Часть 1
В неизвестности и пространстве, в котором никогда не было верха и низа, находился один цветок. Его называли Судьба. Он был огненно-красного цвета, а с лепестков, словно кровь, не спеша капал нектар. Находился он в неизвестности очень долго, сколько самые древние животные себя помнили. Никто не смел трогать священный цветок, и не часто появлялись там живые души, пока однажды не пришёл в неизвестность мужчина. Все животные и духи, которые невольно стали свидетелями того ужасного деяния, больше не появлялись в неизвестности. Точные объяснения этого события так никто и не получил, а то пространство вместе с цветком закрыли на семь божественных замков, и не открывали по сей день. Так и продолжают ходить легенды про того мужчину. Боги думают, что он пытался забрать цветок, Духи — что растоптать и уничтожить его, а Демоны — что и вовсе попросить о помощи. Спустя несколько тысячелетий высшие божества вновь вспомнят про эту историю, и однажды семь замков будут сняты навсегда...
— Переставьте свою машину подальше, в конце-то концов! — с самого утра послышался довольно грубый, но при этом бархатный и мелодичный голос. Мужчина лет тридцати окрикивал кого-то, и по степени его раздраженности можно было понять, что не в первый раз. Утро понедельника радостным не назовешь, и многие в это время бывают не в духе. Поэтому в ответ мужчине послышалось еще более хриплое и уставшее: «Иду я, иду». Первый недовольно цокал и жаловался на безалаберных водителей, которых было бы хорошо штрафовать. Второй лишь разводя руками кивал, прося разъяренного водителя остудить свой пыл.
За этой сценой наблюдали несколько соседей: некоторые поливали цветы и, не стесняясь, открыто пялились. Другие, моя машину, поглядывали неодобрительно, но жадно ловили каждое слово. Третьи же исподтишка следили за происходящим из окон своих спален, кухонь или залов.
Нечасто на Тисовой улице с утра можно было услышать ругань. Здесь жили люди собранные, дисциплинированные и умеющие
демонстрировать свой статус – как поведением, так и деньгами. Таковой себя считала и всеми известная чета Дурсль. Они являлись образцово-показательной семьей, состоящей из главы семьи — Вернона Дурсля, его жены — Петуньи Дурсль (в девичестве Эванс) и, конечно же, сына — Дадли Дурсля. Хотя в их доме, где все были светловолосыми, частенько можно было встретить и одну темноволосую головушку.
Этого мальчика нельзя было сказать, что скрывали, но явно недолюбливали. Хотя бы потому, что носил он одежду на несколько размеров больше, из-за чего выглядел неопрятным и еще более маленьким.
Да и голова у него была покрыта густыми, давно нестриженными темными волосами, которые сейчас рассыпались по подушке. На ней четвертый член семьи — Гарри Поттер — удобно устроился и безмятежно спал. Правда, ненадолго. Сон его прервали довольно быстро, не дав ни опомниться, ни толком осознать, где он находится.
— Негодный мальчишка, вставай! Почему завтрак еще не приготовлен?!
Гарри не успел и глаз открыть, как его уже подняли с постели. Он видел плохо, поэтому сразу спохватиться и выскочить на окрик тети не мог. Резкое движение отозвалось тянущей болью в спине — резкое пробуждение приятных ощущений не принесло, хотя к такому режиму давно стоило привыкнуть.
Чуть писклявый, высокий голос тетушки ежедневно вырывал его из сна. Смутная пелена сновидений еще обволакивала разум, но Гарри знал: утром он вряд ли вспомнит ту бессмыслицу, что ему снилась. Хотя ощущение, будто он видел что-то важное, не исчезало.
Но у него не было ни сил, ни времени раздумывать. Усталое тело сводило судорогами, а неприятная дрожь, как всегда, пробежала по нему, стоило тетушке открыть рот. Хотя за годы он уже научился это терпеть.
— Разорались на всю улицу, вести бы им себя научиться... — пробормотала Петунья, раздраженно барабаня в дверь, словно собиралась снести ее с петель.
— Быстро вставай! И чтобы через пять минут завтрак был на столе!
Гарри был уверен: в этот момент тетя, по своей привычке, поправляла светлые короткие волосы, вытягивала и без того длинную шею и напрягала слух, прислушиваясь, не продолжается ли перепалка между соседями.
А затем раздалось ласковое:
— Дадличек, вставай, дорогой!
И шелковой поступью тетя Петунья направилась вверх по лестнице в комнату к сыну.
Быстро протерев глаза, которые предательски отказывались открываться, Гарри на ощупь начал искать очки, стараясь не уронить их и не стукнуться о полки. Новых ему не видать, как своих ушей — это и так ясно. Наконец пропажа нашлась.
Путаясь в одеяле и дважды едва не ударившись о низкий потолок своей каморки, Поттер водрузил очки на переносицу, выбрался наружу и мысленно пожелал себе выдержать этот день. Нужно скорее приготовить завтрак, пока тетя разбирается с Дадли.
Пройдя на кухню, он сразу почувствовал на себе скептический взгляд светлых голубых глаз. За обеденным столом, как всегда, сидел Вернон Дурсль — крупный, солидный мужчина со светло-рыжими волосами и внушительными усами. Учитывая его рацион, внушительные были не только усы. Выражение лица тоже не отличалось от привычного: не в духе, уткнулся в газету, с видом величайшего критика время от времени что-то бурча себе под нос.
Гарри, протерев очки и водрузив их на место, включил плиту и начал готовить завтрак, который, как обычно, мало чем отличался от предыдущего. Он старался сосредоточиться на своем деле, не обращая внимания на тяжелые взгляды и недовольные вздохи. Оставаться с дядей наедине без посторонних — пусть даже той же тети — он не любил.
— Где мой завтрак? — прогремел Вернон, будто намеренно придавая голосу дополнительную грозность. Он наконец оторвался от газеты и злобно покосился на мальчика, подергивая пышными усами.
Такому дяде лучше не перечить. В конце концов, легче молча выслушать упреки, чем потом отхватить вдвойне.
— Мальчишка, такими темпами я опоздаю!
И так каждое утро. Хоть бы реплики менялись раз в пару дней, честное слово.
Мужчина сложил газету, бросил ее на стол и поудобнее устроился всем своим весом на стуле. Под его пристальным взглядом Гарри старался работать как можно быстрее — настолько, что чуть не порезался. Торопливо разбивая яйца и ставя жариться бекон, он только острее чувствовал напряжение. Не хотелось снова перемывать все поручни в доме из-за своей «нерасторопности».
Выключив плиту, он аккуратно выложил на тарелку яичницу с беконом и поставил завтрак перед дядей. В ответ раздалось лишь довольное хмыканье, но недовольство на лице Вернона никуда не исчезло.
Гарри направился к раковине, чтобы сразу вымыть посуду — лучше сделать это до того, как тетя заметит лишние тарелки в умывальнике.
У него было особое расписание, любезно подготовленное тетей Петуньей. Она была женщиной капризной в вопросах чистоты и порядка и слишком импульсивной, когда эти правила нарушались. Следовать расписанию было проще, чем сталкиваться с ее недовольством. Там подробно указывалось, когда ему разрешено есть, убирать и готовить.
Но были и негласные правила. Например, пока на кухне находился кто-то из взрослых, Гарри не имел права садиться за стол — его присутствие якобы портило обитателям дома настроение. После каждого приема пищи он должен был вымыть не только посуду, но и всю кухонную утварь. Как, впрочем, и весь дом, где бы ни ступала его нога. Там все должно было быть вычищено и отбелено — иначе тетя с дядей без труда нашли бы повод наказать его.
Жизнь в этом доме была сложной, атмосфера — давящей. Пинки и обзывательства преследовали маленького Гарри повсюду. Надоедливый кузен, злобные тетя и дядя — все они будто находили особое удовольствие в том, чтобы испортить ему и без того несчастное существование. Будто это была их любимая семейная игра.
Иногда казалось, что он обуза для всех. А в первую очередь — для самого себя. Он не хотел так жить и, будь у него выбор, предпочел бы любую другую роль вместо роли тряпки для обуви. Но выбора не было. Никогда не было. А жаловаться... жаловаться он не умел. Он убеждал себя, что, возможно, в этом нет ничего страшного. Но даже эта мысль казалась бессмысленной — Дурсли просто не позволяли ему таких слабостей. Поэтому он молча терпел. Покорно выполнял все, что ему говорили. Проглотить обиду казалось легче, чем бороться за свою независимость.
Будь у него шанс... выбрал бы он другую жизнь? Без сомнений.
Ему пришлось бы привыкать ко многому, но он бы справился. Ведь он уже привык к злому взгляду дяди, к его упрекам и насмешкам. Ко всему можно привыкнуть.
Иногда перед глазами всплывала одна сцена — произошла, когда ему было около восьми. Гарри отчетливо помнил, с какой завистью слушал, как Дадли хвалили за любую мелочь. Как его поощряли и утешали, стоило ему лишь расстроиться или достичь чего-то. Гарри тоже этого хотел. Хотел, чтобы его гладили по голове, обнимали, целовали в щеку. Хотя можно было и без таких нежностей. Ему хватило бы даже простой похвалы. Хоть одного доброго слова вместо вечных упреков.
Если бы его родители не погибли в аварии, все было бы иначе. Он жил бы в любящей семье, где его понимали бы и заботились о нем. Он был бы хорошо одет, ходил бы в лучшую школу, у него были бы друзья... А нужны ли они ему? Может, и да. Он точно не знал. Никогда не чувствовал ни родительской любви, ни того, что значит дружба.
Но в одном он был уверен: он не хотел продолжать влачить столь жалкое существование.
— Принеси мне письма, — едва проглотив очередной кусок с явным аппетитом, проговорил Вернон, найдя новый повод погонять мальчика. Уж загрузить его лишний раз он всегда был рад — считал, что тот по гроб жизни обязан им за крышу над головой.
Выключив воду и быстро вытерев руки, чтобы не намочить конверты, Гарри направился к двери. Сверху доносились капризы Дадли и ласковые увещевания тети — похоже, речь шла о какой-то рубашке. Петунья была матерью любящей, даже слишком, и именно это вредило ее сыну. Она потакала ему во всем, окончательно разбаловав.
Но думать об этом было некогда — нужно было поспешить и при этом следить за каждым своим движением. Были случаи, когда его ругали просто за то, что дяде показалось, будто он ходит слишком громко. Любые проявления злости или недовольства были для него под строгим запретом.
На полу лежала стопка писем — конверты с разными марками, разного цвета и размера, сразу привлекали внимание.
«Так... письмо от тетушки Мардж, уведомление из компании дяди, счета за электроэнергию...»
Гарри уже собирался не глядя сложить их в ровную стопку, когда взгляд зацепился за один необычный конверт — шершавая желтая бумага резко выделялась среди остальных.
Заинтересовавшись, он взял письмо в руки, внимательно осмотрел его и тут же уцепился взглядом за аккуратно выведенные спиральные буквы. Быстро пробежав глазами по строкам, он замер.
«Суррей, Литтл-Уинджинг, Тисовая улица, дом №4
Чулан под лестницей
Мистеру Г. Дж. Поттеру»
В голову Гарри сразу забрались непонятные мысли: о том, что он жил в чулане, и это знали только несколько человек, а отправитель письма знал не только точный адрес, имя и фамилию, но и то, где он спит по ночам! Это удивляло и одновременно настораживало. Внутри что-то шептало о странности ситуации: как кто-то мог так точно знать о нем и его местонахождении в этом доме? Не могли ли за ним следить?
«Что-то здесь не так.»
Не успел Гарри открыть конверт, поглощённый мыслями, что терзали его голову, как из кухни раздался злой окрик Вернона Дурсля. Видимо, его терпение на это утро окончательно иссякло.
— Мальчишка! Где письма?!
Гарри уже собирался направиться в ту сторону, но сомнения по поводу того, что делать с письмом, не отпускали его. По коридору уже слышались тяжёлые шаги Дадли. Не видеть его хотя бы пятнадцать минут в день уже было радостью, и теперь стоило ожидать, что он прибежит на запах еды из кухни.
Подойдя к Поттеру, Дадли без церемоний выхватил стопку писем из его рук своими большими, тяжёлыми руками. Зачем? Да просто так, чтобы Гарри лишний раз влетело от Вернона. Да и капризничать Дадли любил, пакостя по малейшему поводу. Увидев адрес и имя кузена на одном из конвертов, Дадли с криком понёсся к родителям. Гарри было сложно не заметить растерянный, но внимательный взгляд на письме.
— Мама! Мама! Здесь Гарри письмо прислали!
Стоило этим словам сорваться с губ Дадли, как на кухне всё замерло. Петунья, что поправляла недавно заказанные салфетки, застыла, а Вернон, всё ещё жующего бекон, остановился с вилкой в воздухе. Лица мужчины и женщины отразились на секунду страхом, полным непониманием и отрицанием того, что они только что услышали.
Глава семьи мгновенно переглянулся с женой и, как по команде, спохватился на крики сына.
— А ну-ка давай-ка мне его, — резко приказал Вернон. В его голосе звучало нечто новое, и Гарри, хотя и не мог точно объяснить, что именно, почувствовал, что эта новость ошеломила их. Внутри что-то странно заволновалось, и он понял, что его дядя теперь вовсе не выглядел злым, а скорее... испуганным? Да, именно так. Гарри ощущал, как радость как будто выплескивается изнутри, а злобы, присущей этому человеку, как будто и не было. В лицо дяди, искажённое тревогой, скрытой под маской ярости, было приятно смотреть.
Как только Петунья и Вернон увидели письмо, их лица осветила бледность, словно вся краска ушла с их лиц. Они, конечно, понимали, что этот момент однажды наступит, но не хотели в это верить. Смирившись с тем, что неизбежно произойдёт, и зная, что они не могут изменить ситуацию, дядя нервно выдохнул. Быстрым движением он вскрыл конверт и вскользь пробежал взглядом по тексту. Ошибки не было — это было именно то письмо, которое они так боялись получить в свой дом. За его спиной Петунья приблизилась, её состояние казалось ещё более тревожным, чем реакция Вернона. Зрачки её дрожали, а руки, словно каменные, застыло на уровне плеч, не в силах опуститься.
Неожиданно дядя разорвал письмо на мелкие кусочки, будто оно могло разрушить его жизнь в тот же момент. Он встал, нервно запихнув клочки бумаги в карман и бросив суровый взгляд на всех присутствующих, особое внимание сосредоточив на Гарри.
— Больше никто, кроме меня, брать письма не будет. Все это поняли?! — Голос мистера Дурсля дрожал, а его глаза нервно метались по комнате, словно он ожидал атаки в любой момент. Гарри слегка вздрогнул и, кивнув, отошел подальше от дяди. Он даже не предполагал, что на письмо, адресованное ему, будет такая яркая и пугающая реакция. Противиться он не смел бы, поэтому просто поджал губы и не стал спорить. Хотя его несколько воодушевляла реакция дяди и тёти, его терзал интерес — что же было в этом письме? Это было первое письмо, пришедшее на его имя, и от него так панически прятались. Интерес внутри разгорался, и голос шептал: «Оно твое, узнай, что там, ты не пожалеешь». И Гарри не мог с этим не согласиться. Ведь они уже забрали у него так много и ограничивали даже в самых простых вещах, как открытие холодильника. Это письмо он обязательно хотел прочитать, и что-то подсказывало ему, что оно не разочарует.
Тетя, сидя на стуле под громкие вопросы сына, смотрела на него с выражением ужаса и... печали? Это было странно, так же как и страх, читающийся на лице старшего из Дурслей. Но Петунья молча отвернулась, отказавшись что-либо комментировать, что удивило и сына, и племянника. Это только подогревало их интерес к содержимому письма.
В тот день Вернон, потирая подбородок и с каким-то злым самодовольством, уехал на работу. Он даже не сказал сыну ни слова, только долго шептал что-то себе под нос. А потом был тот момент, когда он, гневно разговаривая с Петуньей, упомянул Гарри. Мальчик, конечно, хотел подслушать и узнать, о чём речь, но обиженный на всех Дадли дергал его ежесекундно, не давая возможности. Гарри оставалось лишь гадать, что же на самом деле скрывается от него.
В очередной раз мальчик закручивал ковер у самого входа перед дверью. Злая и потерянная тетя вовсю пыталась выбить из него то ли слезы, то ли нервный срыв. Но по послушному поведению Гарри было не сказать, что его хоть что-то колышет.
— Эй, ты смеешь меня игнорировать? А ну слушай, что говорю! — Дадли топнул ногой, высокомерно задрав нос.
— Мне надо вытряхнуть ковер от крошек и пыли, — тихо и подавленно ответил Поттер. Создавалось впечатление, что он просто не хочет попадаться под горячую руку кузена. Хотя на самом деле он лихорадочно обдумывал, как бы выкрасть письмо при следующем поступлении. И придет ли оно вообще?
— Я сейчас маме расскажу, что ты мне грубишь!
Вот только этого ему сейчас не хватало! Гарри терпеливо выдохнул, но почувствовал, как изнутри начинает закипать. Он столько лет мирился с выходками кузена — иногда это даже не было так трудно. Но когда голова и так под завязку забита мыслями, виски сжимает от напряжения уже несколько часов подряд, лишний раз обдумывать бессмысленный спор совсем не хотелось.
— Я должен закончить то, что мне поручили, — упрямо стоял на своём мальчик.
Закончив закручивать ковер, Гарри закинул его на плечо, слегка покачнувшись под тяжестью. Кузен лишь усмехнулся, наблюдая за его попытками справиться с ношей. Однако, когда до Дадли наконец дошёл смысл сказанных Поттером слов, он снова запротестовал.
Не дожидаясь ответа, Дадли резко схватился за край ковра и дёрнул его на себя. Гарри не успел среагировать — он вместе с тяжёлым, пыльным ковром рухнул на пол, подняв в воздух облако пыли. Дадли расхохотался, держась за живот. Ему это явно показалось забавным. Но Гарри было не до смеха: он едва не сломал очки, а копчик, и без того побитый, теперь болел ещё сильнее.
На мгновение ему показалось, будто в голове клубится дым. Он обволакивал сознание, заманивал, делая воздух вокруг густым и вязким. Дышать стало тяжело, но не из-за страха или боли — наоборот, его накрыла странная, чуждая умиротворённость. Всего пару секунд назад его душила злость, грудную клетку сдавливало унижение. Хотелось выбежать отсюда, забыть этот ненавистный дом, перестать терпеть всё это. Гарри всегда молчал, всегда проглатывал несправедливость. Но сейчас... сейчас он хотел, наконец, ответить за все обиды.
Он уже открыл рот, но замер. Он знал, что будет, если скажет что-то не так.
Сжав кулаки, он снова проглотил обиду. Но то, что случилось дальше, не поддавалось объяснению.
Когда он моргнул и словно вышел из этого странного оцепенения, перед ним был Дадли. И на его лице впервые за всё время Гарри увидел... страх.
Кузен замер, расширенные глаза дёргались, рот слегка приоткрылся, будто он хотел закричать, но забыл, как это делать. Гарри напрягся — может, за его спиной кто-то стоит? Он резко обернулся, но позади никого не оказалось. Только они двое. Значит... Дадли испугался его?
Гарри только раскрыл рот, собираясь спросить, что случилось, но кузен вдруг резко развернулся и, оглушительно завопив, рванул прочь.
Гарри так и остался стоять в растерянности, с валяющимся на полу ковром.
Чего это он?..
Гарри поднялся с пола, потирая спину, которая ныла от боли. Его тело было слабым и тонким, но жизнь научила его быть выносливым. Он моргнул, пытаясь прогнать странное ощущение в глазах: они иногда покалывали, но такой жгучей боли раньше не было.
Из кухни доносились жалобные всхлипывания Дадли, который, заикаясь, рассказывал, как у Гарри вдруг исказилось лицо, а глаза стали... страшными. Петунья суетливо успокаивала сына, нежно поглаживая его по голове и приговаривая что-то ласковое.
Поттер нахмурился. Какая гримаса? О чём он вообще говорит?
Он чуть отступил в сторону и заглянул в зеркало. Никаких изменений. Те же миндалевидные зелёные глаза с особым переливом. Никакой чудовищной гримасы. Разве что белки слегка покраснели — наверное, от напряжения и злости.
Пока он поправлял очки, отмечая про себя слой пыли на полу, сзади раздались торопливые шаги. В холл ворвалась Петунья.
Гарри ожидал привычного рывка за ухо или визга о том, какой он «неблагодарный мальчишка». Но на этот раз всё было иначе.
Она замерла.
Её глаза полыхали злостью, но в глубине этих жёстких зрачков мелькнуло нечто иное. Понимание. Узнавание.
Она судорожно вдохнула, придерживая Дадли за плечо, и оглядела холл. На её лице застыло отвращение, а движения были резкими, нервными. Она шагнула было вперёд, но остановилась.
— Ты меня слушаешь? — резко бросила она, и голос её задрожал. — Я сказала убираться! А ты тут драки устраиваешь! Столь же дик, как и свой п... — Она осеклась, будто поняла, что зашла слишком далеко.
Злобно сжав губы, Петунья сглотнула и, отвела взгляд.
— Убери здесь как можно быстрее, — процедила она, показывая на ковёр и клубы пыли. — А потом займёшься садом. Трава уже подросла. Пройдёшься по ней ножничками.
Гарри посмотрел на неё, потом на застывшего Дадли, который прижимался к её боку, будто она могла защитить его от чего-то ужасного.
Что-то изменилось. Он это чувствовал.
Дадли всё это время стоял за матерью, испуганно косясь на Гарри, словно ожидая от него чего-то... страшного. Его пальцы судорожно сжимали край футболки, а пухлые щёки слегка дрожали. Гарри же просто кивнул на слова тёти, не желая усугублять ситуацию.
Подхватив ковер, он снова пошатнулся под его тяжестью, но, сцепив зубы, поспешил ретироваться из зоны бомбёжки. И так уже на него свалили драку — а если задержится, его, возможно, и в падении Атлантиды обвинят. Петунья бы нашла убедительные доводы даже для самого нелепого обвинения.
Но больше всего его насторожил не этот привычный бытовой абсурд, а то, как тётя осеклась на полуслове.
Они скрывают письмо. Они недоговаривают.
Любопытство смешалось с досадой.
Гарри зло пнул попавшийся под ноги камешек, наблюдая, как тот со стуком ударился о крыльцо. Сжал кулаки, стиснул зубы. В груди будто бурлила тёплая, горячая, пульсирующая волна. Она текла по венам, скручивала внутренности, накалялась изнутри.
Он должен узнать, что это было за письмо.
⸻
Ближе к ночи тётя, наконец, обратилась к нему — и то с явной неохотой. Дядя же, вернувшись с работы, вёл себя странно: не рычал, не кричал, а просто... игнорировал его. Даже Дадли держался подальше, уткнувшись в видеоигры, что уже само по себе было неожиданностью.
Гарри воспользовался этой передышкой после целого дня уборки, но в доме повисло что- то неуловимое. Гнетущее.
После слов сына Петунья осторожно велела ему не трогать кузена. В её голосе звучал какой-то новый оттенок — тревога, страх, осторожность? Она смотрела на Гарри с явным неприятием, но теперь в этом взгляде появилось ещё кое-что.
Осторожность.
Гарри подметил, что за весь день тётя несколько раз пристально наблюдала за ним, но при этом ничего не говорила. Её взгляд был нечитаемым, а поведение — странным даже по её меркам.
От этой непонятности мальчик только сильнее напрягался.
Он и так чувствовал себя не в своей тарелке после всего произошедшего, но теперь это ощущение только усугублялось. Мысли путались, всплывали обрывками, но стоило потянуться за ними — они расплывались, рассыпались в бесформенную кашу.
Что-то происходит.
И ему нужно понять что.
На втором этаже не утихали разговоры. То приглушённый бубнёж, то короткий стук о тумбу — будто кто-то задел её в пылу спора. Потом вдруг тишина, замирающая на долгие секунды, и снова негромкие, но ожесточённые голоса.
Они что-то обсуждали.
Гарри не мог разобрать слов, как ни вслушивался. Мысль подняться наверх и вытащить из взрослых все их секреты сверлила голову, но... он даже не пошевелился. Страх быть замеченным пересиливал.
Выдохнув, он натянул на себя тонкое одеяло, закутавшись в него до самого подбородка. Поджал ноги, стараясь не обращать внимания на ноющую усталость в мышцах. Целый день проползав на корточках по саду, он едва держался на ногах.
Лучше просто заснуть.
Проснуться вовремя. Не нарываться. Избежать утреннего гнева дяди Вернона.
Усталость быстро сделала своё дело. Веки потяжелели, тело обмякло. Сон накрыл его — сначала мягко, почти ласково, но вскоре что-то изменилось.
Ощущения стали слишком реальными.
Гарри уже не чувствовал себя в своей маленькой «комнате». Голова слегка кружилась, а внутри зарождалось странное напряжение — как перед чем-то важным.
Образы.
Они вспыхивали в сознании, смутные, зыбкие, как тени на воде. Их очертания постоянно менялись, ускользая, стоит только попытаться разглядеть. Они звали его. Протягивали к нему что-то — или, наоборот, пытались удержать?
Он протянул руку.
Пустота.
Но... чувствовал. Кто-то касался его в ответ.
Тёплый, умоляющий голос звал его по имени — и в этом звучании было так много любви. Так много тоски.
Гарри...
Он никогда не слышал, чтобы его имя произносили так.
Сердце сжалось, и ему вдруг стало очень холодно. Будто весь мир вокруг обернулся морозным дыханием, проникающим прямо в кости. Фигуры перед ним словно дрожали, теряя очертания.
Паника.
Резкий крик, вспышка яркого зелёного света.
Всё исчезло.
Осталось только странное ощущение — как будто кто-то невидимый соскользнул с его маленького тела, оставив после себя пустоту.
Больше он ничего не чувствовал.
Он сел на кровати, медленно приходя в себя. Голова гудела, мысли путались, а странное чувство тревоги никак не проходило. Гарри провел ладонью по лицу, пытаясь унять дрожь в пальцах.
Что это вообще было? Сон? Воспоминание? Или... что-то другое?
Наверху все еще спорили, но теперь голоса стали глуше, словно кто-то специально понизил тон. Гарри нащупал очки, водрузил их на нос и выдохнул. Ладно, потом разберусь. Сейчас главное – прийти в себя.
Подождав, пока тетя примет свои витамины, которые, видать, забыла выпить еще час назад, Гарри медленно открыл дверь, чтобы она не скрипела, и на четвереньках выполз, поправляя очки. Он затаил дыхание, осторожно продвигаясь вперед, чтобы ни за что не зацепиться. Темнота делала мебель в коридоре еще более зловещей, но Гарри знал этот путь наизусть.
Пробравшись к лестнице, он замер, прислушиваясь. Дом казался затихшим, но все же где-то наверху что-то скрипнуло — может, доска, а может, кто-то сменил позу во сне. Гарри сглотнул, затем, переставляя ноги как можно тише, двинулся дальше.
Пройдя на кухню, Гарри с облегчением выдохнул, поняв, что скрипучий пол позади и теперь можно ходить спокойно. Подойдя к столу, где стоял графин, он осторожно взялся за хрустальную ручку. Попутно прислушиваясь к посторонним звукам: под горячую руку попадать шестой раз за день не хотелось. Осторожно налив себе немного воды, он начал пить, обдумывая то, что ему приснилось. Никогда в жизни ему не снились подобные сны. Да и, честно говоря, он никогда их много и не видел. Не сказать, что есть, с чем сравнить. Но однозначно ощущения от сна были совсем иные. Всем своим нутром он ощущал реальность тех самых событий. Будто проживал этот момент прямо сейчас, и это снова бросало в дрожь.
Гарри казалось, что сколько бы он ни пил, жидкости в него поступало недостаточно. Наливая второй стакан, мальчик почувствовал, как дрожит рука. А чего удивляться? Весь день был каким-то странным. То письмо, реакция Дадли, этот сон... Казалось, что все это пытается свести его с ума. Он метался от одной крайности к другой, ощущая беспокойство на каждом шагу. Покачав головой, он понял, что не может терять время, стоя на кухне. Лучше бы ему хорошенько выспаться, ведь завтрашний день обещает быть не легче. Решив быстро допить и уйти, Поттер сделал большой глоток и выдохнул, ставя стакан на стол.
Повернувшись к выходу, он замер от ужаса, и его тело застыло. Каждая конечность дрожала, а в груди сердце готово было вырваться из груди. Язык онемел, а гланды сжались, словно стали в несколько раз уже. Такой страх он не испытывал никогда. Хотелось упасть на пол и отползти в сторону, но страх сковывал его, не давая двигаться. Зрачки мелко подрагивали, не веря тому, что он видел.
В окне напротив него отражался, по сути, он сам. Но все было иначе. Лицо мальчика было каким-то искажённым, с растянутой усмешкой, тянущейся по всему лицу. Глаза горели гораздо ярче, зелёный цвет был почти таким же, как в том сне — ядовитым и пугающе обволакивающим. Губы немного двигались, словно тот кто-то что-то говорил, а голова наклонялась вбок. Длинные волосы аккуратно зализаны, а черты лица стали намного чётче. Казалось, он выглядел как аристократ, но, безусловно, довольно пугающий.
Как только Гарри собрался вскрикнуть, всё исчезло, и в окне уже никого не было. Он несколько секунд стоял в замешательстве, восстанавливая сбившееся дыхание. Он не верил, что то, что произошло, могло быть всего лишь галлюцинацией от усталости. Он точно видел это! Или... может, зрение у него и так плохое, и из-за злости и страха после сна показалось что-то нелепое? Может, окно грязное и поэтому всё выглядело так пугающе? Поттер не знал. Но он точно не собирался оставаться здесь. Быстро двинулся в свою привычную и родную каморку, путаясь в ногах. Это, конечно, трусливо, но на сегодня хватит странностей. Всё слишком давило на него! Сердце и дыхание никак не могли прийти в норму, а когда он залез под одеяло, ощущение было, будто сознание вот-вот теряется от дикой усталости. И, казалось, всё это было настолько реальным, что до сих пор оставался вопрос: показалось ли ему всё это?
Время проходило быстро, но иногда оно останавливало свой ход, зацикливаясь на определённых моментах. Например, сегодня Вернон Дурсль был очень нервный, постоянно сжимал пальцы, а его губы были сильно искусаны. После вчерашнего дядя так и не пришёл в себя. Гарри подумал, что, возможно, было бы лучше, если бы он так и продолжал иногда жаловаться. Петунья же, как всегда, проводила день в режиме «надо всё сделать», что, казалось, стало её недельной рутиной. Поэтому сейчас Гарри стоял один на привычной кухне и мыл сковородки и кастрюли. Руки жгло от моющих средств, подушечки пальцев сморщились от долгого нахождения в воде. Но, учитывая, как часто ему приходится этим заниматься, жаловаться не было смысла.
Лишь выполняешь своё дело и идёшь дальше своей дорогой.
Гарри продолжал размышлять о сне, о том отражении в окне, и головные боли вновь напомнили о себе. Он много думал и пытался найти объяснение произошедшему, но что-то в его душе кричало, что всё не так, как ему кажется. Это сильно его путало. Поэтому, чуть потрясив головой, он постарался отбросить странности ночи. В потоке размышлений он не сразу услышал легкое пошкрябывание. Когда звук повторился, он задумчиво посмотрел на штору, которая скрывала от него внешний мир и не позволяла заглянуть в то, что происходило на улице. Выключив воду и вытирая руки о полотенце, Гарри потянулся, чтобы отодвинуть шторку.
Застыв, он увидел птицу, сидящую на выступе под окном. Сову.
Отойдя от шока, а также протёрев глаза, чтобы убедиться, что не ошибается (и чуть не выронив свои очки), он поспешил открыть створку окна, надеясь, что сможет взять птицу. Но сова, смерив его недовольным взглядом, не пролетела внутрь, а протянула лапку с намотанным на неё письмом. Мысленно ругая себя за неосторожность, Гарри отвязал письмо, и в этот момент птица, негромко ухнув, сжала его палец в своём клюве, затем развернулась и улетела в неизвестном направлении, наверное, недовольно размышляя о тупых адресатах. Чуть надув щёки и потрясая рукой, которую она укусила, Гарри осматривал странную посылку. Хотя нет, сама посылка была обычной, да и долгожданной. Скорее, загадочным был способ её доставки. В руках Гарри лежал тот же самый конверт, с надписью, выполненной зелёными чернилами. В прошлый раз, получив послание, он надеялся, что его откроют именно он. Но ему этого не дали сделать. На конверте был тот же адрес и те же данные получателя. В груди снова вспыхнула надежда: сейчас-то он сможет его прочитать! Распечатать было проще простого, и завернутое в конверт письмо оказалось аккуратно оформленным и красивым. Такое он в жизни вряд ли видел, хотя, может, и видел в фильмах о старой Англии.
Но опять долгожданный момент чтения был прерван. Как только он только принялся за письмо, будто с каждым запахом и тихим шуршанием бумаги появлялась та же проблема. Сзади послышалась чья-то поступь — кто-то быстро и решительно двигался к нему. И не успел он ничего понять, как в следующую секунду письмо было вырвано из рук и смято.
И чем эта ситуация отличалась от прежней? Дядя и тётя снова смотрели на него с таким разъярённым и диким взглядом. Вернон был такой красный, что казалось, он вот-вот взорвется. За его спиной стояла тётя Петунья, которая испепеляла Гарри взглядом, будто собиралась уничтожить его с головы до пят. Опять, в самый важный момент, он потерял письмо.
— Тебе не ясно сказали тогда?! — вскрикнула она писклявым и нервозным голосом. Было видно, что она старается сдержать дрожь в голосе. Для неё это письмо было как чума. Откроешь его — и все тут погибнут, как один.
— Почему ты опять не слушаешь меня?! — голос тети звучал, как гром, и сердце Гарри забилось в рваном ритме, руки затряслись. Из гостиной, быстрым, тяжёлым шагом, подошел дядя Вернон. Его глаза пылали, как адское пламя. Вырвав бумажку из рук жены, он пробежал глазами по строкам. Увидев, что это было письмо от тех самых «неправильных», его лицо исказилось. Напряжение в комнате нарастало с каждой секундой: скомкав этот несчастный лист пергамента и скривив губы в злой усмешке, Вернон Дурсль вновь взглянул на Гарри.
Неожиданно он резко подскочил и ощутимо толкнул мальчика. Гарри, не успев среагировать, упал на пол, пытаясь подставить руки, чтобы смягчить падение. В глазах появилось слёзы, они покраснели, а чувства одолели его. Обида, непонимание и злость вырывались наружу. Это было нечто новое. Неужели им не хватало унижений, и они решили добить племянника? Петунья просто отвернулась, скрестив руки, не сказав ни слова, и вернулась в гостиную. Дядя же, всё так же холодно глядя на Гарри, лишь покачал головой и перевел взгляд на сына, который только что вернулся с прогулки.
Ночью, успокоившись, Гарри начал раздумывать о поведении тети и дяди. Они никогда не любили его, и всегда показывали это своим отношением. Но это не облегчало боль. Он не думал, что даже родная тетя может быть так холодна.
Он надеялся, что со временем их отношения наладятся, но, похоже, это было невозможно. Он чувствовал себя виноватым за всё, что произошло, потому что не послушал их. Но почему они так серьёзно воспринимают эту ситуацию? Разве это не его письмо, и разве он не имеет права его прочитать? Зачем было толкать его...
«Почему нельзя было обойтись без насилия?» — кричал голос внутри. Больно осознавать, что они сделали это специально. Горло щипало от слёз, а мальчик едва сдерживал истерику. Ему и так никогда не было легко, но в последнее время всё будто ополчалось против него, и он чувствовал, что вот-вот сойдёт с ума. В конце концов, разве не должен он найти своё место в этом мире? Небольшой уголок, где его примут и поймут?