Я - дэт-металистка

Норвегия – прохладная, дождливая, девственная и прекрасная, полная величия и бесконечной гармонии страна, с её северными красотами, живописными фьордами и хвойными чащами – совсем не похожая на ту Европу, которую я видела и знаю. Здесь абсолютно всё по-другому – не только природа, но и быт и, кажется, люди тоже другие.
Если бы меня попросили взять и обобщённо нарисовать норвежца, вышел бы подобный сюрреалистический образ: не́кто на лыжах с чёрными огромными плавниками под разноцветным зонтиком, спицы которого увешаны множеством северной рыбы. То же самое при желании можно провернуть с англичанами, американцами, мексиканцами и всеми на свете, ведь людям куда легче мыслить стереотипами. Но на деле же, у каждого человека есть своя судьба, собственные переживания, горести и радости, а всё прочее – второстепенно. Будь то национальность, раса, пол или даже субкультура, к которой он себя относит.

***

[Dead Sun - Martyr]

Вечер. Шум дождя за окном был абсолютно не слышен внутри плохо освещённого помещения бара. На скрипучей деревянной сцене, дополнительно обитой тёмно-серой ворсовой тканью и ребристыми железными плинтусами по сторонам, суетились четверо непохожих друг на друга людей, сворачивая аппаратуру после выступления.
Звуки молчаливой возни были ничем не лучше мёртвой тишины, и первым разбавить их решил гитарист, своим словно до сих пор подростковым но в то же время удивительно певучим тенором.
— Где Эрик?
— Говорит с какими-то журналюгами, – хрипло откашлявшись отозвался барабанщик, почти до конца разобравший установку; его брови были обрамлены морщинами злости, а со лба, на который был натянут кожаный берет, стекал пот. – Этим вокалистам легко: микрофон снял, провод смотал и ушёл, а мне с этой хернёй разбираться.
— Не тебе одному, – поставив на пол комбоусилитель, выдохнул басист, обхватив руками поясницу и с хрустом выгнув свою тощую спину. – Напомнить, кто тащит всю акустику до машины на своём горбу?
Они снова начали выясня́ть, кому хуже живётся, да так, что даже обыкновенно молчаливый басист решил слово вставить. Зачем вообще было соглашаться на условие, которое никого из вас на деле не устраивает? – Этот вопрос так и останется без ответа. И не только потому, что задать его вот так вслух мне самой недостаёт смелости – втянут в конфликт, снова потрачу нервы, и отношения испортятся только сильнее, – но и потому, что в глубине души ответ мне уже известен: они, как и большинство людей, просто не способны сами поменять в своей жизни хоть что-то. Ощущение, будто бы я единственная знаю слово “инициатива” и пытаюсь её проявлять. Даже несмотря на то, что она наказуема. В любом случае, дальше будет только хуже, а значит, оставаться здесь нельзя.
— Я пойду, потороплю его, – в спешке сказала я, и, не дожидаясь ответной реакции, как можно скорее скрылась за кулисами.
Услышали, не услышали – не важно. Главное, что мне ничего не предъявили. Да и моё присутствие там было необязательным, потому как я, так кстати к завистливому упрёку в сторону вокалистов, уже убрала всё, что касалось меня и моей позиции на сцене – микрофон и стойку. Так делал каждый из нас, ведь это было оговорено ещё после нашего первого живого выступления, на исторической родине группы в Англии.
С тех пор изменилось немногое: мы по-прежнему бедная дэт-метал-группа, располагающая только арендованным оборудованием, но с недавних пор живущая в Осло – самом крупном (и чертовски грязном, по моим наблюдениям) городе Норвегии.
Спускаясь по ступенькам, я уже слышала вопросы интервьюера. Голос принадлежал женщине средних лет с заметно выкрашенными в ярко-светлый волосами (возможно, чтобы закрыть раннюю седину) и одетой в совершено обычную утеплённую розовую кофту.
— Можете охарактеризовать каждого участника?
— М-м, знаете, я воздержусь от ответа. Никогда не пытался говорить за других или как-то их оценивать, – это был Эрик, и он уловимо нервничал.
— Правильно ли я поняла, что вам совершенно нечего сказать о составе собственной группы? – с очень неприкрытой усмешкой спросила она.
— Я этого не говорил…
Вот он, во всей своей красе – мастер командовать нами и пресмыкаться перед другими. Разумеется, только перед теми, кто более силён и влиятелен. Ведь настоящий стратег должен был холоден и расчётлив, да?
Подошедшая к нему со спины, я буквально спасла его в тот момент.
— Эрик, ребята уже почти расчистили сцену, давай, и ты заканчивай.
— Извините, – женщина подступила ко мне поближе, – вы – участница этой группы?
Внешний вид выдавал меня полностью: чёрная косуха с заклёпками на плечах и карманах, из-под которой виднелась белая майка с логотипом группы S.O.D, почти выцветшие камуфляжные штаны со старым позеленевшим ремнём на железной пряжке, высокие чёрные военные берцы на рифлёной подошве, длинные спутанные тёмно-русые волосы, пирсинг в виде чёрного креста на мочке уха и цветная татуировка рычащего льва от ключиц до подбородка.
— Да? – одновременно и вопросительно и утвердительно ответила я, краем глаза наблюдая, как толстый и кудрявый Эрик неуклюже спешил удалиться наверх.
— Представьтесь, пожалуйста, – эта фраза была сказана так резко, что я отшатнулась назад, но всё же сумела сдержать себя внутренне и спокойно продолжить диалог.
— Меня зовут Со́фия, мне двадцать лет и я вторая вокалистка дэт-метал-группы Quicksands of Mind.
— Как давно вы находитесь в Осло?
— Ну, мы переехали в Норвегию месяцев десять назад. Этому поспособствовал наш фронтмен и первый вокалист Эрик... Он не говорил вам? Здесь его родина, и он обещал вернуться сюда, как только добьётся хотя бы околоизвестности, и основать собственный лейбл. Но о последнем можно будет говорить тогда, когда у нас не будет проблем со сре́дствами – я усмехнулась и слышным лишь мне одной шёпотом добавила: — То есть, никогда.
— Вы знакомы с кем-нибудь из представителей здешней сцены?
— Ну да, получается, с теми группами, с которыми мы сегодня выступали здесь – трэшерами Speedsters и Hybrid Bird. А ещё мы успели тесно пообщаться с группой Mayhem, разделив сцену на первом же концерте тут, третьего февраля, в городе Йессхейм, и побывав на их репетиции. Эти ребята показались мне необычными. Я помню, как застала их вокалиста за сценой, нюхающим какой-то пакет. Позже я узнала, что в нём был труп птицы. Кажется, соро́ки.
— Можете рассказать, какие у вас отношения с товарищами по группе?
— Ну, мы играем вместе уже четвёртый год, но я до сих пор не могу назвать их друзьями, максимум знакомыми. Мы слишком разные. Единственное, что нас связывает – музыка, которую мы создаём.
— А, вам лично, хотелось бы что-то ещё добавить?
— Наверное… Ничего.
— Хорошо, спасибо, – женщина выключила и убрала в карман чёрный диктофон, прежде чем кивнуть в сторону мужчины, который всё это время стоял чуть поодаль от неё, и вместе с ним выйти из зала.

***

Старый белый фургон (чей цвет уже больше напоминал серый от грязи и пыли), подаренный Эрику отцом за оконченную учёбу в Кембридже, теперь служил всей группе для перевозки инструментов и оборудования. Уже с полчаса он стоял возле маленького жёлтого домика с белой крышей на окраине города, остужая отработавший своё на сегодня двигатель.
По небольшому залу разносился громогласный голос барабанщика.

— Не знаешь, на каком канале будут крутить это дерьмовое интервью? – сидя на диване, он щёлкал пультом, направленным на чёрный коробкообразный телевизор с маленьким экраном.
— Почему дерьмовое? – отвлечённо спросил сидящий рядом с ним гитарист, расслабленно листая какой-то номер журнала «Плейбой».
— А я смотрел подобные. Эти ублюдки телевизионщики точно выставят нас зверями из зоопарка. Для них все, кто играет тяжёлую музыку – нелюди.
— Чувак, мы здесь ещё даже не год, а уже попадём в телек. Это ли не то, что нам нужно? – он слабо повернул голову на бок, едва качнув длинными огненно-рыжими ку́дрями.
— Лично мне нафиг не нужно упоминание о себе в таком формате. Кто её вообще за язык тянул? – бритоголовый ткнул пальцем в меня, сидящую за кухонным столом сразу за открытой дверью и доедающую хлопья с молоком.
Никаких комментариев от гитариста не последовало, но это лишь потому, что я буквально всё видела и слышала будучи рядом. Будь я сейчас где-нибудь в другом месте, он бы с удовольствием подключился к обливанию меня дерьмом, как они и любили делать. Со дня основания над нами нависла стойкая атмосфера ненависти друг к другу. Причём никто (включая меня) никогда не смог бы ответить, с чего именно всё началось: видимо, просто не сошлись характерами, вот и всё. Единственный, с кем у меня лично не было проблем – наш басист, и то лишь из-за того, что он не жил вместе с нами: после переезда он отказался от места в доме, принадлежавшем покойной матери Эрика, и решил снимать номер в дешёвеньком отеле ближе к центру. Отдам должное и самому фронтмену – он тоже ночевал с нами лишь первую неделю, а дальше стал мотаться по разным локальным тусовкам в поисках выгодных для развития группы знакомств.
Вот так всегда, вроде и продолжать не хочется, чтобы не напороться, но и вообще никак не реагировать нельзя. Зубы сжались, тело стало слегка потряхивать, а кончики пальцев похолодели.
— У них не было камер, это интервью было для журнала, – в конце концов подала голос я, доевшая хлопья и уже стоявшая у двери, собираясь выйти на улицу.
В ответ тишина. Не знаю, зачем я вообще решила что-то сказать, когда очевидным решением было просто промолчать. Но сколько бы времени ни прошло, я всё так же не хотела мириться с тем, какая глухая стена непонимания и непринятия меня окружала, хоть и никак не могла найти способ это исправить.
Я накинула кожанку и вышла за дверь. Меня встретила почти безлюдная сырая после дождя улица, утыканная будто булавками двухэтажными особняками с треугольной крышей, деревянным забором, растущими по периметру кустами и гравийной подъездной дорожкой, как на подбор похожими на наш. Я видела этот скучнейший пейзаж уже который вечер, часто гуляя вот так вдоль дороги.
Мне не хотелось жить в этом городе, да и в городе в целом – ещё в детстве я мечтала о доме среди бескрайнего дикого леса. Я не задавалась вопросами о том, как ко мне в случае чего приедет экстренная служба, или как далеко мне самой придётся идти до ближайшего магазина за продуктами, мне просто хотелось скрыться от окружавших меня немых бетонных стен в глубине этого животворящего и вечнопрекрасного чуда света. Теперь подобное прозвучало бы из моих уст настолько глупо и наивно, насколько возможно, но когда я была одна и вглядывалась в небо, то думала об этом без ложной неловкости и стыда.
Вот и сейчас я перевела взгляд наверх – в прямоугольном отрезке серости между линиями электропередач пролетела птица – и в голове сразу всплыл образ того вокалиста из Mayhem. Он был совершенно не похож ни на кого их состава, да и в целом на вокалиста (как они сами это называли) норвежской блэк-метал-группы: струящиеся золотисто-русые волосы чуть ниже плеч, острые скулы и линия подбородка, выделяющие его овальное лицо, большие впалые серо-зелёные глаза и высокое костлявое тело. На сто процентов с ожиданием совпал лишь один пункт – его хриплый гроул, будто прямиком из холодной могилы, пробирающий до костей.

***

[Mayhem - Carnage (Dead vocals)]

В тот зимний вечер мы выступали после них, хотя судя по разговорам из толпы, вся публика собралась только ради Mayhem. Это было странно, ведь тогда нас должны были бы поставить перед ними, на разогрев, но организаторы той площадки, похоже, не имели опыта в музыке подобного толка. Тогда, по наставлению Эрика, мы приехали заранее, чтобы расширить круг знакомств из местных музыкантов. К нам тут же вышел их фронтмен под псевдонимом Евронимус, пока остальной состав пошёл готовить сцену; ростом он был чуть ниже меня, с чёрными как смоль прямыми длинными волосами, еле заметными д'артаньяновскими усиками и бородкой и округлыми чертами лица; на нём был чёрно-белый грим, как у KISS или у вокалиста хэви-метал группы Merciful Fate. Как и большинство норвежцев, которых я успела увидеть за время нахождения здесь, он носил белый свитер с воротником, что выглядело необычно под его чёрной косухой, так похожей на мою, но вместо шипов, украшенной значками разных рок- и метал-групп, из которых я смогла узнать только Venom (о ней нам как-то рассказывал Эрик).
Разговаривал только Эрик, я и прочие лишь вслух поздоровались, после чего те ушли в бар за пивом, а я осталась дальше изредка кивать и слушать. Обменявшись любезностями и оценив вид друг друга, фронтмены стали обсуждать проблемы скудности и закрытости музыкального рынка Норвегии – у Евронимуса уже был собственный лейбл, – что сбило градус моего интереса к их беседе, поэтому я пошла поглазеть на других ребят. Кудрявый брюнет с белой махровой банданой на лбу по прозвищу Хэллхаммер уже расставлял установку, шатенистый усач с немного редкими волосами Некробутчер настраивал бас - гитару, а вокалист, которого они позже называли Дэд, стоял поодаль с пластиковым пакетом, опустив в него нижнюю часть лица; на нём также был тот грим, только в отличие от Евронимуса, вокруг его глаз были более крупные чёрные «капли», а губы покрашены не были. Подумав, что парня подташнивало, я подошла поближе, чтобы узнать о его самочувствии.
Он явно растерялся от моего пришествия: сперва сказал что - то то ли на шведском, то ли на норвежском, а после, видимо поняв, что до меня не дошло, поздоровался по - английски. Услышав мой вопрос, он сразу же показал мне лежащую на дне пакета дохлую сороку. Я не была этим шокирована – тогда это показалось мне забавной шуткой. Мою спокойную реакцию он встретил радостной и такой же необычной улыбкой, обнажив только верхний ряд зубов и десну́. Однако он всё ещё явно не был готов ни с кем разговаривать, поэтому я не стала мучить его своим присутствием, быстро отойдя к Некробутчеру и Хэллхаммеру. Мы задали друг другу пару вопросов, – им было интересно, зачем нам два вокалиста, а мне – зачем они носят псевдонимы – и я вернулась к Эрику.
Mayhem отыграли всего четыре песни, а дальше публика была уже нашей. Когда они уходили, собрав инструменты, Эрик подошёл к Евронимусу, которого, как выяснилось, по-настоящему звали Эйстейн Ошет, дал ему свои контакты и предложил выпить у нас дома сразу после концерта (не согласовав это ни с кем из нас, из-за чего все мы чуть не поругались прямо перед выходом). Эйстейна не пришлось долго уговаривать.
Так как приглашение было адресовано только ему, больше никто из его группы не явился. Сидели на кухне; гость постепенно осушал бутылку Егермейстера и уделял внимание в основном Эрику, изредка перекидываясь с остальными парой фраз. Сама же я старалась поддерживать разговор и быть доброжелательной, хотя Эйстейн казался мне довольно заносчивым. Ну или, если уж быть до конца честной, вызывал во мне настоящую зависть, рассказывая о своих уже имеющихся успехах и планах на музыкальное будущее. Когда же всё закончилось, наш фронтмен провёл новоиспечённого знакомого и вернулся с новостью – тот ответно пригласил нас всех к ним в студию вечером следующего же дня. Каждый высказался на этот счёт по-своему, но лично мне это показалось хорошей идеей, ведь собственный лейбл нам только снился, а тут на горизонте замаячило сотрудничество, да и ещё и в такие короткие сроки. В конце концов, к согласию пришли почти все: ожидаемо отказался ехать только барабанщик.

ГЛАВА 2

БРЕМЯ СТРАСТЕЙ

С самого утра мы уже были в пути; всем, включая Эрика за рулём, хотелось спать. Я же на протяжении всей поездки просто не могла оторваться от красочных пейзажей, мелькавших за окнами фургона. Мой взгляд не знал, за что зацепиться, потому что рассмотреть хотелось всё: протяжённые изумрудные леса, голубые горы с их многокилометровыми тунелями и извилистыми склонами, небольшие скопления домиков, образующие деревеньки где-то вдали, и серебряные водопады. Всё, что не включало в себя городскую местность в этой стране, было по-настоящему красивым.
В назначенное время мы были на месте – на старой базе горнолыжного курорта, служившей группе Mayhem не только студией, но и жильём. Это была большая вилла в деревне Крокстад, муниципалитет Ши, площадью около двухсот квадратных метров. Комнаты были отделаны деревянной вагонкой в старом норвежском стиле, на первом этаже оборудован тренажёрный зал и несколько жилых помещений; помимо небольшого бардака внутри, в виде захламлённой кухни и зала, в глаза мне сразу бросились охотничьи трофеи и оружие, которое принадлежало истинным владельцам дома – родителям одноклассника Эйстейна, позволившим Mayhem пожить там в своё отсутствие (но, не за бесплатно, а за 1230 долларов в месяц).
Рассказав нам об этом и дав самим бегло осмотреться, Эйстейн пригласил всех нас в подвал, где и была их репетиционная база (в прошлом тренажёрный зал). Там стояло всё оборудование, а стены и часть потолка были обклеены квадратами поролона для звукоизоляции.
— Я был занят всё утро – нужно было написать много писем, – Евронимус потёр большим и указательным пальцами красноватые уголки глаз. – Распространять материал заграницу реально тяжело, но это того стоит... Ты, кстати, занимаешься обратной связью с фанатами? Они ведь у вас есть, там, в Британии...
Вопрос был явно адресован Эрику, поэтому я не стала вникать в их дальнейший диалог, решив подойти поближе к инструментам. Здесь своих владельцев ждали чёрная ударная установка Pearl, матовая чёрная бас-гитара Gibson Les Paul Special с педалью сустейна, чёрно-оранжевая гитара в стиле санбёрст Gibson Les Paul Standard с усилком и педалями овердрайв и дисторшн, а также чёрный металлический микрофон на стойке, происхождение которого я понять так и не смогла.
Вместе со мной отошёл и наш басист, и тогда мы впервые за долгое время отвлечённо перебросились парой фраз.
— Да уж, получше, чем наш хлам будет, – будто случайно проговорив вслух свои мысли начал он, погладив тёмно - русую козлиную бородку.
— Ха, ну да. Ты же слышал, этот Евронимус только и делал вчера, что нахваливал свою группу и рассказывал о планах по покорению мировой сцены. У этих ребят, видимо, со всем дела обстоят лучше, чем у нас… Да и судя по тому, какую аренду они платят, деньги у них есть.
Он немного дёрнулся, когда я только начала говорить, но заметив, что мы стоим обособленно от остальных, звучно выдохнул и завязал со мной диалог.
— Знаешь, как бы там ни было, я верю, что наши дела скоро наладятся. Думаешь, если бы у них всё было так сказочно, как рисует этот парень, они бы торчали тут, в Норвегии, и выступали с нами в одном баре?.. Так что мы с ними примерно на одном уровне.
Басист говорил полушёпотом, пока голоса Эрика и Эйстейна громко звучали чуть позади. Неожиданно для самой себя я поймала его взгляд своим и улыбнулась, словно этот очень короткий разговор только что чем-то помог мне. Басист явно не ожидал такого незначительного, но тёплого жеста, однако бросил ответную улыбку, отчего моё настроение даже поднялось.
— Может ты и прав…
— Сейчас отрепетируем, а потом можем заехать куда-нибудь, а то здесь жрать совершенно нечего, – Эйстейн вышел вперёд нас и взял в руки свою гитару, то ли чисто машинально, то ли чтобы продемонстрировать её всем.
— Тогда мы побудем тут же, попробуем перенять опыт, что ли, – Эрик явно для уверенности упёр руки в бока, но те тут же предательски съехали на его почти выпирающий из-под майки живот.
Он вновь сказал за всех нас, отчего было видно негодование каждого, но в этот раз обстановка не позволяла спорить с ситуацией.
— Да, я на это и рассчитывал. Иначе зачем было звать вас сюда?
И Евронимус тут же окликнул своих ребят. Они спустились поочерёдно, каждый поздоровался. Самым последним пришёл тот самый Дэд, которого в ходе разговора они называли Пелле, и с чьими странностями я уже успела вскользь познакомиться. Настраивая гитару, Эйстейн говорил, что сейчас они будут играть треки из их альбома Deathcrush, и чтобы мы приготовились слушать, потому что "это будет по-настоящему злобно".
Хэллхаммер отстучал палочками ритм, и начался истинный хаос: звук был невероятно сырым, в игре полный рассинхрон, а когда Дэд издал свой первый рык, по ушам будто резануло пилой – стало ясно, он пел без разогрева. Но, спустя несколько секунд этой вакханалии, вокал приобрёл очертания того гроула, каким он должен быть, а инструменты стали звучать чуть более слаженно, и моя голова наконец поймала ритм.
Это отнюдь не было похоже на те идеально выверенные репетиции, которые проводили мы: Эрик тщательно готовился к каждой, делясь с нами свежими мыслями насчёт материала и новых источников вдохновения. И всё вроде бы хорошо, но он преподносил нам эту информацию как что-то уже решённое, то, что не подлежит обсуждению. А ведь у меня были свои идеи, которые я очень хотела предложить и реализовать. Но всё это осталось лишь в мечтах.
Прошёл час или около того, пока Mayhem открывали нам глаза на то, что есть блэк-метал (который, как мне тогда показалось, не сильно отличался от всем нам уже известного классического дэт-метала, только гитара будто отходила на второй план, ведь соло в песнях почти не было). Всё это время они общались между собой и перебрасывались шутками, чаще даже на родном языке, что тоже вызвало у меня бурное чувство ревности, при сравнении их с нами. Эрик выразил Эйстейну признательность, и тот пригласил всех нас со своей группой в город поесть.

***

Мы остановились у маленького турецкого ресторанчика, который Эйстейн обожал за тамошние кебабы. Сели по четыре: рядом со мной был наш басист, а напротив нас – Дэд и Хеллхаммер (он же Ян). Некробутчер (Йорн) заказал лаваш с курицей, Ян – мясо на шампуре под названием «люля», Эйстейн – кебаб с картошкой, Пелле – лаваш с сыром, и все (кроме двух последних – Евронимус выбрал кока-колу, а Дэд вообще ничего) взяли по пиву. Я взяла тоже, что и Йорн, и вполне осталась сыта. В то время как за соседним столиком проходила оживлённая беседа, мы ели в полной тишине, но, казалось, никого кроме меня это не волновало. Тогда же я заметила, каким отстранённым казался Пелле – даже при том, что молчал не он один, его молчание пугало меня больше всего. Он настолько сильно выделялся на фоне всех остальных, как если бы был единственным белым псом в чёрномастной своре; он даже практически ничего не съел, сделав лишь один укус, и всё остальное время просто смотрел в свою тарелку, как мне показалось, немного грустным взглядом.
После еды Эйстейн предложил заехать к одной своей знакомой, “для продолжения веселья”. Это был первый раз за долгое время, когда Эрик оглянулся на нас, чтобы узнать наше мнение. Гитарист явно втянулся, так что сразу одобрил, басисту было всё равно, а мне попросту не хотелось одной возвращаться домой, чтобы не оставаться там наедине с барабанщиком. В итоге, уже через полчаса мы находились в квартире какой-то полноватой блондинки, принявшей нас в небольшой и полностью оранжевой от освещения гостиной. Я не говорила ни с кем, не считая слов приветствия и редких вброшенных фраз, чтобы продемонстрировать своё участие в происходящем. Было шумно, и, казалось, снова больше никому не было также дискомфортно, как мне, так что, когда встал вопрос о покупке алкоголя, сходить в магазин вызвалась именно я. Помочь мне прихватить побольше поднялся Некробутчер. Когда все перечисляли, сколько и чего нужно взять, я с удивлением услышала от Эйстейна, что он будет пить только колу, а от Пелле, что ему не нужно вообще ничего. Тогда, в той фастфудной забегаловке, я думала, что это единичный случай. Временами мне даже думалось, что во всём огромном мире в таком возрасте не пила только я одна, так что это меня немного ободрило.
Мы вышли из дома, и от обсуждения нашего пути до магазина вдоль узких улочек и каменных домиков вскоре перешли к действительно волнующей меня теме.

— Знаешь, я вам завидую – вы уже столького успели добиться. Мы вот до сих пор инструменты не в аренду себе позволить не можем, потому что денег просто нет. И то, одалживаем мы их у знакомого Эрика, платя́ куда меньше. А вы уже и с туром в Германию вместе ездили, и ладите вы нормально. Мы же терпеть нахрен друг друга не можем, понимаешь?! На нашего фронтмена Эрика посмотри – для него нет нас, только он один! Quicksands of Mind – средство для достижения его амбиций, а на наши желания он плевать хотел. Может, хоть то, что он завёл знакомство с Эйстейном, что-то изменит.
— Это он тебе рассказал? Эйстейн? – Йорн сперва усмехнулся, а потом будто поник от собственного вопроса. – Слушай, забудь это дерьмо, ясно? Половина из того, что ты могла от него услышать – пустой трёп.
— Ты это сейчас серьёзно?
— Ох, чёрт возьми, поверь мне. Он давно уже говорит, что нам надо только немного потерпеть, и мы будем богаты! Что тогда мы сможем, раздав долги, объехать с концертами полмира и загнать за пояс всех, в ком недостаточно "культа"! Он даже говорил, что у него в планах открыть филиал лейбла в бывшем СССР, чтобы продавать из-под полы компьютеры или телевизоры. И только Пелле во всё это верит, и почти слово в слово за ним повторяет. Но какая же это херня.
В тот момент я не знала, что и сказать. Одна часть меня, та самая маленькая и завистливая часть, была горделиво удовлетворена, потому что всё это время чуяла неладное со стороны фронтмена Mayhem, но другая же была в полном шоке от услышанного.
— Чёрт, да ты ведь ещё считаешь, что мы ладим! Да вот нихрена. Эйстейн и Пелле живут в своём долбаном мире фантазий, а мы с Яном просто хотим нормально играть, да только нас спросить забыли… Кстати, ваш Эрик с ним споётся, если не уже. Я прям вижу, как он вытанцовывает перед Ошетом, а ему только этого и надо. Просто он ещё его не знает. Но когда узнает, будет уже нахрен поздно.
После такой неожиданной искренности в чужих словах, моё сердце точно потеплело, а до того напряжённые мышцы во всём теле расслабились. В памяти стали всплывать все те разы, когда Эрик решал и говорил за нас, но когда я на первых пора́х пыталась высказывать своё недовольство, на его сторону тут же становились все остальные. И хотя я прекрасно видела, что в несогласных была не только я одна, у каждого на такие случаи была своя тактика: барабанщик начинал высмеивать мою “наглость”, гитарист к нему присоединялся, а басист попросту молчал.
В тот момент я словно почувствовала родство с Йорном от того, что в его жизни могло происходить то же самое.
— Спасибо, что рассказал всё это. Не знаю, откуда бы ещё я смогла узнать о таком. Правда, спасибо. Я сейчас как будто в то же болото окунулась.
— Раз уж на то пошло, ты человек вроде понимающий, да и слушать умеешь. Приезжай как-нибудь, сможем ещё поболтать. У меня сейчас в жизни такая шляпа творится.
— Блин, спасибо. Да, я обязательно приеду!
К тому моменту мы уже давно стояли у дверей магазина, но за разговором всё не могли зайти.
Закупившись всем, о чём нас просили, мы вернулись обратно в дом, где нас ждали краткие недовольные вопросы о нашем долгом отсутствии, которые после откупоривания бутылок снова сменились на гул и смех.
Когда мы уезжали, я попрощалась со всеми, больше не надеясь на то, что наша встреча состоится снова.
Последующие месяцы понадобились нам на адаптацию, изучение прилегающих к нашему районов и, естественно, локальной сцены.
Тогда Эрик сдружился с фронтменом группы Hybrid Bird Йо́ханом Икке́-Эксистре́нде, и он пригласил нас тридцатого ноября выступить с ними в местном баре, где нашим гонораром послужил процент с выпивки, проданной в этот день. Именно тогда туда заглянули ребята из какого-то местного музыкального журнала, и на меня в который раз вылилась куча дерьма за некстати сказанные слова.

***

Воспоминания тех событий лишь сильнее подкрепили моё нежелание возвращаться обратно в дом группы, где меня изо дня в день никто не ждал. Возможно, они и ждали свою вторую вокалистку (хотя бы для репетиций), но никак не меня.
В том интервью я не солгала ни на секунду – если бы не музыка, настолько чужих друг другу людей вместе не связало бы ничто. Не имея возможности как-то сблизиться или хотя бы о чём-то поговорить, мне было удобнее притворяться, что я не знаю о них совсем ничего, даже имён. Единственный, к кому я обращалась по имени был непосредственно Эрик, и то только потому, что с ним нам приходилось хоть как-то взаимодействовать, например, распределяя между собой линии в текстах.
Почти каждый день в нашем доме проходил одинаково: я просыпалась под крики барабанщика, который любил по утрам смотреть спортивный канал; менялись только виды спорта, – от футбола до реслинга – а его крики и возгласы на непонятном мне языке оставались прежними.

— ¡Vamos, vamos ya! ¡Patéale el trasero!  – голосил он, резко подаваясь с дивана вперёд и потрясывая перед собой сжатой в кулак рукой.

Эрик в это же время либо сидел наверху, старательно выводя текст письма́ очередному знакомому музыканту или организатору какой-нибудь площадки, либо уже был на встрече с кем-то из них вживую. Гитарист, как правило, тоже не спал, и или хрустел снеками с пивом, сидя в позе лотоса на том же диване и приобщившись к просмотру спортивного события, или лениво листал порнушку. Совсем уж редко его можно было застать сидящим на кухне, сгорбившимся над неподключенной электрогитарой и подбирающим табы под какие-то трэшерские песни из своей головы. Но как только я с утра заходила в ванную, а затем и на кухню, он тут же всё убирал и возвращался к барабанщику. Ютились они оба в зале – последний спал на большом коричневом диване у телевизора, а гитарист на кушетке – уменьшенной версии того с одним лишь изголовьем и без подлокотников.
Когда мы только въехали в этот типово́й пригородный домик, Эрик предложил ребятам самим выбрать спальные места, запретив занимать только второй этаж, где была бывшая комната его родителей и где теперь спал он сам. И первым свой противный басовитый голос подал именно барабанщик, в одного “забронировав” просторный диван, на который при желании могли бы лечь двое. Сразу после этого глаза гитариста нервно забегали по комнате, и тот выдал, что своим спальным местом выбирает кушетку. Я же в это время внимательно осматривалась, и таким нехитрым способом заметила дверь во вторую и последнюю жилую комнату на первом этаже – маленькую спальню. Тогда я тихо спросила о возможности занять её. Эрик дал согласие. Последним, как уже было принято, высказался басист, но, пожалуй, впервые он удивил нас всех своим заявлением – он не захотел жить здесь, сказав, что рассмотрит возможные варианты гостиниц и мотелей недалеко отсюда. А затем просто взял свой единственный чемодан, и ушёл пешком.
Но всеобщее удивление было недолгим: как только дверь за ним закрылась, ребята благополучно стали разбирать свои вещи. Тогда я даже не успела ничего обдумать, как сходу была обвинена в том, что заграбастала себе целую комнату, в то время как “бедному обделённому ударнику” придётся делить гостиную с “мисс Пеппи Длинныйчулок” в лице гитариста (полагаю, это прозвище ему было присвоено за ярко-рыжие волосы).

— Да твою мать, ты же сам этого захотел! Ты вообще первым себе место выбрал, а я взяла что осталось!
— Ещё раз ты, девочка, скажешь что-то про мою мать, клянусь, я заставлю тебя об этом пожалеть!
— Эй, чувак, только ты это… Не зови меня так больше, ладно? – гитарист робко вклинился в наш спор, отчего испано-мексиканская кровь барабанщика закипела только сильнее.

Вот и очередная ссора на пустом месте.
В таких ситуациях нас обычно разнимал Эрик, словно он был самым разумным павианом в нашем вольере. Гитарист же всё время старался держаться за более авторитетного самца в кожаном берете, но даже тот иногда предавал прихвостня и визжал на него, раскрывая нечеловеческий клыкастый рот, когда рыжий попадался под горячую руку. Я же старалась просто отстаивать свою территорию, но никогда не могла сделать это спокойно – когда на меня кричали, я кричала в ответ. И хотя часть меня знала, что такая стратегия ожидаемо не приведёт ни к чему хорошему, другая часть просто не могла себе позволить промолчать. Никто из нас не умел проигрывать.
Когда же все мы разошлись по комнатам, и мне наконец удалось рассмотреть свою, я немного недоумевала, увидев на комоде у кровати выставленных в ряд плюшевых мишек, собачек и котиков, приклеенные к потолку фосфорные звёзды и постеры KISS, Twisted Sister, W.A.S.P и Mötley Crüe на стенах.

— У Эрика была сестра? – подумала я, и тут же стала вспоминать, говорил ли он о ней когда-нибудь.

Но, как ни старалась, ничего такого в воображаемой внутренней картотеке найти не смогла. Отчего-то этот вопрос настолько сильно взволновал меня, что после того, как я сбе́гала в ближайший магазинчик за едой (до этого мы договорились, что каждый будет покупать себе продукты по-отдельности), я поднялась наверх и легонько постучалась в дверь. Эрик тогда был ещё дома.

— М? Тебе чего?
— Да так, просто спросить кое-что хотела. Ты не занят?
— Э-э, нет. Ну, выкладывай.

Мне было, мягко говоря, неуютно спрашивать о таком стоя перед ним на пороге. И вовсе не потому, что Эрик не пригласил меня войти, – нет, на это я и не рассчитывала – а потому, что за всё время, что мы знаем друг друга, это был первый раз, когда мы остались наедине. Пусть даже и по настолько странному поводу.
Его полная фигура чуть больше высунулась из-за двери; чёрные кудри выглядели неряшливыми и засаленными, сморщенные глаза казались опухшими из-за надвинутых на них мешков, а небритость в несколько дней завершала образ измученного жизнью сорокалетнего банковского клерка, которого дома могла бы ждать жена и трое детей.

— А та спальня внизу, это комната твоей сестры?
— У меня нет сестры. Это… Когда-то это была моя комната.

На этом моменте мне захотелось громко рассмеяться, пихнуть его в плечо со словами: «Да ну нафиг, тебе реально когда-то нравились все эти девчачьи штучки?»; подколоть его так же, как когда-то сделали гитарист и барабанщик, когда они узнали, что Эрик пел в хоре. Я перебирала в голове всевозможные шутки и хотела задать ему столько всяких вопросов . Но его лицо было совершенно серьёзным, настолько, насколько это возможно. И это меня остановило.

— Что-нибудь ещё? – он медленно протёр глаза и добавил: Если нет, то я пойду.
— Нет, это всё. Спасибо.

На этом наш диалог был окончен.