Встреча на поле боя

Ранний рассвет застал государство врасплох. Солнечные лучи нарочито пробивались сквозь кружевную, светлого цвета тюль, небрежно сдвинутую с заледенелого окна. Тёплый свет проникал в комнату через морозные, витиеватые узоры, ласково касаясь предметов, освещая объекты приятными желтовато-коричневыми оттенками. Из окошка на внутреннее убранство поглядывали взъерошенные воробушки, что пристально наблюдали за новым хозяином дома, изредка мелодично чирикая.

Долгую ночь солдат не мог сомкнуть своих медовых глаз, остерегаясь внезапного нападения врага. Вспотевшие ладошки держали пистолет наготове, расслабляться не следовало ни на секунду.

Тревожная атмосфера не отпускала сознание, малейший шорох заставлял подниматься табун мурашек по коже, что казалось галопом проносились по вытянутой словно струна, спине. Глаза судорожно пробегались по предметам, незатейливые тени которых, будто-бы формировались в силуэты вражеских солдат. Фантазия развивалась стремительно, всевозможные сюжеты уже рисовались в уме, повышая нарастающий страх. За время войны солдат вермахта увидел многое, большую часть воспоминаний хотелось стереть, уничтожить, превратить в пыль минувшего времени. Но к сожалению, каждый раз закрывая глаза, проносились самые ужасающие картины. Пейзажи вовсе не будоражили душу, как бывало ранее, наоборот, заставляли усомниться в спасительной миссии. Видеть остекленевшие глаза сослуживцев, что уже никогда не смогут проснуться от смертельного сна. Ещё вчера удавалось сесть у согревающего холодной зимней ночью костра, рассказать всевозможные старинные немецкие байки, а уже на следующий день, приходилось хоронить павших товарищей. Слышать истошные крики детей, так напоминающих своих, было крайне невыносимо, ужасно. От одной только шаловливой мысли, что на их месте могли оказаться собственные близняшки, становилось до противного тошно, Вальтер не раз корил себя за такие зверства коварно начатой войны.

Поле боя походило на море, бескрайнее, беспокойное, простирающееся от тебя самого до далёкого горизонта, устланное волнами разлагающихся мертвецов. Запах гниющей плоти, горелого мяса, приковывал к трагическим событиям, заставлял морщиться, вызывал рвотные позывы. Судьбы погибших обрывались словно по щелчку пальца, поражая неустанную ненависть, злость, что вселялась в сердца солдат, гражданских.
Отчаяние, сменяющееся призрачной надеждой, день изо дня чередовало в бурном потоке мыслей самые разные эмоции. Гнев сменялся милостью, на смену которой возвращалось уныние. Больше всего Рейх мечтал погрузиться в тишину, ту безропотную госпожу, дарящую долгожданное спокойствие, умиротворение..

Неустанный поток мрачных, чередующихся мыслей, оскверняющих сознание Вальтера, прервал неожиданно резкий хлопок дверью. На пороге дома показался Ульрих, запыхавшийся, светловолосый мужчина, лучезарно улыбаясь, стряхивал опавшие на фуражку снежинки, скромно переминаясь с ноги на ногу.
— Oh, ich sehe, Sie sind schon wach, Herr Oberleutnant ? Das ist gut, ich habe etwas Wichtiges für Sie («Ох, я вижу, вы уже проснулись, господин оберлейтенант? Это хорошо, у меня для вас есть кое-что важное») — улыбчивый солдат, легкой поступью подобрался к Рейху, с энтузиазмом вручая утреннюю газету командующему взвода.

Слегка потрёпанная газетёнка, носящая кричащее название: «Stahladler»
была усыпана слоем снежинок, оставляющих после себя небольшие мокрые пятна, темно-серого цвета. Слова под ними размылись, однако прочесть их, всё же было возможно.
«Einige Völker müssen reduziert werden. Das Büro von Rosenberg hat konkrete Pläne erstellt. Etwa 65% der Bewohner der Westukraine müssen nach Sibirien umgesiedelt werden. Senden Sie drei Viertel der Bevölkerung von Belarus dorthin. Für das russische Volk werden nur zwei Optionen anerkannt: entweder die vollständige Zerstörung oder die Taubheit des Teils davon, der deutliche Anzeichen einer nordischen Rasse aufweist. Der große Raum muss uns unterworfen sein. Der beste Weg, dies zu erreichen, besteht darin, jemanden zu erschießen, der wenigstens einen schrägen Blick wirft..»
(«Некоторые народы, нужно сократить. Ведомство Розенберга, строит конкретные планы. Около 65% западных украинцев, следует переселить в Сибирь. Три четверти населения Белоруссии — туда же. В отношении русского народа, признаётся лишь два варианта: или полное уничтожение, или онемечивание той его части, которая имеет явные признаки нордической рассы. Гигантское пространство должно быть усмирено. Лучше всего этого можно достичь путём расстрела каждого, кто бросит хотя бы косой взгляд..»)

— Es ist für Minister so leicht, solche Dinge zu sagen, wenn sie weit und weit in Deutschland sitzen... («Министрам так легко заявлять подобные вещи, сидя далеко-далеко, в Германии...») — совсем тихо, с тяжким вздохом, почти шёпотом, промолвил Рейх. Эта война для него уже не казалась такой однозначной, образ неотесанного русского мужлана, напоминающего грязное животное — разрушался постепенно, с каждым новым сражением. В голове не укладывались их героические поступки с давно укоренившимися стереотипами..
Медовые глаза измученно поднялись вверх, обращая взор на солдата, но были вынуждены столкнуться со второй газетой, чуть заляпанной бордовыми пятнышками.
— Was ist das? Wo hast du das her? («Что это? Где ты это взял?») — недоуменно спросил Вальтер.
— Ich habe bei Sonnenaufgang zu der alten Dame geschaut, sie hat am Morgen eine Kuh in der Scheune gemolken. So wollte ich frische Milch, ich denke, ich werde auf dem Weg zu Ihnen auf das Licht schauen. Ich schaue, auf einer Holzbank liegt eine Zeitung herum, und überhaupt keine deutsche. («Заглянул с восходом солнца к старушке, она по утру коровёнку доила в сарайчике. Так захотелось мне свежайшего молочка, дай думаю загляну на огонёк по пути к вам. Гляжу, на скамейке деревянной, газетёнка валяется, и вовсе не германская.»)
— Was ist mit der alten Dame? («Что со старушкой?»)
— Erschießen. («Застрелил.») — уверено ответил солдат.
— Glaube ich, dass ich nur so hier bin, Kunz?! Gestern machen die Soldaten Chaos, heute bist du! («Я по вашему, для красоты здесь нахожусь Кунц?! Вчера рядовые беспредел чинят, сегодня ты!») — закипал Рейх.
— Nicht aus einem Grund habe ich Ihnen zuerst unsere Probe mitgebracht, Görings Äußerungen sollten Sie nüchtern halten, Herr Oberleutnant. Sie müssen sich daran erinnern, auf wessen Seite Sie stehen. («Не спроста я преподнес вам сперва наш образец, высказывания Геринга должны вас отрезвить, господин оберлейтенант. Вы должны помнить, на чьей стороне стоите.»)
— Ich stehe auf der Seite der deutschen Gerechtigkeit! Ich verbiete es auch weiterhin, hier Selbstjustiz zu veranstalten. («Я на стороне германской справедливости! Впредь я запрещаю устраивать здесь самосуд.») — гневно отозвался парень.
— Ich entschuldige mich, Herr Oberleutnant, lassen Sie mich von dem drängenden Konflikt ablenken und Ihnen herrn Übersetzer vorstellen. («Прошу прощения господин оберлейтенант, позвольте отвлечься от насущного конфликта, и представить вашему вниманию господина переводчика.»)
— Das wäre sehr nützlich. («Было бы весьма кстати.»)

По указанию гаупт-фельдфебеля, в дом прошли солдаты, на которых надо сказать, уже красовались тёплые, слегка потрепанные зимние тулупы, вероятно, силой отнятые у местного населения. Господа сопровождали высокого мужчину в летах. Лицо его покрывало множество морщинок, складок, несмотря на приличную худобу, кожа была стянута и потому слегка, отдаленно, напоминал он шарпея. Серые, тучные глаза обрамляли опущенные веки, строгий взгляд блуждал по немцам, перескакивая с одного солдата, на другого. Ухоженная, зализанная прическа, официальный костюм светло-желтого оттенка, выглядывавший из под черного пальтишка, в целом производили впечатление серьезного мужчины, не любящим трепаться без дела. Гражданин представился именем Пётр, однако более о себе не предпочитал распространяться. За исключением пожалуй того, как именно он добился расположения в немецком обществе: своевременно, в революцию, покинув Россию вместе со всей своей барской семьёй. Жизненный путь каждого члена семьи переводчика, пролегал ныне в Австрии, где началась абсолютно иная история.

Зачитывая газету высокопоставленным лицам, представляющим здесь власть, Пётр подметил, что исходя из примечательного названия: «Партизанский ответ!» вывод о происхождении газетёнки, напрашивался сам собой.
— Es stellt sich heraus, dass sich Partisanen in der Gegend gefangen haben.. («Выходит в районе завелась партизанская шайка..») — презренно нахмурившись, подвел итог Вальтер. — Kunz, Peter, wir gehen durch das Dorf, wir werden jeden und jeden befragen, der sich unterhalten wird. («Кунц, Пётр, пройдемся по деревне, допросим всех и каждого, нет-нет да проболтаются.»)

Деревушка казалась совсем небольшой, однако разгуляться было где. Деревянные домишки, засыпанные снегом, вопреки всем представлениям о серой и хмурой России, пестрили самыми разными цветами: от фиолетовых, зеленых, до насыщенных красных и даже синих. Резные окна, ставни, были явно изготовлены вручную. Хозяева домов с особым трепетом и любовью подходили к созданию своих жилищ. Их трудолюбие без внимания не оставалось, и местные жители, и приезжие отзывались самыми лестными словами, глаз радовался, глядя на такую искусную работу. Расписных домов было всего несколько, но в массе темных, ничем не примечательных, ярко выделялись и несомненно приковывали людской взгляд. Над жилищами так же возвышались столбы сероватого дыма, в эту холодную зимнюю пору, растопленная печь — была одним из самых лучших средств согреться.
Собственно, многое из увиденного вновь, Вальтеру было до жути знакомо, разница пожалуй была только во времени года. Парень хорошо был наслышан о страшнейших русских морозах, потому не спешил с визитами к Совету в самое неблагоприятное для себя время.

Местные жители же, предпочитали сторониться солдат: кто-то старательно расчищал дорожки от снега, усердно работая лопатой, попутно проклинал карателей. Кто-то спешил поскорее убраться из своих жилищ, дабы не стать очередной случайной жертвой, попавшейся под горячую руку. Люди бросали косые взгляды на солдат, полные ненависти, злобы, презрения. Старушки плевались при виде «освободителей», старики уже предвкушали сладострастный час отмщения.
Пётр в общении с ними был весьма груб, несколько жесток. Кунц предпочитал сторониться диалога, а Рейх старался поддерживать образ дружелюбного немецкого солдата, скрывая за дипломатичной улыбкой, бесконечную усталость.

Проходя мимо дома безжалостно расстреляной старушки, Вальтер ощутимо замедлился. Взгляд блуждал по старому, накренившемуся сероватому забору, пока не приковался к приоткрытой калитке. Во дворе, буквально на пороге собственного дома, распластавшись лежала старуха. Труп женщины, по виду лет восьмидесяти, очевидно был уже остывший. Издалека виднелись кровоподтёки на морщинистом лице, кровь тонкой струйкой вытекала из приоткрытого рта. Синяки и ссадины прорастали на пожилом лице, ярко выделяясь на бледной кожице. Вытекший наружу, поблескивающий в лучах зимнего солнца глаз, расколотый на двое череп. Бедная женщина лежала в одном старом, чуть порванном халате, без валенок, утепленной одежды. В руках был крепко стиснут железный, поцарапанный бидон с молоком.

Воспоминания о сражениях, застоялый запах гнили, нескончаемые крики беззащитных людей, отозвались в теле Вальтера судорогой. Рвотный рефлекс подкатывал к горлу.
— Hast du "einfach geschossen?!" Was hast du ihr angetan?! («Это по твоему «просто расстрелял?!» Что ты с ней сделал?!») — возмущено воскликнул Рейх.
— Herr Oberleutnant, ich bitte Sie, lassen Sie uns ohne unnötige Szenen auskommen.. («Господин оберлейтенант, прошу вас, обойдёмся без лишних сцен..») — вяло отозвался помощник.
— Szenen?! Kunz, du bist kein Tier! («Сцен?! Кунц, ты же не животное!») — голос парня буквально осип.
— Wahrscheinlich war die Frau in Absprache mit den Partisanen, wie mein Fund zeigt. Wollt ihr nicht wissen, was für ein Schicksal solche Unrecht-Begehenden haben kann? («Вероятно женщина была в сговоре с партизанами, о чем свидетельствует моя находка. Вам ли не знать, какая у таких нечестивцев может быть судьба!») — чуть прикрикнув продолжил Ульрих.
Рейх замолчал.. Несомненно Кунц был в вопросе прав, устав предписывал самые жестокие наказания за связи с партизанами, конфликт можно было считать исчерпывающим, вот только Вальтер ещё не скоро сможет забыть происшествие, мысленно метаясь из угла в угол.
— Kunz.. («Кунц..»)— понуро начал командующий — Nachts habe ich einige im Haus gefunden.. Russische Dokumente.. Wenig später kam es jedoch zu einem unerwarteten Verlust.. Gibt es Überlegungen, wie das passieren konnte? («Ночью, я обнаружил в доме некие.. Русские документы.. Однако чуть позднее, столкнулся с неожиданной пропажей.. Есть соображения, как такое могло произойти?») — Разгадка тайны беспокоила солдата, парень всё ещё не терял надежды, на то что шутка была именно со стороны сослуживцев.
— Herr Oberleutnant, ich fürchte, in dieser Angelegenheit bin ich mir nicht bewusst. Ich glaube, ich habe in Ihrer Wohnung kleine Spuren gesehen, die um die Ecke führen. Es könnte jedoch scheinen, dass in der Nacht ein schrecklicher Schneesturm in der ganzen Gegend wütete, es ist erstaunlich, dass sie bestehen bleiben konnten. («Господин оберлейтенант, боюсь в таком вопросе, я не сведущ. Кажется, я видел возле вашей квартиры маленькие следы, ведущие за угол. Однако могло и показаться, ночью страшная метель бушевала по всей округе, удивительно что они могли сохраниться.»)
От услышанного, паранойя страны разрасталась всё пуще. Кто-то, или что-то всё таки присутствовало в доме, удивительно слажено сработав.
— In diesem Fall verlange ich einen Sicherheitsdienst in meiner Wohnung. Von nun an darf keine Maus unbemerkt in das Innere eindringen! («В таком случае, я требую назначить охрану у моей квартиры. Впредь ни одна мышь не должна проникнуть внутрь незамеченной!»)
— Jawohl! («Так точно!»)

Ближе к полудню, деревенька всё больше погружалась в рабочую суету. Воздух наполнялся криками пробегающих мимо домов полицаев, спешно созывающих сельский люд на площадь.
Назначенный немцами староста деревни, Никита Степаныч, с лучезарной улыбкой приветствовал подтягивающийся народ. Гордость за своевременное повышение, несомненно сияла на лице престарелого мужчины. Темноволосый, с серебристыми прядками старец, производил впечатление дорвавшегося до власти, голодного пса. Жаждавшего верно и предано служить новым хозяевам. Его изумрудные глаза хитро сверкали под плотными, чуть запотевшими стеклами старинных очков. Узкие, обветренные губы изогнулись в надменной улыбке.
— Господин оберлейтенант интересуется, все ли собрались? — раздался над ухом старосты, тягучий голос переводчика.
— Ну как все, должно быть, сидит какая скотина, забившись по углам собственных сараев. Не вижу «вельможу» Прокудина.. Ан нет, здрасте. Слез таки с печи, решил перед новыми хозяевами выслужиться? Хорошее дело! — язвительно смеялся Никита Степаныч.
— Так, тихо всем! — прикрикнул Пётр.
— Die Dorfbewohner, die deutschen Soldaten sind für euch keine Feinde, es sei denn, ihr seid unsere Feinde. («Жители деревни, германские войска вам не враги, если вы не будете нам врагами.») — начал Вальтер.
— Господин оберлейтенант говорит, что немецкие войска вам не враги, Они спасают вас от большевистской агрессии. — подхватил Пётр.
— Wir werden alle ein normales Leben führen, wenn wir uns gegenseitig verstehen. Diejenigen, die in den Minen gearbeitet haben, bleiben dort, wer im Dorf arbeitet, arbeitet hier weiter. («Мы все будем жить нормальной жизнью, если будем понимать друг друга. Те, кто работал в шахтах, остаются там, кто работает в деревне, продолжает трудиться здесь.»)
— Работайте как работали, и никто вас не обидит.
— Im Falle eines Missverständnisses wenden Sie sich bitte an mich. («В случае непонимания, обращайтесь ко мне.») — заключительно произнес Рейх.
— Если что-то не так, я передам руководству. — подвел итог Пётр.
— А что не так? Всё понятно! Все всё поняли, хорошо работать нужно, тогда всё и наладится! — на веселе добавил староста.
Однако вопреки ожиданиям собравшихся, народ просто так мириться с порядком не стал. Из толпы начали доноситься голоса, отдельные колкие фразочки:
— Да ни черта у нас теперь не наладится, изменник!
— Ублюдки! Чёртовы выродки!
— Иуда!
— Продался! За фашистские деньги продался!
Оскорбления ссыпались одно за другим, легкой волной порождая постепенно приближающийся хаос. Шквал негодования срывался с уст отчаянных людей, искренне не понимающих, о каком «добре» и порядке может идти речь, после этих многочисленных убийств. За всё время войны, каждый из сельчан уже потерял кого-то из близких: отправив мужчин на войну, застав безжалостно убитых в собственном палисаднике.
Набравшись смелости, с застилающей глаза пеленой горя, пожилого возраста мужичок, сорвался с места, взглядом испепеляя захватчиков. Резким порывом, мужчина налетел на злорадствующего управителя деревни. Дряблые руки стальной хваткой обжимали горло беснующегося старосты, стараясь удушить, искоренить, противостоять.
— Коммунист! Комм..ммунист! — хрипел Никита Степаныч — Ком..хх..мунист!

Кунц незамедлительно выхватил из-за пазухи пистоль, молниеносно направляя дуло на учиняющего раздор мужика. Указательный палец занял своё привычное место, покоясь на спусковом крючке. Оскалившись, Ульрих готовился к выстрелу, однако неожиданно для себя, приостановился. На холодный, черный, лакированный пистолет, плавно и невесомо упала рука Рейха.
— Lassen Sie uns heute ohne Hinrichtung auskommen, beruhigen Sie ihn und sagen Sie ihm, dass er vergeben ist. Wenn der Trick wiederholt wird, wird es keine Gnade geben. Es gibt einen Krieg, und er hat seine eigenen Gesetze. («Обойдёмся сегодня без казней, успокойте его и донесите, что он прощён. Если выходка повторится, пощады не будет. Идёт война, а у неё свои законы.») — на редкость спокойно произнес Вальтер. Его взгляд уставился на линию горизонта, к которой медленно но верно клонилось зимнее солнце. Казалось оно совсем тёплое, значит должно согревать, однако в такую суровую пору, нет лика обманчивей солнечного. Душа солдата отдавалась обману, была далеко-далеко, за тем горизонтом, дома. В кругу своей семьи, городов, привычной глазу рутины. Рейх многое готов был отдать, чтобы оказаться сейчас там, в спокойном прошлом, многое, чтобы больше не вспоминать о тех нескончаемых кошмарах, преследующих парня в каждом его сне, с самого первого дня войны на территории бесконечных русских просторов...

В дали послышались громогласные крики. Поток брани одного запыхавшегося немецкого солдата, изливался рекой, он старался скорее прибыть, доложить о беде, о страшном происшествии.
— Herr Oberleutnant! Oberleutnant! Es ist Schreckliches passiert! («Господин оберлейтенант! Оберлейтенант! Случилось ужасное!»)
— Was? Wovon redest du? («Что? О чём ты?»)— недоумевающе выкрикнул Рейх.
— Ein heimtückischer Angriff wurde auf uns verübt! Zwei Soldaten wurden getötet! («На нас совершено коварное нападение! Двое солдат убиты!») — проголосил рядовой, спешно подбираясь к командующему.

Военные незамедлительно выступили с разведкой. Вальтер быстро смекнул, что варианта у них всего два: либо местные вновь взболомутились, продолжая «вставлять палки в колеса»; либо шайка партизанов, что завелась в ближайших окрестностях снова решила проявить себя. Так или иначе, заразу необходимо было ликвидировать, нападение на солдат Вермахта каралось самым суровым наказанием, очевидно, в ближайшее время за смерть представителей власти пришлось бы платить той же монетой.

По прибытию на место, взору открылась прескверная картина: двое солдат, залитых кровью, безжизненно валявшихся в заледеневших сугробах, ждала не самая приятная участь. Глаза павших обращены к небу, однако кроме угасшей пустоты, боле никаких признаков жизни не наблюдалось. Рты погибших приоткрыты, тонкая струйка алой жидкости медленно вытекала наружу, мельчайшими каплями скатываясь на белёсый, искристый снег. Видеть такое приходилось не в первый раз, но всё же паршивое чувство трепетало в груди, подобно птице, угасшей, обреченной.
— Spuren von Schusswechseln, haben lokale Schusswaffen? («Следы от перестрелки, есть ли у местных огнестрельное орудие?») — задал вопрос Кунц, стоявшим подле него солдатам.
— Es wurde bei der Durchsuchung nicht bemerkt, aber wir werden es sicher herausfinden, keine Sorge. («При обыске замечено не было, но уж мы выясним наверняка, не стоит беспокоиться.») — хитро прищурившись, ответил один из рядовых.
— Später. Wenn wir zuerst den Wald durchsuchen, werden wir wahrscheinlich die Täter für den Tod der Reichsöhne finden. («Позже. Сперва прочешем лес, наверняка найдутся виновные в гибели сынов Рейха.») — мрачно промолвил Вальтер.
— Glauben Sie, dass es Partisanen sind? («Вы полагайте, дело рук партизан?») — вопросительно начал Ульрих.
— Ich glaube nicht, ich bin mir sicher. («Я не полагаю, я уверен.») — отрезал парень, спешно направляясь в зачарованный своей природной красотой, зимний лес.

Ветви деревьев тянулись к Рейху, изредка задевая кустистыми ветвями плечи, руки, раскинув свои пламенные объятия. Начавшаяся вновь метель, немного сбивала с ног, затрудняла видимость простора, оседая крохотными хлопьями снега на пышных, длинных, рыжеватых ресницах. Большие, янтарные глаза блуждали по открывшемуся взору, пейзажу. Сам солдат пристально вслушивался в каждый издаваемый шорох. Особенность вампиров во многом заключается именно в слухе. Существам, представляющим семейство «рукокрылых», гораздо проще сперва услышать жертву, и лишь только затем её увидеть. Слух не редко выручал Рейха, поскольку к сожалению, зрением обладал не самым хорошим. В дали бывало трудно что-то разглядеть, отличить один объект, от другого, но как известно, трудности нас закаляют.
Позади отчетливо слышался шорох, хруст снега под тяжелым весом.
— Bitte, Kunz, sei ruhig! («Прошу тебя Кунц, будь тише!») — ядовито прошептал Вальтер.
— Bemühen, Herr Oberleutnant! («Стараюсь, господин оберлейтенант!») — виновато пробубнил Ульрих.
Солдаты продвигались в глубь, легкой, почти что кошачьей поступью, они направлялись в чащу леса, пристально вслушиваясь, вглядываясь, ни одно живое существо не могло быть незамеченным.

— Es gibt keine Seele in der Gegend.. («В округе нет ни души..») — обречено промолвил Рейх, буквально себе под нос, опустив уставшие глаза. Разочарование охватывало мысли парня, в очередной раз он подвел своих солдат.. Не смог защитить, не смог отомстить. Правы ли были высокопоставленные лица, отправляя юнца командиром взвода? Оправдает ли он доверие? Исправит ли создавшуюся проблему? Вопросы крутились в мрачном ключе, сомнения поглощали сознание, забирали всё внимание юноши, пока наконец, в дали, не промелькнул странный силуэт.
— Kunz? («Кунц?») — тихо спросил Вальтер, но ответа не следовало.
Силуэт замер, в одной неестественной позе, будто намереваясь вскочить, направиться в сторону Рейха, прервать его незадавшуюся жизнь. Парень напрягся, столкновение неизбежно.
Кроткой поступью, немец приближался к незнакомцу, держа на готове выданный штабом автомат. Брови нахмурились, в глазах проливался котлован ненависти, стоило только пискнуть, неправильно взглянуть, как парень сорвется с цепи, воздаст по заслугам обидчикам. Шаг за шагом, смерть приближалась к ним, одно сражение, одна жизнь, кто-то должен расквитаться за содеянное, заплатить своей жалкой жизнью за жизни других.
Пристально вглядываясь в незнакомца, Рейх старался уловить знакомые черты, уличить подлеца, выяснить правду, картинка становилась точнее, пока наконец, не предстала во всей красе целиком: подле него, буквально в метрах пяти, чуть пригибаясь стоял мужчина, ненавистным, леденящим взглядом, прожигая немца.

Совет хмурился, яростным взором проходился по знакомцу, готовясь к скорой схватке. Нарастающее напряжение сковывало обоих солдат, недоверие, неприязнь, выстроились в невидимую границу, порождали гигантскую пропасть, в которой и было похоронено их совместное прошлое. Те спокойные времена, когда можно было улыбнуться друг другу. Когда обязательства не опутывали государств. Когда на смену ненависти, приходила поддержка..

«16 апреля, 1920 год.»
За дубовым, темно-коричневого цвета столом, ссутулившись, сидел Вальтер, задумчиво сверля своим взором старый портрет. На картине, масляные мазки собирались в единый образ, образ нахмуренного, недовольного мальчика, разодетого в пышный, бальный костюм. Пастельного цвета рюши, расходились по рукавам, добавляя натуре легкости, некой невесомости. Однако нахмуренное, сердитое выражение лица мальчишки, портило все старания художника, усердно пытающегося продемонстрировать всю красоту создавшегося образа. Недовольным юношей, являлся сам Рейх, до чего же не любил он эту пышность, эту надменность и напыщенность. Наряд определено был ему не к лицу. Однако то был любимый портрет отца Вальтера, который вот уже 10 лет висит в кабинете бывшей империи.

Внезапно раздавшийся стук в дверь, заставил немца очнуться, отвлечься от предыдущего дела. Устало проронив тихое:
— Ich bitte Sie.. («Прошу вас..») — юноша угрюмо уставился в лежащие под рукой документы.
— Благодарю — раздалось с другого конца кабинета. Грузная фигура прикрыла за собой входную дверь и направилась в сторону хозяина помещения.
— Приветствую вас, Германский Рейх. — начал было мужчина — Рад видеть вас в добром здравии.
— Lassen wir diese Vorspiele.. («Оставим эти прелюдии..») — мрачно ответил юноша.
— Я понимаю, вы должно быть проживайте самое тяжелое время за всю вашу недолгую жизнь. До меня дошли известия о страшном положении вашей сестры, Веймар, примите мои пожелания о скорейшем выздоровлении госпожи. — неловко продолжил РСФСР.
— Ich fürchte, ihre Situation ist zu schwer, es gibt keine Heilung für eine solche Krankheit. («Боюсь, её положение слишком тяжелое, от такой болезни лекарства нет.») — едва слышно промолвил немец. Его губы задрожали, щечки наливались краской, а на глазах застыли хрупкие капельки слез.
— Не стоит отчаиваться раньше времени, я уверен, всё образуется, вы обязательно сможете найти выход. — произнес русский, машинально опустив свою тяжелую ладонь на руку скорбящего мальчишки. В столь юном возрасте, остаться совсем одному, было крайне прескверно. Понимая всю тяжесть момента, дабы не добивать настрой немца окончательно, Россия решил сменить тему разговора.
— Не могу не поздравить вас с началом карьеры действующего воплощения страны, ноша весьма нелегкая, но свои плюсы есть. — чуть улыбаясь продолжил мужчина.
— Welche sind das? («Это какие же?») — тихо спросил Рейх.
— Работа помогает отвлечься от мрачных мыслей, кроме того, разве это не счастье, помогать своему народу? Хранить и оберегать его?
— Vielleicht gibt es definitiv einen Sinn in Ihren Worten. («Пожалуй, смысл в ваших словах определенно есть.»)
— У нас с вами есть нечто общее, к сожалению вам и мне досталось порядочно проблем, в некоем смысле, та ещё разруха, но я нахожу плюсы и в этом. Перед нами открывается простор, полигон, на котором мы выстроим своё светлое будущее, во благо наших народов! — позитивно отметил РСФСР.
— Leider ist nicht alles so eindeutig, Russland. Die Novemberrevolution hat einen Aufstand der Spartakisten hervorgebracht. Und als Ergebnis der Volksabstimmungen wurde der nördliche Teil Schleswigs von Dänemark weggenommen. Französische Truppen haben einige Städte besetzt. Der Spielraum wird zwangsläufig reduziert, es gibt immer weniger Gebiete, und ich schäme mich immer mehr vor meinen Vorfahren. Meine Regentschaft hat gerade erst begonnen, aber es gibt einfach keine Probleme zu zählen.. («К сожалению, не всё так однозначно, Россия. Ноябрьская революция, породила восстание спартакистов. А в результате плебисцитов, северная часть Шлезвига была отнята Данией. Французские войска оккупировали некоторые города. Простор сокращается неминуемо, территорий всё меньше, а мне всё больше стыдно перед предками. Моё регентство только-только началось, а проблем просто не счесть..») — удрученно протараторил Вальтер.
— Наслышан о сложившихся обстоятельствах, но так же и осведомлен о вашем несгибаемом характере. Госпожа Веймар не редко отзывалась о вас, как о юноше волевом, добивающимся своих поставленных целей. Я глубоко убежден в том, что вас ожидает блистательное будущее, иногда оказаться на самом дне, не так уж плохо, потому как тогда, у вас будет лишь один путь - наверх, прямиком к самым звёздам. — настойчиво утвердил Россия.
— Glauben Sie, dass ich das schaffe? («Вы считаете, у меня получится?») — робко спросил Рейх.
— Я в том абсолютно уверен, если у вас возникнут какие-либо сложности, я готов подать руку помощи. В такое непростое время, нам странам, необходимо держаться вместе. — приветливо ответил русский.

Улыбка мужчины, его теплые слова, отозвались в сердце немца приятной волной. Были ли его слова искренними, или же лживыми, уже и не важно. Русский определено прав, сдаваться было нельзя. Германский народ отчаянно нуждался в защите, поддержке, в твердой и уверенной власти. Никто, кроме Рейха, не мог сейчас о них позаботиться, этот тяжкий и непосильный груз приходилось взваливать на свои молодые, хрупкие плечи, имея все шансы, надежды, построить на пепелище войны новый мир, яркий и процветающий.

— Так же, собирался спросить у вас.. — чуть замямлившись, начал мужчина — возможно ли, в ближайшем будущем, объединение советской красной армии и немецкой, для компании против республики Польши?
— Ich glaube nicht, dass dies in absehbarer Zeit möglich sein wird.. Es gibt eine Reihe von Gründen dafür, einer davon ist die deutsche Armee selbst. Heute besteht sie aus ein paar Dutzend Menschen.. («Не думаю, что в ближайшее время такое будет возможно.. На то есть ряд причин, одна из которых, сама немецкая армия. Ныне состоящая из пары десятков человек..») — неожиданный вопрос застал Рейха врасплох, однако юноша не растерялся, припоминая в ответе данные из последних донесений.

Встреча двух государств, вопреки сомнениям, первоначальной неловкости, замятости, плавно и уверенно перетекала в более свободный диалог. Был ли визит советского мужчины случайностью, преследующую свои, собственные цели, или же наоборот, искренним, сочувствующим, доподлинно неизвестно. Важно лишь то, что аудиенция действительно пошла на пользу обоим, устраняя недосказанность, мрачные мысли, эмоции. Тёплые слова, поддержка, определено порождали в глубине души привязанность. Зрительный контакт, прикосновения, отзывались волной спокойствия, позитива. Приятная атмосфера, царящая в воздухе окутывала плащём умиротворения, однако постепенно, неспешно, яркие краски события размывались, трескались, расползались в разные стороны, отдавая взору пугающую, гнетущую реальность...

Рейх встаёт перед выбором. Выбором совести и морали. С одной стороны, безжалостно убитые солдаты, частичка своего народа, своей гордости и любви. На другой же чаше весов расположился заклятый враг, не так давно, отпустивший, остановивший своё гнетущее преследование. Устав твердил одно: «Ты представитель высшей рассы, благородной нации, не в чести хранить жизнь смертных червей, кровь должна пролиться за родную кровь».
Совесть вопила: «Ты не животное, сделай правильный выбор, будь примером чести и справедливости, отплати спасением, на спасение..» Коварная натура разрывалась на части. Выбор тяготил душу, терзал изнутри. Война может кончиться в момент, а может продолжиться, петляя из стороны в сторону, накаляя обстановку до абсурда. Германская сторона отчаянно пыталась вернуть своё прежнее положение, без совестно ломилась в приоткрытую дверь, скреблась подобно дикому коту, утробно рыча на хозяина. Выбор был трудным. Поймать заклятого врага, упрощая свои же задачи, воплощая мечты в реальность. Отпустить, проявляя милосердие, которым вовсе был не обделён.

Крепко зажмурив глаза, презренно нахмурившись, фриц с тяжким вздохом прикрикнул:
— Soldaten! Wir gehen!.. («Солдаты! Мы уходим!..»)