Гордость и предубеждение

Омеги Халле вскоре навестили омег Одэсана. Визит был должным образом возвращен. Приятные манеры старшего из братьев Паков расположили в его пользу мистера Хва Минсу и мистера Чон Бэкхёна. И хотя папаша бы признан невыносимым, а о младших сыновьях не стоило и говорить, двум старшим дали понять, что с ними желали бы поддерживать более близкое знакомство. Такое внимание очень обрадовало Тэхёна. Но Чимин, все еще чувствовавший их высокомерное отношение ко всему местному обществу, в том числе, пожалуй, даже к его брату, принял это довольно холодно, считая, что некоторая доброжелательность мистера Хва Минсу и мистера Чон Бэкхёна к Тэхёну, по всей вероятности, проистекает из склонности к нему мистера Чон Чонгука. В самом деле, эта склонность бросалась в глаза всякому, кто видел их вместе. Для Чимина было также очевидно, что увлечение Тэхёна мистером Чон Чонгуком, возникшее с самого начала их знакомства, становится все более сильным и что в скором времени он будет по уши в него влюблен. Чимин, однако, с удовлетворением замечал, что эта влюбленность станет не скоро известна посторонним, так как большую силу чувства Тэхён сочетал с таким самообладанием и приветливостью, которые должны были защитить его от подозрений излишне любопытных знакомых. Он поделился этим наблюдением со своим другом Юнги.

– Быть может, это неплохо, – сказал Юнги, – настолько владеть собой, чтобы в подобных обстоятельствах не выдавать своих чувств. Однако в этой способности может таиться и некоторая опасность. Если омега скрывает увлечение от своего избранника, он рискует не сохранить его за собой. И тогда слабым утешением для него будет сознавать, что мир остался в таком же неведении. Почти всякая привязанность в какой-то степени держится на благодарности или тщеславии, и пренебрегать ими вовсе не безопасно. Слегка увлечься все мы готовы совершенно бескорыстно – небольшая склонность вполне естественна. Но мало найдется людей настолько великодушных, чтобы любить без всякого поощрения. В девяти случаях из десяти омеге лучше казаться влюбленным сильнее, чем это есть на самом деле. Чон Чонгуку несомненно нравится твой брат. И тем не менее все может кончиться ничем, если он не поможет ему продвинуться дальше.

– Но он помогает ему настолько, насколько допускает его характер. Неужели он так ненаблюдателен, что не замечает склонности, которая мне кажется очевидной.

– Не забывай, Чимини, что характер Тэхёна известен ему не так хорошо, как тебе.

– Но если омега неравнодушен к альфе и не пытается подавить в себе это чувство, должен же он это заметить?

– Возможно, – если только он проводит с ним достаточно много времени. Но хоть Чон Чонгук и Тэхён видятся довольно часто, они никогда не остаются подолгу наедине. А встречаясь в обществе, они, конечно, не могут все время разговаривать только друг с другом. Поэтому Тэхён должен использовать как можно лучше каждый час, в течение которого он располагает его вниманием. Когда сердце альфы будет завоевано, у него останется сколько угодно времени для того, чтобы влюбиться в него самому.

– Неплохой план, – ответил Чимин, – для тех, кто ищет только, как бы побыстрей выйти замуж. И если бы я задумал приобрести богатого мужа или вообще какого-нибудь мужа, я бы, наверно, им воспользовался. Но чувства Тэхёна совершенно иного рода. Он не строит расчетов. До сих пор он еще не уверен ни в силе своей привязанности, ни в том, насколько он разумен. С тех пор, как они познакомились, прошло всего две недели. Он протанцевал с ним два танца в Каясане, затем видел его в течение одного утра в Одэсане. После того они еще четыре раза вместе обедали в большой компании. Этого недостаточно, чтобы он смог изучить его характер.

– Конечно, нет, если смотреть на все, как ты смотришь. Если он только обедал с ним, он может судить лишь о его аппетите. Но ты забываешь, что они при этом провели вместе четыре вечера. А четыре вечера могут значить очень многое.

– Да, эти четыре вечера позволили им установить, что оба они игру в "двадцать одно" предпочитают игре в покер. Боюсь, однако, что другие не менее важные черты характера успели им раскрыться гораздо меньше.

– Что ж, – сказал Юнги, – желаю Тэхёну успеха от всего сердца. И выйди он за него замуж хоть завтра, я бы считал, что он располагает теми же шансами на счастливую жизнь, как если бы изучал характер своего будущего мужа целый год. Удача в браке полностью зависит от игры случая. Как бы хорошо ни были известны сторонам обоюдные склонности и как бы хорошо они на первый взгляд между собой ни сочетались, – это никак не сказывается на счастье супругов. Со временем между ними возникнет неминуемый разлад, и им выпадут все положенные на их долю огорчения. И не лучше ли в таком случае как можно меньше знать недостатки человека, с которым придется провести жизнь?

– Тебе хочется вызвать меня на спор, Юнги. Но твои рассуждения – чистейший вздор. Ты понимаешь это сам. Едва ли ты руководствовался бы ими в собственной жизни.

Приглядываясь к отношениям между мистером Чон Чонгуком и Тэхёном, Чимин был далек от мысли, что с некоторых пор стал сам предметом пристального наблюдения со стороны его приятеля. Мистер Намджун вначале едва допускал, что он недурён собой. Он совершенно равнодушно смотрел на него на балу. И когда они встретились в следующий раз, он видел в нём одни недостатки. Но лишь только он вполне доказал себе и своим друзьям, что в его лице нет ни одной правильной черты, как вдруг стал замечать, что оно кажется необыкновенно одухотворенным благодаря прекрасному выражению темных глаз. За этим открытием последовали и другие, не менее рискованные. Несмотря на то, что своим придирчивым оком он обнаружил не одно отклонение от идеала в его наружности, он все же был вынужден признать его необыкновенно привлекательным. И хотя он утверждал, что поведение Чимина отличается от принятого в светском обществе, оно подкупало его своей живой непосредственностью. Чимин ничего об этом не знал. Для него мистер Намджун по-прежнему оставался лишь альфой, который всем был не по душе и который считал его не настолько красивым, чтобы он мог с ним танцевать.

У Намджуна появилось желание познакомиться с ним поближе, и для того, чтобы найти повод для разговора с Чимином, он стал прислушиваться к его разговорам с другими людьми. Эти манёвры обратили на себя его внимание. Произошло это в гостях у сэра Мин Пуонга, у которого собралось в тот день большое общество.

– Зачем мистеру Намджуну понадобилось подслушивать мой разговор с полковником Джексоном? – спросил он у Юнги.

– На этот вопрос может ответить только сам мистер Намджун.

– Если он себе позволит это еще раз, я непременно дам ему понять, что замечаю его уловки. У него очень насмешливые глаза, и, если я сам не буду с ним достаточно дерзким, я стану его побаиваться.

Как раз в этот момент мистер Намджун приблизился к ним, не обнаруживая, впрочем, желания вступить в разговор, и Юнги принялся подзадоривать друга, чтобы он осуществил свое намерение. Вызов подействовал, и Чимин, обернувшись к нему, спросил:

– Не показалось ли вам, мистер Намджун, что, убеждая сейчас полковника Джексона дать бал в Каясане, я привел достаточно веские доводы.

– Вы говорили с большим жаром. Впрочем, какой омега не воспламенится от подобной темы!

– О, вы к нам слишком суровы.

– Ну, а теперь не попробовать ли нам убедить и тебя, – сказал Юнги. – Я открываю инструмент, Чимини, и ты знаешь, что за этим должно последовать.

– Странный ты друг, Юнги, всегда заставляешь меня играть и петь перед любым и каждым. Если бы мне вздумалось прослыть выдающимся артистом, ты был бы просто незаменим. Но ведь я к этому не стремлюсь. Право же, я лучше не стану утруждать слух тех, кому знакомы в самом деле хорошие исполнители.

Однако когда Юнги начал настаивать, он сказал:

– Ну что ж, чему быть – того не миновать! – И, хмуро глядя на мистера Намджуна, добавил: – В наших краях помнят еще старое правило: чем сказать, лучше смолчать. Видно, уж надо мне смириться, да тем и кончить дело.

Пел он приятно, хоть и не особенно мастерски. После одной или двух песенок, еще до того, как он смог что-то ответить слушателям, просившим о повторении, его оттеснил от фортепьяно брат Донгу – единственный в семье «дурнушка», который усиленно занимался самоусовершенствованием и всегда был рад себя показать.

У Донгу не было ни таланта, ни вкуса. И хотя тщеславие сделало его усидчивым, оно в то же время внушило ему такие педантично-самодовольные манеры, которые повредили бы и более мастерскому исполнению. Простое и безыскусное пение Чимина, хотя и менее совершенное, понравилось публике гораздо больше. Поэтому после затянувшегося концерта Донгу был рад заслужить аплодисменты, играя шотландские и ирландские песенки по просьбе младших братьев, которые вместе с братьями Мин и двумя или тремя офицерами затеяли в другом конце комнаты танцы.

Мистер Намджун находился от них неподалеку, негодуя по поводу такого препровождения времени, которое исключало возможность разумной беседы. Он был слишком поглощен своими мыслями, чтобы заметить подошедшего сэра Мин Пуонга, пока последний не обратился к нему со словами:

– Не правда ли, какое это прекрасное развлечение для молодежи, мистер Намджун! В самом деле, может ли быть что-нибудь приятнее танцев? Я нахожу, что танцы – одно из высших достижений цивилизованного общества.

– Совершенно верно, сэр. И в то же время они весьма распространены в обществе, не тронутом цивилизацией. Плясать умеет всякий дикарь.

Сэр Мин Пуонг улыбнулся.

– Ваш друг танцует просто превосходно, – продолжал он после некоторой паузы, увидев, что к танцующим присоединился мистер Чонгук. – Не сомневаюсь, что и вы, мистер Намджун, могли бы поразить нас своим искусством.

– Вы, вероятно, видели, сэр, как я танцевал в Каясане.

– Вы угадали, – и получил при этом немалое удовольствие! Вам часто приходится танцевать в Ислан-парке?

– Никогда, сэр.

– Разве вы не находите это подходящим способом выразить свое уважение королевской фамилии?

– Я ни одной фамилии не выражаю своего уважения подобным способом, если могу этого избежать.

– У вас, должно быть, есть в столице собственный дом?

Мистер Намджун кивнул.

– Одно время я тоже подумывал о том, чтобы переселиться в Сеул, – я так люблю хорошее общество! Но, признаться, я побаиваюсь, как бы Сеульский воздух не оказался вреден для сэра Нунга.

Он замолчал, дожидаясь ответа. Его собеседник, однако, не был расположен продолжать разговор. В эту минуту к ним приблизился Чимин, и сэру Мин Пуонгу пришла в голову мысль проявить галантность.

– Как, дорогой Чимини, вы не танцуете? Мистер Намджун, я буду крайне польщен, если по моему совету вы пригласите этого очаровательного юного омегу. Не правда ли, вы не сможете отказаться танцевать, когда перед вами находится олицетворение красоты. – И, схватив руку Чимина, он хотел было уже соединить его с рукой мистера Намджуна, который, несколько растерявшись от неожиданности, был, однако, не прочь этим воспользоваться. Внезапно Чимин отпрянул назад и, обратившись к сэру Мин Пуонгу, с неудовольствием воскликнул:

– Уверяю вас, сэр, я совершенно не предполагал принять участие в танцах. Право, я был бы очень огорчен, если бы вы подумали, что я подошёл к вам, желая найти себе кавалера.

Мистер Намджун серьезно и учтиво стал просить Чимина оказать ему честь, приняв его приглашение; но тщетно – он твердо стоял на своем, и делу также не помогла попытка уговорить его, предпринятая сэром Мин Пуонгом.

– Вы превосходно танцуете, Чимини, и с вашей стороны просто жестоко лишить меня такого приятнейшего зрелища. И хотя этот джентльмен – небольшой любитель танцев, у него, конечно, не может быть возражений против того, чтобы так легко оказать нам столь большую услугу.

– Мистер Намджун – сам любезность! – улыбаясь, сказал Чимин, сверкая глазками.

– Разумеется, это так. Но, принимая во внимание его побуждения, дорогой Чимини, этому нельзя удивляться. Кто не был бы счастлив танцевать в паре с таким очаровательным омегой?

Чимин отошёл от них с лукавой усмешкой. Его отказ не повредил ему в глазах мистера Намджуна, и альфа размышлял о нём вполне благожелательно, когда к нему обратился мистер Чон Бэкхён:

– Хотите, я угадаю, о чем вы задумались?

– Надеюсь, вам это не удастся.

– Вы думаете, как невыносимо будет проводить таким образом много вечеров, один за другим, – в подобном обществе. И я совершенно с вами согласен. В жизни еще не испытывал такой скуки! Лезут из кожи вон, чтобы себя показать! Сколько в этих людях ничтожества и в то же время самодовольства. Чего бы я ни дал, чтобы услышать, как вы о них будете потом рассказывать.

– На этот раз, поверьте, вы не угадали. Я размышлял о гораздо более приятных вещах: скажем, о том, сколько очарования заключается в красивых глазах на лице хорошенького омеги.

Мистер Бэкхён уставился на него, требуя, чтобы он открыл ему, что за омега удостоился чести навести его на подобные мысли. Ничуть не смутившись, мистер Намджун ответил:

– Мистер Пак Чимин.

– Мистер Пак Чимин? – повторил мистер Бэкхён. – Признаюсь, я поражен до глубины души! Давно ли он пользуется такой благосклонностью? И скоро ли разрешите пожелать вам счастья?

– Именно тот вопрос, которого я от вас ожидал. Какой стремительностью обладает омежье воображение! Оно перескакивает от простого одобрения к любви и от любви к браку в одну минуту. Я так и знал, что вы мне пожелаете счастья.

– Что ж, если вы говорите серьезно, я буду считать дело решенным. У вас будет очаровательный тесть в лице мистера Лина, который, конечно, поселится с вами в Гранд-парке.

Мистер Намджун слушал с совершенным безразличием, как Бэкхëн развлекался подобным образом. И поскольку его спокойствие убедило омегу, что на самом деле тревожиться не из-за чего, он продолжал изощряться в такого рода остроумии еще достаточно долго.