Глава 1.
Берлин. Поздняя осень.
В читальном зале университетской библиотеки было сыро и тихо. Свет тусклых ламп казался застрявшим между веками, и только шелест страниц или скрип старого паркета под чьими-то шагами нарушали гробовую тишину. За окнами шёл дождь, редкий, холодный. Мелисса сидела за столом, окружённая грудами книг. Её пальцы были в чернилах, длинные волосы собраны в неряшливый пучок, глаза воспалены от бессонницы.
Перед ней лежал рукописный трактат начала XVI века — исписанный латинскими словами, местами перечёркнутыми, местами залитыми чем-то бурым, похожим на кровь, но нет, это лишь чернила. Якоб Штайнберг, бывший инквизитор римско-католической церкви, позже обвинённый в ереси. Официально сгорел на костре в 1521 году. Неофициально — исчез. Его последняя рукопись считалась утерянной.
Но она её нашла.
— Ты опять за своё? — тихо раздался голос за спиной.
Мелисса не отреагировала. Только когда рядом появилась тёплая чашка кофе, она медленно подняла глаза. Перед ней стоял Владимир — высокий брюнет, в очках и голубыми глазами, как небо. Приехал из Москвы в 20-м году, учиться в Берлин. Её коллега и единственный человек, кто ещё хоть как-то поддерживал её странные интересы.
— Розенберг, ты же обещала, что после диссертации всё, — мягко упрекнул он.
— Я и держу слово, — Мелисса откинулась на спинку кресла. — Это уже не для работы. Это... для меня.
Он вздохнул.
— Знаешь, снаружи существует жизнь. А ты тут сидишь и молодость просиживаешь. Люди. Кино. Алкоголь и...
— И ложь, — усмехнулась она. — Всё, что ты сейчас перечислил, — отвлекающие шумы. Мне нужно то, что прячется в тишине. — А мне всего-то 21, жизнь ещё впереди.
Владимир промолчал, разглядывая её. Для их ровесников Мелисса была какой-то странной... Не любила вечеринки, алкоголь и немного травки.
Она была собрана и сосредоточена абсолютно всегда, но сейчас было в Мелиссе что-то тревожное — как будто она стояла на границе между обычной жизни и бессонными ночами из-за работы с рукописями, в которых копалась с детской манией.
— Ты ведь не веришь во всё это по-настоящему? — спросил он. — В дьявола, в демонов и прочую мистическую херню?
— Конечно, нет, — пожала плечами она. — Я верю, что страх — это инструмент. Удобный. Его веками вдалбливали в головы, чтобы держать людей в узде. Особенно женщин. — с горечью прошептала последние два слова она.
— А если что-то из этого всё же правда?
Она посмотрела на него, долго, пристально. Потом заговорила, как будто вслух обдумывая:
— Правда — это не то, что можно доказать. А то, что пережито. Если бы я увидела нечто... невозможное... может быть, тогда. Но пока — это только мифы. Пропаганда. И очень интересные тексты.
На этой ноте их разговор закончился. Владимир ушёл, а Мелисса осталась, разглядывая строчки трактата. Внутри гудел предчувствием какой-то нерв. Но она списала это на переутомление.
***
Через два дня ей пришло письмо.
Это был старый, потрёпанный конверт, плотно запечатанный красным сургучом. Без марки. Без обратного адреса. На тонкой, шероховатой бумаге — текст, написанный чернилами, будто выцветшими от времени:
"Вас может заинтересовать рукопись, сохранившаяся с XVI века. Она принадлежала монаху, обвинённому в ереси и исчезнувшему до суда. Вы найдёте её в усадьбе Грундвальд, Тюрингия. Приходите, если хотите узнать, что скрывается между строк."
Только координаты. Ни имени, ни телефона. Ни объяснений.
Мелисса долго сидела, сжимая письмо. Что-то в нём отзывалось на глубинном уровне — как будто кто-то прочёл её мысли, её одержимость. Словно кто-то наблюдал за ней.
Она переслала фото письма Владимиру.
В: Тебя подставляют. Это либо розыгрыш, либо кто-то хочет затащить тебя в секту. Или вдруг это маньяк?
Написал он через минуту.
Мелисса не ответила на сообщение. Она уже гуглила "усадьба Грундвальд". Почти ничего — старая частная собственность, купленная в 1920-х, позже переданная государству, закрыта для посещения туристов. Судя по спутниковым снимкам — одинокий дом посреди леса. Густого, тёмного, как в сказке братьев Гримм.
Сказки — для детей, правда?
***
Путь до Тюрингии занял почти сутки. Она ехала одна, через дождь, через холод. Чем ближе к цели, тем хуже становилась погода. Машина вязла в гравии, лес над дорогой сгущался. Усадьба появилась внезапно — чёрное пятно среди серых деревьев, как оттиск чего-то древнего, чужого.
Высокие шпили, словно когти, тянулись к небу, пронзая низкие тучи. Каменные стены — тёмные, почти чёрные, покрытые мхом и древним налётом времени — казались живыми. Каждая щель, каждая трещина на них будто хранила в себе чьи-то крики, забытые заклятия, чужую боль.
Дождь капал с карнизов, как слёзы. Окна были высокими и узкими, и за многими из них не горел свет. Но она чувствовала взгляды — как будто кто-то наблюдает, скрываясь за стеклом.
На веранде висела ржавая табличка: Grundwald. Дверь была не заперта.
Когда тяжёлая дверь со скрипом открылась, Мелиссу обдало запахом пыли, старых книг, потухших свечей и едва уловимым ароматом благовоний — горьких, тревожных, вызывающих мурашки на коже.
Пол — мозаичный, выложенный потемневшими от времени плитами. Шаги Розенберг отдавались гулом, как будто стены слушали, запоминая каждый звук.
Вдоль коридоров — картины. Их лица были размытыми, глаза — будто стертыми, но каждый из них словно наблюдал за ней. Потолки — высокие, в некоторых местах осыпалась лепнина, в других — витражи отбрасывали багрово-синий свет на стены.
Лестницы извивались, словно спирали ДНК. Иногда Мелисса не была уверена, поднимается ли вверх или вниз. Часы, где стрелки не двигались. Статуи с полустёртыми лицами, из которых то и дело мне чудился шёпот.
Было тихо. Слишком тихо.
Только её дыхание, стук сердца и шелест платья по каменному полу.
Когда она наконец добралась до нужной двери, которая была не просто старой — дверь была древней, как будто дерево, из которого она сделана, помнило времена до рождения цивилизаций.
Мелисса толкнула её. Она поддалась с протяжным, тяжёлым стоном.
И оказалась внутри.
Библиотека была огромной. Высокой, как собор. Книги тянулись вверх на три, а может и больше этажей, полки уходили в темноту, и казалось, конца им нет. Каждая полка была уставлена фолиантами в кожаных, потёртых обложках, а некоторые были окованы металлическими застёжками, будто книги нужно было удерживать взаперти.
Запах — смесь старой бумаги, воска, чернил и чего-то горького, похожего на полынь.
В центре — массивный круглый стол. На нём — свечи, угасающие одна за другой, и те самые листы, которые, как потом оказалось, привели меня к нему.
Света было мало. Только камин в дальнем углу, где пламя тлело, словно в последний раз.
Только пыль, паутина, книги. И запах времени. И...стол. Больше ничего.
Подходив к столу, первое, что попадалось на глаза — пожелтевшая, почти рассыпающаяся в руках рукопись, которая валялась на столе. Автор неизвестен, но есть надпись на обложке:
"De pactis inter hominem et daemonium"
"О договорах между человеком и демоном."
—
И вот тогда началась та история, что перевернёт её мир.