большим пакетом в руке.
Открываю дверь, потому что деваться было некуда:
— Привет? — неловко улыбаюсь, пытаясь закутаться в короткий халатик. Вместе с тем радуюсь, что побрила ноги, это оказалось как никогда актуально.
Теодор не отвечает: поднимает брови, широко улыбается и просто смотрит.
— Мы не ебемся, — напоминаю и закрываю за ним дверь. Парень в ответ громко от души смеется (хотя я не вижу ничего смешного), запрокидывая голову, и, кажется, что этот смех гулом отдается в ушах. — Я переоденусь, а ты чувствуй себя как дома, если что, — быстро убегаю в комнату и закрываю дверь.
— Да ну, мне и так нравится, — возмущенно крикнул через дверь.
— Не заслужил еще, — шучу в ответ, впопыхах натягивая джинсы и обычную черную футболку. — Ты как вообще зашел с закрытой-то дверью? — в ответ слышу что-то из репертуара «ну у вас консьержка добрая». С такими консьержками и врагов не надо.
Выхожу из комнаты и уже вижу Тео, рассевшегося на двух стульях сразу. Похоже, он прислушался к моему формальному пожеланию чувствовать себя как дома и выключил свет в коридоре, на кухне при этом стало заметно темнее — осталась лишь подсветка, погрузившая комнату в приятный полумрак. Не могу сказать ему ничего поперек, потому что я собиралась сделать то же самое.
— Я не знаю, что ты любишь, поэтому взял все, — снова улыбается, и я буквально разрываюсь между: «о боже, как мило, ты просто солнечный человек в моей жизни» и «у тебя не треснет постоянно лыбу давить?».
Перевожу взгляд на пакет с логотипом McDonalds и по количеству еды предполагаю, что он действительно взял всё.
— Похоже, пора переодеваться обратно в халат, — произношу, скорее, сама себе, но Тео оценивает шутку и хихикает.
— Тебе достанется меньше половины, потому что я жру за пятерых, — и в это я могу поверить. Рост парня я уже успела подметить, но сейчас, без куртки, заметно его крепкое телосложение: можно предположить, что такой бугай (по моим меркам) будет питаться в соответствии со своей комплекцией.
— Я сделаю вид, что ем как птичка клювиком, потому что у нас первое свидание, — играю бровями.
Тео смотрит на ноутбук наигранно удивленным взглядом, словно он не стоял тут до этого экраном ему в лицо, и я не могу не отметить его выразительную мимику.
— Тут неожиданно оказался ноутбук, а в нем сайт с фильмами, — поворачивает компьютер ко мне лицом с той вкладкой хорроров. — Хочешь глянуть сейчас или потом?
Я была бы не против сначала поговорить, — вытаскиваю из пакета два больших стакана с колой, осознав, что мне неприлично сильно хочется газировки. — Если я выложу все из пакета, оно поместится на столе? — Теодор не отвечает мне (было и так понятно, что вопрос носил чисто риторический характер), привстает со стульев, на один из которых (не)прилично закинул ногу, и усадил меня напротив себя.
— Давай поговорим, — кладет руки на стол, слегка щурится и выглядит на удивление то ли серьезно, то ли спокойно, но взгляд на момент приобретает ту самую сталь, что я заметила в момент знакомства, что вызывает искру волнения во мне. — Что с тобой? — к парню возвращается привычное поведение. Широко распахивает глаза — светло-ореховые, но уже без надуманного мной вишневого отблеска и уж тем более без плебейских догадок о том, что у него линзы. На момент ощущаю себя дурой — глаза как глаза, а я какие-то страсти на ровном месте устраиваю.
— Задумалась, –вымучиваю из себя улыбку, но внезапно осознаю, что рядом с парнем хочется улыбаться.
— Обо мне? — игриво играет бровями.
— Естественно, — киваю. — Приглашаю к себе домой парня, о котором не знаю ничего, кроме имени. Звучит странно, не находишь?
Тео смеется:
— Ну слу-у-ушай...
***
Идет час за часом, и возникает ощущение, будто знаю Тео — полное имя которого оказалось необычным Теодором — не один год. Мне нравилась его солнечность, приятный глубокий и постоянно эмоциональный голос. Мне нравилась добрая широкая улыбка, теплые глаза, на которые спадали черные пряди небрежной прически, и только что мною замеченные редкие и почти едва заметные аккуратные точки веснушек на смуглой коже.
Он был похож на Марию, пусть внешне они абсолютно противоположны.
Они позволяли чувствовать себя дома.
Пока Теодор рассказывает забавную историю из своей жизни, — а я и без того предполагала, что эта балда был дебоширом в школе — смотрю на пейзаж, раскрывающийся с общего балкона, и уже абсолютно его не слушаю, окунувшись в меланхоличные мысли с головой.
— Ай! — издаю писк от неожиданного тычка пальцем в бок.
Снова смеется.
— Не знаю, куда ты пропала, но возвращайся обратно, — делает затяжку знакомых сигарет, которые я бескорыстно все же отдала ему, и смотрит на ночной, бурлящий жизнью, город.
— Дай мне тоже, — смотрю на его мужественный профиль, и стоит ему повернуться, не свожу взгляда с его глаз.
— Ты же вроде не куришь, — мягко улыбается уголками губ и вскидывает бровь.
— Мне нужно, — звучит ничтожно жалобно, и Теодор протягивает пачку с зажигалкой.
Он качает головой и поджимает плечи в немом вопросе.
Делаю первую затяжку, и к горлу подступает предательский ком.
— Как ты отреагируешь, если я скажу, что рядом с тобой мне приятно?
Издает смешок в ответ:
— Я должен на это обидеться?
— Нет. Я разговаривала по душам с достаточным количеством человек, — на этом же балконе, к слову, — но ни с кем не чувствовала себя так уютно.
Тишина.
Он молчит и, оттолкнувшись от стены, уходит.
Слушаю удаляющиеся шаги и, сжимая сигарету, пытаюсь не заплакать.
Это происходит постоянно, так почему же этот раз должен быть особенным?
Ты надеялась, что с ведьмой вроде тебя свяжутся добрые люди?
Ты...
Что-то тяжелое на моих плечах отвлекло от жестокого разбора своих собственных чувств.
Куртка.
На моих плечи была накинута та самая кожаная оверсайз куртка с кучей рисунков, молний, кнопок и нашивок, доходя аж почти до колена.
Теодор облокачивается о перегородку локтями рядом со мной — что-то напевает под нос и уже не первый раз за ночь трет, наверное, болевшую, шею. Протягивает ладонь, что я не сразу замечаю, и с прищуром поворачивается в мою сторону, чтобы увидеть слегка покрасневшие широко распахнутые глаза и подрумянившиеся щеки.
— Что такое-то?! — звучит достаточно громко, чтобы кто-то выглянул из окна.
— Вы чего орете там?! — кричит не тише сосед сверху, которого я вижу лишь в самые
неудачные моменты: посиделки с друзьями, мой день рождения с угрозами полиции, и за этот вечер он не впервые возмущается на Теодора за экспрессивную речь. Я не могла злиться на мужчину, так как мы были достаточно громкими. Наверное.
Он показывает Тео кулак, на что тот снова показывает ему знак «пис» и подмигивает с самой широкой улыбкой, на которую способен, и мужчины уже не видно — устал, я полагаю, ругаться. Это заставляет улыбнуться и меня. Так же широко и от души.
Мы не говорим ничего до тех пор, пока я не докуриваю сигарету и, затушив бычок, кидаю его в банку в углу. Это не та напряженная тишина, когда от собеседника хочется убежать — как с Артуром, например; это тишина, когда никому ничего не надо говорить.
Кутаюсь в его куртку — на улице действительно похолодало — и, вероятно, выгляжу неприлично рядом с хозяином вещи, стоящим в легкой футболке. Этот вопрос назрел еще в квартире, когда этот ненормальный включил кондиционер на восемнадцать градусов тепла. Выяснилось, что Теодор — чертов портативный обогреватель.
Даже сейчас он становится близко-близко ко мне, почти касаясь рукой, и я чувствую исходящее от него тепло...исходящий от него жар, вернее сказать.
— У тебя проблемы с семьей? — голос стал непривычно тише и спокойнее.
— Смелое утверждение, — хмурюсь и задираю голову.
Смотрит пристально, с усмешкой на губах.
— Да, у меня проблемы. Ткнул пальцем в небо и попал в цель... Ой, — отмахиваюсь рукой и в процессе задеваю пальцами щеку парня. Он морщится, все еще улыбается, но уже несмело и начинает судя по всему больную тему.
— А я сирота, — пристально смотрим друг другу в глаза. — У меня была большая семья — семь старших сестер. Мать. Отец. Жили в большом особняке за городом, у меня было все, что я мог попросить, любящая семья. После одного...несчастного случая их не стало. Всех, — отводит взгляд и достает сигарету из пачки.
Не может чиркнуть зажигалку и хмурится. Отбираю и, сделав это сама, подношу огонек ближе к лицу Тео, по инерции прикрывая язычок пламени свободной рукой и едва касаясь его подбородка.
— Мне так сказали, по крайней мере, — вздыхает.
— Ты не веришь в это?
— Верю. Но в то же время не отрицаю, что кто-то мог остаться жив, — пожимает плечами, и его лицо, ранее хмурое, приобретает свойственное парню добродушие. — Так легче жить.
Тишина.
— Так ты детдомовский? — наклоняю голову вбок, не сводя взгляда с Теодора, все еще выискивающего что-то в плотных рядах зданий вдали.
Его лицо резко приобретает крайне удивленное выражение:
— А? Чё?! — вздрагиваю от вернувшего обратно громкого баса. — А, ну да, самое главное чуть не забыл!
И я начинаю смеяться. От души и громко, запрокидывая голову, пусть и тема была, скорее всего, несоответствующая для юмора. Но Теодор подхватывает мой хохот.
Я, устав стоять, сажусь прямо на плитку, откидываясь спиной на кирпичную стену, и поджимаю колени к груди. Куртка закрывает мою фигуру полностью, и Теодор начинает смеяться еще сильнее, почти до стадии истерики, потому что вид «гномика с бровками-домиком» — как он успел назвать меня еще в первый час пребывания на квартире, когда я не смогла дотянуться до полки на своей же кухне, где и так невысоко располагались шкафчики — показался ему просто уморительным.
Он довольно быстро успокаивается.
— Меня усыновили, — осматривает почти до бычка докуренную сигарету. — Мужчина старше меня лет на 10, и мы все еще называем друг друга братьями. Мы познакомились абсолютно случайно — после несчастного случая, когда я оказался прикованным к кровати на долгое время.
— Какого случая? — я рискую спросить, потому что меня действительно разрывает интерес в истории с таким количеством белых пятен.
— Нога.
— Чего?
— Да вот она! — смеется, показывая на черный металл в районе колена, и я только сейчас вижу, что на джинсах, оказывается, на обеих штанинах большие дырки в районе колен. Я даже не обратила внимание ни сейчас, ни тогда. Мне, честно говоря, раньше не встречались люди с какими-либо протезами, и по неизвестной причине казалось, что они будут хромать или как-то выдавать себя. Но этого не было — я бы в жизни не заметила, что в Теодоре есть такая особенность.
— Вот это да, — ухмыляюсь, — Я обязана буду нарисовать тебя в полный рост!
— Давай, нарисуй меня как одну из своих француженок!
Оба от души смеемся.
— Так вот, — продолжает парень, вытягивая ноги, и я, забавы ради, кладу свои поверх. — Он стал свидетелем этого инцидента. Он даже не знал моего имени первую неделю, но приходил каждый день, на выходных оставался допоздна, если не работал. Этот идиот даже женился на какой-то своей подруге, чтобы суметь стать моим опекуном, и развелся, как только появилась такая возможность возможность. Он даже давал взятки, чтобы все точно получилось, хотя денег у него и без того не было, — качает головой, и улыбается уже с легкой грустью.
— Он был один?
— У него была семья. Ну, как он говорил. Тяжелая ситуация — мать умерла при родах младших тройняшек, отец вскоре женился на женщине, не очень питавшей к детям любовь. Один из малых сбежал из дома лет в двенадцать, и отец из-за нервов серьезно заболел и умер в скором времени. Мачеха повторно вышла замуж достаточно скоро, и они остались жить фактически сиротами с чужими людьми. Он никогда не рассказывал мне о том, что произошло, даже сейчас, — голос у Теодора возмущенный, словно он не понимал, почему родной человек имеет какие-то от него секреты. — Я не имею понятия что произошло, но знаю, что после чего-то его выгнали примерно в восемнадцать лет, и, вероятно, это было что-то очень серьезное, потому что у него не было возможности даже видеть брата с сестрой. Когда я это узнал, чувствовал себя заменой. Я и без того стал закрытым и агрессивным, а там...словно башку снесло. В школе ерунду творил, в драки ввязывался. Помню, как в четырнадцать пришел бухой в край, — Теодор смеется.
— Ага, поэтому пить отказываешься?
— Почему отказываюсь? А вот сейчас возьму и не откажусь!
— А у меня ничего нет... А, нет, есть открытая бутылка хорошего крепкого вина.
— А че ты раньше не сказала?! — разводит руками в стороны. — Пошли!
Смеюсь уже до кашля и иду вслед за вскочившим парнем в квартиру.
Он садится обратно за стол, я же достаю стаканы-хайболлы за неимением бокалов в целях скрыть свою алкогольную жизнь от родителей.
— Твой размерчик? — ставлю пару на стол.
— Заебись.
— Так, — начинаю, присаживаясь и беря в руки одну из пяти коробок картошек-фри на столе. — Ты стал алкоголиком в подростковом возрасте? — достаю бутылку и протягиваю парню, он разливает вина в стаканы в добротном количестве.
— Ага, — отвечает с набитым ртом и смачно чавкает, заставляя меня закатить глаза до стадии, пока я не увижу свой мозг, потому что целый вечер пыталась объяснить Тео, что за каждый звук во время еды я буду ему ломать кости скалкой, но на него словно нет никаких рычагов влияния. — Много с ним ругался. Устраивал много проблем, но он никогда даже не повышал на меня голос. Он каждый день говорил мне о том, что любит, и что я его семья, но все словно о стену горохом — я даже не помню, улыбался ли хотя бы раз около него за весь этот период. Он пропадал на нескольких работах, получал образование и тратил фактически все, что получал, на меня, но я даже не задумывался об этих вещах. А потом он меня обнял, — Теодор повествовал с серьезным лицом, но на последних словах расплылся в улыбке.
— Обнял? Обнял? — пытаюсь понять смысл сказанного. — Обнял и кинул через плечо?
— Нет. Просто обнял. Я как-то сильно подрался — мне тогда сломали нос и порезали лицо так, что пришлось накладывать швы, — парень проводит пальцем по изначально вообще не заметному (из-за удачного расположения фактически по линии роста волос) шраму с левой стороны, протянувшемуся от лобной части до скулы. — После посещения больницы он впервые в жизни меня обнял, и я проревел на его плече около часа. И рассказывал ему все, что было у меня на душе все эти годы пребывания с ним. Эта маленькая мелочь просто позволила выпустить из себя всё накопленное внутри, создававшие столько проблем для меня же.
— У тебя замечательный брат, — отмечаю я, восхищаясь таким терпением к несносному ребенку и настолько безмерной любви.
— В итоге, мы сильно сблизились и стали семьей. Друзья вечно подкалывали, что я становлюсь такой же сопливой матерью Терезой, как и он, и я даже в какой-то момент хотел стать медиком, чтобы...ну, знаешь, «спасать жизни» и все такое.
— Почему не пошел по этому пути?
— Я оказался слишком тупым для сдачи экзаменов, — парень разводит руками. — Теодор, я ж тебе говорил, ты ж долбоеб, тебе даже полы мыть в больнице не доверят, — пародирует кого-то.
Я начинаю громко хохотать над сказанным:
— И ты решил, что стать адвокатом будет легче?
— Я очень хотел быть детективом, да и сейчас все отдал бы за такую возможность, не будь проблем с ногой, — вздыхает. — Но чудом-юдом поступил в консерваторию, когда мне прилетело в голову стать оперным певцом, и брат полностью одобрил это решение, ибо сам мечтал пойти по этому пути. Я проучился там два года, и это были лучшие годы, но...у нас тогда не было денег. Вообще. Порой он брал в долг у друзей на самое необходимое для проживания. И я побоялся и ушел в ту же степь, что и брат — в юристы, потому что и стабильнее, да и есть возможность помочь с его делами. Так что мне уже двадцать один, а я второкурсник. За ваше здравие, — поднимает стакан и отпивает практически половину, словно пьет сок какой-нибудь.
— Ага, — приподнимаю стакан в ответ. — Чтобы все становилось только лучше. И чтобы у всех появился человек, которого можно назвать семьей, я полагаю, — делаю небольшой глоток и наслаждаюсь горечью алкоголя в горле.
— Я вообще к чему начал это все, — он встает и вытягивает руки. — Иди сюда.
— Нет, пошел к черту! –кутаюсь в его куртку, словно меня это спасет, но видя, что Теодор не отступит, вскакиваю со стула и пытаюсь убежать.
— Сюда подойди!
— Иди нахуй! — он не дает мне даже выйти из кухни, хватает двумя руками вокруг груди, и сгребает в охапку со спины. — Ладно, победил, — отвечаю тихо.
Разворачиваюсь к Тео лицом и обвиваю руками его широкую грудь, утыкаясь в нее носом. От него пахнет тем же тяжелым одеколоном. От него пахнет тем же тяжелым одеколоном и исходит приятное, почти обжигающее тепло. В кольце его рук приятно и возникает ощущение, что он защитит меня от всего, что бы ни произошло.
Он специально это сделал.
Он знал что будет в итоге.
Потому что сейчас я рыдаю в голос, пока он изо всех сил крепко обнимает, гладя мою спину своей тяжелой рукой, и что-то снова напевает себе под нос.
***
Мы не спим всю ночь: Теодор даже додумался засечь время и посмотреть, сколько я плакала и жаловалась на все свои проблемы — час и двенадцать минут, за что сразу получил подзатыльник.
Потом мне показалось необходимым посетовать на то, что после таких серьезных происшествий в жизни Теодора, которые он просто принял и нашел силы пойти дальше, я ною как малолетка над ерундой, за что получила оплеуху уже я.
«Нельзя обесценивать чужие проблемы» — говорил ему всегда брат.
И мы вспоминаем всякую ерунду из жизни: как он снова с кем-то дрался; как я случайно сломала пару зубов однокласснице, и каждый из нас вспомнил пару раз «того противного однокурсника, который всех бесит». Мы допиваем бутылку вина уже из горла, и заканчиваем тем, что Теодор умудряется попытаться объяснить что-то из музыкальной литературы, и я осознаю, что на самом деле он не такой тупой и беспечный, каким кажется в первые моменты знакомства.
Оба засыпаем уже на восходе солнца, когда говорить сил уже нет у обоих.
Я просыпаюсь рано относительно того, во сколько мы легли спать — часов в одиннадцать, но я лежу в кровати еще час-полтора: переписываюсь в интернете с друзьями и просто смотрю ленту новостей, чтобы чем-то себя занять, не имея возможности встать из-за Теодора, в ком и кроется проблема.
Эта туша валяется поверх меня, и я просто не могу ее скинуть. Мне приходится лишь ждать его пробуждения, которое сопровождается широким зевком с еле разборчивым «доброе утро».
Потом Тео сваливается на пол со звуком, заставляющим меня переживать за целостность его ребер и, задевая рукой бутылку, и разбивает ее со смачным «Ай, блядь!».
И я не уверена, что найду человека феноменальнее (идиота фееричнее).
— Не дай бог ты поранился, не дай бог, сукин сын, — вскакиваю с кровати и протягиваю ему руку.
Парень встает, показывает чудом не оцарапанные об осколки ладони и снимает футболку, позволяя мне осмотреть его бок. Подсказка: я понятия не имею как оказывать первую помощь, но это не мешает мне рассматривать место ушиба с важным видом. Замечаю для себя, что у парня много татуировок и по всему телу, и провожу пальцем по месту ушиба на боку, чуть левее от одного из рисунков, и не вижу ничего страшного — лишь пара едва кровоточащих царапин. Парень никак иначе, как родился в рубашке.
Облегченно вздыхаю и заставляю Теодора прибрать остатки бедной бутылки, что тоже не обходится без приключений и почти что сломанного веника. Потом делаю чай на двоих, уже не подпуская парня в свое самое святое место — кухню. И все это слово за словом, шутка за шуткой, история за историей.
Тео уезжает уже под ночь, когда мы оба наконец вспоминаем, что завтра понедельник (или же он все-таки пошел покупать еще одну бутылку горючего для еще одной ночи), и я даже не расстраиваюсь от того, что не сделала абсолютно ничего по предстоящей учебе.
Чувствую себя легко, в последний раз это было так давно, что как-то и уже забылось. Ощущаю теплоту от воспоминаний и от осознания, что этот человек стал таким родным за пару дней. Не было никакого флирта, неоднозначных намеков и всех формальностей — встреча перестала быть свиданием в первые же моменты, и стала обычным времяпровождением.
Этой ночью я балую себя горячим душем, большой плиткой шоколад прямо на ночь и просмотром фильмов.
После отъезда Теодор отправляет единственное сообщение с обещанием, что это не последний раз, и он будет «часто развлекать и особенно кормить». Моё нутро все еще не хочет верить, что в жизни настолько спонтанно появился такой человек, но я молюсь удаче, чтобы все сложилось хорошо.
Засыпаю почти под утро, но из-за обильного сна в период выходных, при пробуждении чувствую себя бодро, с учетом того, что меня будит не привычный будильник, а чей-то звонок в пять утра, лишая меня еще волшебного получаса блаженства.
Маша.
Готовлюсь ко всему плохому, потому что у нее — да и ни у какого нормального человека — не имеется привычки звонить в такое несуразное время.
— Алло? Что-то случилось?
— Да что сразу случилось-то? Доброе утро так-то! — звучит как всегда радостно, и я понимаю, что даже за эти пару дней дико по ней соскучилась.
— Не доброе, потому что я могла б еще поспать, — спать действительно не хотелось. Но вредничать — да.
— Мне передали кое-какие вещи, но случайно так вышло, что я неожиданно оказалась в Москве, — намекает, и я уже догадываюсь что она хочет. — Друг тебе через полчасика привезет сумку, окей?
Бинго. Не в первый раз это происходит, в конце концов.
— Только взамен ты расскажешь, как за одну ночь «пошла на чай к подруге» превратилось в « неожиданно очутилась в Москве».
Маша смеется в трубку:
— Естественно! — слышу посторонний голос на фоне. — Мне надо бежать. Скажи потом, что там по учебе. Пока!
Скидывает трубку, не дожидаясь от меня прощания.
Я же заранее осматриваю вешалку у себя в комнате в надежде заранее выбрать одежду на сегодня, и только сейчас замечаю, что среди всего этого бардака поверх закинута куртка Теодора.
Беру ее в руки с целью убрать на вешалку, а не оставить в изначальном положении мяться, и понимаю, что она пропитана его резким запахом одеколона и сигаретами BlackCaptain с легким привкусом ванили. От нее пахнет его крепкими объятиями под мои слезы, теплым басом и звонким заливистым смехом под рассвет.Я бы не отдавала ее только за эти воспоминания, буду откровенна. Не найдя свободных вешалок в комнате, вешаю ее в коридоре — не велика разница.
Иду в ванную наводить марафет, что выходит на удивление быстро — волосы и без того выглядят с натяжкой уложенными, желания нет ни на что, кроме тонких стрелок и бесцветного блеска для губ. Пусть руки чешутся замазать еще видневшиеся легкие покраснения от пост-акне, лень побеждает, и я готова показать миру своё уродство.
Раздается стук в дверь. Сначала я думаю, что мне мерещится, и прожигаю ее взглядом. Нет, не показалось, там действительно раздается какой-то звук, словно кто-то перебирает пальцами по плотной поверхности. Похоже на скрежет когтей кошки.
Подхожу на цыпочках к двери — человек за ней стоит ко мне спиной, в руках у него сумка. Делаю предположение, что это и есть тот друг Машки, и думаю, что когда-то убью нашу консьержку.
Парень за дверью поворачивается, вероятно, чтобы еще раз «постучать». Брюнет. Паззл белых волос, разномастные тусклые глаза, отрешенное выражение лица и неестественно бледная кожа.
Серый.
Душа уходит в пятки. Я не убью консьержку, потому что меня убьют первее.
Не слышу ничего, в ушах отдается эхом пульс сердцебиения.
За дверью слышно раздраженное рычание и звук набора сообщения. Через несколько секунд приходит уведомление от Маши — она переслала мне сообщение:
art smoke
если она не откроет мне дверь, я ее выбью
я не уверена, выбьет тебя или дверь, так что открой ахаха
я его попросила тебя подвезти, чтобы как-то загладить вину!
И в конце ставит отвратительное смеющееся эмодзи — плакать буду я и далеко не от смеха, и подвезут меня вообще только в разобранном на запчасти виде в багажнике, но успокаиваю себя быстро. Мария знает, что он здесь прямо сейчас. Что подбросит — должен, по крайней мере, — до факультета. Хотела б я кого-то хоронить, то сделала бы явно не при таких обстоятельствах.
Открываю дверь и, сама того не ожидая, отскакиваю на пару шагов, на что получаю вскинутые брови и полный надменности взгляд.
Между нами крайне напряженная тишина. Я держу одной рукой входную дверь, негостеприимно показывая гостю свой настрой. Он же, в свою очередь, даже не двигается — не пытается зайти, не пытается просто отдать сумку и уйти в то место, откуда такой вывалился вообще.
— Привет, — несмело пытаюсь начать хотя бы подобие диалога. Смотрит так, словно стою голая, хотя и спала в плотных лосинах и широкой футболке. По крайней мере, заставляет ощущать то же самое чувство стыда и дискомфорта.
— Утро.
Просто «утро». Выражение лица не меняется. Он все еще стоит, не шелохнувшись.
— Просто привет, просто как дела, — вскидываю брови на манер собеседника, принимая свое привычное отрешенное выражение лица. С ним, похоже, нет смысла пытаться изобразить вежливость.
— Именно.
Если б мне нужно было написать самый короткий ужас, я бы точно попросила Артура — он может заставить тебя пойти убиться любыми подручными средствами одной попыткой поздороваться.
— Ну так...ты должен отдать сумку. Вот она.
— Ты наблюдательная.
— Ну так вот отдай ее и развернись, — говорю слишком дерзко для человека, стоящего с потенциальным убийцей.
— Я должен отвезти тебя на учебу.
— С неизвестными с утра пораньше, очаровательно, — отвечаю с максимально схожей интонацией парня в тот вечер.
— Туше.
— Свали уже.
— Меня попросили это сделать.
— Я сказала, что не надо.
— Если ты еще раз скажешь слово поперек, я вынесу тебя в этой же сумке в разобранном виде, — ну вот, я же говорила. И даже сформулировал в такой же манере. Все, до свидания — шутила о том, что лучше сдохнуть, чем жить такую жизнь, так вот и дошутилась.
Молча отодвигаюсь, позволяя ему пройти. Заходит в зал без какого-либо стыда и аккуратно кладет сумку на диван.
— Чай?
— Да.
Иду на кухню и, наполнив чайник водой, креплю на подставке. За время, пока он кипятится, кидаю в заварник кучку листьев зеленого улуна, но в душе желание добавить мышьяка. Вместе с тем успеваю и одеться — стандартная белая обтягивающая майка и широкие черные брюки-шаровары. Сверху надену джинсовую куртку и достаточно. Ну, может быть, только может быть, я снова нацеплю серьги-кольца чуть ли не до плеч и по кольцу на каждый палец.
Выхожу и напрягаюсь, увидев Артура, облокотившегося о косяк двери в зал.
Он все это время просто пялился на закрытую дверь в мою комнату?
Серов (Серпиери?) смотрит на меня так же бесстыдно, как и я на него. Он выглядел как-то по-новому, и мне понадобилось время, чтобы освежить его образ в памяти. Либо я была крайне невнимательна, чтобы не заметить такую крупную деталь, либо за эти выходные на его шее появилась смелая черная татуировка с геометрическими мотивами на всю шею. Она сочетается с тату-рукавом, видимым из его худи. Похожий стиль и шрифт на пальцах я уже видела. У Теодора, и еще долго в субботу разглядывала тату — в ней, оказалось, каждая деталь несла в себе смысл. Но удивляться я не спешила, потому что такие рисунки очень популярны.
— Симпатичная куртка, — щурится, показывая первое подобие эмоции на своем лице, но по вздрогнувшим уголкам сухих обкусанных губ уверена, что он издевается надо мной.
Отвечаю не сразу: уже в момент, когда Артур заходит на кухню.
— Благодарю.
Больше никто не говорит ни слова. Я хожу, словно на углях, не уверенная, знал ли он. Наливаю чай в две кружки, ставлю их диагонально. Я не хочу сидеть напротив него.
Касаюсь пальцем экрана телефона на столе. На машине, в сравнении с общественным транспортом, до места учебы добираться достаточно быстро, поэтому в запасе у нас есть полчаса. Долгие и мучительные полчаса, не учитывая еще езды.
Не сажусь. Ухожу в комнату собрать необходимые для пар принадлежности, да и в общем пытаюсь потянуть время. Пусть даже если это будут две или три минуты.
Из кухни раздается сигнал входящего сообщения.
— Это твое, — сухой безэмоциональный баритон с хрипотцой, словно от обильного курения.
— Сейчас посмотрю.
— От Илоны.
Ей очень неймется с утра пораньше, не правда ли?