Змеиная шкатулка
На место они ехали в мрачной тишине. Мрачной, потому что от нее веяло недобрым, предчувствием взрыва: словно ты сидишь на бочке со взрывчаткой и делаешь вид, что поглядываешь по сторонам, наблюдаешь за голубями, да и вообще восхищаешься красотами природы, а сам на самом деле ничего не видишь, потому что искоса поглядываешь себе под ноги: взорвется или еще минуту можно жить спокойно?
Даня, к ее тихой радости, сел рядом (Тамара в какую-то секунду даже испугалась, что после ее выходки он отсядет – таким разочарованным выглядел парень, но пронесло). Пытаясь его задобрить, Тата даже усадила его около окна, но брови Летемина, поглядывающего наружу, лишь больше хмурились.
Настасья, так и не сумевшая стащить с Водовой канареечное платье, недовольно цокала языком, периодически поглядывая в свой смартфон. Судя по мрачным взглядам, которые она бросала в Иру, раунд между ними был поставлен на паузу, но не завершен.
Сама же Водова, надув губы, никому не говоря ни слова, что-то быстро строчила в своем телефоне. Иногда она поднимала глаза, гневно сверкала то на Четвергова, то на Черновод, то на Тамару, а потом, злобно ухмыляясь, снова опускала нос в смартфон. Не оставалось сомнений: месть была близка.
Что же касается Таты, то ее телефон буквально взрывался от реакций, смотреть на которые совершенно не хотелось. Тяжело вздохнув, Тамара сделала малодушный поступок: отписалась родным, что уходит вне зоны покрытия и отключила звук. Жить стало легче. Немного.
Потому что теперь активизировался Костя.
- Хорошо хоть, - нарочито громко, но при этом словно обращаясь только к Водовой, возвестил он, - что хоть на этот раз никто не стащил мою одежду.
Ира в ответ громко хмыкнула, посмотрела по сторонам и снова застрочила что-то в смартфон, видимо, конспектируя мысль Когтевого. Марина громко застонала.
- Что, Черновод, - тут же схватился Костя, - признавайся: ты?!
- Коготь, ты... - зарычал Четвергов, разворачиваясь с таким видом, будто хотел дать Косте в глаз, - за... - дальше он сказал слово, которое приличные люди знать не должны. – Иди на *.
Змейка возмущенно закашлялась, Марина выразила ее мысль более конкретно:
- Что за выражения?! Мы же не в конюшне.
- А ты имеешь что-то против конюшен? – с хитрой улыбкой уточнил Влад Махин, в то время как лицо Миши приняло виноватое и в то же время сосредоточенное выражение – у него появилась мысль, и он ее усиленно думал. Наконец мысль перешла в фразу:
- Я хотел сказать: иди по адресу мужского полового достоинства, - он перевел задумчивый взгляд на Настасью. – Так нормально?
Блогер покачала головой и снова занялась своим смартфоном. Остаток пути прошел в гробовом молчании – и сложно было сказать лучше ли оно прежних споров или нет.
Их привезли к горе. Снова к той же горе. К той, куда они ходили вчера и шесть дней назад.
- Ну нееет, - завыла Водова, наконец отбросив свой смартфон и блог. – Нет!
Никто ничего не сказал: как бы ни раздражала ситуация с Ирой, идти к той речке не хотелось. Совсем не хотелось. Вообще. Машина, словно уловив их настроение, подалась правее. Они облегченно вздохнули. Транспорт обогнул гору и медленно начал двигать вокруг нее, пока не подъехал к другому подъему – менее резкому с более легким подъемом.
- Да ладно, - прошипела Водова, которой предыдущие покорения горы давались тяжелее остальных. – Здесь что, есть легче подъем?
Настасья с тоской посмотрела на нее:
- Мы идем в другое место, если тебя это утешит.
Это не утешало: подъем в гору, хоть и не такой резкий – все равно подъем. Откровенно говоря, не становилось легче даже от того, что операторам, идущим рядом с ними, было объективно тяжелее – кроме себя они тащили еще и камеры.
Но это определенно был все тот же лес. И шли они, кажется, все к тому же месту. Ребята морщились, но больше никто ничего не говорил. Даже Водова.
Лес становился все гуще и гуще, а они шли по тонким тропам. Сопели, мрачно оглядывались по сторонам – и шли, не говоря ни слова. Пока не оказались на огромной проплешине – круглый и почти ровный пустырь, окруженный лесом. Почти – потому что в самом центре тут гнездился кратер – черная дыра, в которую спокойно мог влезть человек.
В общем, весьма колоритное место – здесь вполне мог бы находиться их лагерь. А мог бы и нет. Но в любом случае, смотрелся он примерно также – пустая местность, окруженная лесом.
- Ничего себе! – оценила Водова и тут же испортила впечатление. – И ради этого мы шли?!
Змейка уставилась на нее так, будто существа глупее в жизни не видела. Это, на взгляд Тамары, не было честным: в конце концов, вид и правда был не особо впечатляющим.
- Добро пожаловать, - все же постаравшись придать голосу торжественности, произнесла она, - на Медовую гору!
Даня издал протяжный стон. Да и не он один. Все выглядели ошеломленными. Даже лицо Махина, внезапно, приняло не сардонически-насмешливую ухмылку, а изумленную. Проще говоря – у него отвисла челюсть.
И было от чего. Тамара даже почувствовала себя несколько оскорбленной. Медовая гора. Медовая гора! Место, вокруг которого строились все сказки Ажова. Где ящерицы и змеи превращались в людей, где в этот мир выходил Великий Полоз и одаривал своей милостью деревню неподалеку. Место, которому покровительствовал его сын, Золотой Полоз. Место, где свершилось проклятие Каменной Девки. Место, где трудились герои сказок Ажова. И вот это вот все – дыра в полу?!
Тамара вдруг почувствовала себя так оскорбленно, как может почувствовать себя человек, который всю жизнь верил в то, что конфеты растут на деревьях, а потом вместо драже обнаружил на ветках листья. Она могла поклясться, что даже невеста, всю жизнь продумывающая свадьбу, и узнавшая накануне бракосочетания, что ее жениха сбил автомобиль, не испытывала такого горького разочарования, которое испытала она, когда увидела эту «гору».
- Сюр! – высказала общее мнение Марина, брезгливо поглядывая на кратер. – Гора – это что-то большое, огромное. Вот как... - она сделала движение рукой, охватывая лес. – А это...
- Не всегда, - с грустью ответил Летемин, покусывая изнутри губу – маленькая красная капля появилась в уголке его рта. – Иногда горой называют место, где добывают породу. А тут есть...
- Руда, - тут же перебила его Водова. – Я знаю, я могу рассказать!
Змейка уставилась на нее так, будто сама готова была где угодно раскопать руды, только лишь бы забить ею Водову, но вместо этого она сладким голосом сказала нечто иное (хотя и похожее по смыслу):
- А тебя, моя дорогая, никто слушать и снимать не будет. По крайней мере, пока ты не снимешь с себя этот чехол, которым можно змей распугивать.
Водова насупилась. На секунду Тамара поймала себя на мысли, что это неправильно, что то, что делает Змейка, уже напоминает травлю, но это была лишь секунда. Потому что в следующий момент Летемин решил перевести огонь на себя.
- Я могу рассказать о горе, - произнес он, кивая Змейке, - на камеру.
Настасья хитро улыбнулась ему, словно пыталась показать: да я твои хитрости на тысячу метров вперед вижу. Она медленно перевела взгляд на Тамару, и в глазах ее зажегся лукавый огонек. Тата вздохнула: к бабке не ходи – гадость задумала. И правда:
- Пусть она сначала расскажет, - сладко улыбаясь, Настасья ткнула пальцем в Тамару, но при этом глаза ее неотрывно следили за Водовой, видимо, не желая ни на секунду пропустить ее реакцию. – Про гору, - уточнила она, все же на миг переведя взгляд на Тату. – Ты же знаешь?
Ира Водова вся напряглась: тело выпрямилось, губы сжались, глаза заблестели от слез – просто воплощение слова «обида». Тамара вздохнула. Уже неделю Змейка пыталась стравить двух филологов, старательно подводя их друг к другу так, чтобы умело столкнуть лбами. Но только если ей, Тамаре, было на это плевать, Ира, кажется, велась, чем невольно продолжала подкидывать дров в этот горящий клубок противоречий.
Конечно, можно было отказаться. Она вдруг представила себе, как говорит Змейке что-то вроде: «Ну ты что? В жизни не слышала про эту гору». Про гору, про которую слышал каждый ребенок в каждой семье, в каждом дворе с тех пор, как Ажов написал свои сказки. Вот было бы лихо!
Но это было так мелочно, так глупо. Она перевела взгляд на Водову, которая, надувшись, исподтишка наблюдала за ней, и хмыкнула. Змейка могла сколько угодно говорить, что Skazу не нужны скандалы. Что споры между участниками только мешают продвижению платформы. Но она, выросшая в эпоху реалити, повзрослевшая с Интернетом, знала: ничто так не двигает шоу вперед, как скандалы.
Поэтому она нежно улыбнулась, подмигнула Водовой и уселась на землю так, чтобы за ее спиной был виден кратер.
- Я не буду подходить к этому близко! – предупредила она, а потом, нахмурившись, добавила. – От этого места веет жутью.
Даня насупил брови и уставился на нее с недовольным выражением. Водова зацокала языком. В ее исполнении это означало, что уж ей-то труда бы не составило не только подойти к горе, но и даже залезть внутрь. Ее недовольство все дружно считали, но также дружно проигнорировали.
Оператор начал настраивать камеру. Команда, поняв, что они пока свободны, начали разбредаться по местности.
Соня пошла к кромке леса и начала собирать грибы. Тамара не сомневалась в том, что девушка решила порадовать их вкусным ужином - в последнее время готовка как-то плавно перешла на Пегову, от чего та не отмахивалась, радостно заявляя, что приготовление пищи ее успокаивает. Махин, в кои то веки решив поиграть в джентльмена, начал ей активно помогать. Даже больше – он не только кружил вокруг Сони, но и что-то нашептывал ей на ухо во время сборов, от чего ее бледное и строгое лицо временами освещалось слабой улыбкой, которая, в свою очередь, отражалась на лице Влада. Почему-то ей он улыбался лучше, чем остальным участникам – не саркастично, а тепло, по-человечески.
Четвергов тоже направил свои стопы в лес, насвистывая какую-то веселенькую мелодию. Тамара не сомневалась: минут через двадцать он снова притащит какой-нибудь ядовитый букет для Настасьи. Возможно, если Мише не повезет, это будет крапива.
Костя тут же снял майку, опустил джинсы так низко, что еще миллиметр – и стало бы заметно его естество, разлегся на траве и начал загорать. Нужно признаться, такой вид ему невероятно шел.
Марина Черновод, очевидно, разделяла это мнение. Как завороженная она разглядывала кубики пресса Когтевого (который, кажется, не замечал того впечатления, которое производил на окружающих). Тамара, не выдержав, кашлянула – Марина тут же перевела на нее с пресса Кости задумчивый взгляд. Мгновение – и Черновод как-то собралась: мечтательное выражение сменилось едким.
- Смотри, не потеряй опять свои шмотки! – тут же зло кинула она Когтевому, а потом развернулась и стала демонстративно разглядывать Даню. Тамаре стало не по себе.
- Начнем? – тихонько уточнил оператор и, дождавшись кивка Таты, начал снимать.
- О Медовой горе, - мягким, грудным голосом произнесла Тамара, сама не замечая, как звучит иначе, когда начинает рассказывать легенды Ажова, - ходило много слухов. В первую очередь: почему «Медовая»? Разве здесь добывают мед? Конечно, нет. Просто руда здесь добывалась так легко, что про нее говорили: течет, как мед. А золото вокруг горы находилось такой чистой пробы, что блестело, словно мед на солнце.
Это был дар Золотого Полоза, сына Великого Полоза. Говорят, в то время как Великий Полоз правил духами Урала и покровительствовал жителям деревни, существующей неподалеку, Золотой Полоз помогал горнякам. Только он решал, уйдет ли человек с добычей или ни с чем. Выживет он или нет в каменоломнях. Жил он по справедливости: добрых людей не обижал, несчастным помогал, злым житья не давал. Но кто ему в немилость попадет – тот житья не найдет. В милость к нему никто не попадал. Потому что Полоз был не только справедлив, но и до людей равнодушен.
Тамара вздохнула, сама удивляясь себе: про Медовую гору была почти каждая история. И чего она выбрала эту, мрачную? Единственную про Золотого Полоза? Кажется, удивлялась не она одна: Змейка кусала губы, будто пыталась придумать, как остановить ее, а Даня, ее верный слушатель, смотрел так мрачно, так горячо, так пронзительно на нее, словно пытался одним взглядом распилить ей мозг. Впрочем, слова были сказаны – и нужно было продолжать:
- Однажды злой человек решил найти Золотого Полоза. Все знали: если обнаружить его дом, можно стать богатым. Для этого только и нужно, что дождаться полночи, а потом запомнить куда он ступил. Утром в местах, где остался след его (а Полоз может принять как вид змеи, так и вид человека), найдешь золото. Чем глубже след – тем больше металл.
Собрал злой человек людей, потому что одному в такое рискованное дело идти никак нельзя. И стало их четверо. Каждый для себя искал Полоза. Один для денег, потому что хотел стать самым богатым. Другой для славы, чтобы потом говорить, что он ухватил Золотого за хвост. Третий – чтобы усмирить гордыню свою. Ведь всем известно, что раз в году, в Змеиную ночь, духи-покровители (среди которых Полоз один из главных) может отметить человека как равного себе и наградить небывалой мощью. Четвертый же хотел найти для семьи. У него ребенок болел – и если бы Полоз дал немного золота, то смог бы спасти девочке жизнь.
Так и шли они, пока каждый, в свой час, не нашел Змея, потому что на самом деле это не они его искали, а он – их. Ведь знал он все, что в лесах его творится и окрестностях.
Злой человек, что искал для гордыни своей, увидел в лесу Полоза первым. Побежал он за ним, но сколько бы ни гнался – не догнать его. И вот, когда он почти ухватил Змея за рукав, почувствовал, что земля не держит его. Ноги прошли по пустоте – и рухнул он с обрыва. Так он стал известен.
Злой человек, что для злата искал, нашел Полоза в обличии том, что он желал – змеи золотой. И дал Полоз ему столько злата, сколько просил он. Но только не унес злой человек: золото к земле его тянуло. Тянуло, тянуло, да завалило. Так и умер он. Богатым.
Злой человек, что равным Змею хотел быть, изловчился, да бросился на Полоза. Схватил он Полоза, да оторвал чешую. Вот только изловчился Змей, да уронил его в воду. «Плыви змеей по воде, раз равный мне», - прошипел он в кристально-чистую гладь. Так утонул третий. Тот, который не стал равным.
Четвертый же смиренно упал перед Полозом. И попросил. Не за себя. За семью. Сжалился над ним Полоз. Превратился в змею и пополз по земле. Нарек только взять столько, сколько надо. Не жадничать, не рассказывать никому – а лишь взять ровно столько, сколько для семьи надо.
Благодарил человек Полоза, руки ему целовал, а потом путь его запомнил. Взял он столько золота, сколько для семьи надо, а остальное трогать не стал, помня зарок Змея. Вылечил он дочь и уехал с семьей из этой деревни, потому что знал место волшебное. И знал, что слаб человек – слово нарушить может. А не хотел он слова данное нарушать.
Так был испытан Золотым Полозом четвертый. Прошел тот испытание. Да нет-нет, а все вспоминал о встрече той. Да семье рассказывал. Спустя три поколения вернулись его потомки в деревню ту. Но это уже другая сказка.
Тамара открыла глаза. Странно. И когда закрыть успела? Даня щурился на нее злобно и с каким-то подозрением. Ей даже оправдаться перед ним захотелось: честное слово, такая сказка была! Но ведь он и так знал об этом.
Ира Водова смотрела на нее недобро, крепко сжимая в руках смартфон. Тата не сомневалась: филолог внимательно слушала ее пересказ, записывая в свой блог каждую неточность. Лицо же Змейки было постным.
- Сказка об убийстве, - обманчиво-дружелюбным тоном произнесла она, впрочем, не сильно стараясь скрыть пассивную агрессию. – Какая прелесть. Ровно то, что нам здесь нужно!
- Сказка о массовых убийствах и одном спасении, - поправила ее Тамара. Она и сама умела играть в сарказм.
- Может, дай Бог, еще кого кокнут, - сладко прошелестела Водова, завершая перепалку.
Все вздрогнули и уставились на нее. Ира ответила невинным взглядом и развела руками:
- Что? Я только пошутила.
- На твоих похоронах я надену желтое, - с каменным лицом прошипела Настасья и, с видимым удовольствием отметив вытянувшееся лицо Иры, загробным голосом добавила: - Шутка.
Лицо Иры приняло еще более недовольное выражение – судя по всему, ей было что на это сказать. Но тут на помощь пришел не менее мрачный Даня.
- Я могу рассказать о том, почему эта гора – не гора, - холодно поделился он, стараясь не смотреть на Тамару.
Блогер кивнула, оператор перевел камеру на Летемина – работа началась даже быстрее, чем с Татой. Видимо, никто не хотел слушать стенания Иры.
Надо признаться, Даня знал свое дело: он уверенно начал рассказывать о том, какие виды руды бывают на Урале, чем они отличаются и как их используют. Потом подробно остановился на том, что находится в Челябинской, а что – в Свердловской областях (жили они в первой, но всего в нескольких часах езды от второй).
Это был скрупулезный, детализированный и вполне живой отчет. Интересный... только для специалистов. Остальные заскучали. Водова пыталась демонстративно лезть в кадр к Дане, чтобы ее подписчики увидели ее в желтом – оператор также демонстративно делал все, чтобы она туда не попала. И это было самое интересное в этой истории.
Тамара, немного чувствуя себя предательницей, начала медленно отходить от него. Даня это замечал – и взгляд его становился острее и подозрительнее. Но что поделать? Горные породы – конечно, интересная тема для разговоров, но... но ей больше нравились украшения из них.
Так она отошла к Марине, которая, разлегшись неподалеку от красавчика-Кости, изо всех сил делала вид, что не разглядывала его. Получалось плохо.
- Девчонки, айда к горе! – тут же подлетел к ним Четвергов, единственный, кто, казалось, не разочаровался в медовом крушении идеалов. В руках у него цветов не было. Наверное, они его уже успели расстроить.
Тамара посмотрела на него задумчиво, а Марина и вовсе показала язык. Подходить к этой штуке близко не хотелось.
- Ску-у-учные, - по слогам протянул Миша, а затем, пожав плечами, направился в сторону кратера.
Девочки настороженно наблюдали за ним. Остальные, кажется, и не заметили, как Четвергов, неловко ерзая ногами, сначала подошел к дыре, а потом, воровато оглянувшись по сторонам, резко нырнул в глубину. Миг – и его голова исчезла из поля зрения.
Марина оглянулась на Тату, та пожала плечами. Ситуация была странной. Это было либо веселое приключение, за которым только и можно было, что наблюдать, либо... Против воли в голову начали лезть мысли о том, как легко, сорвавшись с высоты, можно сломать шею.
Девушки настороженно наблюдали за тем местом, где вот-вот должен был появиться Миша, но тревожные минуты перетекали в десятки, а он не показывался.
- Надо кого-то позвать? – то ли утвердительно, то ли вопросительно произнесла Марина, и Тамара кивнула в ответ – да, надо. Но никто не поднялся. И никто никого не стал звать. Костя и вовсе, кажется, уснул.
Словно объединенные постыдной тайной, девушки старательно обходили тему, надеясь, что проблема решится сама собой. Но Миша так и не появлялся. Это было плохо. И каждая уходящая минута делалась мрачнее предыдущей. Потому что так долго исследовать пещеру без фонарика не стал бы никто. Не стал же, верно?
- Он же не... - наконец произнесла Марина, вдребезги разбивая хрупкую иллюзорность благополучия. – Не будет как... профессор?
Тамара холодно уставилась на нее. Вопрос сбил бездействие – словно бабка в общественном транспорте ткнула клюкой и заставила идти дальше.
Не говоря ни слова, Тата встала и пошла в сторону кратера, к которому ее совсем не тянуло.
Она не была пугливой, но чем ближе подходила к черной воронке, больше напоминающей вход в пещеру, тем больше понимала, что идти туда совсем не хочет. Ощущения такие, словно подбираешься к собственной могиле, от которой, почему-то, не несет сыростью.
И все же она это сделала. Пересилив себя, Тамара подошла к самому краю и заглянула вниз. Голова закружилась. Странно. Ведь она совсем не боялась высоты.
Внизу... никого не было. Только чернота. Пустая и тоскливая. Почти как жизнь Водовой в Ажов.Skazе.
- Миша? – неуверенно позвала она. Глядя в небытие, Тамара вдруг начала сомневаться в том, что Миша туда пошел. Что он вообще существовал.
- Да, - послышалось снизу кряхтение, а потом в самом центре ничего оказался Четвергов. – Я тут, - его глаза блестели – это было видно даже отсюда, с высоты. – Тут как в пещере! Прыгаешь в центр, а потом можно уйти по каналу в сторону. Ты представить себе не можешь, что я тут нашел.
- Палочку Коха? – да, шутка была так себе. Но ведь она волновалась. Это можно было учесть.
- Лучше, - прошептал Миша, а потом подошел ближе. Он поднял руку – и Тамара увидела в ней что-то большое и зеленое. Шкатулка.
Миша сделал жест ладонью – чтобы выйти на свет Божий, ему нужно было отдать то, что он держал в руках. Тяжело вздыхая, Тамара опустилась на корточки, подползла к самому краю кратера (ох! как же не хотелось этого делать!), а потом, зажмурив глаза, но все равно все видя сквозь пушистые ресницы, протянула пальцы.
Приподнимаясь на цыпочках, Миша протолкнул ей в руки дар – и приятная тяжесть уютно разлеглась на ладонях. Тамара подвинулась, а Четвергов, легкий и ловкий, как обезьяна, вскарабкался по низу, подтянулся на руках –и уселся рядом с Татой. Кажется, гора не так пугала его, как ее.
- Красивая, - прошептала Тамара, проводя пальцем по причудливой резьбе. Это была увесистая шкатулка из малахита, с крышкой в виде цветка, напоминающего лилию. А на самой ее шапочке, той, за которую нужно хвататься, чтобы открыть крышку, сидела причудливо свернувшаяся золотая змейка.
- Как ты думаешь, - еле слышно, словно он был золотоискателем, который нашел жилу, а теперь боится потерять, прошелестел Миша, - это та самая?
Тамара резко уставилась на него, пытаясь понять шутит он или нет. Но глаза Четвергова смотрели на нее серьезно и – даже – как-то умоляюще, будто он боялся, что она может сказать: «Нет».
Но разве могла она сказать ему что-то другое?
Разумеется, он сейчас говорил о той шкатулке – из легенд Ажова. «Змеиная шкатулка», как он называл ее. Змеиная, потому что доставалась от духов-покровителей Урала, которые любили принимать облик змей и ящериц. Шкатулке, которая появлялась для истинных невест, как это называлось в сказках.
Истинных, потому что каждый раз, когда дух-покровитель выбирал себе кого-то из земных девушек, он дарил ей малахитовую шкатулку. Шкатулку, в которой были спрятаны украшения с символом жениха. Девушка должна была носить их до свадьбы, чтобы каждый видел, что она избрана духом, что ее семья, род и деревня теперь находятся под особым покровительством. Его покровительством.
Согласно сказкам, для каждой невесты (не то, чтобы их было слишком много – духи все же были избирательны и селекцию с людьми разводили неохотно) создавалась своя шкатулка. И после свадьбы она забирала ее с собой – в мир духов, в мир своего жениха. Больше этой красоты здесь не видели.
Если верить легендам, в этом мире, земном, осталась только одна такая шкатулка. Той, кто так и не вышел замуж – Каменной Девки.
- Ты говоришь глупость, - резко произнесла Тамара, неприятно удивившись тому, как нервно и каркающе прозвучал ее голос. Но что поделать? Память, против воли, воскрешала сон, в котором она задыхалась и тонула в воде. Где-то в районе затылка ужасно заныло. – Та история произошла больше двухсот лет назад! Я даже не говорю о том, что она была сказкой...
Губы Миши скривились. Его охватил азарт, так что ее слова не произвели на него никакого впечатления.
- Все сказки когда-то были историей, - мечтательно прошептал он. – Возможно, и эта была реальностью.
С этими словами он нажал на шкатулку и попытался ее открыть.
- Что ты делаешь? – закричала Тамара, в то время как Четвергов, скрипя зубами, нажимал на крышку. Камень не двигался, шкатулка не поддавалась – Миша свирепел.
- Если мы откроем ее, - рыча, давил на змею Четвергов. – Мы узнаем тайну!
Тамара качала головой. Детские сказки. Неужели он в них реально верил?
- Чтоб тебя! – шипел он, со злостью нажимая на малахит все больше и больше. Камень оставался безучастным. – Да еще ледяная такая!
Смотреть на то, как он издевался над шкатулкой, было мучительно.
- Хватит! – зарычала Тамара, когда отчаявшийся Четвергов занес руку в решительном замахе – он хотел с силой ударить красоту о землю. – Дай сюда.
Миша послушно отдал шкатулку. Она была теплой и приятно ложилась в руку – словно под нее и была создана. И почему он так переживал? Откуда-то проснулась нежность – словно она встретилась со старым другом. Тамара любовно провела пальцем по змейке – и на секунду показалось, что та сверкнула на нее в ответ зеленым малахитовым глазом. Потом Тата поддела ногтем чешуйку – и шкатулка легко открылась.
- Вот вы девки! – рыкнул Четвергов, очевидно, придя к выводу, что умение открывать шкатулки – особая женская магия. – Там внутри что-то есть!
- Вижу, - прошептала Тамара.
На нежной бархатной обивке лежало сложенное вчетверо письмо – не сильно старое, скомканное впопыхах. Обычный тетрадный лист. Под ним что-то лежало. Что-то маленькое и хрупкое. Тамаре не хотелось это трогать.
На внутренней стороне крышки была выгравирована надпись: «Хотькатуна». Сердце сделало кульбит, поднялось комом к горлу, влагой выступило на ладонях и забилось в груди часто-часто. Она поймала себя на мысли, что снова перестала дышать.
- Хоть... - начал было вслух читать Четвергов, но Тамара, резво развернувшись, даже не раздумывая над тем, что делает, с силой прижала ладонь к его рту, не дав возможности договорить.
- Тшшш! – прошептала она ему на ухо, словно испугавшись, что кто-то может их услышать. – Не надо.
- Почему? – недоуменно переспросил Четвергов. Также шепотом.
- Потому что... это особое слово. Нельзя его говорить кому попало. И вообще лучше не говорить.
Брови Миши поползли вверх. Тамара вздохнула. Ну неужели он не читал?
- Это особенное слово... из ажовских легенд. Точнее – от народа, о котором писал сказки Ажов, - пытаясь выбрать правильный тон, напрягаясь от желания объяснить все верно, так, чтобы он понял, и с ужасом понимая, что точно не сможет этого сделать, произнесла Тамара. – Считается, что его может сказать только мужчина. Не женщина, потому что она уходит из своей семьи, чтобы присоединиться к роду мужа. Только мужчина. Это – что-то вроде признания в любви, но сильнее, понимаешь? И сказать его можно только один раз. Одному человеку. Но если скажешь, это создаст связь. Сильную, как ветер, нерушимую, как горы. Сильнее, чем просто брак. Мужчина говорит это, когда любит. И если он любим, если его чувство взаимно, то его душа связывается невидимыми нитями с душой возлюбленной. Они становятся одним целым, создают свой собственный род, свою судьбу... Понимаешь, ты не можешь сказать это абы кому.
- Почему? – нахмурился Четвергов. Его рот смешливой змеей дергался по губам – улыбка, которую он изо всех сил пытался скрыть. Кажется, парень относился к этому недостаточно серьезно. – Что случится, если я скажу это абы кому?
- Ну, нитями судьбы вас точно не свяжет, - призналась Тамара, изумляясь тому, как много ей дало чтение легенд из библиотеки Ажов.Skazа. – Нельзя связать то, чего нет. Но ты потеряешь шанс найти свою истинную любовь, потому что пренебрежешь ею. И ходят легенды, что таким образом ты потеряешь свою истинную судьбу. В общем, это... лучше не знать это слово.
Четвергов кивнул, а потом поднял голову. Его глаза сощурились, словно у гончей, которая учуяла дичь. Тамара оглянулась – к ним медленно приближались Змейка и ажовцы. Они смотрели на них с интересом, а Даня хмурился и кусал губы. Оператор, настроив на них камеру, шел с таким видом, будто пытался поймать на горячем.
- Мы шкатулку нашли! – тут же заорал довольный Четвергов, хватая Тамару за руки и размахивая ими во все стороны, словно мельницей, не сумевшей отбиться от дона Кихота. Прием сработал – добычу увидели все. – Тата говорит, что она принадлежала Каменной Девке!
- Я этого не говорила! – делая вид, что возмущена, заявила Тамара, краем глаза замечая, как Махин снова достает телефон. Ей захотелось лягнуть Мишу.
- Ну и ладно, - согласился Четвергов уже нормальным голосом – команда подошла к ним слишком близко и теперь с интересом разглядывала находку. – Возможно, это сказал я. Какая разница?
- Это сказал ты, - пытаясь ущипнуть его, отрезала Тамара. – И разница есть. Потому что я знаю, что Каменной Девки не существовало.
- Это ты так думаешь, - показал ей язык Четвергов, а потом, повернув лицо прямо в камеру Влада, повторил важным голосом. – Это она так думает.
Змейка подошла первой. Она вальяжно уселась рядом с Мишей и уставилась на Тамару. К шкатулке она даже не стала протягивать руку.
- И что это? – плюхнулась рядом Марина, тут же отбирая ларец. Она не была такой щепетильной, как блогер. – Фу! Такая тяжелая. И холодная. Прям ледяная.
Остальные загудели и начали по очереди хватать красоту. Все, кроме Летемина и Змейки – они смотрели на малахит с подозрением. Миша хвастался находкой и рассказывал, как он ее нашел. Остальные брали шкатулку и быстро отбрасывали от себя. Каждый признавался, что она, хоть и красивая, ему тактильно неприятно – слишком холодная, слишком тяжелая.
Тамара, которой вскоре вернулась в руки шкатулка, с изумлением поглядывала по сторонам. Шутят они, что ли? Малахит, словно нагревшись на солнце, приятно согревал руки. И вообще шкатулка была очень приятна на ощупь.
- Там что-то есть, - наконец привлек всеобщее внимание Четвергов, кивая на листок внутри. К шкатулке никто притрагиваться не хотел, словно она была ядовита. Поэтому это сделала Тамара.
Она достала простой лист, неровно выдранный из тетради. Там неразборчивым почерком, словно курица писала даже не лапой, а методично тыкала клювом, было написано:
Озеро – вода,
А мед – это земля.
Если огнем будет (?)лес,
То река – воздух весь.
Помни: 1, 3, 6. Всегда – кратно 3, кроме 1.
Третий– последний.
И август, 31
Рот Тамары широко раскрылся. Что за абракадабра?! Тот, кто писал это, наверное, был в состоянии алкогольного (только ли алкогольного?) опьянения. Змейка сосредоточенно морщилась, поглядывая ей за спину, а лицо Миши Четвергова приняло хищнеческое выражение. Остальные переводили недоуменные взгляды друг на друга.
- Это... это почерк профессора, - наконец признала Змейка. – Но что это...
Ребята смотрели друг на друга испуганно. Вот тебе и привет с того света.
- Что это там? – наконец напомнила всем о находке Марина, тыча пальцем в шкатулку.
Тамара перевела медленный взгляд. Там, на самом дне, прежде спрятанная от посторонних глаз письмом, а теперь открытая миру, лежала малахитовая слезинка. Точно такая же, как те, что посмертно сжимал в руках профессор, точно такая же, какую ей подарил его сын.
- Это слезинка Скрябина, - тихонько произнесла Тамара, но в установившейся тишине голос ее разнесся далеко.
Все старались не смотреть друг на друга, уставившись в шкатулку. Сомнений не оставалось: профессор был здесь. Он спрятал шкатулку и это письмо. Но для кого? Для чего?
Для них? Он ведь знал, что их процессия рано или поздно окажется здесь, в этом месте, около Медовой горы. Ведь он сам составлял план работы группы. Он оставил шкатулку для них? Но что это все тогда значит? И для чего нужна слеза? Только ли для того, чтобы показать, что это действительно написал он?