Глава 20
Перед тем, как дато Конон и председатель Моис наконец смогли договориться о встрече, успел пройти ещё ровно один ночной дождь. Семнадцатое января. С раннего утра Лин и Кэсси были на ногах. Они суетились по дому Квонов, да так тихо, что Хён Сок и Эндрю не услышали от них и звука. Чтобы уснуть в эту ночь, им пришлось не спать три предыдущих.
Все эти дни они только и делали, что узнавали, уточняли и догадывались, пока прямо в середине рабочей смены подполковника Арно не пригласили со срочным визитом на круглый стол к министру. Там его обременили новой задачей — обеспечить проведение инструктажа для сотрудников патруля первого Округа, офицеров полиции и предоставленного председателю Моису сопровождения. Конечно, к такому делу никак нельзя было не приурочить офицера Юну. Этот приказ оказался отличным поводом для того, чтобы на время выставить её из ПОПДМК.
Известным одной лишь Кассандре Аллен образом, Кэсси смогла распространить среди жёлтой прессы несколько удобных для них слухов. «Чтобы наша идея оказалась понята всем обществом, нас должен заметить каждый отдельный человек и фолк» — сказала она, агитируя Кари и Эмили на создание всё более кричащих заголовков для подвластных её воле изданий. Те приличные новостные онлайн-каналы, что ещё не успели разорвать с ней все связи, с большой охотой приняли на себя роль просветителей. Пообещав им сто процентов дохода, Кэсси отправила составленные Эмили справки с информацией о Талахугдах, прошлом фолков и несколькими малоизвестными, но надёжными источниками.
Мир вновь вспомнил о Паколе и его «Первых и последних открытиях в наследии фолков». Повышение внимания к его работе стало до того действенным, что в Патуи резко увеличился поток туристов. Бабуля Ия с такой большой охотой рассказывала о своём давно ушедшем брате, что все новоприбывшие тут же приписали чёрный платок на её голове к дани памяти по оставившему родную деревню Паколю. Узнав об этом, Эндрю поручил начальству Управления организации деятельности уполномоченных по делам межрасовых коммуникаций направить в Патуи сотрудников отдела третьего Округа для соблюдения там порядка. Одного случая с Ики ему хватило. И он сам был бы не прочь навестить её родителей и своих малышей амфи, если бы нагрузка ПОПДМК и без того не была запредельной. Но несмотря на то, что своим фолкам и людям, не считая, конечно, офицера Юны и новенького, он доверял в разы больше, никто из первого отдела так и не смог выехать в Патуи. У всех за эти дни возникло безграничное количество дел.
Ажиотаж, поднятый над забытыми традициями фолков, не прошёл даром. Временный упадок карьеры Кассандры Аллен, как называла это Кэсси, оказался им как раз кстати. В своих социальных сетях она выложила не слишком скрытый намёк на то, что её авторское имя оказалось проклято потому, что кто-то прознал о том открытии, что Кассандра совершила своей рукой. Этим заявлением она не только утвердила интерес вокруг Талахугдов и книг, скрытых в библиотеке Университета памяти Кёльна, но и окончательно убила свою репутацию. И Кэсси бы с удовольствием из-за этого расстроилась, вот только все эти мелочи были уже не важны. Она всё время печалилась, злилась, а сердце её разрывалось от боли, но так было нужно. Никакой купол больше не мог оградить Кэсси от всеобщего горя. Она присоединилась к нему в тот же момент, когда одним лишь взмахом своей тёмной вуали смерть умудрилась похоронить её имя и лишить покой всякого смысла. Так автор окончательно пропал, отдав последние силы на благо своей музы.
Эндрю проснулся в кровати Хён Сока в чужой пижаме и с двумя красными отметинами на переносице, всю последнюю неделю не сходившими от того, что он забывал хотя бы изредка снимать очки. И, хоть ему не удалось запомнить того, кто этой ночью зашёл к нему в комнату, накрыл его одеялом и убрал очки на тумбу, Эндрю был уверен, что сделала это именно Лин. Так и не сумев сомкнуть глаз, она то садилась рядом с Хён Соком, занявшим её постель, то забегала взглянуть на Эндрю, что спал так мирно, словно бы в доме Квонов в конце концов смог избавиться от всех старых тревог. В один момент Лин даже подумалось, что это она забрала их, только бы дать ему отдохнуть ту самую ночь, что для всех них могла стать последней. Лин точно знала, что в этот день случится что-то плохое.
В любую секунду земля могла вновь открыть свою пасть и проглотить весь их дом точно так же, как она сделала то в третьем Округе. Всё просто не могло пройти гладко. Если бы волноваться было не о чем, то Хён Сока бы не позвали увидеться с министром органов внутренних дел Вайнкулы. Им снова хотели воспользоваться, и Лин заранее была уверена, что в этой глупости он им не откажет. Вот только в этот раз Хён Сок не бездумно пошёл министру на встречу. Целиком и полностью это было его решение. Он дал согласие на помощь в проведении переговоров с дато Кононом.
Ему никогда не приходило в голову то, что новая комната Лин может так явно отличаться от той, что он помнил из детства. Хён Сок и правда многое пропустил, если только сейчас заметил изменения, которые Лин провела прямо у него под носом уж как несколько лет назад. Перекрасились стены, сменилась мебель, потолок засыпали крохотные блестящие звёзды. Лин всегда увлекалась подобным — ещё со школы ей нравилось придавать значение форме и контурам, а не массе их заполнявшей. Его же спальня оставалась прежней с восемнадцати лет. С уходом отца во внешних переменах просто не стало смысла. Всё равно их некому было замечать. Но Лин так не считала. До недавнего времени только снаружи она и менялась. Вдруг полюбила кусаться и скалить всем близким зубы. Но, как только старший брат признался ей в своём раскаянии, злость пропала, а глубокая рана на сердце принялась исцеляться. Одно откровение стоило всех шести лет молчания. Впервые с момента ухода мамы Бао в доме семейства Квон были слышны полные любви голоса.
Уже с полчаса Хён Сок разглядывал спальню Лин так, словно бы оказался в ней впервые, как в дверях появился Эндрю. Он был в его пижаме, в его тапочках и в его квартире. Странное чувство, будто в темноте они оба всё перепутали. Штаны были ему велики, потому Эндрю только и делал, что придерживал их одной рукой, другой сжимая на груди ночную рубашку. Хён Соку как никогда раньше захотелось пошутить, что в этот момент у него была душа на распашку.
— Чему ты так улыбаешься? — спросил Эндрю, продолжая стоять в проходе.
Хоть он и проспал по меньшей мере двенадцать часов, голос его был ещё совсем тусклым. Он выглядел в точности как не отошедшая ото сна Ко. Когда та засыпала, то всё её тело пушистыми волнами расплывалось на тёплом камне близ гейзеров. Сегодня он наконец с ней увидится. Вместе с начальством Департамента управления и организации деятельности уполномоченных по делам межрасовых и межвидовых взаимодействий министр принял решение, что участие амфи в переговорах просто необходимо. Подполковник Арно с радостью повиновался их указанию. Присутствие его милой Ко должно было хоть как-то скрасить невыносимый зной от дыхания сотни разгорячённых голов.
— О боже, наконец-то вы двое встали! — Лин вбежала в комнату и прыгнула на кровать возле брата. Она была до ужаса взволнованна. — Мы с Кэсси уже было решили, что вы никогда не проснётесь! Не знаю зачем, но я перечитала все новости, какие только успели о вас выйти. Честное слово, они и представить себе не могут, как обстоят дела на самом деле. Да даже я не могу! А ведь я уже почти с катушек слетела, пока дожидалась вашего проснутия.
— Лин, тебе бы нервы поберечь. — Проговорил Эндрю, что по случайности встал у неё на пути. Она не обратила и малейшего внимания на то, как чуть не сбила его с ног, да так стремительно, что Эндрю обеими руками пришлось схватиться за дверной косяк. — Никогда раньше не слышал, чтобы ты так разговаривала.
— Смотри не потеряй. — Присоединилась к ним Кэсси, двумя пальцами поймав пытающие слететь с него штаны. — Как воображаемый лингвист со всей ответственностью заявляю, что к вашему с Хён Соком случаю слово «проснутие» подходит как нельзя лучше. Ещё пара минут, и мы начали бы всерьёз за вас переживать.
— Не стоит, — Хён Сок попытался подняться, но сестра толкнула его обратно в постель. — Под вашим присмотром с нами ничего бы не случилось.
— У вас есть ещё полчаса, прежде чем мы приготовим завтрак. — Лин встала и пригрозила пальцем Хён Соку. — Не смейте и начинать говорить о работе. Если я услышу хоть одно лишнее слово, вам обоим придётся заткнуть рты.
— Лин права. — Согласилась с ней Кэсси. — Пока есть возможность, подумайте о чём-то другом. Потом вам никто не предложит в этом выбора.
— Мы поняли. Можешь уже отпустить. — Сказал Эндрю, когда рука Кэсси на его поясе начала ему надоедать.
— Как знаешь, Эдди. — Кэсси разжала пальцы, и на губах её появилась едва заметная тень улыбки. Старые шутки Эндрю вышли из моды. Теперь на их месте оказалось сдержанное уважение. До того скрытое, что его и вовсе нельзя было разглядеть. Но она всё понимала. — Просто решила тебя поддержать. Так сказать, в ответ. Насколько мне известно, недавно ты на что-то спустил все свои деньги. Тебе бы без последних штанов не остаться.
Кэсси похлопала его по плечу и вышла из комнаты. Вслед за ней Лин испарилась в коридоре, на прощание сердечно поцеловав щёки тех, кто вот-вот должен был их покинуть. Никогда раньше она не чувствовала такой сильной тяги к тому, чтобы удержать их двоих в своей комнате. Запереть их здесь, а ключ выбросить в океан, казалось ей лучшим из всех возможных решений. Лин было всё равно на Вайнкулу и её жителей. Пусть политикой занимаются те, кто в ней разбирается. Её брату там делать было нечего.
«Он ведь больше не сотрудник органов внутренних дел! Почему Хён Сок снова должен жертвовать чем-то ради всех этих глупых людей и фолков? Пусть даже сейчас это выглядит так, словно он просто тратит один из своих выходных на выполнение чужой работы. Все мы прекрасно понимаем, к чему всё идёт! Никто не скажет ему и слова благодарности» — не перестала повторять Лин, а Кэсси ей отвечала: «Среди населения Вины всё же есть один достойный подвига человек». Лин никак не могла догадаться, кем был этот незнакомец.
Она упорно не желала понимать того, что для народа, по сравнению с Хён Соком и Эндрю, Моис и Конон больше не имели совершенно никакого значения. Они как были невидимы все эти годы, таковыми и оставались. Безымянные лица с придуманными кем-то названиями. Имя же Квон Хён Сока знал каждый. Пусть языки плетут о нём сплетни, для них была хотя бы почва. О Моисе же нельзя было сказать ничего. Он был никем, а все слышали лишь о его подопечных.
Эндрю сел на край кровати, сложил ладони между коленей и тяжело вздохнул. Совсем скоро последние грёзы рассеются и пропадут в морозном воздухе Вайнкулы. Ему лишь оставалось надеяться, что на смену кошмарам не придёт сонный паралич. Ведь подполковник Арно должен был действовать. Он был в ответе за всю Вину только потому, что в один момент стал знать больше остальных. Это несправедливо. Если бы он так и остался дураком, каким его считал подполковник Квон, сейчас его жизнь была бы в разы легче. Единственное, о чём Эндрю действительно хотел волноваться — не проиграет ли он очередную партию в карты. Эндрю успел позабыть, когда в последний раз брал в руки хоть что-то помимо отчётов и бумажных стаканчиков с кофе. Пожалуй, затем ему и нужны были все эти игры. Он хотел помнить, что в жизни есть место простой бессмыслице.
— Сегодня будет холодно. Надеюсь, в этот раз ты взял с собой варежки? — спросил Хён Сок, наблюдая за тем, как Эндрю сжимает и разжимает кулаки.
— Взял. Это те, которые дал мне ты.
— Мои варежки, мой зонт, — припомнил ему Хён Сок то, что, казалось, случилось целую вечность назад. — И вот ты уже в моей одежде. Только вот никак не пойму, как так вышло.
— Я и сам не знаю. — Он пожал плечами. В комнате было до того тихо, что было слышно, как ткань рубашки касается его кожи, пока соскальзывает с плеч. Подобное мог расслышать лишь Хён Сок. — Всё это просто одна большая случайность.
— Никогда бы не подумал, что Эндрю Арно верит в случайности. — Он улыбнулся, а его взгляд в последний раз медленно оббежал комнату сестры и смирно сидящего в ней друга. — Я думаю, что мы оба к этому шли. С самого начала. И вот где оказались. Наша первая встреча была случайностью, всё остальное — наших рук дело.
— И не поспоришь.
Они оба замолчали, и в возникшую минуту безмолвия вдруг в полголоса усмехнулись. Хён Сок надеялся, что это был не последний раз за этот день, когда им будет достаточно одного лишь присутствия друг друга. Эндрю же понимал, что больше поводов для смеха у них не будет. Всю свою жизнь он ужасно боялся смерти, но вот его страх встал с ним лицом к лицу. Эта чёрная тень прибрала к рукам десятки ни в чём неповинных людей и фолков, но, что самое главное, она забрала Ики. С момента её ухода Эндрю так и не нашёл времени на то, чтобы с ней проститься, а потому стеклянные глаза Ики всё продолжали смотреть в пустоту. Но сегодня он сделает всё так, как положено. Уже завтра все и каждый узнают, как погибла Ики из деревни Патуи. Заслуженный позор заставит виновного самостоятельно заняться собственной казнью.
Когда Хён Сок собирался уходить, Лин повисла на его шее с уговорами остаться и не заниматься глупостями. Она никак не могла признаться, что, останавливая его, сама совершает главную в своей жизни ошибку. Ему нужно было идти, и лишь Кэсси была с этим согласна. Она обняла его, в последний раз пожала руку Эндрю и поблагодарила того за храбрость и всё то, что он сделал и сделает для Вайнкулы. Лин разрыдалась у него на груди, призналась, что никогда не считала их двоих идиотами и до глубины души сожалеет, что этот путь выбрали именно они.
— Всем было бы лучше, если бы вы оба остались с нами. — Слёзы стекали по её щекам так быстро, что сама Лин не успевала ловить их. Кэсси помогла ей с этим, в одно движение поймав их все. Лин уткнулась носом ей в шею и не произнесла больше ни слова.
Незаметным ей жестом Кэсси проводила Хён Сока и Эндрю и неслышно заперла за ними дверь. Как только они оказались в подъезде, Лин взорвалась ещё больше. Ни один гейзер не мог сравниться с её бессильным громом. Лин больше ничего не могла сделать, ведь всё, что было ей доступно, она уже перепробовала. Хён Сок тут же написал Кэсси и выразил признание за все заботы о его сестре. В конце сообщения он прикрепил номер Гефеста. Если ещё кто и мог отвлечь Лин от её горя, то это он.
Эндрю сбежал вниз по лестнице, встретил офицера Юну, и та открыла ему заднюю дверь служебного автомобиля. Хён Соку не оставили иного выбора, кроме как сесть спереди. Даже в этом Кэсси была права. У них больше не было возможности думать о чём-то другом. Все те несколько часов, что они провели с Юной и новеньким фолком, их мысли были об одном. Когда же она наконец себя проявит? Несомненно, случится это именно сегодня. У офицера Юны был весь оставшийся день на то, чтобы удивить подполковника Арно своей преданностью. Жаль лишь, что верна она была не ему.
Дальше — несколько часов в особом вагоне поезда, держащего путь до одной из деревень фолков, куда должны были доставить Ко и По к другим амфи. Всю дорогу Хён Сок внимательно прислушивался к разговорам, которыми то тут то там сыпали и фолки, и люди. Он не хотел быть параноиком, но ему всё время казалось, что шепчутся только о нём. Если бы Хён Сок вдруг узнал, как близок был к правде, то заранее попросил бы для себя отдельный вагон. Его рассматривали, им восхищались, с ним хотели заговорить. Одни считали, что он выглядел неприлично отдохнувшим для человека, что уже этим утром должен был пережить стресс, сравнимый разве что с тем, который ему пришлось испытать на площади Луиса Кортеса в третьем Округе. Для других же его облик стал схож со сверхчеловеком. Слишком чёрными казались его глаза, и недостаточно светлой была кожа. Словно бы он решил нарочно родиться полной противоположностью фолкам. Каждый точно понимал, что позвали его лишь затем, чтобы бывший подполковник Квон вновь принял на себя каждый из ударов, что предназначался Моису.
Поезд то и дело сотрясали слухи. Кто-то приписывал Квон Хён Соку чрезмерную уверенность в своей правоте, иные тут же бросались доказывать, что за всё время своей работы бывший подполковник не совершил ни одной ошибки. Сотрудники других ОПДМК без конца пытались поприветствовать его, кажется, совсем позабыв о том, что вскоре увидятся с настоящим главой Вины. И вдруг по своей привлекательности председатель Моис оказался вторым после Героя Вайнкулы Квон Хён Сока. На третьем месте был Эндрю. Последним, как бы это ни было странно, стал дато Конон.
Подполковника Арно обсуждать не спешили. Он молча смотрел в окно, надеясь, что всё это как можно скорее закончится. Разговоры ему надоели, присутствие людей и фолков тоже. Он хотел лишь наконец обрести свободу. С этой просьбой он и обратился к министру за круглым столом. Ему стало жизненно необходимо перестать быть подполковником. Министр пообещал Эндрю, что в этом деле он в последний раз проявит себя в своей старой должности. И всем было очевидно, что эти слова станут правдой, только вот министр вновь мог сыграть с ним злую шутку. Теперь одно лишь присутствие Хён Сока его успокаивало.
Как оказалось, даже после увольнения тот точно знал, куда вести лодку. Если и шла она против течения, то Хён Сок легко из неё выбирался и, поставив её на плечи, брёл в нужную сторону. Он так и не научился менять море, но то было и неважно, если песок под ногами становился необходимой для прыжка опорой. Над водой вскинув руки, Хён Сок держал в них лодку и всех тех, кто решился в неё сесть. Иногда поиски дна в себе прошлом и правда оказывались хорошей затеей.
Деревушка фолков на пол пути к Сварогу почти ничем не отличалась от Патуи. Низкие домишки близ гейзеров, россыпи сараев и резвящиеся в снегах детишки амфи. Здесь не хватало лишь бабули Ии и Ики. Ики особенно. Без неё некому было встречать Эндрю, ругать его за долгое отсутствие и в самом нужном месте чесать Ко за ухом. Только сейчас Хён Сок заметил, как без неё стало пусто. Словно бы одна половина лучей родительской звезды пропала, а другая оказалась на противоположной стороне Вины. И он бы сказал об этом Эндрю, да только тот понимал всё без слов. Голос Ики ещё продолжал звучать в его голове глухим эхом и беспомощным криком.
Всему тому, что осталось нерассказанным, найдётся своё место в устах стариков. Хён Сок следил за ними и высчитывал присущие всем черты. С недавних пор среди всех возможных толп он искал именно пожилых фолков. Дело заставило его вновь вспомнить лицо бабули Ии. Морщинистое и по фолковски доброе. Слабое снаружи тело, что было наполненно сильнейшим из духов. Но пожимал руки Конон до безобразия крепко.
Председатель Моис стоял посреди снежного пастбища и в своих объятьях держал одного из амфи. Самый крупный из всех зверей, каких только доводилось видеть Хён Соку, послушно склонился перед Моисом и мордой уткнулся тому куда-то в ладони. Можно было подумать, что он подкупил его угощением, но руки председателя были чисты. Моис просто нравился амфи. Нравился точно так же, как и фолки, что жили бок о бок с покладистым зверем. Не зря именно его выбрали председателем. Если Моис мог найти общий язык с амфи, это значило лишь то, что его должны были любить и все остальные.
— Господин председатель, рад встрече. — Эндрю протянул ему руку, и Моис тут же её принял.
— А я-то как рад! — мужчина со всем присущим ему воодушевлением согласился на рукопожатие. — Подполковник Арно, безмерно счастлив этим днём быть под надзором Ваших товарищей. Лучшего сопровождения и желать не смел. Об успешной работе Вашего отдела я наслышан ещё с тех самых пор, как Вы обзавелись самым юным подполковником за историю Вайнкулы. — Он улыбнулся, и, хоть зимние очки и скрывали направление его взгляда, Хён Сок был точно уверен, что смотрит Моис именно на него. — Но не будем о прошлом, мой друг, нам ещё есть что обсудить в будущем. Перед этим же попрошу Вас представить мне Ваших спутников. Можете не верить мне, но всех своих подчинённых по именам я ещё не успел запомнить.
Моис за спиной скрестил руки и приготовился наблюдать поклоны сотрудников ПОПДМК. Офицер Юна никак не выдала своей измены Эндрю. Хён Сок пытался внимательней следить и за ней, и за председателем, но ничего в них не казалось ему странным. Одна лишь подозрительная близость Моиса и амфи. Никогда раньше он не встречал подобных случаев. Наверняка все последние месяцы председатель только и делал, что налаживал связи с амфи, которые, хоть и отличались природным дружелюбием, никогда не позволяли себе подобных откровений с чужаками.
— О, наш заслуженный Герой мне уже знаком, можете не утруждать себя перечислением всех его заслуг, господин подполковник. — Моис сам подошёл к Хён Соку и, казалось, даже не заметил, что тот и не подумал ему кланяться. Он удостоил председателя лишь слабым кивком. — Квон Хён Сок, имею честь лично выразить Вам свою признательность. Будьте уверены, за все заслуги Ваши нам всем воздастся. Говорю от лица обеих сторон многоуважаемой госпожи Вайнкулы. За все грехи чужие мы получим расплату, за каждый подвиг свой вознесёмся к ногам Божьим.
— Не упоминайте Бога, если не знаете его настоящего имени. — Хён Сок был упрям в своём недоверии. Он больше не обязан был соблюдать правила приличия, падать перед высокопоставленными сэрами на колени и соглашаться с любым их словом.
— Как же не знаю? — улыбка Моиса стала ещё шире. — Какое из сотни известных человечеству имён мне Вам назвать?
— Начните с того, что близко фолкам. — Сказал Хён Сок, пристальным взглядом наблюдая за его реакцией. Казалось, председателю всё это не казалось чем-то странным. Разве что при упоминании фолков уголки его губ на мгновение дёрнулись вниз.
— Но ведь в этом нет необходимости, Квон Хён Сок, Вы ведь и сами наверняка о нём слышали. Возможно, куда больше, чем я. Мне же, как и любому другому человеку, придётся серьёзно подумать, чтобы вспомнить кого фолки величают Создателем. Как думаете, господин Квон, знают ли они сами имя того, кому поклоняются?
Поведение его было совершенным, а ответы безупречными. В броне председателя не было ни одного изъяна. Хён Сок понял, что своими вопросами сам себя хоронит, и перестал задавать их. Пусть председатель Моис считает, что в этой схватке одержал победу. Ведь впереди их ждал главный бой.
Подполковник Арно послал офицера Юну за амфи, а сам остался переговорить с председателем. Он предлагал ему пройти в помещение, но Моис отказался. Конечно, председателю неоткуда было знать того, что Эндрю не выносит холод, и потому ему не осталось ничего другого, кроме как молча со всем смириться. Моис восклицал, удивлялся и всё переспрашивал. Иногда он смеялся, а примерно через каждую произнесённую им фразу Хён Сок замечал, как Моис слегка поворачивает голову в его сторону. Он никак не хотел выпускать бывшего подполковника из своего поля зрения. Кажется, в нём самом подозрений было не меньше, чем в Хён Соке.
Стоило Эндрю заметить Ко и По, как он тут же позабыл и о председателе, и о предстоящей встрече с дато. Ко понеслась к нему так, словно бы не виделась с ним целую вечность. В прошлую их встречу в Патуи у Эндрю не было времени на то, чтобы провести с ней достаточно времени, а потому сегодня Ко имела полное право на нём отыграться. Она срывала с него шапку, лапой дёргала его капюшон и пыталась сбить его с ног. Сначала и По помогал ей донимать Эндрю, и лишь тогда, когда Хён Сок сам подошёл к нему, амфи обратил на него внимание. Он не рычал, не скалился и даже не двигался, пока Хён Сок не положил ему на голову руку. По тут же сдвинул её себе на морду и принялся тереться о рукавицу. Хён Сок вдруг понял, что никогда не касался амфи без перчаток. По отношению к По это было неправильно. Он снял их и голой ладонью погладил нос амфи. По всё понял. Его пасть раскрылась, а хвост завилял, совсем как у земных собак в приступе радости. Рождение Чо, Мо и Бо хорошо на него повлияло. Раньше По ни за что не стал бы показывать Хён Соку, что он имеет для него хоть какое-то значение. За последнее время с ними обоими случилось слишком многое. Ведь и По любил Ики не меньше, чем Эндрю и Ко.
Председатель Моис наблюдал за ними так, будто бы с точностью мог определить, соответствует ли каждое их движение тем правилам, которые были предписаны как обязательные для всех сотрудников ПОПДМК. И ему легко дался вывод, что нет. Хён Сок и Эндрю знали куда больше остальных, но он ещё не решался утверждать, опасно ли это или всегда играло всем остальным людям на руку. По крайней мере, раньше Моис был уверен, что для подполковника этот навык будет полезен. Теперь же он понял, что не рассчитал. Они оба слишком увлеклись. И это изменило все его планы.
Более ничего не держало их в деревне, чьи жители восприняли присутствие главы людей как лучший из всех возможных комплиментов. Председатель Моис занял место на своём коренастом амфи, Эндрю вскочил на Ко, а Хён Сок оседлал По. В этот раз это удалось ему куда легче, чем во все прошедшие года. По перестал ему сопротивляться. Он принял в Хён Соке всё то, что было в нём самом. Ещё раньше подполковник Квон назвал бы такое поведение По дуростью. Уже сейчас Хён Сок отказался бы от своих слов, да только зачем, чтобы дураком назвать себя.
Председатель Моис и всё его сопровождение прибыли на амфи. Дато Конону же хватило одного десятка машин. С ним были и беловолосые фолки, и малочисленные люди, и те, что под них нарядились. Как и положено, дато стоял в центре своей свиты. Перед ним не было ни стола, ни стульев, ни даже навеса, что уберёг бы головы Конона и Моиса от начавшегося снегопада. Подполковнику Арно не доложили, кто должен был обустроить надлежащие условия для переговоров, но это явно не поручали ему. Ни одного изобретения человечества или нововведения фолков. Председатель и дато не соблюли ни единой традиции. Перед ними была лишь голая земля и до щиколоток насыпавшиеся сугробы. Девственно-чистая Вайнкула.
Когда Хён Сок представлял очередную их встречу, то думал, что Конон наконец окружит себя достойной охраной. Но вот опять дато выглядел так, словно бы ему нечего было бояться. Он хотел, чтобы все именно так и считали. Конону всегда удавалось добиться своего. После Дня единения многие фолки решили на время покинуть столицу, но для дато это происшествие совершенно ничего не значило. Хён Соку вспомнились слова бабули Ии. «Если тебя обидел кто-то один, не нужно обижаться на всех». Конечно, тут не было места обидам. Скорее, снег под ногами уже должен был начать таять от горящей внутри него ненависти. Конон же любил каждого. Он любил и был обожаем в ответ. Если всеобщее признание было тем, о чём он мечтал, то дато уже сумел добиться своего. Но зачем-то он продолжал действовать. Эта цель не стала для него конечной. На секунду Хён Соку подумалось, что Эндрю был прав. Дато Конон и правда хотел, чтобы хотя бы раз председателем Вины оказался фолк. Первые же его слова всё рассудили.
— Здравствуйте полковник Арно. — Конон улыбнулся и отвесил Эндрю глубокий поклон. — Где же Ваш многоуважаемый председатель Моис? Неужели от его лица со мной будет говорить господин Квон?
— Нет, сэр. — Эндрю в ответ склонил перед ним голову. — Председателю нужно лишь чуть больше времени, чтобы спешиться с амфи.
— Всё ясно. — Конон понимающе кивнул. — Значит, вас вновь подослали ко мне, чтобы развлечь старость разговором. — Дато пытался засмеяться, но смех его застрял где-то глубоко в седой бороде. — И что же Вы, дорогие друзья, можете мне рассказать?
— Каковы Ваши впечатления о Дне единения? — Хён Сок начал с ответного вопроса. Ему нечего было сказать дато, но он был готов внимать каждому его слову. Лишь бы тот наконец ошибся.
— Последствия его поистине ужасны, — он сочувственно вздохнул, но вся грусть его мигом пропала, когда Конон понял, что говорил с ним Хён Сок, а не подполковник Арно. — А Вы, господин Квон, кажется, совсем не изменились. Сразу переходите к сути. Время Вам всё так же дороже золота.
— А Вы в очередной раз разбрасываетесь русскими поговорками. Вам следует быть поаккуратнее со своими словами. — Эндрю ударил его в бок, но Хён Сока это не остановило. — Кто знает, может быть, другие фолки начнут повторять за Вами. Вам не следует отдавать предпочтение какой-то определенной культуре. Это не должно быть в характере фолков.
— Не беспокойтесь, мультикультурализм у нас всегда будет развит. Ведь это не мы именовали перемену лет Рождеством. — Вдруг внутри Конона что-то щёлкнуло, и он улыбнулся, да так, что от этого его усы ощетинились. Для Хён Сока он стал лишь больше похож на дьявола. Миру давно пора было от него избавиться. — Раз уж Вы придаёте такое значение деталям, неужели ничто другое Вам ещё не открылось?
— Может быть, Вы подскажете мне, на что лучше обращать внимание? Вам то явно виднее.
— Хорошо, — старик кивнул, понимая, что имеет в виду Хён Сок. — Очень хорошо, господин Квон. Но вместо того, чтобы смотреть в мой единственный здоровый глаз, почему бы Вам не спросить у председателя, что находится у него под очками?
— Вот так прямо? — Хён Сок сделал вид, что удивился. Ни одному слову Конона нельзя было верить. — А я уже было подумал, что Вы скажете, что все люди слепы.
— О, я не стал бы бросать камни в свой огород. Земли Вайнкулы и без того от вас настрадались.
Дато ждал очередного выпада, но Хён Соку нечего было ответить. Эндрю напряжённо вздохнул. Бросать камни в огород, что за глупость. Они оба понимали, что Конон нарочно использовал выражение, которое никак нельзя было подвязать к славянам. Он издевался над ними, и это было заметно всем тем, кто стоял от них неподалёку. Внезапно дато Конон решил, что репутация для его дела не так уж и важна. Но слишком уж много сил он потратил на возведение ореола благодетеля, чтобы так просто оставить свой прошлый путь. От того фолков и людей в рядах Конона ни капли не убавилось. Его игра продолжалась, и безразлично ему было то, что председатель Моис ещё не успел подойти. Конон точно знал, что с тех самых пор, как появилась такая возможность, люди стали записывать любой значимый разговор. Его услышат все. Откровения дато Конона дойдут и до тех, кто в этот день решил остаться в стороне.
— Загубили одну планету, загубите и вторую. — Старик был непреклонен в своей глупости. — Фолки столько под Вас адаптировались, Вы же для них ни на йоту не изменились. В своё время подполковник Квон так сильно хотел добиться равенства, но где же оно теперь? — дато вскинул руки, и фолки за ним враз вздрогнули. Конон смотрел Хён Соку прямо в глаза. — Хочешь равенства? Да ты ведь даже не понимаешь проблем фолков! Ты думаешь лишь о себе и о том, чтобы тебя самого судили подобно человеку! Ты был возвышен до небес, но вот тебя заставили упасть. И что с того? К чему привёл весь твой труд, если остался ты на прежнем месте? Какой от тебя прок теперь, когда даже звания офицера ты не несёшь?
— Когда ты уже поймёшь, что никому нет дела до чужого звания? — продолжил играть свою роль Хён Сок, дав Эндрю знак не подпускать председателя. — Что дато, что подполковник: для людей и фолков нет совершенно никакой разницы. Да хоть назови рыбу птицей, от этого летать она не научится. Ты же лишь заблудшая овца.
— Говорить ты будешь тогда, когда вновь дослужишься до подполковника. Начни с начала, иногда это бывает полезно. А пока без значимого ранга ты ничто. Слова твои весят меньше только что выпавшего снега. — Конон избавился от рукавиц и поймал в ладони несколько снежинок. Они тут же растаяли, и несколько фолков из его свиты залились смехом.
— Скажи спасибо моему отцу, что, не имея хоть сколько-нибудь известного имени, спас твоего несчастного сына. — Хён Сок использовал свой главный козырь. — В конторе не стать подполковником, но это не помешало ему умереть достойным человеком.
— И это я должен благодарить его? — Конон почти засмеялся, когда вдруг осознание острой иглой пронзило его виски. Если он хотел, чтобы другие испытывали к нему чувство долга, он сам должен был в очередной раз подать им пример. Конон пошёл по давно проторенной дороге. — Да, конечно же в этом ты прав. Пожалуй, Му Хён был единственным благородным представителем вашего рода.
— И про кого же ты говоришь? Про всех без исключения людей или только лишь про мою семью? О чём бы ни были твои речи, сейчас ты сам себя прировнял к подлецам.
В этом никто не смел поддержать дато Конона. Он сболтнул лишнего, но лицо его сохранило выражение, будто он так ничего и не понял. Ему было что возразить, но те слова он оставил на самый крайний из случаев. Ещё не время. Не для того он столько лет берёг свою главную тайну.
Шёпот уже успел стихнуть, а Конон всё продолжал выжидать следующей атаки Хён Сока. После упоминания Му Хёна ему отчётливо стало ясно, что его сюда привели для того, чтобы подготовить дато к настоящим переговорам. Хён Сок многим умел управлять: своим отделом, чужими сотрудниками и людскими мнениями. Вот только с Кононом ему было не сравниться. Он уступал ему, срывался и при каждом своём действии мог допустить свой последний промах. Дато всегда был на шаг впереди. С тех самых пор, как всю свою жизнь сломал под фолков. Он был впереди самого Луиса Кортеса.
— Почему именно двадцать четвертое ноября? — Конон наконец получил новый вопрос, но не от того, с кем имел личные счёты. Хён Сок молчал, от лица отдела говорил Эндрю. — Зачем Вы играете нашими трагедиями? Вам прекрасно известно отношение всего человечества к этому дню, но Вы всё равно вызвали к себе Эмили Брамс.
— Дорогой мой полковник Арно, вы ещё слишком молоды, чтобы понимать причины решений взрослых. — Дато снисходительно склонил голову в бок. Хоть и величал он Эндрю полковником, всё же не мог видеть в нём кого-то больше прежнего юного офицера. — Пока все пьяные и счастливые, настоящие деятели создают историю. У Творца нашего не было ни одного выходного. И Вам, людям, стоит многому у него поучиться.
Ну конечно, дато Конону было просто удобно использовать день, для людей посвящённый трауру, но признать это значило бы лишиться своих человеческих последователей. Кто-то с его стороны присвистнул, иной же ударил ему по затылку. Даже самые оторванные от людей фолки понимали, что радоваться людскому горю не стоит. Но от кого-то они всему этому научились. В этом не возникало сомнений, как и в том, что Конон был для всех них примером. Худшим из возможных, непростительно коварным и алчным идеалом.
— Посмотри на себя, идиот! Да ты же последний придурок, если считаешь, что слова твои сойдут тебе с рук. После такого ни один фолк, ни один человек не останется безнаказанным. — Хён Сок указал на то сборище, что позволяло себе слишком многое. Нет, эти фолки не переходили на личности. Они решили начать с презрения ко всему людскому обществу. — Каждый, кто хохотал за твоей спиной, отправится под суд. Слышали ли вы об оскорблении чувств верующих и унижении чести? Ещё никто не применял эти статьи к такому количеству лиц. Этот случай войдёт в историю, ведь всё ваше поведение наказуемо, даже если вы отказываетесь это принимать.
Квон Хён Сок говорил, и никто не думал его останавливать. Для того он и стоял здесь, под открытым небом и пристальным взором сотни пар глаз. Он был приглашён для того, чтобы сделать то, в чём всегда был асом. Хён Сок как никто другой мог вывести из себя. Председатель узнал об этом после того, как выслушал последний доклад Алека, и убедился в правоте своего решения, когда в первый раз послал подполковника Квона в Сварог. Всё случилось именно так, как он и планировал. Хён Сок должен был использовать все возможные способы для того, чтобы дато поддался. Он учёл всё, кроме того, о чём знать никак не мог. Конон позволил своим взять оружие, и от того нервы их начинали трещать хуже лопающегося от давления льда. Его фолки наконец смогли почувствовать своё превосходство.
— Кем ты себя возомнил, чем ты стал лучше нас? Ты пророк или спустившийся с небес Бог? Где же тогда твоя церковь? Посмотри, кого ты собрал вокруг себя! Вместо того, чтобы говорить со мной, ты всё продолжаешь пытаться унизить человека. — Конон вздрогнул. — И ведь на тебя смотрят они! Молодые умы, потерявшие память предков. Ты хочешь сказать, что даёшь им возможность прогресса, но посмотри, к чему твоё наставление их привело. Они шутят и строят гримасы тогда, когда надлежало бы плакать. Вы послушали его, — Хён Сок окинул взглядом толпу невольников, что ловила каждый его жест. Будь то человек или фолк, каждый знал, кто такой Квон Хён Сок. Самый юный из подполковников. Самый человечный из всех людей. — И теперь вы вслед за ним стали настоящими грешниками. Вы — позор всей Вайнкулы!
Его голос утих, и все остальные ему подчинились. Ни один человек не посмел проронить и слова в его сторону. Ни один фолк не решился ему возразить. Он был здесь затем, чтобы представить свою, третью сторону. Хён Сок говорил за всех тех, кто пал жертвой зачиненной Кононом войны. И за усопших, и за ещё не рождённых. За тех, кто стоил дома третьего Округа прямо над гейзерами, и тех, кто в них поселился. За сына дато и спасённую им Эмили Брамс. Он был подполковником, начавшим это расследование, и станет тем, кто всё закончит.
Седые усы Конона встали дыбом, но никто не мог разглядеть, поджал ли он губы или растянул их в улыбке. Все и каждый в этот момент были на пике. Те, кто принял сторону дато Конона, и правда оказались грешниками, и первое тому доказательство не заставило себя долго ждать. В подтверждение слов Хён Сока один из фолков достал пистолет, вскинул трясущиеся руки и неумело прицелился. И он бы промахнулся, если бы не стоял достаточно близко. Конон не успел заметить того, что фолки решили начать действовать без его приказа, как раздался выстрел. Пуля со свистом пролетела в воздухе и закончила свой путь в животе Эндрю. Правый бок его куртки быстро окрасился кровью. Фолк нарочно целился в подполковника Арно. Если бы Хён Сока пристрелили сейчас, то некому было бы разоблачать дато. Мир ещё хотел услышать то, что он может сказать.
Эндрю не издал ни звука. Лишь стоял и молча смотрел прямо перед собой. Это было странно. Всё было странно. И то, как его кровь тонкими ломанными линиями стекала по поверхности куртки на белый снег, и то, как ноги ещё держали его. Эндрю был в сознании и мыслил яснее обычного. Он вдруг кое-что понял. Не было ни боли, ни сожаления обо всех принятых раньше решениях. Эндрю не отрывал глаз от одного единственного лица. Борода дато Конона продолжала шевелиться, собой прикрывая и ужас, и беспредельное веселье.
Вместо единственного зрячего глаза он всю свою жизнь использовал другой слепой — вот что открылось Эндрю, когда перед выстрелом время для него замедлилось. Если бы он постарался, то мог бы с точностью вспомнить, как выглядит пуля, застрявшая в его теле. И пулю эту отлили для него люди.
— Сукин ты сын! — Хён Сок держал пистолет наготове, и ему вдруг стало предельно ясно, что Эндрю был прав. Когда один выбирает путь миролюба, все остальные становятся его вечными должниками. Он обязан был защищать его. Это обещание сковало его руки ещё до того, как Эндрю переехал в кабинет подполковника. Всё началось с одной чашки кофе за столом министра и пары случайно брошенных фраз. Их встреча была решающей, потому что они сами нарекли её таковой.
И Эндрю как никогда чётко осознал, зачем они оба были здесь. Если Хён Сок выстрелит — всё будет кончено, и дело не в том, что он в очередной раз зальёт поверхность Вайнкулы кровью. Квон Хён Сок запачкает свои собственные руки. И в этом был его выбор. Всё было понятно с самого начала. В своё время подполковник Квон избрал неверный способ. Наказание не единственный метод разрешения проблем. Помимо него можно найти ещё сотню путей и миллион из них выходов.
Вселенная остановила своё движение, вращение планет прекратилось, а лучи солнца застыли там, куда успели упасть. Есть целая уйма способов, как можно прийти к осознанию всеобъемлющего равенства. Существует бесконечное множество причин, почему это знание может стать необходимым. Хён Сок знал, на что нужно давить, потому что понял о дато то, что он и не пытался скрывать. Обо всем сказали его глаза, ни капли не похожие на фолковские. Точь-в-точь человеческие.
— В чём дело, Хён Сок, перестал меня узнавать? — хриплый голос Конона резал слух. Отвратительный, до боли знакомый тембр и привычное сложение звуков, которое никто так и не смог узнать.
— Ты похож на человека.
— Конкретнее, пожалуйста. — Дато оскалил зубы так, что уже ничто не смогло этого скрыть. Морщины на его лице собрались в одну безобразную кучу. — Мой старый ум не совсем тебя понимает. Не мог бы ты повторить?
— Ты человек, Конон. Всё это время ты был человеком.
Хён Сок говорил правду, но никто не хотел ему верить. Лишь Эндрю всхлипнул так, словно бы эта новость поразила его куда сильнее выстрела. Конон ничего не подтверждал, но и не говорил против. Ему нужно было время на раздумья. Всем сейчас оно было необходимо.
Взгляды остановились на Кононе, и все совсем перестали обращать внимание на то, что мгновение назад перед ними случилось самое страшное из всех возможных преступлений. Крови было немного, но Эндрю побледнел так, что падавший ему на лицо снег сливался с цветом его кожи. Хён Сок хотел бы взять его под руку, но он и без того отлично справлялся. Одной рукавицей Эндрю зажимал рану, другой ухватился за сердце. Хён Сок не рассказывал ему о своих мыслях до тех пор, пока не получил больше фактов. Но теперь было уже слишком поздно. Эндрю без лишних объяснений понял, что Хён Сок не лгал.
В том, что во всём виновен фолк, сомнений не возникало. «Фолки — вот причина всех проступков!» — не уставали голосить тени в самых отдалённых закоулках Округов. Так было до того, как глаза фолка блеснули чем-то человеческим. Никто не понимал, но все давно это знали. Конон никогда и не скрывал своей истинной натуры. Это он был Богом. Весь культ фолков принадлежал ему одному, и дато больше не было смысла прятаться.
— Хочешь узнать моё полное имя? — Конон захохотал так, словно бы ему наконец удалось получить тот звёздный час, о котором он так долго мечтал. Веселье искрилось в его видящем глазу сотней взрывов гейзеров Вайнкулы. — Я — Константин. Вслушайся в это имя и распробуй его на вкус. Кон-стан-тин. Первым фолкам было сложно произносить его, а потому я немного урезал. Тогда они без конца восклицали: «Он — Кон! Кон — он!». Сам понимаешь, тяжело им было пользоваться человеческим языком. Так Вина подарила мне новое, короткое имя. Кто бы знал, что это войдёт у фолков в моду. — Его гордость и лицемерие лились через край. Если бы холод не остановил красное море, его волны снесли бы каждого, кто стоял по ту сторону дато. — Фолки начали повторять за мной, и так случилось со всем, что я когда-либо говорил. Мои выражения разбирали на цитаты, а откровения пытались записывать. Было сложно обучить первых фолков русскому, но они отлично изъяснялись на английском. Совсем так, как сейчас.
И вдруг слова бабули Ии стали Хён Соку ясны. То, что Луис был первым человеком, оказалось мифом. Все их воспоминания были всего лишь подделкой. Кари оказался прав. Прошлое фолков нужно было переписать. Теперь это касалось и всех людей тоже.
— Но в команде Луиса не было русских. — Слова сыпались с дрожащего языка Эндрю подобно снегу с его плеч. — Как Вы смогли...
— О, милый, наивный ты наш подполковник Арно. — Нервный смех вырвался из его рта вместе с облаком пара. — Сколько же ещё в тебе глупости? Я всё не перестаю удивляться.
— Будешь с ним так разговаривать — я пристрелю тебя. — Хён Сок направил пистолет ему в лоб.
Он знал, что Эндрю не одобрит подобных методов борьбы, но это был лучший из компромиссов, который Хён Сок мог с самим собой заключить. «Если и стрелять в ответ, то только в Конона. Ситуация найдёт свой конец и без него» — так он думал, но лишь до того, как вспомнил об истекающем кровью Эндрю. Ему и в голову не пришло бить в ответ. В этом и была сила подполковника Арно. Он не допускал себе глупостей, и не давал другим их совершать. Если бы его здесь не было, то Хён Сок убил бы дато сразу же, как тот посмел назвать Эндрю «слишком молодым».
— Обращайся на «Вы» и держи дистанцию. Язвить будешь мне, понял?
— Ну конечно понял, Квон Хён Сок. Ведь ты умеешь изъясняться куда лучше меня. — Константин притворно ему поклонился, от чего несколько фолков за ним вновь расхохотались. Жизнь ничему их не научила. Всё это было для них одним большим представлением. Во всём они видели план Божий. План дато Конона. — Пока вы не прибыли, я уже начинал сомневаться, что правильно истолковал основы человеческой речи фолкам. Слава Богу, Луис так любезно продолжил моё дело и взялся за обучение тех, кого я не рисковал знакомить с грамотой. Знаешь, когда ты один против миллиона от тебя отличных, не так-то просто сохранять уверенность, что с тобой всё в порядке. — Рукой дато широко раскрыл веки над тем самым глазом, что отсутствовал в его статуе на площади Полярного круга в Свароге. — Мне поведать тебе, что с ним случилось? Это очень забавная история. Дело в том, что к тому моменту, как Луис свалился с небес, в обществе фолков я уже занимал своё место. Вы бы отобрали у меня всё и во второй раз, если бы заметили один мой голубой глаз, поэтому от него пришлось избавиться. Карий же объяснить было куда проще. Не помню точно, взаправду ли я встречал фолков с коричневыми глазами, или выдумал их, чтобы не чувствовать себя таким одиноким, но это уже и не важно. Ослеп я специально для вас. Ведь всё и всегда происходит по желанию дитя рода людского.
Кто-то ахнул, другой подхватил это, и череда удивлённых вздохов послышалась за спиной Константина. Лишь после этого те из учеников дато, что меньше всего сомневались в искренности его слов, подпустили к себе горькую правду. Ведь это он шестьдесят лет назад распустил слухи о том, что существовали фолки с иным цветом радужки глаз. Даже эту деталь их прошлого он умудрился подделать. Хён Сок понял, что все его слова стоит делить надвое. Слишком плотно маска страдальца срослась с его человеческим лицом. Вдруг Хён Соку снизошло настоящее озарение. Он нашёл то, что так долго искал.
— Ты говоришь лишь о своих жертвах, но это никак не обеляет тебя. В этом и есть справедливость. Тебе не должно воздаваться за страдания, потому как ты сам себя на них обрёк. Твоя награда — понимание, что ты заслуживаешь большего. Твоё наказание — осознание, что никто другой не думает так же.
Всё было именно так. Сам Хён Сок заслуживал большего, но не потому, что этого у него никогда не было. Прошлая жизнь в настоящем ничего не решала. Он был достоин всего мира, ведь за весь этот мир сам сражался в каждом дне, что прошёл с тех времён. У Хён Сока уже есть всё, ведь он давно своё прошлое выстрадал. Лин ещё считала его братом, на работу к нему заходила Кэсси, и с ним всегда был Эндрю. Они оказались его вознаграждением. Хён Сок ничего не просмотрел, потому что смог вовремя их заметить.
Эндрю не мог так просто от него уйти. Кровь остановилась и ледяной коркой покрыла его рукавицы. Ничего серьёзного. Лишь всеобщее осознание, что пуля должна была достаться не ему, а кому-угодно другому.
— Какой же ты у нас мудрый парень. — Дыхание Константина было глубоким и плавным. Он пытался выглядеть спокойнее моря в штиль. Но сколько бы океан не пытался прикинуться крохотным озерцом, тишины на его берегах никогда не будет. — Куда уж мне в свои сто семь тягаться с тобой, Хён Сок. Раз уж так вышло, что знаешь ты больше нас всех, не подскажешь ли мне, в какой момент я выбрал для себя такую судьбу? Тогда ли, когда согласился помочь человечеству разведать обстановку на Вине, или, быть может, чуть позже, когда моя аппаратура перестала работать, и единственное, что вы сделали, дак это прислали Луиса мне на замену? Все эти двадцать лет я ждал помощи. Каждый вечер я стоял на коленях и молился, чтобы за мной отправили корабль. Ночью он снился мне, а по утрам я улетал с Вайны, но никогда не оказывался дома. Потому что всё это был один бесконечный кошмар. — Панцирь его наконец дал трещину. От глубокого вдоха грудь дато вздулась, словно бы он собирался выдохнуть все свои лёгкие. Руки Константина затряслись так, как и подобало человеческим старикам. — Знает ли ещё кто-то, кроме меня, о том, что на Древней Земле была моя жена? В то время её звали Ией. Первое имя, которое я произнёс на Вайнкуле, было даже не моё собственное. Это было её имя. Тогда я кричал его так долго, что успел позабыть о существовании других человеческих слов. И она наверняка меня забыла. Когда на День единения я прибыл в первый Округ, то подумал о доме. О той Земле, где была моя милая Ия. Где же здесь был мой выбор, Хён Сок? Скажи мне, в какой момент своей жизни Константин с Земли решил вдруг стать брошенным? Что за свои людские года я сделал для того, чтобы эту судьбу заслужить?
— Я не понимаю. Почему мы ничего о Вас не знаем? — слёзы падали с глаз Эндрю и замерзали на щеках ледяными реками. Именно поэтому Моис и отправил с ним Хён Сока. В своё время подполковника Квона нельзя было сломить жалостью.
— Да потому что зло во всём вашем обществе! — он сорвался на крик, в конец избавляясь от ставшего ненужным дато Конона. Теперь все слушали Константина. — И ведь это я создал их такими для вас удобными! Я слепил из того сборища настоящих фолков, а вы лишь пришли на всё готовое. Я взрастил их такими! Я создал фолков с нуля! Вы любите их, обожаете, да только потому, что я приучил их вас бояться. Они идеальны, ведь я воплотил в них ваши мечты! Восемьдесят лет упорной работы, и вот где все они оказались. У ваших чёртовых человеческих ног! Вы должны благодарить меня. Вы обязаны мне всем, что дала вам Вина!
Константин не лгал, но почти каждое его слово было ложью. Конон сделал их удобными для самого себя и заставил каждого без исключения фолка своей сути стыдиться. Там, где большинство молчит, властвует меньшинство. Могущественное меньшинство. Оставленный миром человек думал, что по своим прихоти и нужде создал целую расу, да вот только он лишь назвал её, а для того, чтобы заполнить белые тела страхом, из тончайших сосудов вылил жидкое золото. Хрустальные стенки лепестков лилий лопнули под напором чугуна. Но и тот никогда не был вечен.
Прошло восемьдесят лет, и Константин наконец оказался замечен. Ведь тот, кто говорит истину, будет услышан за тысячу миль. Впервые после своей встречи с фолками он говорил правду. У первого человека на самом деле не было выбора. Он остался один без связи и земных товарищей, без семьи и друзей, без человеческих благ и возможности вернуться на родину. Первые дни на Вайнкуле были невыносимы, следующие двадцать лет — ещё хуже. Став Кононом, он отрёкся от того единственного, что ещё хоть как-то могло связывать его с прошлым. Константин лишился имени, статуса и всего ранее ему знакомого. Кто-то на Древней Земле умело скрыл свою первую неудачную попытку колонизации Вины. О Константине забыли, Константина никогда больше не вспоминали, но лишь до того, как он не заставил всех обратить на себя нового внимание. Если бы председатель Моис не предал его, к этому моменту дато добился бы больших успехов. Он хотел отмщения, но всё никак не желал принять того простого факта, что все люди, виновные в его казни, были давно мертвы. Надгробия их оказались для него недосягаемы, потомки давно смешаны с остальными порождениями рода людского, а память о первом человеке стёрта точно так же, как и прошлое фолков.
Они пошли за ним лишь потому, что считали его голос воплощением миллиона своих. Фолки стояли, а снег засыпал их вместе с теми людьми, что примешались к их рядам. У всех них была одна цель — войти в общество, что всеми силами пыталось не пустить их под купол. Но почему вдруг фолки так легко позволили себе протест против Богов? Всё случилось именно так потому, что своим раболепством они заранее себя за все грехи наказали.
Почти всю свою жизнь Константин был несчастен. И вот теперь то, что осталось от его былой славы, мог легко унести с собой ветер. Убогий, думающий лишь о себе призрак, в своём горе решивший, что страдать вместе с ним должны все остальные. Он сам с собой поступался, но лишь для того, чтобы вернуть себе нечто давно утерянное. Константин хотел снова стать человеком. Тем, кого примет общество, успевшее ни раз от него отказаться. Если бы он очутился в самой его верхушке, то просто некому было бы его свергнуть. История циклична. Воспоминания о поддельном первом человеке должны были умереть, прошлое раствориться, и кто-то другой начал бы всё с начала. Этим кем-то стал бы дато Конон. Константин вновь хотел переписать воспоминания, но на этот раз свои собственные.
Свою первую ошибку он совершил тогда, когда заставил древних фолков поверить в то, что и их личная история должна быть стёрта. Второй раз он оступился, подсказав Луису, как построить третий Округ над скопищем гейзеров. Третьим его согрешением стала Эмили Брамс. Прощение было недопустимо. Каждый человек это понимал, но Эндрю ещё продолжал лить слёзы.
Конон был Отцом всех людей, и творения его должны были помочь ему это доказать. Вот она — настоящая армия из обесславленных и подавленных. Фолки цеплялись за своих товарищей, завывали от скорби по самим себе и едва держались на трясущихся от боли ногах. Сердца их сжимались, останавливались и начинали биться с новой силой. Несколько белых голов упало замертво, но никто не стал их ловить. Каждому сейчас нужно было подумать о своей собственной душе. Но Хён Сок так не мог. Он всё смотрел на рану Эндрю и тихо молился, чтобы всё закончилось раньше, чем подполковник потеряет возможность стоять.
— Посмотри, до чего ты всё довёл! — Константин перестал содрогаться и выпрямил понурую спину. Он не мог оставить собственную защиту, ведь ему снова не предоставили иного выбора. Но на этот раз вина во всём с ним случившимся принадлежала ему одному. — Теперь доволен? Этого ли ты хотел добиться, Хён Сок? Чтобы вся жизнь фолков рухнула от одной лишь твоей прихоти!
— Открывшаяся истина их освободила. — Только сейчас он опустил пистолет. Ему незачем было добивать того, кто и без пули в груди считался мёртвым.
— Истина не нужна вам теперь, когда я сделал мир таким для вас удобным! — дато был вне себя. Хён Сок доводил его, злил и пугал. Если бы силы не покинули старого тела, Константин придушил бы бывшего подполковника Квона голыми руками. — Человеку будет проще развиваться, если всю остальную работу на себя возьмёт кто-то другой. Не за этим ли вы создавали роботов? Но мёртвую сталь заменила живая рабочая сила! Вы должны, вы обязаны благодарить меня! Какого же вам было под началом человека? Всегда, всегда вы были несчастны! Потому что от людей одни беды. Когда дитя человеческое правит миром, всем и каждому от того одни лишь беды!
Он смеялся, но в речах его были слышны рыдания. Константин ждал, когда ему наконец кто-то поможет, но ни человек, ни фолк, больше не хотел оставаться с ним рядом. Даже Эндрю вдруг успокоился, примирился с собой и отпустил оставшееся в нём сострадание. Конону нельзя было соболезновать. Он не заслужил и того, чтобы его дряхлой фигуры касались чужие взоры. Всем было предельно ясно то, как годы одиночества отразились на нём. Они сделали его безумцем. Нет, вернее будет сказать — сам Конон выбрал стать сумасшедшим. К нему не осталось ни жалости, ни скорби. Одна пустота, сравнимая с объёмом бесконечной Вселенной. Он стал чёрным пятном, разлившимся по светлой поверхности Вины.
И пал лжепророк под ударом истины сына человеческого.
— И почему же тебя всё это волнует? Неужто ты решил отомстить мне за своего отца? Ну конечно, только ради этого ты и начал под меня копать. Вот только папашу твоего ничего уже не вернёт!
— В этом мире жить моей сестре. — Хён Сок смотрел на него без гнева, да лишь с толикой понимания. За столько лет дато ни капли не образумился. Из оставленного всеми Константина он превратился в жалкого Конона. — Хоть раз попробуй вспомнить кого-то ещё живого прежде, чем оправдывать себя очередным мертвецом. Не забыл, что у тебя ещё есть сын? Что бы сказал Кари, если бы увидел тебя таким? Ты предал его. — Дато молчал, потому что ему нечего было возразить в ответ. Но в тишине он не был согласным. Конон и не хотел признавать, что Хён Сок был прав. О своём сыне он так ни разу и не вспомнил. — Ты должен был быть отцом для Кари, а не для народа. Даже с собственным ребёнком ты справиться не можешь. Все всё услышали, так что закрой свой рот и прекрати делать то, чем отравляешь жизнь другим.
Вот теперь он закончил. Хён Сок сказал всё, что хотел, и с ним случилось всё, с чем ему предстояло столкнуться. Ему наконец удалось исполнить то, к чему он всю жизнь стремился. Хён Сок не хотел расквитаться с дато или Кари за смерть Му Хёна, но для своей собственной души он добивался справедливости. Он был кем-то и без звания подполковника. Он был Квон Хён Соком. Он был и сильным, и слабым. Он заметил демона в ангеле, и принял пороки тех, кто был ему не безразличен. И он был главным героем. Героем Вайнкулы Квон Хён Соком. И это он хотел нажать на курок, когда Конон стоял прямо перед ним на непорочном чистом снегу, но не сделал этого. Хён Сок совладал с собой и не убил того, кто прятался под личиной фолка. Он оставил Конона в живых, и так лишь навлёк беду на другого. Не все в этих переговорах придерживались политики Эндрю.
— И почему ты не спросишь, откуда у меня взялся сын? Я просто подобрал никому не нужного мальчика и вырастил его как настоящего человека. Он единственный, кто не должен был пред вами служить! — только и успел сказать Константин перед тем, как на его лице в миг отразилась полувековая боль.
Никому не было его жаль ни тогда, когда в голове его оказалась пуля неизвестного стрелка, ни тогда, когда навсегда ослепшие глаза закатились внутрь насквозь пробитого черепа. Под удар наконец попал тот, кто давно заслуживал смерти. На куртке Хён Сока оказалась чужая кровь. Эндрю не сразу понял, что произошло. Дато встал на колени, и в свете заходящего солнца казалось, что он вдруг решил склониться в молитве. Красные слёзы заполнили глазницы, стекли по щекам и впитались в седую бороду. Последний прерывистый вздох вырвался из его груди облаком горячего пара, что за собой унёс дух дато Конона.
Всё присутствующее при падении его тела человечество стало оплакивать того юного Константина, что попал в ловушку по чужой глупости. Найти информацию о единственном космонавте с гетерохромией оказалось просто. И звали его Крит Константин Романович. На чёрно-белых снимках старого надгробия значился возраст двадцати семи лет. Константину было совсем столько же, сколько и Хён Соку, когда на Древней Земле его приписали в покойники. От осознания этого дрожь пробежала по телу Хён Сока и колючим комом застряла где-то в горле. Константина не стало, но ничего ещё не было закончено. Оставались председатель Моис и тот, кто позволил себе убийство первого и последнего дато фолков. Этим кем-то оказалась офицер Юна.
Люди начинали перешёптываться, а фолки всё никак не могли оторвать глаз от призрака их великого Божества. Амфи, медленно прогуливающиеся где-то в стороне, не желали вмешиваться. Лишь Ко с огорчением поглядывала на Эндрю, и всё ждала, когда же он решит позвать её. И за сотню километров она учуяла бы ту каплю крови, что первой скатилась с его рукавиц и разбилась о землю. Но Эндрю никуда не спешил. Он с терпением высматривал Моиса и готовился сделать своё открытие. Сознание его неспешно уплывало, но Эндрю держал его даже сильней, чем рану в своём животе. С каждой минутой ему становилось всё холодней, и лишь одна рука ощущала тепло, плавно покидавшее его тело вслед за пулей.
Моис подошёл к ним лишь тогда, когда охрана наконец согласилась покинуть его. Он не боялся выйти из этих переговоров тем же путём, что и Конон. «Фолки были обмануты и унижены, но от того не становились ожесточёнными. Они умели злиться, но никогда не считали верным вымещать свой гнев на других. Моис действительно мудр, если понимает это» — так мог подумать любой, кто заметил бы то, как спокойно председатель вышагивает по залитому кровью снегу. На самом же деле смерти он попросту не боялся. Ведь все варианты на этот случай председатель уже давно продумал. Его задача здесь была выполнена, и он не возразил бы и слова против тому, кто прямо сейчас решил бы в своих руках сжать его горло.
— Каким образом ты узнал, что дато — человек? — Хён Сок был с ним жёстким, и думал лишь о том, как поскорей подвести Эндрю к тому, чего он так ждал. Дихотомия. Каждый должен был услышать две истины.
— Он сам мне сказал. — Его обычная улыбка пропала, и на её месте остались плотно поджатые губы. Моис предчувствовал, что его позорную правду решатся раскрыть.
— Вы работали вместе. — Слабым голосом заговорил Эндрю. — Но планы изменились.
— Всё верно. Теперь понимаете, зачем вы двое мне здесь понадобились? — он замолчал, решив, что на этот вопрос ему точно ответят, но предположений так и не последовало. — Я пытался вести Вас, господин Квон, туда, куда мне было нужно, но Вы не переставали смотреть в сторону Сварога. Вы же, подполковник Арно, вдруг сами на меня вышли. Это правильно. Если мы хотим равенства, каждый актёр должен признаться в своей роли. И просто отлично, что вы смогли ко всему приурочить многоуважаемую Эмили Брамс. Это пойдёт на пользу предстоящей ей предвыборной кампании.
— Вы — фолк. — На выдохе произнёс Эндрю, понимая, что у него не хватит сил на большее.
— И в этом Вы абсолютно правы, подполковник. — Моис кивнул, снял зимние очки, но не выдержал и от стыда прикрыл свои жёлтые глаза.
— Это ты заставил фолков на Дне единения убить своих же родных братьев. — Презрение пересилило былое уважение, и Хён Сок вновь едва держался, чтобы не достать пистолет. — И тот голый нож. Ни одного славянского знака. Ты знал, что, если его увидят, Конон точно поймёт, что это твоих рук дело. Ты подставил своих братьев под собственную пулю.
— У меня были большие планы. Вы не дали мне закончить.
— Да ты хоть представляешь, сколько жизней загубили эти твои игры? — он кричал и бранился ещё хуже, чем с Кононом. Его бездушное тело уже унесли, но окроплённая кровью земля ещё пахла смертью. — Я был там и всё видел. На моих глазах десятки голов разбили об асфальт прямо перед статуей Луиса. Ты опозорил его, ты даже не побоялся осквернить мёртвых! Ну и какого тебе было пойти против Алека? Несомненно легко! Ведь он уже никак тебе не ответит! К чему это всё? Почему бы сразу не сказать всему миру, что дато был человеком?
— Разве хоть кто-то поверил бы мне? Если бы Вы, господин Квон, хоть немного разбирались в политике, то давно поняли бы, что ко всему общество нужно готовить. — Моис поднял голову и посмотрел на него. Взгляд его переполняло раскаяние. — Никто не идёт у меня на поводу. Всё совсем наоборот. Это я навеки раб того народа, что однажды выбрал меня своим председателем. Мне нужно было что-то, чем я смог бы заполнить дыру, что сегодня открылась в разбитых сердцах фолков и людей. Иначе у них бы даже лжи не осталось. Место десятка голов заняли бы тысячи и миллионы.
— Ты мог бы остановиться на Луисе. — Хён Сок и не думал его понимать. — Зачем нужно было подставлять Алека?
— О, мой дорогой друг Александр отслужил Вайнкуле верой и правдой. Но к этому моменту каждый должен был ответить за содеянное. — Председатель едва коснулся своей груди кулаком, как тут же опустил его. — Александр был виноват, хоть и не он всё это начал. В своё время он дал Конону добровольное согласие в прошедший День памяти воздержаться от любых действий, но затем предал своего первого начальника. А вторым стал я. Я всё ему объяснил, а он не отказал мне. В этом и был уговор. Он должен был предотвратить жертвы так, чтобы Конон ничего не заподозрил. С этим Александр не справился. Он решил понадеяться на Вас, но подобное было бы не под силу любому человеку. Даже такому, как Вы, господин Квон. Ведь никто не обладает полным могуществом. — Он прервался, посмотрел на Хён Сока и заметил, что тот хочет услышать всё. — Вы хорошо поработали с ним. Я бы даже сказал, слишком. Единственный раз я встретился с Александром перед его исчезновением. Ещё никогда я не видел таких страданий. Но лучше мы не будем об этом. Одни лишь Творцы знают, где он сейчас. — Остановил себя Моис. — Было легко догадаться, что от компромата на главу патруля Вы не избавились. Александр сам доложил нам, что вы не сможете. Узнать место хранения бумаг тоже не стало для нас проблемой. Офицер Юна сказала мне, что вы всегда задерживаете взгляд на том, что вам важно. Ей пришлось долго следить за вами. И всё не зря. Она доложила мне, что, стоило Вам зайти в квартиру, как Вы тут же обратили внимание именно на свой тайник. Господин Квон, мы не хотели, чтобы ситуация сложилась не в Вашу пользу, именно поэтому и воспользовались такой уловкой. Окно в Ваш дом разбили не случайно, всё должно было произойти тихо, но мы лишь в очередной раз Вас недооценили. Вы раскрыли Юну, но это миру лишь во благо. За своё предательство она будет наказана. Уже давно она подписала чистосердечное. Я знал, что Юна захочет убить Константина. — Он тяжело выдохнул. — Потому-то и позволил ей взять пистолет. После Дня единения Конон пришёл ко мне с целой кучей вопросов. Я и сам, если честно, до последнего планировал вести старый план, благо через министра подавать Вам новые указы было в разы быстрее. Тогда Конон не мог понять, почему я предал его. Но всё было совсем наоборот. Это он предал всех нас ещё в тот момент, когда назвал себя дато. Это было не его место. Он никогда этого не заслуживал, и Юна придерживалась этого мнения всё наше знакомство. Я знал, что она справится.
— Это ничего не объясняет. — Скрестив на груди руки, Хён Сок в отвращении поджал губы. — Ты мог выбрать другой путь. Тот, при котором гражданским не пришлось бы за тебя умирать, а Юне самостоятельно продевать в петлю голову.
— Господин Квон, не думайте, что всё организовал я один. Это был лишь ответ дато Конону. Мы пошли на всё для освобождения фолков. Освобождения всех жителей Вайнкулы. Вы ведь всегда разделяли наши интересы. Вы были единственным человеком в органах внутренних дел, кто понимал нас.
Хён Сок не мог быть с ним согласен, но план Моиса действительно сработал. Он подвёл Вайнкулу к открытию истины тем, что объединил людей и фолков против общего врага. После того, что сказал дато Конон, все на Вине оказались в одной лодке. Обманутые и всех благ лишённые. Напуганные и одной бедой поглощённые, они ещё были здесь лишь потому, что другие им своё пристанище уступили. Моис убил чуть меньше сотни и использовал тысячу, чтобы смогли жить свободными миллиарды. Бесчеловечно, но правильно. Как и подобает настоящему, знающему своё прошлое фолку.
— Ты говорил так громко, что тебя точно услышал кто-то, помимо нас. Ничто не сойдёт тебе с рук.
— Знаю. На это я и рассчитывал. — Моис кивнул, и на это Хён Сок почти усмехнулся. Конечно, у председателя были учтены все возможные варианты. — Для гарантии успеха на мне есть записывающее устройство. Но не волнуйтесь, я не буду использовать эту информацию против вас. Мне нужно лишь, чтобы место председателя заняла Эмили. Для этого я должен уйти. Кресло будет пустовать для неё. Досадно лишь, что произошло всё так быстро. С недавнего времени Конон перестал мне доверять, а потому не дал мне точного времени, когда должны были взорваться гейзеры, и узнал я об отъезде Эмили лишь тогда, когда её уже для нас не стало. Благо сейчас с ней всё в порядке. Ситуация сложилась лучшим для неё образом. Конечно, не без вашей помощи.
В своём рассказе председатель Моис наконец поставил точку. Он был прав, но сейчас никто не хотел к нему прислушаться. Слишком многое произошло, и чрезвычайно тяжелым было это осознание. Дато и правда оказался человеком, а председатель фолком. С самого начала на Вине всё пошло не тем путём, и так просто признать это казалось невозможным. Теперь же и люди, и фолки должны были стереть своё ложное прошлое ради настоящего, уготованного им будущего.
— О Господи. — Взмолился подполковник Арно, падая на колени совсем точно так же, как и Константин. Вот только Эндрю был истинным святым. — Наконец это всё закончилось. Я так устал. — Только и успел прошептать он перед тем, как потерять сознание. Хён Сок тут же поймал его, а Ко подбежала подставлять свою крепкую спину. Ещё одна жертва пала руками Моиса, но на этот раз она была последней.