Глава 1. Морошка
Шаркающий звук соприкосновения подола шерстяного платья и пола перемещался из одного угла кабинета в другой. По обыкновению, кабинеты отводились под хозяйские, а значит мужские рабочие дела. Однако интерьер этой комнатки прямо-таки намекал, что время здесь проводит вовсе не мужчина. Рассудить так можно хотя бы потому, что на стены был нанесён мягкий салатовый окрас, а не модный, среди баринов, желтоватый. На двух больших окнах, выходящих на оживлённую улицу, вблизи набережной, красовались тяжёлые бархатные шторы, подвязанные широкими лентами. Из иных украшений в кабинете имелись картины деревенских пейзажей и несколько растений: на тумбе возле рабочего стола и ещё один на столике поменьше, рядом с канделябром.
Когда к шарканью добавились и глубокие тягостные вздохи, графиня откладывает газету в сторону и устремляет внимательный взгляд на свою нянюшку и старшую горничную в одном лице.
— Что такое?
— Ах, голубушка, хоть убей, не разумею я, почему ты продолжаешь читать эту гадость. Это же сборник сплетен и грязи. Зачем вообще порядочному человеку писать о чём-то таком? — Надежа Никифоровна водила тряпкой по одному и тому же месту, однако, казалось, совсем не замечала этого, распаляясь всё сильнее. — Но крепче всего меня возмущает, что этот бесталанный писака стал и о тебе болтать!
— Как бы он тебе не нравился, няня, но его записки здорово помогли в моём деле, — невозмутимо отвечает графиня, не считавшая, что дар писательства обошёл стороной Бессонницу-шутника: у автора, определённо, был свой стиль, а некоторые остроты и вовсе вызывали улыбку. Да и в том, что в скандальной газете стали писать и о ней, девушка видела скорее пользу, чем вред. Своими силами привлечь столько внимания и закрепиться на спиритическом поприще было бы куда сложнее.
Надежда Никифоровна бросила тряпку на столик и вытерла руки о передник. По жесту становилось понятно, что новое дело её барышни не нравилось женщине ещё больше, чем работы Бессонницы-шутника.
— Марьюшка, с опасными вещами ты играешь. Духи, черти, спиритизмы эти... — пухлое лицо няни перекосилось, — тьфу! Неужели тебе совсем-совсем не страшно?
— А я и боюсь, — Мария встала из-за рабочего места и с тихим цоканьем каблучков направилась к окну. Посмотрев вниз, она увидела несколько пар, разодетых по последней моде и наслаждающихся последними тёплыми деньками осени. — Я боюсь, — вновь повторила она. — Боюсь, что однажды не смогу обеспечить тебя, Анюту и племянника. Боюсь, что нам будет нечего есть. Что ты не сможешь вязать свои любимые платки. Что у Анюты не будет новых книг. Что Илья не поступит в гимназию и в военную академию.
Заметив, что нянюшка украдкой вытирает слёзы передником, она поспешила к женщине. Обхватив ладонями обе её руки, она прижала их к своей груди и мягко улыбнулась:
— Ни одному мёртвому не напугать меня, пока вы втроём рядом. Потому ни о чём не тревожься и просто продолжай ворчать.
🥀 🥀🥀
Графиня Ельская была из тех, кто не любил сорить деньгами: пышным нарядам девушка предпочитала более практичные, вместо нескольких комнатных слуг, лакеев и двух кухарок держала верную и трудолюбивую нянюшку и её дочь Анюту, да и в свет Мария начала выходить совсем недавно и не без тайного умыслу. И всё же, иногда она вполне могла обратиться к простому принципу «отдай и получи вдвойне». Опираясь на эту мудрость, графиня решилась действовать и снять совершенно крохотное помещеньице на одной из самых оживлённых площадей, да ещё и по баснословной цене. Тем не менее, сыскать более удачного места для её предприятия просто нельзя. В районе, что выбрала Мария для спиритического салона, находились именитые места города, начиная с Малого театра и булочной купца Игнатьева, заканчивая рестораном, куда по вечерам заглядывали сливки общества.
Само помещение представляло собой комнату на первом этаже в добротном здании на углу улицы. Внутренне убранство с первого взгляда могло показаться достаточно аскетичным: прилавок, за которым графиня встречала посетителей, ровно два кресла, взятых из барской квартиры, и круглый стол на четырёх высоких ножках. Мнение о бедности интерьера сохранялось до тех пор, пока вошедшие не начинали присматриваться к деталям. Взять, к примеру, кресла. Смастерённые из красного дерева, они имели необычную текстуру. Ножки украшала искусная резьба, а подлокотники были сделаны в виде рогов изобилия. Всё это выдавало искуснейшего мастера и говорило о хозяйском вкусе.
Мария отложила перо в сторону. Нежно-розовые краски растеклись перистыми длинными облаками по всему небу. Немного погодя, они приобретут алые оттенки, пока наконец не сменятся глубокими синими, с блестящими серебристыми вкраплениями мерцающих звёзд. Скоро на улицы выйдут фонарщики, которые зальют лампы топливом, чтобы продлить день на ещё некоторое время.
«Как много они зарабатывают?», — задумалась графиня и не удержалась от протяжного вздоха. Мыслить подобными категориями становилось её вредной привычкой. Девушка боялась, что однажды взамен приветствий начнёт выпытывать у людей, сколько рублей притаилось в их кожаных кошелях.
Яркие пряди, обрамляющие лицо графини, всколыхнулись. Посетитель вместе со своим появлением впустил порывы разыгравшегося ветра. Всех гостей своего салона графиня делила на три типа — Праздных, Страдающих и Неверующих. Первые были жадны до острых ощущений. Ими двигало веселье, а вовсе не желание погрузиться в таинство разговора с мёртвыми. Сильное удивление — вот что было их приоритетом. Страшные звуки и неясные тени. Привлекательно всё, что заставит сердце опуститься в пятки. Совершенно иные мотивы приводили к медиумам вторых. Нет и не было повести печальнее их страдающих сердец. Этих людей душила потеря, с которой они не могли или не хотели справляться. Страдающие жаждали убеждения: любого, даже самого незначительного факта, который мог бы подарить ощущение того, что близкие до сих пор с ними. Неверующих же Мария жаловала меньше всего. Отчасти из-за того, что они напоминали графине себя. Но в основном, конечно, потому, что Неверующие больше остальных доставляли неудобств.
Стеклянный абажур выпуклой керосиновой лампы смягчал свет, создавая вокруг графини таинственную атмосферу. Перехватив чугунную подставку поудобнее, Мария вытянула руку, чтобы размытые черты посетителя, приобрели форму.
🥀 🥀🥀
Люди, относящиеся к окружающим знакам с глубоким благоговением, могли бы счесть резкую перемену погоды дурным знаком. Разразившийся дождь беспрерывными ударами пытался пробиться через стекло. Мария не вздрагивала от каждого громкого звука и не менялась в лице, как делала это её гостья-страдающая. Чтобы определить тип женщины, сидящей напротив, графине было достаточно одного взгляда. Чашка, приятного молочного цвета в её руках, резко контрастировала с полностью чёрным одеянием.
— Итак, — начала Мария, поняв, что гостье не выйти из состояния задумчивости самостоятельно, — чем могу быть полезна?
Будучи не до конца уверенной в статусе женщины и в том, какое обращение следует выбрать, Мария решила не рисковать. Женщина зашевелилась. Каждое её движение, резкое и зацикленное, напоминало заводную фигурку на музыкальной шкатулке. И эта фигурка наконец отмерла после того, как повернули ключ.
Женщина поставила чашку, с не тронутым чаем, на блюдце и поднесла руки к аккуратной шляпке, к которой крепилась ажурная ткань. Траурная вуаль.
— Позвольте представиться. Ольга Платоновна Витте, — она приветственно склонила голову и чинно сложила ладони на колени.
Теперь, когда лицо гостьи ничего не скрывало, Мария видела, что перед ней была девушка, чей скрипучий и лишённый всякой звонкости голос совсем не соответствовал возрасту и внешности. Графиня Витте, оказалась немногим старше её. Однако горе портило некогда ухоженный вид. Оно прочно врезалось в складки на платье и легло на кожу толстым серым слоем, сделав весь образ девушки тусклым и безжизненным.
«Что ж, пора». Мария взмахнула кистью, раскрыв изумрудный веер с перламутровыми бусинами на кончике. Неспешное обмахивание этим предметом привлекло внимание Ольги Платоновны. Её охватило неотвратимое ощущение приближения чего-то неведомого и в то же время столь искомого. И пока она пыталась собраться, дабы начать говорить, Мария сосредоточенно выискивала любые намёки, которые помогли бы установить личность погибшего. Ведь Страдающие приходят не затем, чтобы удивляться.
— Один из моих добрых друзей высоко отзывался о вас и ваших...способностях, — девушка зашла издалека, тщательно подбирая слова. — Он уверял, что лично стал свидетелем того, как вы общаетесь с духом. И у меня нет оснований не доверять ему, поскольку всё, что вы сказали и сделали, так или иначе нашло подтверждение. Однако я должна удостовериться, прежде чем...
— Как давно она умерла?
Ольга Платоновна вздрогнула. Упоминание о некой персоне женского пола заставило её глаза наполниться лихорадочным блеском. Впрочем, уже через мгновение девушка вновь приняла нарочито отстранённый вид. Ситуация в семье Витте была у всех на слуху, вполне вероятно, что графиня Ельская прочла что-нибудь в газетах. Однако Мария ничего не знала, и лишь удачно ткнула пальцем в небо.
— Сестра погибла несколько месяцев назад, — глухо сообщила Ольга и замолчала, предоставляя медиуму возможность проявить себя.
Графиня едва уловимо кивнула, скорее новой информации, чем гостье, и перестала играть веером. Мария поднялась на ноги, царапнув ножками стула по полу, и отошла к прилавку, принявшись искать что-то в ящиках. Когда она вернулась, в её руках была свеча необычного розоватого оттенка и глиняная плошка[1], наполненная водой. Поставив свечу ровно посередине стола, графиня подожгла фитиль. Пламя неохотно задрожало. Белёсые клубы дыма окутали девушек, отделив от остального мира полупрозрачным куполом.
Мария давно заметила, что огонь сказывается на восприимчивых людях интереснейшим образом, делая их уязвимыми и податливыми. Завороженные, они начинают любоваться им. Постепенно их зрение становится размытым, а эмоции на лице — очевидными.
Графиня занесла свечу над ёмкостью и подождала, пока не сорвутся несколько капель воска. В отражении по худым щекам и узкому вздёрнутому носу пробежала рябь. Сильнее склонившись над чашей, Мария начала тихонько напевать. Со стороны это казалось чем-то страшным, чем-то, что могло бы призвать духа. На деле же это была обычная детская колыбельная, которая едва ли способна заинтересовать умершего.
Так продолжалось некоторое время. Мария вдруг зябко повела плечами. Изо рта графини неожиданно вырывается облачко пара. Что имело бы смысл, будь она на улице морозным утром. Но она по-прежнему находилась в салоне. Отапливаемом, с плотно закрытой дверью и, конечно же, закрытым окном.
— Эт-т-о она? Верочка? — проскрежетала Ольга Платоновна, указывая на свечу.
Возможно, пасмурные тяжёлые краски вечера сказались и на рассудке самой Марии: огонь, что ещё секунду назад пылал красным, словно сделался бледно-голубым и стал напоминать прозрачную корку льда на замёрзшей реке. Отогнав липкое чувство, ползущее от живота к лодыжкам, девушка спокойно ответила:
— Ваша сестра здесь.
Чем бы ни были происходящие странности, графиня не могла упустить возможность произвести впечатление на свою посетительницу. Мария смежила глаза, борясь с зудом в груди. Казалось, кто-то водил пером по её рёбрам, и делал это изнутри.
«Мор... ш... а».
Слуха касается слово. Короткое и неразборчивое. Графиня хмурится, и, когда понимает, что не в силах распознать его, открывает глаза:
— Что вы сказали?
Ольга покосилась на неё с нескрываемым недоумением.
— Я молчала.
— Вы уверены? — не сдавалась Мария, ничуть не сомневаясь, что совершенно точно слышала что-то.
— Абсолютно.
— Должно быть, это Вера. Ваши голоса похожи, — солгала графиня, даже не переменившись в лице.
Ольга Платоновна активно закивала, уверив, что это чистая правда, и многие зачастую путали их с сестрой. Промокнув уголки глаз платком, она с горячностью подалась вперёд.
— Что ещё она вам говорит?
Мария напустила на себя сосредоточенный вид, что, впрочем, не было лукавством. Она действительно концентрировалась, чтобы прочитать девушку. Графиня напоминала себе гончую на охоте. Крылья носа хищно раздувались. Звуки дождя и чужого дыхания отошли на второй план. Среди окружающего её разнообразия запахов и предметов она пыталась взять один единственный след. Любая мелочь могла быть полезной: украшение, которое сказало бы о предпочтениях, ткань туалета, намекающая на благосостояние, царапины на руках и прочее. Наконец, графиня нашла то, что нужно: изящный и знакомый рисунок на хлопке.
— Вера говорит, что училась в Александрийском девичьем институте, — уловив задушенный полувздох Анны, Мария придала голосу чуть больше красок. — Она пребывала в его стенах вот уже несколько лет.
— Вера проучилась там 6 лет. Всё было замечательно. Ей так нравились занятия. Танцы, языки, а особенно она любила...
— Рукоделие. Вера любила вышивать. Платок в ваших руках. Это её подарок.
Маска спокойствия графини Витте покрылась трещинами. Ольга Платоновна больше не могла сдерживаться. Она уткнулась лицом в ладони. Острые плечи содрогались рыданиями, с губ срывались бессвязные фразы. Желая успокоить гостью, Мария протянула руку, но так и не коснулась девушки. Уловив движение, мелькнувшее в чаше, графиня опустила взгляд. Оттуда, из тёмной глади, на неё смотрели собственные глаза. Серые, словно тучи во время грозы, и блестящие, будто от слёз.
«Мор-о-о-ш-к-а».
Казалось, это выдохнули ей в ухо. Правая часть лица онемела. Тело пробил озноб. Графиня не попыталась вскрикнуть или испуганно отпрянуть. Она не шелохнулась. Зачем тратить время на лишние движения? Куда разумнее проанализировать произошедшее.
— Морошка, — повторила Мари, ощутив на языке кислый терпкий вкус. Графиня хорошо помнила эту ягоду: золотисто-жёлтая, мягкая, сочная.
— Ах! Так вы и правда можете говорить с ними, — шляпка Ольги Платоновны свалилась к ногам. Она смотрела на Марию огромными не верящими глазами, словно у той над рыжими волосами замерцал ореол святости. — Ещё в детстве мы дали друг другу ласковые прозвища. Она звала меня «Малинкой», а я кликала её «Морошкой». Ягоды ведь похожи.
Будучи хозяйкой спиритического салона, графиня весьма недурно разбиралась в тонкостях спиритуализма, греша, в свою очередь, одним немыслимым для практикующего медиума недостатком — Мария не верила в призраков. Определённо, у данного религиозно-философского течения имелись любопытные составляющие, которые всё же меркли перед здравым смыслом и окружающей людей действительностью. Тем не менее, отрицать вещи, творящиеся под носом, девушка не спешила. Слово, дарующее власть над графиней Витте, придумано не ей, а продиктовано извне. Осталось лишь выяснить кто его продиктовал.
— Тянуть дальше нет смысла, — Ольга Платоновна поднялась, прервав размышления Марии, и взглянула на неё с высоты своего немалого роста. Свет почти не касался фигуры девушки, а чернота полностью обняла её, сливаясь с тусклым платьем в один наряд. — Вера, если ты здесь, умоляю, скажи что произошло. Ты ведь не могла так поступить, правда? Ты ведь не могла убить себя!
Пламя в очередной раз дрогнуло, но Мария уже этого не замечала. Она не сводила пытливого и почти разочарованного взгляда с гостьи. Графиня умела доставать с глубины самые разные камни обмана, придумывать тысячи правдоподобных уловок, ведущих к успеху, но возможно ли придумать хотя бы одну причину, которая заставит поверить в самоубийство родного человека? Нет, для такой лжи у Марии не хватало ни опыта, ни смелости.
— Боюсь, что ваша сестра ушла.
— Как же так?
— Полагаю, её духу тяжело находиться так далеко от места, — графиня выдержала небольшую паузу, — кхм, смерти. К сожалению, я бессильна.
— Понимаю, — выдавила из себя Ольга Платоновна, задумавшись. — Вернее, я совершено не понимаю данного ремесла. Но доверяю вам. Мария Фёдоровна, милая, прошу вас, — девушка обогнула стол. Склонилась над медиумом. Стиснула плечи. — Помогите мне разобраться.
Мария скрипнула зубами, хватка гостьи становилась всё сильнее, а её собственное сердце всё податливее. Когда графиня закинула шею назад, одна из чужих слезинок попала ей на щеку.
— Правда — не лекарство, ваше сиятельство. Легче может и не стать.
— О расходах не волнуйтесь. Вознаграждение будет щедрым. Я сделаю всё, чтобы о вас узнали и другие, только скажите, из-за чего умерла моя сестра.
— Я... — согласие почти выпорхнуло с губ, и Мария ощутила злость. На саму себя. Как она могла помочь? Если посетить институт, разузнать больше фактов — это ведь всё равно ничего не даст.
«Если только Вера и в самом деле не расскажет сама», — даже в собственных мыслях это звучало абсурдно.
[1]Плоский круглый сосуд из глины, расширяющийся кверху.
🥀 🥀🥀
Когда золотистые блики протиснулись сквозь полоску меж шторами, спрыгнули с низкого подоконника, и крадясь, добрались до заострённого края подушки, Мария уже не спала. Мысли, словно рой диких необузданных пчёл, коих она наблюдала однажды в детстве из окна, жужжали и кружили в голове.
Где-то внизу гремела посудой Надежда Никифоровна. Няня всегда вставала вместе с первой зарёй: ещё не так давно ей требовалось доить корову и кормить хозяйство. В городе же такая необходимость отпадала, однако привычка — дело страшное, особенно если она выработана годами. Мария не жалела, что они всё-таки покинули усадьбу. Здесь, нежели в деревне, их окружало множество шансов на беззаботную жизнь. Конечно, если она преуспеет в затеянном предприятии.
Идея открыть спиритический салон, пришла к графине вскоре, после переезда. Прогуливаясь по местным книжным лавкам и просматривая свежие выпуски газет, она быстро обнаружила что занимало внимание аристократов и зажиточных горожан. Приобретя несколько именитых работ с говорящими названиями на подобии «Пять способовъ вызвать духовъ», Мария пришла к выводу, что, если ты не обделён фантазией и умеешь подстраиваться, то быть медиумом не так уж и трудно. Помимо всего перечисленного графиня, которая редко проявляла искренние эмоции, демонстрировала высокий уровень эмпатии. И это отлично срабатывало с первым и вторым типами посетителей, однако оказалось бесполезным в случае с графиней Витте.
Разумеется, Мария не согласилась отправиться в институт, чтобы поговорить с духом Веры, но ответить прямым отказом всё же не вышло. В тот вечер что бы она не сказала или не сделала, переубедить Ольгу Платоновну вряд ли бы получилось.Именно поэтому, Мария пообещала послать девушке весточку через два дня. Ровно столько у неё ушло на то, чтобы придумать достойную причину не браться за это дело.
Мария перевернулась на живот, теснее прижимаясь щекой к недавно постиранной наволочке. Тонкий запах полевых трав вернул графиню к размышлениям о сне. Этот сон или, правильнее будет сказать, «воспоминания» повторялись периодически, дополняясь всё новыми деталями, о которых Мария успела позабыть. Будто наяву она вновь ощутила свежесть утренней росы и тревогу, что словно паутина, поджидающая меж дерев, липла к лицу и пальцам.
🥀 🥀🥀
Прошлое.
Усадьба Ельских
На круглом столике, накрытом довольно старой, но вместе с тем не растерявшей былого изящества скатертью, кипел самовар. В пламени только-только подожжённой сальной свечи мельхиоровая утварь отбрасывала типичные для добротного материала серебристые отблески. Этот нарядный сужающийся к низу самовар, оставался одной из немногих дорогих вещиц в обнищавшем имении покойного графа Ельского.
Мягкий и щедрый по натуре помещик давным-давно освободил большую часть бывших крепостных от обязанности нести повинность. Что, к слову, не только определило судьбу имения, но и поразило вдову Ельскую сильно, глубоко и в самое сердце. Однако не успела женщина отойти от одного потрясения, как её на пороге поджидало другое. Граф, любящий и потакающий любым прихотям красавицы жены, находясь на смертном одре, неожиданно передаёт всё наследство дочери графини — Марии Фёдоровне. Согласно завещанию, на тогдашний момент совсем юная Мария, получала от отчима: сто тысяч рублей и тридцать три копейки, небольшую усадебку в болотистой местности и восьми комнатную барскую квартиру в городе Т.
Маменька и старший братец не упускали возможности упомянуть о её невероятном везении.Мария лишь качала головой, мысленно сверяясь с бесконечным списком насущных хозяйственных дел. Несведущие родственники не проявляли ни малейшего интереса к этому. А ведь управлять и нести ответственность приходилось не только за себя, но и прислугу.
Шло время. Денег становилось всё меньше, а вот привычка к хорошей жизни у семейства не менялась. Но и их усадьбу, наконец, осветило солнце. Целую неделю улыбка не покидала бледного лица Марии, на котором всё ещё красовалась детская припухлость. Брат сообщил, что заступил на службу, пускай и в самом низком офицерском звании. Девушка верила, что небольшое жалование, которое тем не менее добыто собственными усилиями, научит его благоразумности и отобьёт пристрастие к карточным играм.
Матушка же, как это уже доводилось и раньше, погрузилась в водоворот страстей и поисков новой любви. «Ах, моя глупая милая Мари, — каждый раз запевала женщина на французский манер, возвращаясь после долгого отсутствия. — Если бы ты только согласилась выйти в свет со мной, mon cher[2], то совсем скоро обнаружила бы, что нет ничего прекраснее чувства влюблённости».
В такие моменты юной графине приходилось усмирять раздражение и с неизменной вежливой улыбкой демонстрировать безразличие ко всякому роду забавам. Подготавливать парадный туалет для двух дам было бы слишком обременительно, хватает и того что маменька порой наряжалась за троих. К счастью, такие разговоры не затягивались: старшая Ельская, будучи истинной мерзлячкой, в плохо отапливаемой усадьбе не задерживалась. Получив от дочери деньги на расходы и на дорогу, женщина уезжала в город.
В один из дней, ожидая возвращение матушки спустя четыре месяца, Мария велела слугам подготовить самую тёплую комнату в доме и посильнее растопить печь. Но ни к вечеру, ни к глубокой ночи женщина не появилась. Лишь поутру девушке доставили письмо обескураживающего содержания. Среди нескончаемого потока комплиментов о достоинствах нового ухажёра маменьки, Марии удалось выхватить главное — она осталась одна. Брат занят на службе, а мама уехала во Францию. Пускай они втроём не были образцовой семьёй, юная графиня чувствовала себя если и не брошенной, то точно забытой старой игрушкой, с которой больше не желают играть.
Поразмыслив немного глубже, Мария пришла к выводу, что сложившаяся ситуация не так уж плоха. Теперь, когда она предоставлена самой себе, можно наконец начинать укрепляться в этой жизни, пора бы перестать просто существовать. Например, она могла бы развести больше скота или вложиться в какое-нибудь предприятие. Определенно, ей стоило попробовать.
[2] Моя дорогая.
🥀 🥀🥀
— Как легкомысленно, — заключила Мария, вспоминая эти наивные мысли. Она мягко подула на чашку с жидкостью насыщенного коричневого цвета, а затем сделала несколько глотков. Чай обжигал подушечки пальцев и горло, спускаясь по нему горячей волной.
Девушка резко покачала головой, и Анюта, дочка нянюшки Марии, потупила взгляд и отступила на несколько шагов от стола. Четырнадцатилетняя девочка убрала за спину канделябр, чтобы не нервировать барышню ещё больше. Она помнила, что нельзя жечь свечи без лишней на то причины, и что хозяйка спокойно могла обходиться одной единственной, однако продолжала время от времени предлагать осветить комнату чуть лучше. Всё же вредно постоянно прибывать в темени.
— Что же Сергей? — вдруг интересуется графиня, взглянув на настенные часы. Маятник, в виде круглого золотого диска-грузика, тяжело раскачивался из стороны в сторону. Так же тяжело для Марии Фёдоровны тянулись минуты ожидания.
— Всё ещё переодевается, ваше сиятельство.
Графиня усмехается: ясно как день, что брат оттягивал встречу и необходимость отвечать на вопросы. А их у неё было немало. Миновало три года с тех пор, как Сергей бывал в имении. Он посылал редкие письма, да и в тех, клянчилрубли, чтобы погасить очередной долг.И вот он заявляется к ней на рассвете, да ещё и с ребёнком — худым, промокшим и нахохлившимся, как ворона.
Двери позади графини растворяются, впуская холодный ветерок по полу. Она хмурится, ощутив поцелуй на щеке. Вместе с прикосновением её обдало запахом крепкого перегара.
— Моя милая сестричка, — Сергей потянулся к ладоням графини, рассудив, что одного поцелуя будет недостаточно. Поочерёдно расцеловавкаждую из рук, он вальяжно прошествовал к стулу на другой стороне стола. — Свежий воздух нашей усадьбы хорошо сказывается на твоей красоте. Уверен, в будущем придётся ни раз отстаивать твою честь в дуэлях.
Мария сощурилась, когда из его рта так легко вырвалось «нашей». В этих деревянных стенах не было ничего его. Ни по закону, ни по морали. Однако высказываться резко с самого начала не спешила. Осадить брата, всегда успеется. Сейчас графиню интересовало лишь одно: зачем же он приехал?
— О чьей чести и стоит волноваться, так точно не о моей, — с изящностью в движениях, девушка поставила чашку на блюдце и метнула взгляд вбок: Анюта, тут же поспешила спрятать улыбку.
Мужчина неловко засмеялся и сковано прошёлся пятернёй по волосам цвета золотистого мёда. В большинстве случаев его лесть срабатывала: по части красноречия Сергею не было равных в полку, да и девицы его любили, что греха таить. Но, похоже, сестрица или сильно изменилась, сделавшись острой на язык, или и вовсе всегда была таковой, а они с маменькой просто не обращали внимание. Ежели второе, его дела осложнялись.
Попытаться снова умаслить сестру и вставить хоть какое-либо словцо не представилось возможным. В гостиной появилась Надежда Никифоровна. Только войдя, румяная женщина, казалось, заполнила собой всё пространство.
— А, явились, — она укоризненно покачала головой, глядя на прибывшего.
— Вы как всегда цветёте и пахнете, любезнейшая Надежда Никифоровна, — голос Сергея сочился недовольством от столь фривольного обращения прислуги. Графиня сжала губы в одну тонкую недовольную линию, поэтомусказать что-нибудь более грубое любимой няне сестры мужчина не решился.
— Вашими молитвами.
— Будет вам, — выдохнула Мария, прекратив зарождающееся перебрасывание язвительностями. — Что там с мальчиком?
Как и было велено, для ребёнка в срочном порядке подготовили детскую. Не считая нескольких пожухших временем половиц, комнатка была в пригодном состоянии, в ней даже сохранилось парочку игрушек. Однако, по словам няни, мальчик не проявил к ним ни малейшего интереса.
— Так ничего и не сказал?
— Ничего, голубушка. Зарылся в одеяло с головою, как крот, и помалкивает.
— Переживает, должно быть, — вставил Сергей, кладя щедрую порцию варенья в чай.
— Я бы тоже переживала, если бы мне такой папаша достался, — сердито проворчала Надежда Никифоровна.
Несмотря на то, что Сергей ещё не подтвердил кровное родство, внешнее сходство говорило само за себя. Тем не менее мужчина оскорблённо подскочил и затряс пальцем:
— Ну, любезнейшая Надежда Никифоровна, это уже перебор. Мне что, научить вас как разговаривать с барином?
Анюта, не привыкшая к сердитой мужской речи, испуганно охнула и прикрыла ладошкой рот. Воздух в комнате сделался таким тяжёлым, что напряжение, облаком витавшее над головами, вдруг стало осязаемым.
С молчаливой задумчивостью графиня звякнула чайной ложечкой по блюдцу и отодвинула его от себя. Перезвон посуды немного притупил пыл спорящих.
— Прошу тебя, впредь не повышать голос, — несмотря на формулировку, было понятно, в самом деле никто его не просил. А потому Сергей сел обратно, с самым недовольным выражением. — Вы же, — Мария перевела взгляд на дочь с матерью, — подите на кухню, нагрейте молока и возвращайтесь. Я лично поднимусь к мальчику.
Надежда Никифоровна кивнула, готовясь исполнить наказ, как неожиданно заговорила Анюта:
— Так ведь его чуть-чуть осталося, — девочка ни на секунду не отводила глаз от тёмного глубокого взгляда барышни. Их единственная корова, Бурёнка, перестала давать молоко после того, как отелилась. Благо экономить они умели. Расходовали всё с умом. И не в том дело, что пожалела Анюта молочка для ребёнка. Просто блинчики, печённые из него, были тем немногим, что радовало их занятую хозяйку.
— Осталось, — поправила графиня оговорку и чуть вздёрнула уголки губ. — Ничего, как-нибудь переживём. Однако ж, мальчик до костей промок. Горячка ждать не будет. А лишних средств на лекарства у нас точно нет.
Больше с графиней никто не спорил. Сестра и брат остались наедине.
🥀 🥀🥀
Вытягивать слова пришлось лишь в начале. Сергей неохотно делился постыдными подробностями проигрышей, а вот о победах, тех редких, что у него бывали, рассказывал с высокими горделивыми нотками в голосе. Когда же они, наконец, добрались до упоминания мальчика, Мария отняла ладонь от лица и стала слушать внимательнее.
С матерью Ильи, а именно так нарекли её внебрачного племянника, Сергей виделся всего два раза. Первый — был днём их знакомства, второй — ночью, в которую знакомство продолжилось и закончилось. О том, что после плодотворного общения с сестрой милосердия у него появился сын, брат Марии узнал неделю назад. Иссохшая женщина, умирающая от повальной на то время болезни — гриппа, стала неважной утренней новостью для Сергея. Распахивая дверь квартиры, он ожидал увидеть перед собой лицо должника, а не стать отцом незнакомого и почти осиротевшего мальчишки.
Мать Ильи умерла вечером следующего дня. Сергей обнаружил это, когда вернулся после затяжной пьянки, которая должна была помочь разрешить ситуацию, но только усугубила туман в его голове. Церемония погребения прошла скромно и быстро. С тех пор мальчик не проронил ни слова. Сергей пытался проявлять терпение и даже пробовал найти подход к ребёнку, но как бы ни пыжился, ответная реакция всегда была одинаковой — пустой взгляд и абсолютно отсутствующее выражение лица.
Искурив бесчисленное количество табака, которое он запивал купленным за гроши самогоном, Сергей собрал все остатки благородства, что у него остались. «Возможно, — рассуждал он, чувствуя, как от мельтешащих деревьев и качания кареты, завтрак подступал к горлу, — это станет первым и последних моим хорошим поступком по отношению к сыну». И вот они и оказались здесь.
Дослушав до конца, Мария выдохнула из себя весь воздух и с шумом втянула его обратно. Печальная судьба мальчика вызывала сочувствие, безусловно. Но разве это её бремя? Она уже заботилась о двух людях, едва справляясь с этим.
— Как, по-твоему, я должна поступить?
— Ты ведь знаешь меня, сестра. Со мной, у него не будет и шанса вырасти достойным человеком.
— Удобно, — мрачно прищурилась графиня. Ей хотелось опрыскать его ядом или хотя бы плюнуть разок, для собственного успокоения. — Сколь много?
— Не уверен, что понял тебя, сестра, — Сергея пробила нервная дрожь: ласковый тон Марии показался ему голосом самого Дьявола.
— Сколь много своих сыновей и дочерей ты планируешь отправить в мой пансион воспитания достойных людей? — терпеливо пояснила она и резко замолкла, заслышав короткий жалобный скрип половиц в прихожей, а затем и металлический лязг колокольчика. Кто-то вышел на улицу.
«Няня или Анюта», — подумала Мария, успокаивая отчего-то обеспокоенно затрепыхавшееся сердце.
Мольбы о прощении сменялись полнейшей околесицей, согласно которой графиня должна не просто принять ребёнка, но и сделать это с радостью. Мария начинала уставать от пустой болтовни. Ей требовалось всё тщательно обдумать.
🥀 🥀🥀
— С какой стороны не посмотри, а фактов «против» всё же больше, — прошептала Мария себе под нос, легонько толкая дверь детской.
Шурша юбкой своей ночной сорочки, графиня добралась до кровати и присела на её самый краешек. Поставив подсвечник на тумбу, она крепче обхватила гранённый стакан, тепло которого гнало мурашки по коже рук. «Стоит дать мальчику ещё одно», — мелькнуло в голове, когда она лично увидела, как ребёнок кутается в одеяло.
— Илья, я принесла молока. Выпей, и будешь спать крепче.
Он промолчал. Мария не хотела давить на мальчика. Оставив стакан возле подсвечника, девушка подошла к окну. Из щелей до графини доносилась прохлада. По ту сторону уже светало: зарево касалось верхушек берёз, травы в поле, наверняка, подбираясь и к густым зарослям молодого камыша на берегу небольшого озерца. Оно раскинулось недалеко от усадьбы, в минутах двадцати неторопливым шагом. Иногда, в особенно хорошие дни, Мария и покойный отчим выбирались туда порыбачить. Он научил девочку, как нанизывать червя на крючок, как подсекать рыбу и даже разделывать её после. Граф также учил Марию ориентироваться в лесу, подмечать положение мха не деревьях или веток на земле. Он удивительно точно чувствовал природу, с уважением принимая все её дары, и она отвечала ему тем же.
Мария скользнула взглядом по стеклу, которое запотело от её дыхания, и обнаружила на нём странный рисунок, напоминающий детские каракули. Похоже, она так глубоко задумалась, что не заметила, как вывела всё это пальцем. Мария придвинулась чуть ближе, став разглядывать собственное творение.
— Это ведь и не рисунок вовсе, — подивилась она, разобрав в кривых линиях буквы.
«Спаси».
Графиня отпрянула от окна и выпрямилась до хруста в спине. Словно в тумане, она преодолела расстояние до кровати и одним движением сдёрнула одеяло. Предчувствие, одолевшее её в столовой, больше не казалось надуманным.
Графине едва удалось разбудить брата и донести до него произошедшее.
— Погуляет и вернётся, — отмахнулся Сергей, переворачиваясь на другой бок.
Подобное наплевательское отношение Марию не устраивало, особенно после того, как она скрепя сердцем приняла решение взять мальчика к себе.
— Он ведь не знает окрестностей, — почему ей приходилось разъяснять столь очевидные вещи? Помимо того, что Илья мог просто заблудиться, он также рисковал наткнуться на дикого зверя или капкан (этим летом их часто ставили на кротов, повадившихся разрывать огород). — Если сейчас же не отправишься за сыном, я лично позабочусь о том, что ты не только о детях, но и о женщинах думать не сможешь.
Так начались поиски Ильи.