Падшие

Они выехали слишком поздно для вечерни, да и причиной такой неотложной поездки была вовсе не она. Так вышло, что Дугальд был ярым поклонником примет, а хранить вещи покойных – к несчастью.

Нэндэг Бэлфор – кто же в Стерлинге не слышал это имя, кто же только не знал эту прекрасную даму. Элегантная и грациозная, гордая и расчетливая, она обладала всем, что ценилось в светском обществе. Она с детства не верила в сказки, считала счастье мифом, не отвечала зовам сердца и отдавала предпочтение своему ледяному уму. Она была восхитительна в этой бесчувственности, в этом холоде Нэндэг считала себя живой. По большему счету ее любили: за манеры, за спокойный нрав, за тихий, но властный голос, за красоту и начитанность. Только вот не оставалось незамеченным и то, что Нэндэг порой была чересчур строга и замкнута, глядела на окружающих свысока, никогда не имела близких подруг и всякая улыбка ее, на самом деле, являлась фальшивой. Была ли то зависть или искренний интерес, но никто в Стерлинге не отказывал себе в том, чтобы хоть в нескольких словах обсудить молодую мисс Нэндэг Бэлфор. Однако мало кто помнил ее как Бэлфор, на устах людей отпечаталось новое имя девушки – Нэндэг Макинтайр. Выйдя замуж за бесполезного, обедневшего и никчемного оружейника, Дугальда Макинтайра, Нэндэг увядала, как сорванный с мерзлой земли цветок.

Нэндэг умерла 29 ноября 1836 года, от холеры, через два года после рождения своей единственной дочери – Блэйр. Она была первым и последним человеком, которого Нэндэг любила так трепетно и самозабвенно. Сгубила ли Бэлфор именно эта чистая и светлая любовь, впервые коснувшаяся ее души? Наказала ли ее жизнь за обретенное спустя столько лет счастье? А может, судьба так отплатила ей за всю надменность? Это уже было не важно. Своей смертью Нэндэг обрекла ту, которую всегда стремилась уберечь от любых бед, ту, в которой видела свое утешение, ту, чье имя так ласково повторяла в молитвах.

Блэйр тогда была еще совсем дитем: она не помнила в каком платье лежала ее мать и как долго ее отпевали, не помнила, как засыпали землей гроб и какие траурные букеты оставляли у могилы. Никто не догадывался, зачем Дугальду так принципиально необходимо было везти дочь на похороны, но спрашивать, а тем более возражать присутствующие не рискнули. Особенно после того, как все с тревогой заметили, что на протяжении всего времени на детском лице так и не отразилось ни одного чувства, а в глазах Блэйр блеснул тот же пронизывающий холод, который когда-то читался во взгляде ее матери.

Годы беспощадно шли, в поместье Макинтайров за четырнадцать лет без следа исчезло все, что когда-то принадлежало покойной хозяйке: платья вскоре были выброшены, романы Вальтера Скотта безвозвратно сожжены, а духи с ароматом лимонной вербены проданы в дешевую парфюмерную лавку.

И вот, только увидев в руках экономки несчастный лечебник Нэндэг, Макинтайр поспешил отставить все дела, дабы избавиться от любой вещи, от которой веяло ее мертвым знобом. Суеверие Дугальда являлось самой безобидной его слабостью.

Однако все его старания были бессмысленными, и Дугальд прекрасно это понимал. Он никогда не сможет вытравить Нэндэг из своей жизни, пока в его доме бродит та, кто лишь только одним видом будет напоминать ее.

То ли даром, то ли проклятием на Блэйр Макинтайр обрушилась поразительная схожесть с матерью. Переняв от нее все лучшее и худшее, Блэйр выросла донельзя очаровательной: точеные черты на бесстрастном лице, темные волосы, удачно контрастирующие с тонкой бледной кожей, высокий рост и болезненная худощавость. И весь этот идеальный образ разрушался под тяжестью отталкивающей мрачности, наследственной отчужденности, угловатости и резкости. В мисс Макинтайр не было ни намека на мягкость, покорность, мечтательность и цветущую юность. Именно такой помнили когда-то Нэндэг – такой знают сейчас и Блэйр.

Насколько же нужно быть примитивной, чтобы существовать только как тень мертвой матери? Какое унижение.

За стеклом кареты мельтешили кривые деревья и серые дома. Блэйр лениво пролистывала лечебник, без всякого интереса изучая рецепты, врачебные пособия и наставления, которые оказались бессильными против холерной эпидемии. Скоро этой книге суждено затеряться в старой церковной библиотеке. Хорошая участь, в отличии от остального имущества Нэндэг.

То, что в местной церкви есть библиотека, Блэйр узнала только этим вечером. Она посещала службы редко. Если говорить откровенно, то последний раз был около трех лет назад. И дело вовсе не в том, что в ветхом храме Макинтайр ощущала себя неестественно опустошенной, посторонней и уязвимой, просто отец вечно оказывался занят. Кто она такая, чтобы тревожить его такими мелочами, как проповеди святого отца Нивена?

По пути в церковь Дугальд молчал, даже воздержался от обожаемых нравоучений, что было для него совершенно несвойственно. Он задумчиво глядел в одну точку за окном, пока мимо проносились однотипные пейзажи. И хоть выводить отца на диалог Блэйр не желала, такое его настроение не сулило ничего хорошего. Как удачно, что дорога короткая.

Экипаж остановился возле каменного непримечательного здания, поросшего диким виноградом. В городе, конечно, имелись и другие церкви, новее и солиднее, но поблизости располагалась только эта. Сойдя со ступеньки, Макинтайр поежилась – на улице начало холодать. Тем не менее идти внутрь, даже чтобы согреться, Блэйр не спешила. Она с плохо скрываемым пренебрежением покосилась на вход и постаралась наивно утешить себя тем, что визит их будет непродолжительным.

– Мистер и мисс Макинтайр, очень рады вам! – лишь только Макинтайры показались в притворе, к ним сразу подбежал пожилой священник.

Отец Нивен, все такой же костлявый и нескладный, вежливо улыбнулся. Как и всякий служащий Господу человек, он был добрым и смиренным. По крайней мере, именно таким святой отец остался в воспоминаниях Блэйр.

– Вечерня, к сожалению, уже окончилась. Мы видим вас все реже в Божьем доме, это заставляет волноваться. Наши двери всегда открыты для вас. Мы молились за вашу семью, мистер Макинтайр. И за покойную миссис Макинтайр. Да упокоит Господь ее душу, – отец Нивен выдержал прискорбную паузу, продолжил свой монолог еще тише, обращаясь к Блэйр. – Вы так повзрослели, мисс Макинтайр. Мать бы любовалась вами...

Блэйр, не найдя, что на это ответить, позволила себе лишь кротко кивнуть.

– Что же привело вас, дети мои? Надеюсь, не беда?

Когда-то давно Дугальд лично проведывал мистера Нивена и спрашивал совета из-за внезапного финансового кризиса их компании, Блэйр же крайний раз присутствовала в храме не при самых приятных обстоятельствах. Не мудрено, почему сейчас священник боязливо потирает сухие ладони в ожидании дурной вести. Но его опасениям пока не суждено сбыться.

– Премного благодарим вас за прием, отец Нивен, – педантично начал Макинтайр. – Спешу заверить, что цель нашего визита безобидна. Служанка нашла лечебник миссис Макинтайр, мы хотели бы оставить его в вашей библиотеке.

Он жестом пригласил Блэйр встать чуть ближе и красноречивым взглядом намекнул ей передать книгу отцу Нивену. Как только лечебник упал ему в руки, священник повертел его, скрупулезно изучая обложку и содержание, а после сдержанно улыбнулся. Никаких изъянов, кроме пыли и пожелтевших страниц, он не обнаружил.

– Для нас будет большая честь сберегать это писание. Когда-нибудь наступит день, и эта книга спасет не одну людскую жизнь. Храни вас Бог.

Блэйр незаметно выдохнула. Благоухающий на все помещение ладан уже начал давить на виски, потому осознание, что совсем скоро она уже будет в поместье, принесло Макинтайр облегчение. Дугальд же менее напряженным выглядеть не перестал.

– Отец Нивен, у меня будет к вам еще одна просьба. Хотя скорее вопрос. Давайте отойдем, вы не против?

Раболепный тон отца Блэйр различила сразу. Когда Дугальд аккуратно отвел священника под локоть в другой конец зала, ей и вовсе стало очевидно: этот разговор затянется. Хотя в глубине еще теплилась надежда, что отец Нивен выпроводит Макинтайров, сославшись на собственные неотложные дела.

Блэйр села на ближайшую лавку и принялась пристально следить за ходом их беседы. Говорил в основном Дугальд, причем с каждой секундой лицо священника становилось все сочувственнее. Его внимательное выражение и частые мотания головой стали для Блэйр вердиктом: до наступления темноты она в свою комнату не попадет точно. Сделав нужные выводы, боле она за ними не наблюдала.

Впервые за вечер Блэйр осмотрелась по сторонам. Сначала ей показалось, что за три года в церкви ничего не изменилось: все те же трещинки на краске, те же витражи, те же фрески. Однако отчего-то уставшие глаза непривычно долго задерживались на каждой настенной и потолочной росписи. Ей потребовались пять минут и несколько попыток сосредоточить взгляд, дабы понять, что их отреставрировали. Это были все те же наскучившие лики святых, но что-то в них невольно приковывало ее внимание и сдавливало дыхание. Или это от ладана?

– Блэйр, дорогая, подойди, – негромко окликнул ее Дугальд.

Стоило Блэйр приблизиться, как Макинтайр передал ей лечебник, выхваченный у отца Нивена, и приказным тоном произнес:

– Отнеси книгу в библиотеку.

Священник и Блэйр опешили одновременно. Макинтайр запротестовать не успела, за нее это сделал отец Нивен.

– Мистер Макинтайр, но ведь мисс потеряется.

– Отправьте с ней кого-нибудь.

– Боюсь, все служащие сейчас заняты. Мисс Макинтайр не обязательно уходить, она никак не помешает.

– Ступай одна, – вновь обратился к дочери Дугальд, проигнорировав священника.

– Даме одной расхаживать не положено, забыл? – передразнила его Блэйр, скептично приподняв брови. Не терпящий возражений голос отца ее не особо впечатлял.

– Когда самой что-то нужно, то сразу тебе все положено. Святое место – никто не тронет. Отец Нивен, объясните ей путь.

Священник обеспокоенно глянул на Дугальда Макинтайра, но спорить больше не пытался.

– Не волнуйтесь, мисс Макинтайр, в той части всего несколько комнат, коридор особо не изгибистый, – зарекся отец Нивен, словно пытаясь успокоить самого себя. – Видите проход арочный возле исповедальни? Вам туда.

Отец Нивен описал дорогу до библиотеки ужасно невнятно. А все из-за того, что он сам запамятовал строение храма и путался в собственных словах. Блэйр нужно было ориентироваться то ли на сломанные скамьи, то ли на каменную кладку – она не разобрала. Не запомнив ничего толкового, она поплелась к исповедальне. Блэйр хотела задержаться буквально на минуту, дабы подслушать, о чем будет столь конфиденциальный разговор отца и священника. Однако Дугальд до последнего ждал, когда Блэйр скроется за поворотом и стук ее каблуков затихнет вдали. Макинтайр лишь оставалось гадать, что же она такого важного не должна слышать.

Перспектива прогуляться по храму Блэйр не привлекала. Это здание ее угнетало и настораживала, оставляло гнусное предчувствие. Тут были смешаны запахи сгоревшего воска, старости и, по каким-то неведомым причинам, смерти. За столько лет она уже успела отвыкнуть от этой мучительной атмосферы святых мертвецов.

Чем дальше Блэйр была от главного зала, тем темнее становилось в этом проклятом длинном коридоре, куда ее послал отец. Повсюду валялись пустые стеклянные баночки от краски, старые подсвечники и деревянные подрамники. Сыро, пыльно и холодно; дышать стало не легче: душили ароматы льняного масла.

У Макинтайр сложилось стойкое ощущение, что в какой-то момент она все-таки завернула не туда. Проемов она насчитала достаточно, как и мрачных ведущих в никуда проходов. Решив, что бродить и дальше смысла нет, она открыла случайную дверь. Вдруг повезет? Или по крайней мере наткнется кого-нибудь, кто ей поможет ориентироваться в этом лабиринте.

Ее встретила маленькая комнатка, освещенная призрачным горением свечей. Узкое окно было полностью занавешено черной тканью, не давая слабым солнечным лучам и шанса проникнуть в эту каморку. Но темнота никак не смогла скрыть неубранную кровать, перепачканный углем мольберт, висящую на стуле одежду и разбросанные книги. В углу теснились холсты. Разочаровавшись, Блэйр уже собиралась уходить, как приметила на столе приличную стопку листов, изрисованных эскизами неизвестной ей, вероятнее всего, будущей картины. Чем-то они ее манили, также как манили ее отреставрированные фрески. Среди резких и толстых линий карандаша проглядывалось только множество человеческих фигур, разбросанных по верхнему и нижнему углу бумаги. Пролистывая остальные наброски, она уже смогла разобрать лица этих людей: некоторые застыли в немом ужасе, другие позорно отводили глаза, третьи смотрели горделиво и печально, кто-то завистно. Блэйр не успела до конца оценить зарисовки, как книга странным образом выскользнула из ее рук, а следом из нее упал и смятый обрывок бумажки.

«Порвалась», – промелькнуло в мыслях Макинтайр неприятное осознание. Подняв листочек, Блэйр начала без энтузиазма рассматривать его, пытаясь догадаться, из какой главы он выпал. Но интерес поглотил ее разум, когда она увидела, что мелкий текст был рукописный, да еще и на незнакомом языке. Не французский, не английский.

– Латынь? – прозвучал из-за спины насмешливый низкий голос, одновременно с этим чья-то худощавая рука с длинными пальцами выхватила бумажку.

Блэйр очень заметно вздрогнула, подскочила и, без того болезненно бледная, стала вовсе походить на чистое полотно. Обернувшись, она увидела высокого парня в черном плаще, который очень вдумчиво читал, нет, сверлил своими желтыми глазами написанные на отнятой бумажке строки.

– Прости, милая, не хотел пугать, – он с большим трудом оторвался от листка, скомкал его себе в карман и бегло изучил заблудившуюся гостью, не забыв при этом услужливо улыбнуться. – Я вижу, ты заплутала? Тебе в библиотеку?

Она силилась промямлить что-то внятное, борясь с внезапным испугом. Наконец, выдавив из себя нечеткое да, Блэйр посмотрела на своего собеседника, зрительного контакта с которым она до этого усердно избегала. Он лишь с терпеливой улыбкой наблюдал за неловкостями Макинтайр. Он бесшумно прошел в сторону выхода и махнул головой, чтоб Блэйр шла следом. 

Лакей ее был человеком достаточно необычным, Блэйр смело могла его назвать даже странным. Его угольно-черные волосы сливались с тьмой коридора, давая лишь неясный контур отдельных прядей, а глаза, словно факелы, освещали выученный наизусть путь. Вытянутое и безжизненное лицо выражало непонятную Блэйр эмоцию: легкую усмешку в сочетании с истошной и бессонной усталостью. Немного грязный плащ полностью покрывал тощее тело, добавляя движениям парня еще большей плавности, будто Макинтайр шла в сопровождении собственной тени. За те пару минут, которые они прошли, он так и не взглянул на Блэйр, хотя та нагло и уже без капли былого смущения разглядывала его.

– Мы дошли, мисс. Оставишь книгу на нужной полке: справа наверху богословские труды, а снизу жития святых, философия, проза, поэзия и прочее около окна, слева у стены медицинские пособия. Если твое ни к чему перечисленному не относится, то положи на пустую полку. Она там одна, возле стола, – он внезапно задержал на Блэйр взор, и впервые за все их короткое знакомство улыбка сошла с его лица, но не прошло и секунды, как он вернул себе прежний безмятежный вид. – И прошу, не перепутай, тут никто не хочет наводить порядок.

Блэйр поблагодарила его, даже слегка поклонилась, что было ей крайне чуждо. Она уже притронулась к холодной ручке двери библиотеки, как опомнилась: «Погоди, скажи хоть свое имя», – желала произнести Макинтайр, только вот когда она повернулась к парню, тот уже растворился в темноте, оставив после себя лишь бездонную тишину.

Блэйр, хоть и плохо запомнила дорогу назад, смогла самостоятельно выбраться из тесных улочек старой церкви к отцу. Он все также общался со священником, будто время для них полностью остановилось, а карманные часы, спокойно висящие на золотой цепочке Макинтайра, были не больше, чем украшение.

– Блэйр, ты задержалась, – Дугальд заприметил дочь сразу, а потому подслушать ей опять не удалось. – Пойдем, кучер уже заждался. Благодарим еще раз, отец. Мы вернемся к этой беседе.

Священник их провожать не стал, лишь протараторил что-то про Бога и сострадательно скривился.

Покинув здание, Блэйр разрешила себе глубоко вдохнуть влажный осенний воздух, который казался блаженно освежающим после блужданий в душном храме. В карете, когда мысли Макинтайр встали на свои места, образ ее нового церковного знакомого показался ей еще более мистическим. Она уже начинала подозревать, не был ли парень ее причудливой галлюцинацией. Рассказывать о нем отцу она пока не спешила. К своему удивлению Макинтайр отметила, что была бы не против увидеть его вновь. Только с целью убедиться, что он ей не померещился и она не бредит. Только для этого.

Ехали опять безмолвно, пока на половине пути Дугальд робко не прокашлялся. Он поправил накрахмаленный воротник, прежде чем сбивчиво начать:

– Блэйр, я надеюсь, что ты помнишь мистера Фредерика Гамильтона? – сказал мужчина, уже не скрывая взволнованности, нервно постукивая по своим коленям и поправляя складки брюк.

– Тот уродливый дряхлый граф, который обанкротил нашу компанию? Помню, – Блэйр демонстративно подняла голову.

Дугальд не надеялся на иной ответ, в конце концов именно он был виной такого мнения о старом друге семьи.

– Прикуси свой острый язык. Он ведь нам не чужой, хватит о былом. Мы пересеклись с Фредериков на днях на одном из ужинов. Ты тогда не пошла. Приврала, что заболела, я знаю. Он очень огорчился, но просил тебе кое-что передать, – Макинтайр достал небольшой деревянный футляр с печатью Гамильтона на крышке и протянул его дочери.

Внутри, среди красной бархатной обивки, лежал фирменный револьвер. Оружие было как нельзя изящно: явно предназначалось для рук хрупкой дамы скорее не для стрельбы, а для декора. Но револьвер был исправен и в полной боевой готовности, все же красота не единственное преимущество. Блэйр насторожено покрутила его в руках, но оцепенела, когда обвела пальцами контур собственных инициалов на обратной стороне рамки, под самым барабаном. Заглянув внутрь, Макинтайр обнаружила в каморе всего пять пуль. Возникло тошнотворное чувство, будто ее хотят подкупить. В прочем, судя по всему именно это и происходило.

– Больше походит на издевку. Зачем дарить столь дорогую игрушку, зная, как я ценю качество и удобство, а не пафос? – Блэйр с омерзением бросила револьвер обратно в футляр, но отцу не вернула.

– Компания Фредерика славится в первую очередь именно качеством, Блэйр, – Дугальд вернул себе напыщенный и деловитый облик. Ему хорошо удавалось подавлять радость от того, что дочь присмирила свой пыл и приняла подарок.

– Не то, что наша, да?

– Наша компания... – прошипел Дугальд, но резко запнулся, будто нехотя соглашаясь с заявлением Блэйр.

Оскорбленный жестокой правдой он не смел больше и смотреть на дочь до самого приезда в поместье: опять уставился вперед себя и обижено поджал губы. Блэйр это уже порядком раздражало.

Карета Макинтайров подъехала к двухэтажному поместью, не самому большому, но и не слишком маленькому – приличному, богатому. Все в нем было как положено: отделка уже немного посеревшим кирпичом, большие витражные окна, сад. Это место Блэйр все никак не могла привыкнуть называть домом, исключительно «нашим поместьем», хотя и прожила в нем мучительные шестнадцать лет.

Не бросив ничего на прощание, Макинтайр мечтала скорее избавиться от общества отца и прийти в свою комнату: обходила служанок, сокращала длинные коридоры и пустые залы, сторонилась диванчиков и кофейных столиков.

Только вбежав в свою спальню, она закрыла глаза, опустила плечи и наконец полностью расслабилась. Блэйр сокрушенно упала в старое кресло, еще раз осмотрела любимую комнату: белые обои с мелким узором, кровать в шелковой фате балдахина, цветы и растения, завядшие несколько месяцев назад, широкий подоконник, на котором Блэйр всегда читала. Здесь по-особенному пахло спокойствием и уединением, солнце грело теплее, а дожди звучали мелодичнее. Эта комната хранила в себе отвратительные воспоминания, но их было меньше всего по сравнению с остальным поместьем. Тут будто никогда не могло произойти что-то плохое, эти стены увидят лишь последствия кошмарных событий, но никогда не станут их свидетелями.

Лучшим тайником для хранения ненужных вещиц Макинтайр выбрала ящик туалетного столика. Там она и заперла вычурное оружие рядом с колодой игральных карт, любовными письмами и опиумными настойками.

Внезапное сближение отца с Гамильтоном вызывало у нее очень множество вопросов, на которые Дугальд вряд ли намеревался давать ответы. Что связывало теперь Дугальда и отца Нивена, она тоже пока сообразить не могла. Если она спросит прямо, священник, конечно, не соврет, но точно о чем-то умолчит. Размышлять об этом было бы слишком утомительным занятием сейчас, поэтому Блэйр просто скучающе смотрела, как темнеет на улице и зажигают фонари, как слабые очертания храма окунаются в сумрак. Наверняка она оставила лечебник на неправильной полке.

Они выехали слишком поздно для вечерни.