Веберы. Достояние

Минули сложные и долгие три дня. В эти дни шумиха не угасала, отделение работало почти круглосуточно, желая собрать побольше улик. Город же шипел под апрельским солнцем, двигало им что-то потустороннее, неадекватное. Телеги перегоняли от одного конца Вознесенского проспекта и обратно, создавая в Екатерининском канале неестественное течение. По дорогам капала талая вода с крыш, собирался дождь. Люди тентами накрывали свои повозки и прятались по закрытым дворам трактиров. Но именно днём шестнадцатого апреля всё было сухо, чисто и почти солнечно. На счастье, людей на дорогах было мало, и никто не мешал нормальной работе.

Здание Естественной Академии стало похоже на огромную, помазанную сажей печь. Его силуэт, обведенный бледным солнцем на фоне серо-голубых облаков, выглядел донельзя печально. Сгоревшая крыша и обвалившийся наполовину четвертый и третий этаж открывали в перспективе вид на проспект, где то и дело захлопывались окна, чтобы выветрить из домов валящий до сих пор запах гари и остатки горького дыма.

Криминалисты работали долго, монотонно, но ответственно, сопровождая пожарный отряд, разгребающий последние завалы. Марк, стоя во дворе Академии, отдавал указания по исследованию внутренностей здания и учёту собранных вещдоков. Ветер, иногда поднимаясь с земли, нарочно выворачивал страницы блокнота Марка, он яростно возвращал обратно, но так ничего на них и не писал. Мысли его были заняты скорее теоретическим, стратегией расследования и предположениями, чем практической, очень энергозатратной частью, а также тем, что завтра предстоит допрос его брата.

— Марк Константинович, останков тела мы обнаружить не смогли, там всё в труху. — Неаккуратно, но честно, по факту сказал криминалист, возвратившись к начальнику и, получив от него указания сворачиваться, отошел обратно, зазывая коллег.

Вебера такое положение дел не радовало, поскольку картина вновь смывалась. Наконец удалось выйти на студентов, которые были с Владимиром на этаже и добиться от них допроса. Это могло немного прояснить ситуацию, если только не сделать её хуже.

Вдруг у арки Академии появился Зайцев, окликающий Марка достаточно громко. Вебер, в кое-то веки что-то записывая, не оборачиваясь, узнал лучшего друга и подал голос, спрашивая. Александр, скоро приблизившись к нему, вытянул перед собой газету. Подняв взгляд и увидев заголовок «Санкт-Петербургских ведомостей», Марк в замешательстве посмотрел на Зайцева.

— Пишут, что Титаник потерпел крушение в Атлантике при столкновении с айсбергом. — Сказал Александр растерянно и решил зачитать положение в газете. — «Все пассажиры «Титаника» спасены пароходом «Вирджиниан» … пароход ещё держится на воде и медленно идёт в порт Галифакс». Звучит страшно, но обнадеживающе.

Марк в изумлении и непонимании одновременно осмотрелся и кротко посетовал: — Не знаю, что там могло случиться, в океане, но, я надеюсь, все будут в порядке. — Не распинаясь на особые чувствительности, Вебер заключил это без особого энтузиазма и сдержанно, на что Александр с ним согласился. Свернув газету в свою сумку. Марк заметил, что Зайцев стоит перед ним в одной рубашке и брюках, на что, возмущенно вздохнув, предложил свой плащ, на что Александр, смеясь, отказался. По забору огороженной территории прошлась резкая дрожь, и полицейские мгновенно обернулись к источнику шума. Среди прутьев оградительных сооружений в арке показалась женщина, которую всеми силами сдерживали офицеры охраны. Она плакала, стараясь прорваться внутрь, но скоро сил у неё не осталось, и она остановилась, закрыв лицо руками. Переглянувшись с Зайцевым, Марк недовольно выдохнул, понимая необходимость вмешательства.

Отправив офицеров, Вебер окликнул женщину в вельветовой накидке, снова вцепившуюся в забор: — Вам сюда нельзя, простите, — она внезапно отняла руки от лица, чем заставила следователей синхронно отклониться, — мы из полиции, изучаем место.

Женщина выглядела потерянной и тревожной. Её глаза были наполнены всё ещё теплящейся надеждой, а руки неистово тряслись, сжимая край накидки. Марк не до конца понимал, как ему нужно себя вести, поэтому сбросил с лица неудовольствие, хладнокровие и смягченно спросил: — Вы кого-то ищете?

Криминалисты с вещами покидали здание, собираясь и передавая всё в полномочия пожарных, проходили мимо, через арку. Женщина растерянно проводила полицейских взглядом, снова обратилась к Академии и заговорила, как будто истерика прошла давно, просто остаточно по лицу скатывались крупные слезы: — Муж мой, сказали, что он был здесь. С ним всё хорошо? — Она говорила про проректора Вальева, пропуская каждое слово сквозь дрожащие губы.

Марк опешил, ухватывая сильнее блокнот — если бы его не было, рука бы машинально свернулась в кулак. Вебер быстро глянул на смущенного Зайцева, но, выдохнув, сказал безо всяких изощрений, не привыкая врать в том, что непосредственно связано с его работой: — Следствие признало его погибшим, пожар произошел как раз в том месте, где он был забаррикадирован. Мы стараемся выяснить причины и источник пожара. — Он решил остановиться, потому что женщине услышанного вполне хватало. Сержанты полиции предложили ей наконец отойти, но она уже ничего не соображала, покорно поддалась на попытки служащих противостоять её попыткам проникновения. Она ничего не сказала Марку, он и без того стал не самым приятным источником. Вебер от этого неловко поежился и, обратившись к Зайцеву, предложил поехать в отделение.

Там Марк сразу занялся повторным допросом свидетелей и очевидцев, и получилось так, что господин проректор вошел в здание за три часа до пожара, и последний раз его видели в его кабинете, находящемся на втором этаже. По остаткам того, что уцелело внутри, кабинет был начисто убран, ни одной лишней бумаги на столе, всё сложено четко по ящикам, чуть ли не в алфавитном порядке. Не было похоже на то, что профессору что-то понадобилось в лаборантских, он пошел туда и после случилось нечто, началось возгорание, а выйти из комнаты он не смог. Судя по обустройству аудиторий, в десять вечера там никто не проводил занятий, даже факультативных. По расписанию последние занятия завершились в шесть вечера, то есть и на внезапную задержку списать это было невозможно. Однако, в десять вечера внутри ещё были четыре преподавателя и семь студентов, трое из которых — на злополучном третьем этаже. Их допросы ожидались в ближайшие дни, и первый из них — Владимир. Марк, закончив с последним свидетелем, отправился в отдел криминалистики, чтобы договориться с его начальником провести этот допрос.

Ян Юровский был чистокровным поляком, родом из небольшого города Лодзь на юго-западе от Варшавы. Вырос и отслужил он там, отучился в Варшавском морском училище, после чего был направлен в Петербург, в государственную речную охрану, откуда потом переквалифицировался в полицию, получив квалификацию криминалиста, специалиста по техническому оснащению судов и автомобилей. Отличившись навыком по осколку педали уметь определять модель корабля и год выпуска, он заслужил возглавить самый крупный отдел в Четвертом отделении к своим тридцати пяти годам. Мужчина он был складный, среднего роста, с характерными для поляка чертами лица и черными волосами, еле заметной щетиной и строгим взглядом. Имеющий уважение среди подчиненных и коллег, его почтительно называли «пан».

Именно ему было поручено провести допрос Владимира. Марк считал его одним из самых непритязательных, но при этом опытным следователем, который не будет спрашивать лишнего и не станет сильно наседать, ведь, зная состояние брата, Вебер понимал, что для него это мероприятие и так будет волнительным. Ян принял указ начальника и ушел. Их взаимоотношения с Марком ограничивались лишь профессиональными вопросами и сотрудничеством. Они ни разу не вели вместе дел. Ян по своей натуре был одиночкой, именно поэтому помогал, но сам никогда о помощи не просил. Был деятельным, ответственным и вполне чутким руководителем, не дающим спуска подчиненным и подозреваемым. Именно, потому что они с Марком никак не связаны, последний и выбрал его для завтрашнего допроса.

На следующее утро Марк уже застал Владимира бодрствующим, терпеливо перекладывающим тетрадки и вкладывающим их в сумку. На вопрос для чего это юноша не ответил, просто качнул плечами и добавил: — Я не привык ходить с пустой сумкой. — Похлопав брата по плечу, Марк сказал, что ждет его внизу. Погода была не самой многообещающей, всё тот же дождь и мрак, от чего даже вода в каналах и реках выглядела темно-серой. Владимир не подавал никаких признаков волнения, может, потому что и не подозревал его никто, хотя уверенным в этом может быть только брат, либо сил попросту не было.

Приехали они к отделению в одиннадцатом часу утра. Марк пропустил младшего вперед, но Владимир то и дело обо что-то тормозил, поэтому Марк отправил его в сторону комнаты допроса, а сам занялся заполнением документов у секретаря, ведь Владимир находится под его опекой, как несовершеннолетний. Секретарь указал, что подпись об ознакомлении с наказанием за дачу ложных показаний Владимир должен будет поставить сам. В этот момент к стойке подошел Ян. С Марком они обменялись кроткими кивками, после чего Юровский осмотрел личное дело.

— Погодите, он несовершеннолетний? Ему семнадцать лет. — уточнил озадаченно Ян, оглядываясь на Марка.

Вебер поспешил ответить: — Шестнадцать, именно поэтому я хотел спросить можно ли мне будет остаться во время допроса? — Юровский несколько секунд посмотрел на серьёзное лицо начальника и закивал, сославшись на то, что это будет правильно. В коридоре Марк заметил грустный взгляд брата и поэтому добавил: — Я очень надеюсь, что всё пройдет спокойно, в конце концов, у нас ещё два студента в запасе. — Вебер покинул стойку, а Ян ещё какое-то время недоуменно посмотрел ему вслед и после направился со всеми бумагами в сторону комнаты допроса.

Внутри этих серых стен пахло старым деревом и будто песок оседал в горле от одного вдоха. Владимира ввели первого, посадили за стол и предложили бумагу и карандаш, если вдруг что-то нужно будет изобразить, написать. Обыскивать его не стали, ведь он идет, как свидетель. После вошел Ян. Он постарался не пугать ребёнка своим взглядом, поэтому просто осмотрел его, приметил шляпу, застёгнутую под горло рубашку и безжизненное выражение лица. Юровский протянул юноше руку, и Владимир ответил на рукопожатие, слабо, насколько смог. Именно в этот момент в комнату вошел Марк. Переглянувшись с Яном, он остался возле стены сбоку у двери. Владимир быстро обратил к брату слегка напуганный взгляд, но Марк довольно быстро успокоил его своим присутствием. Тогда, проведя формальные процедуры, Ян решил начать.

С некоторой паузой, следователь сказал: — Расскажите, с какого времени Вы были в Академии, перемещались ли по ней? — И обратился к своим записям.

Владимир задумался, прокручивая в голове неохотно тот день, и, прокашлявшись, заговорил негромко: — У нас занятия начинаются в восемь утра, я с того времени там. Занятия закончились в два часа дня, я с тех пор сидел в триста третьей аудитории, занимался курсовым проектом. Я был на кафедре нашего преподавателя по практической химии, но он ушел, часов семи не было, ключи мне оставил. — Видя, как Ян сверяет по делу расписание занятий, Владимир напомнил номер своей группы, и, когда Юровский, кивая, рассматривал номера кабинетов, предложил: — Если хотите, я могу Вам тетради с подготовкой показать… — Следователь вопросительно посмотрел на юношу и тут же отказался.

— Хорошо, Вы ушли с Вашими товарищами во время эвакуации. Они, друзья Ваши, были с Вами всё это время или пришли позже? — спросил Ян.

— Николай и Павел зашли минут за десять до эвакуации, вместе, мы поговорили немного, и после, когда уже собрались уходить, послышался голос об эвакуации, мы вышли, а там… горит всё. — Его голос медленно затух, — Всё противоположное крыло. А я даже не понимал, почему так жарко стало. — Владимир сощурился, склонившись немного над столом, рваным движением выставил руку к шее и сдавил ей голову за ухом. Там распространялась острая, пульсирующая боль, от которой сводило всю правую часть тела. Марк, заметив это, приблизился к столу, но Владимир тут же выпрямился, шмыгнув носом, и глянул на следователя. Ян внес записи и снова обратился.

— В пожаре не было ничего странного? Может, Вы видели там человека? — заговорил следователь, и Владимир будто окоченел, застыв взглядом в стене напротив. Руки, поджатые к телу, стягивали одежду. Он выглядел просто задумчивым, с долей неуверенности, но внутри словно миллиард осколков прошлись по венам и заставили замереть, дабы не доставлять больше боли. Владимир качнулся, как от холода и резко поднял голову. Ян отклонился назад, обеспокоенно глядя на Марка. Касание старшего брата прояснило Владимира, и он вернулся в реальность. Его голову поглощали воспоминания, горящие ярко-красным огнём. Скрипнув зубами невольно, юноша сказал только: — Я слышал крик, даже не понял откуда он доносился и кому принадлежал.

Ничего не предполагая более, Юровский сказал, что вопросов к свидетелю у него больше нет и в стесненном положении духа откланялся, обратившись к Марку с вопросом можно ли будет к нему зайти позже. Вебер согласился и окликнул брата. В данный момент все мысли были заняты беспокойством о нём. Владимир вновь обратил осознанный, мягкий взгляд, но этим он Марка не успокоил. Юноша спросил: — Мне нужно будет ещё что-то рассказывать или подписывать? — Следователи синхронно отказались. Тогда Владимир встал из-за стола, успев только осмотреться, точно пытался бодриться, но в секунду потерял равновесие, снова ухватившись за голову. Марк, которому теперь это не могло просто показаться, подхватил брата за спину и прижал к себе.

— Я за врачом. — Быстро проговорил Ян и ушел из комнаты. Стараясь прийти в себя, Владимир долго выдыхал, держа Марка за руку, но ничего не помогало.

***

За окном мрачный вечер покрыл долгие мостовые и подсветились мосты. Шлейф тумана завязался над поверхностью воды бледной вуалью. Сияли окна теплым светом ламп. В кабинете начальства Четвертого отделения горела лишь одна лампа на столе, распространяющая много света из-под своего зеленого купола. Марк, переворачивая страницы наполовину заполненного рапорта, на самом деле думал совсем не о нём. Владимир спал под окном на диване, утомленный расспросами врача и тяготой стен отделения. Марк, уткнувшись лбом в руку, тяжело выдохнул, стараясь хоть на секунду освободиться от всей этой мороки.

В кабинете появился Александр. Подойдя к столу, он сел напротив друга и протянул ему оформленный Яном в протокольном порядке допрос и, заметив Владимира на софе, заговорил шепотом: — Что делать будем?

Марк поднял голову и устало ответил: — Если пришла бумага из Сената с запросом о перенаправлении дела, скажи, что ещё рано, у нас на оформление рапорта о заявке следствия ещё неделя. Или они по поводу дела с угоном трамвая?

— Я не про это, — отозвался Зайцев, — в прессе заявление министра и полицмейстера опубликовали, якобы это всё проделки провокаторов с Ближнего Востока, поскольку всю «грязь революционную» они искоренили. — В голосе подпоручика прозвучали саркастические нотки, — Как будто это всё они сделали, да и так уверенно.

— Искоренили? — возмущенно повысил тон шепота Марк, — Они хоть понимают, что такое революционный терроризм и насколько он неподконтролен? Мы ещё сами не знаем, что движет поджигателями, а они уже какие-то выводы делают. Это организованная преступность, направленная против соотечественников, а власть боится за свою шкуру. — Вебер с горечью отвернулся, видя солидарность в друге и тут же вернулся, — Почему у нас никто ничего не спрашивает?

— Потому что полицмейстер, как минимум, боится. Они знают, какие мы деятельные, особенно ты. — Без упрека сказал Зайцев, — Мы можем выдать ту позицию, которая им не понравится. А так по крайней мере нет большой вероятности, что мы станем мутить воду.

Марк в негодовании согнулся над столом, не желая ничего предпринимать. Он всегда одергивал себя словами, что он в первую очередь следователь, заботящийся обо всём, что касается правды взятого им дела. Александр тоже понимал это, поэтому не старался возбуждать в друге особого чувства, только докладывая ему то, что знает. Ради отвлечения, Зайцев спросил, когда Марк собирается домой, на что Вебер объяснился заполнением ненавистного рапорта.

— Я пробежался по показаниям Владимира, и, по-моему, тут есть за что зацепиться. — Сказал Александр, и Марк заинтересованно посмотрел на него, руками в это время открывая дело, — С одной стороны на допросе те два парня нового ничего не скажут, но, если они пришли за десять-пятнадцать минут до эвакуации, то есть выходили в коридор в любом случае. Неужели они ничего не видели? Это Владимир кабинета не покидал, а они-то перемещались. Нужно акцентировать внимание на этом.

— Если у Вовы алиби есть, практически точно подтвержденное, то у его друзей такового нет. — В прояснении задумался Марк и бросился в рассуждения, — Правда, неужели они ничего не видели? Или пришли раньше? — Глянув в дело и найдя там план Академии, Вебер заметил, что между соседствующими триста третьей и триста второй, самой крайней в правом крыле аудиторией, есть смежная дверь, которая позволяет попасть внутрь аудитории, где сидел Владимир, не выходя в коридор. Осталось понять, где находились студенты, поскольку со слов работника в коридоре никого не было.

В этот момент в кабинете появился Ян. Он прошел к столу, кротко поприветствовав Зайцева и подал Марку телеграмму, поясняя с тучным выражением лица: — Только что пришло. От английской полиции министерство иностранных дел переправило посла, просит встречи. — Вебер поблагодарил Юровского за уведомление и прокрутил в голове визит к нему домой несколькими днями ранее. Ян ушел, а Александра любопытство не покинуло.

— Это по поводу задержания Конова? — спросил Зайцев и, увидев резкое смятение в глазах друга, перепугавшись, уточнил, — Или почему? — Марк сложил руки перед собой, отрешенно выдыхая, поскольку понял, что Александру он ничего не рассказал, и посвятил его. Самым страшным в этой ситуации было всё то же: под удар попал поезд, следующий четко за ними, а значит жизнь оказывалась на волоске.

Примерно через час Марк закончил с заполнением рапорта, положил его в ящик стола, заперев на ключ, и встал, осматриваясь. Кабинет со слабой лампой был погружен в сине-черную темноту лишь с бледным светом из окна. Спускался свет от навесных светильников и фонарей. Из-за закрытого окна всё равно доносился стук копыт по дороге, неразборчивые голоса прохожих. Из-под двери в щель проникал свет, в коридорах отделения ещё ходили сотрудники, но всё понемногу приходило в позднюю вечернюю стабильность, словно ночью ничего не происходит и мир мгновенно замирает, как только часы пробьют двенадцать. Вебер обратил взгляд к младшему брату, который, обняв колени, спал на небольшой софе, прикрытый шерстяным красным пледом. Опершись на подлокотник, Марк аккуратно коснулся плеча Владимира.

Младший Вебер проснулся быстро, всё же, его сон был весьма беспокойным. Владимир осмотрелся и, увидев брата, успокоился, сел поближе и прижался к его телу. Марк, усмехнувшись, приобнял Владимира и предложил поехать домой. Владимир согласился быстрым кивком. Зевнув, он размял крепкую, белую шею, заправил за уши взъерошенные волосы и, направив к брату чистый взор своих голубых глаз, спросил вдруг, словно это страшный секрет: — А Титаник правда затонул? — Марк удивленно покосился на него, но не мог ничего ответить. Вопрос звучал весьма странно, но оказался пророческим. Рано утром восемнадцатого апреля из газет стало известно: «…Пароход «Вирджиниан» прибыл к месту катастрофы слишком поздно, «Титаник» затонул, о судьбе пассажиров ничего неизвестно…»