«Апия: Врата Тьмы»

Часть первая

Палатка императора Винлерланда была тесной от дыма факелов и тяжелого дыхания мужчин, собравшихся вокруг дубового стола. Над столом висела бронзовая люстра с дюжиной свечей, их пламя отражалось в полированных латах собравшихся, создавая иллюзию движущихся теней. На нем лежала карта Амфиреи — последнего свободного города на восточном побережье Спеганты. Карта была испещрена красными восковыми метками — как свежие раны на пергаменте. За холщовыми стенами слышался лязг доспехов, ржание коней, а где-то вдали, за кольцом стражи, перекликались ночные птицы — словно души павших солдат.

Император, грузный мужчина с проседью в бороде, отбрасывавший на палаточные стены гигантскую тень, оперся ладонями о стол и окинул взглядом своих военачальников.

— Амфирея падет, — произнес он. Его голос, глухой и влажный, напоминал звук меча, вытаскиваемого из ножен. — Вопрос лишь в том, как и когда.

Генерал Людвиг фон Зальцбург, старый вояка со шрамом через левую бровь, хмыкнул и скрестил руки.

— Она того не стоит, ваше величество. Город — союзник, пусть и ненадежный. Его порты десятилетиями снабжали нас ахейским зерном, а его купцы платили пошлины. Если мы возьмем его силой, то получим груду развалин, голодный бунт и вечное партизанское болото в придачу.

— Трусость! — рявкнул Рейнер фон Эбенрот, молодой командующий кавалерией. — Амфирея — последний камень, не положенный в фундамент империи. Пока она стоит независимой, другие вольные города будут надеяться на то же!

— Надеяться? — Людвиг усмехнулся. — Они уже поднимают флоты. И если мы увязнем в осаде, Магакратия не станет ждать — она ударит нам в спину.

Император нахмурился. Война с Магакратией была последним, чего он хотел.

Тогда вперед выступил Годфри ван Хельсинг, представитель паладинов. Его черный доспех с золотыми инкрустациями выделялся среди стальных лат генералов.

— Амфирея опасна не флотом и не зерном, — его голос звучал как скрежет стали. — Под ее храмами лежит то, что не должно попасть в руки смертных. "Кинжал Предателя" — артефакт древних эльфов. Если городские мудрецы поймут, как его использовать...

Он не договорил, но все поняли: империи конец.

Император медленно перевел взгляд на последнего из присутствующих — графа Вальтера фон Виндхофа. Молодой, но уже закаленный в интригах дворянин до сих пор молчал, изучая карту.

— Твое мнение, Виндхоф?

Граф поднял глаза. В них не было ни фанатизма Рейнера, ни осторожности Людвига — только холодный расчет. В голове мелькнула мысль: "Эти бараны видят только два пути — осада или отступление. Как будто власть берется лобовой атакой или трусостью."

— Осада — это дорого. Бунт — еще дороже. Но у каждого города есть слабое место — жадность его правителей.

Его палец ткнул в точку на карте — восточные ворота. "Гиперион. Жирный, трусливый червь. Он продаст родную мать за мешок золота... Как я продал бы, будь на его месте."

— Гиперион, старейшина Амфиреи, давно торгует контрабандой с нашими купцами. Он продаст город за титул и золото.

В палатке повисла тишина. Вальтер ловил этот момент — страх, уважение, зависть в глазах других. "Вот она, настоящая власть. Не в мечах, а в знании, где нажать."

Император засмеялся.

— Мне нравится, как ты думаешь, Виндхоф.

Но в глазах Годфри мелькнуло что-то тревожное. Он знал: если город падет без боя — артефакт может быть утерян.

А значит, тьма уже близко.

Часть вторая

Лунный свет дрожал на клинках, как ртуть на лезвии, когда отряд Вальтера скользнул к восточным воротам.

"Первый настоящий бой, — думал он. — Не подкуп, не яд в бокале, а сталь против стали. Интересно, каково это — убивать честно?"

Стены Амфиреи возвышались перед ними, их белый мрамор теперь казался синим в ночи, а бронзовые статуи на башнях смотрели вниз пустыми глазницами.

Гиперион ждал их у полуоткрытых ворот, его тучная фигура дрожала от страха, его тучная фигура, закутанная в пурпурный плащ, напоминала гниющую тыкву — рыхлую и бледную.

—Ты получишь обещанное, когда город будет наш, - бросил Вальтер, проходя мимо.

Старейшина кивнул, его жирные пальцы нервно теребили ключи.

— Только... только пощадите храмы...

Когда первые отряды просочились в город, с башен вдруг ударили колокола — их медный голос разорвал ночь, как крик раненого зверя.

Их предали.

Улицы Амфиреи, еще час назад спавшие, теперь кишели, как растревоженный улей. Из переулков вытекали отряды гоплитов, их бронзовые панцири звенели, как монеты в мешке скупца.

—Щиты! - крикнул он, и первые стрелы зазвенели по стали.

Когда первые стрелы зазвенели по щитам, в груди вспыхнуло что-то новое. "Страх? Нет... Азарт. Как в те дни, когда я впервые обыграл отца в шахматы."

***

Вальтер ворвался в узкий переулок, где стены домов почти смыкались над головой, а под ногами хрустели разбитые амфоры — следы бегства горожан

Три ахейских гоплита перекрывали путь к центральной площади. Лунный свет скользил по их бронзовым панцирям, а копья с кроваво-красными древками были направлены прямо в его грудь.

Первый гоплит – юнец с едва пробивающейся бородкой – рванулся вперед, слишком рано выпустив копье. Вальтер ловко уклонился, почувствовав, как воздух рассекло острие. Его меч молнией взметнулся вверх, вонзившись под подбородок. Теплая кровь брызнула на перчатки. Глаза юноши расширились – он даже не успел понять, что умер.

Перед ним пал юный гоплит. Глаза мальчишки расширились от ужаса. "Сколько тебе? Шестнадцать? Меньше? Жаль. Но ты выбрал не ту сторону."

Второй воин, седой ветеран с шрамом через всю щеку, действовал хладнокровнее. Он прикрылся круглым щитом с изображением совы – символом мудрости Амфиреи.

—Мальчишка, ты думаешь, что...

Вальтер не дал договорить. Он резко пнул валяющуюся под ногами амфору, и осколки брызнули в лицо гоплиту. Тот рефлекторно прикрылся – и этого мгновения хватило. Клинок прошел между щитом и панцирем, войдя в живот по самую рукоять. Старик захрипел, оседая на колени.

— Я... защищал...– прошептал он, и Вальтер, наступив ногой на щит, вырвал меч, оставив старика истекать кровью на мостовой.

"Ты защищал? Глупец. Защищают только то, что можно потерять. А я ничего не теряю. Я только приобретаю."

Третий – рослый знаменосец в шлеме с плюмажем – уже отбросил копье и вытащил короткий меч.

—За Амфирею!– закричал он, размахивая клинком.

Этот бился отчаянно. Их стали скрежетала, высекая искры. Один удар рассек плащ Вальтера, второй – оставил царапину на наплечнике. Но граф чувствовал прилив сил, будто сама битва наполняла его яростью. Он ловко подсек противника, и когда тот рухнул на спину, воткнул меч в горло прямо через щель шлема.

Кровь фонтаном хлынула на брусчатку. Вальтер тяжело дышал, ощущая странное тепло в груди. Он впервые убивал не из-за угла, а в честном бою – и это было прекрасно.

Когда кровь третьего гоплита хлынула на брусчатку, Вальтер вдруг осознал: "Это... прекрасно. Я создаю смерть. Я — бог на этой улице."

Но потом появился Телемах. И впервые за вечер Вальтер почувствовал укол страха. "Он сильнее. Быстрее. Он... настоящий."

Дым пожаров клубился над площадью, закручиваясь в причудливые фигуры — то ли драконов, то ли демонов. В этом аду и появился Телемах Ксирот — его меч с синими рунами светился, как молния в грозу.

Телемах Ксирот вышел из пламени, словно демон войны. Его меч с синими рунами светился в полутьме, отбрасывая призрачные блики на бронзовые доспехи.

—Виндхоф!– его голос гремел, заглушая шум битвы. –Я ждал тебя, крысиный король!

Вальтер даже не ответил – он уже летел в атаку. Их клинки встретились с оглушительным лязгом, и граф сразу понял – этот сильнее.

Первый удар Телемаха пришелся сверху, с такой силой, что Вальтер едва удержал меч. Ноги подкосились, сапоги скользнули по крови на плитах.

— Ты думал, что твое жалкое предательство останется безнаказанным? – стратег бил снова, заставляя графа отступать.

Второй удар – горизонтальный – рассек воздух у самого горла. Вальтер едва успел откинуться, почувствовав, как лезвие срезает прядь волос.

— Я защищал этот город, когда ты еще сосал молоко кормилицы!

Телемах развернулся на пятке, и его панцирь заскрипел. Меч описал дугу, целясь в бедро. Вальтер подпрыгнул, но острие все равно достало – сталь разорвала кожу и мышцы, оставив рану в ладонь длиной.

Когда меч стратега рассек бедро, мысль была короткой и ясной: "Я не хочу умирать."

Кровь хлынула по ноге. Вальтер застонал, впервые за вечер, почувствовав страх.

—Беги, щенок. Беги и расскажи своему императору, как пала Амфирея!

Телемах занес меч для последнего удара – и тут рухнула горящая балка с ближайшего дома. Удар пламени ослепил стратега на секунду – но Вальтеру хватило и этого.

Он рванулся в переулок, хромая, чувствуя, как кровь заливает сапог. Сзади раздался яростный рев – Телемах не собирался отпускать его.

Но граф уже нырнул в темный проход, в подвал, где его ждала судьба.

***

Дым застилал площадь перед храмом Посейдона, превращая рассвет в кровавые сумерки. Телемах Ксирот, с мечом, почерневшим от гари и крови, опирался на разбитый щит. Его панцирь был иссечен ударами, из-под шлема струилась алая нить по виску.

Вокруг него собрались последние шесть гоплитов – те, кто не побежал, не сдался.

—Амфирея падет– хрипло произнес Телемах, вытирая клинок о плащ. – Но мы не позволим им забыть этот день.

Один из воинов, юноша с перевязанной рукой, задыхался:

— Стратег... мы не удержим...

— Мы и не должны. Телемах оскалился, и в его глазах вспыхнул тот же огонь, что пожирал город. — Мы сделаем так, чтобы каждый их солдат, ступивший на эту площадь, пожалел о своем выборе.

Они заняли позицию у святилища – узкий проход, где численность не имела значения. И когда первые латные фигуры с черно-золотыми знаменами показались из дыма, Телемах запел.

Это был древний гимн Амфиреи – тот, что пели перед смертью.

Паладины замедлили шаг, услышав голос. А затем ринулись в атаку.

Телемах встретил первого ударом в щель шлема – клинок вошел в глазницу, и враг рухнул, захлебываясь кровью. Второго он сбил с ног щитом, добив ударом в спину.

Но их было слишком много.

Один за другим пали его воины. Юноша с перевязанной рукой умер, пронзенный тремя копьями сразу. Последний старый гоплит, прежде чем испустить дух, успел перерезать горло паладину, крича: За Ахейю!

И тогда вперед вышел Годфри ван Хельсинг. Его черные доспехи не имели ни царапины.

— Ты мог бы служить Свету, стратег, – произнес он, поднимая меч.

Телемах, опираясь на колено, усмехнулся:

— Я служу только Амфирее.

Годфри взмахнул клинком – но Телемах, собрав последние силы, рванулся вперед, чтобы достать кинжалом до его горла.

Лезвие лишь скользнуло по латному воротнику, оставив царапину.

—Упрямец, – холодно произнес Годфри и пронзил ему спину своим пылающим мечом.

Но прежде чем умереть, Телемах успел прошептать:

—Чаша... уже в его руках...

Тело Бога войны осталось лежать на ступенях храма

***

Темнота подвала была абсолютной, словно сама тьма решила заключить Вальтера в объятия. Воздух здесь пах не только вином, но и чем-то древним — как будто стены пропитались воспоминаниями тысячелетий.

В подвале, глотая пыльный воздух, он думал: "Я бежал. Как трус. Но я жив. А живые берут реванш."

Чаша стояла в углу, чернее самой ночи, и когда Вальтер приблизился, его отражение в ней исказилось — лицо вытянулось, глаза стали глубже, а в уголках губ застыла улыбка, которой он никогда не носил

Голос, которого не могло быть, прошептал:

«Ты мог бы стать больше, чем слугой...»

Снаружи раздался взрыв. Амфирея пала. Но Вальтер уже знал - настоящая битва только начинается.

Темнота подвала вдруг сгустилась, будто само пространство сжалось вокруг Вальтера. Воздух стал тяжелым, сладковато-пряным – как в склепе, где века тлеют благовония.

Чаша перед ним заколебалась, хотя никто к ней не прикасался.

—Что за...– начал Вальтер, но голос застрял в горле.

Тени на стенах зашевелились.

Они тянулись к нему, как щупальца, обтекая камни, сливаясь в очертания женской фигуры – высокой, с острыми чертами лица.

—Вальтер фон Виндхоф,– прошептали тени на языке, которого он не знал, но понимал.

Из чаши поднялся черный туман. Он обвил его запястье – ледяной, но не причиняющий боли.

И тогда Вальтер увидел Себя на троне из костей, в короне, что плавилась, как черное золото, города, пожираемые пламенем и Годфри, стоящего на коленях перед ним.

—Ты мог бы...– прошептали тени.

Боль в плече исчезла. Рана от меча Телемаха закрылась, оставив лишь бледный шрам.

Вальтер вдохнул – и впервые за жизнь почувствовал себя богом.

Затем видение рассыпалось.

Чаша шептала ему видения власти. "Ложь, — пытался убедить себя Вальтер. Но другая часть шептала: "А что, если это единственная правда?"

Чаша стояла неподвижно. В подвале снова пахло вином и пылью.

Но что-то изменилось.

Он больше не хотел отдавать артефакт.

Часть третья

Высокие мраморные колонны, некогда белоснежные, теперь напоминали почерневшие кости гиганта. По стенам змеились трещины, а там, где раньше висели гербы Амфиреи, теперь зияли пустые крюки, как вырванные зубы.. На стенах — вырванные гербы города, замененные на черно-золотые знамена Виндерланда. В центре зала — длинный стол, заваленный картами, донесениями и кубками с вином, которое еще вчера принадлежало ахейским патрициям.

Император сидел в кресле стратега — массивном дубовом троне, украшенном бронзовыми волками. Его пальцы, толстые и короткие, барабанили по подлокотникам, на которых еще сохранились царапины от ногтей Телемаха.

— Ну что, господа, — его голос глухо разносится под сводами, — Амфирея наша. Кто что доложит?

Первым выступает Людвиг фон Зальцбург, его латы все еще в засохшей крови.

— Город взят, но не сломлен. Улицы патрулируются, но каждую ночь кто-то режет наших солдат. Эти ахейцы... Он бросает на стол окровавленный кинжал с гравировкой в виде змеи. — Культ Тьмы, должно быть.

Император хмурится.

— Рейнер?

Молодой кавалерист, еще не снявший шлем, отдает честь.

— Конница контролирует дороги. Беженцы бегут на восток — к Вольным городам. Догонять?

— Нет. Пусть разносят весть о нашем могуществе.

Затем слово берет Годфри ван Хельсинг. Его черные доспехи паладинов кажутся еще мрачнее в этом зале.

— Мы обыскали храмы, склепы, даже дома старейшин. Артефакта нет.

Тишина.

— Возможно, его вывезли беженцы, — продолжает Годфри, — или он спрятан так, что обычный глаз его не найдет.

Когда Годфри ван Хельсинг говорил об артефакте, свет от факелов дрожал, будто боясь его черных доспехов. Тени на стенах шевелились, хотя ветра в зале не было.

Его взгляд скользит по лицам собравшихся — и на мгновение останавливается на Вальтере.

Граф стоит чуть в стороне, опираясь на меч. Его плечо перевязано — рана от Телемаха еще дает о себе знать. Под плащом, у самого пояса, лежит та самая черная чаша — он чувствует ее холод даже сквозь ткань.

— Вальтер? — император поворачивается к нему. — Ты был в гуще боя. Что скажешь?

На совете в захваченной Амфирее Вальтер стоял, сжимая рукоять меча. "Годфри знает. Черт возьми, он знает." Но когда паладин спросил об артефакте, лицо графа осталось каменным. "Ложь — это просто еще один вид доспехов."

Граф делает шаг вперед, лицо — каменная маска.

— Город пал. Остальное — дело времени.

Годфри не отводит взгляда.

— А ты не нашел ничего... необычного?

Вальтер медленно поворачивает голову.

— Только кровь и пепел.

Пауза.

Император хлопает по столу ладонью.

— Хватит. Амфирея — наша. Артефакт найдем потом.

Но когда собрание расходится, Годфри задерживается у двери.

— Странно, — шепчет он себе под нос, — чаша всегда находит того, кто ей нужен...

А Вальтер уже выходит на площадь, где солдаты сбрасывают в костры последние ахейские знамена. Холод артефакта жжет ему бок.

Он улыбается.

На площади, куда вышел Вальтер, солдаты сбрасывали в костры ахейские знамена. Огонь пожирал шелк и дерево, а дым поднимался к небу, как души мертвых. Где-то в толпе засмеялась женщина — звук был таким же чужим, как смех чайки в пустыне.

На площади, наблюдая, как горят ахейские знамена, он думал: "Скоро здесь будут висеть мои знамена. И императорские — тоже."

***

Тьма.

Сначала Вальтер думал, что всё ещё в подвале Амфиреи. Но затем разглядел очертания — высокий зал с колоннами из слоновой кости, витражи с изображением сражений, которые он не помнил. И трон.

Не императорский, нет.

Его трон.

Сделанный из костей, скреплённых чёрным золотом. На спинке — фамильный герб Виндхофов, но вместо волков там извивались тени.

Он сделал шаг вперёд — и кости под ногами заскрипели.

— Кто...

Из тьмы вышли они.

Юный гоплит с дырой в горле. Старик с вспоротым животом. Телемах с синим мечом в спине. Их глаза были пусты, но губы шевелились:

— Ты убил нас.

Вальтер попятился.

— Вы стояли на моём пути.

Тени засмеялись.

— А кто встанет на твой? — прошипел Телемах. — Когда ты останешься один среди костей?

За спиной что-то звякнуло.

Чаша.

Она плыла по воздуху, наполненная чёрной жидкостью.

— Одиночество — цена величия, — прошептала она странно знакомым голосом.

Вальтер протянул руку...

И проснулся.

Холодный пот. Сжатые кулаки.

Чаша стояла у кровати. В отражении дрожащего пламени её край дрогнул — словно в усмешке.

***

Годфри ван Хельсинг стоял на коленях в подвале, от которого шла подозрительная аура. Пальцы в латных перчатках скользили по каменному полу, где чернела липкая лужа – не кровь, не вино.

Смола.

Его меч, "Каратель", лежал рядом, и руны на клинке пульсировали, как живое сердце.

—Они были здесь,– пробормотал Годфри.

Он провел рукой по стене – и обугленные эльфийские руны проступили под прикосновением, будто отвечая на свет паладина.

"Чаша Пробуждения... Значит, правда."

В углу валялся обрывок плаща – черный бархат с серебряной вышивкой, фирменный знак дома Виндхофов.

Годфри сжал ткань в кулаке.

"Так ты выбрал свою сторону, граф."

Он поднял меч, и руны вспыхнули ярче.

"Что ж. Пусть Свет судит нас обоих."

***

Свечи в часовне горели синим.

Не святым светом паладинов — гнилым пламенем, которое оставляло на камне чёрные подтёки.

Годфри стоял на коленях перед алтарём, но не молился.

— Он лжёт.

За его спиной раздался смешок.

— Все лгут, Годфри. Даже ты.

Кардинал Малахий вышел из тени. Его красная роба шуршала, как змеиная кожа.

— Виндхоф нашёл Чашу. Я чувствовал её след в подвале.

— Чувствовал? — кардинал провёл пальцем по покрытому рубцами челу Годфри. — Или хотел почувствовать? Ведь его отец...

Годфри вскочил, меч уже в руке.

— Не смей!

— ...тоже предпочитал Тьму, — закончил Малахий, не моргнув. — Ты убил старого Виндхофа. Теперь придётся убить и сына.

Руны на «Карателе» вспыхнули.

— Мой долг — очистить скверну. Даже если бы пришлось сжечь весь Виндгард!

Кардинал повернулся к алтарю.

—Не торопись, всему свое время. Чаша уже выбрала его. Как выбрала когда-то...

Он не договорил.

Где-то в темноте что-то зашевелилось.

***

Две недели спустя после падения Амфиреи граф Вальтер фон Виндхоф стоял у камина в своем родовом поместье, разглядывая странный артефакт. Черная чаша, найденная в том проклятом подвале, теперь стояла на дубовом столе, отражая дрожащий огонь в своих темных глубинах.

Кабинет в поместье Виндгарда был обставлен с холодной роскошью — дубовый стол, кресла с волчьими шкурами, гобелены с изображением побед предков. Но когда появилась Елена Вальтур, даже огонь в камине сжался, будто испугавшись ее бледного лица.

Он провел пальцем по краю, и металл отозвался тихим звоном — словно далекий колокол, зовущий с того света.

— Прекрасная вещица, не правда ли?

Голос появился из ниоткуда. Вальтер резко обернулся, хватая кинжал на поясе.

В углу кабинета, где секунду назад была лишь тень, теперь стояла женщина. Высокая, в черных одеждах, с лицом бледным, как лунный свет. Елена Вальтур.

— Как ты проникла сюда? — голос графа звучал спокойно, но пальцы сжали рукоять крепче.

— Ты сам позвал меня, граф. Точнее, — она кивнула на чашу, — это сделала она.

Когда Елена Вальтур появилась в его кабинете, первая мысль была: "Убить ее". Вторая: "А что, если она права?"

Вальтер нахмурился.

— Ты из культа.

— Мы — те, кто помнит. — Елена сделала шаг вперед. — Те, кто знает истинную историю этого мира.

Она протянула руку, и чаша вдруг заколебалась, наполняясь черной дымкой. Вальтер увидел в ней образы — падающие города, плачущих людей, и себя — стоящего над всем этим в короне из теней.

— Что это за колдовство?

— Не колдовство. Правда. — Елена улыбнулась. — Ты носишь в себе семя великой силы, Вальтер фон Виндхоф. Мы можем помочь ему прорасти.

Граф задумался. Он чувствовал это — с того момента, как взял чашу в руки. Как будто что-то дремавшее в его крови теперь пробудилось.

— И что ты хочешь взамен?

Елена положила на стол ржавый ключ.

Ржавый ключ, который она положила на стол, выглядел так, будто его вытащили из могилы — он был покрыт бурыми пятнами и пах медью и землей.

— Убежище. Виндгард станет нашим домом, а ты... — ее глаза сверкнули, — ты станешь больше, чем графом.

"Больше. Выше. Сильнее. Разве не этого я хотел всегда?" Холод чаши на поясе казался теперь приятным — как обещание

Снаружи завыл ветер. Где-то вдали залаяли собаки — словно чуяли незваных гостей.

Вальтер посмотрел на чашу, на ключ, потом — в глаза Елене.

— Добро пожаловать в Виндгард.

И в этот момент огонь в камине погас.

"Тьма, — подумал Вальтер. — Но разве свет когда-нибудь давал мне что-то, кроме оков?"