Глава одинадцатая. «Охота на Лису»
Чолито бежала по колкой траве, не чувствуя под собой ног. Она задыхалась от тяжести платья и давления корсета, червоный берет упал с её головы, а из-под сеточки выбились ещё локоны. Беглянка держала в руке дагу - единственное оружие для защиты от волков Марчело, которые уже потихоньку выступали за ней, растягиваясь сначала в линию, а затем формируя кольцо, и бежать бедной женщине было не куда, кроме как к каплице.
Каплица Санта-Павло стояла на небольшом холмике, в трети мили от места боя. Ну не мог же допустить «набожный» Серафино, чтоб кровь обогрила святую землю и стены обители. Не-ет, он не такой... Чолито слышала, как кричат пешие солдафоны, как кованные копыта дорогих жеребцов отбивают землю и этот топот вселял страх в сердце. Один всадник приблизился слишком близко к беглянке, жеребьячая морда еле не касалась спины Чолито, и вдруг «Плащ» резко потянул поводья на себя, и жеребец вздыбился со страшным ржанием!
- Господи! - Чолито от страха упала на землю и начала на руках отползать назад с ужасом созерцая хищного всадника. Тот подводил коня всё ближе и ближе, казалось, что он хочет её раздавить.
- Мамочка-а! - забилась в истерике беглянка, а упырь в плаще отвернул коня в сторону и захохотал:
- Ха-га, ну ты и трусиха!
И повернул назад, лихо выпоняя в седле разные трюки. Все наблюдавшие дружно заржали в унисон, а Чолито, поднявшись, побежала дальше, оставляя кровавые следы. Её нежные пяточки были изранены травой, а чулки разодраны, ступать было очень не приятно и больно.
- Ату, ату её! - доносились к её ушам весёлый говор охотников.
- Ты...- гневно обратился Серафино к ловкачу, напугавшему Чолито, - ещё раз такое выкинешь, и я тебе лично отрежу твоё начало, и заставлю проглотить сырым, понял, сучий потрох?!
- Да, командор, - повинился ловкач и тотчас перехватил брошенную ему бичевку:
- Тащи барона следом, лихач, полезнее будет, для тебя, разумеется, - кинул ему командор и пришпорил коня. Диего волокся за остальными, как собака на привязи, на нём старый развратник отыгрыгрался сполна:
«Неделю назад ты не дал мне одеть ожерелье моей племяннице, а сегодня я его одену на тебя и потащу, как битого пса! Я не прощаю унижений и лёгкой смерти не подарю...»
Такого унижения барону ещё никто не наносил, но это было ещё не самое страшное и больное, что уготовил ему Марчело.
Охота продолжалась. «Чёрные Плащи» всё сунули и сунули на верх холма, единственное что - собак не спустили, хотя лютые звери очень хотели и рвались на сие развлечение, что аж пена летела с их злобных пастей. Только кованные цепи держали гончих, цепи прикованные к стволам векового кипариса, ибо человеку не под силу было удержать разъярённых псов.
У куста шиповника беглую Лисичку подкараулила Католина. Она выхватила из рук Чолито дагу и кинула по дальше:
- Пусти, отстань от меня! - вырывалась Чоли, но Каталина крепко вцепилась в неё и не отпускада:
- Не отвергай меня, синьора, ты мне нужна! - чуть не плача, говорила блудница, прижимаясь к Чолито обнаженным телом. - Я хочу тебя!
- Пусти, дура, - вырывалась Чоли, - меня сейчас растерзают и-за тебя! Прошу, отпусти... Пожалуйста...
- Нет, - вытирая слёзы, молвила Католина, - не могу, люба ты мне, синьора, ты моя богиня. Думаешь, Марчело пощадит меня? Он будет одаривать подарками, любить жарко, а потом в миг ударит ножем в сердце! Я подначила отравить святую воду падре, потому что мне Марчело приказал, нет попросил об одолжении...
- Зачем тогда ты согласилась? - недоумевала Чолито. Синеглазка повернула её к себе и поцеловала в губы:
- Потому что да Сирафино пообещал мне подарить на ночь тебя...
Синие глаза были наполнены искренними слезами, взгляд Католины был безумен и страстен, она не считалась с общими правилами Церкви и общества. Она влюбилась в бледную синьору с рыжими волосами, влюбилась искренне, но без ответа. Католина знала, что она - отребье общества, самый низ, о который все вытирают ноги, но и она не ангелок, и сама ещё в одинадцать лет стала взрослой девушкой, отдавшись булочнику за краюху хлеба, чтоб не опухнуть с голоду. А после булочник свёл её «Гаттой Норе» и оставил её там, зарекомендовав, как: «маленькю чертовку с хорошим талантом делать приятное...»
Постоянные связи с клиентами опусташали душу маленькой Католины. Не чуралась она и женщинн... У неё было внимание от сотен разных мужчин, десятков постоянных клиентов, и был властный Серафино, который сразу обозначил её место: «Ты - моя кошечка, ты должна тереться у моих ног и целовать их, должна ласкать меня, но не дай Бог понесёшь от меня бастарда - убью обоих, поняла?»
Разве любил Серафино её? Нет, он заставлял любить себя, сделал из своей персоны идола для блудной Католины, пред которым она преклонялась, ведь идол щедро награждал за её работу: платья, перстни, шали, вино и яства. Но не давал любви...
А когда змейка впервые увидела Лисичку, она вдруг почувствовала какую-то внутреннию силу, исходящую от гостьи... Она не понимала, что это за сила. Но она манила её, касаясь губкой к телу Чолито, Католина старалась коснуться пальчиками кожи гостьи, чтобы получить капельку этой неведомой силы.
- Если нам суждено умереть, давай умрём в обьятиях друг друга, - говорила змейка, развязывая шнурок платья ошарашенной Ведьмочки, - умереть в обьятиях богини - большая честь для меня.
- Стой, - взяла руку Католины Чоли, - бежим в каплицу. Прежде, чем нас разорвут эти наёмники, мы успеем поисповедоваться. Бог любит всех, Он не ради праведников снишел на землю, но чтобы грешников спасти. Главное - искренние покаяние! Бежим, пока есть время!
Чолито попыталась тащить упрямую змейку, но та оказалась очень упрямой:
- Мне нет прощенья, я самая гнусная из всех в Венеции. Моя справедливая участь - котел и смола. Прошу, синьора, удовлетвори моё предсмертное желание...
Тут в воздухе пронеслась сигнальная стрела со свистом, и девушки обернулись к низине:
- Боже, Католина, бежим, иначе они точно убьют нас! - невыдержала Чолито и вновь попыталась освободиться от её цепких рук, но тщетно.
- Синьоры, - обратился к своим волкам Серафино, - похоже, наш лесёнок попал в руки вороны и не может бежать?
- Да, командор, - закивали те.
- Что ж, придётся застрелить ворону, чтоб наша охота продолжилась, подать лук!
«Прости, Католина, но не выкинь ты сию глупость, я б выполнил твою просьбу, но ты всё сама испоганила, безумная...» - бормотал наёмник, натягивая тетиву и выцеливая жертву.
Он отпустил тетиву, и стрела устремилась к цели. С наслажнием все наблюдали, как калёная сталь пробила плоть, как синеглазка встрепенулась и вскринунула от жгучей боли.
- Прошу, с-синьора, Ваш единственный поцелуй... я умира-ю, мне холодно-о и страшно-о, я вижу-у демонов, они страшны-е... - плакала синеглазка, падая на руки Чоли. - Я не-е хочу, не-ет, так не честно-о, - она вцепилась по крепче в руку Чолито, будто за последнюю соломинку. Но не умолимый Жнец и Харон уже были готовы забрать чёрную душенку змейки, и грозная коса оборвала жизнь обезумевшей Католины, дерзнувшей богохульничать в Доме Господнем.
Чолито была в подавлении и ужасе. Она только смогла уложить мёртвую блудницу на траву и прикрыть тело сутаной:
- Теперь позно что-либо исправлять... - смахнула слёзы Лисичка и продолжила бежать. За спиной падали одиночные стрелы, лучники стреляли так, чтобы не попасть, но припугнуть бедную Лисичку.
- Вперёд парни, добыча загнана, кто лучший ловчий Венеции?
- Вы, синьор!
- За мной! - пришпорил коня Марчело, увлекая за собой отряд.
Чолито добежала к двери каплицы и со всей силы затарабанила кулаками по дубовой двери:
- Падре, падре, откройте, прошу! Спасите меня! Умоляю!...
Тяжелая дверь со скрипом открылась и из неё показалась постать падре:
- Прячься, дитя, у престола, Бог сохранит тебя, они не смеют тронуть тебя там, скорее...
Лисичка прошмыгнула за дверь, а Мартинино запер за собой на ключ и выкинул его подальше в траву. Десница падре была погружена в мешок серебра, он готовился надрать зад всем тем, кто смел глумиться над его каплицей! Грозен святой отец, как громовая туча - бегите от него нераскаившийся грешники, ибо суровый падре будет строго карать!!!
Первый выехал к каплице один из охранников Чолиты и подъехал к падре:
- Открывай свою обитель, отец, знаем, что девица у тебя прячется.
И падре как заревёт на того, да как уронит жеребца, что тот слёг своей тушей на ногу всадника, что и сломал её. Не долго мучался скалеченый наёмник - Мартинино приложил ему в голову кулаком с «серебрянной перчаткой» и освободил от мучений. Но тут выскочило ещё два всадника с арбалетами на перевес. Они безцеремонно разрялили в падре смертоносные болты, пробив тому левую ногу и бок. Падре осел на землю, грузно пыхтел, прикряхтивал, пытался подняться, а всадники с задором выхватили мечи и наскоком атаковали падре. Мартинино перел на «Плащей», как медведь на охотников. Но всадники были лихие наездники и вошли в азарт охоты, сшибли с ног грузного падре и проехались по нему. Голова падре была раздавленна кованными копытами, та и всё тело было изувеченно так, что уже не могло являться «сосудом души».
- Вот же, пивное брюхо, с нами тягаться полез, дурень, - харкнул на труп один из всадников, - проверь дверь!
- Заперто! - откликнулся второй. - Глянь, на пузане есть ключи?
- Не видно, чёрт, кажеться, он их вышвырнул... - заключил арбалетчик, осматривая труп. - Хитёр, пивное пузо... Командор, - выструнились оба убийцы, когда во дворик въехал сам Серафино. - У нас потери, и эта скотина, - пнул останки падре стрелок, - вышвырнула ключ.
- Чёрт вас побрал бы, идиоты, ломайте дверь! - гневно приказал Марчело, и его пешие волки с топорами начали рубить дубовую дверь.
Чолито в страхе обернулась - страшный кошмар недавнего времени вновь повторяется; она задрожала, как загнанная зверушка, и крепко схватилась руками за престол у алтаря. В те далёкие и полудремучие времена в Старушке Европе существовали благородные обычаи защиты преступника от смерти: если женщина покрывала платком голову, идущего на казнь, првинившегося, казнь могли отменить; если преступник скрывался в храме, городские стражи не имели права врываться в Дом Христов и силком тащить в суд, ежели настоятель не даст добро и сам не выведит злодея на выдачу властям. Но Марчело плевать хотел на все законы; он видел цель, шел к ней, невзирая на преграды - для него их не существовало:
- Работайте усерднее! Мои яйца и член не вмещаются в штанах, я должен их опусошить!
- За командора! Навались!..
- А-а-ах! - кряхтели бандиты, налягая на древка алебард. С трудом и усилием они всё же открыли двери обители. Повело лёгкой прохладой. В полумраке Серафино созерцал фигуру своей жертвы. Чолито стояла на коленях и держалась за престол, она негромко молилась, и обрывки её слов доносились к выходу:
- Хороший голосок у твоей женушки, барон, - слегка повернул голову Марчело в сторону Диего, - подведите его, пусть посмотрит. Бить барабану марш! Всё должно быть как на венчании!
Барабанщик начал бить чёткие ритмы, заиграл и флейтист строевой марш, а Марчело начал входить в обитель, на ходу снимая пояса и доспех, небрежно бросая их на камянный пол.
От стука железа Чолито вздрагивала, но не оборачивалась, зная, что она уже не сможет никуда бежать и скрыться тоже не выйдет. Диего не мог просто смотреть, как хищник приближаеться к его благоверной, он рвался к ней, но его держали на верёвке и глумливо насмехались:
- Куда спешишь, гончая, лисица поймана, сидеть, псина!
- Чолито-о! - надрывал голос Диего, из его глаз текли слёзы отчаяния, сердце разрывалось от боли. Чолито слышала стук кованных сапог и недобрый смешок дядюшки, дрожь не переставала, страх сковывал всё тело, изумрудные глаза блестели от слёз. Она опустила голову на деревянный престол и взвыла от горя. Сейчас ей хотелось умереть, она жалела, что стрелу, пробившую насквозь Каталину, удержали плотные ткани и прочный корсет - только небольшая ранка была, она чувствовала, как на корсете оставался след крови, липкое пятнышко.
Вдруг её подхватили сильные руки и уложили на престол. С притвора слышались музыка и крики, казалось, что демоны вырвались из ада и наблюдают за святотацтвом. Чолито пару раз пыталась дрыгаться и сопротивляться, но безуспешно - Марчело стальной хваткой держал и прижимал её к престолу, это был конец.
Лисичка закрыла глаза и тяжело дышала, она уже не в силах была сопротивляться...
- Нет, нет, нет, - упал на колени барон, как срубленный кипарис, и закрыл лицо руками.
«Дон, донья, простите, я сейчас не в силах помочь, - вытирал мокрый глаз Марко, стоя на противоположенном холме, - но я вас не оставлю, я буду следовать за отрядом проклятого Бианче, буду резать его, пока не вырежу всех, а самого Марчело сожгу к чертям! Клянусь своим выбитым глазом, капитан, я Ваш верный слуга до гроба!..»