АстероидБэлтТранс

Налей, бармéн, налей.

Я силы наконец в себе нашел

Отречься от судьбы своей.

И ставка вся теперь на шот.

Из сборника хитов «Батон, Антон и закусон» шансонье Диониса Пэ

Аппетитная природа вагона-ресторана просачивалась через сквозящие холодным воздухом щели в двери тамбура. Даже, если бы у дверей не было стекол, догадаться, что было внутри, все равно не составило бы никакого труда. И это при том, что рядом догорал хвост сигареты Хель (с кнопкой и ярко выраженным вкусом ушной серы).

От букета запахов у меня крутило живот. Еще бы. В нескольких метрах от нас к столам подносили блюда, приготовленные по рецептам, собранных с самых разных уголков ОСС, а я не ел уже несколько дней. Чувство голода дало под дых резко, взялось из ниоткуда — такое тупое, если не сказать, отупляющее. Будто внутри меня находился какой-то тумблер, отвечающий за потребление пищи, и некоторое время он был отщелкнут вниз, к надписи «выкл».

«Так оно и бывает», — подумалось мне, и кстати тут же вспомнились слова дяди, адресованные мне в качестве присказки чуть ли ни каждый день вплоть до моего отъезда в Бирмингем:

«Ты, племяш, со мной лучше не разговаривай во время завтрака, обеда и ужина. Когда я ем, я глупею. Даже еще больше, чем во время секса».

С уверенностью утверждать, что, в случае дяди, дело было вовсе не в еде я не мог в силу своего воспитания, но вот в связи умственных процессов и пищеварительной системы был уверен на все сто. Анализировать часть с сексом не хотелось, так как моментально начинало разыгрываться воображение и рисовать сцену с дядей, сношающим завтрак, обед и ужин.

«Отупение: два в одном. Побольше и поменьше».

И все же, чтобы убедиться в том, что ощущения не были обманчивыми (как когда проходишь мимо любимого кафе и только что обновленное весеннее меню дразнится твоему сытому животу, ведь именно в этот день ты решил сходить в соседний ресторанчик, потому что там была скидка на ланч), я заглянул в рюкзак и обнаружил там нетронутый блистер пайков. Предыдущий был прикончен мной еще перед встречей с мифредаткой. Мысль о том, что теперь пайков было с запасом, в перспективе могла согреть, но, очевидно, не сейчас. Сейчас я был готов проглотить вагон целиком.

«Что ж, Тёма, похоже, что ты — энергетический вампир. Иначе сложно понять, откуда у тебя до сих пор есть силы», — напомнил о себе внутренний голос. — «Ты только в этот раз правда поешь, а не просто очередного пассажира высоси».

— Сам высоси. У меня, — огрызнулся я вслух.

Хель с сожалением посмотрела на меня. Готов поклясться, из-за того, что несколько секунд назад у нее состоялась похожая перепалка с внутренним «я». Голос не умолк и всю дорогу до свободного столика излагал вариант работы процессов жизнеобеспечения в моем организме, согласно которому инотрауды укусили меня, пока я дремал, и с тех пор я представлял редкий вид вампиров: чайного. Вместо браслетов на руках таким вампирам предлагалось носить подстаканники.

Интерьер вагона-ресторана был до неприличия стереотипным, киношным: алые диванчики, алые сервировочные салфетки с брендингом, алые шторы и приглушенное освещение, отдающее в алый. Ну и, конечно же, официанты в форме такого же цвета. Возможно, что цвет формы был и другим, но краснота настолько поглощала все вокруг себя, что зрение быстро сдавалось и соглашалось подыграть задумке дизайнеров, которые явно при работе ушли в отрыв. Вот так вот: пили они муть зеленую, горячка была белой, а вагон — рубиновым. Я попытался вспомнить святого, превращающего зеленый абсент в красный, но на ум имя так и не пришло.

Лишь только мы опустились на места за приглянувшимся столиком, как из-за барной стойки у выхода к нам выплыл один из работников общепита. Именно выплыл, не вышел. Конечностей у этого существа не было. Дурацкий пурпурный пиджак еще некоторое время не давал мне распознать в нем большого червя. Чуть позже, по черной точке на голове и жирному короткому тельцу, стало понятнее, что отнести его, скорее, можно было к чему-то типа личинки — опарышу. Через спину на веревочках было перевешено несколько копий меню. Личиночью физиономию украшали бутафорские усы.

— Сэр, мэм, — обратился он к нам немного запыхавшимся, но все же статным голосом и, изогнувшись, спустил по шее книжечки с блюдами к нашим рукам. — Желаете чего-нибудь сразу?

Я хотел было заказать корзинку хлеба, чтобы уплетать его, пока основной заказ будет готовиться, но Хель перегнулась через стол и, не дав мне открыть рот, шепнула:

— Ты не знаешь курса, просто облапошат.

— Выбора-то нет. Думаешь, тут есть другие рестораны?

— Конечно есть, — закивала она. — Ты что, не видел на карте?

— У тебя все это время была карта?

Как бы напоминая о себе, опарыш откашлялся.

— Прошу прощения, — с раздражающей надменностью произнес он. — Может быть, ямогу вам помочь? Сэр? Мэм?

— Спасибо, но нам потребуется время, чтобы выбрать, — сказала Хель и посмотрела на официанта, чтобы его загипнотизировать. На него это не подействовало.

— И все же, — настояла личинка. — Позвольте мне порекомендовать вам закуски. Тогда уже в следующий раз я не просто приму у вас заказ, но и принесу еду. Ожидание главного блюда не будет таким томительным.

— Я же вроде понятно выразилась: нам нужно время, — надавила Хель. — Тем более, у вас тут не аншлаг. Мы одни. Вам тяжело к нам подойти попозже?

Опарыш вздохнул и с грустью бросил взгляд на дорожку слизи, оставленную за собой. По ней можно было судить, что передвижение было для официанта той еще задачкой. Заметив это, я все же вмешался:

— Простите, как вас зовут?

— Альбрих, сэ-э-эр.

— Отлично, Альбрих. Я — Артаксеркс. Дело в том, что мы здесь впервые. И, учитывая, длительность поездки, явно не в последний раз. Поэтому спешить нам вовсе ни к чему. Мы изучим меню и обязательно обратимся к вам. А пока, чтобы не гонять вас туда-сюда зазря, принесите нам корзинку с хлебом и какого-нибудь не очень дорогого вина. Хорошо?

— Хорошо, сэ-э-эр, — безэмоционально протянул Альбрих и добавил. — Суши как раз отлично сочетаются с хлебом и вином.

Я взглянул на меню. На нем было написано:

«Азиатская кухня в интерпретации всех планет Объединенной Солнечной Системы».

— Сезонное меню, сэ-э-эр, — объяснил опарыш и было видно, как под его усом обозначилась высокомерная ухмылка.

— Понятно, — я растерялся. — Ну-у-у. Что ж тогда? Я...

— Могу порекомендовать саке «Фуцусю» из каменного плутонианского риса и суши с меркурианским огненным редисом. Отлично подходит для затравки, — тут же выпалил Альбрих.

— Да... Давайте это, — в горле у меня запершило. Видимо, я подавился своей нелепостью. Я учтиво кивнул опарышу, тут же поползшему на кухню, и уставился в иллюминатор.

— Молодец, — сказала Хель и несколько раз хлопнула в ладоши. — Дружеский обед стоил таких выебонов.

Дружеский. Слово вгрызлось в мой мозг. Мне показалось, что полувенерианка использовала его не случайно.

— Ну, что уж. Один раз живем, — я открыл меню и оцепенел от цен. — Сколько?

— Угу. Новости вообще читаешь? Из-за кризиса на Плутоне все цены на крупы подскочили в семь раз. А ты заказал саке и суши.

«Долбоеб. Два в одном», — отметил внутренний голос.

Я еще раз мысленно посчитал количество пайков.

— И все же странно, — Хель пролистывала страницы с роллами, начинки которых могли удивить самого тонкого гурмана. — Почему все решили, что пайки лучше денег? Лучше обычных бумажек. Столько лет ведь жили — и ничего.

Мысли тут же отпустили меня. Пять лет в финашке не прошли даром: тема денег в любом разговоре стала для меня приманкой, как для рыбы какой-нибудь... Я ахнул.

— Опарыш, — сказал я.

Лягушонка вопросительно вздернула тонкие брови.

— Да не важно. Важно то, что пайки — отличная система. В отличие от денег. Хоть между этими двумя единицами измерения, на первый взгляд, достаточно много сходств.

— Количественное обозначение, прежде всего — отчеканила Хель.

Я помахал рукой, мол, «и так, и не совсем».

— Главное сходство в принципе, который можно обозначить простым языком как «шило на мыло», где деньги или пайки — всего лишь посредники в любой сделке. То есть, базисно, пайки — просто валюта: еще один доллар там, или же рупия. Вернее сказать, в основе работы пайков природа фиатных денег: реальная стоимость обеспечивается государством, а ценность зависит от авторитета этого самого государства и законов, которое оно устанавливает.

— Ну, это понятно.

Хель достала из-под волос пачку сигарет и принялась вертеть ее в руках. Увидев это, опарыш отрицательно покачал головой.

— Тьфу, — она убрала пачку и взяла со стола салфетку. — В чем разница-то?

— А, ну так и вот, — наблюдая за тем, как лягушонка начала что-то складывать из салфетки, продолжил я. — Главная разница, как ни странно, в материальной сущности. Пайки, конечно, бывают и электронными, но это все фуфло — крипта обычная, имитация. Уникальность аналоговых пайков в том, что, в отличии от банкнот, они обладают естественной полезностью — их можно есть. Про парадокс ценности слышала?

— Это который про бутылку воды и алмаз в пустыне?

— Да. Точнее, про зависимость ценности товара от внешних обстоятельств.

— Так он ведь разрешен. Просто нужно сравнивать предельную полезность и стоимость.

Хель складывала из салфетки журавля. Узнать фигуру можно было по сгибам, которые впоследствии должны были стать крыльями.

Она оторвалась от занятия и, заметив, что я за ней наблюдаю, добавила:

— Что? Мне нужно чем-то занимать руки. Не могу я просто так сидеть.

— Угу.

Мне стало обидно из-за того, что даже тему, в которой я разбирался наверняка, полувенерианка обсуждала со мной на равных.

«А еще говорит: «Почему это пайки лучше денег?». Сама ведь знает. Ну ничего, сейчас мы ее точно уделаем».

— Ничего он не разрешен, — предвкушая триумф, сказал я.

— Кто?

— Ну, парадокс ценности. Все из-за пайков. Пайки дают тебе право вообще не вмешиваться в этот парадокс и, при желании, послать все куда подальше. Потому что пайки съедобные сами по себе.

— И что?

— Ничего. Сидишь, такой, ешь пайки и не участвуешь в постоянной переоценке. Выражаешь протест против консьюмеризма.

Хель фыркнула.

— Фигня это все. Ты ведь пайки за работу получаешь, а не сам выращиваешь. А работа в пайках оценивается, так?

— Так.

— А как она оценивается?

— В пайках, — тупо сказал я.

— Неправильно. Работа оценивается исходя из того, какую полезность она несет. То есть, по принципу, как говорится, описанному выше. Так что ты, Тёма, сказки мне тут не рассказывай. Бабло — оно везде бабло. В любых формах. А там уж хоть обменивай его на что-то, хоть жри в качестве протеста, это дело твое.

Я раздосадовано почесал переносицу. Хель протянула мне готового журавля.

— На. Это исполнитель желаний. Раз уж мы в японском ресторане сегодня. Можешь загадать, хм, — она задумалась. — Например, чтобы счет разделили на двоих.

Улыбнувшись, я взял журавлика. И тут же подумал о том, что было бы здорово как-нибудь все же оказаться умнее.

«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста», — мысленно сказал я, глядя на бумажную фигурку.

К нам вновь подполз Альбрих. В этот раз с ним общалась только Хель. Она заказала два самых дешевых обеда и уточнила, принималась ли к оплате бонусная карта «Просто экономительно». Бонусы, конечно же, не принимались.

Я вспомнил рекламу, которой одно время была улеплена вся Москва. В ней пара лежала на пляже, и над их головами весели облачка с надписями. У мужчины слева было подписано: «Как же дешево. Эконометь просто!» А женщина ему поддакивала: «Да-а-а, вот это экономительно, не инае». Еще чуть выше красовался логотип карты и слоган летней кампании: «Просто. Быстро. В подарок мили. Чтоб на курорте шпили-вили».

Опарыш оставил на столе саке, суши и удалился.

— Ты про карту говорила, — разливая по стопкам алкоголь из бутылки с округлым основанием, сказал я. — Получается, известно, через сколько вагонов будет голова поезда?

Хель показала рукой «хватит».

— Вагоны постоянно перестраиваются. В схеме значатся только заведения, где можно потратиться. Их порядок неизменен. Так что ничего такого, чего бы ты не знал, нет.

— Может, схемы эвакуации могут помочь? — я смирился с тем, что в ближайший час мне предстояло отыгрывать исключительно роли болванчика и почемучки, поэтому задавать глупые вопросы я не боялся.

— Там всегда текущий вагон нарисован. И все. Я проверяла.

— За текущий вагон!

Мы звонко чокнулись и выпили. Алкоголь оказался на редкость тяжелым: он цельным камнем опустился вниз живота и звездами ударил в глаза. Во рту остался привкус известки.

— Нормально, — одобрила саке Хель и, ловко орудуя палочками, выхватила сушину. — Инотрауды меня с поезда снимать не собираются? Ничего не сказали?

«Все же стыдно стало», — подумал я.

«Ты поаккуратнее с этой женщиной», — предостерег внутренний голос. — «В следующий раз сдуру и в тебя плеснет чем-нибудь. Молись, чтобы не кислотой».

Я налил нам еще по одной и, на всякий случай, отодвинул бутылку подальше от лягушонки.

— Снимать не собираются. Но кое-что мне все-таки сказали, — я заметил неподдельный интерес на лице собеседницы. — Упоминали некую Бугул-Ноз.

Хель нахмурилась и, не дожидаясь тоста, опорожнила стопку.

— А-а-кх, — она закусила сушиной. Нужно было поторопиться, чтобы успеть попробовать самому. — Не некую, а некого. По крайней мере, если верить бретонским сказкам. Бугул-Ноз — мифическое существо, таинственный ночной пастух. Появляется только в сумерках, пугает тех, кто задержался допоздна в поле.

Чувствуя на себе мой взгляд, она добавила:

— Филфак МГУ, не забывай, пожалуйста. Там и не такое приходилось читать.

Я недоверчиво кивнул.

— А при чем тут Бугул-Ноз? — спросила она.

— Хэзэ. Инотрауды считают, что она... или оно... Ну, в общем... Что это зло какое-то. И что это ты.

Мы почти одновременно прыснули.

— Если что, Тёма, Бугул-Ноза ты во мне сразу распознаешь, — вновь наполняя наши стопки, сказала Хель. — Бугул-Ноз имеет образ волка. И, к тому же, злом не считается. Он пугает людей, чтобы те скорее бежали домой, а не искали приключений на одно место посреди ночи. То есть, он, скорее, добрый, нежели плохой. Он за «наших».

— Но странный, — не до конца согласился я. — Как Робин Гуд.

— За странных добрых, — подняла стопку вверх Хель.

— Одобряю, — согласился я.

Мы не заметили, как всего за несколько кругов накидались: то ли из-за того, что давно ничего не ели, то ли из-за крепости саке.

— И, чтобы избавить от излишеств тяжелого труда, он заставляет нас, бездумных овец, впопыхах возвращаться в свое стадо, — резюмировала лягушонка. Сложно было сказать, сколько именно мы обсуждали мифы.

— А про бесконечность... — промелькнуло что-то в моей памяти. — Про бесконечность они мне еще говорили. Что это прямая, число «один». Че это?

— Не знаю, — пожала плечами Хель. — Но могу лишь согласиться с этим. Всегда все начинается с одного. Или одной. Лучше с одной. И человек сначала был один (кстати, вопреки всеобщему заблуждению, это была Ева, а не Адам), и государство одно, и вселенная у нас тоже одна. Да и ребенок в семье всегда появляется сначала один и только потом уже другой. Еди... Единар... Единичная... Ну, в общем, одинчатая система рулит.

Она икнула.

— Но, — хотел было возразить я, приведя в качестве контраргумента рождение близняшек, но сил не хватило. — Ладно.

Альбрих принес нам ланч. Выражая неприкрытую неприязнь к полупьяным (да что уж говорить, абсолютно в стельку) нам, он спустил блюда к столу: так же, как и до этого — по спине.

— Вам повторить саке? Мэм, Сэ-э-эр?

Я отрицательно мотнул головой. Повернувшись к нему, Хель вскрикнула.

— Тём, ты это видишь?

Через толстую защиту алкоголя едва добивали ее гипнотические способности.

— Что? — шепнул я.

— Червяка.

Я кивнул.

— Надо срочно позвать менеджера, — сквозь зубы прошипела она и захихикала. — К нам в еду лазал червь.

Опарыш вздернул физиономию.

— Какое хамство, — начал было он, но Хель заорала, полностью его заглушив.

— Менеджера нам! СРОЧНО! У нас тут в еде мерзость всякая.

— Ну, знаете ли, — он посмотрел на меня.

Особым буйством при пьянстве я не отличался, поэтому некую трезвость ума сохранял.

— Извините, пожалуйста, — сказал я. — Мы не хотели вас обидеть.

Фраза все равно прозвучала грубо. Чтобы сгладить углы, я добавил:

— С-э-э-эр.

Покраснев еще сильнее своего пиджака и, в целом, вагона, Альбрих удалился и через несколько минут вернулся уже с менеджером: настоящим дождевым червяком. На бейдже, некоторое время догоняя убегающие от меня буквы, я прочитал: «Шильбунг».

Откашлявшись в кулак, я деловито спросил:

— Скажите, Шильбубк, сколько с нас? Я понимаю, мы перебрали. Но, может, мы заплатим чуть больше и спокойно удалимся? Нам так жаль.

Шильбунг был, очевидно, человеком... вернее, червем, из тех, кто заботился о сотрудниках в первую очередь. В нулевую же очередь, он заботился о доходе заведения, поэтому сразу же согласился на подобное разрешение конфликта.

Я достал из рюкзака половину пайков от того количества, на которое мы договорились с Шильбунгом и постучал по плечу Хель, находящуюся в астрале. Она без продыху оживленно болтала сама с собой и иногда артистично хохотала. Почувствовав мою руку, она тут же дернулась.

— Кто это? — спросила меня лягушонка.

— Это Шимбук, менеджер ресторана, — объяснил я. — Мы пошли на мировую. Давай половину от счета и пойдем. Обед нам, так и быть, обещали завернуть с собой.

Не выказывая особого сопротивления, Хель достала, как всегда, из пустоты блистер пайков.

— Столько?

— Да.

Улыбнувшись бесконечно большой улыбкой, она принялась есть пайки: прямо с биоразлагаемой блестящей вакуумной упаковкой.

— Это плофест плотив вашего сланого консьюмелизма, — жуя, выдавила она.

Внутренне в этот момент я ей гордился. Казалось, во мне даже рождалось нечто большее, чем просто уважение к Хель, но выразить словами этого не получалось.

Без доли сожаления я отсчитал еще столько же пайков и отдал их менеджеру, в оцепенении наблюдающим за происходящим.

«Все же, гипноз — это не суперспособность. Это скилл», — восхитился внутренний голос.

Полувенерианка доела валюту и принялась вглядываться в имя червяка.

— Да уж, Шильбунг. Так себе у вас меню сезонное.

— Если есть пайки, то — безусловно, — Шильбунг будто выжидал момента, чтобы съязвить. — Мы вам еду в пакетах отдадим. Желательно без них употреблять в пищу.

— Шильбунг, Шильбунг, — Хель защелкала пальцами (признаться честно, я даже и не думал, что лягушки были на такое способны), пытаясь что-то вспомнить. — А вы, случаем, не из Нибелунгов?

Черви вздохнули.

— Ха-ха! — завопила лягушонка. — Где мой добрый меч Бальмунг? Сейчас сражу вас, уебков.

Остальное я помнил смутно. В себя мы пришли уже в тамбуре. Следующие несколько часов Хель провела в туалете, высвобождая организм от пайков и саке. Я выкурил все сигареты, что она оставила мне, «чтобы я их подержал» и, присыпанный горкой пепла, медленно погружался в сон. Последним, что я слышал, был голос инотраудов, объявляющий остановку: «Марс. Нью-Вефиль».