Глава 1
Звон утреннего колокола венского собора пробуждает ото сна тяжелый, дремучий город. Словно под тяжестью собственной истории и величия, Вена уныло смотрит на серое небо и потихоньку отходит ото сна, куда всеми силами хочет вернуться. Лавочники уже стоят под вывесками под гогот толпы или гам безудержных торговцев настоящим перцем и солью. Проезжая по посеревшим улицам, под монотонно затянутым пеленой небом, можно увидеть солдат меньшей удачи, понурых ремесленников, клюющих носом в наковальни или станок, мешки с, плотно подвязанные узлом и хороводы крыс между ними. Любое, нет, почти все, что нельзя было найти и купить во всей империи, на прилавках Вены лежало так открыто и заманчива. И дело было вовсе не в лености торговцев Венеции или Гамбурга, нет: тут любая мысль, только сошедшая с уст пришлого безумца, могла обратиться золотом или странной идеей, а как известно каждая странная идея дала человеку колесо, меч, лук, плавильню.
Заезжая за угол вы не увидите бедных развал былого величия, не застанете замшелые стены и кислотный запах близ древних домов. Вы увидите еще одну мастерскую, еще один собор или замок аристократии, благо императорское прошлое оставило огромный шрам на сердце города.
В чреде пустынных дворцов, имевших что-то от дремучего леса и заброшенного замка: дремучесть и одиночество. Вы натолкнетесь на белокаменную крепость, украшенные статуями проемы в стенах, постриженные тисы вдоль вымощенной аллеи прямиком к дубовым воротам. Что скрывается за ними известно одному богу, ибо император давно уж не посещал свою обитель: с недавних пор он покоится в земле. А слуги, аристократы, чиновники, - больно им надо разгадывать тайны застылого дворца, когда есть тайны более прибыльные и интересные. Без отца замок так и стоит в белом одеянии и лишь солнце отражается в витражах и играет причудливыми тенями в опустевших коридорах.
Колокол ударил еще раз. Замковая гвардия с пиками наперевес обошла восточную галерею еще раз и направилась в казармы, дабы передать караул другим. Желтый флаг с черным двуглавым орлом реял над главным шпилем замка. Сквозь узкое окно, заглянув внутрь, увидите небольшую комнатушку, в ней умещалась крутая винтовая лестница, спустившись по которой вы точно попадали в широкий коридор с высокими потолками и запертыми дверьми. Эхо отскакивало от стен и растворялось где-то далеко, где стены, двери, картины в позолоченных рамках сливались воедино и образовывали причудливое пятно. Единственная открытая дверь, словно глоток жизни в обезлюдевшей пустыне, тускло освещалась лампадами и свечами на стенах.
Посередине стоял стол. Стоит сказать, что помещение было неестественно велико для такого худого убранства из слота, софы и резного кабинета. Любой, встав посередине, почувствовал бы себя песчинкой около ног гиганта, нет, может червем в огромной коробке. Ты беспомощно полз вперед, но коробка не становилась меньше, а вот ты содрогался от величия, и твое «я» раз за разом таяло. Почти всю дальнюю стену украшал огромный витраж, увековечивший основание Германии Оттоном Великим. Близ стола стоял высокий мужчина в длинной черной робе, под мышкой выглядывала толстая книга в твердом переплете. А напротив него, восседая на стуле с гербом Австрии, сидела молодая девушка. Несмотря на юный возраст, её лицо было усеяно небольшими морщинами и легкими порезами. Глаза цвета чистого кристалла утопали в черном озере, тонкие губы дрожали от холода, ибо в камине даже угли не тлели. Худые, измученные бумажной работой руки устало перебирали письма перед ней. Но в то же время её утонченное лицо всякий раз оживлялось, как только в руках появлялись письма с сургучем креста. Только тогда она приобретала такой живой и счастливый вид, чтобы потом опять опуститься в темное забвение, тоску и нескончаемую боль где-то внутри.
Она вцепилась в густые волосы цвета вороньего крыла и жалобно простонала.
- Вы мне принесли еще письма? Положите их на софу, - сказала она, не поднимая глаз. – И выйдите, прошу вас, покиньте комнату и оставьте меня одну. Мне нужно подумать наедине с собой.
Мужчина проглотил ком в горле, но с места не сдвинулся. Стоит сказать, что он был уже немолод, возраст отразился в залысинах и усталом взгляде, давно потерявшем наивность и игривость.
- Фрау Елена...
- Замолчите.
- Вы же знаете, что я не уйду отсюда. Оставить вас одну в таком состоянии сродни убийству. А отмаливать грехи в церкви... у меня нет на это времени. Совет беспокоится, что вы не посетили ни одного заседания за последние три месяца. Может, вам нужно сходить к врачу.
Елена упала лицом в письма и еще раз жалобно простонала.
- Фрау...
Наконец, она приподнялась и обожгла его взглядом: он так же внезапно воспылал и сделался таким, каким был у неё несколько лет тому назад. Фрау скинула все письма со стола, достала из кабинета лист и смочила перо в чернилах. Что-то быстро написав в своей привычной манере, она пододвинула его и вновь тяжело взглянула в глаза мужчины. Огонь в её глазах потух так же быстро, как и появился.
- Фер Артольд, я ценю ваше внимание ко мне, но не жалость, прошу вас, не надо жалеть меня во дворце моего мужа! Его стены видели великих людей, они шепчут и позорят меня перед всем австрийским домом. Они видят мою слабость как правителя страны. А я... а я чувствую себя пустым местом, ибо ничего не могу сделать ради славного будущего Австрии. – выдохнув, она устало взглянула на серые угли камина, дабы отвлечься. Голова гудела, острые края листов резали пальцы, от запаха чернил становилось дурно, но она не могла встать и уйти. А как хотелось выпорхнуть в окно прямо сейчас! – А что касается заседаний, так мое слово ничего не значит. Курфюрсты, сторонники мира сидят и видят меня распятой на кресте как конец абсолютной эпохи власти Вены. Они правда считают меня величайшим злом, а все внимание отдают молодым и наивным. Владиславу, например. Может, они хотят просто занять моё место, мне плевать; куда важнее сейчас организовать остатки сил и решить вопрос с обороной Вены от Черных Венгрии. Мда... осада будет долгой, в одиночку нам не выстоять. И почему же муж покинул свою дочь и меня в такой неподходящий час. Может... а, нет-нет, не выйдет, они мне не помогут. Ах, вы еще тут, я задумалась. Остается надеяться лишь на себя.
- Но ведь ваши письма из Пешта пришли, верно? Разве в них герцог Домниш не все понятно разъяснил, осталось лишь продержаться. А вам... молодая госпожа, браво, я впечатлен вашей волей и упорностью: вы как ишак, простите за сравнение, везете воз в непроходимую гору, когда даже извозчик остался далеко позади. Сходите в ванны, хорошо выспитесь. Не губите молодость бумажной волокитой, в старости всего хватит.
- Всего лишь, да всего лишь. Ждать некогда, нужно сейчас действовать. Австрии не на кого положиться, кроме меня, уйду на покой, когда сердце биться перестанет, - против себя добавила она. Умирать она такой смертью не хотела. - А до тех пор я – регент эрцгецогства. Касаемо Пешта можете не волноваться, информация вся точна, как перо. Но даже так, что это меняет? Он воочию видел армию, огромную армию, словно монголы восстали из-под земли и продолжили поход. Я постаралась найти помощи в Кракове, Литве, про Италию вообще ничего говорить не стоит, они друг друга грызут. Так никто и не помог. Пока Совет на своей стороне, Австрии остается лишь гореть в огне...
Её голос дрогнул. Перед глазами появилась страшная картина: утопающий в пламени дворец, узенькие клочки с тлеющими шкафами и кроватями, а по площадям и рынкам скачут черные стяги, рвут и мечут, как псы голодные. Изрезанные тела мужчин, убитые девушки в армейских казармах, разбитый герб на полу. Вдребезги. Крики откуда-то изнутри, словно из-за границ самого ада. Что нужно сделать с человеком, чтобы он так кричал? Елена остолбенела и уставилась на мужчину, отчего тот посчитал её мертвой и схватил за оголенное плечо. Но нет: мраморная кожа пылала, у неё точно температура.
- ... все сгорит дотла. Я продолжу работу, - тихо добавила Елена, переводя дух.
- На что вы рассчитываете? – твердо сказал он. – Вы рассчитываете на помощь ставленников Владислава в Совете? Вы более не защитники Германии, они хотят ослабить Австрию и сделать её своей марионеткой. Союзники уже предали Вас, чего стоят чехи и саксонцы, весело шагающие под флагами Бранденбруга. А в одиночку одолеть огромную армию, да вы точно с ума сошли. Даже Франция и Московия не помогут...
- Постойте, повторите последние слова. Московия? Русь! Точно! Я немедленно напишу письмо московскому князю. Знаю-знаю, деньгами его не заманить, но что если предложить ему нечто большее? Земли? Власть? Дом? Люди, которые ставят свои интересы выше интересов страны обречены проиграть в эту сложную игру под названием политика, а те, кто не умеют видеть желания врагов никогда не получат ценного союзника. Власть – она абсолютна... я помогу Москве получить эту власть, пусть она только пришлет армию к нам как можно быстрее! Я наслышана о кризисе престолонаследование на Руси, мой муж смотрел на это сквозь пальцы, так как Венгрия была в приоритете. Но когда его нет, а армия Венгрии сильнее нашей, придется выставить все, что я имею.
- Послушайте меня!
Но она не слушала. Елена уже обмакнула перо в чернила и в привычной быстрое манере принялась выводить символы на листе бумаги, а вскоре поставила сургуч и пододвинула конверт мужчине вдобавок к первому.
- Herr Артольд, исполните мою волю. Это не просьба, а приказ: позаботьтесь, чтобы это письмо было доставлено лично в руки князя Дмитрия. Он все поймет после прочтения. Упреждая, отвечу: Война с венграми не закончиться, пока я живу и правлю. Хоть пядь земли, отошедшей мадьярам втоптать репутацию Вены в грязь; войны удерживает восставших от идеи взять оружие и пойти вершить правосудие, так как их умы охвачены лишь этой войной. А больше шанса уже не будет: как только мир кончится, мадьяры надавят с удвоенной силой, и тогда стены города треснут. Меня может в живых уже не быть, но вот наше детище – страна – пусть она живет и пахнет тысячелетиями. Потому нам нужен триумф, способный сплотить всех воедино, как во времена деда моего мужа. И я дарую его австрийскому народу. Второе письмо отправьте барону Домнишу.
- Боже, храни Австрию.
- Храни регента, - гордо поправила она его, - Бог нас давно бросил.
Двери кабинета захлопнулась. Елена откинулась на спинку стула и взглянула в потолок. Гордость улетучилась, вера и смелось вместе с ней, оставив её один на один с самым знакомым и родным чувством – страхом. О, как она ему была подвластна и рада. Он становился для неё намного больше любви и счастья, затмевал почти все достижения и оставлял лишь тлеющий пепел прежних побед, которыми она упивалась до беспамятства. Кроме страха она не желала видеть ничего, ибо он – живое напоминании о том, кто она такая на самом деле. А быть другой ей противно, уж лучше убить себя, чем предать. «Продолжение войны мне не нужно. Мир – вот чего я хочу. Но его совершенно не хотят остальные, - она перевела глаза на императора Оттона. – Вот ты бы как поступил на моем месте, Отец? Сражался бы до конца, стоял до последнего. Мы в этом с тобой так не похожи: внутри тебя непоколебимая структура, словно вселомающий стержень, а я изнутри пуста и ломка, как солома. Но я умело притворяюсь другой и предаю себя. Ты воюешь из-за доблести и таланта, а я и-за страха. Мы с тобой не похожи» - подавленно подумала она.