«Апия: Врата Тьмы»

Часть первая

Ветер срывал с крыш Виндгарда позорные листки — декреты новой власти. «Купцы и Орден берут город под защиту», «Граф Виндхоф объявлен тираном», «Народное вече утвердило Директорию».

Ветер крутил обрывки декретов между грязными мостовыми, где еще вчера кипела рыночная жизнь. Теперь же вдоль домов с покосившимися ставнями бродили лишь городские стражи в новых, неудобных синих плащах - цвета Ордена. Над площадью Вече, где когда-то граф вершил суд, теперь болтался труп купца-предателя, а его дом горел ровным, почти ритуальным пламенем - паладины очищали город огнем

Вальтер фон Виндхоф шагал по грязной дороге, не оглядываясь. Его плащ был простым, лицо скрыто капюшоном, но спина оставалась прямой. Так идут на эшафот — или возвращаются за троном.

"Бегство? Нет. Тактическое отступление. Они празднуют победу, но не понимают - я оставил им не город, а ловушку. Пусть наслаждаются своей "Директорией", пока не узнают цену этой иллюзии власти."

«Народное вече». Он усмехнулся. Толпа, подстрекаемая купцами, выкрикивала его имя как проклятие. А паладины? Они лишь воспользовались моментом, чтобы вырвать у города еще немного власти. «Святые рыцари», — ярость обожгла ему горло. Они прикрывались «волей Света», но их клинки всегда падали туда, где звенело золото.

Виндгард не был столицей, но именно здесь решались судьбы торговых путей. И теперь — его судьба.

Конь захромал на третий день. Старый жеребец, последний, кого успели вывести из замковых конюшен. Граф пристрелил его из арбалета — лучше смерть, чем мясникам на дороге.

Дорога петляла между черными стволами высохших дубов - следов Великой Засухи, что пришла после падения императора. Ветер гнал по небу клочья туч, похожие на пепел. Где-то вдали, за холмами, догорал Виндгард - не физически, но духом: золотые купола ратуши, еще вчера сверкавшие на солнце, теперь казались тусклыми под тяжестью новых знамен

«Пламя очищает. Как двадцать пять лет назад в Амфирее. Годфри всегда любил жечь - но никогда не понимал, что огонь может обращаться против своего хозяина»

Он шел пешком, пока не услышал за спиной стук копыт.

Всадник в серебряных латах с синим плащом — курьер Ордена. Молодое лицо, открытый взгляд. «Наивный щенок».

Паладин придержал коня, синие глаза за забралом сузились от жалости.

— Во имя Света, путник, ты ранен?

Граф сгорбился, сделав голос старческим и надтреснутым.

— Они... забрали последнюю корову. За долги.

— Не страшись! — паладин спешился, сняв перчатку, чтобы протянуть мех с водой. — Орден восстановит справедливость. Сам тиран Виндхоф бежал, как последний трус.

Граф ухмыльнулся под капюшоном, медленно сжимая рукоять кинжала.

— О, он гораздо ближе, чем ты думаешь, мальчишка.

Его кинжал вошел под латы, точно в щель между пластинами. Паладин ахнул, рухнул на колени.

— За... что?..

— Ты просто пешка, — граф вытер клинок о плащ мертвеца. — А я играю против королей.

Он забрал коня, оружие и медальон с печатью Ордена. Пригодится.

Лужа крови паладина растеклась по серому камню дороги, смешиваясь с пылью в грязную жижу. Где-то в кустах застрекотали сороки - падальщицы Апии всегда знали, где будет пир. Конь паладина беспокойно зафыркал, почуяв смерть, но граф уже хватал его за узду, чувствуя под пальцами теплую кожу, покрытую каплями дождя - первые предвестники обещанной бури

"Сколько их было за эти годы? Мальчишки в латах, ослепленные своими догмами. Этот даже не понимает, что умирает за чужие амбиции. Как я когда-то не понимал."

***

Замок Виндхоф встал перед ним как черная громада. Башни, изъеденные временем, мост, который поднимали лишь для своих.

Кастелян Рихард ждал у ворот.

— Добро пожаловать домой, ваша светлость.

— Домой? — граф бросил окровавленный медальон паладина к его ногам. — Это теперь лагерь войны.

"Дом? Нет. Это последний бастион. Последняя фигура на шахматной доске, которую они еще не видят. Рихард верен, но даже он не знает всей игры. Никто не должен знать - пока не придет время."

В зале уже собрались те, кто остался верен: барон фон Кельт с тремя десятками копейщиков, старый маршал Лютвиг, братья Штальберги — наемники без принципов, но с долгой памятью о милостях Виндхофов.

— Виндгард потерян, — сказал граф, снимая перчатки. — Но не все.

Он развернул на столе карту.

— Купцы думают, что купили власть. Паладины — что Свет дал им право судить. Но империя рухнула, господа. И теперь тот, кто поднимет знамя первым...

— ...станет новым императором, — досказал Лютвиг.

Граф позволил себе улыбку.

— Начнем с малого. Завтра вышлем гонцов к вассалам. Через месяц — заберем Виндгард.

За окном завыл ветер. Буря приближалась.

Часть вторая

Две недели в замке пахло железом и тревогой.

Карта Виндерланда лежала на дубовом столе, испещренная царапинами от доспехов и клинков. Тени от высоких свечей плясали по стенам, выхватывая из полумрака охотничьи трофеи - головы оленей с пустыми глазницами, ржавое оружие времен завоевания Амфиреи. В камине с треском пожирали поленья языки пламени, но холод проникал даже сквозь толстые стены - не физический, а тот, что идет от плохих вестей

Граф Вальтер стоял у карты Виндерланда, вонзая в нее серебряные булавки. Каждая — верный вассал, каждый — обещание войск. Но слишком многие булавки оставались лежать в ящике.

Кастелян швырнул пергамент на стол, лицо исказилось от презрения.

— Фон Айзенхарт струсил. Пишет, что "присяга дана империи, а не амбициям выскочек".

"Трусы. Все они трусы. Готовы лизать сапоги любому, кто пообещает им безопасность. Но когда я верну Виндгард, они первые приползут на коленях. И я приму их - ведь предатели полезны, когда знаешь цену их верности."

Граф медленно разорвал письмо пополам, не отрывая холодного взгляда от огня в камине.

— Странно, такой принципиальности не было, когда паладины вешали его племянника. — Он бросил обрывки в пламя. — Закон — это меч. А право им владеть даёт сила, а не старые пергаменты.

Маршал Лютвиг, облокотившись о камин, хрипло пробормотал:

— Они боятся. Все ждут, что скажет столица.

— Столица молчит, — отрезал Вальтер. — Император мертв, наследник пропал. Те, кто сейчас дергает за нитки в столице, даже не знают, что мы уже начали игру.

Он ткнул пальцем в Виндгард.

— А здесь — наш первый ход.

Совет прервал стук в дверь.

Гонец рухнул на колени, его плащ был пропитан потом и пылью дорог.

— Виндгард... пал!

Барон Кельт хмыкнул, играя рукоятью кинжала.

— Купцы не продержались и недели? Жалкие торгаши.

— Не купцы! — Гонец поднял перекошенное от ужаса лицо. — Паладины! Они ворвались в ратушу на рассвете... Рейнера повесили на собственных воротах.

Граф медленно подошёл, тень от его фигуры накрыла гонца.

— Годфри ван Хельсинг? — Его голос был тихим, как скольжение стали по камню.

Гонец кивнул, сглотнув ком в горле.

— Он едет в Виндгард. Говорят... с целым легионом Пылающего Клинка.

"Годфри... Старый лис. Неужели дожил до седин, все еще веря в свою священную миссию? Или просто ищет наследника, как и все мы? В любом случае - он сделал первый ход. Теперь моя очередь."

В зале зашептались. Даже наемники Штальберги переглянулись.

Граф повернулся к карте.

— Значит, орден решил, что Виндгард стоит его внимания.

«Почему?» — но вопрос остался без ответа.

***

Морозный воздух резал легкие, как туго наточенный клинок. Граф Вальтер фон Виндхоф отрабатывал удары длинным мечом посреди заснеженного двора, его дыхание вырывалось густыми клубами пара. Стальные пластины доспеха позванивали в такт движениям — размеренный, почти ритуальный боевой танец.

Внезапно его клинок замер в воздухе. На безупречной белизне снега алели три капли. Кровь.

Граф поднял взгляд. У стены конюшни, судорожно вздрагивая, билась ворона. Одно крыло неестественно вывернуто, черные перья слипались от алой жидкости. В клюве птицы что-то блеснуло.

— Рихард!

Кастелян, наблюдавший с галереи, поспешил вниз. Граф уже держал в руках раненую птицу, осторожно извлекая из ее клюва маленький латунный цилиндр.

— Гонец? — прошептал кастелян.

— Наш человек в Виндгарде. — Граф провернул крышку капсулы, извлекая свернутый в трубочку клочок пергамента.

Кровь вороны растеклась по снегу, образуя причудливые узоры, похожие на руны. Граф развернул послание, глаза пробежали по скупым строчкам:

"Годфри едет не за городом. Ищет человека. Купец Рейнер перед смертью лепетал о наследнике. Осторожно."

Кастелян увидел, как пальцы графа чуть сжали пергамент.

— Они знают про Каэля?

Граф поднес записку к факелу у ворот. Пламя жадно лизнуло бумагу, превращая слова в пепел.

— Они ничего не знают. — Он бросил остатки послания под ноги. — Но подозревают.

Рихард потрогал мертвую ворону носком сапога.

— Птицу подстрелили. Значит, гонец тоже...

— Успел передать главное. — Граф вытер окровавленные пальцы о снег. — Годфри не просто так едет в Виндгард. Он идет по следу.

Кастелян нервно облизал пересохшие губы:

— Это меняет наши планы?

Граф взглянул на небо, где первые лучи солнца окрашивали облака в багровые тона.

— Ничего не меняет. — Он вложил меч в ножны. — Просто ускоряет.

Он развернулся и пошел к замку, оставляя за собой четкие следы на запятнанном кровью снегу.

***

Тревожный рог пробил ночную тишину.

Граф, спавший в доспехах, уже через минуту стоял на стене. Внизу, у ворот, пылали факелы.

Факелы паладинов отражались в лужах, оставленных дождем, превращая двор замка в зеркальный ад. Их синие плащи развевались на ветру, как знамена, а доспехи звенели при каждом движении - чистое серебро, не тронутое кровью. Это были не простые воины, а элита Ордена, и запах ладана от них смешивался с железным душком крови пленника

— Паладины? — спросил он у лучника.

— Дюжина. С пленным.

Вальтер прищурился. В свете огней он разглядел серебряные латы, синие плащи. Но один из них — без шлема, с окровавленным лицом — был в цепях.

Кастелян поднялся на стену:

— Они требуют впустить их «во имя Света». Говорят, нуждаются в припасах.

— Они знают, кто здесь?

— Нет. Замок все еще под вашим старым гербом — они думают, что тут сидит гарнизон лоялистов.

Граф ухмыльнулся.

— Поднять арбалетчиков. Тихо.

***

Командир отряда, паладин с седыми висками, шагнул вперед:

— Во имя Ордена и Света, откройте ворота! Мы...

— Вы заблудились, святой рыцарь, — крикнул сверху Вальтер, пряча лицо в тени. — Дорога в Виндгард на юге.

— Нам нужна вода и перевязка! — паладин указал на пленника. — И этот преступник должен предстать перед судом Ордена!

Граф сделал паузу, потом кивнул кастеляну:

— Открывайте.

Ворота скрипнули. Паладины вошли — и тут же услышали щелчки взводимых арбалетов.

— Измена!

Стрелы пробили латы с первого залпа.

Бойня была короткой.

Раненых добивали в коридорах. Одного паладина, с перебитыми ногами, тащили в зал — он плевался кровью и клялся, что «Свет покарает их».

Граф приказал оставить в живых только пленника.

***

Когда все было кончено, Вальтер спустился в казематы.

Сырость здесь была особенной - не просто влагой камней, а вековым дыханием подземелий. По стенам ползли серые лишайники, в углах шевелились тени, рожденные единственным факелом. Вода капала с потолка в ритме, похожем на пытку - кап-кап-кап, прямо на темное пятно, где когда-то умер не назвавшийся узник

Каменные стены казематов впитывали каждый звук, будто жадно собирая признания узников. Факелы, закрепленные в ржавых скобах, бросали неровные тени, превращая решетки в клетки для теней. Граф Вальтер фон Виндхоф медленно спускался по ступеням, его сапоги глухо стучали по сырому камню.

Перед дверью в камеру его ждал кастелян Рихард, держа в руках кожаный мешок.

— Его вещи, ваша светлость. Оружие отобрали, но это... — Он протянул графу потрёпанную записную книжку в кожаном переплёте.

Граф взял её, провёл пальцем по обрезу страниц — тонкий, почти невесомый, но плотно исписанный. Он открыл наугад, и его глаза скользнули по строчкам, написанным на ахейском — языке врага, языке Амфиреи.

— "Сегодня снова дым. Отец говорит, что это горят наши корабли. Виндерландцы прорвались к гавани. Паладин в серебряных доспехах поджёг их сам — он шёл вперёд, не обращая внимания на стрелы, будто знал, что ни одна не заденет его. Отец назвал его имя — Годфри. Я запомню."

Голос графа, глухой и ровный, заполнил камеру. Он читал вслух, переводя на язык завоевателей, будто вбивая каждое слово в пленника.

Леандр, прикованный к стулу, поднял голову. Его лицо, избитое и покрытое запекшейся кровью, исказилось от ярости.

— Заткнись.

Граф перевернул страницу, не обращая внимания на вспышку гнева.
— "Они ворвались в город. Отец приказал мне биться. Я видел, как паладин с мечом в чёрных доспехах убил стражников у ворот. Он смотрел прямо на меня. Я думал, он пойдёт за мной, но он просто улыбнулся и шагнул в огонь."

— Я сказал, заткнись! — Леандр дёрнулся в цепях, металл впился в запястья.

Граф медленно поднял глаза.

— Ты вёл дневник. Очень трогательно.

— Ты не имеешь права читать это.

— В этих стенах я имею право на всё. — Он перевернул ещё одну страницу. Леандр внезапно замолчал. Его дыхание стало тяжёлым, неровным.

— Ты хочешь сломать меня?

Граф закрыл книгу, его пальцы сжали кожаную обложку.

— Я хочу понять, кто ты. Ты пишешь о мести, но позволил паладинам заковать себя в цепи. Ты ненавидишь меня, но готов говорить со мной. Почему?

— Потому что паладины хуже.

Граф ухмыльнулся.

— Наконец-то что-то честное.

Он бросил дневник на стол рядом с Леандром.

— Ты хочешь сжечь Виндерланд? Хочешь увидеть, как я умру? Хорошо. Но сначала ты поможешь мне.

Леандр посмотрел на дневник, на свои старые слова, написанные рукой мальчишки.

— И что ты предложишь?

— Возможность ударить не только по мне, но и по ним.

Тень пробежала по лицу Леандра. Он медленно выдохнул.

— Говори.

Граф склонился над ним:

— Кто ты?

— Леандр. Бывший капитан стражи Амфиреи, самый молодой за всю её историю

«Амфирея». Проклятый город, который он штурмовал много лет назад.

— За что паладины тебя пленили?

Леандр оскалился:

— За то, что оказался не в то время, не в том месте.

***

Морозное утро застелило двор замка хрустящим белым саваном. Граф Вальтер фон Виндхоф шагал меж рядами мертвых паладинов, его сапоги оставляли кровавые отпечатки на первом снегу. Тела уже начали коченеть, причудливо застывая в последних судорогах.

— Всех пересчитали, ваша светлость, — доложил кастелян, потирая перевязанную руку. — Двенадцать, как и говорили. Оружие и доспехи сложили в арсенал.

Граф молча кивнул. Его взгляд скользил по бледным лицам убитых, пока не зацепился за одного — молодого мужчину с рыжей бородой и характерным шрамом над бровью. Ледяные пальцы сжали его сердце.

— Бертольд... — прошептал он, опускаясь на корточки возле тела.

Кастелян нахмурился:

— Разве это не...

— Да. Сын нашего былого кастеляна. Тот самый, что бежал прошлой весной.

Граф грубо расстегнул плащ на груди мертвеца. Под ним оказался потайной карман с пергаментом. Развернув дрожащими пальцами (не от холода, нет — от ярости), он прочел:

"Бертольду фон Айзенфельду. Верным слугам Света даровано прощение. Принеси голову тирана, и земли отца твоего вернутся под твою руку. Да пребудет с тобой Свет. — Годфри ван Хельсинг"

Тишина во дворе стала плотной, как туман над болотами. Солдаты замерли, ожидая взрыва гнева. Но граф лишь медленно поднес пергамент к факелу в руке кастеляна. Пламя жадно лизнуло бумагу, превращая обещания Годфри в черный пепел.

— Похоронить со всеми почестями, — неожиданно распорядился граф, поднимаясь. — Как подобает сыну кастеляна.

Рихард ахнул:

— Но он же предатель!

Граф уже шел прочь, его голос донесся через плечо, холодный и четкий:

— Именно поэтому. Пусть знают — я не Годфри. Моя месть — это милосердие.

Пепел сгоревшего письма кружился в морозном воздухе, оседая на мертвых лицах. Где-то за стенами замка каркнула ворона — единственный свидетель этой странной казни и странного помилования.

Часть третья

Каменный мешок казематов пах сыростью и железом.

Багровый свет луны пробивался сквозь решетку окна, рисуя на лице Леандра кровавые полосы. Где-то за стенами замка завыли волки - предки тех самых, что выли в ночь падения Амфиреи. Граф поймал себя на том, что машинально потирает старый шрам - призрак боли из прошлого

Граф Вальтер медленно обошел вокруг прикованного к стулу пленника, изучая его лицо. Молод. Слишком молод для тех времен. Но шрам над бровью, форма носа – да, он видел эти черты раньше.

— Леандр Ксирот, — произнес граф, будто пробуя имя на вкус. Неужели сын Телемаха?

Пленник поднял голову. В его глазах не было страха – только усталая ярость.

Леандр плюнул кровью на каменный пол, звон цепей эхом разнёсся по каземату.

— Мой отец резал таких как ты, когда ты ещё в штаны от страха мочился. — Его глаза прищурились, заметив шрам графа. — Жаль, промахнулся на пару дюймов.

Граф резко схватил пленника за волосы, принудительно подняв его голову к свету факела.

— Телемах Ксирот... Да, я помню его последний бой. — Его голос стал тише, но от этого только опаснее. — Он кричал твоё имя, когда загорелись корабли в гавани.

"Сын Телемаха... Судьба издевается надо мной, подбрасывая это напоминание о прошлом. Но в его глазах та же ненависть, что была у отца. Хорошо. Ненависть - лучшая приправа для сделки."

Леандр дёрнулся в цепях, металл впился в запястья.

— А я кричал его имя, когда закапывал. Двадцать пять лет прошло, а до сих пор во сне задыхаюсь от этого дыма.

Граф замер.

— Ты видел Хельсинга при штурме Амфиреи?

— Он командовал авангардом. Леандр оскалился. — Твой союзник на то время. Но видимо сейчас, что-то изменилось

Так вот откуда их вражда, – мелькнуло у Вальтера.

Граф отлил вина в потертый кубок и сунул его пленнику в руки.

— Расскажи, как ахейский щенок оказался в паладинских цепях.

Леандр сделал глоток, поморщился – вино было кислым, как правда.

— После падения Амфиреи я бежал в столицу вашей Империи, пока меня не наняли отыскать паладина на самом краю леса Тысячи шепотов. —Он сжал кубок так, что костяшки побелели. — Там меня взяли культисты. Держали в яме под Виндгардом. Пытали, спрашивали про наследника.

— Почему именно тебя?

— Не знаю. — Леандр резко поднял глаза. — А потом пришли паладины. Устроили резню в подземельях. Я бежал, но в окрестностях Виндгарда меня схватили паладины

Граф хмыкнул:

— Ирония. Тебя пытали и те, и другие.

— В этом мире каждый пытает каждого, – Леандр швырнул кубок на пол.

Вальтер подошел к узкому окну. Над лесом вставала багровая луна – как в ночь штурма Амфиреи.

— Ты смог что-то выведать у культистов?

— Смог

— Докажи.

Леандр усмехнулся:

— Когда культисты жгли мне кожу, я слышал, как они шептались. Наследник скрывается в руинах Храма Нереха.

Граф резко обернулся:

— Ложь. Храм разрушен до основания.

— А под ним? – Леандр наклонился вперед, звенья цепей звякнули.

— Почему ты не сказал этого паладинам?

— Потому что Годфри использует наследника в интересах ордена. — Леандр впервые заговорил тихо. — А я хочу, чтобы Амфирея снова стала свободной.

Граф расстегнул пряжку на плаще и достал нож. Леандр напрягся – но Вальтер лишь перерезал его путы.

Цепи упали на каменный пол с звоном, который эхом разнесся по подземелью. Леандр потер запястья, где уже проступали синие пятна - отметины неволи. Карта на столе лежала рядом с пятном вина - темно-красным, как старая кровь, с разводами, похожими на очертания Леса Тысячи Шёпотов.

— Вот мое предложение.

Он бросил на стол карту с отметкой у Леса Тысячи Шёпотов.

Граф развернул потертую карту, пальцем указав на чёрную метку у границы леса.

— Каэль. Моя кровь, моя плоть... и моя ошибка. — Он бросил нож к ногам Леандру. — Приведи его — и Амфирея станет свободной. Не из милости. — Его губы искривились в усмешке. — А чтобы видеть, как ты захлёбываешься в этой "свободе".

Леандр поднял клинок, лезвие холодно блеснуло в тусклом свете.

— Знаешь, чем пахнет горелая плоть, Виндхоф? Надеждой. — Он спрятал нож за пояс. — Я найду твоего выродка. Но когда ты предашь меня — а ты предашь — помни: я научился ждать. Даже двадцать пять лет.

Минуту длилось молчание. Потом Леандр встал и схватил карту.

— Когда я вернусь, я потребую клятву на Чаше Откровений.

— Клятву? Вальтер усмехнулся. — Хорошо. Но помни – я выполняю обещания только тогда, когда это выгодно мне.

Когда дверь за Леандром захлопнулась, граф подошел к окну. Внизу, у подножия замка, темнел лес. Там были только страх и руины, затянутые плющом, да призраки прошлого. Где-то в этой тьме уже скакал всадник с картой и ненавистью в сердце, а граф вдруг почувствовал вкус пепла на губах - то ли от камина, то ли от сожженных двадцать пять лет назад надежд.

Когда Леандр ушел через потайную дверь, кастелян недовольно хмыкнул:

— Он предаст.

— Конечно. Граф смотрел, как всадник исчезает в ночи. — Но сейчас он полезнее нам, чем мертв.

Луна, словно выщербленная монета, висела над зубчатыми стенами замка Виндхоф. Граф стоял у узкого бойничного окна, наблюдая, как всадник в потрепанном плаще растворяется в ночном тумане. Последний стук копыт затих вдали.

Кастелян Рихард молча ждал у двери, его крючковатый нос отбрасывал кривую тень на каменную кладку.

— Позови мне Хагена, — не оборачиваясь, приказал граф.

Рихард кивнул и скрылся в темноте коридора. Вскоре в дверях возникла высокая фигура в потрепанном кожаном доспехе — лучник Хаген, его лицо скрывал глубокий капюшон, лишь седая прядь волен выбивалась из-под ткани.

— Ты звал, господин?

Граф повернулся. В руках он держал карту, которую только что отдал Леандру.

— Ты видел того, кто ушел?

— Видел.

— Он поедет к руинам в Лесу Тысячи Шёпотов. — Граф протянул карту. — Следуй за ним. Держись на расстоянии выстрела.

Хаген взял карту, не задавая вопросов.

— Если он свернет к Виндгарду?

— Убей.

— Если попытается бежать?

— Убей.

— А если... найдет твоего сына?

Граф замер. В камине с треском прогорело полено, осыпавшись искрами.

— Тогда возвращайся ко мне. Немедленно.

Хаген кивнул и уже поворачивался уходить, когда Рихард не выдержал:

— Ты не веришь ему?

Граф медленно провел пальцем по лезвию кинжала на своем поясе.

— Я верю только в предусмотрительность.

Лучник исчез в темноте так же бесшумно, как появился. Граф снова подошел к окну. Где-то в ночи, за туманом, уже скакали двое — один с надеждой, другой со смертью на хвосте.

***

Ледяной ветер выл в бойницах, когда часовые на западной стене услышали конский топот. Из утреннего тумана вынырнула одна-единственная лошадь, вся в пене, с разорванной сбруей. В седле, привязанный ремнями, болтался человек в изодранном плаще цветов Виндхофа.

— Поднять решётку! — крикнул караульный. — Это наш разведчик!

Когда ворота скрипнули, лошадь рухнула на камни моста, истекая розовой пеной из ноздрей. Примчавшиеся солдаты едва успели перерезать ремни, как гонец скатился в грязь. Его лицо было серым от потери крови, но глаза горели лихорадочным блеском.

— Ведите... к графу... — прохрипел он, хватая старшего по караулу за рукав. — Сейчас же...

Графа разбудили среди ночи. Он вошёл в караульню, застёгивая меховой плащ, когда умирающего уже уложили на лавку. Увидев хозяина замка, гонец зашевелился, пытаясь подняться.

— Ложись, — приказал граф, опускаясь рядом на одно колено. — Доктора уже идут.

— Не... успею... — из груди разведчика вырвался хриплый кашель, окрашивая губы алыми пузырями. — Слушайте... Годфри... ведёт не просто отряд...

Он судорожно вцепился в рукав графа, оставляя кровавые отпечатки на дорогой ткани.

— Весь... "Пылающий Клинок"... — каждый давался ему мукой. — Все четыреста... с личным знаменем... Через... день... максимум два...

Граф наклонился ближе:

— Зачем? Замком? Мной?

Глаза гонца закатились, но он собрал последние силы, прошипел:
— За... наследником... — его пальцы впились в рукав графа, — ...и... за твоей... головой... в железной... маске...

"Четыреста паладинов... Годфри не шутит. Он знает. Должен знать. Железная маска... Как забавно - они до сих пор верят в эту легенду. Пусть верят. Скоро они увидят, что скрывается за металлом."

Тело обмякло. В наступившей тишине было слышно, как капает кровь на каменный пол.

Граф медленно поднялся. В бойницу пробивался первый луч рассвета, падая на его неподвижное лицо.

— Похоронить с почестями, — тихо распорядился он. — И приготовить замок к осаде.

Когда он вышел во двор, восток уже алел, как свежая рана. Где-то вдалеке, за лесом, вороны подняли тревожный крик — будто сама природа предупреждала о приближающейся буре.