Глава пятнадцатая. 🏞«Нimmlisches Auge»🏞
«... - Так значит на огрод ты не хочешь?
- Не просите, не пойду, хоть застрелите! - упиралась Алексия. - С той старухой ворчливой - ни в жизни работать с ней! От неё несёт, как от овцы...
- Да, сестра Гертруда ещё та кошелка ворчливая, самой с ней неохота связываться. Ладно, так уж и быть, пойду на встречу. Сестре Марте нужна помощь в прачечной, она не справится сама с сотней ряс...
- Э нет, нет, не хочу я к ней.
- Что значит не хочешь? - мать-настоятельница сурово глянула на Алексию.
- Не хочу я потеть в той парилке. А Марта мне недавно подлость сделала - раствором мою одежду испачкала. А теперь я ей помогать должна? Та пусть катится она к чертям, я лучше на кухню пойду Агаттте помогать хлеб печь... А-я-я-ай, больно... ухо... - заскулила Алексия, когда старческая рука цепким хватом ухватила ухо бунтарки.
- Девочка, ты уже месяц на моём попечительстве, и до сих пор не усвоила правило, что спорить со мной - себе дороже?! - прикрикнула мать Карлита и сильнее закрутила ухо. - Раз ты не хочешь ни на огород, ни прать рясы, иди чисти гной в овец. Ты неисправима! Ты не слушаешь моих советов, я тебя пытаюсь оберегать, поставить на истинный путь, а ты плюёшь мне в лицо, паршивка, на, получи, мало было?!
Берёзовая розга вновь рассекала воздух свистом и гуляля по телу бунтарки, а все сёстры наблюдали за тем, как Алексия пытеться вырваться и извивается от боли, как битый ужик. Всыпав десять ударов, Карлита отпустила Алексию, но не просто отпустила, а швырнула в сено.
- Лопату-вилы в руки и работать! А вы чего рты разявили, работать, не стоим как истуканы! Прости Господи, грешную, но как ещё поступать с теми, кто перечет воле старшей? - крестилась мать Карлита, уходя в келью...»
Алексия глотала слёзы и слюни, таща в одиночку телегу с тяжёлым и вонючим дерьмом. Её одежда и тело пропахли зловонием, хотелось высвободить из чрева утреннюю кашу, а безмолвные овцы будто насмехались над ней.
- Заткнули пасти, твари, перережу! - в отчаянии кричала Алексия на животину. В порыве злости она приголубила пару овец лопатой по хребту, и те разбежались с противным блеянием. Отчаявшияся Алексия уселась на кучу сена и закрыла лицо руками: «Боже, почему Ты так не справедлив со мной? Зачем ты допустил разлуку с Агире? Почему, почему, почему?»
Вдруг она почувствовала шершавое прикосновение. Алексия обернулась впрво и увидела маленького ягнёнка. Видать, вылез из загончика. Невинный, с большими глазами и чёрным носиком, он пару раз перепрыгнул через колени Алексии, а потом слегка толкнул её в локоть - он хотел поиграть. Алексия взяла его на руки и потеребила его торчащие ушки: «Какой ты миленький зверь. Ах, какой ты...»
Поигравшись с малышом, отоми вернула его на место и вновь принялась за грязную работу. Когда спину свело от боли и тяжести, Алексия вновь присела отдохнуть. Духота и смрад окутывали труженицу с ног до головы, хотелось сбежать и окунуться в прохладную воду, занырнуть с головой и плыть с открытыми глазами, рассматривая подводный мир, будто русалка. Эх, если бы, если бы...
- Алексия*... - послышался голос Марии. Алексия повернула голову к двери и увидела подругу с кувшином воды.
- Я Алексия... - произнесла отоми. Мария подошла к ней и дала кувшин:
- Попей, утоли жажду... Досталось тебе сегодня от матери-настоятельницы... - удручённо говорила сестра Мария, ставая рядом с подругой. - Перечила, наверное, а мать Карлита не любит такого... Она как фельтфебель, прости Господи, что такое говорю, но это правда. Но всё же она мать-настоятельница, наша матушка, и мы должны её слушаться. Нас с Агаттой она приняла, когда мы ещё и разговаривать не умели, она рассказывала. Карлита воспитала нас, поставила на ноги, и я ей благодарна за всё. А то что строжит она... Такие правила и её натура. Гюнтер куда хуже её, крыс поганый, столько девочек подставил в карцер*...
Алексия слушала душеизлияние подруги со всем вниманием, не перебивала, проявляла уважение. Она предугадывала суть речей Марии по её вздохам, улыбке и лёгкости разговора. «Я не знаю, о чём ты говоришь, но понимаю твои чувства, подруга. От тебя исходит добро и теплота, у тебя истинная христианская душа, о которой рассказывал Агиларе...» - проговаривала про себя Алексия.
- Слушай, а давай я упрошу мать Карлиту отпустить тебя с нами? Мы с Агаттой завтра повезём хлеб в город, компания не лишняя будет. А на обратном пути можем скупнуться в озерце, его все Небесным Оком кличут, - задорно показала Мария Алексии плавь, - чистое, ухоженное, сёстры за ним приглядывают. Ну, я пойду, встретимся в трапезной*.
Мария оставила Алексию, пожав ей руку для поддержки, и удалилась. Алексия слегка преободрилась и продолжила загружать телегу нечистотами. Спустя ещё три часа тяжёлой работы Алексия наконец-то закончила работу. Следовало сходить к матери Карлите и отрапортировать за выполнение послушания. Настоятельница закрыла нос и брезгливо поглядала на труженицу, пока докладывала о завершении работы.
- Хорошо, Алексия.. я поняла тебя.. Расскаялась ли ты в своём прегрешении?
- Да мать-игуменья, - покорно отвечала отоми, пряча глаза.
- Смотри на меня... Вижу, сожалеешь ты о своём поступке, прощаю тебя. Иди вымыйся в бане, завтра пойдёшь с Агаттой и Марией хлеб продавать в город. Пускай, мы на попечительстве епархии, но сейчас война и денег не хватает ни у кого. Приходится выживать, как умеем: продавать сыр, молоко, хлеб и гобеленны.
- Вы отпустите меня? - подняла глаза Алексия.
- Да-да, отпускаю, - фырчала Карлита, - о, нет-нет, не нужно меня трогать, пока не смоешь зловоние. Сегодня ты освобождена от вечерней, но не переживай - голодные мои девочки не ходят, так что тебе оставят тарелку каши, краюху хлеба, немного сыра и чай. Я оставляю тебя, дитя...
Алексия повалилась на пол и заплакала, когда за настоятельницей затворилась дверь: «Боже, неужели... неужели на день я выйду на свободу, спасибо Тебе...»
Долгих три часа Алексия выводила из себя зловоние: золила волосы, поливала себя кипятком и натералась мочалкой. Дорогих масел не было, обходилась простым мылом. А пока Алексия приводила себя в порядок, Марта была в не себе от ярости, она с остервенением вымачивала одежду Алексии и бормотала про себя: «Дьявол побил бы тебя, Алексия! Вот так подпортила мне денёк, ненавижу тебя, проклятая иноземка... Чтоб тя черти в ад утащили, в пекло тебя и твои тряпки!..»
После бани Алексию провели на кухню. Мать-настоятельница сидела на своём месте и перебирала чётки с молитвой, а по десную сторону стоял обещанный ужин. Алексия села подле матери-настоятельницы, прочла молитву и после одобрительной улыбки Карлиты приступила к трапезе.
- Дитя, - обратилась мать-настоятельница к Алексии, - завтра ты отправляешься в город. Я могу доверять тебе?
- Да, но в чём Ваше недоверие ко мне сейчас?
- Я надеюсь, что ты не попробуешь устроить побег или выкинешь другую глупость...
- Упаси Боже даже от помысла такого, - встрепенулась девушка, - куда мне бежать? Меня же сразу найдут - лицо слишком приметное. А если поймают - высекут, или вздёрнут. Могут камнями побить, как блудницу. Меня ведь так заклеймили, теперь не отмоюсь от сего.
- Твоя правда, но на тебе будут монашиские одежды, а значит они не в праве судить тебя, потому что ты отреклась от мирских страстей и приносишь покаяние.
- Агиларе учил, что покаяние должно быть не на показ, - отвечала Алексия, - ибо не гоже гордиться и показывать всем сие, в сим проявится гордыня и фаресейство.
- Никто не говорит, чтобы ты бегала по площади как безумная и кричала, что покаялась, - парировала Карлита, - ты умна, но часто пременяешь знания в непопад. Опыт, дорогуша, вот что есть мудрость - опыт и знание, собранны во едино. Доедай и иди спать. Завтра тебя подымут рано - зайдёшь к отцу Гюнтеру на исповедь, а уже потом пойдёшь с близняшками, они подождут...
Утренний туман лёгкой дымкой подымался над могучим Рейном и небольшим озерцом, званным Небесным Оком. Чистое, огороженное от скотины неразумной, для её водопоя монашки и плотники с окресных поселений организовали отдельный сток, а в самом озерце разводилась рыба малая: краснопёрки и пискари. Утром они прыгали из воды и плёскали хвостами, вливаясь в общую симфонию утренних менестрелей - жаворонков, ласточек и прочих птиц. Сама гладь озерца в тихую погоду - плоская, как полированное зеркало, лишь легкая еле видная рябь колышиться у берега.
Ночью Луна-Селена останавливается у сего озерца - поглядеть на себя распрекрасную и поправить кудри, растрёпанные Зефиром во время колесничей гонки по бескрайнему небосводу. И Гелиос-Красавец тож не чурается сделать остановку у Небесного Ока, покрасоваться и увидить свое величественное отражение. Наглядится на себя сполна - и в колесницу обратно запрыгивает, хватает поводья и гонит лошадей по древнему пути. А после его визита озерцо теплее становиться, и ребятня потом прыгает в воду с небольшого выступа и резвиться в воде...
Солнечный диск неспеша подымался ввысь и разливал свет лучей по всей округе. От яркого света Агатта и Мария щурились и улыбались Солнцу, а их ослик Йоган топал рядом, таща тележку с товаром и дремавшей на ней Алексией - от исповеди у отца Гюнтера её знатно утомило, а аромат горячего хлеба и его тепло способствовало предрасположению к дремоте.
Мария напевала на латыни хвалебный кантик, а Агатта изо всех сил пыталась попасть с ней в унисон, но выходило очень и очень плохо:
- Вот же я бездарность, - обиженно мовила Агатта в очередной раз потерпев неудачу, - только порчу всё... До слёз обидно*...
- Не переживай, сестра, - подбадривала ту Мария, - ты не бездарность, у тебя другие таланты: никто не умеет так хорошо печь хлеб, как ты, и на стройке ты лучшая*...
- Мне надо было родиться мальчиком, - отшучивалась Агатта, - открыла б в городе своё дело. Пекарню, или артель крепких и умелых парней собрала б. Ух, мы б за границы рванули, королям замки возводить, да такие - чтоб на века*!
- Ох, как распустила хвост*, - посмеивалась Мария.
- А ты будь мужчиной, чтоб делала, сестра*?
- Я - женщина, и мужчиной быть никогда не помышляла*.
- Ну ты скушная, сестра, - хлопала Аггата Марию по плечу, - ни разу*?
- У-у*...
- Как так? Ведь быть мужчиной - хорошо: вся власть в руках, имя и фамилия на весь мир может греметь, а ещё, - Агатта лукаво заиграла бровями, а в её голубых глазах блеснул огонёк, - у мужчин есть прибор похож на сосиску*.
- Так, прекрати, перегибаешь*, - строго приказала Мария. Агатта виновато посмотрела на на сестру и умолкла. Мария потеребила макушку незадачливой сестрёнки:
- Думай, что говоришь*, - поучительно говорила она, и Агатта улыбнулась:
- Эх, вечно ты меня учишь, как мамочка, от быть тебе следующей матерью-игуменей - остальных учить, а я... я сбегу, от ей-богу, сбегу, с Алексией, чтоб не одной. Ты ж видишь, не в своей она тарелке в нашей обители, та и дастаёться ей часто. А давай втроём убежим! Будем жить по Божёму, только в миру. Соглашайся*.
- Мне монастырь - крепость, защита и дом, как я его брошу, а мать Карлиту? Она мне как родная*.
- Ну, ты ведь её любимица, ещё бы не хотела уходить с заранее определённого места. А вот когда в карцере отсидишь пять раз тогда по другому бы говорила*... - резко отвечала Агатта. Натура у неё была бунтарская - полная противоположеность сестры. И за своей натуры Агатта частенько имела проблемы: то подерёться с сестрой Мартой за плохую закваску на хлеб и окунёт её в её «бодягу» - карцер; то обличит Гюнтера в его «крысячнистве», а потом оказавыется: «оклеветала доброго пастыря, нечестивица!» - карцер; то вдруг у у её вещах обнаружился гребень игуменьи: «Воровка!» - карцер!
«Почему ягнят не хватает, кто смотрел за ними?!»
«Агатта...»
«Почему не доглядела?! Карцер!»
...
«Мать-настоятельница, так вот нашлись они, маленькие, кто их упрятал сюда?»
«Может выпустим Агатту, кто-то подставил её...»
«Пусть посидит, в следующий раз внимательние будет...»
...
Алексия проснулась уже когда Йоган проталкивался по нешироким шумным улицам, идя к лавке на ярморке, орендованной монастырём. Старый ослик истошно вопил, разгоняя зевак, пока не пришел к назначенному месту. Там ему Мария дала овса и воды, и старечёк довольно принялся поглащать свою скромную трапезу. А сёстры принялись раскладывать монастырский товар. Скоро и к ним подтянулись покупатели, и торговля потихоньку пошла. Горожане с удовольствием брали и хлеб, и сыр, и иное монастырское рукоделье. Но не все были порядочными людьми, нашлась компания пьяных господ-гуляк, корые хотели не хлеба, а самих сестёр:
- Ох, какие красавицы сегодня, да Лютер*?
- Да, да, Ганс, из монастыря? - кривоносый и зарощий щетиной пьяница с помутнёнными глазами начал таращиться на Марию. - Так вот где прячутся самые красивые барышни*.
- Если гер желает хлеба и сыра с него*...
- Ох, какой голосочек, - перебил Марию Ганс, весь синий от вина и смердящий потом, - та ты ангелок, пойдёмте с нами, потанцуете на столе, споёте за кружечкой пива. Мы вас угостим сосисками*.
- Наверное, никогда такого не кушали, да, голубоглазка, - обернулся Лютер к Агатте, - дьявол, глазах что-ли двоиться, ты ведь... А, близняшки*.
- Если геры не желают ничего брать, пусть удаляться прочь*, - дерзко отвечала Агатта, за что Лютер схватил её за грудки:
- Du mit den Zähnen, ich liebe die Wagemutigen, die Frechen, es ist schön, sie zu zerbrechen ... Oh-oh! - тут Лютер отлетел от Агатты, держась за нос. - Schlampe, ich werde deine unschuldige Muschi zerreißen, du wirst bluten*! - заорал пьяница, он явно не ожидал получить отпор от хрупкой монашки.
Кряхтя и пыжась, злодей поднялся на ноги и выхватил нож и-за пояса:
- Ну что, сучка монастырская, аминь те сейчас будет, и твоей сестре, э-эх! - занёс он нож, Агатта только закрылась руками, ожидая смертельного удара.
- А-а, сука! - завопил Лютер, когда Алексия перехватила его поганую руку и заломала. - Падаль, я ж те кишки выпушу! А-а-а! Пусти, сучара, больно*!
Но Алексия только сильнее сжимала хватку. За друга вступился Ганс, и себе выхватил нож и-за сапога:
- А я тебя узнал, блядушница, эт тя месяц назад на осле везли в обитель Гертруды, ну сейчас я сначала тебя поимею, а потом зарежу, как свинью, э-э-э*.
- Не-ет*! О-а-гох.. - прохрипел Лютер, пораженный ножем собутыльника. Ганс оцепенел от ужаса - только что он насадил друга на нож, в самое сердце попал. Алексия не потеряла хватку воина и прикрылась поганцем, помышлявшим убить её подругу. Ганс бросился бежать, но споткнулся о колесо телеги, и отоми не упустила шанса прижать подонка к земле и пару раз втащить в его поганную рожу. Только прибывший на место фельтфебиль Гёльтс оттащил её от Ганса.
- Гер фельтфебель, сей пасквилянт пытался опорочить нас и убить, а сестра Алексия спасла нас, - наперебив щебетали монашки, пытаясь спасти Алексию от правосудия. Гёльтс отдал приказ вздёрнуть мерзавца без суда и следствия, ибо вина того была очевидна и более двух сведетелей засвидетельствовали против него. Как не упирался Ганс, не клялся матерью, что исправится, неприклонный ландскнехт не хотел его даже слушать, а гвардейцы тащили на лобное место...
- Клянусь плащём гвардейца, что более вас не тронут, - заверил гер Франц Гёльтс сестёр, - мы повесим на его поганую шею табличку, за какое злодеяние он болтается в петле, чтоб каждая свинья в нашем городе знала, чем чреваты замашки на святых сестёр*.
- Благодарим, гер фельтфебель*, - поклонились сёстры.
- О, я сразу не узнал Вас, - гвардеец поцеловал руку Алексии, - незнакомка и-за моря, походная жена гера капитана Адесаньи. Если Вы хотите узнать о нём, он отбыл с королём в Италию, полмесяца тому назад. Он просил передать вам сие на память, - Франц вручил Алексии золотой перстень с надписью: «В моём сердце навеки». - Всего хорошего Вам*.
Алексия знала каждую грань сего перстня, каждый изгиб гравированной буквы. Сим перстнем Агире забавлялся в тот день, когда узнал о смерти Франчески, но потом он отдал его Алексии в подарок. Она хранила его, как реликвию, низпосланную свыше... Когда с неё снимали дорогое платье и украшения, она отдала перстень любимому, чтобы тот не забывал её в часы разлуки. Но сейчас он возратил ей обратно, зачем? Какой скрытый смысл его послания? Отказался ли гордый офицер от рабыни, или продолжает хранить верность, а кольцо - знак, скрытое послание, звезда подающая надежду на освобождение.
Мысли заполонили голову Алексии, она будто выпала из реальности и долго сидела в раздумьях возле старого Йогана, крутя в пальцах перстень, как когдато делал Агире. А Мария и Агатта продолжали обменивать товары на серебрянные и медные монеты. Звон главного колокола Вормского собора созывал всех на вечерню, лавки закрывались, а христианский люд тянулся на мессу. Сёстры ни как не могли пропустить вечернюю, потому тоже собрали весь оставшийся товар и пришли на службу. Старичек Йоган с тележкой были определены на хозяйственный двор под надзором монахов. Мария решила заночевать в Вормсе и договорилась о ночлеге на сеновале. Летом было хорошо спать на душистом сене, подальше от грязных гуляк и блудных девок, что обитают в трактирах и гостинницах. Под покровом темноты сняли близняшки свои вуали, сделав из тех подушечки, и распустили белокурые косы. Каждая заняла место, котрое сочла удобным для сна, и скоро все трое уснули крепким сном...
На следующее утро троица девиц отбыла утреннюю мессу и распрощалась с братьями по вере, отдав им товар, неупотреблённый покупателями - гобелены с образами святых. Приняв дар, епископ благословил добрых сестёр в дорогу и передал поклон матери Карлите и пообещал, что в следуещем месяце обязательно навестит её. И обязательно привезёт свечей, масло, ибо сейчас у самого оные в недостатке. Сёстры поблагодарили епископа и отправились в родную обитель. Йоган не хотел покидать дворик, где он ночевал - заприметил он там ослицу и очень уж она запала в его старческое сердце. Но увы, прутик Марии гулял по его ветхой спине, и пришлось старичку тянуть не только тележку, но и груз разбитого ослячего сердца, а он куда тяжелее всякого человечьего груза.
Поскрипывают колёса по каменистой дороге, возница Мария напевала очередной псалм, а Агатта с Алексией лежали в тележке и смотрели в небеса. Была небольшая облачность, потому Агатта безперестанку говорила о том, на что какое облачко похоже: всевозмоные птицы, драконы, кошки: «Ы-ы-ы, кошки, нечесть во плоти! Свят, свят, Боженька, не допусти сию зверюгу повстречать!» - крестилась Агатта, а ведь ночью она видела два зелёных глаза и силуэт, бесшумной тенью скользивший в темени. Чтоб отогнать плохие мысли и ночные страхи, Агатта начала напевать под нос народную песенку, точнее её мелодию: «На-на-н на-на, на-на-на-аа, на-на, на-на-на-а-а...»
Алексия подхватила мотив, теперь они вдвоем в унисон «спелись». Мария очень не хотела подстраиваться под сестру, но напористая Агатта вынудила её петь с ними о девушке, которая мечтает о платье с перьев, чтобы с утренним туманом вместе с птицами покинуть нелюбимую вотчину и воспарить ввысь, кружась в танце. Ох уж Агатта, ох уж и бестрашная девушка петь такие песни. Ведь уже раз за неё отправилась в холодный карцер, когда мать Карлита узнала о её «бунте». И кто ж сие донёс, ведь мать-настоятельница ещё не приисполнилась в святости и не имела дара прозорливости.
А Йоган тем временем свернул в сторону озера. Вековые дубы и ясеня были стражами, охранявшими дорожку и давашие тень путникам в жаркие дни. Прохладный ветерок повивал меж могучими кронами уже много и много веков. Зеленела трава, кое-где можно было найти и кустики брусники и утолить голод. Вдруг вдалеке раздался рёв, и Алексия аж встрепенулась:
- Та не дёргайся, - успокаивала подругу Агатта, - то король лесов свои владения обходит. Такой большой и благородный олень с рогами, - показывала на себе озарница, от чего Алексии слегка боязко стало, - ежели весной на него нарвёшься - на рога насадит, и аминь тебе, панихиду заказывай. Так то он траву щиплет, людей не ест, но может раздавить, заколоть, затоптать, бу-у*! - внезапно Агатта выпучила глаза и подняла руки, от чего Алексия одёрнулась назад и чуть не свалилась с тележки, благо Мария успела схватить её за руку:
- От же шалунья, - поругала Мария сестру, - совсем бедную женщину запугала*...
- Так что, она не понимает, - развела руками Агатта, - я просто показала «бу-у» - и всё*.
- Ага, - недовольно молвила сестра, - ты её глаза видела? Она будто нечесть увидела, кто тебя просил все ужасы показывать, зачем пугать человека*?
- Ну, - лукаво глядела озарница Агатта вдаль, - она - не мать Карлита и не отправит за сию шутку в карцер, хи-х... - закусила голубоглазка край губы. Не знала она, что Алексия запамятывала ей её «бу-у», а в её голове уже созрел план мести...
А вот уже веяло свежестью - Небесное Око было уже совсем рядом:
- Давай, старичок, прибавь ходу, родимый, - уже сама Мария подганяла Йогана, а Агатта и Алексия уже сняли уборы с голов и распустили косы.
- Как дети, ей-богу, - улыбалась Мария и себе сняла вуаль. Агатта первая спрыгнула с тележки и побежа к изгороди, с лёгкостью её перемахнула и ступила в тёплую воду, расправив руки по сторонам. Сейчас, когда ветерок ласкает её белокурые волосы и пытаеться их спутать, когда маленькая краснопёрка на пару с пескарём щекочут её пятки, Агатта чувствует себя необременённой всякими обязаностями и сие чувство - блаженное, доброе, нежное...
- Хей, сёстры, - замахала озарница отставшим, - вода - что в бане: тёплая и чистая. Гайда плавать*!
- Сейчас, Йогана пристроем у водопоя и идём*! - откликнулась Мария и вместе с Алексией сняли с ослика тяжёлый груз. Обрадованный Йоган попрыгал на месте от радости, пока Мария доставала из телеги овес, а после привязала его тугой бичёвкой возле древней ивы. А Агатта тем временем уже была без одеяния и с разбегу прыгнула в воду, разганяя сонную рыбу.
- Девочки, гайда ко мне! - кричала она, вынырнув из воды. - Водица - тёплая. Самый раз для купания! Ну чего стоите: платья - вон, и в воду мигом! Ха-ха*!
Алексия и Мария переглянулись и посмеялись слегка. Перемахнув ограду, они сняли свои одежды и последовали за озарной сестрой. Брызги разлетались во все стороны, девчачий смех разнёсся по округе; они играли в брызгалки, догонялки и перегонки, в «русалок», помните, что Алексия затаила месть Агатте? Так вот: прыгнула индианка в воду, вошла без брызг почти и... пропала... Сначала Мария и Агатта восхищались исполнением оного трюка, но после минуты ожидания сёстры запаниковали - Алексия не появлялась из воды. Мария начала паниковать:
- Алексия, Алексия! Боже, она утонула*... - прикрыла руками уста Мария, но Агатта её попыталась успокоить:
- Я её найду! - нырнула в взболтанную воду. Мария в панике оглядывала стороны и тоже последовала за Агаттой. Скоро обе вынырнули и прокашлялись:
- Нашла*?
- Н-нет...
- Не плачь, Мари, найдём*! - твёрдо решила Агатта и во второй раз нырнула, а затем как выскочит резко из воды и заверищит во всё горло:
- Русалка-а-а! Мари, спаси, меня хватала русалка*! - испуганная беловласка запрыгнула в объятья сестры и поджала ноги, обхватив ими чресла Марии:
- Р-ру.. р-рус-салка*... - бормотала испуганная монашка сквозь слёзы, сама дражала, как водяная лилия, и тут вновь холодные руки коснулись её бёдер, резко. Агатта сглотнула и посмотрела в глаза сестры, а затем:
- Русалка-а-а*!
Агатта вновь заверищала и чуть не опрокинула Марию в воду. Мария подхватила крик сестры, распугав всю живность в округе. Даже Йоган испугался и Богу душу чутка не отдал: задёргался, закричал и опрокинул овёс.
Мария и Агатта бросились на берег, вздымая кучу брыз, и только на твёрдой земли перевели дух. Дрожа от холода и страха, близняшки смотрели на водную гладь и крестили её:
- Свят, свят, неужели в освящённом озере нечесть завелась*? - отцокивая зубами, спросила Мария Агатту, но та в страхе не могла внятно отвечать, только повторяла:
- Русалка... Ей-богу, русалка*...
- А вдруг Алексию... нет, нет, нет, только не это*... - закрыла лицо Мария, опускаясь на колени. Вдруг сестёр окатило тёплыми брызгами и они подняли головы. На их испуганных и опечаленных лицах застыло недоумение: Алексия стояла в воде по пояс и широко разводила руки, рисуя на воде круги. Смуглая женщина смеялась от удавшейся шутки, а потом поманила к себе близняшек.
- Ах ты нечисть! Ну я тебя сейчас сама лично утоплю*! - взвелась Агатта и бросилась в воду.
- От чертовка, я и-за тебя чуть не поседела*! - и себе воскликнула Мария, ввергаясь в озеро наказать шалунью. Алексия бросилась на утёк и вновь ушла под воду, оставляя сестёр ни с чем.
- Проклятье! - ударила Агатта ладонь по воде. - Ушла, у-у, больно, ай... Почему вода такая...*?
- Алексия! Алексия! - кричала Мария, двигаясь к глубине. - Выныривай, мы не будем бить тебя, полно прятаться. Эй, подруга*...
Вода доходила Марии до грудей, девушка остановилась и окинула гладь пристальным взглядом. Ни единых пузырьков, ни волнение воды не выдавало передвижение Алексии. Мария вздохнула и уже обернулась, как тут:
- Меня искала? - холодные смуглые руки обвели её тело под грудями, Мария почувствовала, как на её плечё легла голова Алексии, а сама отоми прижималась к ней, будто пыталась взять её тепло, или поделиться своим. - Прости, что напугала тебя и твою сестру, Мария. Хорошо повеселились, подруга, спасибо, что упросила Карлиту пустить меня с вами. Сей день я никогда не забуду. Ты подарила мне частицу свободы, возложила бальзам на мои раны, я благодарю тебя, Мария, за всё добро, что ты делаешь для меня*... - нежного говорила Алексия на родном наречии, а Мария краснела от смущения, думая, что Алексия желает её. Алексия поцеловала щёчку Марии и отпустила её. Неспеша она вышла из воды, где сцепилась с Агаттой:
- Пугать меня вздумала, призренная, ща я те косы выдеру*! - напирая на соперницу, приговаривала немка.
В неравной борьбе верх одержала Алексия, уложив ту на песок перекинув через бедро.
- Я устала, поборемся в другой раз, - отвечала бывшая воительница, хищно улыбаясь, - а ты хороша. Смелая.
Агатта тоже тянула лыбу и тяжело дышала:
- Вот же. Кто тебя так драться научил? Если сбежим вместе, начучишь меня так бороться*?
- Да хватит вам драться, - окатила Мария брызгами боевых сестёр, - пора одеваться и топать в монастырь, вдруг мать Карлита будет в скверном расположении духа*.
Агатта кивком дала согласие и в последний раз ополоснулась от песка. После скорого сбора сёстры запрягли обратно старика Йогана в нелюбимую телегу, но сначала задобрили припрятанной морковкой. За такую взятку Йоган был готов верой и правдой служить и уже совсем скоро бодрой походкой вёз сестер в обитель.
Вся троица была в преподнятом настроении после оной забавы на озерце. Особенно - Алексия, для неё сие было наградой после тяжёлого испытания, глоток свежего воздуха, луч надежды на лучшее. А Агатта продолжала напевать ту самую песню, за которую её определили в карцер, как бунтарку и растлительницу, устремив взор в облачное небо:
«...Komm und flieg so hoch du kannst
Lass uns die Hammel jagen
In Tanz!»...