Дорога первоцветов

Внимание! Впечатлительным людям лучше пролистать эту главу по диагонали: в ней описаны омерзительные вещи, связанные с насекомыми, + изображение следов физического насилия.

Время летело стремительно.

После очередного сражения в небе, страшные отзвуки которого разносились широко окрест, а земля словно дрожала от страха, произошло затишье, которое продлилось около десяти лет. Видимо, Пожирающая-Миры оказалась сильно ранена и временно остановила попытки поглотить все сущее. А может, наелась где-нибудь еще — набила брюхо мирами, у которых не нашлось сильных защитников. Баронг со свитой обосновались высоко в горах и тоже оставались на месте.

За это время стая Раски и Роши побывала во множестве мест, кто-то решил уйти, кто-то присоединился.

Порой глядя на свое отражение, Раска думал о том, как сильно изменился. Все еще очень юный по меркам духов, по человеческим меркам он уже считался зрелым мужчиной. У таких обычно сыновья вот-вот оставят сумасбродства и выпорхнут из родительского гнезда. В такие моменты он остро ощущал свою отделенность от всех остальных. Выращен духом, но не дух. Человек, но никогда не живший по человеческим устоям.

Баку же тревожился только о своей работе. Постепенно его стараниями поклажа с картами, бумагами и писчими принадлежностями сравнялась с общим количеством остальных вещей. Переносить все это стало неудобно, но Баку скорее выкинул бы узелки с одеждой и съестными припасами, нежели позволил бы тронуть результаты его трудов.

Однажды, когда они в очередной раз остановились в селении и принялись раздавать копии да объяснять, что означают пометки на картах окрестностей, староста попросила Раску уединиться с ней для разговора. Это была статная женщина средних лет, сохранившая по-девичьи узкую талию и изящные, не огрубевшие руки. На плечах старосты, свесив лапы, расположился большой черно-белый кот, дух этих мест; насколько Раска успел заметить, кот редко спускался на землю, предпочитая человеческое общество. 

Едва они вошли в селение, Раска испугался, что у Роши с котом возникнет взаимная неприязнь — но те лишь внимательно обнюхали друг друга, обменялись несколькими словами и разошлись.

— Не уверена, что мне нравится ваша затея, — начала женщина без предисловий. — Но и запретить вам ничего не могу: в отличие от многих других мест, нам повезло быть обласканными заботой наших духов-котов, жить под их покровительством. И хотя мои люди хорошо знакомы с окрестностями, они все равно почерпнули много нового из сведений, которые вы принесли.

— Тогда в чем проблема?

— То, что вы делаете, может быть очень опасно.

— Что за чушь? — фыркнул Раска. — Что плохого в том, чтобы чуть больше знать о мире вокруг? Вы правы: вам повезло. Повезло жить в месте, где не дуют сильные ветра и не случается оползней, да еще и под защитой. А для очень, очень многих людей дни, когда они были сыты, тепло одеты, не уронили ни капли крови и не тряслись от страха — выдаются так редко! Их меньше, чем пальцев на одной руке. Так что плохого в том, чтобы немного им помочь?

— Немного? Ведь вы даете им в руки великую силу.

— Это вы бумагу-то за силу считаете? Как она может быть опасной? Бумага недолговечна, она рвется под этими самыми руками, размокает и легко горит.

— Но если быть осторожными, не подносить бумагу к огню и не капать водой, она может сохраниться на годы. Послушай, — взгляд старосты стал острым, таким же острым стал взгляд кота на ее плечах. Две пары глаз, обе зеленые, словно старались вытянуть из Раски душу. — Вы подробно расписываете на бумаге слабости духов, что живут вокруг селений. Но при этом вы не описываете слабости людей. Почему это работает лишь в одну сторону?

Перед глазами Раски встали уничтоженные Баронгом и свитой деревни, где кровь пропитала землю, а люди выглядели так, словно их старались разобрать на части, как какое-нибудь изделие. И все это было сделано лишь ради забавы. Совсем другой дух убил родителей маленьких детей, потому что голодный рыбак случайно поймали рыбку, которая ему очень нравилась. И таким историям не было числа: духи совсем не чувствовали, какое наказание будет соразмерно неугодному действию, не желали понимать человеческих мотивов и отвечали чрезвычайной жестокостью за крошечную обиду.

В душе Раски разгорелся гнев, слова сыпались с языка стремительно, словно камни с вершины горы во время селя:

— Что плохого в том, чтобы избавить людей от постоянного страха? Чтобы их жизни пореже обрывались так внезапно, из-за нелепых причин? Что плохого делает человек, собирая в лесу ягоды и коренья просто затем, чтобы не умереть с голода? Или пытаясь дойти до соседнего селения, попросить лекарства или инструменты? Или даже срывая цветы для возлюбленной? Почему каждое из этих обыкновеннейших дествий может стать последним — просто потому, что в том месте засел зловредный и жадный дух? Духи сильны, даже самые слабые из них могут запросто превратить жизнь человека в кошмар.

Староста молчала, давая Раске выговориться. Когда исторгаемый им сель иссяк, и последний камень был вытолкнут, она произнесла:

— Бедный щеночек, совсем потерянный. Тебя вырастил дух, но ты от него как будто ничего не перенял — наоборот, это он слишком уж очеловечился. Либо отцовские глаза слепы, и ему страшно допустить, к чему приведет твое детское упрямство. Я... пожалуй, не буду убеждать тебя ни в чем сейчас. Просто надеюсь что когда ты поймешь, что я имею в виду, будет еще не слишком поздно.

Тогда Раска поспешил закончить этот разговор. Глупое желание сделать что-нибудь назло старосте настолько поглотило его, что Раска заставил Баку снабдить копиями карт и сведений чуть ли не каждую семью в селении. Женщина с кошкой на плечах, как и обещала, не чинила препятствий — но взгляд обоих, серьезный и цепкий, казалось, не отрывался от Раски и его людей ни на секунду.

В дальнейшем этот неприятный разговор надолго выветрился у Раски из головы: все потому что свита, которая прежде много лет оставалась на месте, пришла в движение. Сотни, тысячи существ поднялись в воздух, издалека они казались бескрайней грозовой тучей, несущей смертоносный ураган. Шум от их крыльев и голосов разносился далеко; казалось, сам воздух звенел от напряжения.

Вскоре случилось и первое сражение: Пожирающая-Миры снова потянулась к ним своими чудовищными руками. Стая наблюдала за схваткой издалека, многих трясло и тошнило. А когда прямо в небе появился огромный глаз с красной радужкой и вытянутым зрачком — выглянул в прореху, обвел окрестности жадным взглядом — часть стаи и вовсе лишилась сознания.

Баронг со свитой справились. А после снова двинулись в путь, устраивая пляски смерти и мистерии в деревнях. А стая принялась подчищать за ней дорогу. Люди Раски безропотно делили друг с другом эту ношу.

Однажды, когда все церемонии погребения были соблюдены и люди, которым не повезло попасть в пляску смерти, отправились по небесной реке, Раска поручил состайникам собрать припасы, а сам в одиночку отправился разведать обстановку в соседнюю деревеньку, где развлекался Баронг.

Там он внезапно встретил живого человека. Юношу.

Деревенька была принаряжена, дома украшали бумажные фонарики и пестрые тканевые флаги, трепещущие на ветру — но тяжелый, отвратительный запах не дал обмануться. Между тем, юноша выглядел странно: его руки были распухшими, на тыльной стороне ладоней виднелись гнойные нарывы.

— У нас, правда, праздник уже прошел. Ох, вы бы видели, как мы гуляли! А теперь все заснули и, думаю, еще долго проспят.

— А ты почему не заснул, как остальные? — нахмурился Раска.

— Ну, понимаете, я готовил еду на праздник, — парень смущенно почесал затылок. — Я всегда очень любил готовить, но почему-то все отказывались есть мою еду. Говорили, она ужасна, ей только крыс травить. А я сам вкусы плохо различаю, в детстве довелось голодать и есть все подряд. С того времени мне и хочется накормить весь мир.

Юноша говорил отчетливо, но то, с какой страстью он это делал и как при этом выглядел, наводило на мысль о совершенном безумии. Раске отчаянно захотелось убраться из этого места как можно скорее. С трудом пересилив себя, он спросил:

— Тогда почему ты готовил на праздник, раз никому не нравилось?

— О, о, о! — юноша замахал руками в возбуждении. Воспаленный нарыв у основания большого пальца лопнул, брызги крови и гноя чуть не попали Раске на лицо. — Недавно мимо нашего поселка шел путник. Он остановился у меня дома, мы разговорились, ну я и рассказал о моей мечте. А путник... Оказалось, в странствиях он вызнал один рецепт, который нравится всем, для всех кажется вкусным. Я не поверил, но это оказалась правда! Я приготовил это блюдо — и все в поселке ели, не могли остановиться!

Продолжая воодушевленно болтать, юноша завел Раску в дом, который явно служил местом собраний и праздников: помещение не было разделено на комнаты, посередине тянулся длинный стол, уставленный посудой.

Пол был устлан человеческими телами, распухшими, скрючившимися, тронутыми тлением. Смерть давно пришла в это место.

— Ах, заснули прямо на полу! Давно таких праздников не бывало, — пробормотал юноша, споткнувшись о ногу одного из трупов. — Как бы не простудились... Ну ничего, я разжег огонь посильнее, натаскал одеял. Не должны заболеть...

В помещении стоял смрад и было так жарко, что пот тут же заструился по спине Раски.

— Они все мертвы.

— Да что вы такое говорите, — юноша рассмеялся. — Думаете, я спящего от мертвого не отличу? Вон, видите, сосед мой только что на другой бок перевернулся. Ну да что это я, пройдемте скорее к столу.

Раска едва сдержал подступившую к горлу рвоту. Заглянув в миски, он все понял. Прекрасное блюдо, которое юноша приготовил, состояло из ядовитых тварей. В мисках копошились змеи, пауки, сороконожки, слизни, испачканные желтыми выделениями. Они все были одурманены, поэтому вяло шевелились, дергали многочисленными лапками и хвостами.

Раска покосился на юношу, который радостно взялся за ложку и принялся перемешивать жуткое содержимое мисок. "Стоит ли приводить его в чувство? — подумал он. — Да и получится ли?"

— Знаете, что интересно?.. Каждому, кто пробовал это блюдо, чудился свой вкус, не такой, как у остальных. Детям — самые разнообразные сладости, кто что любит. Соседу моему — видели, видели? Опять перевернулся на другой бок, от вертлявый! В общем, ему казалось, что он ест засахаренные ягоды, которые ему бабушка в детстве делала. Бабушка умерла и выяснилось, что никто толком и не знает, как эти ягоды готовить, по другим рецептам они и вполовину такими вкусными не получались. А охотнику нашему заядлому мое блюдо, наоборот, мясом казалось — мясом кабанчика, которого он сам поймал, еще в детстве, когда впервые пошел на охоту. Разделал и зажарил кусок еще в лесу. Поговаривал, что больше такого нежного и ароматного мясца ему не попадалось. Представляете, он аж расплакался, бедняга, когда блюдо мое пробовал. А у матушки моей, у нее тоже, у нее... — юноша замолчал ненадолго, кусая губу. На лицо набежала тень. — Ладно, так уж и быть, расскажу вам. Я вообще-то не ее сын, она нашла меня в овраге, когда ходила в лес. Не знаю, кто и зачем меня там оставил.

Спину Раски обдало холодом, он рвано выдохнул и тут же закашлялся из-за смрада. Начало жизни юноши походило на его собственное. "В этом нет ничего особенного, многих детей так бросают, если не могут прокормить", — повторил про себя Раска чуть ли не по слогам, но так и не смог избавиться от чувства, словно смотрит на свое отражение в водной глади. Как там однажды говорил Роши? Отражение из других миров.

— Тогда я как раз и голодал особенно сильно. Лет шесть мне было, до этого я смутно помню, где жил и что делал. В лесу я долго, очень долго бродил, ел все, что придется, спал, где придется. Изранил весь язык, он зарос кое-как. Эх, знал бы я, что так сильно полюблю готовить, берег бы мой язычок!.. Хотя, может, совсем бы издох тогда. Так, на чем я остановился?.. А! Таким вот, истощенным и больным, нашла меня моя матушка. У нее уже была своя дочка, взрослая. Хорошая девушка, жалко, я ее не застал: умерла родами в другой деревне. В общем, матушка подумала, что меня послали ей духи, чтоб воздать за потерю, ну и подобрала, вырастила.

Перед глазами Раски возникла картина: женщина в простой одежде и с корзиной, полной грибов, ведет за руку истощенного мальчишку в лохмотьях. И где-то в глубине леса заходятся диким хохотом духи — те из них, кто живет одновременно и в прошлом, и в будущем, кто при едином взгляде на человека может сказать, как началась его история и чем она закончится.

— Мое блюдо для мамы было по вкусу как пирог, который пекла ее дочка. Мне это не понравилось. Это было грустно. Всем остальным — ладно, это их дела, мне там нет места. Но маме, ей одной... Я хотел, чтобы она думала только обо мне, пробуя приготовленную мной еду. Но она... — и юноша забормотал что-то бессвязное, и сколько бы Раска ни вслушивался, не смог уловить смысла.

Одна из копошившихся в миске сороконожек выбралась, поползла по руке юноши. Его взгляд вдруг прояснился, глаза расширились, рот раскрылся в немом изумлении. Быстро стряхнув сороконожку, он попятился, озираясь, вертя головой до хруста в шее.

— Как это? Как же это? Где овощи и травы, что я собирал и готовил?.. — он замер и, зажмурившись, несколько раз с силой ударил себя по голове. Безумная улыбка снова заиграла на его губах, и юноша вернулся к столу. — Ох, что же это я?.. Причудится всякое. Ничего-ничего. Попробуйте мое блюдо и расскажите, каким оно вам кажется. Я хотя бы послушаю.

Зацепившись за последние слова, Раска спросил:

— То есть, ты сам не пробовал не потому, что отдал все время готовке? На самом деле, ты хотел бы попробовать — но какой в этом смысл, если не различаешь вкусы?

— У нас не зря ходит присказка: у путников глаза зоркие. Что же, ты прав. Я видел — люди были счастливы, пробуя мою еду, постоянно просили добавки. А приготовленного ведь не так много, ингредиенты сложно сыскать, да и в следующий раз у меня, может, не получится так вкусно. Так зачем мне пробовать, раз все равно ничего не почувствую? Мне не важно, чем набить живот. Пускай другим достанется, кому точно будет вкусно. Тебе, например. Видишь, как раз осталась одна порция.

— Ох, очень жаль, но я совсем не голоден. Ни кусочка не влезет. Слушай, съешь сам.

— Но как же... Точно ни кусочка?

— Ни единого. И мне очень хочется, чтобы ты сам попробовал, после всех стараний и сил, которые вложил. Ты прав: путники зорки. И мне кажется, сегодня вкус ты почувствуешь.

Юноша тепло улыбнулся, лицо словно светом озарилось — а может, на него просто лег блик от пламени.

— А знаешь, никто из моих односельчан не спросил, смог ли я сам отведать блюдо, никто не поволоновался по этому поводу, даже мама. Поэтому... спасибо тебе, — с этими словами он опрокинул миску в рот.

Раздался треск панцирей, слабый писк, хлюпанье. Между губ юноши показался подергивающийся в конвульсиях хвост одной из тварей, а после упал на пол, неровно надкусанный.

— Это правда... очень вкусно. Как будто... Как... — его глаза закатились, а изо рта, вместе с частями насекомых, потекла кровь. В следующую секунду юноша упал — словно невидимый кукловод оборвал ниточки, выбросил игрушку, которая стала ненужной.

— Как думаешь, какой вкус он почувствовал? — спросил Раска чуть позже, когда вернулся в ту деревеньку с Роши и другими людьми, чтобы предать тела земле.

— Не все ли р-р-равно? — ответил Роши. — Какая р-р-разница, если на самом деле он глотал ядовитых твар-р-рей?

Вслух Раска согласился. Но в глубине души пожалел, что не узнал, какой вкус почувствовал юноша.

Тогда же произошла и первая крупная ссора с остальными членами стаи: вызнав у Раски подробности, один из мужчин, Лово, вспылил:

— Почему ты позволил мальчику наесться этой дряни? Он был еще жив, мы бы помогли ему.

— Одурманенному самим Баронгом? Больному, сплошь искусанному?

— Мы могли хотя бы попытаться.

— Зачем? Чтобы продлить его страдания? Чтобы он жил дальше, зная, что соседи, его дорогая мать — все погибли из-за него?

— Мальчик не понимал, что делает, и никому не желал зла. Мы бы привели его в чувство — и пусть бы сам решал, хочет ли жить дальше. Вдруг он бы захотел?

Раска окинул злым взглядом собравшихся вокруг людей: в их глазах читалась надежда, что он все-таки согласится с Лово.

— Наша жизнь и так нелегкая. Каждый день нам нужно что-то есть, как-то защищаться от свирепых духов, разбойников, да много кого еще. Сколько раз мы сворачивали к селениям, чтобы обратиться к жителям за помощью, когда кто-то из нас заболевал или ранился? А вы хотели, чтобы я взял человека, который может навсегда остаться полоумным калекой? Или перерезать себе горло после всех усилий по его лечению — потому что не сможет жить с тем, что совершил.

Он стиснул зубы так, что они заскрипели. Раска любил этих людей, но никогда не заставлял их идти вместе с ним, становиться частью его стаи. Так почему же теперь они стыдят его?..

— Послушай, — вперед вышла Хивея, женщина, которая присоединилась к Раске одной из первых. — Почти у всех нас нет близких, никого в живых не осталось. Причины были разные, а итог один. Боль от потери останется в нас навсегда; и все-таки мы не торопимся ступить на тропу духов, чтобы догнать ушедших. Мы продолжаем жить, потому что нужны здесь. Нужны тебе, нужны друг другу, но прежде всего, себе самим. Я бы не хотела, чтобы кто-то решал это за меня.

— Делайте в следующий раз, что хотите! Я не буду вмешиваться.

И они сделали.

Несколько раз стая Раски пополнялась обезумевшими людьми, по случайности оставшимися в живых после мистерий Баронга. Один из них, дед с морщинистым лицом и седыми волосами, плакал навзрыд, точно младенец или скулил волчонком, отбившимся от стаи. Он совсем разучился пользоваться руками и ногами. Переносить его с места на место, помогать с бытовыми нуждами оказалось занятием выматывающим. Когда он умер, так и не придя в себя, Раска прочел облегчение на лицах своих людей, и на кончике языка зацарапалось: "Ну я же предупреждал".

Следующий подобранный таким образом человек, подлечившись, стал казаться нормальным — если не считать странных рубцов, покрывавших все его тело, складывавшихся в причудливый узор. Ему не требовалась помощь, даже во время длинных переходов мужчина поспевал за всеми и безропотно нес на спине тяжелый узел с вещами. Раска, Роши и другие люди пытались разговорить его, вызнать, что за чары наложил на его поселение Баронг, чему заставил стать участником или невольным свидетелем — но на все вопросы мужчина отвечал односложно, уклончиво. "Не пр-р-риставайте к нему, р-р-раз не хочет вспоминать", — попросил в конце концов Роши.

И все было хорошо до тех пор, пока одной безлунной ночью стаю не разбудил дикий, нечеловеческий, крик. Мужчина, переживший мистерию, захлебывался слезами, катался по земле и расцарапывал кожу до крови, сдирая корки на шрамах. Пришлось перехватить его руки, обездвижить, облить холодной водой — только тогда удалось немного успокоить. С большим трудом, перемежая слова рваными вдохами, он смог произнести:

— Семена... я думал, что вырезал все, но их слишком много... Они уже пустили корни и совсем скоро прорастут... Тогда я... Тогда вы... Как мои несчастные братья и сестры, все мы станем лесом из костей и крови!

— Смотрите, шрамы! — вдруг воскликнул один из удерживающих мужчину людей.

Тут же к нему поднесли огонь, оголили торс. Узор, в который складывались шрамы, менялся на глазах, кое-где выступила кровь, кожа бугрилась, словно сквозь нее и впрямь готово было прорваться что-то неведомое. Люди застыли, не в силах поверить своим глазам, и случайно ослабили хватку. Мужчина резко дернулся, вырываясь, выхватил из голенища сапога нож и одним слитным, точным движением перерезал себе горло.

Узор из шрамов перестал меняться, на земле осталось тело. После люди тщательно осмотрели его, разрезали кожу, пытаясь отыскать семена, о которых говорил несчастный, но ничего не нашли. Роши тщательно обнюхал труп, но лишь заключил:

— Человек пахнет человеком. Ничего др-р-ругого.

— Значит, мы поддались его безумию? На самом деле ничего не было? Но вы ведь видели, правда, видели?

Люди, которые подошли позже и не приближались, наблюдая за всем издалека, говорили немного смущенно:

— Ну, мы не видели, чтобы шрамы менялись.

— То есть, мы это просто... придумали?

— Но я видел, я правда видел!..

— А я вот уже не уверена... Какой-нибудь заблудший дух мог заморочить...

— Я привык доверять своим глазам. Или ты считаешь...

Слушая разгорающийся спор, Раска на секунду прикрыл глаза, а затем сказал громко, прекращая иные разговоры:

— Хватит. Мы все проверили, но ничего не нашли. Давайте не будем гадать попусту, достойно проводим нашего друга на тропу духов и отправимся дальше.

— А ты сам-то видел, Раска? — осторожно спросил Баку.

— Нет. Видел только человека, что впал в безумие. Шрамы же оставались, как есть.

Он солгал. Раска видел: с кожей мужчины действительно происходило что-то странное. Но он не позволил себе показать слабость и постарался успокоить людей, чьи лица были искажены от ужаса.

В следующий раз... Они снова издали наблюдали жестокое сражение с Пожирающей-Миры. И снова был путь, были селения, уничтоженные, усеянные разорванными телами жителей. Человеческая кровь пропитала цветники и огороды, за которыми прежде трепетно ухаживали, поливая свежей водой.

Недалеко от селения стая нашла выживших, брата и сестру, чудом переживших мистерию. Юноша и девушка, — израненные, худые, в грязных лохмотьях — смотрели на Раску и его людей открыто и доверчиво, словно ласковые котята. Хотелось приютить их, защитить от опасностей.

"Но чародейство Баронга мутит разум, сводит с ума. Как долго они продержатся? Не втянут ли других в свое безумие, как получилось с мужчиной со шрамами?" — думал Раска. Несколько долгих минут он раздумывал над тем, чтобы бросить брата с сестрой, настрого запретить стае забирать их. Если его люди затаят обиду, если решат уйти, если они с Роши снова останутся только вдвоем... Что же, так тому и быть. Главное, Раска сможет уберечь их на какое-то время... Пусть даже на короткое.

Но тут девушка, всхлипнув, протянула к нему руки; в ее больших темных глазах Раска увидел свое отражение. И не смог отвернуться, не смог уйти. Он бережно поднял девушку на руки, она тотчас прижалась к нему, обвила шею тонкими руками.

"Чувствую, мы намучаемся с этими двумя", — обреченно подумал Раска.

Он даже не подозревал, насколько оказался прав.