Безумие

То, что повторяется так часто, уже не может болеть так сильно.

©Эрих Мария Ремарк

Тишина, давящая на уши - напрягает. Я слышу, как сильно бьётся моё сердце, как на улице проезжают машины – люди спешат домой, где их ждёт тёплый ужин и любящая семья. А я сижу в темноте, прижав колени к груди, забившись в угол, чувствуя, как страх сдавливает все мои органы. Страх - самое ужасное чувство на свете, которое преследует меня с раннего возраста. Иногда, мне кажется, что я соткана из страха и боли.

Впервые, я узнала, что боль может быть не только физической, когда моя мама не защитила меня, увидив, что наш отец собирается меня побить и наказать. Тогда я ещё не знала, что у человека есть душа, и уж тем более представить не могла, что она может болеть. Эта душевная боль преследует меня с того дня, и она уже давно не воспринимается, как душевная, я чувствую её на физическом уровне.

Внизу, в прихожей, хлопает дверь, и я вздрагиваю, чувствуя, как слёзы текут по щекам, и в области рёбер становится так больно, словно кто-то пробил брешь в моей грудной клетке. Кажется, словно это никогда не кончится. Я словно загремела в ад, где почти каждый день меня пытают одним и тем же. Это мой личный круг ада.

Я слышу тяжёлые шаги Тейта на лестнице и точно знаю, что именно сейчас произойдёт. Закрываю глаза. Если не видела, значит, не считается.

Я превращаюсь в один сплошной слух.

Дверь скрипит, его тяжелые шаги раздаются по всей комнате, я не в силах распахнуть глаза. Кровать слева от меня прогибается, я чувствую, как всё моё тело напрягается. Его холодная рука касается моего бедра, я вздрагиваю.

- Скучала? - Я чувствую, как его губы прижимаются к моей шее. Желудок неприятно сжимается - это отвращение, и я не могу понять к кому испытываю его: к Тейту или к самой себе. - Мы сегодня по-быстрому, я голоден.

Его пальцы расстегивают молнию на моих джинсах, а губы касаются моих. По телу проходит дрожь, когда он тянет меня за лодыжки, заставляя лечь на спину. Тейт стягивает с меня джинсы, а я до сих пор не открываю глаз.

- Сколько крови, м-м, - он проводит языком по моим свежим порезам на бедрах. А я задумываюсь о том, кто же из нас двоих болен? Тот, кому необходимо совершать каждый день насилие, кто обожает слабость своей жертвы, или тот, кто лежит, не двигаясь, давая психу издеваться над собой?

- Открой глаза, - в его голосе слышится гнев, но я не слушаюсь, наоборот, зажмуриваюсь ещё сильнее. Он хватает меня за подбородок, грубо впиваясь в мои губы. - Открой.

Я не слушаюсь. Он наносит удар. Щека горит, но я не открываю глаз. Ещё удар, в этот раз кулаком. Я не слушаюсь, по-прежнему жмурясь. Физическая боль мне не страшна ещё с детства. Слезы - это лишь рефлекс, боли, как таковой я не чувствую.

- Дрянь! - Он сжимает моё горло, проводя языком по моей шее. Быстро расстёгивает пуговки на моей рубашке, проводя языком по моим ключицам, затем между грудей.

Я испытываю неописуемое отвращение к самой себе из-за своей слабости и страха. Хочется кричать, но я сжимаю губы в тонкую линию, когда язык Тейта останавливается возле резинки моих трусов. Одним быстрым движением он снимает с меня, мешающую ему ткань.

Я слышу, как он возится с ремнем своих джинс, слышу, как он рвет фольгу и достаёт презерватив. Когда его руки грубо хватают меня за бедра, я не сдерживаюсь и вскрикиваю.

- Закрой пасть! - Он резко входит в меня. Я сдавлено хнычу. Такое чувство, словно что-то разрывает тебя изнутри. В этот момент хочется просто не существовать.

Тейт раздвигает мои ноги, я смиренно лежу, хватаясь руками за простынь. Тейт проводит языком в зоне декольте, грубо покусывая. Он знает, где нужно кусать, чтобы не было видно следов. Он быстро двигается во мне, сдавливая свои стоны, а я хнычу от боли, зажав губы, чтобы не издавать слишком громких звуков.

Это почти ежедневный круг ада, который я обязана проходить. Вот только я никогда не смогу понять, за что мне это. Нет, я точно это заслужила... Не знаю чем именно, но точно заслужила.

Когда Тейт издает гортанный звук, похожий на рык, я чувствую, как он изливается в презерватив. Я никогда не чувствовала удовольствия во время секса с Тейтом. Это и сексом нельзя назвать. Это секс для Тейта и лишь мучение для меня.

Он резко выходит из меня, и я с облегчением выдыхаю. Это уже не так больно, как в первый раз. Это произошло, когда мне было пятнадцать. Тейт тогда пришёл пьяный с вечеринки, а я попалась под руку. Он оказался слишком сильным и жестоким. Сначала он избил меня, за попытку убежать из его цепких лап, а после совершил то, что стало для меня настоящим кошмаром, который повторяется с того дня фактически ежедневно. Моих криков никто не услышал, потому что дома никого не было. Я и до этого ненавидела себя, весь мир, боялась общества, но после той ночи - моя жизнь стала сущим адом. С того дня я больше напоминала призрака, потерянного и всеми забытого.

- Оденься, приведи себя в порядок и спускайся вниз, - он застегивает ширинку на своих джинсах. - Отец отвезет тебя на приём к доктору.

Тейт наклоняется ко мне, прислоняясь к моему уху:

- И помни, если хоть одна живая душа узнает, я расскажу и покажу всем какая ты шлюшка.

Он кусает мочку моего уха и с моих уст срывается ругательство, за что он ударяет меня по щеке и уходит.

Я продолжаю лежать, зажмурившись, сжимая простынь в кулак.

Моя жизнь - одна сплошная темнота, словно на улице разбили все фонари, а луна больше не светит. На моей улице вечная, тёмная и холодная ночь, которой нет конца.

Я просто хочу покончить со всем этим, я не каменная. Но я продолжаю терпеть, уже почти третий год. И я ненавижу себя за это.

Жалкая. Жалкая. Жалкая.

Нужно встать. Иначе Оливер заподозрит неладное и придёт. И что я буду говорить гребанному психотерапевту? Я могу обмануть его, сказать, что чувствую себя гораздо лучше. Но встречи с ним, это единственное время, когда я могу озвучить свои мысли, а не давать им убивать меня. Быстро надеваю джинсы, застегиваю все пуговки на рубашке. Я ненавижу смотреть в зеркало, но это необходимо. Вдруг, этот придурок оставил следы, нужно их замазать. Конечно, следы есть. На щеке остался красный отпечаток его ладони, который впоследствии, скорее всего, превратиться в синяк. Но на этот случай Тейт купил мне пудру и тональный крем.

Я долгое время надеялась, что я для Тейта лишь временная игрушка. Я то, на чем он может выместить свою злость и агрессию, которой порой в нем так много, что я два раза находилась на грани обморочного состояния, пока он насиловал и избивал меня. Я не понимала, откуда в нем это, пока не узнала, что мать Тейта бросила их и сейчас отказывается признавать, что Тейт её сын. Это напомнило мне моего отца. Я хорошо запомнила его тусклые серые глаза, которые чаще всего смотрели на меня гневно и ту фраза, что он бросил, когда уходил от нас.

«Мне не нужна пьяница и шлюха жена, и уж тем более, психически больная дочь. Я не собираюсь тратить на неё деньги, которые с трудом зарабатываю. Тебе плевать на неё, почему мне должно быть до этой маленькой сучки какое-то дело?»

И каждую ночь, лёжа в холодной кровати, захлебываясь в слезах и размышляя над тем, стоит ли завтра открывать глаза или лучше взять горстку таблеток, выпить - и все проблемы решены, прокручиваю в своей голове эти слова. И я, чаще всего, прихожу к выводу, что лучше умереть, ведь я никому и никогда не приносила ничего, кроме хлопот. Это разрывает моё сердце и мой разум. Но я, зачем-то, продолжаю жить.

- ...Откуда я знаю, может ты её в мотель возишь - трахаться, - голос матери, и сказанные ею слова, заставляют меня замереть на середине лестницы.

- Ты совсем сдурела?! - Оливер кричит на нее, отчего моё сердце сжимается. - Если бы ты хоть пару часов была трезвой, то заметила бы, что она больна, заметила бы, что ей нужна помощь!

- Да мне...насрать.

- Тогда не неси чушь, Вивиан.

Оливер стремительно выходит из кухни, и, не заметив меня, идёт к входной двери. Но когда начинает обуваться, его взгляд поднимается на меня, и я замечаю в его золотисто-карих глазах - жалость.

- Поторопись, Лаванда, - он небрежно бросает мне, стремглав покидая дом.

Моя мать думает, что я сплю с её мужем. Позитив в моей жизни бьет ключом, не правда ли?

Итан

- Хант, тебя там к телефону какая-то Эстель просит, - Люк входит в мою комнату как раз в тот момент, когда я закручиваю косяк.

- Пошли её на хрен, - ухмыляюсь, поджигая самодельную сигарету.

- Разве это не твоя девушка?

- Она противная.

- Она горячая.

- Срать вообще, - делаю затяг, - миллион таких же шлюх вокруг, как она.

- Так что ей сказать? - Люк хмурится, размахивая руками перед лицом. Он ненавидит все, что связано с наркотиками после того, как его старший брат чуть не умер от передозировки.

- Скажи, что я в душе или... Я не знаю, не мне тебя врать учить, Мануэл.

Люк кашляет, и, развернувшись, с недовольной миной на лице, уходит.

Но мне плевать - это мой дом и тут мои правила. Я приютил его, как лучшего друга, а он ещё носом воротит. Но я не мог отказать ему, потому что знал, что творится в его доме. Брат наркоман, отец пьяница и тиран, сёстры шлюхи, а мать умерла пару месяцев назад. Повесилась...

Этот мир такой грязный. Мне порой кажется, что где то во вселенной, есть другая Земля, где живут поистине нормальные люди. А вот это место самый настоящий Ад. Тут тебе и демоны, и круги ада, и наказания.

Комната наполняется пеленой дыма, я чувствую, как все плывет. Я люблю ловить кайф в своей комнате. Это словно другой мир - независящий от существования этой гнилой планеты, и людей, что там, за пределами этого дома - не существует. Мне нравится так думать, но когда через час я открываю глаза, понимаю, что на самом деле это все тот же мир, все та же комната, где она делала меня счастливым. Хочется сбежать отсюда, не видеть этих кричащих стен, которые показывают мне, что она действительно существует. Вот только мне больше не принадлежит.

Глаза жжёт от слез, которым я почти никогда не даю волю. Так же как и в этот раз. Хватаю с кровати свою кожаную куртку и выбегаю из комнаты, вниз по лестнице, в коридор.

- Ты это куда? - Люк появляется в прихожей с кухонным полотенцем в руках.

- Погода хорошая, пойду - прогуляюсь.

- Купи молока, закончилось, - его бледно-голубые глаза заглядывают в мои, я знаю, что он уже понял, почему я ухожу так стремительно.

Я не должен ему ничего рассказывать, то, что он знает, достаточно, чтобы, заглянув мне в глаза, Мануэл понял - от чего я бегу. Конечно же, от самого себя.

Бесцельно брожу по улицам Спрингфилда, заглядывая в витрины магазинов на протяжении часа. На город давно опустились сумерки. Часы на моём телефоне показывают десять вечера. Людей на улицах почти нет, и это греет мне душу. Совсем не хочется видеть такие же грустные и уставшие лица, не хочется смотреть в тусклые глаза. Заглядывая в витрины каждого магазина, я нахожу там всего пару посетителей и унылых продавщиц. Но спустя ещё полчаса моей бесцельной прогулки, я натыкаюсь на очередной магазин, напротив витрины, которого я останавливаюсь, чтобы понаблюдать за одним очень интересным объектом. Это небольшой магазинчик семьи Братер, и внутри него, боком к ветровому стеклу стоит высокая, стройная, я бы даже сказал - худая, девушка, опустив голову. Она увлеченно читает книгу, которая находится в её руках. Её серые глаза сияют непонятным мне блеском интереса и обеспокоенности. Я знаю её. Это Лаванда Фэйлин - ботаник, псих-одиночка и социопатка. По крайней мере, так говорят все мои знакомые, которые пересекались с ней хоть раз в жизни. Я никогда не видел её прежде за пределами школы. Мы встречаемся два раза в неделю в классе математики, и иногда я замечаю её в коридорах, разговаривающей с её братом. Но обычно в её глазах читается такая ужасная тоска, что хочется плакать, глядя на неё. А иногда я замечаю в выражении её не слишком привлекательного, но выразительного лица - панику и страх.

Вспоминаю об указании Люка про молоко, и решаю зайти в этот магазинчик. Колокольчик над дверью громко звенит, Лаванда поднимает взгляд, наполненный раздражения. Она явно не довольна, что кто-то отвлёк её от книги. Она отходит от полки с жвачками, и садится за кассу, не глядя на меня. Книгу кладет на свои колени, а глаза опускает на свои длинные, костлявые пальцы. Я быстро беру с полки молоко и иду на кассу, захватив пару мужских журналов, банку пива и арбузную жвачку.

- Привет, - я слегка улыбаюсь ей, и она смотрит на меня так, словно я только что свалился с луны.

- Привет, - она едва слышно бубнит, пробивая, купленные мной товары через кассовый аппарат.

- Что ты читала, когда я зашёл?

Она удивлённо вскидывает брови, заглядывая в мои глаза, и я замечаю, что на её щеке есть небольшой синяк. Лаванда закусывает нижнюю губу и краснеет.

- Э-м, ну... Роман, - на её бледных, пухлых губах на секунду сияет победная улыбка, но она словно спохватившись, одергивает себя и вновь становится серьёзной.

- И как же он называется? - Я никак не унимаюсь, а её щеки от чего-то краснеют ещё больше.

- С вас восемь долларов и тридцать два цента. - Она укладывает товар в бумажный пакет и ставит его передо мной.

Достаю из кармана бумажник, и меня осеняет:

- Это «50 оттенков серого», да?

Ответом служит её потупившийся взгляд и красные щеки. Она кажется милой. Кладу перед ней десять долларов, она собирается дать мне сдачу.

- Это тебе на чай, - ухмыляюсь, а она глядит мне в глаза с неким подозрением. - Купишь вторую и третью часть. Книга то захватывающая.

Во взгляде её серых глаз читается усмешка. Что-то вроде: «Надо же, он умеет читать? Да ещё и чаевые оставил?» Я не сильно обижусь, если она действительно думает так. Потому что я знаю - я тот еще мудак.

- Доброй ночи, Лаванда.

- Доброй ночи...Итан.

Стремительно покидаю магазин, шагаю по пустынным улицам в направлении к дому. Это неприятно, когда кто-то удивляется твоей вежливости и щедрости, но для меня это в порядке вещей. Я привык к тому, что меня боятся, уважают и хотят со мной переспать. Я привык получать внимание от КАЖДОГО. А эта девчонка, чьё смущённое лицо до сих пор заставляет меня улыбаться краем губ, никогда даже со мной не здоровается. Я слышал о ней от своего отца, он однажды разговаривал со своим коллегой, на приём к которому она ходит.

Она - ненормальная, почему меня вообще заботят её тусклые глаза или синяк на её щеке? Итан Хантер не заботится о цвете глаз и выражении лица девушки. Итан Хантер заботится лишь о размере её груди и об её фигуре. Я знаю чего я стою, именно поэтому все девчонки хотят меня, учителя души во мне не чают, благодаря моим успехам в баскетболе и моей фамилии, а парни-сверстники по-просту боятся того, кто два раза в неделю ходит на бокс и жмет девяносто киллограм от груди. Кто-то назовет меня самовлюбленным и совершит ошибку. Я шёл к этому слишком долго, преодолевая душевные надломы. Я старался быть тем, кого она хотела видеть.

**********
Надеюсь, вы в порядке, кексики.
Говорите что думаете и нажимайте на звёздочки.
Люблю. Mils 👻