Сквозь Бездну Времени

Глава 22

Арти с трудом приоткрыл глаза. В ушах еще звенело от того, как по громкой связи в их комнате прогремел голос Бориса Степановича. Резкий, деловой, без права на обсуждение:

— У вас ровно пятнадцать минут, чтобы быть в моем кабинете.

Майя зарылась лицом в подушку, сонно пробурчав:

— Это что, шутка? Шесть утра!

— У вас ровно пятнадцать минут, чтобы быть в моем кабинете.

Но времени на протесты не было. Они наскоро оделись и полусонные, с недовольными лицами, добрались до кабинета. Борис Степанович сидел за массивным столом, в своей привычной позе с сомкнутыми пальцами, будто заранее ждал их недовольства.

— Что за спешка? Нельзя было чуть позже? — первым заговорил Арти, тяжело опускаясь в кресло.

Майя вторила, сдерживая зевок:

— Да, действительно. Мы же не на военном положении.

Борис Степанович поднял взгляд и, будто выстреливая фразой:

— В сорок первом выспитесь.

Он выдержал паузу, чтобы фраза успела осесть в их головах, а затем продолжил:

— Сейчас самое оптимальное окно для перемещения. Такие вещи не делаются когда захочется, время — штука капризная.

Он встал и направился к тумбе у стены, достал два рюкзака и бросил их на кресло рядом с ними.

— Полностью снять с себя всё, что на вас. Всё, что из этого времени, должно остаться здесь. Я уже подготовил для вас одежду.

Арти с Майей переглянулись. Внутри рюкзаков лежала аккуратно сложенная одежда: простые серые брюки, грубые рубашки, тёплые кофты и тяжелые ботинки. Никаких брендов, никаких намёков на двадцать первый век.

— А теперь — в прачечную. Быстро.

Дом был огромным, но за всё время, проведённое здесь, они уже знали каждый его уголок. Арти, все еще работающий дворецким, особенно хорошо ориентировался в коридорах. Прачечная находилась прямо напротив кабинета, и они без труда нашли нужную дверь.

Там, внутри, вдоль стены располагались две кабинки. На первый взгляд обычные, вроде тех, что в общественных туалетах: стенки, лёгкая перегородка, неплотно прикрытые дверцы. В одной кабинке стояли две стиральные машины, в другой — две сушильные.

Майя зашла в первую, Арти — во вторую. Переодеваясь, они могли свободно переговариваться.

— Неужели нам даже какую-нибудь мелочь нельзя с собой взять? — с оттенком надежды спросила Майя, натягивая грубую, не слишком удобную по крою рубашку.

Арти застёгивал пуговицы, не торопясь:

— Конечно нельзя. Это вещи нашего времени. В сорок первом их быть не должно. Малейшая ошибка — и хронология треснет по швам.

Через несколько минут они вновь стояли перед Борисом Степановичем, уже переодетые, в непривычной для себя одежде. Тот молча кивнул, убедившись, что всё выполнено как надо, затем прошёл к книжному шкафу и легким нажатием на одну из книг активировал скрытый механизм.

Пол кабинета с лёгким щелчком сдвинулся вбок, открывая уже знакомый им потайной люк. Металлическая лестница уходила в темноту. Без лишних слов они начали спускаться вниз.

Лестница вела их к лифту, тот, с характерным лязгом, опускался всё ниже. Сначала минус первый этаж. Затем минус второй. На минус третьем лифт остановился. Двери раскрылись, и перед ними вновь открылся тот самый подземный комплекс.

В конце коридора в глубине большой комнаты, на металлическом пандусе, возвышалась машина времени. Та же Обтекаемая форма, тот же слегка изогнутый силуэт, напоминающий невысокую арку. По её краям мерцал ровный, почти гипнотический свет.

Борис Степанович подошёл ближе и коротко повернулся к ним:

— Все координаты уже введены. Сейчас вы по очереди пройдёте через арку. Ощущения будут такими, будто вы просто заходите в другую комнату. Без эффектов, без фокусов. Не пугайтесь, всё идёт по плану.

Он первым шагнул вперёд, будто просто переступил порог. На секунду пространство будто колыхнулось, но в остальном — ничего необычного. Он исчез.

Арти замялся на мгновение, посмотрел на Майю, коротко кивнул себе самому и шагнул за ним. Лёгкий толчок в животе, словно в лифте, когда кабина трогается слишком резко, и всё. Как будто он просто оказался в другом помещении.

Майя осталась последней. Она глубоко вдохнула, пытаясь сдержать волнение, и медленно шагнула через арку.

В тот же миг её охватило странное чувство — будто всё вокруг стало плотнее, воздух — гуще, но уже через секунду это ощущение пропало, и перед ней оказался полутёмный, пыльный подвал. Тот самый, который Борис Степанович показывал им на старых фотографиях.

Тишина резала слух. Что-то изменилось. Пока они ещё не до конца понимали, что именно, но внутри уже зарождалась дрожь предчувствия.

Они стояли в подвале. В 1941 году.

— Добро пожаловать в сорок первый год, — негромко сказал Борис Степанович, обводя взглядом бетонные стены, подсвеченные тусклыми лампами. — Это место станет для вас новым домом. А с этого момента — вы мои верные солдаты.

Арти и Майя переглянулись. Это прозвучало не как фигура речи, а как присяга.

— Здесь, — Борис остановился и указал вперед, — такой же трёхэтажный подземный комплекс, как в моём доме. Даже больше. Разница в одном: тут нет лифта. Всё приходится проходить пешком.

Они шагали дальше по длинному коридору, пока не вышли в огромное помещение, которое уходило далеко вглубь, теряясь в полумраке.

Перед ними раскинулась зала, по обе стороны которой рядами стояли двухъярусные кровати. Десятки. Всё было чисто, аккуратно и почти стерильно. Простыни были ровно заправлены, одеяла сложены. Дальше виднелись двери, ведущие в отдельные комнаты.

— Это минус третий этаж. — Борис Степанович обвёл взглядом помещение, как бы оценивая, всё ли на месте. — Здесь будут люди. Именно сюда мы будем их приводить, чтобы спасать.

Майя остановилась, вглядываясь в бесконечный ряд коек. Её голос прозвучал настороженно:

— Но вы ведь говорили, что ваше убежище рассчитано всего на десять человек...

Борис усмехнулся одними уголками губ.

— Я говорил правду, но не всю. Здесь действительно хватит места для куда большего числа людей. Проблема не в площади и не в кроватях. Проблема в людях.

Он подошёл к одной из коек и провёл рукой по ровно заправленному одеялу.

— Если я спасу слишком много, они не будут молчать. Вы же понимаете, люди устроены просто: они не умеют хранить такие тайны. Начнутся слухи о каком-то таинственном убежище, о человеке, который чудом знал заранее о катастрофе. Они будут искать меня, искать это место. А такие истории быстро становятся достоянием истории. Слишком рискованно.

Он повернулся к ним.

— Поэтому пока я собираюсь спасать только тех, кому могу доверять. Или кого выберу лично. Большинство сюда не попадёт.

Майя молча кивнула, поглядывая на длинные ряды кроватей, как будто пытаясь представить себе те сотни незнакомых лиц, которых здесь могло бы быть... но которых, вероятно, так и не будет.

Борис Степанович, словно перехватив её взгляд, добавил:

— Эта комната защищена от бомбёжек и обстрелов. Здесь безопасно. И самое главное — отсюда не слышно войны. Здесь можно спать и жить, как будто на поверхности ничего не происходит. В какой-то мере — это даже не подвал. Это другой мир.

Он жестом пригласил их следовать за ним дальше.

Подъём по лестнице был не быстрым: переход на минус второй этаж занял несколько минут. Здесь всё было устроено иначе. Пространство казалось ещё больше — длинные стеллажи уходили вдаль, ровно расставленные ящики, контейнеры и полки.

На одних полках аккуратно выстроены банки консервов: мясо, рыба, овощи, фрукты. На других — мешки с сухими смесями и крупами: гречка, рис, перловка, сушёные бобы, горох, чечевица. В другом углу — деревянные ящики с мукой, сахаром, солью.

— Здесь припасы, — спокойно прокомментировал Борис Степанович, будто проводил экскурсию для новых сотрудников склада. — Еды хватит на годы. Всё рассчитано. Консервы, сухпайки, даже концентраты для разведения водой.

Он сделал паузу и указал в сторону металлических стеллажей.

— Здесь витамины, таблетки, бинты, шприцы, перевязочный материал. Аптечка рассчитана на любые случаи. Если сверху будет ад — мы здесь сможем держаться.

Арти подошёл к ящикам поближе, внимательно осматривая ряды банок.

— А готовить всё это... где?

— Верный вопрос, Артём , — отозвался Борис Степанович с лёгкой улыбкой, будто этого и ждал. — Идёмте.

Он повёл их дальше по коридору, за поворотом скрывалась ещё одна массивная дверь. Когда он её открыл, перед ними предстала кухня.

Помещение было устроено с точностью до последнего винта: металлические столы, промышленные газовые плиты с баллонами, шкафы с кастрюлями и противнями. На стене висела карта с распорядком смен и приготовления пищи. Возле стены стояли огромные фильтрующие баки для воды.

— Это кухня. Спроектирована для автономной работы в условиях изоляции. Газовые баллоны запасены. Фильтры обеспечивают чистую питьевую воду. Есть всё, чтобы кормить и поддерживать жизнь в группе в течение долгого времени.

Арти прошёл мимо стола, проведя пальцами по прохладной поверхности.

— Как вы смогли это спланировать?

— Без планирования в нашем деле не выживают, — негромко отозвался Борис.

Они вернулись на лестницу. Впереди был минус первый этаж.

Когда они добрались туда, пространство встретило их полной тишиной. Это место выглядело совсем иначе, чем предыдущие этажи.

— Здесь, — начал Борис Степанович, оглядываясь, — находится сердце всего комплекса. Коммуникации. Связь. Карты. Планирование операций.

По периметру зала стояли длинные столы с картами города, аккуратно размеченными маркерами и флажками. Вдоль стены — несколько радиостанций и механических печатных машинок. Плотно закрытые ящики с аккумуляторами и запасными частями.

— Это наш командный пункт. Здесь мы планируем маршруты. Отсюда будем контролировать передвижения по городу, отслеживать патрули, облавы, искать безопасные зоны.

Арти присел на край стола, глядя на разложенную карту Ленинграда, отмеченную черными крестами.

— Как шахматная доска.

— Именно, — подтвердил Борис. — Война — это шахматная партия. Здесь, на этом этаже, мы будем решать, как сделать следующий ход.

Он замолчал, давая им переварить масштаб увиденного.

— Всё, что вы видели до сих пор, — это не просто убежище. Это крепость. И с сегодняшнего дня она — ваш второй дом.

Когда они вновь поднялись по лестнице и вышли на первый этаж, всё изменилось — не как при переходе между комнатами, а будто при выходе из одного мира в другой.

Солнечный свет мягко проникал сквозь кружевные занавески, тонкими полосами ложась на старый дощатый пол. В воздухе ощущался лёгкий запах вытертого дерева, мыла и свежесваренного чая, будто дом только что проснулся вместе с ними.

Небольшая кухня, застеленный клеёнкой стол, несколько простых табуреток, стоящих у стены, сервант с фарфоровыми чашками и тарелками с потёртым золотым кантом. У окна цветочный горшок с увядшей геранью, на стенах — фотографии в деревянных рамках. В углу стояли часы с кукушкой, медленно отсчитывая своё неспешное время.

В комнате рядом — вышитые подушки на диване, кресло с потертым подлокотником и стопка аккуратно сложенных газет. Всё вокруг дышало простой, скромной и удивительно тёплой домашней атмосферой — как будто время застыло, и дом бережно укрылся одеялом своих привычных вещей.

Арти молча водил взглядом по комнате, всматриваясь в каждую деталь, словно пытаясь найти хоть что-то, что вызывало бы ностальгию.

— Странно, — наконец сказал он. — Всё почти так же, как у нас. Ну, не совсем, конечно... понятное дело, есть отличия... но я думал, что будет как-то иначе. В фильмах это выглядит совсем по-другому.

Майя усмехнулась, опершись на косяк.

— Ты что, думал, тут всё в ретрофильтре будет? Как на старых кинолентах?

Арти хмыкнул и развёл руками.

— Именно так я себе это и представлял.

Майя сделала шаг к радиоприёмнику, стоявшему на полочке под вязаной салфеткой.

— А можно включить радио? Послушать, что там?

— Конечно, — кивнул Борис Степанович, — оно всегда включено, когда есть электричество.

Он щёлкнул тумблер, и динамик, зашипев, начал ловить частоты. Монотонный, слегка искажённый голос диктора заполнил комнату.

— «Внимание, говорит Ленинград. По последним сводкам Совинформбюро, наши войска продолжают сдерживать натиск фашистских захватчиков на подступах к городу. В небе над Ленинградом сбито ещё шесть вражеских самолётов. Жители города призываются к спокойствию и бдительности. Воздушная тревога отменена».

Диктор сделал паузу. В эфире зазвучал лёгкий щелчок пластинки, затем голос снова ожил:

— «А сейчас, по просьбам радиослушателей, для вас прозвучит самая популярная на сегодняшний день песня. Очень много писем, и по многочисленным заявкам звучит мелодия, которую вы все знаете и любите. Исполняет Клавдия Шульженко — „Синий платочек".»

Комната наполнилась знакомыми звуками аккордеона, и вот уже нежный, чуть бархатный голос зазвучал так, словно он пришёл из самого сердца прошлого:

«Помню, как в памятный вечер
Падал платочек твой с плеч...»

Майя замолчала, не двигаясь, прислушиваясь. Её взгляд словно замер в одной точке, а голос Шульженко, такой нежный и тёплый, начал заполнять комнату до самого потолка.

— Так странно... — наконец выдохнула она. — Это просто... невероятно ощущается. Всё настолько реально, что кажется, будто времени и правда не существует.

Она медленно подошла к окну и откинула штору.

Сквозь стекло открывался вид на просторный участок, окаймлённый невысоким деревянным забором. Вдалеке виднелись ещё несколько домов, похожих один на другой, с выцветшими ставнями и аккуратно подрезанными огородами. Женщины в платках стояли у колодца, кто-то выносил бельё сушиться, старик в поношенной шляпе неспешно возился с лопатой, сгребая землю у клумбы. Двое мальчишек гоняли обод колеса по дороге, смеясь и перекрикиваясь.

Мир был прост и обыденен. Люди жили. Они не знали, что впереди.

Майя молчала, всматриваясь в лица, которых даже не могла толком разглядеть на таком расстоянии. Она прижала ладонь к стеклу.

— Удивительно... — еле слышно прошептала она. — Они даже не представляют этого. Не знают, что будет завтра. Что будет с их домами, с их детьми, с их жизнями.

Слова застряли в горле. Глаза предательски заслезились, и слеза скатилась по щеке, оставив на ней тонкую влажную дорожку.

Арти подошёл ближе и мягко положил ей руку на плечо.

— Мы пришли для того, чтобы сделать это время... пусть на 0,01%, но чуть-чуть лучше.

Он сжал её плечо чуть крепче.

— И мы сделаем всё, что в наших силах.

Комната вновь наполнилась голосом Шульженко, и этот голос будто стал мостом между двумя мирами, двумя судьбами — их и тех, кто ещё не знал своей.