Глава 3. Пустота
Вернувшись в комнату, Этель тут же схватила зеркало и с особой решимостью заглянула в его отражение. Складки на воротничке ее любимого свитера прикрывали гладкие, идеально собранные в тонкую косичку волосы. Девочка с нежностью рассматривала каждую петельку шерстяной пряжи, ни на секунду не отводя свой хрупкий, слегка печальный взгляд.
— Жаль, что бабуля не может связать мне еще один свитер. А я ведь так и не сказала ей, что терпеть не могу желтый цвет... — в полной тишине прошептала она.
Ее белесые брови повисли над уголками крупных светло-зеленых глаз, а губы — почти прозрачные, надулись, словно помогая сдерживать поток горячих слез. Она часто блуждала в воспоминаниях, пытаясь нащупать те самые постепенно угасающие отрывки... Кислые желейные конфеты, всех цветов радуги, что в тайне от Мариэтт приносила ей бабушка — Нора, и которыми они пачкали все вокруг — да так, что мать могла неделями злиться на них! Как студеными декабрьскими вечерами, прячась под худощавым одеялом, до ночи глядели глупые передачи, хохоча во все горло от очередной нелепой попытки Мариэтт их приструнить... Да — вряд ли они могли научить юную девочку чему-то хорошему, однако смотреть их было одно удовольствие! Все эти фрагменты Этель бережно хранила в самых дальних уголках своей памяти, что увидеть их можно было только в отражении — насколько они были для нее важными, настолько же тяжелыми и невероятно тоскливыми.
Девочка с трудом вдохнула воздух: «Это самое обыкновенное в мире зеркало! Да как мне вообще пришла в голову вся эта ерунда?!». Недавняя утрата бабушки не позволила поверить ей в чудо.
Она бросила зеркало на кровать, укрытую плотным лоскутным покрывалом и с недовольным лицом начала искать что-то в рюкзаке. Отложив несколько пар серых джинс, мятых футболок и красную кофту с капюшоном, Этель ухватилась за твердую обложку, с нарисованными на ней золотистыми листьями клёна. Усевшись за стол у окна, она вытащила из кармана пару ручек с металлическим перьевым наконечником и, под хмурый стук капель дождя, живо начеркала в блокноте несколько строчек:
***
мой дорогой дневник!
сегодня я увидела наш новый дом. не уверена понравится ли мне здесь..однако тут полно всяких книг и странных вещиц! в своей комнате я нашла милое зеркальце, сперва оно показалось мне странным, но думаю что все это ерунда — как говорит тётушка Энни любые даже самые приволшебные чудеса можно объяснить простой человеческой глупостью!
возможно где-то в городе уже цветут настурции, поэтому завтра я хочу прокатиться на велосипеде и поискать их с Бинго. пожалуй всё что я слышала об Эверест-Хай это то, что здесь очень уныло и скучно.
но меня это совершенно устраивает!
до завтра,
твоя Э
***
Пожелтевшие, вымазанные чернилами страницы дневника были украшены коллекцией всяких засушенных стеблей и цветков — эта любовь к гербарию досталась девочке от бабушки. Именно Нора научила ее правильно высушивать и укладывать растения: «Помни — в этом деле главное сосредоточенность и неспешность,» — частенько повторяла бабушка.
Закончив писать, Этель вдруг вспомнила о маме и данном ей обещании разобрать свои вещи, поэтому бережно отложила дневник в ящик у стола, закинула в шкаф все оставшиеся вещи и, взяв на руки кота с пушистыми кисточками на ушах, поспешила к лестнице.
Внизу ее ждала Мариэтт:
— Ну-с, все вещи разобрала? Давай — помоги мне с коробками! И убери этого кота, нечего ему тут делать среди моих вещей!
Девочка уставилась на шесть огромных коробок, набитых всевозможными цветными тряпками:
— Разобрала... Помогу.. Да, хорошо..
Бинго неуклюже выбрался из ее рук и мигом убежал наверх.
Мариэтт одобрительно кивнула:
— Смотри-ка, что за платье я купила у Беркисс'а! Яркое, с оборочками — все как надо! А ну-ка, дочь, примерь — поглядим!
Этель взяла в руки пышное зеленое платье, расшитое звенящими стекляшками и холодно посмотрела на мать:
— Ты же только что попросила помочь с коробками..
— Ой, вот видишь, Ханна, — никак ее не заставить надеть ну хоть что-нибудь приличное! Ходит все время в этом старом замызганном свитере, аж надоело! Чем я его только не стирала, и содой, и уксусом, кипятила даже — ни-че-го не помогает! Выбросить бы, да ору то будет!
Ханна тихо хихикнула в ответ.
— По-по-послушай, Мариэтт! А ведь мы с Доули недавно были в одной лавке, рядом с нашим магазином — выбирали подарок моей крестнице на тринадцатилетние. Там висели так-и-и-и-и-е преле-е-е-е-стные блузочки! Может заедешь на досуге, чего и прикупишь для дочки?
— В Квинссес то?! Это уж вряд ли! Четыре часа езды в лучшем случае! Да и после покупки дома.. Сама знаешь! Сейчас с деньгами то у нас не шибко сладко! Нет их совсем..
— Тьфу! Ну как знаешь!
Ханна поморщилась. Трудно понять, что поистине выражало ее лицо — то ли сочувствие, то ли отвращение.. Одно было понятно точно — сестра Мариэтт не любила, когда вслух одновременно произносили два слова: «денег» и «нет».
— Ой, а время то! Обед то скоро! Пошли, Энн, поможешь мне на кухне.
Ханна с Мариэтт отправились на кухню, оставив все неразобранные коробки Этель. Девочка потянулась за первой попавшейся ей вещицей — это были шторы из прошлой маминой спальни. Чистые, выглаженные — белоснежная ткань словно похрустывала между кончиками пальцев. Она отложила их в первую стопку и потянулась за остальным — кружевные скатерти, постельное белье, пара ковриков в прихожую, всевозможные вещи для дома, но по большей части — куча пёстрой маминой одежды и обуви.
Только спустя два часа все было разобрано и расставлено по своим местам. После обеда — вареной грудки с зеленой фасолью и сахарном желе из брусники на десерт — девочка поднялась в свою комнату и большую часть времени провела за дневником, подклеивая цветки, собранные ею еще в Квинссесе. Между тем, Мариэтт и Ханна еще долго трапезничали на кухне, в очередной раз обсуждая «безмозглых придурковатых клиентов» тёткиной лавки — по крайней мере именно так услышала Этель. До самого вечера она не желала пересекаться ни с тетушкой, ни с матерью.
К ужину Мариэтт приготовила свое фирменное блюдо — макароны под соусом из тушенного сладкого лука и петрушки и компот из оставшегося с обеда брусничного желе. Спустившись на кухню, Этель приметила двадцать долларов — на детском стульчике в прихожей. Тут же раздался знакомый ей звук — рваный хрип двигателя тётушкиного Форда.
«Как-то быстро тётя уехала.. И на ужин не осталась.. Ну, видимо, опять поругались.» — подумала Этель. Не спросив про внезапный отъезд тёти, девочка, поблагодарив маму за ужин, направилась в спальню. Там, громко сопя, ее встретил Бинго — он спал устало уткнувшись в подушку. Надев ночную рубашку в синюю клетку, девочка обняла кота, и, лежа на самом углу кровати, крепко уснула.
***
Яркая белоснежная вспышка, точно ледяное облако, медленно манила Этель в неведомую пустоту. Разлетаясь на мелкие голубые искры, — свет, как верный проводник следовал за ней по пути в бескрайние лабиринты из снега и льда. В том месте — где не существовало ни неба, ни солнца, ни звезд — ночь словно замерла навечно. Лишь в отражении замерзшей воды, точно в зеркале, мерцал одинокий полумесяц, висящий где-то на глубине темного озера.
...
Ослепленная жутким холодом, девочка задрожала.
***