Веберы. Достояние

Владимир Вебер с детства увлекался наукой, в частности биологией и химией. Родители поощряли рвение младшего сына ровно так же, как и старшего, поддерживая его развитие в этой сфере. На десятый день рождения Владимир получил в подарок свой первый микроскоп. С тех пор он был полностью уверен в выбранной стезе — он стремился стать учёным. Его привлекала химия — наука, в которой предмет изучения — молекулу и атом — почти невозможно увидеть невооруженным глазом, пока всё вокруг, и люди, и природа, состоят из этих маленьких, незаметных частиц. Учителя подтверждали его увлечение, поэтому приходилось давать нагрузку сверх программы, ведь осваивал мальчик её ловко, и к двенадцати годам Владимир уже знал то, что проходят на первом курсе биохимических техникумов. И это не было ему в тягость — наоборот, его вдохновляла наука и понимание, что благодаря своему развитию в этом направлении — он обретает уникальность. Младшего Вебера привлекала органическая химия, в частности спирты. Их запахи он отличал с закрытыми глазами, чем поразил однажды учителя химии в гимназии, чем потом учитель удивил наведывающихся в гимназию представителей первого по России химического высшего учебного заведения — Естественной Академии. Имея тройки в аттестате по русскому, литературе, Закону Божьему, Владимир был в числе претендентов на грант обучения там, с возможностью автоматического зачисления. Сдав внутренние экзамены гимназии, мысленно прощаясь с ненавистными известковыми стенами, одноклассниками и учителями, Владимир готовился к главному экзамену — зачету при совете директоров Естественной Академии. Мероприятие ответственное, на котором важен моральный дух.

Экзамен проходил в два этапа — теоретическая и практическая части. На теории предлагалось вытягивать билет и после по нему отвечать — готовили к университетской жизни, и проходил он в аудитории, где были только преподаватели кафедры. По результатам теории отсеивали более половины выпускников, из которых половина не прошли порог, а кто-то заработал меньшее количество баллов, чем двадцать лидеров. Их и допускали к практике, проводимой в большой аудитории, с двенадцатью членами так называемого жюри. Также в зале присутствовали зрители — поддержка для экзаменуемых, что в обычной практике было нонсенсом. Среди них допускались родители, братья и сестры, родственники, у кого было официальное приглашение. Выпускающиеся сами выбирали, кого бы хотели видеть и помечали это в списках. Пока все занимали по десятку строчек, выбирая родителей, многочисленную родню, сколько позволяла вместимость и рациональное мышление организаторов, Владимир на вопрос соперников много ли к нему придет, старался не отвечать прямо. У него ни в чем не было такой уверенности, как он верил в Марка и очень ждал его прихода.

Самый ответственный день настал. Страх перешел больше в ощущение неподъёмного груза, тяжести возлагаемых обязанностей. Многие юноши, воспитанные учителями, волновались в первую очередь перед ними — как не опозориться, не подвести своего педагога. Тревожились перед родителями, боясь не оправдать их ожиданий. От детей часто требуют то, последствия чего ребенок физически не может оценить адекватно. Пока взрослому это кажется наставлением, рутинной процедурой, для ребенка это утверждение — сделай или умри. Дети, сами того не понимая, привыкают все гиперболизировать. Это зависит от воспитания, условий, в которых прошло детство. Именно поэтому с возрастом зачастую человек, оглядываясь назад, недоумевает, как он мог переживать за что-то в тех масштабах? До слез паники, до тремора в конечностях, хотя на деле происходящее вовсе того не стоило. Запугивание возводится в тысячную степень, пока индивид запугивает сам себя. Владимир не знал практически случаев, когда родители и брат на его промахи и неудачи говорили что-то кроме: — Ты справишься в следующий раз, ты не стал от этого хуже. — Владимир верил в свои силы и волновался исключительно по делу, ведь экзамен — это действительно то, от чего зависит его будущее, но это не грань между жизнью и смертью. Ему просто нужно делать то, что он хорошо умеет.

Глядя на взволнованных до ужаса соперников, Вебер не до конца понимал, что он делает не так. Они, смотря на него в ответ, были шокированы его внешним спокойствием, но в своих трясущихся руках не сомневались. Осматриваясь, Владимир закатил рукава рубашки, и думал о том, чтобы успокоить — «колба может выпасть из дрожащих рук», но передумал, сочтя свой комментарий не совсем уместным. Взойдя на сцену, воспитатель из гимназии обратился к Владимиру.

— Опусти рукава, соблюдай приличный внешний вид.

Озадаченно окинув взглядом свои черные брюки и белую рубашку, Владимир покосился на учителя, чтобы четче разглядеть его реакцию, и сказал: — Неудобно же будет в костюме. Руки не развернуть, локти не согнуть нормально. Да и запачкаться можно, реактивы едкие, по запаху чую. — И указал на стоящую неподалеку тележку. — Вы же знаете, что соляная кислота может одежду разъесть? — Простояв в неловком, смущающем молчании пару секунд, Владимир еще раз посмотрел на тележку и спросил: — Нам даже никаких накидок не дадут? — Хмыкнув возмущенно, воспитатель ушел прочь со сцены.

Владимир смотрел за тем, как собираются люди в зале, пока остальные в агонии повторяли материал. Казалось, что на фоне всеобщего безумия Вебер скорее заснет, но его окликнула группа мальчишек: — Вов! — Владимир обернулся к ним, — Сколько видов оснований есть?

Не задумываясь, Вебер ответил: — Четыре.

Среди группы продолжилось обсуждение. Экзаменуемые спорили о количестве типов соединений, которые еще толком никем не были объяснены. Гийом Руэль, конечно, еще в середине восемнадцатого века вывел свое определение, но это была основа для дальнейшего изучения. В 1909 году химия была наукой практической, нацеленной на изучение и открытие. Владимир понимал, что те знания, которыми он обладает, далеки от идеала, но сомневаться в себе он не привык. Привязанность к науке дарила ему уверенность.

Часы пробили три, собравшиеся уже мешали экзаменующимся повторять материал, да не было в этом, собственно, смысла. Воспитатель выстроил их в ряд, Владимиру с угрозой указали привести себя в порядок, что тот сделал, закатывая глаза. Поприветствовав всех, в зал вошли судьи. И, до этого совершенно спокойный Владимир осел, увидев, как им, всем присутствующим представляют светила русской науки, в том числе самого Вернадского. Перемешав мысли «он же в Москве преподает» и все тому подобные, Владимир заправил выбившиеся волосы за уши и выпрямил спину.

Будущим студентам предстояла задача произвести практические процедуры с реактивами и ответить на вопросы. В своем наставлении один за другим наставники заявляли одно и то же, подвел всё к единой мысли ординарный профессор, глядя почему-то четко на Вебера, словно чувствуя его натуру.

— Вы же понимаете, зачем вас собрали здесь? Идя в науку, вы неуклонно столкнетесь с публичными выступлениями, где вам придется доказывать свою точку зрения. Мы проверили вас на знания вчера, в аудиториях, теперь проверим вас на устойчивость. — Зал, соглашаясь, аплодировал. Владимир осмотрел своих соперников и, легко вздохнув, глянул в зал. Ощущая тяготу и отрешенность, Вебер обратил внимание к дверям и увидел стоящего там старшего брата. Глаза Владимира мгновенно заблестели.

Организаторы понемногу начинали процесс, который больше напоминал процедуру принесения жертв науке. Будущие студенты виртуозно, с трясущимися руками, переворачивали колбы, запуганные угрозами о последствиях за испорченный паркет и казенные гимназические рубашки, давали судьям то, что они от них хотели и, ответив на пару замысловатых вопросов, отходили в сторону, чуть ли не дыша огнем от впечатления.

Наконец вызвали и Владимира. Судьи, точно хищники, переглядываясь, решая, кому достанется эта четырнадцатилетняя «добыча», но Вебер точно отличался от остальных — жюри подметили это и, с некоторыми исключениями, так как все-таки они были одной командой, отдали экзаменуемого под наблюдение профессора Вернадского. Владимир не выглядывал в его глазах подозрений или еще каких-то посторонних эмоций, всё это было ни к чему. Он молча ждал, когда начнутся указания к действию, как это было со всеми предыдущими участниками — произвести несколько манипуляций с реактивами, озвучить реакцию, получившееся вещество и, может, назвать некоторые теоретические основы по теме. В зале настала тишина, словно происходит что-то не то. Профессорам на руки ещё в начале мероприятия раздали тестовые, письменные работы экзаменуемых, и Владимир увидел в руках Вернадского свою работу. Точную оценку ученики не знали, им озвучили лишь списки прошедших на практическое мероприятие.

Глаза профессора задумчиво бегали по мелкому, острому почерку Вебера. Преодолев тягомотную писанину, руки дошли до записей части для устного ответа. Там разрешалось делать пометки, но лишь до начала ответа. Вернадский, поправив очки, осмотрел записи этого листа и увидел структурную формулу толуола, сделанную простым карандашом. Подняв озадаченный взгляд, профессор спросил у организаторов экзамена допустимо громко: — Всем экзаменуемым выдавались простые карандаши?

Отшатнувшись, организатор ответил отрицательно, указав в принадлежностях только чернила и перья. Теперь профессор обратился к Владимиру и спросил откуда у него карандаш. Вебер, спустив дух, ответил: — Мне пришлось воспользоваться моим личным, так как было задано нарисовать структурную формулу, а устный ответ происходит непосредственно у стола экзаменаторов, и там нет письменных принадлежностей.

Вернадский тем временем заглянул в работы других учеников и не увидел там никаких чертежей. Он снова обратился к организаторам: — То есть, остальным участникам экзамена такое задание не предоставлялось? Как я вижу, вопрос состоял в определении углеводородов.

Начальник экзаменационной комиссии, уже не зная, как формулировать свой ответ, все же пояснил, неловко косясь на Вебера: — Просто ответ Владимира Константиновича был слишком полным, с избытком. На вопрос про углеводороды в целом, он начал отвечать подробно, уходя в каждый вид, его было не остановить.

— И он ответил всё правильно? — подозрительно спросил Вернадский.

— Абсолютно. — кивнул организатор, — Мы и задали ему только этот вопрос, потому что понятно было, что он все знает.

Владимир, скрывая улыбку, смотрел то ли в зал, то ли в потолок. Марк, наблюдая за всей процессией издалека, непомерно гордился братом, подбирая фразы на свои первые слова при встрече. Профессор продолжал изучать работу Вебера, видя, что спросили у него все, что только можно, и работа выполнена на сто из ста, придраться, как это любят учителя, было не к чему. Вернадский даже снял очки от удивления, давая другим членам жюри оценить работу. Владимир, чуть было не утонувший в пучине подросткового тщеславия, начал беспокоиться, не нашли бы проверяющие какой-нибудь глупой ошибки, но те молчали, перелистывая работу и не находя в ней осечек. Наконец, профессор спросил: — Как вы видите себя в науке?

Вебер понимал, что это вопрос не о его знаниях и готовности сутками сидеть за книгами, а про амбиции. И ответ «стать великим» не был бы слепой самоуверенностью, а выступал бы как цель. Владимир решил сформулировать его несколько иначе.

— Наука — это часть моей жизни. Неотъемлемая часть, в которой я могу вкладываться по полной не ради какой-то абстрактной цели получить известность, признание, что никому не гарантированно. Это цель быть полезным на долгие годы вперед. Даже после смерти, открытия ученых пользуются спросом, усовершенствуются, появляются новые умы, а тех первооткрывателей называют великими. Вряд ли они все стремились лишь к этой приставке к фамилии. Как по мне, ученый работает на благо людей, своих близких, потомков, чтобы привнести что-то полезное, удобное в их мир. Я имею достаточно целей на свое будущее, и в первую очередь это не только вписаться в историю, как изобретатель чего-то нового, но и улучшить что-то уже существующее. Работать с тем, что нам оставили прошлые поколения ученых, обновляя науку, пополняя её фонд. И всё для людей, а не для их уничтожения.

Зал погрузился в ошеломленное молчание, в котором никто не знал кто первый подаст голос, кому в принципе это надо делать. Владимир опять ответил пространно, сохраняя при этом ответ на заданный вопрос. Изумленные зрители переглядывались. Одна женщина рядом с Марком обратилась к нему — «что это за мальчик?» Старший Вебер, не отводя глаз от Владимира на сцене, с теплящейся в груди гордостью ответил: — Это мой младший брат. — Женщина, покачав головой, назвала его «ясным разумом» теле казалось бы скромного, незаметного юноши. А Марк, продолжая смотреть на него, с болью и трепетом подумал: — «Отец бы им гордился».

Когда мероприятие наконец подошло к концу, Марк встретил Владимира возле входа в здание, откуда младший, как освободившийся из плена узник, выскочил на брата с объятиями. Марк, поцеловав Владимира в лоб, осторожно отвел его голову и посмотрел в его чистые, счастливые голубые глаза. Владимир отступил немного, протянув брату своё удостоверение с аттестатом. Развернув конверт, Марк увидел высший балл за оба экзамена и сертификат гранта.

— Я первый в списках. — Сказал светящийся от удовольствия Владимир, излучая этот свет всеми частями тела, — Не могу поверить, что сдавал экзамен Вернадскому.

— Ты выглядел так уверенно, как будто выступать перед академиками для тебя рутинное занятие. — С улыбкой сказал Марк, возвращая брату его документы, потрепал его по голове и приобнял: — Я горжусь тобой. — Владимир засиял еще сильнее, хватая брата за руку.

Пройдясь немного по улицам, зацепив Невский проспект, Веберы остановились недалеко от Казанского собора, обсуждая всякое. Форма гимназиста на Владимире сбивала прохожих с толку, но его это почти не тревожило. Светило палящее августовское солнце. Полупустые дороги главной магистрали города в предвечерний час пылили и отдавали паром, люди проходили вдоль, шагая в магазины и закутки, особенно в сторону Гостиного двора. Стоило на время остаться в тени навеса, с хорошим видом и чистым, лазурным небом фона, где возвышается купол и колоннада могучего, красивейшего сооружения, ничем не уступающего другим, наполнившим потрясающую столицу. Нечасто доводилось по истине насладиться красотами Петербурга, живя в Красном Селе, лишь работа в городе спасала от эстетического голода.

— Опять обувь в пыли. — Буркнул Владимир, осматривая туфли и обиженно глядя на дорогу. — Я же говорил про открытия? Вот, хочу сделать со спиртовой основой защитное средство, чтобы кожа, например, в лохмотья так быстро не превращалась. Сухой спирт! В порошок кристальный, как мелкий сахар, и наносить.

Пока Владимир рассказывал свои идеи, Марк, конечно, слушал, но внутри все равно метались мысли обо всём, в том числе и о работе. Пока они с Зайцевым изучали дело о секретных группировках расправы, в лабораторию пришли результаты анализа порошка со штопора, найденного в беседке дома Шуманина. В составе его были обнаружены анальгин и кристаллизованная борная кислота. Мысли по этому поводу были самые разные, но было интересно узнать про свойства этих веществ. Марк, дождавшись конца тирады брата, спросил: – А борная кислота, она для чего?

Владимир недоуменно глянул на Марка, мотнул головой, приходя в чувства, и ответил: — Вообще, это антисептик. Борный спирт используется для обрабатывания ран в соотношении до пяти процентов на семидесятипроцентный этиловый спирт. Вообще, у кислоты нет запаха, вкуса и цвета. Химики иногда подкрашивают, чтобы не путать.

— А можно как отраву использовать? — спросил Марк, изображая на лице полнейшую серьёзность.

— Не пугай меня. — Рассмеялся Владимир, — Всем, чем хочешь можно отравить, главное знать смертельную дозу. У сахара это, если мне не изменяет память, тридцать грамм на килограмм веса. У борной кислоты — пятнадцать грамм для взрослого человека перорально. — Последнее слово он нарочно проговорил четко по слогам для убедительности.

— А где её достать можно?

— В лаборатории в любой найдется, главное иметь туда доступ. — Сказал Владимир и, дернувшись, воскликнул: — Ты в своей работе сам на злодея-отравителя похож, ей-Богу. — Марк, шуточно припугнув брата, напомнил, что он, как и многие знакомые, желали и верили в него, как в полицейского.

***

— А если тот третий какую-нибудь лабораторию держит и по дружбе эту борную кислоту поставил? — упирая голову в руку, размышлял Марк вслух, то и дело оглядываясь на ходящего у него за спиной Александра, взял карандаш и поставил отметку на свидетеле Парагове — третьем из присутствующих в ресторане в тот злополучный вечер. Хотелось бы допросить его раньше — Семён Кириллович тоже отбыл в командировку и вчера, на счастье следствия, вернулся из неё.

— Да вряд ли. — Подал голос Зайцев и, коснувшись стройным телом плеча Вебера, встал рядом и разложил на столе подбитые в дело свежие документы с подробностями биографии Шуманина, какие только можно было найти в общем доступе. На вопросительный взгляд Марка, Александр указал пальцем в строчку и зачитал вслух: — Шуманин Павел Михайлович, рожденный в тысяча восемьсот тридцатом году, женился, трое детей… химик. Почётный член Российской академии наук. — Следователи осознанно поглазели друг на друга пару секунд, — Отец умер двадцать лет назад, но дома-то могло что-то из его лаборатории остаться.

— А анальгин мог быть куплен для личных нужд, в нем ограничений нет. — Договорил Марк и, тряхнув головой, вернулся к делу.

На допросе Парагова всё шло спокойно, даже слишком, как будто свидетель даже не подозревает о положении своего товарища в условиях следствия. Марк, боясь уйти в противоположную от разгадки сторону, старался не провоцировать вполне раскрепощенного в даче показаний Парагова, всё время глядя в блокнот и делая записи. Семён пояснил, что уехал из ресторана в одно время с Шуманиным, чем подтверждает ему указанное им время, ведь Скривяцкий покинул заведение гораздо раньше. Помимо этого, Парагов рассказал, что Сергей много взаимодействовал с официантом и у него было весьма пренебрежительное отношение. На вопрос, отвлеченный от дела в ресторане, о страсти отца Шуманина к химии — передалась ли эта любовь сыну? Парагов ответил категорически, что к химии Шуманин-младший был равнодушен, пусть и отец прославился, как помощник Менделеева. Разъяснив положение и причину столь несвязных, казалось бы, вопросов, Марк спросил про анальгин и получил преинтереснейший ответ — Сергей страдал хроническими головными болями, из-за чего таблетки обезболивающего могли найтись в любом месте, где он бывал, Шуманин всегда носил их с собой. Вебер внутри себя чувствовал кипящий восторг, понимая, что все подозрения сбываются сами собой. Наконец, убедившись, что Парагов виделся с Шуманиным последний раз в тот злополучный вечер, Марк отпускает свидетеля и со всей полученной информацией уходит в кабинет.

Сводя части дела воедино, стоит учитывать всё: подозреваемых, соучастников, мотивы и жертв. Если исключить из двух связанных между собой дел — убийства двух людей в разное время и в разных местах — кого-то из свидетелей, то почти ничего не случится, но если убрать того, кто был связан не самыми благими взаимоотношениями с погибшими, то выходит, что погибли они от своих собственных рук. Подробности их гибели скрываются, а связанный человек подстраивает свою смерть, чтобы исчезнуть. Слишком много слова «смерть», но именно оно определяет всю картину. Интуитивно подбитые факты оказываются правдой. Шуманин знал и официанта, раз поддавался на показаниях, называя его «маргинальным родственником» хозяина. Скривяцкий мог называть его другом, но Сергей, естественно мог считать иначе. Найти какую-либо информацию об официанте было почти нереально, что-то со слов, что-то исключительно по личным вещам, но одно было известно точно — Артём был сиротой и находился на попечении своего дяди, хозяина ресторана. О происхождении его не было известно почти ничего, кроме факта, что отец его участвовал в разбирательствах и был свидетелем Кишинёвского погрома 1903 года. Шумные дела, касаемо антисемитской политики, оставляли яркие пятна на биографии людей. Это могло выделить их среди остальных, особенно, приезжая в столицу. Национальность становилась важнее профессиональных навыков и характера, всё решала наследственная, нестираемая печать.

Лаборатория выявила неподлежащую сомнению причастность найденного во дворе дома штопора с разбитой бутылкой в ресторане, оставался один единственный вопрос — почему ни один из свидетелей не может сказать употреблял ли что-то из неё официант или нет? Добровольно или нет, всё это могло быть доказано только с устных показаний, которых от основных свидетелей было не добиться, вопрос напрямую — отказ. Лишь слова о тесном взаимодействии нетрезвого Шуманина с этим самым официантом, его нежелание говорить о нём и подстроенная смерть. Всё это путало следователя сильнее.

— Какое имя мне больше подходит? — спросил Зайцев, нависнув над креслом Марка, где тот мирно ждал прихода Александры Луниной, вызванной на дачу показаний для закрытия дела на них, оглушенных по голове полицейских, желая также успеть спросить у неё некоторые детали, чтобы подтвердить свои догадки. На вопрос Александра, Вебер медленно поднял голову и недоуменно ответил: —Твоё.

— Нет, — протянул Александр, — я имя выбираю для своей подпольной личности. Санкции Балтова я получил, он, конечно, припал от удивления, назвал меня чокнутым, но, в принципе, я доволен. Теперь надо замаскироваться всеми способами и связаться по объявлениям, которые они оставляют.

— Наемные убийцы? Объявления? — усмехнулся недоверчиво Вебер, на что получил издевательское удивление, тут же им передразненное. Молодые люди со стороны выглядели так, будто знают друг друга десятки лет, хотя знакомы не более недели.

— Видел когда-нибудь на столбах, на оградительных камнях набережных, колесах повозок маленькие белые цифры? — начал Александр, Марк кивнул, — Это распространенный шифр, по которому можно найти адрес местоположения ячейки. Такими способами промышляют наркоманы, другие незаконные объединения, просто цвет мела различается. У одних зеленый, кто-то просто камнем царапает. Киллеры захапали самое ходовое. А выбирают такие места, где обычно редко проверяют. — В ответ на заинтересованный взгляд Марка, Зайцев парировал: — Ну я же в очках… Ничего не заметил на заборе дома Шуманина, когда мы там стояли?

Когда Александра Лунина появилась на пороге отделения, её сразу отвел секретарь, прося поставить подпись, но, заметив Марка, переменился, обращаясь к девушке: — Раз Вы тут, можете поговорить со следователем? — Александра тут же встрепенулась, испуганно посмотрев на задумчивого секретаря. Не видя лица Луниной, Марк заметил, как девушка отрицательно мотает головой и еле слышно, для него неразборчиво, говорит что-то секретарю. Когда Александра отвернулась к бумагам за подписанием, секретарь разочаровано объяснил Марку всё жестами и занялся своим делом, словно ничего не произошло. Вебер беззвучно цокнул языком, закатывая глаза, и уставился в стену, обдумывая дальнейший план действий. Лунина постаралась уйти как можно быстрее, поэтому через минуту уже след её простыл. Создавалось впечатление, что на Александру действует что-то, или кто-то. Поднявшись с кресла, Марк подошел к секретарю и спросил, что девушка сказала ему.

— Она сказала, что вы с Сашей её пугаете, после того случая. — с усмешкой ответил секретарь. — Странная девушка, даже слова сказать не дала, убежала.

Марк, безэмоционально поглядев в стену несколько секунд, то ли негодуя, то ли смиряясь со сложившейся ситуацией, выдохнул и выдал: — Ну ладно. Не я это начал. — Улыбнувшись как ни в чем не бывало, Вебер ушел, окликнув Александра, сидевшего на подлокотнике того же кресла, громким и полным голосом, сопроводив это аккуратным жестом. Зайцев переглянулся с секретарем, отреагировав восхищенно и практически беспрекословно пошел за ним.

Сев за стол в пустой переговорной, Марк стал составлять бумагу, пристально рассматривая прихваченную со стола почти сшитую папку. Нитки безобразно болтались и лезли под руку. Александр, стоящий рядом, мечтательно выдал: — Роман! Как тебе? — Вебер, подняв голову, одобрительно качнул головой, кротко посетовав, что с Романами у него как раз ассоциируются продолговатые очки. Марк вернулся к листку, где выписывал обоснования для получения информации про Александру, это особенно тревожило его, ведь девушка отказывается работать со следствием.

Зайцев, почти беспромедлительно ринулся исполнять свою опасную операцию. От помощи Марка и других сотрудников отказался, желал всё сделать самостоятельно, чтобы максимально не провоцировать ликвидаторов. В конце концов, желания сдать их полиция не преследовала — это влекло проблемы богатых людей, наемников почти всегда удалось оправдывать в суде, в отличие от нескоординированных убийц. Киллерам давали условный срок, а их заказчики, к которым обращалось обвинение, откупались. Это не означало, что преступность была узаконена — все подобные организации числились у полиции, и, если происходило какое-то шумное дело об убийстве, рейдами в первую очередь накрывали их без особого труда. Таким образом, положение организованных убийц было не выгодным, и они самоликвидировались по большей части ещё пять лет назад, в преддверии Революции.

Александр в раннем утреннем часу завернул в Прачечный переулок и, перешагнув через лежащий на дороге столб, прошелся к забору, где они с Марком стояли позавчера. Без труда найдя балку, где белым мелом было начиркано несколько числовых символов, Зайцев фотографической памятью их запомнил и постарался сориентироваться. На самом деле, разобраться в шифрах подпольщиков было проще полиции, чем их коллегам. Код состоял из пяти цифр, где первая — округ города (ноль означал действие в пределах всего пригорода), две следующие — почтовый индекс, по которому найти адрес не составляло труда. Подняв глаза, Зайцев встретил во дворе Александру. Девушка была встревожена, но следователь, пребывая в лучшем расположении духа, подбадривающе вскинул бровями, улыбнувшись, и ушел по направлению вглубь переулка.

Добравшись до Малой Подьяческой через Львиный мост, Александр, поправив очки, встал напротив входа во двор. Калитка скрипела жутковато, улица казалась совершенно безлюдной. Тем не менее, Зайцев точно знал, что делает, поэтому зашел внутрь, предварительно возложив руку на спрятанный под плащом револьвер.

Разворотив всё подвальное помещение, Александр, вскинув волосами, сильнее прижал мужчину в черной водолазке к стене, заломав ему руки. Потасовка была недолгой, с минимальным ущербом, но драка получилась, как в экшн-кино, когда два давних врага наконец встречаются. Без лишнего пафоса, Зайцев добился цели, о которой никому не рассказывал — предполагал реакцию.

— Я задал простейший вопрос. — поучительным тоном прикрикнул Александр, осматривая подвал с неудовольствием, и внезапно переключился: — Как ты тут живешь, чёрт возьми? Хуже мусорки, ты ещё сюда и людей водишь.

— Выживаем потихоньку, участь у нас такая. — жалобно проскулил сдавленный между следователем и стеной киллер, по максимуму оборачиваясь.

— Олег, другой вопрос. — Гаркнул Зайцев, наклоняясь, — Шуманина знаешь? Он обращался к вам за услугами?

Олег, взвыв от давления коленом на поясницу, обиженно проговорил: — Да не знаю я, Александр Евгеньевич, этим шеф занимается, он на клиентов выходит. — Немного выгнувшись под уставший недовольный и громкий выдох полицейского, Олег, по всей видимости знакомый с Зайцевым не понаслышке, решил спросить: — Почему именно я?

Александр, неудовлетворенный ответом, не желающий ждать ещё посторонних на аудиенцию, со скрипом зубов принимал решение, параллельно стращая парня: — Потому что я прекрасно знаю какие документы нужно поднять, чтобы и тебя, и твоего шефа отправили в Сибирь руду добывать. Ты ж сдал всех год назад, и, по удивительному стечению обстоятельств, граф Толкунов решил вас как залог в полиции оставить. Вы что думаете, вы на свободе здоровые по Божьей воле? Не смеши, пожалуйста. Вам просто повезло, что в Сенат дело не пошло, да и не получилось у вас ничего, а за попытку покушения тогда не сажали. Теперь сажают, так что я могу в любой момент дело возобновить, и вас посадят, никакой покровитель не поможет. — В течение его речи Олег уже с пустыми, виноватыми глазами сидел на полу, уткнувшись виском в стену, пока Зайцев, не теряя бдительности, вел разъяснительную работу. В окончание Александр добавил: — Мне из-за вас тогда подпоручика не дали, ты думаешь, я забыл?

Нравоучения прервал звук открывающейся двери. Обернувшись, Зайцев максимально спокойно взглянул на появившегося в дверях мужчину в черном пальто. Олег при виде его оживился, но быстро осекся, когда всё ещё стоявший над ним Александр многозначительно дернул бровями. Мужчина оглядел беспорядок и, пребывая в несоизмеримом шоке, почти ничего не мог сказать.

— Вы глава этой организации? — спросил Зайцев, наклонив голову, — Можно задать Вам пару вопросов?

Олег казался напуганным, но скорее от непонимания что будет дальше. Шеф стоял у стола, возложив на края его свои руки, отщелкнул что-то на дне столешницы и, резко развернувшись, выставил в сторону Зайцева пистолет. Не успев зажать курок, он увидел, как Александр с абсолютно невозмутимым лицом вытащил из кобуры наган. Замерев на секунду, мужчина заметил, что револьвер в руках Зайцева табельный.

— Шеф, — слегка заикаясь, подал голос Олег, — он нас может по делу Толкунова сдать.

Казалось бы, после этой реплики первое и единственное разумное действие было бы пристрелить пытливого следователя, но шеф не решился. Он опустил пистолет, выглядя озабоченно и неуютно. Извернувшись, мужчина спросил: — Чё пришли?

— Сергей Павлович Шуманин. Он обращался к вам за услугами? — Зайцев опустил револьвер в кобуру и больше его не доставал.

Шеф, будучи мужчиной относительно молодым, не больше сорока, осмотрел двадцатичетырехлетнего полицейского задумчиво, и вспомнил: — Разговоры были, что его карету подорвали турецкие революционеры, а им полиция интересуется. Ну, обращался, месяца два назад, жену и еще одного человека завалить просил.

— А вы что?

— Послали его. — Ответил шеф, на что Зайцев удивленно выгнул бровь, — Он начал ныть, причитать, как она его достала, как он жить с ней не может, а нам по барабану кто кого ненавидит и за что. Мы люди по профессии хладнокровные, чтобы это не значило. Нам главное кто, когда и сумма. А он по делу толком ничего не сказал. Больше мы не виделись.

Получив исчерпывающий ответ на свой вопрос, Зайцев слегка разочарованно кивнул и направился к выходу. Шеф вдогонку спросил: — Зачем с Олегом подрались? Знаете же его.

Развернувшись, Александр улыбнулся: — Забавы ради, да и не пришиб я его ни разу, — Олег быстро закивал, — так, чтобы в тонусе держать. — Почти взойдя на ступеньки к выходу во двор, Зайцев ещё раз обратился к преступникам, по дороге анализируя полученную информацию: — А что за второй человек, о котором просил Шуманин?