Любовь во время зимы
Не Минцзюэ с трудом выплывал из сна. В затылке неприятно кололо; он попытался вспомнить, что произошло накануне, но память будто бы обиделась на него и угрюмо промолчала.
Во всяком случае, он был дома. Не Минцзюэ поднялся, ощупал голову; прикосновения отозвались тупой болью, которая тут же растворилась. В остальном он оказался в порядке.
Сквозь полусонный туман его покои показались совсем другими, пусть и были всё так же знакомыми. Из окон просачивался блеклый утренний свет. Разве они всегда были на восточной стороне?.. Да, всегда. Он же ещё ребёнком вылезал из них, когда ночь наступала слишком рано и была слишком скучной.
Не Минцзюэ умылся, задумчиво посмотрел в воду и, задержав дыхание, опустил голову полностью. Резко поднялся; странная сонливость всё не хотела его отпускать. Уж не выпил ли он вчера слишком много?.. Одевался он медленно, прислушиваясь к звенящей пустоте вместо мыслей. Наверное, он в самом деле накануне напился в хлам. Из-за чего?..
Он вышел из спальни и замер. Высокая статная женщина что-то тихо говорила слуге; Не Минцзюэ смотрел ей в спину, крохотная часть внутри него предупреждающе кричала, а от сердца постепенно разливалось тёплое чувство: так и должно быть.
— Матушка? — тихо позвал Не Минцзюэ.
Она тут же повернулась к нему, быстрым незаметным движением. Она всегда так двигалась — плавно-летяще, по-женственному изящно и по-звериному быстро.
— А-Мин, — улыбнулась она ему.
Он подлетел к ней и без всяких церемоний сжал в объятиях. Когда он успел стать выше неё?.. И даже сейчас она вовсе не казалось хрупкой.
— Не веди себя так, будто это тебе пришла пора покидать отчий дом, — хихикнула она, похлопала его по спине и добавила мягко: — В чём дело, маленький?
— Ни в чём. Прошу прощения, — и всё же Не Минцзюэ не мог просто выпустить её из рук. — Просто приснилось, что вы отправились к предкам…
Мама сама от него отстранилась, взглянула на него снизу вверх и покачала головой.
— Ты просто волнуешься. Даже женихи волнуются перед свадьбой.
— Конечно, — усмехнулся Не Минцзюэ, молча и счастливо смотря на неё, а потом, вдруг, её слова соединились в мысль, и он выдохнул в изумлении: — У меня что, свадьба?..
Мама вскинула брови, потрогала его лоб, нахмурилась.
— Правильно говорят: счастье разум отшибает. Не ты ли несколько месяцев уговаривал отца, чтобы он позволил вам пожениться?
— Уговаривал? — пробормотал Не Минцзюэ.
— Вы никогда с ним так много не ссорились, — вздохнула мама. — Кто-то был уверен, что в итоге вы вовсе подерётесь.
— Я бы никогда не поднял руку на отца! — возмутился Не Минцзюэ.
— Конечно, — она пожала плечами и посмотрела на него строго. — Но мы слишком много разговариваем. Иди, ешь, всё уже готово. Тебе ещё необходимо переодеться. Поверь мне, свадьба — дело выматывающее.
— А… — начал Не Минцзюэ и запнулся. Спрашивать, когда же он, собственно, женится, показалось нелепым.
Мама внимательно посмотрела на него и закатила глаза.
— Да, сегодня. Что с тобой, А-Мин?
— Я просто… волнуюсь, — буркнул он, сам себе задавая этот же вопрос. Свадьба — не то событие в своей жизни, о котором он считал возможным забыть. Как и о том, на ком же он женится.
Впрочем, невесту наверняка подобрал отец, и впервые он её увидит, лишь оказавшись перед брачным ложем.
Конечно, когда-нибудь это должно было случиться.
Конечно, его истинное желание было несбыточным.
Просто он словно всю жизнь забывал о неизбежном, и вот неизбежное наконец его догнало и пронзило. Но, в конце концов, не всё ли равно, кто будет его женой, если сердце его давно отдано другому?
— Хуайсан ведь будет там? — тихо спросил Не Минцзюэ, ненавидя себя за этот вопрос и до конца не зная, какой ответ его обрадует.
Мама посмотрела на него удивлённо, а потом вдруг мягко улыбнулась, привлекла его к себе и нежно погладила по голове.
— Конечно, будет, маленький. — Она поцеловала его в макушку — ему пришлось наклониться, — и, отстранив, легко ударила сжатым кулаком в грудь. — Не переживай ты так.
Не Минцзюэ смог всё же выдавить из себя улыбку.
Он, пожалуй, не верил ни в какую свадьбу до тех пор, пока не оказался перед красными одеяниями. Осторожно коснулся их, словно алый цвет готов был взметнуться настоящим пламенем. Вышитые золотом драконы смотрели на него предупреждающе, будто знали о всех его тайных помыслах и неправильных желаниях.
Каково будет девушке жить с мужем, который её не любит?..
Не Минцзюэ одевался быстро, и от его мрачного настроения, кажется, и яркие одежды потускнели.
— Минцзюэ.
Он повернулся к отцу, замер, увидев его, и поспешно поклонился, приветствуя.
— Не особо радостным ты выглядишь, — усмехнулся тот, подошёл к нему ближе, цепким взглядом оглядел его. Поправил пояс, поднял на него глаза. Не Минцзюэ почувствовал себя странно высоким.
— Я… волнуюсь, — повторил он в который раз.
— Неудивительно и весьма понятно, — кивнул отец, отступая. — Но моё слово есть моё слово. Я уже дал своё согласие, не забывай.
— Да, я понимаю.
— Будьте счастливы.
Не Минцзюэ кивнул, не зная, что говорить. Они молча смотрели друг на друга, и ему захотелось сжать отца в объятиях так же крепко, как маму, но он не посмел.
Зато отец усмехнулся и на мгновение приобнял его, похлопав по спине.
— Ты вырос хорошим мужчиной, — проговорил он. — Я горжусь тобой.
— Лишь благодаря вам, отец, — откликнулся Не Минцзюэ. Внутри всё смешалось.
Тот чуть улыбнулся, посмотрел куда-то вдаль.
— У нас не так много времени.
Не Минцзюэ снова кивнул. Как бы то ни было, он знает, что есть его долг.
Только, пожалуй, никогда он не чувствовал себя так неуютно, покидая свои покои. Украшенный красным и золотым дворец казался ему слишком ярким. Не Минцзюэ шёл, стараясь не смотреть по сторонам, наконец замер в дверях и стоял неподвижно, дышал медленно, размеренно; на его лице наверняка не отражалось ничего — он и внутри едва ли что-то чувствовал. Просто ждал, как, бывало, ждал сообщений о расположении войск клана Вэнь… И даже далёкие звуки фейерверков не заставили его вздрогнуть.
Он равнодушно смотрел, как приближается паланкин, прислушиваясь к глухим тяжёлым ударам собственного сердца. И так же равнодушно подал руку, когда паланкин остановился; у него не было никакого желания выдавливать даже вежливую улыбку. Маленькая изящная ладонь накрыла его, и Не Минцзюэ, недоумевая, нахмурился; его ударило изумлением, когда в следующее мгновение он понял: тот, кто выпорхнул из-за алых занавесей, не был девушкой.
И Не Минцзюэ слишком хорошо знал и эти пальцы, и эти движения, и эту фигуру, и, какой бы густой не была вуаль, под ней всё же можно было различить черты лица — и этого было достаточно.
— Хуайсан?.. — выдохнул Не Минцзюэ.
Но как он может…
Они не могут…
Как вообще вышло…
Ах, да. Он же просил, уговаривал, молил отца — позволить ему взять в мужья того прекрасного юношу, что с малых лет воспитывался в Нечистой Юдоли; и отец дал своё, казалось бы невозможное, согласие на их брак.
— Ты — мой жених, — прошептал Не Минцзюэ.
Хуайсан кивнул, ответил тихонько, и в голосе его отражалась невидимая улыбка:
— Не стоит ли нам уже пройти к алтарю?
— Конечно, — зачарованно сказал Не Минцзюэ. Это в самом деле был его, Хуайсана, голос.
Ему понадобилось ещё несколько мгновений, чтобы осознать происходящее, которого не должно быть и которое всё же было — он чувствовал трепетное тепло родной ладони, — сглотнул и повёл своего жениха дальше.
Они в самом деле поклонились Небу — Не Минцзюэ, вопреки всему, это показалось таким правильным.
И они поклонились его родителям — мать смотрела на них с тёплой улыбкой, лицо отца застыло невыразительной маской, и всё же он благословил их; Не Минцзюэ не мог просить о большем.
И они поклонились друг другу; Не Минцзюэ не отрывал глаз от Хуайсана, чудилось — он исчезнет сейчас, развеется, как туманное видение; ему хотелось сорвать с него вуаль, или снова коснуться его тёплой ладони, или хотя бы услышать его голос, ещё раз убедиться, что это в самом деле он, уже — его муж перед Небом и перед родителями, перед его кланом и предками, пусть даже сердце подсказывало: так и есть. Он всегда мог узнать Хуайсана.
Не Минцзюэ верил и не верил. Что-то убеждало его: всё так, как должно быть, всё так, как он желал. Что-то шептало: он ошибается в чём-то.
— Пожалуйста, не хмурься так хотя бы на нашей свадьбе, — прошептал ему Не Хуайсан, когда они поднялись. — Мне казалось, ты будешь счастлив, Минцзюэ…
Он подался к нему.
— Я счастлив, Хуайсан, — и, сказав это, неожиданно сам понял, как пронзительно правдивы его слова. Не Минцзюэ улыбнулся, быстро и незаметно коснулся его руки: — Очень счастлив, муж мой.
Не Минцзюэ не видел, но был уверен, что и на губах Не Хуайсана расцвела улыбка.
Как же восхитительно это звучало — Не Хуайсан, его муж.
Рядом с ним и обязательный пир оказался чем-то выносимым. Впрочем, большую его часть Не Минцзюэ не видел ничего и никого, кроме сидящего рядом Не Хуайсана, и едва ли запомнил вкус подаваемых блюд. Он с нарастающим нетерпением ждал, когда же они окажутся вдвоём; всей его выдержки едва хватило, чтобы уйти из зала чинным шагом.
Стоило им скрыться от чужих глаз, и Не Минцзюэ подхватил Не Хуайсана на руки, прижал к себе; тот тихо и счастливо рассмеялся, и Не Минцзюэ почти бегом отправился в приготовленные для них покои.
Он осторожно поставил его на пол у постели, с трепетом и облегчением снял вуаль — зачем она вообще была нужна — и смог, наконец, посмотреть на его лицо, светящееся радостной улыбкой.
— Хуайсан, — Не Минцзюэ мягко коснулся его щеки. — Мой муж. Это же… невозможно.
— Мне тоже сложно поверить, — он накрыл его ладонь своею, прижал к себе крепче. — И всё же… — он взглянул на него из-под ресниц, чуть приоткрыл губы. — Не хочешь поцеловать своего мужа, Минцзюэ?
Не хотел — жаждал; он жадно впился губами в его губы — мягкие, такие податливые, чуть отдающие сладким сливовым вином… Он сам не знал, как долго ждал этого; казалось — всю жизнь; и не мог оторваться, пока хватало дыхания, а Не Хуайсан прижимался к нему, горячий, такой близкий — и всё же он был чуть дальше, чем ему хотелось.
Не Минцзюэ, стараясь всё так же его целовать, развязал его пояс, стянул с него одеяния; замер на мгновение, оглядел Не Хуайсана с головы до ног, нежно провёл руками по обнажённым плечам.
— Ты такой… красивый, — выдохнул Не Минцзюэ, совершенно по-глупому улыбаясь, и добавил с восторгом: — Такой возбуждённый.
Не Хуайсан смущённо опустил глаза, а потом вдруг привстал на цыпочки, прошептал ему в губы:
— Минцзюэ… Пожалуйста, не заставляй меня ждать, — он развязал его пояс, снова выдохнул: — Пожалуйста… — и, не отрывая от него взгляда, отошёл, оказался на кровати; Не Минцзюэ поспешно снимал одежду, проклиная про себя каждый слой ткани. Не Хуайсан откинулся на локти, слегка разведя колени; он смотрел на него смущённо, но в позе его сквозило неприкрытое приглашение.
Не Минцзюэ кинулся к нему. Он хотел выцеловать его всего — и целовал его запястья, шею, виски, скулы, ключицы; провёл языком по соску, и стон, сорвавшийся с губ Не Хуайсана, сказал ему всё, что нужно, и Не Минцзюэ с удовольствием задержался здесь, слушая сладкие звуки, что издавал его муж, чувствуя, как горячо трётся тот о его живот.
— Минцзюэ, пожалуйста… Больше… Я хочу больше…
— Но я хочу тебя всего, — произнёс Не Минцзюэ; он желал исследовать всё его тело, каждый фэнь его кожи покрыть поцелуями; Не Хуайсан же всхлипнул, подаваясь весь к нему.
— Пожалуйста, Минцзюэ, — он уже не просил даже — молил; и все планы Не Минцзюэ тут же сгорели в этом голосе, и он словно возжелал его ещё сильнее, хотя, казалось, как можно желать его ещё сильнее?..
Внутри Не Хуайсана было так горячо; Не Минцзюэ не давал себе сорваться, двигался медленно, наслаждаясь его стонами, что становились всё громче, и его руками, обхватившими плечи, и тем, как сжимает он его член… Не Минцзюэ любил его — и Не Хуайсан любил его в ответ.
Они всю ночь не могли оторваться друг от друга; если не сливались в любовной близости, то шептали сердечные слова или просто влюблённые глупости; и заснули лишь к рассвету. Не Минцзюэ обнимал Не Хуайсана, и казалось, что сердца их стучат в унисон.
Дни мчались куда-то вперёд — странно-счастливые дни. Иногда Не Минцзюэ казалось: он упускает что-то важное; но чувство это, смутное, неприятно-липкое, возникало и пропадало через несколько мгновений.
— Минцзюэ.
Оклик отца выдернул его из мысленных блужданий. Не Мицнзюэ повернулся к нему, поклонился.
— Что тебя беспокоит? — поинтересовался отец, подходя ближе.
Не Минцзюэ неловко пожал плечами.
— Я не уверен… Иногда мне кажется, будто всё так хорошо, что вот-вот закончится, — задумчиво произнёс он. Отец удивлённо вскинул брови, осмотрел его с ног до головы и усмехнулся.
— Привыкнешь. А пока тебе бы поменьше думать о ерунде, — он прошёл мимо него, остановился и, не поворачивая головы, бросил: — Нападай.
Не Минцзюэ кинулся вбок. Нападать на отца со спины было бы величайшей глупостью, и он понял это ценой болезненных синяков ещё в детстве; они многому его научили. Отец легко, лениво почти отразил его удар, не двигаясь с места; он всегда был скуп в движениях, и многим противникам казалось, что глава клана Не хорош в одной обороне — пока тот парой точных и резких ударов не побеждал в поединке.
Не Минцзюэ сражался по-другому. Они с отцом потратили немало времени, чтобы выработать подходящий для него стиль боя; как и мама, Не Минцзюэ предпочитал защите нападение, пусть был хорош и в том, и в другом.
Ему нравилось сражаться с отцом: от того никогда нельзя было ожидать одного и того же, и пусть Не Минцзюэ буквально рос, наблюдая за ним, впитывая все его поучения и тренируясь с ним, отец всё равно оставался для него полон сюрпризов.
Но и Не Минцзюэ много чему научился, особенно — на войне.
Они замерли, держа острия сабель у горла друг друга; отец довольно усмехнулся, отошёл назад, осторожно опуская оружие.
— Хорошо, — кивнул он, вкладывая саблю в ножны. Не Минцзюэ последовал его примеру.
Они поклонились друг другу, выказывая уважение — как противник противнику.
— Завтра ты мне понадобишься, — сообщил отец. — А пока будь свободен.
Не Минцзюэ кивнул. В последние дни он почти всё свободное время проводил с Не Хуайсаном; иногда он, впрочем, никак не мог понять, откуда же у него взялось это свободное время, пусть и понимал, что его отцу не особо-то нужна была помощь в управлении кланом. Отчего-то Не Минцзюэ чувствовал себя непривычно, оказавшись без груды обязанностей… которые никогда и не были его, если уж на то пошло.
Отец уже покинул тренировочное поле. Не Минцзюэ встряхнул головой, попытался вспомнить, о чём он только что думал, но ему так и не удалось ухватить мысль. Что ж, если это важно, она вернётся — уже оформившаяся, ясная, как только что начищенное лезвие. А пока он решил пойти к своему мужу.
Он нашёл Не Хуайсана в гостиной, в компании с мамой; они сидели и играли в сянци, шутливо переговариваясь и бросая друг другу улыбки, которым Не Минцзюэ не стал бы доверять. Он знал маму: она ненавидела проигрывать и не просто любила, но великолепно умела играть. Она и его научила, когда ему едва исполнилось шесть лет; а он, много позже, научил Не Хуайсана, и у того на удивление хорошо получалось, и играл он всегда с этой невинной лёгкой улыбкой и рассеянным взглядом, который, как оказывалось к концу партии, подмечал всё.
Не Минцзюэ устроился рядом с ними, стараясь понять по фигурам на доске, как долго им ещё осталось. Мама мельком взглянула на него.
— Думаю, мы можем закончить завтра, не правда ли, А-Сан?
— Почему же? Продолжайте, я посмотрю, — произнёс Не Минцзюэ. Ему действительно нравилось просто наблюдать за ними. Его мама относилась к Не Хуайсану, как к собственному сыну, и Не Минцзюэ это согревало. Он лишь хотел бы, чтобы отец чаще мог присоединяться к их семейному кругу; впрочем, были у них и вечера, которые они проводили все вместе.
— О, нет, уверена, вы с куда большим удовольствием проведёте это время вдвоём, — мама поднялась, и Не Минцзюэ промолчал лишь потому, что в глубине души, пожалуй, был с ней согласен. — Да и вам стоит поговорить.
— О чём? — тут же насторожился Не Минцзюэ, но мама только загадочно улыбнулась и вышла из зала. Он пару мгновений смотрел ей вслед, внутренне отмахнулся от внезапного раздражения — всё же он не любил подобных намёков непонятно на что, — и взглянул на Не Хуайсана. Улыбнулся, не мог ему не улыбаться, такому красивому, любимому; и как же сладко было улыбаться ему без всякого страха переступить черту, сделать непоправимое…
Не Минцзюэ и не помнил уже, отчего раньше так боялся показывать, сколь дорог ему Не Хуайсан; но сердце его болезненно сжималось от счастья, будто ему всё никак не удавалось до конца поверить в их любовную близость… будто что-то было неправильно.
— Минцзюэ?
Не Хуайсан погладил его по тыльной стороне ладони. Не Минцзюэ перехватил его руку, сжал крепко — у него такая тёплая, нежная кожа. И он здесь, так близко, что слышно его дыхание; не смутный, едва осязаемый образ из сна, а восхитительно живой, прекрасный — и его, его, его. Не Минцзюэ нежно поцеловал Хуайсана, в очередной раз пробуя его мягкие губы; притянул к себе на колени, углубляя поцелуй, в котором с каждым мгновением становилось всё больше жадности и страсти. Нет, им всё же стоит удалиться в их покои…
— Минцзюэ, — выдохнул Не Хуайсан; Не Минцзюэ уловил в его голосе едва сдерживаемый стон. — Давай поговорим…
— Хорошо, — отозвался он, целуя его под мочкой уха. — Говори.
— Но не так же… Минцзюэ!..
Не Хуайсан легко дрожал в его руках, и Не Минцзюэ продолжал целовать его, скурпулёзно оставляя на его шеи следы своих губ; внутри него билась жаркая, всепоглощающая любовь, которую ему было нужно, так нужно отдать ему…
— Минцзюэ, — сказал Не Хуайсан голосом почти ровным. — У нас будет ребёнок.
Не Минцзюэ остановился. Посмотрел на него. Ещё раз прокрутил в голове его слова.
— У нас не может быть детей, — наконец произнёс он, потому что, в общем-то, это всё, что он мог сейчас сказать, какими бы очевидными не казались ему эти слова.
— Но ты хотел бы?..
Не Минцзюэ нахмурился.
— Да, хотел бы, — всё же ответил он, добавив про себя: на самом деле — обязан. — Но не сейчас. Я не собираюсь впускать кого-то ещё сейчас. — Даже если потом придётся, мрачно продолжил он сам с собой. И однажды им в самом деле предстоит поговорить об этом.
— Я бы и не позволил тебе… впустить кого-то ещё. И никогда не позволю, — отозвался Не Хуайсан, и в его глазах промелькнула сталь. Но уже в следующее мгновение он улыбнулся, как ни в чём не бывало. — Хорошо, что нам и не придётся, правда?
— Но… — начал Не Минцзюэ и оборвал сам себя. Ему не хотелось продолжать или, скорее, начинать этот разговор сегодня.
— Я хочу исполнить каждое твоё желание, — прошептал он ему на ухо, и Не Минцзюэ обдало жаром от его голоса — страстного и обещающего. — Если ты позволишь мне…
— Ты ведь знаешь, я всё тебе позволю.
— Минцзюэ… — Не Хуайсан взглянул на него с нежной улыбкой. Небо, как же давно Не Минцзюэ мечтал увидеть такой его взгляд, обращённый на него. — Спасибо тебе.
— Это я должен говорить «спасибо», — с жаром возразил Не Минцзюэ. — Ты всегда рядом, ты отдаёшь мне себя, ты так прекрасен и ты выбрал меня. Ты… Ты не представляешь, каким счастливым меня делаешь. Ты не представляешь, как я благодарен тебе.
— Тогда почему бы тебе не показать мне?
Не Хуайсан улыбнулся так невинно, будто ничего не скрывалось за его словами; а в глазах сверкали хитрые смешинки.
И Не Минцзюэ, конечно, не мог не показать.
Бело-серые тучи неслись в вышине за стремительным ветром, натыкались друг на друга, толпились, скрывая за собой синеву неба. Не Минцзюэ всем нутром предчувствовал скорый дождь и ждал его: после ночной охоты ему хотелось освежиться. И ещё ощутить, что всё вокруг — настоящее; последнее время он словно плавал в сонной дымке, так легко верил в то, во что всегда хотелось верить… Он пытался ухватить какую-то очевидную мысль или, может, воспоминание, но они ускользали сквозь пальцы, как бабочка, которую он, мальчишка, пытался поймать весь день да так и не поймал. А сейчас точно так же с ним играла его собственная голова…
Упали первые тяжёлые капли. Не Минцзюэ застыл, подставил лицо под дождь. Услышал, как за спиной остановились сопровождавшие его заклинатели. Странно, он не был даже уверен, с кем был на охоте. Не Минцзюэ оглянулся на них, и снова удивился сам себе: конечно, вот они, все те, с кем он и уходил из Нечистой Юдоли, и каждого и каждую он может назвать по имени.
Не Минцзюэ резко отвернулся и пошёл шагом быстрым, на грани бега.
Да что с ним такое?!
(С ним ли? Или с чем-то другим?)
Показалась Нечистая Юдоль. Дождь уже закончился, и за время в пути Не Минцзюэ даже наполовину высох; погружённый в мысли, он и не заметил, как прошло время.
На крыльце его ждал Не Хуайсан, и Не Минцзюэ привычно ответил на его радостную улыбку, что всегда дарила тёплое чувство: он дома. И дома всё хорошо.
— Минцзюэ, — приветствовал его Не Хуайсан, и Не Минцзюэ мимолётно поцеловал его. Возможно, иногда они вели себя слишком свободно; но разве не ради этого стоило жениться?..
— Я скучал, — произнёс Не Минцзюэ и сам удивился, сколько правды в этом было. Он вообще словно скучал по нему всё время, и спокойно ему становилось, лишь когда он видел Не Хуайсана перед собой.
— Тебе надо кое с кем встретиться, — смущённо проговорил тот, и даже щёки у него порозовели. Не Минцзюэ удивлённо вскинул брови, а Не Хуайсан потянул его за рукав, и ему ничего не оставалось, кроме как последовать за своим мужем.
(И всё же, как так вышло?..)
Они прошли в их покои; Не Минцзюэ с удивлением уставился на родителей, стоящих здесь. Отец приобнял маму, а та что-то тихо говорила ему. Они оба улыбались; у Не Минцзюэ что-то кольнуло внутри: если подумать, он редко видел их такими мирно-счастливыми вместе.
А потом он перевёл взгляд на колыбель, подле которой они стояли, и в Не Минцзюэ что-то ухнуло вниз и взлетело до неба.
Он в три шага преодолел оставшееся расстояние и замер, перестал дышать. Посмотрел на спящего в колыбели младенца, поднял взгляд на родителей, безмолвно спрашивая.
— Поздравляю с рождением сына, — торжественно произнёс отец, и Не Минцзюэ смог только бессмысленно кивнуть и снова посмотреть на ребёнка… своего ребёнка.
У него были редкие волосики, смешно топорщащиеся на лбу; он вдруг распахнул глаза, и Не Минцзюэ с изумлением обнаружил, что те совсем как у Не Хуайсана. Они смотрели друг на друга долгое мгновение, а потом его сын гукнул, и Не Минцзюэ расплылся в улыбке.
— Подумать только, наш маленький сам стал отцом, — донеслись до Не Минцзюэ довольные слова матери.
— Ты можешь взять его на руки, знаешь, — прошептал ему Не Хуайсан. Не Минцзюэ взглянул на него, снова посмотрел на младенца и, сглотнув от волнения, с величайшей осторожностью поднял его.
В его руках ребёнок показался ещё меньше; Не Минцзюэ совсем не чувствовал его веса, и его испугало вдруг, каким беззащитным является это маленькое существо, их с Не Хуайсаном плоть и кровь; впрочем, он не даст случится с ним ничему плохому, пока этот мальчик не вырастет и не научится сам защищать себя и всех, кто ему станет дорог. Не Минцзюэ позаботится об этом; он обучит его всему, как обучали его отец и мать, и подарит ему всю любовь и заботу, на которую способен.
А его сын вдруг всхлипнул и громко зарыдал; Не Минцзюэ в панике посмотрел на Не Хуайсана, и тот, улыбнувшись, подошёл к нему ближе.
— Ты просто не умеешь его держать, — покачал он головой, хотел, кажется, показать ему, как правильно, но младенец протянул к нему ручки, и Не Минцзюэ передал ребёнка ему. Сын почти тут же успокоился.
— Ты явно будешь лучшим родителем, чем я, — пробормотал Не Минцзюэ, с улыбкой глядя на них.
— Я бы не был в этом так уверен, — тихо рассмеялся Не Хуайсан. — Как ты его назовёшь?
— Думаю… — начал Не Минцзюэ и запнулся. «Что-то не так», — с неожиданной ясностью осознал он. Слишком много невозможного, которое он просто… принимает как нечто само собой разумеющееся. Пусть и всё, чего он желает, — чтобы это невозможное могло оказаться действительностью. — Думаю, мне надо подумать, — наконец произнёс он. Не Хуайсан только кивнул, что-то напевая мальчику.
Не Минцзюэ смотрел на свою семью. Он никогда не видел их такими счастливыми. Он никогда не был так счастлив.
Так почему же он не может просто радоваться тому, что у него — наконец-то — есть?
Не Минцзюэ редко смотрел на звёздное небо. Ночь — то время, когда он спал, если, конечно, не был занят; либо охотился, но на охоте не до любований чем бы то ни было. А сейчас, стоя в беседке на краю обрыва, он рассматривал Небесную Реку, её серебряные переливы, и кропотливо перебирал всё то, что случилось с ним за последние…
Дни? Месяцы? Годы? Он не мог сказать.
Он не мог даже сказать, чем занимался большую часть времени. Оно просто плыло, и он плыл вместе с ним, иногда оказываясь посреди островков из чего-то радостного. Не Минцзюэ знал, что обсуждал с отцом какие-то дела клана, и знал, что выезжал на ночную охоту, но спроси его, что же это были за дела или какую тварь он убил в последний раз, он никогда бы не ответил.
Последняя ночная охота, которую он твёрдо помнил, так ничем и не закончилась; они напали на след твари, проследили её до леса, а потом… Просто потеряли. В конце концов, они не были уверены, кого вообще преследуют: то ли злого духа, то ли навку, то ли ещё кого. Тварь убивала людей во сне, высасывая из них жизненные силы, без всякой системы; среди погибших были и мужчины, и женщины, и молодые, и старые; пострадали несколько близко расположенных деревень, но о похожих случаях слышали и раньше, в других местах. Тварь, похоже, путешествовала с юга на север и оставляла за собой мертвецов, умерших со счастливой улыбкой на лице.
Они все умирали счастливыми.
Не Минцзюэ усмехнулся. Вот так, значит, выглядит его личный дурман из блаженства?
— Я чувствовал, что ты всё поймёшь.
Не Минцзюэ резко обернулся, посмотрел на Не Хуайсана… Его образ? Того, кто им притворялся?
— Последняя чашка чая? — с робкой улыбкой предложил он, и в глазах у него плескались боль и облегчение.
— И я умру? — усмехнулся Не Минцзюэ, просчитывая, как он может выбраться отсюда и опасен ли тот, кто стоит перед ним. Уж что-что, а отправляться к предкам он не намерен — как, впрочем, и оставаться здесь.
— Прислушайся к себе. Разве ты умираешь? — мягко спросил юноша, и Не Минцзюэ последовал его совету; сначала ему показалось, что он чувствует себя превосходно, но потом он сосредоточился, заглянул глубже и понял, что испытывает слабость, словно не ел пару дней и при этом сражался почти не прекращая — но, в самом деле, это не ощущалось близкой смертью. — У тебя много сил, — продолжил юноша. — Много было, много ещё осталось.
— Мне нужно покинуть это место, — проговорил Не Минцзюэ. Интересно, если он убьёт себя тут, то очнётся там, в настоящем?..
— Ты можешь просто выйти за ворота и идти с твёрдым намерением вернуться. А твоего намерения более чем хватит.
Не Минцзюэ с подозрением посмотрел на него. Юноша тихо рассмеялся, и так сложно было напоминать себе, что он — не Хуайсан.
— Мне жаль, что ты так думаешь, — печально улыбнулся тот, и Не Минцзюэ стало очень неуютно от того, что каждая его мысль, похоже, открыта для него. — Так и есть. Я ведь образ, созданный из твоих воспоминаний и твоих желаний… Я как бы существую в твоём сознании, и потому знаю всё, что ты думаешь.
— То есть ты мне снишься… Всё это снится.
— Не совсем, — он подошёл к нему ближе, посмотрел в небо. — Лисье наваждение. Реальнее, чем сон. Пусть и не такое реальное, как настоящее…
— Лисье? — повторил Не Минцзюэ. Что ж, это звучало логично. Он и сам подозревал, что наткнулся на лису.
— Да. Ты ведь это понял… Просто не хотел признавать.
— Это не так.
— Тебе нравилось здесь. Нравилось достаточно, чтобы отрицать правду. — Не Минцзюэ промолчал. В конце концов, ему нечего было возразить. А юноша посмотрел на него, всё так же грустно улыбаясь. — Нравилось достаточно, чтобы всё ещё стоять здесь и говорить со мной.
— Что ж, я ухожу, — холодно произнёс Не Минцзюэ, проходя мимо него.
— Я ведь никогда не говорил тебе, что люблю тебя.
— И? Собираешься сказать сейчас? Думаешь, меня это остановит?
— Я не думаю, что ты хотел бы услышать эти слова от меня.
Не Минцзюэ нахмурился.
— К чему это? — буркнул он. Залы Нечистой Юдоли проносились мимо него, и он боялся, что они превратятся в бесконечный лабиринт.
— Ни к чему. Просто говорю. Я… Ты ведь понимаешь, что я тоже — твой Хуайсан? Конечно, я не тот, кому ты обещал всегда возвращаться, и я не могу удерживать тебя здесь, как бы не хотел, но, пожалуйста, Минцзюэ, не надо думать обо мне как о каком-то незнакомце.
— Но ты не он, — резко ответил Не Минцзюэ, оборачиваясь — и это, наверное, было ошибкой, потому что юноша отшатнулся от него и поспешно улыбнулся, той робкой улыбкой Хуайсана, которая говорила ярче любых слёз: ему больно, и ему больно из-за него, и он не хочет, чтобы Не Минцзюэ это заметил.
— Я не он, — послушно согласился тот. — Но я соткан из твоих воспоминаний о нём. И из твоих желаний о нём. И, немного, из того, что ты не понимаешь до конца, но чувствуешь в нём… Хотя бы… Хотя бы воспринимай меня как того, кто носит такое же имя.
— Я ухожу, так какая тебе разница?
— Я… Не знаю, — растерянно ответил тот, опустил глаза. — Может быть, я веду себя так, чтобы ты всё же не ушёл. Или, может, я хочу, чтобы ты хотя бы не забыл всё то, что здесь было. Или, может, мне просто невыносимо, что ты, кого я привык называть своим мужем, думаешь обо мне как о ком-то чужом. Пусть это и закончится через пару минут.
— Закончится?
— Я ведь рассеюсь вместе с наваждением.
— То есть ты… умрёшь? — пробормотал Не Минцзюэ, и, почему-то, ему не понравилась эта мысль, и его разозлило, что она ему не понравилось.
— Нет. Я просто вновь стану твоими воспоминаниями. Я ведь не… Я ведь просто… — он вдруг запнулся и неловко, извиняющеся улыбнулся. — Не обращай внимания. Пойдём.
Он прошмыгнул мимо него, махнул рукой, как бы зовя за собой. Не Минцзюэ посмотрел ему в спину и сдвинулся с места. Он не мог понять, что чувствует. Впрочем, это не имело значения: он знал, что должен делать. Он ведь обещал.
Да даже если бы нет — разве мог он оставить Не Хуайсана так рано?
Они вышли на крыльцо и остановились. Юноша взглянул на него.
— Что ж, я не пойду дальше. Удачи тебе.
— Разве ты не должен пытаться меня удержать? — пробормотал Не Минцзюэ. Его это отчего-то беспокоило.
Этот Хуайсан тихо засмеялся.
— А разве тебе не кажется, что именно это я и делаю? — он легко усмехнулся, раскрыл веер, посмотрел поверх него куда-то вдаль. — Конечно, я мог бы умолять тебя остаться. Или мог бы сказать о том, что там, за воротами, всё, что тебя ждёт — это потери, свершившиеся и будущие, и боль, и одиночество, и, однажды, смерть — ранняя смерть, страшная смерть. А здесь нет искажения ци, зато есть твоя семья, и ты можешь любить того, кого любишь, так, как любишь… Но разве всё это имеет смысл? Нет слов, которые заставили бы тебя остаться. Нет наваждения, которое оказалось бы для тебя важнее того, настоящего. — Он помолчал и добавил тихо. — Тебя нельзя удержать. Но если я скажу тебе «Уходи» — быть может, ты всё же решишь остаться. — Он улыбнулся краешком губ: Не Минцзюэ мог видеть его профиль. — Это очень глупая бессмысленная надежда.
— В самом деле, — откликнулся Не Минцзюэ, не сводя с него взгляда. Этот Хуайсан повернулся к нему, мягко улыбнулся, и Не Минцзюэ сделал шаг к нему, поцеловал быстро, придержав за подбородок. — Спасибо.
— Знаешь, лучше бы ты молча ушёл, ненавидя меня, — прошептал тот.
— Наверное, я просто никогда не смог бы возненавидеть Хуайсана, — проговорил Не Минцзюэ, осторожно вытер с его щеки слезу. — Я должен идти.
— Так иди! — он толкнул его в грудь. — И не смей говорить «Прощай». Я уже сказал — я никуда от тебя не денусь. Буду прямо здесь, — он ткнул сложенным веером туда, где у Не Минцзюэ стучало сердце, и улыбнулся.
Не Минцзюэ кивнул.
Лучше бы, в самом деле, этот Хуайсан пытался его удержать — тогда уходить было бы легче.
Он обернулся у самых ворот — сам не зная, почему. Посмотрел на мать и отца — живых, улыбающихся ему. На Хуайсана, на младенца на его руках.
На одно мимолётное мгновение ему захотелось броситься обратно к ним.
Не Минцзюэ отвернулся.
Он вернётся к Не Хуайсану — как всегда возвращался, как всегда будет возвращаться, пока его лёкие дышат, а сердце бьётся. Потому что обещал. Потому что любит его. И потому, что Не Хуайсан его ждёт.
***
Не Минцзюэ, конечно, не мог возненавидеть Хуайсана — пусть даже тот был рождён наваждением и создан для того, чтобы он, Не Минцзюэ, никуда оттуда не делся.
Но он легко мог возненавидеть ту тварь, что играла на его любви и на его потаённых желаниях ради своего насыщения.
Лис, похоже, и не ожидал, что он очнётся; сидел рядом с ним, поглаживая по руке, почти любовно, и Не Минцзюэ чувствовал, как связаны его жизненные потоки с чужими пальцами. Он вскинул руку, схватил лиса за горло; тот расширил глаза, всхрипнул и вдруг из молодого мужчины стал Хуайсаном. Не Минцзюэ уже держал Ба Ся; может, этот облик и заставил бы его дрогнуть, но глаза у того оставались такие же жёлтые, лисьи, а ещё Не Минцзюэ был переполнен злостью — и ничто не могло бы остановить его саблю.
Лезвие прошило лиса насквозь, и тот слабо вскрикнул, лицо его полно было удивления и непонимания, глаза погасли, потемнели, и из уголка рта потекла чёрная кровь. У Не Минцзюэ вдруг вся ненависть испарилась. На мгновение он испугался, не сможет ли однажды, не помня себя в приступе гнева, вот так же легко пронзить Не Хуайсана; но лис обмяк, скукожился и стал просто зверем, пусть и с пятью хвостами.
Не Минцзюэ облегчённо выдохнул.
Он встал, и закружилась голова. Возвращалась, наконец, привычная чёткость мыслей. Не Минцзюэ огляделся: прогнившие деревянные стены, прохудившийся пол и провалившаяся крыша; сверху скользил тусклый свет и медленно падали хлопья снега. Они остановились здесь передохнуть. Покосившийся старый домик как-никак, но защищал от пронизывающего зимнего ветра.
Не Минцзюэ нашёл глазами заклинателей, с которыми охотился. Все трое были тут, лежали на полу, и с их лиц медленно сползала счастливая улыбка… у всех, кроме одного.
Первым делом Не Минцзюэ подошёл к нему; это был Не Фухуа, и немало ночных охот они успешно завершали вместе. Он уже не дышал, тело окоченело, и, похоже, только холод уберегал от характерного запаха. Не Минцзюэ присел рядом с ним, прошептал:
— Прошу прощения.
Он должен был понять сразу, должен был раньше избавиться от наваждения. На самом деле, он вовсе не должен был допустить, чтобы они попали под лисьи чары. Не Минцзюэ, почему-то, был уверен — уж его-то уровень духовных сил не позволит никаким заклинаниям возобладать над его разумом.
Каким же он был самонадеянным.
Они встретили лиса в деревне, и тот назвался бродячим заклинателем, который ради куска хлеба пришёл убить загадочную тварь. Он в самом деле был похож на даоцзана, и местные жители с удовольствием рассказывали, как тот спас их от пары ходячих мертвецов, вылезших из могилы, а сейчас пытается спасти от другого монстра. Лис же был весьма скромен, сообщил, что, по его мнению, в деле замешана как раз лиса, хотя, конечно, кто знает, может, и что другое… Он не вызывал подозрений, и Не Минцзюэ, пожав плечами, позволил ему присоединиться к их небольшому отряду.
Он, конечно, не должен был этого делать. Он уже тогда должен был спросить себя: почему он, Не Минцзюэ, позволяет какому-то незнакомцу участвовать в клановой охоте.
Но не спросил, и вот они здесь, и один из его людей мёртв — по его вине.
Не Минцзюэ подошёл к Лю Вэю. Тот приоткрыл глаза, пробормотал хрипло:
— Только не говори мне, что я проспал всё веселье.
— Ничего особо весёлого и не было, — буркнул Не Минцзюэ, помогая ему подняться.
Цинь Ши встала сама, подошла к ним. Не Минцзюэ оглядел её, спросил:
— Ты в порядке?
Она кивнула, хотя была бледной, с посиневшими губами. Лю Вэй, впрочем, не сильно от неё отличался, да и сам Не Минцзюэ наверняка выглядел не лучше. Цинь Ши указала на мёртвого лиса, вопросительно подняв брови; она не могла говорить, но Не Минцзюэ научился понимать её… В основном.
— Тот заклинатель, что был с нами. Оказался лисом, — пояснил он. — Не Фухуа погиб.
— Вот дрянь, — сказал Лю Вэй.
Цинь Ши снова указала на лиса, на другой руке зажгла огонь. Не Минцзюэ кивнул: это действительно была хорошая мысль. Он вытащил на улицу мёртвого зверя и поджёг. Алое пламя, вцепившись в тушку, сменило цвет на фиолетовый, потом на зелёный; морозный воздух наполнил мерзкий запах палёной шкуры.
Все они сгорают одинаково — будь им хоть семь, хоть пятьсот лет.
Не Минцзюэ вернулся в хижину. В очаге потрескивал огонь, и Лю Вэй протянул к нему руки, греясь. Цинь Ши прижалась к нему, но встрепенулась, как только вошёл Не Минцзюэ. Протянула ему пару кусков вяленого мяса. Не Минцзюэ поблагодарил и быстро съел их. Сколько дней, интересно, они провели здесь?
— Нам нужно идти, — сказал он.
Лю Вэй молча потушил костёр.
Не Минцзюэ перекинул Не Фухуа через плечо. По крайней мере, его смерть была безболезненной, и тело его цело.
Всю обратную дорогу они молчали, погружённые каждый в свои мысли.
Когда Не Минцзюэ увидел Не Хуайсана, он неожиданно для себя замер, и за одно мгновение всколыхнулись и пронеслись перед глазами осколки наваждения, и вдруг оказалось так сложно — не броситься к нему, не утянуть в глубины дворца, не узнать, в самом ли деле его губы такие мягкие и отзывчивые… Может быть, Не Хуайсан даже не был бы против?..
Не Минцзюэ встряхнул головой, подошёл к нему, сохраняя хотя бы видимое спокойствие.
— Дагэ! — улыбка Не Хуайсана стала ещё шире, и Не Минцзюэ показалось, что его больно ударили. Дагэ, да?..
— Я вернулся, Хуайсан, — тихо ответил Не Минцзюэ. Его не было десять дней, и четыре из них он провёл в наваждении; и всё же, наконец, он стоял рядом с ним.
— Я скучал по тебе, дагэ, — проговорил тот, потупив глаза. — Я всегда по тебе скучаю…
— Я знаю, — Не Минцзюэ чуть улыбнулся, притянул к себе и обнял. Не Хуайсан что-то промычал удивлённо, а Не Минцзюэ прижал его крепче. Он — его любовь, его тепло, согревающее в пустом дворце. Его Не Хуайсан. — Я тоже скучал по тебе.
* фэнь - мера длины; первоначально равнялся длине одного зерна проса.
** сянци - китайские шахматы