Глава восьмая. 🔱⚜️«Встреча в Венеции⚜️🔱»
Капитан Амадео, как и обещал, привёл корабли в Венецию, где его уже ждал Марчело да Серафино Белучи. Статный мужчина лет тридцати восьми, с сицилийским загаром на лице, южными чертами и волевым взглядом, с шатеновыми волосами, выглядующими из-под чёрного берета, роста высокого, правое плечо было слегка выше левого - неудачно рухнул с коня во время охоты, увечье осталось на всю жизнь. Телосложения крепкого, но неплотного. Прилягающий зелёный камзол подчёркивал его фигуру, на камзоле дорогим биссером и золотом был вышит герб Веницианской республики на всю спину, на которой зиял рубленный шрам испанской шпаги. Марчело да Сирафино не только купец, он - воин, бывший наёмник, который за солидный куш защищал чужую республику, и вблагодарность получил звание почётного гражданина и этот камзол.
Опоясан он несколькими ремнями из дублённой кожи и меди: на первом - креплены меч-бастард, стилет в дорогих ножнах из берёзы, обтянутой красным бархотом, на втором - кошелёк золота и серебра. Чёрные штаны были чуть ниже колен с бантами, как у немцев, белые чулки, удобные туфли из мягчайшей телячей кожи и медными каблуками.
Подле него стоят верные охраники, десять человек; все в чёрных одеждах, в широкополых шляпах, при мечах и шпагагах, двое с пистолями, ещё четверо - с арбалетами. Времена нынче такие, что без оружия и огневой мощи ни как нельзя. Все серьёзные, каждый следит за секторами, чтоб ни какая шваль не подошла к синьору и не стащила его деньги. Глаз у них намётан на воришек, знают они все их хитрости, потому и отгоняют и ребятню босоногую, и стариков-калек, и шутов бродячих.
Наконец залп пушек оповестил о заходе корабля в портовую гавань. На причале собралось кучу народу приветствовать отважных мореходов. «Патриций» входил в родной порт под гордо развёрнутым знаменем республики, как флагман победоносной эскадры, утопившей с десяток пиратских кораблей. Но военными подвигами не уславил себя «Патриций». Тяжелая галера перевозила контрабандный товар Кадиса и Севильи, но чаще кадисские какао и картофель подымался на борт «Патриция» - стоил он дешевле, чем севильский, и разница была только в цене. А в родной республике цены на контробандные товары взлетали до небес, и только самые богатые аристократы могли покупать себе их.
Но на этот раз «Патриций» вёз не только какао и масаю, а и боевых испанских жеребцов, преобретённых у несамых чесных торговцев, которые не ратовали за свою державу, а только за прибыль. За крупную взятку они продали семь боевых жеребцов вражескому воину-кондатьеру, который может собрать небольшой отряд на десяток всадников и два десятка пеших вояк, а потом предоставлять услуги прямому сопернику Испанской Короны - Франциску Первому. (К Серафино обещали присоедениться ещё два состоятельных друга из Вероны, потому и десять всадников. А если прикинуть, что давние друзья преведут с собой пеших и конных, то отряд возрастёт почти к сотне человек!)
Капиан Амадео сошел на причал, а его команда занималась разгрузкой товара. Диего и Чолито с мешками на голове вели за капитаном, к которому на встречу вышел Серафино со своими бойцами:
- Приветствую, мой капитан, пошлина за товар уплачена уже, и теперь я хочу убедиться в его целости и невредимости, - говорил Серафино, встретившись лицом к лицу с Амадео.
- Синьор, могу ручаться Вам, что не единый жеребец не болен и без изъяна, - ответил после преветственного поклона Амадео, - они быстры и крепки, выдержат стальной доспех и не пугливые к страшным звукам. Мы испытывали их, прежде, чем взять на борт.
Сирафино ухмыльнулся:
- Я верю, друг мой, Луцио, что ты не подведёшь, но ты знаешь, что я всегда смотрю товар, даже если мне его доставляет проверенный человек и даже лучший друг.
- Сейчас тут проведут их и сможешь сам их опробовать, - поклонился Амадео, - а это, - он снял мешки с голов пленников, - чета Оливарес: Диего и Чолито, мы подобрали их в море с одинокой каравеллы, шедшей под нашим флагом. Говорили, что их атаковали братья Барбаросса.
- От них разит, - прикрылся рукой Марчело, - у меня псы приятнее пахнут, чем эти испанские выродки, а что у этой девицы с волосами - сущее непотребство.
- Сеньор, я...
- Заткнись, испанская свинья! - прикрикнул Серафино на барона. - Пока я не разрешу говорить, вы оба не открываете свои поганые рты. Какая прелесть!
Марчело остановил морячка, проводившего гнедого скакуна. Сицилиец погладил расскошного зверя по шелковистой гриве, похлопал по бокам:
- Славный зверь, без норову и спеси, а пахнет... Ух, м-м, куда приятнее, чем эта потаскушка, да, парни?
- Да, синьор Марчело, - дружно отвечали его телохранители.
- Коней мы заберём, а с испанцами делай, что хочешь: девку - в бордель, её муженька - на галеру в кандалы.
- Но он - барон, замечу, его семья может выкупить его, - подметил Амадео. - Нам стоит более рационально использовать заложников, одноглазый паж этого синьора остаётся на «Патрицие», до коле барон не выкупит его.
- Своего ты не упускаешь, дружище, пойдём выпьем в трактире сладкого вина, пожмём груди распутным девкам, поговорим о предстоящих делах.
- А разве такие дела обсуждаются в публичных домах? - усмехнулся капитан, следуя за другом.
- Увы, но что поделать: коль важных дел не намечаеться, лучшего местечка не сыщешь! - смеялся Марчело...
В трактире «Блуждающая Нимфа» всегда хватало и рек выпивки, и продажных женщин, и вкусной еды, так что сие заведение разврата и порока не пустовало. В основном его посетителями были состоятельные путеществинники и капитаны кораблей - кто за золотой дукат мог позволить и кружку не самого дешового вина, и распутную красавицу в уеденнёной комнате с мягкой периной. Хозяйка «Блуждающей Нимфы», старая и властная «Гатто Неро» («Чёрная Кошка»), бывшая воровка и блудница заядлая, не смотря на невысокий рост, тощую комплекцию и седину на висках, могла хорошенько так встряхнуть наглого постояльца за кудри, еже ли тот задумает утворить нехорошое с её «гаттина», («кошечка») - так она называла своих девочек, нашедших кров у её трактире и работу, но сама синьора спрашивала с тех за каждый медяк, заработанный за ночь. Настоящее имя «Чёрной Кошки» никто не знал; поговаривали, что её звали Католина, Магдалина, Гертруда, а кто-то вообще называл Ребеккой, но старуха откликалась только на кличку «Гатто Неро» и гордилась ею, как королевским титулом гордится предворный муж.
«Ох, синьор, знать не знаю своего имени, - отшучивалась хозяйка, наливая какому-то торговцу старого вина, - с детства меня кликали «Гатто Неро», за натуру мою волелюбную. Дралась я с парнями, как кошки с собаками деруться, а ещё воровала рыбу, прокормить братца, Игнасио, но умер, бедный, чёрная смерть его скосила, а я выжила каким-то чудом. Может, потому меня и кликали за это, что, дескать, «что ж ты, скотина, не помираешь, у тя девять жизней, что-ли?» - и смеялась с грустинкой, пока слушатель мясо в себя запихал. «Волосы у меня волнистые были, чёрные, как смоль, и лицом не дурна - желанная девка в притоне. Мне с девяти лет там всё разворотили своими фалосами, что кровью иногда мочилась... Но жива, как видите, синьор, ещё в запасе четыре жизни есть, желаете ещё вина? Да, грешила и грешу сейчас - принуждаю своих «кошечек» работать усердно в поте лица, жить надо ж на что-то. А они работу другую не умеют делать. Ну станцуют, ну податут Вам жирного гуся, эт на медяк даже не потянет...»
«Правильно говорите, синьра «Гатто», - отвечал подвыпивший путник, - их нужно кнутом гонять, так чтоб знали, где их место, и что не задарма хлеб свой едят. Они - жалкие грешницы, недостойны прощения. Их грязные ноги не достойны ступать под своды святых церквей, их место!..»
А тут как грохнет старуха пьяного оратора о стол, тот и в бессознании в страну Морфея улетает.
«Ой, синьор, Вы, кажеться, перебрали с вином, какое несчастье... - охала синьра «Гатто», всплёскивая руками. - Девки, быстро тащите синьора в его комнату!»
Набегали её верные «кошечки» и тащили с усилием тущу спящего путника. Бывало, что стаскивали и перстни, и серьги, и большие кошельки. Всё сдавали хозяйке. А утром, когда путник обнаруживал пропажу и предъявлял притензию, даже угрожал привести стражу и учинить обыск, «Гатто» просила не делать этого. Она показательно проверяла каждую «гаттину», и если находила ворованное, люто колотила воровку до садин и крови. Удовлетворив ограбленного гостя наказанием «провинившейся», она возвращала краденое и получала пару золотых в награду.
Когда постоялец уходил, довольная старуха с ухмылкой подбрасывала краденый кошелёк и звала к себе пострадавшую:
- Держи, «ворюга», и более «не воруй», - и вручала девке серебряник или медяк.
- Благодарю, благодетельница, - сквозь слёзы отвечала битая девушка. Сии эксесы старая кошка устраивала не часто, только если была уверенна, что «рыбка» крупная, и чтобы тень на свой трактир не бросать. Репутацией «Гатто Неро» дорожила.
А вот кого боялась «Гатто» и уважала - капитана Амадео и Марчело Белучи. Когда первый раз они остановились в её трактире, помыслила старая кошелка и их ограбить, не зная, что сие мероприятие ей дорого обойдётся.
Всё проходило, как обычно: побольше вина наливала, байки травила о жизни своей и доле нелёгкой. Споила, обчистила до последнего сольдо, но не сама, а чужими руками, чтоб вновь провернуть трюк с наказанием «воровки». И накой-то бес, сунула она краденное другой, невиновной девушке...
Утром наёмники обнаружили пропажу, и пошли спрашивать с хозяйки за кражу.
«Хозяйка, тут у моего друга медальйон пропал, - говорил Марчело, - всё бы ничего, он бы себе другой мог купить, а девочки за него могли бы платья и шали набрать на рынке. Но в медальйоне тайник с посланием для Папы от герцога Медичи. Смекаешь, какие проблемы будут у нас, и у тебя. Герцогские воины сожгут твой притон вместе с тобой, твоими девочками и нами, если мы его не найдём...»
Старая кошелка испугалась не на шутку. Она в попыхах помчалась к спальне, в которой оставила медальйон, попутно заглядывая в другие спальни, наводя шуму для отводу глаз наёмников. Они неспеша следовали за «Гатто», пока она металась из комнаты в комнату. И вот спустя пять спален «Чёрная Кошка» «нашла» краденый медальйон:
- Хозяйка, простите, я немного проспала, - виновато молвила девушка и протянула медальйон, - вот, нашла его у себя под подушкой....
- Ах ты воровка! - набросилась на ту старая кошелка, натаскивая за волосы. - Как смела ты красть в моём заведении?! Беду на меня и нас хотела накликать, отродье шлюхино?! Это ты так благодаришь меня за то, что не подыхаешь в канаве, за моё тепло очагов, за похлёбку?!
Несчастная пыталась освободить свои золотистые кудри, и слёзно клялась хозяйке, что в жизни чужого не брала, а вчера и вовсе была занята прачеством и ни как не могла учавствовать в сием ограблении. Но «Гатто» была в ярости и глуха к мольбам несчастной.
- Синьора, не утруждайте себя, - глухо молвил Сирафино, входя в комнату, - я сам накажу воровку, а Вы... посмотрите, что Вас могло ожидать за проступок сей неразумной девицы.
Золотовласка испуганно смотрела, как на неё наступал грозный мужчина, его лицо было спокойным, но это не успакаивала, а вселяло ужас. Девушка оступилась назаз и упала на кровать, а Марчело тяжелой походкой продолжал наступать.
- Возьмите, синьор, оно не моё, только не наказывайте меня, я не брала, клянусь, - плача, златовласка протянула злощастный медальйон Марчело, и тот безцеремонно схватил её за руку:
- Говоришь, что не брала, - рывком он подтянул к себе несчастную, - а как так получилось, что грязная девка из притона держит медальйон, адресованный самому Пантифику?! Это великое оскорбление, я должен покарать тебя!
«Гатто» хотела вступится, мол, не стоит синьору слишком строго наказывать дурнушку, у неё с головой не всё хорошо, но тут Амадео захватил старуху за шею и приставил к глотке короткую чинкуэнду:
- А-а, синьора «Кошка», не дёргайтесь, Вы ведь умная женщина, не станите рисковать жизнью ради безродной потаскушки. Мы ведь люди обознанные в сим ремесле, знаем Ваши фокусы и уловки. Нас не проведёшь, синьора... - язвительно шипел на ухо Амадео. - По хорошему, стоило зарезать Вас, но зачем нам убивать такую смышлённую и умную женщину, согласитесь, «Гатто»? Ведь мы можем сработаться... а девочку можна заменить.
- Вы правы... синьор... мы сработаемся... - сглатывая ком, отвечала старая кошелка.
- Пожалуйста, синьора, спасите меня! - верещала от ужаса златовласка, пытаясь вырваться из железной хватки жестокого наёмника. Тот потащил её к столу и сложил руки вместе. Послышался лязг короткого меча, златовласка с ужасом наблюдала, как наёмник заносил оружие для удара. В последний раз она попыталась вырваться, но хватка Марчело была сильна...
Душераздирающий крик разнёсся по всему трактиру, златовласка качалась по полу, пачкая ночную сорочку алой кровью. На столе лежали отрубленные кисти и проклятый медальйон. Серафино рывком порвал сорочку златовласки и тряпией вытер чинкуэнду и побрякушку с тайником.
- Ваша удача, «Гатто», что Вы не выхватили у этой невинной девицы медальйон, иначе, Ваши прекрасные и испытанные временем руки были бы на этом столе, - хладнокровно молвил Марчело, вкладывая меч в ножны.
Старая кошелка ещё раз сглотнула ком, она была напугана не нашутку. Было видно, что гость не шутил.
- Прости, златовласка, сегодня не твой день, - не глядя на жертву, говорил наёмник, переступая её. - Синьора, пусть эти усечённые руки будут нашим жестом сотдружества и взаимной работы. Если в ваше заведение будут заходить флорентийские капитаны, узнавайте о них всё: маршруты, состояния, количество кораблей и человек в отрядах, - и оповещайте моего человека, он будет в городе. Кто он - Вы узнаете, когда обменяеете у него три сребриника. Вы ведь женщина смышлённая.
- Да-а, синьор, не первый раз помогаю таким людям, как Вы... - расплылась в лести «Гатто», выводя гостей из комнаты.
- «Гатто», благодетельница! Помогите, прошу! Не бросайте меня... Я не хочу умирать... - кричала ей в след златовласка, но кошелка была занята делами важнее...
После отъёзда «Гатто Неро» выгнала на проливной осенний дождь несчастную девушку. В слезах и стенаниях бродила златовласка по улицам, но все её обходили стороной и швыряли грязью и бранными словами: «По делом, нечестивица, знай, что бывает за блудный грех!» «Проваливай, потаскуха, у самого жрать нечего, ещё тебя кормить, шла вон!» «Голову те надо было свернуть, а не только кисти урезать! Правильно сделал синьор Серафино, божий человек, но не доделал - по плечи нужно было рубить!»
Голодная и грязная златовласка припала к окну таверны, откуда доносились вкуснейшие запахи жаркого и пряного вина. Глатая слюни и облизывая губы, она прислонилась к холодному стеклу и наблюдала, как другие насыщали свои чрева жаренным ягнёнком и наваристой похлёбкой, пока её чрево сводило от голода и урчало. Тавернщик заметил жалкую фигурку в окне и злобно замахал полотенце: «Скройся!», но златовласка безумным взглядом поглащала яства и продолжала стоять у окна. Разгневанный мужчина схватил кочергу и направился к выходу:
- Сказано же: «скройся!», а ты тут стоишь, как полоумная, людей смущаешь! - замахиваясь, кричал тавернщик, но тут его руку схватил появившейся и-за угла человек в маске:
- Остынь, синьор, не гоже над калекой издеваться.
- А ты меня не учи, ряженный шут! - огрызнулся тавернщик. - Она мне всех людей распугает, неудобно им принимать пищу, когда в окна эта уродина глядит и культями по стеклу возит, у них от такого зрелища аппетиту не будет и сон плохо пойдёт, я ж так репутацию потеряю и прибыль.
- Будет те и прибыль, и постояльцы, - отвечал «Чёрный Плащ» и достал мешочек монет. - Пять дукатов - ты впустишь страдалицу просохнуть и поесть.
- Э-эх, уговорил, шут...
- За языком следи, чернь, я ведь могу урезать! - пригрозил человек в маске, и тавернщик испуганно начал извинятся.
- Столик у камина, жаренного гуся и что-то выпить, без изысков.
- Д-да. Сию минуту, позвольте провести Вас...
Закрыв испуганную девушку плащём, благодетель провёл к столику. Плащ скрывал лицо страдалицы от косых взглядов, златовласка обняла своего защитника, на сколько было возможно сделать с её культями.
Скоро подали ужин, и «Чёрный плащ» начал кормить с рук златовласку, говорил ей приятные речи и охал, слушая её рассказ о случившемся злоключении. Но маску не снимал и плащ тоже, хотя он был мокрый.
- А вам не жарко? - спросила златовласка у благодетеля, видя как тот ёрзает от неудобства и жары.
- Пожалуй, я сброшу плащ, действительно - уже жарковато в нём.
Как только плащ был сброшен с плечь, златовласка ужаснулась: на «благодетеле» был тот самый трижды проклятый медальйон, а на поясе - широкая чинкуэнда, с золочённой гардой и навершием, с кручённой рукояткой из красного дерева и медными кольцами.
- Это ты меня сегодня изувечил... - выдавила из себя златовласка. Горячие слёзы начали течь по щекам, она хоте бежать от него, но Серафино схватил её той самой хваткой и не отпускал:
- Так, ты точно не брала мой медальйон? - грозно спросил он у златовласки.
- Клянусь, синьор, я прачка, а не блудница, и в жизни не воровала... - сквозь слёзы оправдывалась златовласка.
- А какого дьявола живёшь в притоне?
- Я родственница «Чёрной Кошки», её племянница. Родителей убили испанцы или немцы, а я упела скрыться, меня даже не попортили и я сама не даюсь. Тётка принуждала меня, но я отказалась. Чту законы Божьи и жду суженного. Только ему готова отдаться и подарить ребёнка, и не одного, а сколько Бог пошлёт... но кто теперь меня такую возьмёт...
Закрыв лицо культями, златовласка заплакала. Марчело сжалился и ослабил хватку, даже обнял её, чтоб успокоить:
- Прости, девочка, не знал, что доля твоя тяжелая. Твоя тётка плохо с тобой обошлась, я убью её.
- Не верю, синьор, Вы её во век не убьёте - она будет Вашей шептуньей-доносчицой, - шмыгнула носиком златовласка. - Таких Вам нет резону убивать.
- Клянусь её отрубленной головой, что я сожгу её притон ко всем чертям, развею пепел по ветру, а то гнустное место засыплю солью, чтоб ни травинки не возросло на том месте! - заявил подлый наёмник, вселяя надежду в отчаявшуяся златовласку. - Ты растопила во мне сердце, я влюбился в тебя, о дева! Я найду мастера, он сделает тебе золотые кисти и ты не будешь чувствовать себя калекой. Я осыплю тебя золотом - его у меня много, одену в пышнейшие платья, и подарю столько детей, сколько захочешь!
- Синьор, - рыдая от радости, наивная девушка обняла шею наёмника, - Вы мой герой и спаситель! Я обязана Вам жизнью!!!
- А как зовут мою будущую супругу? - целуя невинные губы, вопрошал Марчело.
- Елена... - не смело ответила златовласка. - А Вас?
- Марчело да Сирафино. А лет тебе скольку от роду?
- Шестнадцать...
- Кровь уже была?
Елена смущённо отвела глаза.
- Значит, ты уже готова стать женщиной, - усмехнулся Марчело и вынул ещё один большой кошелёк серебра, - сегодня мужи и жены пейте и ешьте за мой счёт! Я, Марчело да Серафино Белучи, угощаю всех. Я влюбился в невинную Елену. И сейчас же еду с ней венчаться в ближайшей каплице у святого отца!
Таверна наполнилась выкриками и поздравлениями, пока Марчело выносил на руках суженную. На дворе его уже ожидал человек и белоснежная кобыла. Усадив суженную, Марчело оседлал кобылицу и пришпорил её, направляя к выезду из города...
Через день бродячие пилигримы нашли полуживую девушку неподалёку от каплицы Санта-Павло без кистей. Она лежала в грязи и повторяла фразу: «Марчело, не надо, за что Вы так со мной...» Её простая одеженка была разорвана, на теле были порезы и колотые раны, на лице - садины и синяки. Добрые пилигримы закутали в плащ несчасную и отнесли к падре в дом. Старый священник старался выходить Елену, поил отварами и сбивал горячку примочками. Но у девушки кровоточило лоно, а такое падре был не в силах лечить, и после прошествия трёх дней он отслужил панихиду за усопшую...
- Десять лет прошло, а я до сих пор помню свою молодость, - похвалялся подвыпивший Марчело, - как я стоял вдалике и наблюдал за теми смешными богомольцами, какие они правельные, помогали нуждающейся... А та.. как её там... златовласка - такая дура наивная, думала что мне интересны безродные девственницы и монашки, ха-ха-ха!
- Ах-ха-ха! - вунисон подхватил Амадео дружеский смех, не смеялись только Чолито и Диего.
- Мразь... невинную деву убил, подонок, ах...
- Не смей грубить синьору, ты - пленник без прав, - ударив по лицу перчаткой Диего, промямлил Амадео, за что Серафино похлопал его по плечу:
- Правильно, друг, ик, верно говоришь. Синьору грубить нельзя...
- Ты всего лишь жалкий наёмник, без чести и достоинства, - злобно прошипел барон, на что ему ответили:
- Но я при деньгах, юноша, деньги правят миром, деньги - они идол, они бог, они - всё! Осуди меня, что я когда-то скалечил и опорочил девку из этого притона! - во всеуслышание заявил Марчело. - Синьоры, слышали?! Я - убийца и насильник! Бейте меня!
- За что, Ваша светлость? - обозвалась «Гатто». - За то, что Вы благодетель, деньги раздаёте моим «кошечкам» щедро, платья дорогие покупаете? А кого Вы там калечели? Когда было? Я такого не припоминаю. Что ж Вы на себя клевещите?
Отовсюду донёсся гул в защиту «благодетеля» и освист барона. А Марчело поднял чашу за здоровье каждого в притоне:
- Видишь, барон. Они не верят в то, что я злодей, для них я добр, я - защитник и почётный гражданин Венеции. А ты кто? Испанец. А знаешь, что испанцы делали в Аппулии, когда брали город приступом? Убивали, порочили, грабили. И сейчас ваш полу-немец полу-испанец развязал очередную войну на моей земле. Скоро поддтянуться войска Франциска, да продляться его лета царствования, и тогда твой император будет изгнан из Италии, а если не повезёт - я ему лично голову срублю... - шипел в лицо барону наёмник.
- Всё в Руках Всевышнего, пусть Он рассудит этот спор, - тихо произнесла Лисичка, чем привлекла внимание пьяного Марчело:
- А ты что тут богословица, - протянул он руку к её локонам, но Ведьмочка одёрнула его, - знал я одного такого «богослова», за него моя сестра Элизабет вышла замуж. И стала она Белучи-Росси, ха-га, ох и горячая девка была, страстная, как нимфа. А Викторио был «римляном времён Республики»: всесь из себя праведник, непогрешимый, оратор богословия, но купец славный. Занимался бы торговлей, какого беса в религию ударился?
- Не знаю, друг, он - дурак! - отвественно заявил Амадео, за что получил пощёчину от Чолито:
- Не смей так отзываться о моём покойном отце, презренный! - неудержалась Ведьмочка. - Он был хорошим человеком, но как все люди ошибаются, он совершил страшный грех - убил Сергио, сына моей кормилицы Анны, за что Бог наказал его!
Тут Марчело замер на месте. Он начал внимательно всматриваться в лицо Чолито:
- Юпитер, бог мой, а я то думаю, лицо знакомое. Не может быть такого... Ты... дочь Элизабет? - с замиранием сердца говорил ошарашенный наёмник.
- Да, сеньор, я Чолито Росси, дочь покойных Викторио и Элизабет Росси, ныне бароннеса Оливарес, законная супруга дона Диего Оливареса, барона Севилии, мать Изабеллы Оливарес, отнятой у меня гнусными пиратами Барбаросса...
Ошарашенный наёмник медленно похлопал в ладоши и поднял серебрянную чашу с вином и протянул Чолито:
- С приездом, племянница, выпей с дядюшкой вина и поговори со мной по семейному...