白虎：狐の窓/Бьякко: Лисье окно.

"Не судите о книге по обложке. У каждого человека есть своя история, свои трудности и свои раны. Проявляйте сочувствие и будьте внимательны к тем, кто молчит о своей боли", — неизвестный автор.

Слова вонзились в сознание, словно шипы того самого колючего куста из детства, располосовавшего тело до крови — заходя всё глубже с каждым воспоминанием. В голове пульсировала невыносимая боль, будто кто-то пытался пробить череп изнутри, выпуская на волю стаю разъяренных ос.

Когда же меня оставят в покое? Когда эта пытка закончится? Оно хочет, чтобы я захлебнулась в отчаянии, как тот котëнок, которого решили утопить?. Если да, то у него это получилось… Я тонула в этом липком, тёмном болоте безысходности, чувствуя, как оно затягивает меня все глубже и глубже, лишая сил бороться. И вот, сквозь туман апатии, прорвались воспоминания — те самые его слова, каждое из которых было отравлено ядом ненависти и предвещало неминуемую гибель. Они звучали в голове, как зловещий реквием, написанный для моей умирающей души.

— ".. Они будут последним, что ты услышишь перед тем, как твой мир рухнет в прах", — прошептала я, и слова повисли в спëртом воздухе, словно ядовитый миазм, предвещающий апокалиптическую катастрофу. Каждое слово, словно раскаленный стилет, пронзало мозг, обрастая жуткими, невообразимыми подробностями, рисуя в воображении картины моей личной, душераздирающей Голгофы.

Губы застыли в гримасе, превратившись в заледеневшую маску, лишенную всякой чувствительности, словно их коснулось дыхание самой смерти. Голос предательски сорвался, превратившись в хриплый, надтреснутый шёпот, выдавая парализующий, животный ужас. Адреналин, словно кипящая лава, обжигал вены, на мгновение притупляя чувства, но лишь для того, чтобы многократно усилить последующий, всепоглощающий кошмар. Слух медленно возвращался, отвоевывая свои позиции в оглушающей, звенящей тишине, словно восстанавливаясь после чудовищного взрыва, оставившего после себя лишь зияющую пустоту.

Существо, произнесшее этот смертный приговор, растворилось в зеркальной глади, словно кошмар, исчезающий с первыми лучами рассвета, оставив меня наедине с этой леденящей душу угрозой, в гнетущей, давящей, непроглядной бездне отчаяния.

Ноги, словно перебитые плетьми, подкосились, и я рухнула на холодный, жесткий дощатый пол ванной, ощущая каждую щепку, каждый зазубренный гвоздь. Острые, грязные занозы впились в дрожащие колени, причиняя мучительную, но почти не ощутимую физическую боль. Боль плоти казалась детской шалостью по сравнению с тем кромешным ужасом, что терзал душу на части, высасывая последние капли надежды, словно алчный вампир, утоляющий свою вечную жажду.

Пот, словно ледяной ливень, струился по телу, противной, липкой пленкой обволакивая кожу, превращая и без того мокрую от крови футболку и шорты в подобие погребального савана, сотканного из боли и страха. Кровь, наконец, перестала хлестать из ушей, оставив после себя лишь уродливые багровые кляксы и засохшие дорожки, словно кровавые слезы, стекающие по щекам моего измученного, истерзанного тела. Я чувствовала себя сломленной, растоптанной, выпотрошенной, словно червь, раздавленный безжалостной пятой судьбы, словно марионетка, чьи нити оборвались, оставив ее беспомощно лежать в пыли.

«Система, что это было?..», — я отчаянно попыталась ухватиться за тонкую нить разума, взывая к своему внутреннему помощнику, к той непогрешимой, стабильной и надежной программе, которая всегда была моей опорой, моим спасительным якорем в бушующем море хаоса. Но в ответ лишь мертвая, могильная тишина. Лишь эхо моего собственного голоса, беспомощно бьющегося о старые, потрескавшиеся, прогнившие дощатые стены, усиливало ощущение полной, абсолютной изоляции и безысходности. Я была одна, совершенно одна, лицом к лицу с неминуемой, непостижимой угрозой, которую даже не могла толком осознать, не могла понять её природу, не могла найти хоть какой-то проблеск света в этой кромешной тьме.

— Ну почему тебя нет тогда, когда ты так нужна… пожалуйста… ответь…

Внезапно, словно из жерла вулкана, разверзлась стена текста. Не просто текст, а хаотичное, невразумительное нагромождение иероглифов, символов, рун, словно безумный каллиграф в припадке ярости выплеснул на экран ведро с чернилами и кровью и беспорядочно размазал их по поверхности. Пурпурные, алые, багровые символы заполнили мое поле зрения, сплетаясь в безумный, кошмарный, пульсирующий узор, похожий на калейдоскоп, созданный обезумевшим, одержимым художником, словно холст безумца, написанный кровью и отчаянием. Система, обычно такая чёткая, логичная и отзывчивая, сейчас глючила нещадно, превратившись в нечто совершенно непредсказуемое, в хаотичную, неуправляемую сущность, вышедшую из-под контроля, словно разъяренный зверь, вырвавшийся из клетки. Глаза беспомощно метались по пляшущим, дергающимся, извивающимся строчкам, пытаясь выцепить хоть что-то осмысленное, хоть какую-то зацепку, хоть крошечный проблеск надежды, словно тонущий, пытающийся ухватиться за обломок доски, словно путник, заблудившийся в лабиринте безумия. Лишь отдельные обрывки слов пробивались сквозь какофонию помех, словно слабые лучи умирающего солнца, пытающиеся прорваться сквозь плотную, непроницаемую завесу тумана, словно шепот призраков, доносящийся из глубин преисподней. Сквозь пелену цифрового хаоса я смогла с трудом различить одно игровое окно:

Система мудреца:

Вн…има…ние!

Опас…но…ст…ь!!!

Крити…ческая!!!

Каждое слово, набранное жирным, пульсирующим шрифтом, врезалось в память, словно клеймо, выжженное раскаленным железом на обнаженной коже, словно печать проклятия, навеки запечатленная на моей душе. Сердце бешено заколотилось, отбивая безумную чечетку страха в груди, словно загнанная в угол, обреченная птица, отчаянно бьющаяся о ржавые прутья клетки, словно барабан, предвещающий наступление неминуемой гибели. Не успела я до конца осознать смысл этого жуткого, зловещего предупреждения, как перед глазами появились какие-то полупрозрачные, мерцающие 3D квадраты, словно порталы в преисподнюю, мерцающие призрачным, неживым светом, словно окна в иную реальность, в мир кошмаров и безумия. Они набросились на таблички с предупреждением, поглощая их одну за другой, словно хищные звери, пожирающие свою добычу, пока экран вновь не стал чистым, пугающе, зловеще пустым. Пустота, предвещающая неминуемую, мучительную гибель. Я осталась наедине с надвигающимся, всепоглощающим ужасом.

После этих размышлений, которые, казалось, выжгли все остатки надежды, во мне зияла лишь ледяная пустота, бездонная и всепоглощающая. Пустота, требующая немедленного действия, хоть какого-то импульса, чтобы заполнить этот вакуум отчаяния. Словно марионетка, чьи нити оборвались, лишенная собственной воли, я поднялась с холодного пола и, покачнувшись, направилась к раковине, словно в поисках спасения в этой рутине.

Холодная вода, хлынувшая на кожу, обожгла, словно удар хлыста, вырывая из оцепенения, в котором я пребывала. Каждый нерв отозвался болезненным протестом, словно пытаясь разбудить меня от этого кошмара, но мозг оставался словно замороженным, неспособным воспринять даже эту элементарную, физическую боль. Я яростно терла лицо, пытаясь отмыть не только слезы, но и липкий, парализующий страх, который, казалось, въелся в каждую пору, отравляя меня изнутри. Кровь запеклась на шее, превратившись в жесткую, неприятную корку, словно клеймо, поставленное пережитым ужасом. При каждом, даже самом незначительном движении, она болезненно тянула кожу, напоминая о произошедшем, не давая забыть ни на секунду. Я с остервенением терла кожу, пока она не покраснела, словно пытаясь стереть саму память о случившемся, но звон в ушах, этот мерзкий, назойливый писк, так и не исчез. Он пульсировал, словно назойливый молот, дробящий остатки разума, не давая мне сосредоточиться. Он отдавался эхом в каждой клетке тела, предвещая новую, еще более сокрушительную волну паники, готовую захлестнуть меня.

Футболка была безнадежно испорчена. Пятна крови, хоть и небольшие, мерзко алели на ткани, напоминая о моей уязвимости. Переодеться. Но во что? В форму шиноби? В эту униформу, ставшую за последнее время одновременно и защитой, и проклятием, символом моей принадлежности к миру, в котором я больше не уверена? Но дома… Дома жарко, да и мысль о том, чтобы заснуть в ней на футоне, казалась кощунственной, оскверняющей саму идею покоя. Как, впрочем, и в этой окровавленной тряпке, пропитанной страхом и ужасом.

Вытерев лицо жестким полотенцем, я вышла из ванной. Каждый шаг отдавался гулким эхом в пустой квартире, усиливая чувство одиночества. Я направилась в нашу с Сакурой комнату, словно ища утешения в ее присутствии. Там царила тишина, нарушаемая лишь тихим посапыванием подруги, спящей безмятежным сном. Лунное серебро, проникающее сквозь неплотно задернутые шторы, превращало знакомые очертания мебели в гротескные фигуры, танцующие в призрачном вальсе. Они словно шептали о надвигающейся опасности, о том, что скрывается во тьме, поджидая меня.

Вздох сорвался с губ, словно крик утопающего, бессильно борющегося с бездной отчаяния. Я начала машинально переодеваться в форму шиноби, двигаясь словно робот. Форма. Символ защиты и долга, знак моей принадлежности к Конохе. Но сейчас она казалась лишь тонкой ширмой, неспособной скрыть внутреннюю уязвимость, хрупкость, которую я так отчаянно пыталась скрыть от окружающих. Смогу ли я надеть маску хладнокровия, чтобы не выдать себя? Иначе расспросов не избежать. Саске, Сакура и Наруто обязательно заметят мое состояние, их чуткость всегда была моей и их силой, и тогда… тогда придется врать. А на это сейчас не было сил.

Врать людям, которые всегда чувствовала мое состояние, как свое собственное, словно мы были связаны невидимой нитью. Да и сенсей… Как объяснить этот липкий ужас, не раскрыв правды? Как скрыть дрожь в голосе, когда он спросит, все ли в порядке? Закончив с переодеванием, я заправила футон, стараясь вернуть ему первоначальный вид. Словно, наведя порядок в комнате, смогу навести порядок и в своей голове, в этом хаосе мыслей и чувств. Глупая, наивная надежда. Порядок снаружи никогда не излечит хаос внутри.

Закончив, я застыла посреди комнаты, не зная, что делать дальше. Стоять? Сесть? Лечь? Все эти действия казались одинаково бессмысленными, лишенными всякого значения. Спать, конечно, не хотелось. Да и как можно уснуть, когда мысли роятся в голове, словно потревоженный улей? Они жалят, кусают, не дают покоя, мучают меня своими воспоминаниями. Чтобы хоть как-то отвлечься от этой пытки, я нащупала в своем рюкзаке, валявшемся у стола рядом со спящей Сакурой, книгу. Пальцы машинально скользнули по корешку, выискивая знакомое название. Потертый том с выцветшей позолотой — подарок от Ино на день рождения. Ирония судьбы: любовный роман в момент, когда сердце разбито на осколки. Свет луны, серебристым потоком льющийся из окна, мягко осветил название, словно предлагая мне утешение в этой истории. Я не стала читать его в комнате, чтоб не потревожить сон Сакуры, решив уйти в другую часть дома.

На кухне было чуть светлее, но не уютнее. Холодные стены давили своей пустотой, напоминая о моем одиночестве. Я уселась за стол и погрузилась в чтение, стараясь не думать о кошмаре, который только что пережила, надеясь найти спасение в чужих словах. Буквы сливались в слова, слова в предложения, но смысл ускользал, не желая проникать в мое сознание. В голове продолжали крутиться обрывки фраз, лица, тени, не давая мне сосредоточиться на тексте. В глубине души я знала: это было только начало. Что-то ужасное надвигается, и я бессильна это остановить, словно меня несет по течению реки в водопад. Пыталась успокоиться, убедить себя, что это лишь кошмар, что все пройдет, что я справлюсь. Но от этих же мыслей становилось только хуже, словно я пыталась обмануть саму себя. Слезы снова навернулись на глаза, и мне пришлось снова идти в ванную, чтобы смыть их, стереть следы слабости. Чтобы никто не увидел… никто не догадался, что под маской хладнокровия скрывается испуганная девочка, отчаянно пытающаяся не сорваться в пропасть отчаяния. И самое страшное — я знала, что это только начало.

***

Словно одержимая, я провела в плену кухонного пространства всю ночь, а мои глаза жадно впивались в страницы книги. Этот архаичный способ бегства от реальности, казалось, на мгновение приглушил боль, словно плотная завеса опускалась на зияющую рану, не позволяя ей полностью захлестнуть меня своим ледяным течением отчаяния. Моя "маленькая проблема", как я с горькой иронией назвала крушение своей прежней жизни, в свете чужих вымышленных драм казалась уже не такой всепоглощающей, словно ее масштаб уменьшился до размера песчинки на берегу бескрайнего океана горя. Я искала утешение в чужих судьбах, надеясь, что хоть на время забуду о своей собственной.

Я почти не сомневалась, что мои глаза сейчас представляли собой жалкое зрелище: покрасневшие, воспаленные, с предательски проступившими прожилками лопнувших сосудов, словно карта боли, начертанная на моей коже. Но, к моей великой радости (или, скорее, к моему облегчению), этот признак бессонной ночи и выплаканных слез не так сильно бросался в глаза, если неприглядываться слишком пристально. Моя чёлка, которую я не особо любила за ее бесформенность и вечное стремление закрыть обзор, как всегда, скрывала большую часть лица, позволяя мне прятаться за этой своеобразной ширмой, ограждающей от любопытных взглядов. Я привыкла ходить, опустив голову, словно боясь увидеть впереди что-то, кроме отражения собственной разбитой судьбы, словно каждый прохожий был зеркалом, безжалостно отражающим мою боль.

Примерно в десять утра в дверях кухни появилась Цунами. В ее взгляде читалось какое-то сочувствие, но она, как истинный представитель этой немногословной семьи, не стала тратить слова попусту, словно боялась спугнуть хрупкое равновесие в моей душе. Вместо этого она молча заварила травяной чай, отвар, который, как я подозревала, должен был успокоить мои расшатанные нервы и вернуть хоть немного сил, словно она знала, что внутри меня бушует ураган. Протянув мне чашку с обжигающей жидкостью, она тихо произнесла, чтобы я впредь не стеснялась и сама делала себе чай, когда мне этого захочется, или брала еду из холодильника, не спрашивая разрешения. Ее простая забота, лишенная всякой патетики, затронула какие-то глубоко спрятанные струны моей души, словно луч света пробился сквозь густую тьму. Я тихо поблагодарила ее, с трудом сдерживая подступивший к горлу ком, словно тысяча невысказанных слов застряла в моей груди. Она участливо поинтересовалась, не голодна ли я, не хочу ли я поесть. Я снова поблагодарила ее, но от еды отказалась. В тот момент мой аппетит был погребен под тоннами душевной боли, словно чувство голода было слишком незначительным, чтобы пробиться сквозь стену отчаяния.

Через два часа, когда я уже дочитывала эту сентиментальную чепуху, сочиненную моей наивной до мозга костей сестрой, проснулись Наруто, Саске и Сакура. Вскоре к ним присоединился и Какаши-сенсей, который, наконец, пришел в себя после битвы. Цунами принесла ему чай, а ребята, узнав о пробуждении своего наставника, тут же навестили его. Они живо обсуждали Забузу и Хаку, пытаясь разобраться в мотивах их действий, словно препарируя их души, как лягушек на уроке биологии. В ходе разговора промелькнула мысль о том, что мальчик, скорее всего, не был настоящим шпионом из Киригакуре, ведь в таком случае он бы не стал церемониться с телом своего павшего товарища, а сразу бы избавился от него.

Затем они все вместе перебрались на кухню, чтобы пообедать. Я вежливо отказалась от предложенной трапезы, стремясь поскорее закончить эту книгу, ставшую моим временным убежищем, словно она была единственным якорем, удерживающим меня на плаву. Сидя за столом, я слушала их разговор вполуха. В какой-то момент на кухню ворвался мальчик по имени Инари — какое странное совпадение, ведь Бога, который, по всей видимости, забросил меня в этот мир, тоже звали Инари! Он начал выкрикивать что-то о нашей бесполезности, о неминуемой гибели. Я не нашла в себе сил возразить. Он был по своему прав — я уже сама не верю в нашу победу. В свою победу. Его слова лишь эхом отозвались в моей собственной голове, и без того раскалывающейся от боли, словно каждый звук был ударом молота по наковальне. Казалось, что мой череп вот-вот треснет, рассыпаясь на тысячи осколков. В глазах стоял песок, а в ушах то и дело раздавался противный звон, словно кто-то настраивал старый радиоприемник. Все тело ломило так, словно я перенесла тяжелую болезнь, словно каждая клетка кричала от усталости.

Когда последняя страница книги была перевернута, я вернулась в комнату и убрала ее в сумку, и пошла обратно на кухню. Обессиленно опустившись на стул, я положила руки на стол и склонила на них голову, пытаясь хоть немного облегчить страдания, словно ища защиты в самом акте смирения. Какаши-сенсей бросил на меня какой-то странный взгляд, словно пытался прочитать мои мысли сквозь пелену отчаяния, но в целом никто не обратил на меня особого внимания. Все были слишком заняты своими делами и разговорами, чтобы заметить мое состояние, словно я была призраком, скользящим между мирами.

Кто бы мог знать, какой ад творится в моей душе? Как тяжело тащить за собой этот неподъемный груз одиночества и всепоглощающего непонимания. Казалось, будто я тону в безбрежном океане собственных чувств, захлебываюсь в его соленых волнах, и никто не собирается протянуть мне спасительную руку. Я обречена на вечное скитание в этом мрачном одиночестве, преследуемая не только суровой реальностью этого проклятого мира, но и тем невидимым, липким кошмаром, что поджидает меня в темных уголках сознания.

Я лежала, уткнувшись лицом в сложенные на столе руки, словно отчаянно пытаясь спрятаться не только от окружающей действительности, но и от той невидимой сущности, что терзала меня по ночам, высасывая остатки сил и надежды. Этот тщетный жест был единственным, что я могла сделать, чтобы хоть как-то заглушить внутренний крик, разрывающий меня изнутри и перебивающий даже шумный гомон вокруг. Вдруг, сквозь мутную пелену отчаяния, пробился спокойный, но отчетливый голос, словно луч света в кромешной тьме:

— Хиро, с тобой все в порядке?

Я вздрогнула, словно меня застали за совершением чего-то ужасного и запретного, и медленно, с усилием подняла голову. Какаши-сенсей смотрел на меня своим обычным, непроницаемым взглядом, скрытым за неизменной маской. В его голосе не было ни намека на беспокойство или сочувствие, лишь дежурный, отстраненный вопрос, словно он интересовался, как пройти к ближайшей лавке, какая сегодня погода или который сейчас час. Эта отстраненность, эта непробиваемая стена между нами меня немного смутила и кольнула где-то глубоко внутри, хотя, чего я, собственно, ожидала? Распахнутых объятий и потока утешительных слов? Нет, конечно, нет. Глупо было бы надеяться на такое.

Вокруг царила обычная, непринужденная суета, словно все происходило в какой-то параллельной вселенной, где просто не существовало моих личных демонов и мрачных терзаний. Тазуна, с видом довольного жизнью человека, безмятежно потягивал саке, и его морщинистое лицо освещала тень умиротворенной улыбки. Цунами, как настоящая гостеприимная хозяйка, что-то сосредоточенно помешивала в кастрюле, создавая вокруг себя аппетитный ароматный вихрь, который, казалось, совершенно не мог коснуться моего онемевшего обоняния, словно я была отрезана от всего этого невидимой стеной. Наруто, как обычно, жадно уплетал обед за обе щеки, умудряясь при этом обмениваться колкостями и поддразниваниями с вечно невозмутимым Саске. Сакура, с нежностью и обожанием в глазах, опекала Саске-куна, который, судя по его раздраженному взгляду, в её навязчивой защите явно не нуждался. Идиллия, от которой меня начинало мутить. Идиллия, которая подчеркивала мое одиночество.

"Нормально" — это слово сейчас звучало как изощренная насмешка, как удар под дых. Нормально ли, когда тебя преследуют бесконечная бессонница и липкий, сковывающий страх, от которого по коже бегут табуны мурашек? Нормально ли, когда ты чувствуешь себя совершенно чужой в этом мире, словно тебя выбросили на берег незнакомой, враждебной планеты, и ты не знаешь ни языка, ни обычаев? Нет, конечно, это ни капли не нормально. Но как объяснить это им? Да и поверят ли они мне вообще, если я попытаюсь открыть свою душу? Нет. Скорее всего, нет.

Какаши-сенсей всё ещё ждал ответа. Я попыталась собраться с мыслями, взять себя в руки, но все слова казались какими-то пустыми, бессмысленными и фальшивыми. Как объяснить ему, что я боюсь не Забузы, не предстоящей битвы, а той ужасной ночи, что неизбежно наступит, и того кошмара, который недавно стал моей реальностью? Как рассказать ему о кошмарах, которые с каждым днем становятся всё более жуткими и реальными, и о той темной сущности, которая появилась буквально вчера и прошептала мне на ухо леденящие кровь обещания скорого прихода и полного забвения?. О том, что оно будет упиваться моим отчаянием и страхом, как изысканным вином?.. Всё, что бы я ни делала, идет прахом, летит коту под хвост. Я бесполезная. Слабая. С отвратительным характером. И это чистейшая правда. Неоспоримый факт.

Я выдавила из себя слабую, неестественную улыбку, попытавшись придать своему взгляду хоть немного жизни и уверенности, но получилось из рук вон плохо. Подозреваю, что моя фальшивая улыбка была особенно жалкой, потому что в глазах Какаши-сенсея на секунду промелькнуло какое-то едва заметное напряжение, которое тут же исчезло, словно его и не было. Только такой же человек, как я, привыкший скрывать свои истинные эмоции за маской безразличия, сможет почувствовать эту мимолетную перемену. А может быть, мне просто показалось, и я ищу знаки там, где их нет. Хочу получить помощь, но не могу заставить себя рассказать о своих проблемах. Это моя проклятая беда.

— Всë в порядке. Это просто бессоница.

К моему огромному облегчению, Какаши-сенсей не стал задавать больше вопросов и копаться в моей душе. Он лишь коротко кивнул в знак согласия и отвернулся, снова погружаясь в неспешный разговор с Тазуной.

— Постарайся отдохнуть, Хиро. Нам понадобится вся твоя помощь.

Его слова прозвучали как приговор, как безжалостное напоминание о том, что мне некуда бежать от надвигающейся тьмы. "Отдохнуть"? Как, чёрт возьми, можно отдохнуть, когда знаешь, что, как только ты закроешь глаза, кошмар начнется снова, и ты снова окажешься в его власти? Как можно расслабиться, когда ты постоянно чувствуешь, что за тобой наблюдают, когда ощущаешь на себе ледяное дыхание тьмы, которое проникает в самую душу?

Я снова опустила голову на сложенные руки, пытаясь хоть немного заглушить нарастающую панику, которая поднималась во мне, словно огромная, неумолимая волна. Каждый удар сердца отдавался острой болью в висках, каждый вздох давался с огромным трудом. Я чувствовала себя загнанной в угол, словно маленькая беззащитная мышь, попавшая в безжалостный капкан.

И никто не мог мне помочь. Никто не мог меня понять. Я была совершенно одна в своей отчаянной борьбе, обреченная на вечное одиночество, преследуемая демоном, которого я, казалось, была не в силах победить.

***

Солнце, словно раскалённое клеймо, выжигало остатки надежды на прохладу, когда мы, измученные жарой, вошли под сень леса. Влажный сумрак, запах гниющей листвы и сырой земли, обычно такой успокаивающий, сегодня казался лишь ещё одним напоминанием о гнетущей реальности. Какаши-сенсей, не проронив ни слова, привёл нас на небольшую поляну, окружённую молчаливыми деревьями-великанами, чьи вершины терялись в вышине. Он окинул нас своим неизменно усталым взглядом, и я почувствовала, как его глаза, на мгновение, задерживаются на мне. Но он тут же отвёл взгляд, сделав вид, что ничего не заметил. Он уже пытался пробиться сквозь эту стену отчаяния, которой я отгородилась от всего мира, но потерпел поражение. И теперь, похоже, решил просто игнорировать моё состояние, словно это всего лишь мимолетная прихоть.

— Вы используете свою чакру неэффективно, — произнёс он, его голос звучал ровно и бесстрастно, как всегда.

Я слушала его вполуха, словно через толщу воды. Слова сенсея доносились издалека, не находя отклика в моей душе. В голове назойливо, словно заезженная пластинка, крутилась одна и та же мысль: демон… демон… как избавиться от этого проклятого демона? Как вырвать его из себя, словно занозу, пока он не отравил меня окончательно? Я отчаянно пыталась сосредоточиться на словах Какаши, понять суть его объяснений, но тщетно. Сознание, словно обезумевшая лошадь, неслось вскачь по тёмным лабиринтам страха, рисуя жуткие, пугающие картины. Воспоминания о той ночи, об ощущении чудовищной силы, рвущейся наружу, о страхе, сковавшем всё тело, словно ледяные оковы…

Я пыталась прогнать их, отвлечься на что-нибудь, уцепиться хоть за какую-то соломинку реальности, но тёмные образы возвращались вновь и вновь, словно назойливые мухи, неотступно преследующие свою жертву.

— Именно поэтому, сегодня вы будете учиться лазать по деревьям, концентрируя чакру в ступнях, — услышала я обрывок фразы, вырвавший меня из пучины мрачных мыслей.

Внутри всё протестовало против этой затеи. Мне хотелось сбежать, спрятаться, зарыться в землю и не видеть никого. Но в глубине души я понимала, что он прав. Необходимо занять себя чем-то, иначе я просто сойду с ума, позволю этой тьме поглотить меня целиком, превратив в пустую оболочку — марионетку в руках чудовища.

Хатаке принялся методично объяснять технику, рассказывая о том, как правильно концентрировать чакру в ступнях, чтобы прилипнуть к поверхности дерева. Он показал наглядный пример, легко взбежав по стволу высокой сосны. Сакура, как всегда, засыпала его вопросами, Наруто что-то громко кричал, пытаясь повторить увиденное. Я старалась делать вид, что внимательно слушаю их, кивала в нужных местах, изображая заинтересованность, но мысли мои были далеко, в другом, тёмном и пугающем мире. Я чувствовала себя марионеткой, которой дергают за ниточки, заставляя делать то, чего она совсем не хочет. И хуже всего было то, что я не могла сорвать эти нити, вырваться из этого порочного круга страха и отчаяния.

Нужно отвлечься. Во что бы то ни стало. Я мысленно приказала себе: Смотри, как лазает Какаши. Запомни каждое его движение. Почувствуй, как он концентрирует чакру. Повтори.

..Но ничего не помогало. Внутри меня неумолимо нарастала паника, словно вода, прибывающая во время прилива. Я боялась, что не смогу справиться, что демон возьмет надо мной верх, превратит меня в чудовище, о котором я даже не смею думать. Страх парализовал меня, превращая в неподвижную статую.

Я с отрешенным видом наблюдала, как Учиха, нахмурившись, раз за разом срывается с дерева, не в силах удержаться на стволе. Видела, как Узумаки, с криками и воплями, бесстрашно пытается покорить высоту, но вместо этого болезненно ударяется головой о землю. Харуно же, напротив, сияла от восторга, сидя на одной из веток и с гордостью демонстрируя свой успех. Её радость казалась мне такой далёкой и недостижимой, словно она жила в другом, лучшем мире.

«Эх, Сакура, а я вот, совсем не разделяю твой восторг, — пронеслось у меня в мыслях. — У тебя нет демона внутри, который медленно сводит тебя с ума…»

Я тяжело вздохнула, вновь вспоминая о своей проблеме. Бесконечные тренировки, освоение новых техник — всё это, конечно, важно, необходимо для выживания в этом жестоком мире шиноби. Но в глубине души я понимала, что настоящая, самая важная битва ждет меня не на тренировочной площадке, а внутри меня самой. Сражение с самим собой, со своим страхом, со своим демоном. И исход этой битвы решит мою судьбу.

С невероятным усилием я сосредоточилась на дереве, выбрав на стволе небольшую точку, с которой начну восхождение. Я постаралась представить, как чакра, словно густая, теплая жидкость, заполняет мои ступни, создавая прочную связь между моими ногами и корой дерева. Моё тело двигалось почти само по себе, подчиняясь отработанным движениям, а мозг, тем временем, продолжал прокручивать ужасные мысли, не давая мне покоя. Я поднималась всё выше и выше, но радости от этого не чувствовала. Это было просто упражнение, механическое повторение действий, попытка хоть как-то убежать от самой себя, от своих страхов. Но куда убежишь от демона, который живёт в твоей голове, в самом твоем сердце? Куда убежишь от самого себя? И главное — останется ли от меня хоть что-то, когда он окончательно победит?

— Хех, похоже, лучше всех умеют управлять своей чакрой из вас четверых только Хиро и Сакура, — заметил Хатаке, усмехнувшись одним глазом. — Вы молодцы. Наверное, именно вы и сможете стать Хокаге, не то что Саске или Наруто.

Я чувствовала, как его слова хлещут по самолюбию остальных, но мне было все равно. Этот нескончаемый спектакль, где я играла роль статистки, начал вызывать тошноту.

— Перестаньте, сенсей! — прикрикнула Харуно, заливаясь краской. Её щеки пылали праведным гневом, а я лишь устало прикрыла глаза.

Учиха с Узумаки нахмурились и переглянулись, будто подзаряжаясь друг от друга энергией соперничества. Какаши явно знал, на какие ниточки дергать. Парни демонстративно отвернулись друг от друга, обменявшись презрительными фырканьями. Эта напускная вражда, пропитанная амбициями, душила меня. В них бурлила жизнь, стремление, цель, а во мне… лишь пустота.

Я же, уставшая от всего этого цирка, молча наблюдала. Усталость накатывала не от тренировки, нет. Скорее, от однообразия дней, от бесконечной гонки за силой, от вечного чувства, что я лишь тень, призванная дополнять их историю. Зачем все это? Ради чего я здесь? Чтобы быть фоном для их триумфов? Сердце сжималось от безысходности. Иногда мне казалось, что я просто существую, плыву по течению, не имея ни цели, ни желаний, кроме как соответствовать ожиданиям. Стать сильной, чтобы не быть обузой. Но обузой для кого? Для тех, кто даже не замечает моего существования?

Автоматически выполняя упражнение, я снова и снова взбиралась на верхушку дерева. Листья шелестели под ногами, ветер трепал волосы, а внизу оставался мир, полный шума и амбиций. Там, наверху, было тихо и спокойно. Можно было на мгновение забыть о своей роли статиста. Но потом приходилось возвращаться. И каждый раз, когда я спускалась, боль возвращалась с новой силой.

Когда я в очередной раз спустилась на землю, то опëрлась на дерево, наблюдая за ребятами. Они задыхались от напряжения, а я чувствовала лишь легкую усталость. Старые навыки давали о себе знать. Наруто, недовольный своим прогрессом, рычал и метался из стороны в сторону. В конце концов, он обратился за помощью к Сакуре.

Через несколько минут у Узумаки стало получаться значительно лучше, чем у Учихи. Саске, сжав кулаки, некоторое время наблюдал за ними, а затем нехотя подошел к блондину. Получив закономерный отказ, он, нахмурившись, подошел ко мне. Мое сердце пропустило удар.

— ..Хиро, можешь мне немного подсказать? — тихо спросил Учиха.

Я удивленно выгнула бровь. Неужели сам Саске Учиха просит меня о помощи? Мир явно сошел с ума. Или это всего лишь очередная иллюзия? Я боялась поверить в то, что он действительно видит во мне нечто большее, чем просто тень.

— Как скажешь, Саске… — произнесла я, стараясь скрыть удивление, а вместе с ним и зарождающуюся надежду. — Ладно, слушай внимательно. Как ты знаешь, для чакры нужна духовная энергия. Для того чтобы сконцентрировать чакру в ступнях и подняться по дереву, ты должен успокоиться, расслабиться и сосредоточить своё внимание на дереве. Не пытайся делать всё быстро, резко и не торопись, так ты будешь взбираться по дереву ещё дольше, — тихо сказала я, стараясь передать ему не только технику, но и чувство контроля. Саске внимательно кивнул.

Он уже собирался уходить, но внезапно обернулся. Мое сердце забилось быстрее.

— Эм-м… ну, это… — тёмноволосый отвел взгляд и еще тише пробормотал: — Спасибо…

А потом, словно совершив нечто постыдное, быстро отвернулся и направился к своему дереву.

«Ох, да неужели… — подумала я с ироничной усмешкой. — Наш благородный принц соизволил поблагодарить меня? Чудеса всё-таки случаются… Наверное, сегодня ураган будет…»

Но за внешней бравадой скрывалась тоска, переходящая в отчаяние. Это всё иллюзия. Он поблагодарил меня только потому, что ему нужна помощь. Он не видит во мне личность, он видит во мне лишь инструмент. Тоска по чему-то настоящему, по чему-то, что принадлежало бы только мне, душила меня. Я хотела кричать, бежать, исчезнуть. Но я оставалась на месте, прикованная к этой проклятой тренировочной площадке, к этой проклятой роли второго плана. И чувствовала, как внутри меня что-то безвозвратно ломается.

***

Я отряхнула с одежды прилипшую землю и мелкие травинки, чувствуя, как под ногтями хрустит трава. Какаши-сенсей и Сакура-чан, словно сговорившись, испарились, оставив нас троих наедине с этой проклятой "тренировочной площадкой". Поднявшись, я ощутила острую, ноющую боль в коленях — привет от вчерашних издевательств. Каждое движение отдавалось тупой болью в мышцах, напоминая о моей собственной никчемности. Медленно, стараясь не выдать усталость, пропитавшую каждую клетку моего тела, я направилась к Наруто и Саске. Они, как обычно, прожигали друг друга взглядами, соревнуясь даже в молчаливом противостоянии. В их глазах плескался азарт, жажда силы, а во мне… лишь вялая апатия.

— Ребят, я пойду потренируюсь в другом месте, — тихо произнесла я, стараясь перекрыть нарастающий гул в ушах. Мой голос звучал немного дрожащим, выдавая усталость, но, надеюсь, они списали это на что-то другое. Слова давались с трудом, словно я выталкивала их из самой глубины души. — Не теряйте.

Не дожидаясь ответа, я развернулась и, под их недоуменные взгляды, направилась вглубь леса. Чувствовала, как их взгляды прожигают мою спину, но старалась не обращать внимания. Каждый шаг от тренировочной площадки казался глотком свежего воздуха, возможностью выдохнуть и остаться наедине со своим отчаянием.

Пробираясь сквозь заросли кустарника и перепрыгивая через корни деревьев, я все дальше уходила в чащу. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь плотную листву, создавая причудливую игру света и тени. Наконец, я остановилась у огромного, старого дерева с могучим стволом и раскидистыми ветвями. Оно выглядело так, словно пережило не одно поколение шиноби, впитывая в себя их энергию и мудрость. Или же высасывая её… как и мою.

Прислонившись спиной к шершавой коре, я закрыла глаза и глубоко вдохнула аромат влажной земли и хвои. Здесь было тихо и спокойно, идеальное место для того, чтобы похоронить свои мечты.

«Давно хотела попробовать медицинские техники или же крушить землю, как принцесса Цунаде. Особенно получить бьякуго…», — пронеслось у меня в голове с горечью. Мечты, которым никогда не суждено сбыться. Я открыла глаза и посмотрела на свои руки. Они были обычными, ничем не примечательными, слабыми.

— Чтобы воплотить последнее в реальность, нужен идеальный контроль чакры… — задумчиво протянула я вслух, словно делясь своими мыслями с древним деревом. — Ну, систему спрашивать бесполезно, так что я сама попробую разобраться.. Хотя, какой в этом смысл?

Я отошла от дерева и огляделась. Место было идеальным для тренировок. Просторная поляна, окруженная деревьями, с мягкой, усыпанной листвой землей. Я села в позу лотоса прямо на землю, стараясь максимально расслабиться и отбросить все посторонние мысли. Хотя какие там посторонние мысли, если в голове одна только усталость и безнадега?

*Вдох, выдох, вдох, выдох*

Сосредоточившись на своем внутреннем мире, я попыталась почувствовать свою чакру. Она была там, внутри меня, невидимая, но ощутимая энергия, источник моей силы. Я представила её как маленький огонек, мерцающий в темноте.

«Нужно потом купить утяжелители на ноги и руки, чтобы стать сильнее…», — подумала я, представляя себя бегущей по лесу, облаченной в утяжеленную экипировку. Каждый шаг будет даваться с трудом, но с каждой тренировкой я буду становиться сильнее, быстрее, выносливее. Или же просто выдохнусь и сломаюсь окончательно. Нужно использовать все возможности, чтобы стать сильнее. Но достаточно ли этих возможностей? Достаточно ли меня самой? Сомнения грызли изнутри, отравляя каждый миг.

***

Глубокий, дрожащий вдох наполнил легкие. Медленный, тягучий выдох освободил от напряжения лишь на мгновение. Я парила в эфемерном коконе тишины, бережно сотканном из шелеста ветра, играющего в изумрудной листве, и умиротворяющего журчания далекого ручья, словно переговаривающегося с камнями. Солнце, багряным диском уходящее за горизонт, щедро раскрашивало лес в насыщенные янтарные, пурпурные и алые тона, словно художник, завершающий свой шедевр. Усталость, накопившаяся за долгий день, давила на плечи неподъемным грузом, но я отчаянно цеплялась за ускользающую бодрость, словно утопающий за хрупкую спасительную соломинку. Сон манил, зазывал в свои объятия, обещая желанное забвение и отдых, но я знала — именно там, в глубине дремы, меня поджидает он.

В воздухе, прохладном и свежем, витал терпкий запах прелой листвы и влажной земли — знакомый, до боли успокаивающий аромат, который неизменно возвращал меня к самым истокам моего "я", напоминая о связи с природой. Я уже собиралась с усилием прервать медитацию, бежать без оглядки к защищающему дому Тазуны-сана, спешно запереться на все возможные замки в выделенной комнате, лишь бы отсрочить неизбежное, не дать коварному сну овладеть моим разумом, когда внезапно мир вокруг меня померк, словно кто-то резко задернул плотные шторы.

В одно кошмарное мгновение меня словно выдернули из привычной реальности, грубо и бесцеремонно выбросив в пустоту. Тело обмякло, словно безвольная марионетка, у которой беспощадно перерезали все удерживающие нити. Я отчаянно попыталась пошевелиться, издать хоть звук, закричать во весь голос, но слова предательски застряли в пересохшем горле, а конечности сковал пугающий, всепроникающий паралич. Ледяной, первобытный ужас мгновенно сковал сердце стальными тисками, сдавил грудь, не давая сделать даже жалкий вдох. Неужели он уже здесь? Неужели так быстро? Неужели мои жалкие попытки оказались тщетными?

Глаза начало нещадно резать, словно в них насильно всыпали горсть колючего песка, смешанного с мельчайшими осколками толченого стекла, и принялись с маниакальным усердием растирать, причиняя адскую боль. Боль нарастала с каждой секундой, становясь поистине невыносимой, пронзительной, выворачивающей наизнанку. Я отчаянно попыталась сфокусироваться на ней, на этом мучительном физическом страдании, чтобы хоть как-то отвлечься от надвигающегося кошмара, от зловещей тени, нависшей над моим сознанием, но тщетно. Боль оказалась слишком всепоглощающей, слишком реальной, чтобы ее игнорировать. Она, словно острый нож, отрезала меня от остатков здравого рассудка, безжалостно затягивая в мутный водоворот отчаяния и безысходности.

«Не поддавайся! — отчаянно прокричала я в глубине своего разума, тщетно пытаясь совладать с паникой. — Борись изо всех сил! Не дай ему завладеть тобой! Не позволяй тьме поглотить тебя!»

Но мой внутренний голос звучал слабо и неуверенно, словно жалкий писк испуганного комара, пытающегося перекричать бушующую бурю. Тело предательски ломило, будто его разрывали на части. Боль продолжала неумолимо нарастать, затапливая сознание липким, удушающим страхом, парализующим волю. Я чувствовала, как он неумолимо приближается, как его леденящая душу тьма постепенно сгущается вокруг меня, словно зловещий саван.

Сквозь мутную пелену агонии я ощущала, как веки медленно, мучительно медленно смыкаются, словно тяжелые надгробные плиты, обрекая меня на вечную тьму. Последнее, что я увидела перед тем, как провалиться в бездну, были расплывчатые, искаженные силуэты деревьев, прощально машущих мне своими голыми ветвями на фоне догорающего заката, окрасившего небеса в зловещие кроваво-красные тона. И потом — наступила тьма. Липкая, давящая, всепоглощающая тьма, пронизанная зловещим шепотом и лживыми обещаниями. Тьма, от которой некуда бежать и негде спрятаться.

«Нет! — отчаянно попыталась я закричать, но из моего горла вырвался лишь тихий, жалобный стон, растворившийся в окружающей тишине. — Я не хочу! Пожалуйста, не надо!»

Но было уже слишком поздно. Тьма безжалостно поглотила меня целиком, не оставив ни единого шанса на спасение. Я стремительно падала в бездонную пропасть, зная, что он уже ждет меня там, в глубине моего собственного сна, в самой темной и сокровенной части моей души. И страх, первобытный, животный страх, сковывающий ужас, заполнил меня до самых краев, грозясь разорвать на мельчайшие кусочки. Я отчаянно не хотела туда. Не сейчас. Никогда. Но бороться больше не было сил. Я проиграла эту неравную битву. Я сдалась.

Продолжение следует...

Прошу прощения за долгое молчание. Обстоятельства сложились не самым удачным образом: сначала я оказалась в месте без доступа к VPN на несколько недель, а потом ещё и, к сожалению, заболела. Очень жаль, что так получилось, и я надеюсь, что это не доставило вам неудобств.