Ты мне крылья потрогай

Уже сидя в карете, Гермиона услышала последние слова герцога через неплотно закрытую дверцу: «Помните о своём обещании, милорд. Вашей дочери отныне нет». Она не совсем понимала, что означает это напоминание, но чувствовала, что впредь не получит даже весточки из родного дома, а уж на визит отца или сестры с её будущей семьёй и вовсе не стоит надеяться.

Всю дорогу молодая графиня чувствовала себя как в стеклянном колпаке: окружающие звуки казались глухими и гулкими, а перед глазами стоял образ Рона и его согласие на проведение дуэли в пригородном парке.

Будущий муж не разговаривал с ней всё то время, пока они ехали в Окмен. Юный его слуга также не прерывал тягостного молчания. Гермиона изредка бросала на него изучающие взгляды, но не смогла прощупать юношу. Скрытой опасностью от него не веяло, раболепием или искренней преданностью тоже. Скорее по интуиции, чем опыту общения с людьми, Гермиона почувствовала, что он чего-то боится, оттого и выглядел, как будто кол проглотил. А ещё пытался подражать своему хозяину, удерживая на лице маску хладнокровия и отчуждённости.

В гостиницу прибыли, когда на Окмен и его окрестности начали спускаться сумерки. Камеристке Софи — ровеснице графини — позволили остаться с госпожой, чтобы исполнить свою работу: раздеть, подготовить ко сну, а затем помочь собраться утром. После этого её немедленно отошлют домой.

Ночью Гермиона дала волю слезам: слишком много ей пришлось вынести за этот нелёгкий день. Софи, причёсывая её на ночь, приговаривала:

— Теперь-то вы совсем королевной станете, барышня. И во дворце жить будете, и слуг у вас будет больше. А я слыхала, — тут она скорчила удивлённую рожицу, — что у герцога их столько же, как у самого короля!

— Глупости говоришь, — слабо возразила девушка, — никто из них не будет и в половину так же предан, как ты, Софи, — тут Гермиона с улыбкой поглядела на отражение горничной.

— Ой, да будет вам, госпожа. — Даже при малом освещении свечей было заметно, как зарделись её щёчки. Но она тут же ухватилась за нить: — А хоть бы и была такая девка! Разве она сможет так угодить, как я? Воду подогреть, как вы любите, как причесать, как нарядить? Уговорите герцога, госпожа, авось позволит вам взять меня с собой?

— Нет, Софи, его светлость строг насчёт прислуги, — с грустью ответила Гермиона, надевая кружевной чепец, пока служанка завязывала ей тесёмки ночной рубашки. — А может, это и к лучшему...

Взбив как следует пуховые подушки и расстелив два одеяла на массивной кровати, Софи подождала, пока графиня устроится поудобнее, и спросила, велит ли она послать за грелкой.

— Нет, ты можешь идти, — разрешила Гермиона, отворачиваясь к стене. Камеристка тихонько вышла, а пока барышня не видит — перекрестила.

В гостинице имелись помещения для прислуги, но герцог расщедрился и заплатил за комнатушку на верхнем этаже, отдельно ото всех, специально для Софи. Возможно, так он хотел задобрить невесту, но Гермиона на это никак не ответила.

Рон Уизли провёл скверную ночь. На двор давно опустились сумерки, затем стало совсем черно, а он всё не мог уснуть. Полежал. Затем подскочил от внезапно осенившей его мысли, сел за стол и достал чистый лист бумаги с бутыльком чернил. Обмакнув перо, он принялся писать. Слова выходили неясными и сумбурными, как будто Рон хотел сказать всё, что накопилось за вечер, и гораздо больше, чем уместилось бы на листе.

Ему скоро исполнилось бы девятнадцать лет, и мысль о смерти в этом возрасте казалась нелепой и смешной. Сейчас же она отравляла и пронзала как обоюдоострый кинжал, точила как древесный червь огромный тополь. Но от неё нельзя было спрятаться.

Внезапная мелкая морось, топотавшая по скату крыши и мансарде, нагнала ещё бо́льшую тоску.

Кровать вдруг показалась Рону опостылевшей и неудобной, одеяло ужасно жарким, а воздух душным. В память врезались слова герцога, в которых он нисколечко не сомневался. Разве что произошло бы чудо, и его светлость либо промахнулся, либо произошла бы осечка.

Задремал Рон уже глубокой ночью.

Проблема заснуть компенсировалась ему куда лёгким пробуждением от слабых птичьих трелей: в пять часов утра Рон был уже на ногах, а холодная вода из кувшина помогла взбодриться и прогнать сонливость. Отняв лицо от полотенца и посмотрев на себя в зеркало, юноша тяжело выдохнул и принялся собираться.

Простая льняная рубашка, штаны и сапоги составляли его облачение. Коричневая суконная куртка должна была защищать от утренней сырости и холода. Критически осмотрев себя в зеркало со стороны, Рональд удовлетворённо кивнул. Затем взял со стола часы, принадлежавшие ещё его деду. Они показывали двадцать пять минут шестого. Рон дёрнул уголком губ. Время поджимало, а он ещё не встретился с секундантом.

Стараясь не шуметь, юноша миновал ступени, ведущие из его комнаты в холл, затем отворил входные двери и вышел на крыльцо, также тихонько закрыв двери за собой.

По пути на конюшню его одолевали разные мысли. Страх отступил, как будто растворился в ночной мгле вместе с чернилами на бумаге, и теперь вместо него были тревожное ожидание неизвестного и лёгкая грусть.

Справившись с замко́м на воротах, Рон осмотрелся, отыскивая своего жеребца. Почуяв хозяина, гнедой конь заржал негромко, приветствуя его, и дохнул себе же под ноги. Рон потрепал его по холке.

— Будешь скучать, а? Брюс, — спросил он почти с улыбкой, надевая сбрую на морду коня. — Что я буду делать без такого верного друга, как ты? Братья тебя не обидят, нет. Но вряд ли кто припасёт тебе кусочек сахару, кроме Джинн. Верно я говорю, приятель?

Жеребец слушал его и качал головой. Будто бы понимал, что ему говорил один из многочисленных его хозяев.

Пустив коня галопом, мистер Уизли поспешил к дому своего давнего приятеля, Шеймуса Финнигана. Он-то и должен был быть его секундантом.

Из-за утреннего тумана, липкого и белесого, как страх, дороги было совсем не разобрать. Из положения выручала только память да привычка. Вот и показались три знакомые ели. Усмехнувшись им, Рон повернул рысака, и вскоре деревья остались позади.

В доме Шеймуса тоже было тихо. Молодой человек был уже готов и, стоя возле крыльца, крепил снаряжение для дуэли на седло своей лошади. Рон резво спешился и поплотнее запахнулся в тёплую куртку.

— Рональд.

Друзья обменялись рукопожатиями.

— Шеймус, рад тебя видеть.

Уизли неподдельно улыбнулся старому приятелю с университета. В то время молодые люди общались не так уж и тесно, но всё же настолько, чтобы сохранить дружескую привязанность и хорошие отношения.

— Неважно выглядишь, Уизли, — Шеймус постарался вложить в эту фразу всю лёгкость и весёлость, на которые был способен в данной ситуации. — Неужели так страшно перед дуэлью со стариком-герцогом, а?

Рон хмыкнул только, уступая слабой насмешке.

— Н-да, есть отчего беспокоиться. Но мне безумно хочется его победить, пусть даже если нас убедят драться до первой крови. Пусть он и родственная кровь королю, но это не повод оскорблять меня, называя глупцом.

Друзья пришпорили своих скакунов.

— А я-то считал, он оскорбил тебя тем, что увёл твою невесту, — казалось, Шеймус был несколько разочарован в своих ожиданиях.

— Этот поступок тоже входит в список его грехов, — мрачно ответил Рон. — Но сейчас речь не об этом. Напомни, Шеймус, какое оружие ты взял с собой?

— Рапиры и голландские пистолеты.

— Спасибо, друг.

И хотя голландские пистолеты уступали немецким, они были достойными дуэли с герцогом. Сам мистер Уизли-старший не позволял себе подобной роскоши, да и сыновей не баловал.

Остаток дороги друзья провели в молчании. Принуждённый диалог только нервировал и отвлекал от предстоящего поединка. Рон ненадолго отвлёкся и взглянул вверх. Небо утратило утреннюю синеву и стало ещё более светлым, и это обстоятельство только рассердило его: возрастающий рассвет предрекал скорое наступление нового дня и только мешал бы тайной встрече, обнажая её жестокость и несправедливость небу.

Друзья приехали за несколько минут до назначенного времени. Герцог Антримский уже ждал их в сопровождении своего неизменного слуги и ещё двух мужчин среднего возраста. Один явно был доктором, второй городской, в чистом коричневом сюртуке и ботинках, предназначенных для грязных улиц Окмена.

— Благодарю вас за пунктуальность, мистер Уизли, — на этот раз в голосе герцога не было и намёка на сарказм. — Надеюсь, вы прибыли вовремя по той же причине, что и я, желая поскорее покончить с этим недоразумением.

— Безусловно, — коротко сказал юноша.

— Мистер Доркинс, — господин в сюртуке подошёл вперёд, — любезно согласился стать моим секундантом.

— Напротив, ваша светлость, это вы оказали мне честь стать вашим... — начал было тот, но герцог прервал его.

— Ваша болтовня неуместна, сэр. Сейчас мы теряем время. Мистер Уизли, не хотите ли представить мне своего доверенного? Я намерен завершить всё до восхода солнца.

Возможно, Рональд и хотел что-то сказать, но в сложившейся ситуации вряд ли бы его ответ прозвучал учтиво. Реплики его светлости вывели юношу из равновесия, заставляя кусать от гнева губы.

— Мой секундант мистер Финниган. — Стоявший чуть поодаль Шеймус поклонился отрывисто и коротко. — Шеймус, принесите нам, пожалуйста, пистолеты.

Шеймус вернулся с открытым ящиком в руках. В зелёной внутренней обивке покоились не только пара дуэльных пистолетов, но и пороховницы, инструменты для прочистки и разряжания пистолета, а также зарядный шомпол. Герцог сделал знак рукой и мистер Доркинс не замедлил открыть крышку и тоже показал набор. Невычурные английские пистолеты, лучшие в Окмене, поскольку специально заказывать гарнитур было попросту некогда. Выбрали пистолеты Финнигана. Естественно, Шеймус напоследок предупредил соперников, что ещё не поздно помириться, но это была лишь отчасти формальность — Шеймус очень боялся за своего друга и не хотел видеть, как тот умрёт.

Договорились стреляться с двадцати пяти шагов. Стояли спина к спине, чувствуя покалывание меж лопаток и вдыхали утренний воздух с его туманом, сыростью и промозглостью, ведь неизвестно, кто вдохнёт в следующую минуту.

Чем дольше растягивалась процедура, тем сильнее начинал беспокоиться Рон. Он знал, как волнуется за него приятель и что почти наверняка шепчет, взывая к небу, в надежде на избавление друга от смерти.

До боли напряглась вскинутая на изготовку рука, сжимающая рукоять.

Чёрный с серебром камзол герцога казался плащом Танатоса, мрачным, как и весь облик мужчины — воронова крыла волосы, глаза, бескровное лицо. Казалось, он даже не дышал.

— На счёт «три» стреляйте, — скомандовал мистер Доркинс. — Раз...

Рон подобрался, как зверь в засаде. Напряжение пальцев болью отдавалось в запястьях, плечах и ногах.

— Два...

Поведение герцога оставалось бесстрастным. Только уголки губ опустились, а черты лица будто бы заострились.

— Три!

Грянул выстрел. Всё заволокло дымом от пороха. Покашливая, Шеймус подбежал к своему другу. Тот лежал на траве с закрытыми глазами.

Судорожно повторяя «нет» и прерывисто дыша, Финниган сорвал с Рональда камзол. Пуля попала в грудь и образовала кровяной нимб вокруг себя. Подошёл доктор, склонился над раненым. Герцогу со своего места было видно, как он что-то говорит мистеру Финнигану и как тот склонил голову от горя.

— Мёртв! — объявил доктор.

Услышав это, герцог Антримский быстро растянул уголки губ и так же быстро убрал усмешку, пока окружающие не заметили её и не истолковали по-своему.

— И всё же, видит бог, я не желал смерти этого юноши, — бесцветно произнёс он, склоняя голову в знак сожаления. — Передайте мои соболезнования его родным.

Доктор обернулся на эти слова и задержал взгляд на камзоле герцога. В его обязанности входил осмотр не только погибших, но и живых дуэлянтов, да и оставить без внимания знатную персону было бы просто неуважительно.

— Ваша светлость? — обратился к нему врач. — Снимите ваш камзол.

— Разве я похож на раненого?

— Напротив, вы бледнее самой смерти.

После непродолжительного осмотра доктор только руками развёл.

— Просто удивительно. Вы отделались царапиной и дырой в камзоле, в то время как мистер Уизли лишился жизни. Вы, ваша светлость, поистине удачливый человек.

— Надеюсь, повторять о том, что моё имя не должно упоминаться, будет излишним?

— Разумеется, — серьёзно ответил доктор.

— Поттер, — окликнул герцог своего слугу, — собирайтесь, мы уходим.

Северус добирался до гостиницы час. Проклятые кэбы! Они так заполонили и без того тесную проезжую часть дороги, что казалось, будто бы весь Окмен выбрался из своих нор, словно стая мышей. Герцог смотрел на циферблат карманных часов, и складка на переносице становилась всё более заметной. Он не мог опоздать на корабль! Опасения не оставляли его и насчёт юной графини — в воображении герцога девушка чуть ли не готовила план побега, и ему стоило большого самообладания не кричать извозчику «скорее!» Когда же он вместе с мистером Поттером поднялся в гостиную, там его уже ждала мисс Райнпэсс. Она стояла у окна, спиной к герцогу, отчего было видно только её прямую осанку и строгую причёску. Софи стояла подле, опустив подбородок и ожидая распоряжений госпожи.

— Прекрасно, вы уже собрались, миледи? — Северус постарался придать своему голосу привычную бархатистость, словно он не трясся четверть часа назад в карете и не сдерживал себя от проявлений гнева.

— Наш корабль прибудет через час. Не стоит медлить.

— Верно. Я рад, что вы разделяете моё мнение, госпожа.

Встретившись взглядами в отражении стекла, Гермиона поймала лукавую усмешку в глазах Северуса и тут же отвела взгляд в сторону крыши соседнего дома. Там на ней трое голубей делили какой-то вкусный кусочек. Совсем как герцог, мистер Уизли и лорд Райнпэсс делили её, Гермиону.

— Не думайте об этой дуэли, госпожа, — герцог словно прочёл её мысли, отчего девушка выдохнула немного громче.

— Вы убили его, верно?

— Да.

Слова прозвучали совершенно бесстрастно. Как будто бы речь шла о чём-то обыденном, вроде чтения газеты по утрам.

Гермиона с силой сжала губы, чтобы не заплакать прямо сейчас, при герцоге. При этом чудовище, для которого ничего не стоит человеческая жизнь.

А ведь он мог отказаться от дуэли...

— Моя честь была так же задета, миледи. В отличие от Уизли, моё право на вас было безоговорочным. Но спускать с рук прямое оскорбление, что я завладел якобы чужим, означало согласиться с этим мнением. Признать. Подтвердить его. А я не мог этого допустить.

В тот же момент Гермиона ощутила прикосновение мужских ладоней к своим плечам. Явственная дрожь от страха и отвращения пробрала её с головы до ног.

— Вы убийца, ваша светлость, — не оборачиваясь, произнесла девушка.

— В Ирландии вы сможете узнать меня получше, — Северус отошёл в сторону бархатной софы, по направлению к своей спальне. Ему тоже следовало подготовиться к дороге.

Дорога в порт показалась Гермионе самой отвратительной частью пути. При прощании с Софи она обняла её немного сильнее, чем полагалось, чем смутила и служанку, и герцога. Но первая была простой в проявлении эмоций, поэтому и понять графиню, больше никогда не увидевшую своего дома, смогла не в пример лучше.

А чего стоила тряска в экипаже! Колёса его то и дело норовили упасть в ямку, наткнуться на кочку или камень, и только когда они выехали на мощёную каменной плиткой дорогу, удалось перевести дух. Однако там открывалось множество ранее неизвестных деталей городской жизни. Шторки окошка были присобраны, и Гермионе довелось увидеть короткие и неприглядные иллюстрации жизни простых людей, их измождённые и неприветливые загорелые лица. Больше всего её потрясло зрелище затоптанного толпой и копытами лошадей подростка. Он лежал прямо на дороге лицом вниз, а голова его была кем-то из сострадания накрыта шляпой. От столь ужасающей воображение картины Гермиона вжалась в спинку сидения и до самых доков не проронила ни слова.

В порту было ещё более шумно, чем в городе. Множество разных звуков и запахов окружили Гермиону и с силой толкнули в свой жуткий водоворот. Пахло рыбой, рыжими водорослями, по́том и отходами. Издалека доносилась матросская ругань и окрики капитанов. Повсюду можно было увидеть чаек. Эти вездесущие птицы сидели на деревянных колышках, на бортах и мачтах судов, покачивались на зеленоватой холодной воде. Многие сбивались в стаи и кружили над водой, выискивая рыбу. В величественном ожидании отплытия стояли огромные корабли с высокими мачтами и убранными до поры парусами, скромно покачивались привязанные к деревянным столбам рыбацкие лодочки, и даже пароходы с огромными колёсами по бокам бортов и высокой чёрной трубой затесались среди парусников, как иноземные гости.

От ужасной какофонии у бедной графини разболелась голова, а к гортани неприятно подкатывал комок. В самом деле, в затянутом на шестнадцать дюймов корсете было довольно затруднительно полноценно дышать, а неприятные запахи только усугубляли дурноту.

— Где же наш корабль, герцог?

Взглянув на будущего супруга, Гермиона втайне позавидовала его самообладанию — ни один мускул не дрогнул на его лице, как будто вонь, суета и шум не действовали герцогу на нервы.

— Видите невдалеке трёхмачтовый корабль с красной оснасткой по бортам?

— Вижу.

— Вот это он и есть, графиня.

— Почему тогда мы не идём к нему? — удивилась девушка.

— На корабле ещё не окончена погрузка всего необходимого. Слышите, как гремят перекатывающиеся бочки с пресной водой? А ведь матросы ещё тащат мешки с зерном для продажи. Так что вам придётся запастись терпением на следующую треть часа. Пока подышите морским воздухом, он должен помочь вам.

Лишь чудом Гермионе удалось вытерпеть время ожидания. Подышите морским воздухом?! Да он просто насмехался над ней!

На корабле имелись несколько пассажирских кают и отдельная каюта для капитана. Из пяти было занято три каюты, где на всех четырёх койках размещались пассажиры. К огромному сожалению капитана, он не мог предложить знатным гостям отдельные комнаты. В скупых выражениях герцог Антримский выразил своё недовольство и ушёл прочь, запершись в комнате и утешая себя тем, что до Ирландии они доберутся меньше чем за сутки. Но такая информация ничуть не обрадовала Гермиону. Ей было нечем скрасить свой досуг, времени до завтрака было ещё много, да и обнаружившаяся морская болезнь дала о себе знать.

Стоя у борта, Гермиона с жадностью вдыхала солоноватый бриз и молилась, чтоб это неудобное путешествие поскорее закончилось. Герцог же всё время плавания был мрачен и не покидал каюты, отказываясь даже от еды. Мистер Поттер, в пример ему, накинулся на еду так, будто бы не ел несколько дней. Он был неприхотлив в пище, поэтому не делал различий между овсянкой на завтрак или картофелем с зелёным горошком на обед.

— Ужасная качка, не правда ли, душенька? — с хитрой улыбкой обратилась к Гермионе пожилая леди, видимо, тоже пожелавшая прогуляться у борта и подышать воздухом.

— Действительно, ужасная, — согласилась та. — Знать бы, когда она закончится.

— О, это случится, как говорит мой муж, когда черти в аду уверуют, — сказала старушка и захихикала.

— У вашего мужа отменное чувство юмора.

— Да, годы идут, а он всё так же остр на язык, как в юности.