Глава 3.
Наконец-то стало тихо.
Задрав гордо голову, Линь Цюн снова перепрыгнул через стену, вернувшись в пределы церкви.
"Я очень благороден, это ты недостоин меня."
Он присел и поднял с земли рассыпавшиеся ранее полевые цветы, выбрал из них один — сдержанный белый с жёлтой серединкой — и аккуратно прикрепил его в карман своего белого свадебного костюма. Лепестки цветка слегка качались на ветру, зелёные листочки красиво сочетались с белой тканью — неожиданно гармонично.
Он опустил взгляд, полуприкрыв глаза, густые ресницы отбрасывали лёгкую тень под солнечным светом, а пряди волос на лбу чуть колыхались на ветру.
"Не думал, что у меня вообще когда-то будет свадьба..."
Сколько он себя помнил, жил в детдоме. Близких не было, только один друг с детства. Которого он считал братом, а тот — его дураком.
Однажды, по многочисленным уговорам, Линь Цюн поручился за него. Тот, ударяя себя в грудь, клялся:
"А Цюн, не переживай! Я обязательно всё верну! Неужели брат сделает из тебя последнего лоха?!"
Но, как оказалось, клятвы были искренними — друг действительно считал его последним лохом. Деньги он не только не вернул, но ещё и занял под них деньги у ростовщиков. Когда пришли коллекторы, «брат» давно исчез.
Линь Цюн осознал правду слишком поздно. Он сирота без защиты, после университета подрабатывал в театре, да и играл он только эпизодические роли — что с этого заработать? Долг быстро вырос до немыслимых размеров. Нули в сумме превышали количество яиц, что он съел за всю жизнь. Даже детский напиток O, способен выдуть столько нулей, сколько в этом столько нулей выдать.
(Якобы напиток с пузырями, а тут — нули. Короче я не поняла, гуглите сами)
Пока он проклинал себя за глупость, в руках осталась только подушка, которую он утащил у коллекторов, и место под мостом.
Линь Цюн был человеком с принципами: если уж спать на улице — то как самый жалкий. Даже у дедушки рядом было одеяло. У него — только подушка.
Старик посмотрел на него с жалостью и добродушно посоветовал:
— Холодно будет, прикройся хотя бы землёй.
Линь Цюн: ...
Раньше он и так не смел заводить отношений — боялся втянуть хороших людей в свои проблемы. А теперь и вовсе не до того. Он — реинкарнация лягушки. Одинок, одинок, одинок...
Глядя на дверь, ведущую обратно, Линь Цюн не мог не нервничать. Кто не боится злодея, способного убить, не моргнув глазом? Если он не сможет изменить ход сюжета — его смерть неминуема.
В его голове началась битва между двумя внутренними голосами.
Совесть: «Если ты не вернёшься, как же будет бедному Фу Синъюнь? Он ведь на свадьбе останется один...»
Цинизм: «Ты уже сбежал — зачем возвращаться? Сначала пожалей себя, а не его. Не забывай, тебе угрожает смерть!»
Совесть: «Он ведь теперь прикован к инвалидному креслу. Как он вообще жениться-то будет без помощи?»
Цинизм: «В книге он и сам справился. Девочка, не бойся — иди вперёд, не оборачивайся!»
Совесть: «А этот костюм! Он ведь стоит целое состояние!»
Цинизм: ...
Совесть: «Ты ведь в жизни бы такого не надел. Его цена — в тысячи раз выше твоей жизни!»
Совесть: «Сколько же тут нулей... десятки, сотни, тысячи... мамочки! Как много денег!»
Линь Цюн глубоко вздохнул.
"Даже если умереть — в таком костюме не жалко!"
Вспоминая сюжет романа, он подумал, что Фу Синъюнь ведь и правда не заслуживает такой судьбы. Во время чтения он часто больше сопереживал антагонисту, чем главному герою. Возможно, потому, что один из пушечных героев с таким же именем, как у него, оказался рядом с Фу Синъюнь. Можно сказать, он был его фанатом.
Глядя на белоснежный костюм и качающийся на груди цветок, Линь Цюн слегка улыбнулся.
Провёл рукой по голове и подумал:
"Не думал, что у меня будет свадьба. Странно нервничаю..."
Он поправил одежду — пусть даже этот костюм оплачен Фу Синъюнем, но раз уж так, он эту свадьбу доведёт до конца.
Он шагнул вперёд и распахнул дверь, сияющую светом, будто сам Иисус её освещал. И первое, что он увидел — украшенная белыми розами и дорогими лентами... тысячеметровая беговая дорожка.
Линь Цюн: ...
Свадьба или нет — уже не важно.
Церемония вот-вот начнётся. Гости заходят в зал, рассаживаются по местам, Фу и Линь занимают первые ряды. Фу Синъюнь больше не звезда делового мира, теперь его в семье не уважают. На свадьбу от семьи пришёл только младший брат — тот самый Фу Цзиньхун. Но его сейчас тоже нет.
Хотя больших семей на свадьбе немного, из уважения к старой дружбе они всё же отправили несколько молодых бездельников — те пришли не как гости, а чтобы посмеяться. Именно из-за таких людей, избалованных наследников, Фу Синъюнь и стал объектом насмешек.
Раньше он был всем примером, и эти «золотые мальчики» вечно слышали от родителей, какие они жалкие на его фоне. Теперь, когда он пал, все только и ждали — наслаждались его падением.
Слухи разлетелись по городу.
Гости расселись, с разными выражениями лиц: насмешка, ирония, ожидание шоу...
Это была не свадьба, а цирк.
Где публика хлопала не от счастья, а от унижения, а в конце оставит горсть банкнот, как за представление.
Сейчас Фу Синъюнь — лев, закованный в цепи. Острые клыки скрыты под намордником. Все ждут, как он выступит. Разве может быть что-то слаще, чем падение гордеца с небес в грязь?
Чэнь Хань и Линь Хуафэн сели, не обращая внимания на отсутствие семьи Фу. Главное — что сделка состоялась.
Фу Синъюнь сам крутит колёса инвалидного кресла, подъезжая ко входу, откуда должны выйти женихи.
Рядом с ним никого. Он безучастно смотрит на высокие белые двери с резными ангелами Амура. Его чёрные глаза — как мертвая вода.
Ли Ханъян и его друзья уже на месте. Они — единственные, кто остался с Фу Синъюнем, несмотря на давление семей. Даже если он станет нищим — они дадут ему хотя бы чистую миску.
Чтобы, не дай бог, не отравился.
— Что-то мне неспокойно... — сказала Цзи Яо. — А вдруг Линь Цюн сбежит?
Она радовалась за Фу Синъюня, когда узнала о свадьбе, но после увиденного — засомневалась.
— Не выдумывай, — успокоил Ли Ханъян. Хотя и сам он нервничал, но старался не поддаваться панике.С такой публикой, даже самый глупый человек не станет сбегать.
Он откинулся на спинку, расслабившись. Прошло немного времени... и он резко сел.
Тот идиот, что бегал по коридору и хихикал... Не Линь Цюн ли это был?!
Священник поднялся со своей Библией. Но вместо тишины зал стал ещё шумнее. Линь Хуафэн нахмурился — недоволен. Но никому нет дела до его лысеющей макушки. Священник взглянул на публику и начал читать.
В это время один из официантов мчался сквозь толпу к Линь Хуафэну.
Взгляд — полный тревоги, ноги — будто крылья, и в глазах отражалась только лысина Линя.
Официант, склонившись, подошёл к Линь Хуафэну:
— Линь Цюн сбежал.
Эта фраза прозвучала как шёпот демона, по эффекту сравнимая с тем, как если бы у тебя дом взорвался.
И без того небольшие глаза Линь Хуафэна широко распахнулись — он едва не выкатил их наружу:
— Что ты сказал?!
Его густой, громкий голос моментально привлёк к себе внимание большей части гостей в зале. Даже священник нахмурился и взглянул в его сторону.
Он ведь только начал молиться.
Как же вы, люди, надоели.
Линь Хуафэн мгновенно замолчал, но в душе чувствовал, будто тысяча альпак несутся сквозь него галопом, не забыв при этом плюнуть в лицо.
— Зараза! — Линь Хуафэн стиснул зубы. Он знал, знал, что Линь Цюн не будет послушным.
Но даже если бы он захотел замять дело, было уже поздно. Любопытные мажоры потянулись ушами, кто-то даже вцепился в официанта, чтобы вытянуть подробности.
Шанс унизить Фу Синьюня? Такой они не упустят.
А официант? Просто бедный работяга, которому не по силам задобрить хоть кого-то из присутствующих.
— Линь Цюн сбежал!!!
Громогласный вопль разорвал тишину зала, как капля воды — сковороду с кипящим маслом. Всё взорвалось.
— Стоило! Чёрт, ради этого стоило прийти!
— Чёрт, жених Фу Синьюня сбежал! Что теперь за свадьба?!
— А чего уходить? Свадьба же продолжается! Хочу посмотреть, как он теперь выйдет.
— Сволочи, — Ли Ханъян сжал кулаки и схватил какого-то мажора впереди, намереваясь врезать ему, но был вовремя остановлен Цзи Яо. Остальные друзья тоже поспешили вмешаться.
— Ханъян, ты с ума сошёл?!
— Кто тут с ума сошёл?! Они вообще люди?! Собачья пасть и то чище! — Ли Ханъян пытался вырваться. — Это ведь про Фу Синьюня! Они поливают грязью Фу Синьюня!
Мажор, которого он схватил за шиворот, пользуясь тем, что друзья держат Ли Ханъяна, начал ерничать:
— И что, что я про него сказал?
Только сказал — и тут же заметил, как те, кто его держал, медленно отпустили руки и отступили.
Мажор: ?
Вы чего отпустили?!
В зале начался хаос. Всё происходящее не имело ничего общего с торжеством. Святой белоснежный зал стал ареной для позора, а единственный, кто оставался верен своему делу — это священник.
Он, с Библией в руках, продолжал читать: В жизни каждого есть луч света.
А в это время...
В белоснежном коридоре слышалось тяжёлые, прерывистые вздохи.
Кто-то пробегал тысячу метров, повторяя имя любимого человека, движимый любовью. А кто-то — едва плёлся, проклиная всё на свете:
— Чёрт... не могу... щас сдохну...
Линь Цюн, тяжело выдохнув, глядел на конец коридора.
— Фу Синьюнь,папочка пришёл!
(Там был не мажор а богатое поколение типо сын богатеньких родителей, но мажор мне больше нравится)