Глава двадцатая.
Незаметно наступил следующий день.
Солнце показалось из-за горизонта, но светить как следует не начало. Людей на улицах не было видно, - все ещё спали. В квартире под номером «42» царствовала тишина.
Если бы девушка не была уверена, что отец жив, она бы назвала это явление мёртвой тишиной.
Каролина лежала на заправленной постели и битый час смотрела в потолок. Под её глазами, наверное, залегли некрасивые тёмные круги, а кожа от переживаний и ментального истощения побледнела. Её мышцы ослабели, стали дряблыми, как мышиные хвостики, а кровь, казалось, загустела в жилах.
Интересно, Владимир Андреевич принял бы её за мёртвую, если бы заметил эту картину?
Потому что порой его дочь даже забывала дышать.
Всю ночь Романова только и делала, что заполняла мысленный список положительными и отрицательными аргументами предстоящей поездки. Часть её ещё не прогнившей души говорила о том, что делать ей этого категорически не стоило, ибо после ужасные последствия накроют её с головой, и ничего уже не сможет это изменить. Другая часть – часть отчаянной Каролины, бывалого подростка – буквально кричала, не давая француженке сомкнуть глаз, сгорала изнутри от желания впутаться во что-то опасное.
От росинки не родятся апельсинки, - нередко говорили бабушки у подъезда, завидев Антонину Сергеевну с коляской, и продолжали делать это до тех пор, пока Каролина не покинула страну на долгий срок.
Владимир Андреевич, казалось, всегда такой рассудительный, готовый дать ответ на любой вопрос, находился в замешательстве. Его родительское сердце обливалось кровью сильнее, чем в те месяца, в которые его дочь пребывала заграницей. Конечно, ему хотелось, чтобы его Каролина оказалась как можно дальше от этого ужаса, что происходил в посёлке, чтобы она оказалась в безопасности. Но мужчине, как и любому любящему отцу, было боязно отпускать её с четырьмя мужчинами, с потенциальными преступниками.
Но провести лучшие годы в женской колонии он своей дочери не желал.
Этой ночью на смену горести и безысходности пришло желание нанести ответный удар, совершить месть и показать, что Каролина – не маленькая девочка с кличкой, образованной от мужского имени, а личность, заслуживающая иного обращения к себе. Романова решила, что подобная поездка – отличная возможность для того, чтобы расставить всё по местам. Около полуночи, когда она начала всерьёз раздумывать над предложением Жуковского, девушка собрала небольшую сумку, куда положила вещи первой необходимости, и заранее оделась, проведя оставшиеся часы, поплёвывая в потолок.
Кошмары так и подстерегали её во сне.
Когда маленькая стрелка почти достигла четырёх часов, за окном раздался сигнальный гудок. Каролине показалось, что звук этот – последствие её напряжённой головы, ведь он был таким отдалённым, что обратить на него внимания казалось крайне сложно, будучи сосредоточенным на чём-либо. Как не странно, подобного инцидента не повторилось, и девушка, потерявшая нить сути своих размышлений, прикрыла глаза.
Потом осознание накрыло её.
— Милая!
Романова моментально присела в кровати, прислушалась к звукам с улицы. Владимир Андреевич, находившийся недалеко от её комнаты, подтвердил, что гудок – не был причиной её воображения. Он был реальным, как и то, что Жуковский, живший этажом ниже, скорее всего, уже спускался к машине Александрова, к остальным товарищам.
Половица по ту сторону двери скрипнула, и Роме показалось, что весь воздух из её лёгких кто-то выбил. Она, словно рыбка на суше, жадно схватила ртом кислород, что витал в комнате, но данного эффекта это действие не произвело. Голова закружилась, кровь, забурлившая в жилах под воздействием адреналина, ударила в уши, и блондинка заставила себя дышать.
— Каролина?
— Уже иду!
Сказать – всегда было легче, чем сделать. Тело не хотело поддаваться; казалось даже, что оно присохло к постели. Каролине всё-таки удалось опустить ноги на покрытый коврами пол, а через мгновенье и подняться. Раздумывать о том, что мучило её голову ночью, она не стала, поэтому быстро схватила дорожную сумку и покинула спальню.
Владимир Андреевич поджидал дочь в коридоре. Выглядел он ни чуть не лучше неё, как будто сам всю ночь провёл в состоянии овоща, поплёвывая мысли в потолок и раз за разом стирая их со своего лица. Ему и оставалось только размышлять, волноваться о единственном ребёнке и его проблеме.
И никакая молитва не сможет упокоить их души.
— Выглядишь не очень, - заметил мужчина, пробежавшись изучающим взглядом по дочери.
— Ты тоже, - отозвалась Романова, упорно избегая смотреть отцу в глаза.
Владимир Андреевич подошёл к девчонке и, нежно обхватив пальцами её подбородок, приподнял её голову, заставил посмотреть на себя. Её зелено-голубые глаза казались безжизненными, а его голубые – хоть и были такими же, но непривычная суровость придала им цвета.
— Всю ночь не спала? – большим пальцем он провёл вдоль девичей скулы невидимую линию, затем убрал руку. Он занялся сумкой.
— Как и ты, - Ромка прошла дальше по коридору и опустилась на лавку у входной двери. — Я всю ночь размышляла. Не могла понять, хочу ли я этого? Убегать от проблем – не в моём духе.
— К сожалению, эту проблему нельзя решить ни разговорами, ни даже деньгами, - историк слегка встряхнул сумку, будто по весу мог определить, всё ли необходимое туда поместилось. — Иначе мы бы давно уже разобрались с ней. Ты всё взяла? Еды в дорогу? Одежду?
— Пап… - мягко прервала того Каролина. Она наклонилась, чтобы надеть кеды. — Я взяла всё, что мне необходимо. Думаю, нам будет не до обедов. И я уверена, что наша поездка не затянется надолго. Через пару дней я позвоню тебе, и мы всё обсудим.
— Совсем скоро ты станешь тоньше осиновой ветви, - заметил Владимир Андреевич, но возражать не стал.
— Вот и славно, - Романова натянула вялую улыбку. — Тогда меня точно снимут для обложки журнала.
Звонок в дверь распугал весь покой, который отец и дочь с трудом вернули в дом. Рома, успевшая к тому времени обуться, поднялась с места и уставилась на дверь, словно увидела в ней призрака. Романов взял на себя смелость подойти ко входу и поглядеть в глазок, не боясь, что кто-то по ту сторону может воспользоваться ситуацией и навредить хозяину квартиры с помощью холодного оружия, прямо как в фильмах ужасов.
— Это Герман, - объявил Владимир Андреевич под невидимую барабанную дробь. Он опустил свободную руку к замочной скважине, но провернуть ключ не поторопился.
— Открой… - выдохнула француженка, проведя рукой по внезапно взмокшему лбу. Если бы органы имели спортивные звания, её сердце стало бы олимпийским чемпионом по акробатике.
Появление кого-то из перестройщиков пугало Каролину столько же, сколько визит милиции. Каждая из сторон не внушала доверия, безопасности. В глубине души девушка надеялась, что этим утром за ней никто не придёт, что она проспит этот этап, а после останется в спокойном ожидании вынесения приговора. Как бы она не старалась пойти хорошим путём, похоже, что криминальная дорожка была ей по судьбе.
Владимир Андреевич повернул ключи в замочной скважине, щёлкнул дополнительными засовами и, помедлив, толкнул дверь. Александров поднял свои голубые глаза на бывшего учителя истории и приветственно кивнул. Выглядел он ничуть не лучше блондинки, разве что казался крепче телосложением.
— Здрасте, - с трудом оторвав язык от сухого нёба, выплюнул парень. Он бросил короткий взгляд за спину мужчины, за которой пряталась француженка. — Можно войти?
— Здравствуй, Герман, - отозвался Владимир Андреевич из-под хмурых бровей. Последняя их встреча оставила за собой не самое хорошее впечатление. — Входи, коль не желаешь снабжать соседей новостями.
Мужчина отшагнул в сторону, пропуская гостя в квартиру, после чего закрыл за ним дверь. Он посчитал нужным провернуть ключи один раз на случай, если милиция патрулировала улицы. Герман обратил на это внимание, будто от состояния входа зависело поступление кислорода. Его тревога исчезла также быстро, как и появилась, когда Ромка выскользнула из своего укрытия.
— Привет.
— Привет.
Наверное, если бы Романов не видел перед собой двух переволновавшихся молодых людей, он бы подумал, что сознание его в очередной раз сыграло злую шутку. Подростки, а вернее то, что от них осталось, молча смотрели друг на друга, словно виделись впервые, после долгой разлуки. Мужчине не нравился такой расклад, учитывая, что что-то подобное он проходил и в своей молодости, поэтому он довольно резко всучил сумку дочери её сопровождающему, возвращая тех с небес на землю.
— Что ж, - промурлыкал Владимир Андреевич, разминая кулак, точно вот-вот готов был пуститься в драку. Это не ушло от внимания Александрова. — Как бы я не хотел этого, но вам нужно идти. Чем быстрее вы покинете район, тем лучше будет для вас. Герман, ты всех собрал?
— Заедем за Ивановым по дороге, а так… - он задумчиво пожал плечами, по-хозяйки провернув ключи в замочной скважине, — я думаю, что остальные уже в машине.
— Хорошо, - одобрительно кивнул мужчина. — Надеюсь, ничего паскудного против моей дочери вы не замышляете. Ты, Александров, отвечаешь головой за Каролину. Запомни, будь добр, и остальным передай.
— Я понял.
— Всё будет хорошо, - вмешалась Каролина, обеспокоенная тем, что такими темпами Герман свернётся в огромный клубок, лишь бы укрыться от сурового взгляда её отца. — Не забудь о том, что я тебе говорила. Забота о собственном здоровье входит в этот пункт.
— Вот, когда будут свои дети, - мужчина дёрнул уголком губ в подобии улыбки и за талию притянул дочурку к себе, — тогда поймёшь мои переживания.
— Не дай Бог, - расцвела Романова, уткнувшись лбом в подбородк отца. Она легонько похлопала того по спине, затем поднялась на носочки и оставила крохотный поцелуй на щетинистой щеке. — Постарайся не думать о плохом, ладно? Мне пора идти.
— Иди, дочка.
Эти слова прозвучали для Александрова как сигнал к бегству. Он толкнул дверь и через секунду уже шагал по лестничной площадке, не дожидаясь француженки. Семейная сцена произвёла на него сомнительное впечатление. За время учёбы в первой школе он никогда не видел, чтобы Романов столь ласково обращался со своей дочерью. Наверное, в глубине души юноше хотелось, чтобы на месте Каролины оказался он, а на месте его бывшего учителя – покойная мать.
Романова догнала перестройщика на следующем лестничном пролёте, тогда, когда дверь её квартиры наконец-то захлопнулась. Она была молчалива, как и обычно, если находилась в хорошем расположении духа, если никто не лез к ней под кожу. На самом деле, девушка ощущала лёгкое покалывание в сосудах, как будто кто-то пытался вогнать медицинскую иглу в её глубокие и труднодоступные вены несколько мучительных раз подряд. Сегодня зуд этот не вызывал раздражение, разве что отвлекал от суровой реальности.
— Куда мы направимся? – поинтересовалась Рома, перебивая шарканье шагов в спящем доме. Мысль о неизвестности тревожила её. — У вас есть план? Сколько времени это продлится?
— Такое количество вопросов с утра никому не идёт на пользу, - заметил Герман, пропуская то одну, то другую ступеньку. С его-то длинными ногами! — Если бы я только знал, Ром, я бы не молчал. Я даже не решил, ехать ли нам в сторону Тюмени, Омска или Аромашево?
— Тюмень – не самый лучший вариант, по крайней мере, в нашем случае, - вслух подумала блондинка, куда тщательнее соблюдая правила поведения на лестнице. Она не хотела переломать себе ноги, пренебрегая ступеньками. — Аромашево – самоубийство. Омск… Думаю, стоит рассмотреть.
— Значит, - беззаботно повёл плечами парень, — туда и поедем. Сколько времени продлится наша беготня, я понятия не имею, и плана у меня тоже нет.
— Прискорбно, товарищ Александров, - ухмыльнулась Каролина, которую в некой мере забавляла неизвестность.
— Пиздец… - выругался Герман, скривившись, чем вызвал у девчонки замешательство. — Ты уже разговаривать, как твой женишок начала. Ужас какой-то.
— Нормально я разговариваю, - нахмурилась та, — по-советски.
— Но ты не отрицаешь романтической связи с Макаровым.
— Он не мой жених.
— Как же!
— Между нами ничего нет.
— Правда? – Герман остановился около подъездной двери и развернулся к француженке. — Тогда почему он защищает тебя, даже после того, что ты сделала?
— Это не твоего ума дело.
— Ещё как моего.
— Я в твои отношения с Ковалёвой не лезу, хотя много чего могу сказать. Например…
— Ладно! – резко отрезал брюнет. — Твоя взяла, но имей в виду, разговор не окончен.
— Ага.
Улица встретила их утренней тишиной и свежим воздухом, пропитанным лучами тёплого солнца. Машина ожидала молодых людей у школы, напротив многоэтажного дома. Жуковский с Пшеницыным уже были на месте.
— Что, принцесса долго собиралась или есть какая-то другая причина, почему вы задержались? – вопросительно вскинул брови Максим, расположившийся на заднем сиденье.
Александров торопливо перешёл через дорогу и остановился у багажного отделения. Он положил дорожную сумку девушки к остальным и даже не удосужился спросить, нужно ли было ей взять с собой что-нибудь в салон. На самом деле, он заметно поменялся при виде своих товарищей.
— Выслушивал наставления её старика, - отозвался Герман, хозяйничая в багажном отделении. — Они касаются вас обоих, если что. Я головой отвечаю за Ромку, чтоб вы знали, так что держите свои руки при себе, а языки – за зубами.
— Она ж у нас теперь занятая, - подметил блондин и взглянул исподлобья на француженку, что остановилась в метре от него. — Не ссы, принцесса, теперь интереса к тебе у нас нет. Так, разве что по старой дружбе.
Каролина устало закатила глаза и сложила руки на груди. В голове возник образ Николая и то, как неожиданно он решил слиться с ней в поцелуе. Девчонка подумала, что Александрову следовало напомнить и Ивановну о её неприкосновенности.
Как будто кто-то будет соблюдать это правило.
— Ха-ха, как смешно, - огрызнулась Романова и поспешила обойти машину, чтобы занять свободное сиденье. — На этот случай у меня есть кое-что, что заставит вас вспомнить о благородстве.
— Поверь, принцесса, - поспешил ответить Макс, не поворачивая головы, но прекрасно чувствуя каждое движение девушки спиной, — у меня тоже припасена кое-какая игрушка на этот случай.
Каролина фыркнула и заняла свободное место, исключая тот факт, что в полуметре от неё находился Пшеницын. Жуковский расположился на переднем сиденье, и за всё это время он не произнёс ни слова, даже не удосужился с ней поздороваться. Александров захлопнул багажник и направился к рулевому отделению.
— Макс, - позвал он блондина, заставляя того сесть в салон, как подобает пассажиру, — а ты чё, только рюкзак взял?
— Не вижу смысла таскать тяжести, - отозвался Максим и закрыл дверцу со своей стороны. — Я взял всё, что мне нужно, и даже мамины пироги захватил.
— Они ж стухнут! – заметил Жуковский, глядя в зеркало заднего вида и отнюдь не на зеленоглазую красавицу.
— Нет, - мотнул головой его блондинистый товарищ, — потому что через пару часов их уже не будет.
— Надо было взять рюкзак в салон, чтобы не занимать место в багажнике, - посоветовал Герман, заводя двигатель автомобиля. Ему не потребовалось много времени, чтобы тронуться с места.
— Здесь и без того тесно, - возмутился Пшеницын, бросая косой взгляд в сторону попутчицы, что, как обычно сложив руки на груди, наблюдала за их беседой. — Я бы взял Ромку к себе на колени, но ты ведь не разрешаешь. Было бы намного приятнее и удобнее.
— Я против, - подала голос Каролина и вздрогнула от одной мысли о чересчур близком, интимном контакте с тем, кто ещё недавно чуть не перерезал ей горло.
— Я тоже, - поддержал девчонку Герман, выкручивая руль на дорогу.
— Пожалуй, - тихо подал голос Данила, — моё мнение не имеет значения.
— Совсем нет!
— Совсем нет.
— Совсем нет…
Единогласно отозвались остальные ребята, чем заставили Поэта демонстративно закрыть рот.
Романовой вдруг стало смешно, и она с трудом устояла перед тем, чтобы улыбнуться. Она заметила, как Жуковский разлегся на сиденье, уткнувшись в окно, будто до конца поездки больше не собирался участвовать в разговоре. Француженке и самой хотелось, чтобы все замолчали, ей хотелось побыть в тишине, пусть и нарушаемой двигателем автомобиля и шумом ветерка из приоткрытого водительского окна. Разумеется, парни не станут держать свои языки за зубами, учитывая, что впереди их ждала неизвестность.
Наверное, они волновались куда больше, чем девушка.
— Куда хоть ты нас везёшь, Герман? – поинтересовался Пшеницын, откинувшись на спинку сиденья. Его отрастающие, но уже вьющиеся волосы изящно трепал сквознячок.
Александров бросил настороженный взгляд в зеркало заднего вида, мазнул им по дочери историка. Каролина заметила это, но не подала никакой реакции. Герман что, сомневался в своём ответе? Он всегда казался таким раскованным, а сейчас… Быть может, так действовала на него тревога.
— В Омск.
— В Омск?!
— Прямо в город? – оживился Данила, поворачивая голову к водителю. Он, как и остальные члены их маленькой группировки, думал, что путь их будет лежать в сторону Тюмени. — Не разумней ли будет скитаться по малонаселённым пунктам?
— Я не собираюсь заезжать в город, - оскаленно, даже в какой-то степени сдавленно гавкая, отозвался Герман. — Не будем же мы дни напролёт кататься по дорогам? Я планирую найти убежище. Поспрашиваем у местных, где можно остановиться за небольшие бабки, там и ляжем на дно.
— Небольшие бабки – это сколько? – поинтересовался Максим, опуская окно со своей стороны. Он вытянул руку, лениво пропуская между пальцев ветерок.
— В пределах комнатушки, - нервно повёл плечом Александров, точно у него шею защемило. — За первую неделю отдадим, а там можно будет хозяина завтраками кормить.
— Со столь смутной компанией никто не захочет иметь дело, - выдвинула предположение Каролина, не в силах сдерживать своё занудство. Она предпочитала называть эту способность превосходством над другими.
— Нет, но… - водитель ехидно ухмыльнулся и бросил взгляд с прищуром в зеркало заднего вида, — молодоженам он точно не откажет, а уж на крайний случай – брату и сестре.
Романова похлопала глазами в недоумении, а Пшеницын натянулся, словно гитарная струна. Они быстро переглянулись между собой, осознав, что пытался предложить им Герман, и недовольно замычали, замотали белобрысыми головами. Чтобы Каролина играла в любовь с Максимом, с этим напыщенным козлом? Нет уж, извольте! Лучше под поезд прыгнуть, чем породниться со смазливым блондином. Это будет не таким уж и большими грехом.
Макс тогда думал о том же самом.
— Иди ты на хуй, Герман! – возмутился солдатик с заднего сиденья.
— Ни за что! – рядом с ним пропищала Ромка.
— Это не обсуждается, - властно заявил Александров, сворачивая к небольшому многоквартирному дому. — Если не хотите жить на улице под какой-нибудь поносной коробкой, то десять минут потерпите друг друга ради крыши над головой, - он ловко развернулся во дворике и остановил машину. — К тому же, вам это не впервой, - и его почти бескровное лицо озарила улыбка.
Каролина и бровью не повела на этот счёт, а Пшеницын нахмурил брови, недовольно откинувшись на спинку сиденья. То, что говорил Герман, было правдой. Не сказать, что воспоминания эти казались плохими, просто было в них что-то неловкое, вызывающее жар в теле. Когда Максиму не было и пятнадцати лет, его запрягли участвовать в постановке от Дома культуры, заставили играть главного героя в паре с Романовой. А за несколько дней до выпускного вечера спутница юноши сломала ногу, и его родители не нашли ничего лучше, как попросить Владимира Андреевича заменить Светлану Коршунову его дочерью. Странно, но в тот вечер Макс, наверное, впервые нормально общался с Каролиной, танцевал с ней вальс, хоть и репетиции им двоим давались с трудом.
Зато есть что будущим внукам рассказать.
Ребята на заднем сиденье вздрогнули, когда крыша над ними бухнула. В следующую секунду в окошке показался довольный собой Николай. Он широко улыбался, гордясь тем, что смог напугать аж двух человек.
— Идиот!.. – обозленно гаркнул Пшеницын, замахнулся на Кольку, но тот ловко увернулся.
— Усрался? – злорадно похихикал Иванов, перекидывая свою сумку из рук в руки. — Герра, куда шмотки? Давай, Пшеница, двигай задницу.
— В багажник, - отозвался Александров, проводя папиросой у себя под носом. Он хотел бы закурить, да посчитал, что леди позади него станет возникать.
Сын профессора тут же подумал, что если у Каролины с Максом что и срастётся, то либо ей придётся начать курить, чтобы привыкнуть к запаху сигарет, либо тому – бросить это дело.
Кто-то однажды ему говорил, что женщина настоящего мужчины должна пахнуть табаком и никотином.
— Чего это я должен её двигать? – Максим обернулся назад вместе с тем, как Николай открыл багажник и предпринял попытку запихать в него сумку. — Вон, сядь со стороны Ромки. И нам приятно, и ей обзор хороший.
Парни дружно загоготали, а Романова вспыхнула в ту же секунду, только чудом не вцепившись блондину в глотку.
— Мне и здесь хорошо, - пробубнила Каролина, прижавшись к дверце на случай, если за своё место придётся бороться.
— Не хочу я так, - быстро справившись с задачей, Коля захлопнул багажник и подошёл к салону. Он махнул рукой товарищу, чтобы тот отодвинулся, и дёрнул двери. — Давай, Макс, шевели булками.
— Вот настырный…
Пшеницын неохотно придвинулся к француженке, тем самым оказавшись по серединке. Иванов запрыгнул в салон, и как только его ноги оторвались от земли, машина дёрнулась и выехала на дорогу. Ребята решили помолчать какое-то время.
Складывалось такое ощущение, что, прикоснись Каролина и Максим друг к другу, между ними громыхнёт такая молния, что всё в радиусе километра взлетит на воздух. Сзади и без того было тесно, но Пшеницын упорно продолжал соблюдать миллиметрическое расстояние между их телами. Он предпочитал прижиматься к Иванову, чем ощущать дочь историка кожей.
Прежде, чем покинуть Пушкинское, любому водителю предстояло проехать дорожное кольцо и выбрать один из четырёх предложенных путей. Александров раздумывал не меньше десяти минут, определяясь с направлением, и только потом повернул в одну из сторон. Никто из беглецов-пассажиров не смел ему перечить или советовать. В конце концов, синенький «Москвич» двинулся по трассе, ведущей в город Омск.
— Мы будем проезжать через Ишим? – поинтересовался Николай и прикрыл окно, устав получать пощёчины от сильного ветра. Его лоб даже успел онеметь, почему юноша потянулся его почесать, чтобы вернуть чувствительность.
— Пока не знаю, - несколько озадаченно ответил водитель, — а что? Есть какие-то предложения?
— У меня там тётушка живёт, - объявил Иванов. — Если что, можем заехать, провизию какую взять.
— Заправиться надо будет.
— Будет лучше, если никто о нас не будет знать, - подметил Жуковский. — Нечего оставлять за собой следы.
— Твой дешёвый одеколон, - Максимка хлопнул по сиденью товарища, - вот, что действительно оставляет за собой следы.
— Иди ты!..
Воздуха в автомобиле становилось всё меньше и меньше, несмотря на открытые окна. Ветер бил по груди, выбивая из неё кислород. Романова начинала жалеть о том, что согласилась поехать с этими товарищами по неизвестному даже им маршруту.
Пшеницын развёл колени чуть шире, убив последние миллиметры между собой и девушкой. Рома немедленно прижала свои ноги к двери, точно могла обжечься об юношу. Ещё немного, ещё одно прикосновение, и она выйдет в окно, лишь бы не ощущать юношу рядом с собой.
Каролина не любила человеческие прикосновения, не любила объятия, рукопожатия. Её кожа горела после соприкосновения с чужой, краснела, чесалась. У Романовых не было принято в семье выражать свои чувства тактильно, разве что изредка, когда слов было недостаточно. И область, в которой француженка проработала последние два года, тоже этого не одобряла.
Совсем скоро синенький «Москвич» покинул Пушкинский район. Он потерялся в потоке спешащих куда-то автомобилей.
-----------------------------------------------------------
Есть что сказать после прочтения главы?
Обязательно поделись своими впечатлениями в комментариях!
Оставь положительный отзыв, лисёнок, и не забудь подписаться, чтобы продолжение вышло как можно скорее.))