«Апия: Врата Тьмы»

Часть первая

Корабли Вольных городов вошли в гавань Амфиреи на закате. Дориан стоял на носу, сжимая в руке бронзовый диск с гравировкой звёзд — подарок отца. Ветер трепал его плащ с вышитым гербом Гефестополя, носил запах соли и тревоги.

Закат окрашивал мраморные колонны порта в кроваво-красный цвет, а вода в бухте казалась расплавленным золотом. Над волнами кружили чайки, их крики сливались с криками грузчиков, таскающих амфоры с вином и маслом. В воздухе витал запах рыбы, смолы и чего-то тревожного — будто сама соль на губах напоминала о близости бури.

— Гордые, как чайки, и такие же глупые, — пробормотал он, глядя на белые мраморные колонны порта. — Не видят, что шторм уже на горизонте.

Амфирея была прекрасной и уязвимой. Город раскинулся на скалах, словно пытаясь встать над морем, но Дориан знал — ни высота, ни стены не спасут от флота Виндерланда.

"Белоснежные колонны, будто кости великана, торчащие из воды... Как отец говорил: "Красивый порт — самый опасный". Эти люди так уверены в своей неприступности, что забыли, каково это — смотреть на горизонт с дрожью в коленях."

Делегацию встретил лично Телемах, стратег Амфиреи. Высокий, с сединой в чёрных волосах, он напомнил Дориану капитанов Гефестополя — тех, что не боятся смотреть в лицо буре.

Телемах распахнул руки в гостеприимном жесте, но его глаза оставались холодными, как сталь клинка.

— Гефестополь прислал своих лучших, я вижу. Как поживает ваш Архитектор Волн? Все ещё строит корабли, которые не тонут?— в его голосе сквозила вежливая насмешка.

"Архитектор Волн... Хитрый ход, напомнить о долгах. Но я-то знаю, что их последний корабль сгнил у причала. Они играют в гордость, когда им нужны наши леса и наши мечи."

Дориан провёл пальцем по шраму над бровью — старой привычке, когда слова собеседника требовали паузы.

— Он живёт. Как и ваши долги за последние три когорты. Странно — спокойное море, а ваши торговцы словно испарились.

— У нас свои бури,— Телемах бросил взгляд на группу архонтов у ворот. — Но сегодня вы увидите — ахейцы не забыли, как держать слово.

Телемах усмехнулся, но в его глазах мелькнуло понимание.

***

Совет собрался в старом здании экклесии, где когда-то решались судьбы ахейских колоний. Послы Вольных городов предложили союз: защиту от Виндерланда в обмен на торговые привилегии.

Старая экклесия, некогда центр власти ахейских колонистов, теперь походила на дряхлеющего воина. Трещины на стенах, облупившаяся фреска с изображением Посейдона, потускневшие бронзовые светильники — всё говорило о былой славе и нынешнем упадке. В зале для собраний высокие окна пропускали последние лучи солнца, отбрасывая длинные тени, будто сама тьма уже подбиралась к городу.

— Мы не можем сражаться в одиночку, — сказал Телемах, обводя взглядом архонтов.

— А можем ли мы доверять купцам? — раздался резкий голос.

"Сколько раз я видел эту сцену? Гордые старики, готовые утопить всех в принципах... А потом их жёны будут плакать на развалинах. Если бы отец видел, как я трачу время на эти игры в демократию..."

Из тени вышел Гиперион — высокий, с холодными глазами и тростью из чёрного дерева. Его пальцы сжимали рукоять, словно он готов был в любой момент выхватить клинок.

Когда он вышел из тени, свет факелов дрогнул, будто испугавшись. Его трость из чёрного дерева стучала по мрамору, словно отсчитывая последние минуты перед бурей. В глазах — холод, как в глубинах северных морей, куда не доходит солнце.

Гиперион ударил тростью о мрамор, и эхо прокатилось по залу, как барабанный бой перед казнью.

— Вы предлагаете цепи, прикрытые шёлком! Виндерланд давит с севера, а эти... — он ткнул тростью в сторону послов,— ...уже точат ножи, чтобы добить!

Посол Никомах вскочил, опрокинув кубок. Красное вино растеклось по полу, как кровь.

— Ваши галеры гниют, Гиперион, потому что ваш совет три года не платит за дубовые шпангоуты! Мы не торгаши — мы те, кто ещё верит, что Амфирея стоит спасения!

Гиперион усмехнулся:

— А вы угрожаете, когда просите помощи?

Дориан наблюдал, как спор превращается в перепалку. Он видел, как Телемах стиснул кулаки, как архонты переглядывались, будто решая, чью сторону принять.

— Есть ахейский обычай — вдруг сказал Дориан, вставая.

Голоса стихли.

— Если совет разделён — вопрос решает голосование»

Гиперион медленно повернулся к нему, изучая.

— Ты кто такой, чтобы напоминать нам о наших обычаях?

— Дориан из Гефестополя. Сын корабела, — ответил он, не опуская взгляда. — А вы, архонт, похоже, забыли, что демократия — это не только право говорить, но и право слушать.

Тишина.

Телемах хмыкнул:

— Он прав. Голосуем завтра на площади. Пусть народ решит.

Гиперион ничего не сказал. Но когда совет разошёлся, Дориан почувствовал на спине его взгляд — острый, как лезвие.

Часть вторая

Дориан сбросил плащ на резное ложе и подошёл к узкому окну. Гавань Амфиреи мерцала в сумерках, словно рассыпанные монеты. В пальцах он перебирал бронзовый диск — карту звёзд, подаренную отцом в день, когда впервые взял его в открытое море.

"Смотри, сын,"— голос отца звучал в памяти чётко, будто вчера. "Ветер дует с востока. Значит, рифы будут скрыты волной."

Тогда, двенадцатилетним, он не понимал, зачем запоминать это. Сидел на носу лёгкой галеры, чувствуя, как солёные брызги обжигают щёки, и думал только о том, как будет хвастаться перед мальчишками с причала.

"Корабль тонет не от волн, а от дыр в обшивке," — отец положил ему на ладонь этот самый диск. "Ищи слабые места заранее."

Дориан провёл пальцем по гравировке. Тогда эти слова казались просто ещё одним уроком навигации. Теперь же...

Он взглянул на зал экклесии, где час назад спорили о союзе. "Слепцы. Они даже не видят дыр в своих стенах."

Где-то внизу засмеялась женщина — звонко, беззаботно. Так же смеялась мать, провожая их в тот день. "Вернитесь до заката!"

Они не вернулись до заката. Наткнулись на пиратов у Туманого мыса.

Дориан сжал диск так, что бронза впилась в ладонь. Он помнил, как отец, окровавленный, но спокойный, разворачивал парус одной рукой, второй прижимая его к мачте. "Не бойся пустого грома. Бойся тишины перед бурей."

Тишина сейчас стояла в Амфирее — та самая, опасная.

Он положил диск за пазуху, туда, где всегда носил. "Вы ищете врага за морем. А он уже здесь."

Покои, выделенные посольству, оказались просторными, но холодными. Морской ветер гулял по коридорам, шевеля полотнища на окнах, словно невидимые гости проверяли – крепко ли спят чужеземцы.

Покои были просторны, но пустынны, как гробница. Каменные стены хранили холод, несмотря на жаровню в углу. Ветер гулял за ставнями, поскрипывая деревянными рамами, а лунный свет пробивался сквозь щели, рисуя на полу призрачные узоры. Где-то вдали, за стенами, слышался плеск волн — море, вечный страж Амфиреи, будто предупреждал о беде.

Дориан не спал.

Он сидел у окна, потирая лезвие ксифоса куском промасленной ткани. Отец говорил: «Меч – как парус. Если за ним не ухаживать – подведёт в самый нужный момент».

"Слишком тихо... Как перед шквалом. Эти идиоты храпят, а я сижу здесь, как юнга на первой вахте. Хотя нет, юнга хотя бы спал бы."

За стеной послы Вольных городов мирно похрапывали, уверенные, что ахейское гостеприимство защитит их до утра. Дураки, – подумал Дориан. Он видел, как Гиперион смотрел на них. Так смотрят на баранов перед закланием.

Тишину разрезал скрип двери — едва уловимый, как царапина когтя по кости.

Дориан не шевельнулся. Он сидел у окна, ксифос на коленях, и смотрел, как лунный свет скользит по лезвию. Отец говорил: «Меч точат не для блеска, а для тишины».

За стеной храпел Никомах. Старик всегда спал как убитый — сегодня это могло стать пророческим.

Шаги.

Не грубый топот стражников, не шарканье служанок — лёгкие, крадущиеся, будто по мокрому песку. Профессионалы.

Дориан медленно положил промасленную тряпицу рядом с мечом.

Дверь распахнулась.

В проёме — три силуэта. Чёрные, как смоль, маски сливались с тенями, только глаза сверкали, словно у голодных крыс. В руках — тонкие клинки с зелёным отливом. Яд. Быстрая смерть.

"Три против одного... Нечестно. Но разве отец когда-то говорил о честности? Только: "Если тебя окружили — значит, ты уже ошибался""

Первый ассасин шагнул вперёд — и Дориан двинулся навстречу.

Стол взлетел в воздух, опрокинутый мощным ударом ноги. Дерево треснуло, ударившись о наёмника, но тот ловко перекатился, и кинжал блеснул в полутьме.

— Ловушка!— крикнул Дориан, но было поздно.

Второй убийца прыгнул через барьер, лезвие метнулось к спящему Никомаху — и вонзилось в горло. Старик даже не проснулся. Только судорожно схватился за шею, из которой уже хлестала тёмная кровь.

Дориан рванулся вперёд.

Его ксифос рубанул горизонтально — ассасин отпрыгнул, но не достаточно быстро. Лезвие срезало три пальца, и кинжал с зелёным отливом звякнул о камень.

— Гефестополь!— рявкнул Дориан, бросаясь на второго.

Тот ударил сбоку — клинок скользнул по рёбрам, разорвав плащ и оставив на коже горячую полосу. Дориан не замедлился. Левой рукой — захват запястья, правой — удар коленом в пах. Хруст, вопль — и тут же ксифос вошёл под рёбра, как весло в воду.

Тёплая кровь брызнула на руки.

Третий ассасин не стал драться. Он отступил к окну, и Дориан увидел в его глазах не страх — насмешку.

— Кто вас нанял? — прошипел Дориан, делая шаг вперёд.

Убийца ухмыльнулся — и прыгнул вниз.

Безумец! Третий этаж.

Дориан высунулся в проём. Ассасин катился по навесу, как кукла, гася падение, и уже вскакивал на ноги, устремляясь в узкий переулок.

Не самоубийца. Профессионал.

Он оглянулся. Никомах и ещё один посол лежали мёртвые. Третий — молодой Лисий — сидел, прижимая окровавленное плечо.

Дориан стоял на колене рядом с Лиссием, крепко прижимая окровавленную тряпицу к его раненому плечу. Молодой посол бледнел с каждой секундой, но в глазах горел не страх, а ярость.

— Держись, - прошептал Дориан, завязывая импровизированный жгут. — Рана чистая, будешь жить.

Лисий схватил его за запястье. Его пальцы были холодными и липкими от крови.

— Они... знали где мы спим, - прохрипел он, с трудом выговаривая слова. — Шли целенаправленно... к Никомаху...

Дориан бросил взгляд на распахнутую дверь, где еще минуту назад скрылся последний убийца. В ушах звенело от адреналина.

— Не случайность. Кто-то провел их.

— Гиперион?"- Лисий попытался приподняться, но тут же застонал от боли.

— Или кто-то из его людей.

Дориан встал, подбирая с пола свой ксифос. На лезвии еще дымилась черная кровь убийцы.

— Ты останешься здесь. Спрячься в нише за шкафом. Если я не вернусь...

— "Я знаю что делать, - перебил его Лисий, сжимая кулак. В его голосе появилась сталь, несмотря на слабость. — Но ты вернешься. Иначе кто расскажет Совету, как Амфирея продалась Виндерланду?

Дориан на мгновение задержал взгляд на молодом после. Всего неделю назад он считал его зеленым юнцом, слишком громким для дипломатии. Теперь же видел в его глазах то же, что когда-то было у него самого после первого боя - смесь ужаса и решимости.

— Не умирай, мальчишка, - бросил он на прощание, уже направляясь к окну. — Мертвые не мстят.

Лисий криво усмехнулся: "А я и не собирался."

— Держись— бросил Дориан, хватая плащ. — Я вернусь.

И прыгнул в погоню.

Дориан прыгнул с навеса, пригнувшись в падении, и приземлился на мокрые плиты переулка, едва не поскользнувшись на рыбьей чешуе. Где-то впереди – быстрые шаги.

«Беги, крыса. Но море не отпустит тебя.»

Амфирея ночью была другим городом. Днём – белые колонны и шум рынков. Сейчас – лишь чёрные арки, перекрёстки, где ветер свистит, как в щели обшивки тонущего корабля.

Узкие улицы Амфиреи петляли, как змеи. Дориан бежал, прислушиваясь к шагам впереди. Убийца знал город – он нырял в арки, срезал через пустые рынки, но Дориан не отставал. Он вырос в порту, где каждый переулок запоминался по звукам и запахам.

"Беги, гадёныш! Я ведь вырос в портовых трущобах — знаю каждый переулок, где можно спрятать тело... Или найти чужое."

Амфирея ночью была лабиринтом теней. Узкие улочки вились между домами, как змеи, вымощенные скользким от морской влаги камнем. Где-то в темноте мяукали кошки, слышался пьяный смех из таверны, но в основном — тишина, прерываемая лишь шагами Дориана и беглеца. Запахи: солёный ветер, тухлая рыба у причала, дымок из печей — всё смешалось в единый тревожный коктейль.

Ассасин нырнул под низкую арку. Дориан – за ним, плечом задев глиняный кувшин. Осколки брызнули под ноги, но он не замедлился.

Первое правило погони в порту: не смотри под ноги. Смотри, куда бежит цель.

Убийца знал город. Он резал углы, перепрыгивал бочки, однажды даже пролез между двумя домами, где щель была уже плеч. Дориану пришлось оббежать – и он чуть не потерял его.

Но тут – удача.

Ассасин свернул к храму Посейдона. Тупик.

Двор за святилищем был завален пустыми бочками из-под солёной рыбы. Запах стоял такой, что глаза щипало.

– Конец дороги, – Дориан выдохнул, входя во двор.

Убийца стоял спиной к стене. Его маска из тени потекла, капая на камни, как чернила.

— Ты проиграл, моряк, – прошипел он. – Амфирея уже мертва. Вы просто ещё не знаете.

Дориан ударил.

Не чтобы убить – чтобы ранить. Лезвие вонзилось в бедро, ассасин рухнул. Дориан придавил его коленом, приставив ксифос к горлу.

Дориан придавил лезвием горло ассасина, чувствуя, как под кожей пульсирует чёрная магия.

— "Клинок твой отравлен, но смерть от яда — милосердие по сравнению с тем, что сделает с тобой твой хозяин, когда я расскажу, как ты провалился.— его голос был тихим, как скрип ножа по кости.

Убийца закашлял чёрной пеной, но в глазах вспыхнул страх.

— Он... уже здесь...— прошипел он. — Вы все... мёртвы... просто ещё... ходите...

И вдруг тело под ним затряслось. Изо рта убийцы хлынула чёрная пена, глаза выкатились, кожа начала темнеть, будто тлела изнутри. Через секунду он был мёртв.

Дориан отпрянул.

Магакратия.

"Чёрная магия... Магакратия. Значит, Виндерланд уже купил их услуги. Или... Нет, Гиперион слишком горд, чтобы платить магам. Это что-то большее."

Он слышал рассказы об их методах – заклятиях, сжигающих предателей заживо. Но зачем магам убивать послов? Разве только...

— Чтобы сорвать союз, – прошептал он.

Над городом, где-то далеко в море, прогремел гром.

Часть третья

Тело убийцы лежало на каменном полу цитадели, покрытое чёрными прожилками, словно его вены заполнили жидкой тьмой. Телемах стоял над ним, сжав кулаки.

— Магакратия, — пробормотал он. — Но это безумие. Зачем им убивать ваших послов?

Дориан провёл рукой по лезвию ксифоса, счищая засохшую кровь.

— Чтобы сорвать союз. Если послы погибнут здесь — Вольные города обвинят Амфирею. И помощи не будет.

Телемах резко поднял голову:

— Гиперион.

— Или Виндерланд.

— Он не стал бы... — начал Телемах, но голос его дрогнул.

Дориан ничего не ответил. Он видел это раньше — гордые люди, готовые скорее умереть, чем признать, что им нужна помощь.

***

Дориан прижался к холодной стене коридора, прислушиваясь к шагам стражи. Лунный свет, проникавший через узкие окна, рисовал на каменном полу причудливые узоры. Он ждал, пока двое стражников завернут за угол, затем резко толкнул дубовую дверь с гербом Гипериона.

Кабинет оказался просторным, но удивительно аскетичным. Ни богатых ковров, ни золотых украшений — только массивный стол, заваленный свитками, и железный сундук в углу. "Не похоже на покои алчного архонта..."— мелькнула мысль.

Дориан подошёл к столу. Среди бумаг выделялся один пергамент — разорванный, но с сохранившейся печатью. Он узнал этот кроваво-красный воск сразу: герб Виндерланда. Обрывки фраз проступали сквозь копоть:

"...ваша награда ждёт в условленном..."

"...паладины войдут через восточные..."

"...как договорились, после голосова..."

Рука сама потянулась к кинжалу. "Значит, всё решено заранее. Голосование — просто спектакль."

В сундуке, под грубой холщовой рубахой, лежала ещё более красноречивая находка — карта Амфиреи. На ней аккуратные пометки:

Красным — караульные посты с указанием времени смены

Чёрным — слабые места в стенах

Алым крестом — восточные ворота

Дориан свернул карту, ощущая, как гнев поднимается к горлу горячей волной. "Он не просто предатель. Он тщательно готовил падение своего города."

За дверью внезапно раздались шаги. Дориан замер, сжимая ксифос. Но стражи прошли мимо, громко обсуждая предстоящее голосование.

Он бросил последний взгляд на кабинет. "Телемах должен это увидеть." Но почти сразу отверг мысль. "Он не поверит. Или поверит слишком поздно."

Карта и письмо исчезли за его поясом. "Гефестополь должен знать правду. Даже если Амфирея уже обречена."

***

Площадь кипела, как котёл. Люди теснились под колоннадой, на ступенях храма, даже на крышах ближайших домов. Гиперион стоял на возвышении, его голос разносился над толпой, как боевой рог. Солнце палило нещадно, но люди не расходились — в их глазах горел огонь, смесь гордости и страха.

На площади у храма Посейдона собрался почти весь город. Гиперион стоял на возвышении, его голос гремел, как прибой:

— Они называют это союзом? Нет! Это цепи! Виндерланд силён, но разве мы не ахейцы? Разве наши отцы не сокрушали империи?

Толпа ревела.

Дориан смотрел на эти лица — рыбаков, торговцев, стариков, юношей. Они не боялись. Они не хотели бояться.

"Смотрите на них... Рыбаки, которые ни разу не видели настоящей армии. Старики, забывшие вкус крови. И эти мальчишки... Через неделю они будут гнить в канавах."

— Голосуем! — крикнул Телемах, перекрывая шум.

Руки поднялись — за союз, против, снова споры, крики...

И когда подсчитали голоса, стало ясно — Амфирея выбрала смерть.

***

Перед отплытием Телемах нашёл Дориана на причале.

Утро было серым, море — свинцовым. Волны бились о каменные сваи, будто торопя корабли. Телемах стоял, опираясь на меч, его плащ трепал ветер. Где-то вдали, за горизонтом, уже клубились тучи — не просто штормовые, а чёрные, как дым от горящего города.

Холодный рассветный ветер шевелил полотнища плащей, в которые завернули погибших. На деревянных носилках лежали Никомах и двое других послов – их лица покрыли серебряными монетами, чтобы оплатить переправу через реку смерти. Дориан стоял перед рядом тел, сжимая в руке окровавленный ксифос.

— В Гефестополе есть обычай, – его голос звучал глухо, будто сквозь туман. — Море не должно получать своих жертв дважды.

Он сделал шаг вперед и положил руку на плечо Никомаха. Старик казался спящим, если не считать синевы вокруг губ и черной полосы на шее.

— Вы пришли с открытыми руками. Они ответили отравленными клинками. Дориан провел пальцами по краю своего меча, оставляя на лезвии тонкую алую полосу. — Но мы не оставим вас в земле предателей.

Матросы начали переносить носилки на корабль. Лисий, бледный, с перевязанным плечом, шагнул вперед:

— Совет должен увидеть это своими глазами. Увидеть и понять.

Дориан кивнул, глядя на удаляющиеся тела. В памяти всплыли слова отца, сказанные на похоронах дяди-рыбака: "Мертвые не просят мести. Они просят правды."

— Пусть Гефестополь увидит, – прошептал он, – как Амфирея встречает друзей.

Дориан заметил Телемаха на причале. Его тень легла между Дорианом и носилками.

— Ты увозишь их как трофеи? – спросил стратег, но в его голосе не было осуждения, только усталость.

— Нет. Дориан повернулся к нему. — Как предупреждение.

Ветер внезапно усилился, завывая в снастях кораблей, будто души погибших уже поднимались в небо. Где-то вдали чайка прокричала три раза – как на поминальных церемониях в Гефестополе.

— Скажи им, – Дориан в последний раз взглянул на белые стены города, – что мы пришли с миром в последний раз.

— Ты знаешь, что будет теперь.

— Да.

Телемах сжал рукоять меча так, что побелели костяшки.

— Передай своему Совету — Амфирея не станет ещё одним их форпостом. Мы помним, как 'защитили' Эпидавр."

Дориан посмотрел на чаек, кружащих над гаванью — беспокойных, как его мысли.

— Я передам. А ты запомни — когда увидишь алые паруса на горизонте, это не будет флот Виндерланда. — Он сделал паузу. — Это будет их авангард. Основные силы уже среди вас.

Телемах сжал его плечо:

— Тогда... передай Гефестополю. Мы не сдались.

"Он знает. Чёрт возьми, он знает, что обречён. Но всё равно будет стоять до конца... Как тот капитан у Рифов Проклятых, что предпочёл разбиться о скалы, чем сдать груз."

***

Корабль отходил от причала, и Дориан стоял на корме, не сводя глаз с удаляющегося города. Белые стены Амфиреи сверкали в утреннем солнце, словно зубья гигантского зверя, вцепившегося в скалы. Ветер трепал его плащ, а в ушах звенела тишина — слишком тихая, слишком зловещая.

И тогда он увидел.

Сначала это было едва заметно — дымок над восточными воротами, будто от первых печей. Но через мгновение пламя уже лизало башни, черные языки огня вздымались к небу, а по улицам, как муравьи, бежали крошечные фигурки. Крики. Паника.

Дориан моргнул, но видение не исчезло.

Теперь он различал алые знамёна с чёрным солнцем — символ Виндерланда — развевающиеся на стенах. В гавани плавали трупы. Вода в бухте стала красной.

А на главной площади, у подножия храма Посейдона, стоял Гиперион. Не сгорбленный старик, каким Дориан видел его вчера, а гордый, прямой, с тростью, увенчанной новым набалдашником — кровавым рубином. И перед ним, склонив голову, стоял человек в доспехах паладина, протягивая что-то блестящее...

— Дориан?

Голос Лиссия вырвал его из видения.

Он резко обернулся. Корабль всё так же покачивался на спокойных волнах, Амфирея всё так же сияла в лучах солнца, а Лисий смотрел на него с беспокойством.

— Ты... в порядке?

Дориан медленно выдохнул. Его пальцы сами сжали бронзовый диск на груди — горячий, будто только что вынутый из горна.

— Нет, — прошептал он. — Но это не важно.

Он в последний раз взглянул на город, уже превращавшийся в белую точку на горизонте.

— Они уже проиграли.

***

Три дня спустя, когда корабли Вольных городов уже подходили к родным берегам, с запада прилетели чайки с чёрными лентами на лапках. Весть несли короткую и страшную:

Амфирея пала.

Когда чайки с чёрными лентами принесли весть, небо над Гефестополем было ясным. Но Дориан видел в нём отблески пожаров. Ветер донёс запах гари — или это лишь казалось?

Город взяли за одну ночь. Не штурмом — предательством. Гиперион открыл ворота, пропустив войска Виндерланда в город.

"Гиперион... Я должен был догадаться. Не просто гордость — предательство. Теперь понятно, почему убийцы пришли именно в ту ночь... Они знали, что голосование — всего лишь спектакль."

Телемах, говорят, погиб последним — на ступенях храма, с мечом в руках, окружённый десятком трупов.

А Дориан стоял на палубе, сжимая звёздный диск, и думал о том, что теперь Вольные города — следующие.

И что когда придёт его черёд выбирать между гордостью и жизнью — он выберет иначе.