Часть 2. Глава 2. Соборяне
Нет в Москве такой улицы, которую не окружал ночной патруль. Под их свирепым глазом ни один даже самый кровожадный вампир не мог бы пролезть в потаенный закуток города и укрыться там в ожидании своей жертвы. Никто не сомневался – человеческие шеи в безопасности, пока на каждом углу стоит фигура в форме с заряженным серебром пистолетом.
Но та ночь, которая описывается далее, отличается от всех тех, когда единственный, кто может вас преследовать – ваша собственная тень.
Раннее утро встречало людей густым дымом. Ветер разнес его повсюду, и теперь лучи солнца пробивались сквозь эту копну – догорали последние балки склада, где серебряное оружие против вампиров сплавилось в причудливые слитки.
Во всех стороны летели струи холодной воды. Брандмейстер в сажевом мундире чесал голову:
-Бог есть чем пахнет...
Неподалеку за всем наблюдала толпа зевак, живших здесь неподалеку. Их придерживали два сонных жандарма, которым самим любопытно было узнать, что здесь приключилось. Их ночную игру в карты прервала новость о сильном пожаре, и по приезде они обнаружили лишь догорающий склад. Очевиден был только тот факт, что дерево подожгли с разных сторон, а значит, преступников несколько, но дальше этого заключения они не зашли. Неизвестным оставалось местоположение сторожа, которого и след простыл.
Один из жандармов заметил приближающуюся повозку. Грязь брызгала из-под колес. Лошади фыркнули и остановились, из повозки вышел мужчина в черном сюртуке.
-Сечин. Приплыли мы... - пробормотал один из жандармов, когда они оба направлялись к нему с докладом. -Слушай, а разве его не закинули в доллгауз?
-Этого куда не закинь, его оттуда попросят во избежание группового сумасшествия. – пробубнил себе в усы второй.
Сечин ступил на дорогу и услышал хруст под подошвой. Он поднял ногу и увидел сплавленный амулет в грязи. Выругавшись, мужчина двинулся навстречу жандармам, но с таким видом, будто пожар устроил кто-то из них.
«Так-то да так-то, вот то и вон то» - этими примерными словами Сечин описывал любой их доклад. Не родился еще жандарм, который мог с лету самостоятельно понять, откуда ноги у преступления растут.
Под взором обеспокоенной толпы Сечин прижал к носу платок – вокруг дурно пахло, но его беспокоил повсеместный кашель.
-Где сторож? Кто разрешил устраивать пожар?
-Извольте, сторожа-то и на месте нет. Как след простыл, ей Богу!
Сечин нахмурил густые брови. В них уже пробиралась седина.
-Кто разрешил сторожу не быть на месте?
-Прошу меня извинить, но точно не я!
Сгори этой ночью какая-нибудь дряхлая избенка, быть может, выход из сложившейся ситуации нашелся бы сам собой. В конце концов, чья это ответственность, если не того, кто в ней живет и, скорее всего, свой пожар и учинил? Здесь же вопрос встал ребром, это была самая настоящая угроза со стороны дрянных кровопийц, душегубов, которым император много воли даровал. Это их почерк, их жестокость и их прямейший намек.
Этот сгоревший склад – послание не только Сечину, это послание самому императору, щедрость которого его раздражала, но и вызывала уважение. Он считал своим долгом сделать все, чтобы послание не дошло.
-Н-да... Столько лет покоя и все напрасно. – размышлял Сечин. В его глазах отражались последние искры пожара. – Будь моя воля, головы всем-то да поотрывал.
***
Не первый век ожидания загоняют кого-то в капкан, и вот жертве с оторванной ногой приходиться придумывать новый смысл.
Академия, в которую так рвался Алексей, была лишь бывшим монастырем, по воле случая заброшенным еще в семнадцатом веке. Главный вход украшен неслучайным барельефом: ангел попирает вампира. Когда молодого, идейного вампира встречает такая картина, когда его запирают в кирпичных стенах и окружают посеребренной решеткой против побегов, может произойти масштабная катастрофа, и она происходила вот уже полгода.
Алексей отправлял сестре удручающие письма:
«Управляют здесь всем люди. В библиотеках - ничего. Лаборатория ржавеет и скоро развалится.»
Спальни находились в бывших монашеских кельях, где кровати заменили деревянными гробами, объясняя это соблюдением традиций. Но даже самый консервативный вампир прекрасно отдавал себе отчет – никто и никогда не спал в гробах. Эти фольклорные представления унижали, как считал Алексей, личное достоинство каждого учащегося, и ему отнюдь было неясно, по какой причине никто не говорит ничего против. Сам он в гробу принципиально не спал и обходился сном сидя на стуле, который поставил себе в углу кельи.
Учебный процесс вгонял Алексея в экзистенциальную тоску. Все вокруг него звенело грехами и пошлостью, он начинал видеть это сам, и чем дольше длилась лекция об этике, тем глубже он погружался в губительный самоанализ. Упомянутая вампирская этика учила, что пить человеческую кровь грешно (даже если вам дала ее больница, об охоте и речи не шло). Вампиры в этом нарративе выступают кающимися грешниками, а потому, каждый студент вынужден смириться с ежевечерними обысками.
Что до дисциплин, то Алексей никогда еще не был так разочарован. Он и раньше не строил розовых замков, не мечтал о невероятных открытиях, и уж точно не ждал, что в Москве ему в первые же дни приоткроют завесу тайны того мира, который раньше он с гордостью бы назвал своей историей, но теперь начинал ловить себя на пугающей мысли, что Саша мог быть и прав, когда выбрал путь меньшего сопротивления.
Еще перед отъездом, Алексей создавал себе прелестную картинку того, как он находит в стенах академии своего наставника и тот ведет его через тернии и лабиринты их бессмертной природы. Прошло уже за полгода, а такого наставника повстречать ему не удалось. Зато здесь работали вампиры уже далеко преклонного возраста. Все они делили одну небольшую особенность - у всех, как одного, спилены клыки, от чего их говор сильно резал молодые уши. Среди них, как черная кошка в темноте, был лишь один профессор-археолог, привлекший внимание Алексея и вселивший в него немного надежды. Он собирал вокруг себя группы студентов и полушепотом рассказывал им тайны древности без предварительной цензуры, но вкупе с бесконечным, вечно пополняющимся списком правил и запретов, от его занятий становилось мало толку.
Внутренняя скрытая ярость и безнадежность заставили Алексея искать единомышленников среди таких же студентов, как он, что оказалось задачей не из простых, поскольку нет ничего удобнее для чиновничьего сына, чем учтиво кивнуть, подстроиться под каждое правило, периодически жаловаться на диссидентов и затем жить припеваючи. Таких Алексей остерегался, а те, в свою очередь, не находили в нем компанейское плечо.
Были в академии и такие, как Виктор Безродный – так его, по крайней мере звали однокурсники за то, что был он бывший крепостной. Всем известно, чтобы вампир стал крепостным, он должен быть либо невероятно бедным, либо невероятно тупым. Виктор о своих родителях ничего не докладывал, но фамилию выбрал себе по имени отца – Фёдоров.
Именно Фёдоров поддержал инициативу Алексея не спать в гробах на потеху человеку. Он нашел себе такой же стул и поставил его напротив, составляя ему компанию. Бывало, он падал с этого стула в глубоком сне, а если падал Алексей, то просыпался и поднимал его. Так и сдружились они в своей келье, объединенные насмешками двух других вампиров, укрывающимися каждое утро под крышками деревянных гробов.
Иногда между ними можно было приметить маленького Ивана Шухова. Ростом он был низок, зато очень проворный и, в некотором смысле, туповатый. Но эта его непосредственная глупость соседствовала с чувством справедливости и ловкостью рук, поэтому, когда он положил перед Алексеем досье на обыскивающего их каждый вечер жандарма, тот сразу же стал считать его лучшим другом.
Большую роль в следующих событиях играла Людмила Верещагина. Девушек в академии принимали не с большим удовольствием, и учеба их проходила отдельно, однако уловки Людмилы настолько не знали границ, что ее часто можно было заметить на последних рядах мужских лекций, куда она пробиралась тайно и сидела тихо, так же незаметно с них исчезая.
Людмила была дочерью врача, коих среди вампиров в те времена сосчитать можно немного, а потому бедностью она обременена не была, да и к тому же, отец ее оставался взглядов непривычно прогрессивных и во всем ее поддерживал. Например, доставал ей переведенные труды по гематологии, которая в академии числилась под строжайшим запретом. Мечтой Людмилы оставалось создание некой искусственной крови, которой можно было бы заменить человеческую и больше не зависеть от настроения правописателей.
Задняя комната аптеки доктора Верещагина долго служила образовавшейся группе местом сборов. Можно сказать, само появление ее по праву ответственность Людмилы, которая случайно подслушала разговоры Алексея с Фёдоровым и Шуховым. Вмешаться было для нее делом принципа, все-таки и в ее интересах было поддержать околореволюционные настроения.
Единственным ее условием было принять в группу дорогую подругу ее – Лизу. Елизавета Звенигородская считалась идеальным лицом вампирской аристократии и могла проследить свое генеалогическое древо чуть ли не до рождения Христа. Несмотря на все сопутствующие привилегии, Лиза считала себя диссиденткой, а приняли ее за познания в древних вампирских ритуалах и талант написания памфлетов. Также и за то, что Алексей нашел в ней странное сходство с тем «софийским» типажом, который еще каких-то три года назад заставлял его искренне переживать.
***
-Луна светит, но не греет? – прошептала Лиза, прижимаясь ухом к двери.
-Зато кровь согревает. – отвечал ей Иван.
Она тут же впускала его в аптечную комнату. Здесь, при тусклом свете свечей, кипела деятельность группы, которую они в своем кругу шутливо называли Соборяне.
Алексей сидел за большим деревянным столом и переписывал запрещенные трактаты, рядом трудилась Людмила, которая взяла на себя учебники по запрещенным в академии предметам. Виктор что-то усердно читал на скрипучей койке и делал пометки грифелем, время от времени вскрикивая от осознания новых смыслов и идей.
Все они в ожидании повернулись к Ивану, который принес с собой папку и горящие интригой глаза.
-Убийство, господа, убийство! – торжественно объявил Шухов и ударил папкой по столу.
Все встали, бросили свои дела, и собрались вокруг него. Большая часть документов пали слеплены между собой, некоторые выцвели, но даже так можно было прочитать самую суть.
-Кобылка-то наша еще та темная лошадка.
Кобылкой был никто иной как Владимир Кобылин – директор академии и очень даже уважаемый человек. В своих кругах.
-Лет двадцать тому назад у нас в академии преподавал Викентий Лыков. Он давал лекции по истории и был последним, кто говорил о дохристианской эпохе вампиров. Именно Лыков говорил, что Семён Кровавый был убит серебряным клинком, от руки человека. Это же ведь чистая правда! Вы сами видели те старые учебники, там эти строчки все перечеркнуты. И что вы думаете? Стоило Кобылину стать директором, как Лыкова вздернули. Выставили, конечно, как самоубийство.
Завороженный голос Шухова заставил остальных, как под гипнозом, всматриваться в страницы документов. Алексей потер переносицу. Разобрать события столетней давности, которые плотными слоями ложились на их настоящее и определяли будущее, было не иначе как настоящей головоломкой.
-Его убили только за то, что он назвал убийцу Семёна Кровавого перед студентами?
-Конечно, нет. Тогда бы его просто попросили, как страдающего бредом. Ему было известно содержание подлинного устава, и он не брезговал делиться им на своих лекциях. А как это всегда бывает с талантливыми ораторами, к ним в аудитории приходят со всех курсах, готовы даже на потолке повиснуть, только бы послушать. Вот он и собирал залы, чтобы рассказать, как после смерти Семёна Кровавого, документ волшебным образом испарился, а вместо него появилось то нечто, что сейчас принижает наше достоинство.
У всех горели глаза. Это был восторг, это было глубокое оскорбление, это было настоящее возрождение духа. Черт с тем содержанием устава, когда есть пусть и совсем маленькая, но возможность плюнуть директору в лицо. Дать ему пощечину. Изгнать изверга и установить свои, единственно справедливые порядки. Никто не сомневался, что с ними согласятся все.
С энтузиазмом они готовили листовки, где карикатурно изображали директора. На них же почитали погибшего лектора. Висели эти лица повсюду: у входа в академию, на деревьях вокруг нее. Стены постепенно украшались толстым руководящим лицом с редкой щетиной и косыми глазами, да кривым носом с одной ноздрей. Все это было только на потеху студенческой публике, но никто не стремился узнать больше ни о профессоре, ни об уставе, ни о преступлениях против вампиров. Только один первокурсник выразил желание вступить в ряды Соборян, но уже на следующую ночь его запал пропал. Куда важнее всем было спокойно получить образование и не подвести родительскую честь.
Директор был в ярости, но любая попытка раскрыть личности оскорбителей заканчивалась отчислением совсем не тех вампиров.
Когда ажиотаж стих и рисунки уродца директора вышли из моды, группа приступила к распространению запрещенных книг, и вот тогда публика ахнула. О подполье начали узнавать, энтузиастов становилось все больше, и они формировали свои группы поддержки, которые продолжали создавать копии и распространяли их даже за пределами академии.
Наивно было полагать, что новое движение не вызовет тревогу у людей. У директора заканчивалось терпение. Совет объявил о срочном собрании, посвященном вопросу неизвестных подрывников всеобщего спокойствия и порядка.
На дубовом столе лежали конфискованные книги с комичными названиями: "Манифест ночного пролетариата", "Кровь и свобода: подпольные трактаты", "Как не быть пойманным за 400 лет". Вокруг этих книг собрались бледные лица преподавателей, пока директор с багровым лицом раскидывал руками неприличные жесты. На его лбу уже вздулись все вены. Он схватился за азбуку анархо-гемоглобинизма и начал трясти ей, случайно (а, быть может, и не совсем) стукнул корешком несколько раз по носу рядом стоящего профессора.
-Я повторяю еще раз! Из своей милости я разрешил этим маньякам учиться в стенах бывшего святого места! Я даю им все удобства, даю им все возможности, которых, прошу заметить, достаточно любому вампиру, чтобы устроить свою и без того жалкую жизнь, в этом мире! Но, судя по всему, они решили, что коль они бессмертные, то и законы им не писаны?!
Профессора мялись на своих местах. Как же возразить? Как же тут не скрывать, что многим из них показались эти книжонки очень даже занимательными?
-Быть может, стоит усилить проверку в библиотеках?
Директор посмотрел на инициатора с искрой в глазах. Его руки сжались так, что автор предложения стал немного ниже.
-Позвольте. Они в коридорах уже агитируют! Только вчера мне доложили, что они предлагают первокурсникам просветиться через... - он опустил нос в бумажку - "добровольный акт солидарности". Вам известно, что это такое?
Он получил отрицательный ответ и продолжил.
-Я сперва думал, что это листовки, диспуты... А они собираются друг друга там "прикусить" и освободиться от гнета дневного режима! - директор перекрестился. - Прости меня Господи.
-Иван Васильевич, извините меня, но подумайте сами. Это ведь самый настоящий подростковый бунт. Их вечный юношеский бунт.
Иван Васильевич раскраснелся пуще прежнего. Казалось, что его маленькая голова вот-вот должна лопнуть.
-Вот именно! Вот именно! Вы абсолютно правы, когда говорите, что он вечный! Они могут бунтовать до конца света. Я уже умру, а мои дети будут видеть, как они все еще бунтуют!
Их прервал глухой стук в окно. Иван Васильевич вместе со всей свитой подошел к шторам и раздвинул их. На подоконнике с обратной стороны лежал сверток из пергамента. Он тут же схватил его и развернул.
«Требуем отменить комендантский час для ночных видов и признать наше право на альтернативное кровообращение. Иначе - забастовка неголода. Кружок Сознательных Гематонов.»
Директор присел на рядом стоящую табуретку. Его потные ладони замышляли какой-то грех – он сминал ими пергамент.
-Говорили мне... меняй профессию.
***
Алексей и Елизавета расхаживали по своему любимому музею древних искусств без особой на то необходимости. Скрываемые под слоями одежды, шляпами и очками, они проходили мимо экспозиций, у некоторых по старой привычке останавливались на лишние две минуты, а затем двигались дальше. Елизавета что-то тихо говорила. Алексею приходилось наклоняться к ней.
-Безродный распространяется, что эгоизм – двигатель нашего прогресса.
Почему-то у Алексей не возникало внутреннего конфликта, когда Виктора звали этим оскорбительным прозвищем. Будто и не должно быть у него фамилии, пускай даже он ее себе уже и выдумал.
-Как объясняет?
-Говорит, что одно поколение вампиров равно трем таким же поколениям у людей. Нет нам никакого смысла думать о судьбе наших детей, когда ближайшие столетия есть только одна судьба – наша собственная.
Они остановились у гипсовой фигуры греческого бога. Оба смотрели на нее из-под круглых солнечных очков, убрав руки в перчатках по карманам меховых накидок. Елизавета косо осмотрела профиль Алексея. Ей было интересно увидеть его мнение на лице, а не услышать в словах. Но оно сохранялось таким безропотным и безмятежным, что становилось даже скучно.
-Многие с ним соглашаются. – продолжила девушка.
-Ты – нет?
Их головы повернулись друг к другу. Даже сквозь все это укрытие на лице, Алексей замечал сомнение в выражении Елизаветы.
-Я лишь считаю, что нас должна интересовать судьба друг друга тоже. Иначе, если каждый вампир будет думать только о своей личной выгоде, то мы все друг друга поубиваем без глобальной на то причины.
-Ты говорила об этом Безродному?
-Не доводилось. Да и разве он будет меня слушать?
Алексей кивнул. Чтобы Виктор закрыл рот и постарался услышать, что происходит вокруг, должно произойти чудо поистине необыкновенное. Лизе же не хватало характера, чтобы в его присутствии повысить голос и начать спор, словно истина здесь была не так важна, как ее собственное самолюбие и покой.
С другой стороны – думал Алексей – не было ни единого смысла останавливать Безродного, что бы он там ни рассказывал своей небольшой публике. Он талантливый лжец, имеет ловкие руки и знает все потаенные двери академии, так зачем же, ради победы в дискуссии об эфемерном эгоизме, терять столь ценного бывшего крестьянина? Да и шло у них все, как никогда гладко, чтобы сейчас споткнуться об нелепицу.
Даже домой Алексей писал, что воспрял духом и больше обделенным себя не считает. Он позволял семье верить, что благодаря новым друзьям, прекрасному табелю и хорошему питанию, за которое они платили ежемесячно, к нему пришел новый смысл и понимание жизни, которой он достоин. Ведь иначе ему придется столкнуться с извечными предостережениями и попытками остановить деятельность «Соборян». Хотя больше всего им владел страх все испортить.
***
Были среди вампиров, в особенности молодых, болеющих запалом, свои мечты и радости. Проводить время в бесконечном увеселении было самоцелью каждого студента академии, и за нее каждая отдельная группа-последовательница боролась своими методами. Несмотря же на разные методы и требования, все сходилось к одному – отмене комендантского часа.
Не многие понимали, что даже если Иван Васильевич увидит во сне апостола и по просветлению своей души решит даровать студентам полную свободу передвижения, возможностей у них останется ничтожно мало. Укутываться в одежды и прятать лицо было задорно до тех пор, пока это не становилось ежедневной необходимостью. Не было в мире еще такого приспособления, которое, вместе с Иваном Васильевичем, позволит не только студентам, но и вовсе каждому вампиру, выходить в солнцепек и на злобу всем людям купаться в этих горячих лучах.
А может и было.
-Зато кровь согревает. – произнес по привычке Иван Шухов перед дверьми верещагинской аптеки. На этот раз он принес не горячие новости и даже не украденные документы, а всего-навсего легенду о древнем амулете Лилит, который, скрывая настоящую природу вампира, позволяет ему свободно передвигаться под солнцем даже голышом.
У Алексея при упоминании любых артефактов беспомощно закатывались глаза, и он предпочитал не проявлять излишний интерес к такого рода вещам. Но даже так он смог сдержать удивления, когда Людмила и Лизавета продолжали безразлично глядеть на Ивана, подобно взрослым женщинам, не оценившим фантазию маленького ребенка.
-Амулет Лилит? Так он же существует, это всем известно. – зевнула Лизавета.
-Только никто точно не знает, работает ли он. А то, что он уже невесть сколько лежит в цыганском таборе, ни для кого не секрет.
Пока Виктор и Иван в переглядках продолжали опрашивать девушек, Алексей нашел себя погруженным в воспоминания отрочества. Первый и последний его визит к цыганам закончился маленькой трагедией для каждого, кто там был. Даже Сергей несколько раз чуть не отправился на тот свет, его хоронили практически каждый месяц-два, пока он одним утром не проснулся и не захотел покататься на лошадях, как любил это делать обычно по выходным. Он же, Алексей, вовсе испортил любые планы всей их семьи, учудив не то, что необдуманное, а очень подлое деяние, за которое отец его точно так и не простил, как бы ни убеждали брата Полина и Саша в обратном.
Ни цыган, ни амулета ему не хотелось.
-Что?! – удивленный возглас Виктора разбудил Алексея.
-Не может быть такого! – поддержал его Иван.
Людмила и Лизавета пожали плечами и продолжили поправлять подолы своих платьев, порвавшиеся из-за недавних побегов из женского общежития.
-Неважно, что там случилось, но нас туда больше никогда не впустят. – Лизавета выпрямилась и обратила внимание на замешательство Алексея, понимая, что тот прослушал весь их рассказ. – В любом случае, амулет спрятан в женской гардеробной. И поверьте, вам туда точно не захочется попасть.
Иван и Виктор ломали голову в попытках придумать, как им пробраться в эту женскую гардеробную и выловить заветный амулет. Цыгане в интересующем их заведении были людьми, и не столько стремились развлечь побольше народу, сколько собирали единомышленников для охоты на нежить. Барон Коста лично заколол, как сказала Лизавета, не одного вурдалака. Осложняло их положение и то, что запускали туда парами: мужчину, сопровождающего женщину. Это недоразумение, именуемое традицией, и выступало преткновением в любом плане, который рождался в оживленной беседе двух вампиров, пока Алексей сел подальше от них и погрузился в чтение трактатов, которые в скором времени должны были быть изданы в их подпольной прессе.
Людмила повторно зажгла свечи и нашла себе местечко рядом с ним. Бессмысленные споры ей порядком надоели, но все же любопытство съедало, так хотелось узнать, почему Алексей в них не участвовал. Тот неохотно отбрасывал ей отговорки, не желая выдавать своих глубоких сомнений.
-Ты бы мог их вразумить, пока они не решили выкрасть амулет. Ведь ты же нас всех здесь собрал, а значит, любая новость, даже самая идиотская и потешная, должна проходить через тебя. И тебе решать, как нам поступать.
Они наблюдали за Иваном и Виктором, пока те не подбежали к Алексею с таким запалом, словно прямо сейчас решается всеобщая судьба вампирского общества и их потомков.
-Лёшка, мы решили.
-Один из нас переоденется в женщину. Второй будет его сопровождать. Так мы попадем в табор.
Людмила и Алексей молча смотрели на них. Ни единой доброй мысли не промелькнуло в глазах второго.
-Нет. – Алексей поднялся и пошел в обратную от них сторону.
-Ну как нет?! – воскликнули двое в один голос.
-Наденьте очки и шарф, вот вам и замена амулета. Единственный способ умереть с честью, это умереть в борьбе за справедливость, и сдохнуть от ножа в цыганском таборе сюда не входит.
Вообще-то Алексей еще очень много и долго ругался. В ответ на уговоры он их еще больше поносил, пока в их спор не вмешалась Лизавета. Она с хитрым видом, характерным только для нее одной, подошла к Алексею с зеркалом и показала ему его собственное отражение.
-Быть может, Лёшенька сам переоденется в прекрасную девушку?
Людмила закрыла рот одной рукой, скрывая широкую улыбку. Иван и Виктор стали кивать в радостном припадке.
***
Ни один викторовский анекдот не мог облегчить тяжесть той ноши, которую взял на себя Алексей лишь из-за «правильного» взгляда Лизаветы. И пока Безродный великолепно отыгрывал джентльмена, новорожденной даме впервые хотелось скорейшего окончания ночи. Идя с кавалером под локоть, Алексей щеголял платьем с жестким кринолином, то и дело поправлял женский парик и поджимал накрашенные по последней моде губы. Белая пудра, как ему казалось, съедала лицо, а ненастоящий румянец менял его самовосприятие до той степени, когда уже и не знаешь, кто ты есть на самом деле.
Это недоразумение Алексей прикрывал дамским веером, когда им открыли дверь два брата-великана, держащих в своих огромных рукам топоры с серебряными лезвиями. Больших усилий стоило гостям сохранить спокойствие при виде их оружия Алексей скрывал свое волнение нервными взмахами веера, а Виктор использовал все свои ораторские умения, чтобы только спустя три отказа их впустили в заведение. Неизвестно, что стало здесь решающим аргументом, но Алексей уже обходил круглые столы заведения, в изумлении таращась на рукояти торчащих из стен ножей.
Все вокруг вызывало в нем те самые воспоминания, которые всего лучше было забыть, как неудачное сплетение обстоятельств. Знакомые мелодии отсылали его к той ночи, когда Григорий вытащил его подростком из пьяного пляса. Даже разговоры местных гуляк-аристократов были на удивление одинаковыми с теми, что Алексею удалось подслушать в тот злополучный вечер.
С Виктором, а вернее сказать, своим кавалером, со своим сердечным другом, со своим ухажером на один вечер, Алексей пристроился на угловой диванчик. Он все продолжал прикрывать лицо веером, а глаза его плутали по зале, отмечая особенно выделяющихся не то своим внешним видом, не то поведением, людей. На свое счастье, он не услышал их сердцебиения и повода отвлечься, забыть про свое спецзадание, не нашел. Виктор наклонился к нему. Он тоже наблюдал за посетителями, даже узнал в ком-то грубияна, который плюнул ему под ноги месяцем ранее.
-Как ты думаешь, где здесь та самая гардеробная?
Алексей пожал плечами, а когда заметил на себе тяжелый взгляд охранников-близнецов, рассмеялся высоким голосом и прильнул к Виктору, как к своему обожателю.
-Ах, Виктор, полноте, да почем же мне знать? Порой ты такие задаешь вопросы, что даже в краску меня вгоняешь! Неприлично молодым людям так налегать на своих дам, я могу и убежать в смущении!
Охранники отвернулись, а Алексей посмотрел на Безродного под веером.
-Она за сценой.
Виктор кивнул. К ним подплыла цыганка с подносом.
-Что гость предложит своей красавице?
Алексей замолчал. Сегодня он был молчаливой красавицей. Виктор растерянно заулыбался, но тут же прикрыл рот, чтобы случайно не похвастаться цыганке своими, пусть и кривоватыми, но все же клыками.
-А принеси-ка нам виски! Да мяса побольше!
К их столу начали приносить яства – одно аппетитнее другого. Ни один из них не подумал, чем будут расплачиваться, когда настанет время покинуть табор. Пока Виктор разыгрывал роль пылкого кавалера, поднимал бокал за свою лёшенскую даму, Алексей поглядывал на сцену, где кружились танцовщицы. Где-то там, за тяжелой бархатной портьерой ему угадывался вход в их желанную гардеробную.
-Мне нужно отлучиться. – прошептал Алексей Виктору. Он кокетливо повел веером и поднялся из-за стола в своем тесном женском платье. Виктор громко рассмеялся, стукнул кулаком по столу, чем ввел всех кругом в ступор.
-Да кто пьет такой виски?! - он возмутился нарочито пьяным голосом. - Я в трактирах получше пил! А этот... Тьфу на вас!
Несколько голов повернулось в сторону Безродного, пока Алексей скользнул между столиков к занавесу. Гардеробная предстала маленькой комнаткой с парой миниатюрных зеркал. По углам здесь были расставлены сундуки с нарядами. Алексей задыхался от пудры, витающей в плотном воздухе. Он сложил свой веер и в прыжке принялся обыскивать каждый угол, пока его руки не нащупали небольшой с ларец. Он уже поддел пальцами замок, когда за спиной раздался мягкий смех.
-Мужчина в женском платье - это либо преступник, либо личность очень экзотическая.
Алексей резко повернулся. В дверях перед ним стояла молодая цыганочка. Она смотрела на него с хитрой ухмылкой - ее забавляла эта потерянность в глазах.
-Я женщина уже немолодая... - Алексей постарался выдавить высокий голос, чем вызвал еще больший смех.
-Лжете. Хотя бы шейку прикройте. И дышите почаще. Вы за этим пришли?
Она вытащила руку из юбочного кармана и показала вампиру намотанный на запястье амулет. Такой же точно, как описывали Людмила и Лизавета. Алексей жалостливо вздохнул, весь план пошел цыганскому коню под хвост, ведь не нападать такому джентльмену, как он, пускай и в платье, на смертную девушку?
-Вашего друга там сейчас на куски разорвут, Вы знаете?
Алексей вздернул брови. Он хотел было побежать в зал, но цыганка перекрыла ему дорогу своим платьем.
***
Виктор сидел на своем прежнем месте и пригубил уже несколько стаканов. Музыка подозрительно резко сменялась, музыканты останавливались, смотрели куда-то в сторону, и переходили к другой мелодии. Танцовщицы только и успевали, что перестроиться, взяться за другой конец юбки. Наконец из-за сцены вышел мужчина в замызганном сюртучке. Он-то и ругал музыкантов, оскорблял их вальс и просил подходящего, называл их скрипки собачьим воем. На удивление Виктора, его все слушались, а гости даже поддакивали, смотрели на него с таким благоговением, будто только и ждали, когда его злость благословением обратится и на них. «Барон Коста» - услышал Виктор шепот из-за соседнего столика.
Он пьяный встал из-за своего стола и начал преследовать Косту, по дороге хватая с чужого подноса бокал вина. Дальнейшее решение Безродного было поистине дерзким и необдуманным, даже детским. Такие совершаются только в недостатке достоинства, но при наличии пропадающего от ненадобности героизма. Он нарочно толкнул барона и под видом случайности пролил ему на рукав красное вино. Затем посыпались неумелые, фальшивые извинения - каждое оскорбительнее предыдущего. Музыканты по жесту Косты продолжили играть, а сам он вырвал из-за ремня клинок и метнул его в своего обидчика. Виктор ловко уклонился - лезвие вонзилось в бочку с вином.
-Кажется, Вы промахнулись. - нахально хмыкнул пьяный вампир и тут же позаимствовал со стола чей-то нож.
-Поганый вурдалак! – зверино проревел Коста и понесся на Виктора с таким же украденным у другого гостя ножом.
Его удар вспорол воздух и заставил Виктора прыгнуть на стойку. Бутылки посыпались на пол, их содержимое смешалось с вытекающим из бочки вином.
-Простите сударь, кажется, я буду должен вам сотни рублей.
Театральное неудобство только разогрело ненависть в Косте. Тот остро усмехнулся, эти оскорбления уже были невыносимы, а потому он прыгнул следом за Виктором, и их ножи зазвенели в зловещем танце под скрипку и гитары. Эта пьяная дуэль напоминала цирковую забаву, даже сами виновники торжества смеялись друг другу в глаза, но лишь до тех пор, пока лезвие Виктора не прошлось по лицу барона. Коста зашипел, прикрывая порез свободной рукой, и когда он открыл свои глаза, все со вздохом увидели, что одного ему не хватает. Только теперь охранники-близнецы, вооружившись своими топорами, подоспели ему на помощь. Драка завязалась и между посетителями. Кто-то ставил деньги на победу Виктора, кто-то подбадривал криками Косту и тут же получал кулаком по лицу.
Безродный спрыгнул со стола и оттолкнул его ногой в сторону надвигающегося подкрепления. Окруженный, он отбивался от смельчаков, трясущихся в пьяном кураже, и пытался проскочить к выходу из заведения, но каждый раз ему преграждали путь все новые люди. Их пьяные розовые щеки, тупые коровьи глаза раззадорили Виктора до той степени, которую вампиры между собой называли бонвиванью радостью. Сколько вампиров в прошлом она загнала в темницы, скольких подвергла экзекуции на площадях.
Виктор поднялся на спинку мокрого дивана и с него, подобрав верный момент, прыгнул на огромную люстру, с которой тут же полетели горящие восковые свечи. Словно на качелях, он разогнался на ней в воздухе, даже не видя толком, как не потухшие искры попадали на покрытые алкоголем скатерти и ковры. Сквозь десятки маленьких костров прыгал Коста, только из своей обидчивости и самомнения преследующий вампира. Он догнал его на барной стойке, куда тот приземлился с потолка, и схватил за ногу.
-Не уйдешь!
Виктор посмотрел ему в оставшийся глаз – большой уголек на побледневшем лице. Засаленные волосы, покрытые водой, покрывали вспотевший лоб. Он тяжело дышал, показывая свои человеческие зубы – некоторых не доставало. Коста будто не слышал паники, не видел пожара в своем заведении – ему было важно отомстить вурдалаку, который сам же улыбался ему, как некто сумасшедший.
-Не уйду! Ты прав, не уйду! – с романтическим флёром Виктор положил руку на сердце и тут же прыгнул Косте в объятия.
Как освирепевший хищник он схватился за его твердую шею клыками. Самая худшая жертва из всех, кто мог попасться молодому студенту – неподатливый цыган с серебряным кинжалом под лапой. Чудом Виктор увернулся от следующего удара, кружа Косту в задорном танце и уже со спины кончил свое начатое дело – надорвал его голову в экстазе, который приносила эта наполненная алкоголем кровь. Он бы и не оторвался от барона, если бы не получил тяжелым стулом по затылку.
***
Виктор открыл глаза на земле, когда ему в лицо полилась вода из кувшина. Над ним склонялся Алексей без парика и со смазанным дамским макияжем и незнакомая ему до сих пор девушка, которая и лила на него этот поток ледяной воды. Алексей смотрел на него с досадой. Что-то напоминала ему эта картина. Кого-то он напоминал сам себе, когда смотрел на Безродного.
-Вам надо бежать. Бежать, пока вас не нашли. – пробормотала девушка.
Перед глазами Виктора все плыло. Разве что привкус крови на зубах отдаленно напоминал ему о той браваде, которую он позволил себе там, в таборе. Не без помощи он поднялся на ноги и закашлялся от внезапно ударившего в нос запаха трав, который исходил от незнакомки.
-Лойка, спасибо. – напоследок поблагодарил ее Алексей. В его руках что-то с надеждой блестело.
Лойка проводила их до ближайшего переулка и оставила наедине со своей совестью. Виктор только успел оклематься, как тут же встретил носом кулак Алексея. Тот, разъяренный, колебаний отпускал удар за ударом, не давая Безродному даже ухватиться за его руку или дать отпор. Сверх всего, он осознавал, чем был вызван этот гнев, хотя все же испытывал курьез от того, что его избивал друг в дамском платье.
В академию они вернулись под утро – ворота им открыл дожидавшийся их Иван. Он намеренно украл для этого ключи у сторожа, и был, как никогда раздосадован, что это путешествие заняло так много времени. По разбитому носу Виктора он не горевал, а про пожар и слушать не хотел, затем что увидел желаемый ими всеми медальон.
***
«Никогда за многие годы и вот опять! Нападение вампира на человека ночью! Что делать людям? Как спасти себя и детей? Жалеть цыганского барона, шутить или задуматься о беспределе современного мира? Каждый решает за себя. Мы же думаем так...»
Людмила склонилась над газетой. Она задумчиво смотрела на заголовки и лежащий рядом медальон Лилит. Ничего не волновало ее в их общем решении, ничего не заставляло усомниться в своей справедливости, которую, как она считала, каждый в праве определять сам. И все же, первое убийство ложилось на руки их тайного общества. Один лишь Виктор сидел на деревянной койке и бредил.
-Мы теперь кровью повязаны... Хотите верьте, хотите нет, а никто не уйдет.
Лизавета смотрела на него с той растерянностью, которая наступает, когда худшие ваши подозрения сбываются, несмотря на все доводы против. Больше всего ее удивляло наружно спокойствие Алексея.
-Тебя все устраивает?
-А ты, видимо, одна из первых смыться хотела? – перебил ее Виктор, чем привлек к себе еще больше неблагожелательного внимания друзей.
Лизавета повела головой.
-Изволь объясниться.
-Да по тебе же видно. Ты только из того, что наше развлеченье куда боле современно, к нам и примкнула. Лизаветка-диссидентка.
Девушка оскорбления не вынесла, ее трясло от злости. Алексей подошел к ним тут же.
-Крови настоящей выпил и смелости прибавилось?
Виктор рассмеялся ему в лицо. Только теперь до Алексея начали доходить опасения Лизы на его счет.
-В тебе ее малость поубавилось. Не румяна ли?
Людмила повернулась на стуле. Иван закатил глаза и закрыл их. Лизавета сжимала зубы и сдерживала слезы.
-Кто ты, Витька? Кто-нибудь мне расскажет, кто это? – Алексей указал рукой на Виктора и подошел к нему поближе, разглядывая, словно экспонат. - Голимый эгоист, грязный вампир, нашедший себе цену в помойной яме. Типичное поведение для смердного отпрыска. Может быть, Лиза ради моды сюда пришла, но ради чего пришел ты, Витька? Витька Безродный. Разве не потешное имя для кого-то, кто показывается гением новой мысли и трепещет перед настоящей, как ему кажется, интеллигенцией? Пойди их разбери эту интеллигенцию, да только ты настоящей не видел, и заманить тебя красивым словцом так просто. И ты почему-то решил, что можешь так же.
-Полно.
Алексеевский монолог прервала Людмила. Она свернула газету в небольшой квадратик и, спрятав в ящик вместе с амулетом, продолжила.
-Неважно, кто для чего пришел. Вы сделали то, что было нам всем необходимо. На этом покончим.
Обиду Виктор проглотил. Он больше не заводил ни с кем разговоров и проводил вечера за переписью трактатов для дальнейшего распространения. На Алексея он смотрел украдкой, но никто не мог сказать точно, замышлялся ли в его голове акт отмщения. Любые допущения рассеялись, когда он вернулся к своим привычным анекдотам, продолжил делиться своими идеями, но никто не заметил его новорожденной аккуратности в словах, а если и заметили, то списали на принятие своих прежних просчетов.
Событие в цыганском таборе не раструбилось по всем окраинам и это сыграло каждому в группе на руку. Из родителей знал обо всем доктор Верещагин, который даже похвалил их и взял обещание, как только появится у него свободная минутка, поглядеть на этот покрытый тайнами амулет. Никаких обещаний и похвал не давал Маринеску старший.
«Невероятно огорчен попаданием твоего имени в список подозрительных студентов. Никогда наша семья не славилась беспричинными перепалками с людьми. Знаешь ли ты, сколько по нашей линии есть уважаемых дипломатов, которые, без излишней, пестрой, даже пошлой деятельности добились высот ни мне, ни тебе неизвестных? Поскольку ты мой сын, я отрицаю любую возможность твоего участия в дебошах и бунтах. В этом же убеждаю Ивана Васильевича, который, прошу тебя заметить, тоже питает большие надежды касательно твоей успеваемости. Стараюсь также не брать во внимание твой поступок, о котором мама твоя просит даже не думать, ссылаясь на твой тогдашний возраст. Радуйся, что у тебя есть такая мама и старайся не подводить хотя бы ее. Скучаем по тебе с безумством и просим все не отдаляться от нашей семьи таким гнусным способом.»
Письма подобного рода Алексей имел привычкой перечитывать в особенно трудные для себя ночи, когда искал любой повод для самобичевания. Он хотел найти такое подтверждение своей убогости, какое разрешит ему сотворить деяние настолько крупное, что стены академии содрогнуться от его имени и имени его друзей. У него даже были проекты. Все они пылились в самодельной тетради, которую он себе сшил как раз для них. Некоторыми из них он делился с Людмилой и ту даже охватывало какое-то религиозное вдохновение. Она начинала предлагать ему десятки способов воплотить каждый, но все Алексей отвергал.
Лекции в академии доводили его до мыслей гнусных, произносить которые вслух он не осмеливался даже в аптеке Верещагина. В какой-то мере он даже завидовал Виктору. Его «безродство» давало ему такую свободу, о которой сам Алексей, мог лишь мечтать. Не было ничего, что его сковывало, он стремился к своей свободе, пока Алексей искал отцовского одобрения и прощения, при этом боясь стать рабом посмертно. Какова же ирония жизни, когда люди меняют друг друга, а ты для каждого из них остаешься пресмыкальщиком, который боится обнажить клыки.
Умер барон Коста и как же изменился мир? Для Виктора он изменился кардинально, он доказал себе, что имеет полную власть над собственной судьбой и наверняка себе на уме все гордится тем, как принизил заслуги Лизаветы перед ними.
Чтобы облегчить свою ношу, Алексей встречался с Лойкой. Он не видел, чтобы та горевала по Косте. Она даже признавалась, что весь табор вдохнул с облегчением, ведь характер у покойника был не просто дурной, он был омерзителен. Несмотря на такие приятные, с одной стороны, слова, Алексей старался не показывать своего облегчения.
Лойка была полной противоположностью тому софийскому образу, который преследовал Алексея в его романтических грезах. Смуглая, с длинными черными волосами, она небрежно заплетала себе две толстые косы. Она была жилистой девушкой, с крепки руками и парой шрамов, которые остались у нее после укусов собаки. Ее голос не то, чтобы завораживал, но все-таки привлекал Алексей своей хриплостью, а вот ее резкий, громкий смех всегда пугал его и тем самым забавлял ее саму. Лойку преследовал запах дыма и полыни, и Алексей приносил этот запах с собой обратно в подполье, чем невероятно раздражал Лизавету, которая, как намекнула ему однажды Людмила и подтвердил Иван, ревновала его к цыганке.
Подпольной деятельностью Алексея Лойка не интересовалась. Даже больше, она о ней и не подозревала. Для нее он был студентом-авантюристом, которому захотелось украсть из табора амулет. С неравнодушием она относилась к вампиризму и сильно расстроилась, когда Алексей подтвердил невозможность обращения. Он бы и не хотел никогда ее обращать, не мог даже понять, какая радость человеку от обретенного бессмертия. Лойка видела отношение своего общества к кровопийцам и все равно грезила о том, чтобы обрести пару клыков да невозможность выйти под солнце в хорошую погоду.
Когда же Алексей признался, что маловероятно его жизнь закончится с ее смертью, она глубоко оскорбилась и принялась всячески напоминать ему, чем помышляет весь ее род. Алексей относился к этим вспышкам с умилением, ведь ни одна из них не дошла до действия, а вскоре Лойке и ее семье пришлось перекочевать в другое место.
С исчезновением Лойки в жизни Алексея не осталось ничего, куда можно было направлять было оставшиеся силы. Нескончаемая печать запретных книг уже не приносила былого удовольствия. Не удовлетворяли даже юмористические памфлеты. А когда подпольная группа начала утопать в апатии Алексей принял решение, до сей поры так пугавшее его.
-Мы устроим пожар.
***
До того, как в усадьбе Кирьяковых поселился славный композитор, рядом с ней стоял непримечательный склад, где московские чиновники блеснули своей изобретательностью и поместили всякого рода серебряное оружие против вампиров и благополучно о нем забыли, поставив сторожа и пригрозив ему, что здание имеет значение государственного масштаба, от чего старик сначала испугался, а затем даже возгордился своим новым положением.
Круглосуточно наплясывал он вдоль этого склада, гавкал на подозрительных прохожих, а потом садился дремать на крыльце.
Именно о таком местечке услышал Алексей от Лойки, которая знала каждый уголок и переулок и с большой радостью рассказала об оружии вампиру. Алексей был уверен, что если они избавятся от этого деревянного недоразумение с серебряными внутренностями, то все поймут их недовольство, осознают всю серьезность вампирского намерения, а потому, к подготовке поджога группа отнеслась с большой ответственностью.
Настолько это все вдохновило Алексея, что он сыскал встречи со своим новоиспеченным другом – Каминским. Они виделись друг с другом несколько раз в месяц и тогда Алексей, словно маленький ребенок, хвастался своими успехами новому авторитету. В отличие от отца, Альберт хвалил абсолютно любое его решение. Он знал о Соборянах, и даже жертвовал на их нужды неплохие деньги. Каково же было его удивление, когда Алексей поведал ему о неприятном происшествии в цыганском таборе. Альберт посмеялся совпадению, его забавляло то, как этот народ лейтмотивом появлялся в жизни его малолетнего друга. И все же он посоветовал группе быть осторожнее в следующий раз. Амулет он расценил не больше, как легенду, но так расплывчато, что непонятно было, верил ли он в эту легенду, оставляя Алексею свободный выбор здесь.
-Да, такой склад там имеется. Я даже поражен, что вы о нем не слышали. Каждый уважающий себя вампир должен знать, какие козни уготовлены у людей против него.
Алексей замялся. Они сидели в гостиной в квартире Каминского, которую он снимал у знатной дамы на неопределенный срок. Он наливал гостю чай, сам усаживался в кресло, держась за свою трость, и разглядывал меняющиеся черты в лице Алексея. Можно сказать, ему выпал шанс наблюдать за его взрослением.
-И как же вы хотите его поджечь?
-Окружим и подожжем с разных сторон.
-Любопытно. Спросите разрешения у сторожа перед этим?
В гостиной повисло молчание. Алексей с неудобством пил чай. Каминского забавляло это замешательство, но он был не из тех, кто попросту издевается над неопытностью молодых людей.
-Поговорим о другом. Вы намереваетесь идти туда всей группой или есть кто-то, в ком ты сомневаешься?
Одной из причин крепкой привязанности Алексея к Каминскому было небывалое умение понимать его глубокие переживания, которые он старался скрыть от других. И сейчас, когда он интересовался таким животрепещущим вопросом, Алексей отставил кружку на стол и наклонился вперед.
-Есть один. Он ни разу не предавал нас, но все время ставит группу в неловкое положение. То идеи странные разносит, то человека убьет и ставит нам этот факт в укор.
-Не тот ли это вампир без рода и племени?
Алексей кивнул.
-Что же, у вас есть все причины сомневаться в нем, но не кажется ли тебе, Алексей, что несправедливо исключать из великих планов того, кто все равно остается вам верен и сам проделал не меньшую, если даже не большую часть работы?
Алексей кивнул снова. Несмотря на постоянные перепалки и лишь один несчастный случай, Виктор продолжал добросовестно выполнять все поручения и ни разу не был замечен за подозрительными кознями. Даже Лизавету он слушал со всей серьезностью на каждом собрании, будто и не существовало того оскорбления, которое она, как барышня неравнодушная, вынесла с тяжестью.
-Здесь Вы точно правы. Хотя я и не знаю, как нам совершить то, что мы намерены совершить.
-Это проще простого. Дождитесь, когда сторож уснет, и проберитесь на склад. Сжигать лучше изнутри.
Альберт подлил в полупустую чашку гостя чаю и облокотился обратно на спинку кресла. Он все время улыбался. Право, ему будто показывали театральную пьесу, еще и такую занимательную, что каждый раз хотелось продолжения или острых поворотов.
-Жаль только, что я не смогу быть в это время в городе. Я бы посмотрел, как люди забегают. – разочарованно вздохнул Каминский, поднося к обожженным губам чашку.
-Почему же?
-Меня пригласили на свадьбу. Представляешь, такая радость. Давно я не был на торжественных мероприятиях.
-И я не был.
-Как же так? Разве твоя сестра еще не вышла замуж?
Алексей нахмурился. Только из уважения к Каминскому он не отбросил какой-нибудь колкости.
-Её однажды пытались выдать замуж, но не вышло. Она свободная характером и хочет отдать себя чему-то другому.
-Отрадно. Если у Полины такой же характер, как у тебя, то меня это нисколько не удивляет.
Алексей посмотрел на Каминского исподлобья. Он никогда не говорил ему имени своей сестры. Хотя, может быть, в одном из разговоров ему довелось неаккуратно бросить ее имя, а Альберт лишь из-за хорошей памяти оставил его у себя в голове.
Их чаепитие закончилось к совсем поздней ночи, когда планировалось собрание в аптеке Верещагина. Алексей уже надевал пальто, когда Каминский вышел за ним следом, оправдывая свой уход желанием подышать ночным пустынным городом.
-Алексей, только предупредите Виктора, что ему не стоит бросаться на сторожа, как на барона Косту. Так, на всякий случай.
Каминский откланялся своему другу, не без его помощи сел в повозку и уехал на ночную прогулку. Алексей еще долго стоял на месте, глядя ему в след, пока грохот колес не скрылся далеко за кварталами.
***
Маятник на часах проводил группу на ночную операцию, к которой они готовились долго и упорно. Саморучно соорудили факела, выбрали дату, а затем посвятили себя постоянным сомнениям, от чего число месяца передвигалось все дальше и дальше. Наконец они оставили все свои сомнения и покинули подполье.
Алексей держал в голове простые советы Альберта Каминского и воображал, как будет хвастаться ему своим первым поджогом. Они пробрались на задний двор, чтобы отворить запасную дверь. Для этого Иван подготовил свою любимую отмычку, сел на колени и стал вертеть ею в разные стороны, пока остальные бдительно наблюдали за обстановкой. Склад и впрямь был больше похож на обычный большой сарай. Огромное помещение с высоким потолком и внутренним балкончиком, на который вели две скрипучие лестницы по разным концам склада.
Задача была проста – облить все вокруг спиртом и поджечь с разных сторон, после чего скрыться и спать спокойно. Каждый участник группы обмотал половину лица белой тканью, они общались взглядами и жестами. Алексей показал всем занять свои места и только теперь заметил отсутствие Виктора, которому еще в аптеке наказал не отходить от плана. Его пропажа вызвала внутри него панику. Он поднял руку – все остановились. Они глядели по сторонам, слушая медленное дыхание друг друга.
-А где Виктор? – наконец вслух произнесла Лизавета.
Их замешательство прервали чьи-то объятые страхом крики и мычания. Все обернулись на них и с ужасом для себя увидели, как Виктор тащит за собой связанного сторожа, которому в рот запихнул свою же белую повязку. Алексей, насколько это было возможно для вампира, позеленел. Это была уже не самовольность, это был самый настоящий саботаж, от которого каждый присутствующий почувствовал свой первый в жизни холодок по спине.
Виктор же отличался таким самодовольством, что незнающий мог бы решить, будто их план в том и состоял, чтобы обвязать сторожа и понести его за собой на склад. Он встал перед зрителями своего выступления, руки по бокам, и с улыбкой осмотрел множество подписанных ящиках, в которых, по видимости, и хранились всяческие приспособления для серебряных пыток. Виктор присвистнул.
-Виктор, что это? – Алексей вышел из оцепенения первым.
-Это? – Виктор пнул ботинком лежащего в его ногах сторожа. – Пешечка. Давайте его съедим? Скрепим тем самым наши узы, а?
Оторопевший, Иван опустил взгляд на сторожа и с содроганием для себя заметил вытекающее из его живота нечто. Ему стало дурно. К горлу подошла тошнота. Виктор строго нахмурился, когда Шухов склонился над землей, прикрывая рот рукой, чтобы не закашляться.
-Господа, а я не понял...
-Виктор, отойди от него сейчас же! – вскрикнул Алексей.
-А ты, Лёшенька, помолчи. – в шепоте Виктора слышалось что-то болезненное, что-то одержимое, как и в его взгляде, который пристально оглядывал каждого из группы. – Я все никак не могу понять, какова наша цель. Один день мы мечтаем о полной свободе, а в другой уже в лицо человеку посмотреть боимся. Что это? Фасад? Театр? Ну, конечно же! Лизонька-театралка, какое недоразумение!
Все почувствовали ту сдерживаемую бурю эмоций, которую испытывала Лиза. Под белой повязкой ее скрывалось лицо не просто омраченное, а погруженное во внутреннюю борьбу, где она должна была сохранять свою честь при всем искреннем желании убить Виктора голыми руками. Алексей перегородил ее своим плечом и указал факелом на тонущего в мучениях сторожа.
-Это... не то, чего мы хотим, Виктор.
-Это то, чего мы все хотим, но боимся себе признаться. – перебил его Безродный, пихая мученика снова. – Это наша опухоль. Наш бич, который мы вынуждены игнорировать в страхе потерять свою вечность. Разве я не прав?
Молчание.
-Разве я не прав, Лиза?!
Людмила встала рядом с девушкой, пока Иван справлялся со жгучей тошнотой при виде человеческих органов.
-Виктор, всему нужна мера.
-А ты единственная, кого я здесь уважаю. – выплюнул Виктор, смотря на нее с укором. – Ты для группы сделала больше, чем кто-либо из нас. И поэтому мне не понятно почему такая умная девушка, какой я тебя хочу считать, все еще стоит и потакает прихотям труса.
Виктор кивнул на Алексея, чем выкинул ему очередное оскорбление. Человек под его ногами покрывался холодным потом и издавал жалобные стоны, которые, по всей видимости, вызывали у вампира зуд. Он начал издевательски тыкать в него факелом.
-Мы бы могли сделать его символом, Лёша. Символом нашей свободы. – Виктор присел на корточки и взял сторожа за волосы, чтобы получше показать его лицо. – Вот так выглядит человечество, если показать ему, как сильно оно ошиблось.
Алексей смотрел, как глаза старика наполняются слезами. Он хотел умереть, но не мог. Он страдал от боли и от животного страха. Его загнали в угол там, где он чувствовал себя сильнее всего.
-Конечно, ты прав. Я ничто по сравнению с вампирами с громкой фамилией. Но скажи мне, Лёша. Разве хотя бы один Маринеску прославился чем-то поистине благородным? Слышал ли кто-то новость о вас, от которой жилы холодели?
Виктор с наслаждением смотрел, как плечи Алексея вздымаются все чаще.
-Я даже справки навел. И ничего не нашел. Как же так получается? Мелкий вампир нарекает ничтожеством другого, потому что решил, что у него благодаря фамилии есть такое право.
Он отпустил голову человека и выпрямился перед всеми. Из кармана жилетки Виктор достал часы на цепочке и стал языком подрожать тиканью часов, кивая ему в такт. Когда стрелка показала четвертый час, он развел руками в пригласительном жесте.
-Давайте сожжем это место, как и планировали? У нас еще есть время.
Каждый с сомнением посмотрел на Алексея. Нельзя было просто так отступать, потому что один возомнил себя богом по сравнению с ними. Алексей, ко всему прочему, помнил, что это целиком и полностью его план, к которому он подстрекал всех с таким вдохновением. Это он позволил себе и другим довериться Виктору.
Они рассыпались по углам и начали в спешке окатывать все кругом спиртом. Алексей поднялся на балкончик, его взгляд упал на забитое досками окно, между которыми пробивался ранний утренний свет. Факел упал ему под ноги. В голове не укладывалось, как они могли допустить такой просчет во времени? Он схватился за перегородку и заорал всем, кто оставался внизу.
-Остановитесь! Не поджигайте ничего!
Каждый замер на своем месте. Они подняли головы, в недоумении смотря на охваченного животной тревогой Алексея.
-Солнце поднимается!
-Как? – Людмила бросила факел на землю и побежала наверх, чтобы убедиться в его словах, но ее остановил Виктор, который, в отличие от остальных, выглядел, как никогда спокойным. Его испачканный кровью подбородок и щеки были сигналом – он убил сторожа. Голова Людмилы закружилась, но она не подала виду.
-Он прав. Солнце уже не за горами.
Лиза дала волю своим эмоциям и истерично заорала. Она начала колотить себя кулаками по голове, белая повязка слетела с ее лица и повисла на шее.
-Сволочь! Это ты все придумал! Иуда!
Виктор воспылал от злости, но взял себя в руки и обратил свою улыбку наверх, к Алексею.
-К утру прибудут люди. Я оставил сторожа снаружи, так что его заметят первые же прохожие.
Иван не выдержал. Он прошел мимо кричащей Лизы, оттолкнул Людмилу и дал громкую пощечину Виктору. Этот унизительный жест Безродный уже не собирался выносить. Он грубо схватил его руку и начал отпускать удар за ударом, вымещая на Иване всю злость, которую копил с той самой ночи в цыганском таборе. В момент, когда он остановился, Иван упал на колени, горя от стыда перед Людмилой и Лизаветой, которая притихла еще минуту назад.
Виктор сделал несколько шагов назад, когда увидел спускающегося к ним Алексея, который буквально бежал к ним, готовый мстить предателю уже сейчас. Он шагнул в сторону еще несколько раз, уже подходя к выходу, и достал из кармана тот амулет Лилит. Алексей встал, как вкопанный – он не верил своим глазам. Не было никакого амулета в их плане, хранился он вовсе в шкатулке Людмилы, которую та держала закрытой под маленьким замочком.
-Вот и все. – с усмешкой пожал плечами Виктор. За его спиной уже настало утро. Он был опьянен идеей выйти под солнце и не сгореть. Это была его самая сокровенная мечта. – Вот и все, господа. Спешу откланяться. Очень жду ваших фамилий в газетах.
Виктор надел медальон на шею и игриво помахал группе рукой. Он сделал следующие шаги за пределы склада и раскинул руки так, будто приглашал солнечные лучи в свои объятия. Шаг за шагом он отходил от дверей все дальше в ожидании яркого солнца. Это его первое утро, утро, которое он встретит не в гробу, не в каменных стенах кельи, а здесь, на улице. Секунда, вторая, шла минута, и он начинал смеяться своему всемогуществу. Группа смотрела на его отдаляющийся силуэт с одновременным отвращением и благоговением, настолько удивительным было это зрелище. До тех пор, пока победоносный смех не стал выливаться в растерянные смешки, а еще позже – в обезумевший крик. Лицо Виктора начало покрываться ожогами, которые с мрачной силой и скоростью разрывали его бледную кожу.
Когда Безродный повернулся, Алексей бросился с места одновременно с ним. Оба бежали к двери с разных сторон. На пределе, Алексей цепко схватил деревянную ручку и мгновенно потянул ее на себя, закрывая дверь перед самым носом бывшего друга. Он опустил деревянный брусок и медленно сполз на пол. Всей группой они слушали, как Виктор, издавая нечеловеческие вопли, бился всем телом в дверь. Резанным голосом он умолял их открыть двери. Они слышали, как горят его связки. Глаза Лизаветы закатились, она упала в обморок в руки Людмилы, а Иван, ощущая очередной приступ тошноты, спрятал лицо в коленях.
Алексей стянул со своего лица белую повязку. Чувство, объявшее его в этот момент, было ему незнакомым. Впервые его не одолевало сомнение, он знал, что поступил правильно. Он не закрывал уши, не жмурил глаза, а слушал крики Виктора до самого конца.
***
На складе тишина душила остатки соборян. Все расселись по разным углам. Лиза дрожала от страха в ожидании прихода людей. Иван лежал пластом под стеной. Людмила обнимала свои колени и думала об отце. Она верила, что предала его.
Алексей мысленно считал часы. По его представлениям, за дверьми уже был пятый час утра, совсем скоро останки сторожа будут замечены первым прохожим, это лишь вопрос времени. Он поднялся с пола первый и кивком позвал Ивана за собой. Тот поднялся нехотя и поплелся следом.
-Что еще ты придумал? Мы и так все помрем...
-Замолчи. Послушай. Нам нужно как-то занести сторожа сюда.
-Ты с ума сошел? Ты слышал, что произошло с Безродным? Мы сгорим еще быстрее.
Алексей нетерпеливо поджал губы. Опасения Ивана были ему ясны. Какой вампир в здравом уме захочет ползти под жгучим солнцем ради человеческого трупа?
-Тогда дай мне свое пальто.
Иван замешкался. В какой-то мере ему было стыдно за свою трусость, но он ее признавал и отрекаться от нее не намеревался. Ведь именно она сохраняет жизнь. Он нехотя отдал другу свое пальто. Алексей обмотал свое лицо повязкой, укрыл голову чужим пальто и протиснулся в дверь. Прах Виктора виделся ему в нескольких прыжках от склада. Под солнцем поблескивал немного сплавленный амулет, оказавшийся простой погремушкой с красивой легендой и не менее завораживающим названием.
Выглядывая из-под пальто, он увидел изуродованное тело сторожа. Старик сидел в неестественной позе на своем стуле в углу крыльца. Алексей испытал к нему прилив жалости, который заставил его с особой аккуратностью поднять тело со стула и бережно потянуть обратно на склад, где его уже ждали овладевшие собой Людмила и Лизавета. Иван был готов и поаплодировать подвигу друга, но только забрал свое нагревшееся под солнце пальто.
Труп лежал между ними. Каждый, разглядывая его, испытывал разные эмоции.
-Что же теперь? – заплаканный голос Лизы звучал теперь особенно безысходно. Согласиться она была готова на все, что угодно.
-Мы дождемся ночи. Завершим начатое и убежим.
Предложенная Алексеем идея устроила каждого. Урок несогласного Виктора научил их необъяснимой морали, который каждый усвоил для себя вполне одинаково. Только дождаться ночи оказалось задачей не из простых, когда остатки совести то и дело вызывают бурную тревогу, от которой так и хотелось выбежать под солнце и сгореть заживо.
С особым трепетом они наблюдали, как исчезает свет в трещинах между заколоченными досками. И когда склад погрузился в густую темноту, группа вылила остатки спирта по углам и подожгла помещение вместе с телом старика. Лизавета даже поцеловала его лоб на прощание, настолько ей было его жалко в душе.
***
Отсутствие сразу пятерых студентов в академии было замечено жандармами во время проверки общежитий. По классам пустили слухи, что юноши нашли себе барышень из женского общежития и настолько закутили, что забыли вернуться. След их простыл настолько, что и днем их никто в комнатах не нашел. Новость же о поджоге склада донеслась до руководства быстрее, чем им успели сообщить о возвращении блудных учеников.
Алексей зашел в кабинет после Шухова, когда тот уже виновато стоял перед Иваном Васильевичем, двумя старшими профессорами и главным жандармом академии.
-Позвольте теперь внятно объяснить мне, что это такое? – голос Ивана Васильевича становился громче с каждым словом. – Это ваших рук дело?!
Алексей посмотрел на бумажные жалобы и заявления на столе директора. Подле них же он увидел результаты собственных трудов – изданные запрещенные книги и копии памфлетов сочинительства Лизаветы.
-Нет, даже не отвечайте! – поднял руку Иван Васильевич, когда Шухов открыл рот. – Все слишком очевидно. Это вы организовали студенческое подполье. Это вы выступали против моего...против нашего руководства. Это вы распространяли эту антинаучную чушь. Это вы устроили резню в цыганском кабаке. Это вы подожгли склад. Я даже больше, чем уверен, это вы убили без вести пропавшего сторожа, и это только вопрос времени, когда его пропажу поставят вам ребром!
Алексей выпустил тяжелый вздох, чем еще сильнее озлобил Ивана Васильевича. Под тяжелым взглядом жандарма, но некой гордостью на лицах старших профессоров, он не мог ощутить стыд или даже страх перед последствиями, которые ожидали их впереди. Слишком уж на самом деле мерзкой оказалась рожа, которую они еще очень даже комплиментарно рисовали.
-У меня нет на вас свободной минуты боле. Говорю вам, как есть. Вас обоих накажут по всей строгости нашего закона. Молитесь, чтобы вас не казнили, молодые... нелюди. Особенно ты. – директор кивнул Шухову. – Ты особенно молись.
Алексей нахмурился. Ему неясно было, почему преступление Шухова оценивалось больше как преступление, чем все то, что намудрил он сам – создатель их тайного общества. Их повели к выходу, когда Алексей повернул голову и посмотрел на Ивана Васильевича.
-Вы тоже молитесь. Просто так. Для профилактики.
Директор побагровел. Их вывели.
***
Среди студентов не было рассказов более пугающих, чем рассказов о физических наказаниях для преступников. Шухов испытал их на себе раньше всех. Порка серебряным кнутом настигла его раньше, чем ему обещали, когда помещали в изолятор. Сколько бы ни объяснял Алексей, сколько бы ни пытался взять всю вину на себя, у них не получилось уберечь Ивана от страшного наказания.
Алексей больше никогда его не видел. Последнее его воспоминание о Шухове содержало в себе его отдаляющуюся в темноте холодных коридоров спину. Не знал он и о судьбе Людмилы и Лизаветы.
Когда же открылась дверь в его собственную комнату, он сразу начал отсчитывать свои последние минуты. И ни в одну из них он не позволил себе пожалеть ни о чем. Какое же недоумение одолело его, когда жандармы прошли мимо зала, где в действие приводились все страшнейшие наказания. Они вели его по обычному коридору академии, в кабинет Ивана Васильевича.
Дверь отворилась, и Алексей увидел то, что было хуже, чем серебряная плеть. Рядом со столом директора стоял Грегор Маринеску. На диванчике рядом за голову держалась Эмма. А вот у окна, рядом с ней, расположилось лицо еще более неожиданное – Альберт Каминский. Последний выглядел куда менее озабоченным, чем остальные. Он смотрел на Алексея с подбадривающей гордостью, но тот не владел собой в той мере, которая позволила бы ему оценить столь важный жест.
-Ты должен благодарить Господа за своих родителей, Алексей. – таково было приветствие директора.
Темные глаза Грегора смотрели Алексею в лицо. В них он увидел продолжение того разочарования, которое все это время пытался убить. Вышло все как нельзя хуже – он его оправдал.
-Благодари этого мужчину. – продолжил своим гробовым голосом Грегор, намекая на Альберта. Тот смотрел на Алексея с изучающим выражением. Он опирался на свою трость и улыбался.
Эмма поднялась с дивана и ухватилась за плечи сына. Нельзя было точно угадать, что она испытывала теперь. Она наклонилась к его уху, и Алексей ожидал услышать любое проклятие, но та лишь прошептала.
-Почему ты просто не убил директора? Я вынуждена сидеть здесь, будто наказанная школьница.
Женщина выпрямилась под потрясенным взглядом сына и продолжила более строго, чтобы слышали все присутствующие.
-Алексей, я разочарована в тебе. Академия так много отдала для развития в тебе таланта, а ты... - она смахнула с глаз одну слезу, которая, кажется, появилась там из-за упавшей ресницы.
Иван Васильевич весело поддакивал ей, кивал всем и каждому, несколько раз ткнул в копии книг, которые были написаны рукой Алексея. Грегор прервал его дифирамбы.
-Все, довольно. Я очень занят, чтобы слушать это все. Мы примем соответствующие меры. Это я, пожалуй, заберу... - Грегор взял один томик рукописи сына под опешивший взгляд директора.
-Это запрещено...
Альберт Каминский с улыбкой поклонился ему, сняв шляпу с головы, и закрыл за собой и Маринеску дверь.