8
Колеса Никитиного «мерседеса» разрезали дороги трассы. Скорость была большой, мы открыли окна, так что ветер касался наших волос, развивая их. За пределами автомобиля сияло лето. Ева, откинувшись на сиденье, начала свой рассказ:
- Когда вы привезли меня туда, в больницу, я сразу почувствовала неладное. Двери, лишенные ручек, белые стены и вестибюль, где все пациенты на виду. Психиатр провел меня в свой кабинет и попросил поделиться своими переживаниями. Почему-то он не смог расположить меня к себе, я не доверила ему свою боль, поэтому говорила банальную чушь про страх калорий и то, что я вижу себя слишком толстой. Он не стал разыгрывать спектакль и быстро меня раскусил, вскрыв все мои проблемы, как вскрывают большой гнойник на коже. Несмотря на мои протесты, он настоял на том, чтобы я встала на весы. Они показали тридцать два килограмма - меньше, чем я могла себе представить. После этого светских разговоров, которые мы вели раньше, не последовало. Он объявил мне, что я вынуждена лечь в больницу и набрать вес до сорока пяти килограммов, и другого выхода у меня нет. Тогда я потребовала, чтобы он отпустил меня из своего кабинета, чтобы вернуться к вам и уехать в Петербург. Он же сказал, что это невозможно. По закону, если я обратилась за помощью в психиатрическую лечебницу, и мой вес является опасным для жизни, меня обязаны госпитализировать.
- Ты и правда была на краю, Ева, - тихо проговорила я, сидя на заднем сидении. Ева резко повернулась ко мне, одарив злым взглядом, и, как ни в чем не бывало, продолжила говорить:
- Тогда я начала плакать, у меня началась настоящая истерика. Врач же никак на это не реагировал, делая вид, что ничего не происходит. В конце концов к моему горлу подступила паническая атака, я стала задыхаться, сползая по запертой двери без ручки. Тогда эта злополучная дверь отворилась и на пороге появилась медсестра в латексных перчатках, со шприцом в руках – она вколола мне что-то в шею. Мое сознание плавно ускользало от меня. Я отключилась.
Я не знаю, сколько я спала, однако около шести часов вечера я очнулась в палате - меня разбудила санитарка, приговаривая:
- Поднимайся. Сейчас у нас по расписанию ужин.
- Я обычно не ужинаю, - сквозь сонливость отозвалась я.
- Придется научиться.
Я спустила ноги с кровати.
- Погоди, - сказала санитарка. - Тебе нельзя ходить самой. Я повезу тебя на коляске.
- Это унизительно! Я пойду сама.
- Врач тебе запретил.
- Мне плевать, что говорит врач.
- Те, кто нарушают правила, не получают телефонов и не выходят на улицу курить.
Я быстро оценила ситуацию и поддалась. На инвалидной коляске с неудобным черным сидением меня ввезли в вестибюль со столами, за которыми послушно располагались девушки – бледные, с паукообразными конечностями, они внушали ужас, пускай все из них были чуть полнее меня. Некоторые выглядели совершенно обычно, словно и вовсе не страдали пищевым расстройством. «Булимия», - догадалась я.
- Ну что, за каким столом хочешь сидеть? - спросила меня санитарка.
Я выбрала стол, который пустовал. Мою коляску подвезли туда. Спустя минуту передо мной стояла еда – тушеная капуста с куском мяса, хлебная корзинка и странный на вид компот. Весь прием пищи был похож на своего рода ритуал. Каково же было мое удивление, когда все девочки, даже истощенные, стали с аппетитом есть то, что им подали. Я пыталась последовать их примеру, зачерпнув вилкой тушеную капусту и положив ее в рот. Но, как только еда попала в мой желудок, меня затошнило.
- Где здесь туалет? – давясь собственной рвотой проговорила я.
- Туалеты закрыты на время приема пищи – отозвалась медсестра, которая ходила между рядами столов и записывала, кто что ест.
- Меня сейчас стошнит! - я пыталась сохранить спокойствие, пускай это у меня получалось слабо.
- Сделай все, чтобы удержать еду внутри.
- Но я не могу!!!
- Можешь, - бесцеремонно ответила медсестра и перестала обращать на меня внимание.
Я прикрыла рот рукой, сдерживая рвотные порывы. Но мой организм оказался сильнее, чем я думала. Еда осталась внутри меня. Жуткие боли в желудке не заставили себя ждать. На глаза навернулись слезы, но я делала вид, что со мной все в прядке.
- Ты ничего не съела? - строго спросила медсестра, подойдя к моему одинокому столу.
- Немного капусты и глоток компота.
- Это уже что-то, ты молодец, - она положила руку на мое плечо. – Мало кто может похвастаться таким в первый же день. Завтра тебе предстоит сдать анализ крови и пройти обследования. После этого мы подберем тебе дополнительное питание, чтобы ты быстрее набирала вес.
- Я вегетарианка. Это будет учтено?
- Мы вылечим твое вегетарианство.
- Что за бред вы несете? – возмутилась я. – Это моя философия, а не болезнь!
- Поговоришь об этом со своим диетологом. Я всего лишь медсестра, мое дело – ставить капельницы и записывать то, что вы съели.
Ужин подошел к концу. Возле моего стола столпились девочки, покинув свои места, с интересом разглядывая меня. Кажется, их было около двадцати.
- Привет! – радостно начала одна из них. – Ты такая худая, с ума сойти можно! Это так красиво, я мечтала бы быть такой, как ты! Как тебя зовут?
- Ева.
Девочки поочередно стали представляться. Затем они шумно стали рассказывать мне, что больница – не такое плохое место, каким кажется на первый взгляд. Многие успели провести там уже около трех месяцев. Вскоре они потеряли ко мне интерес, рассевшись на те же места, с которых встали. Кто-то погрузился в чтение, кто-то разукрашивал, а кто-то занимался рукоделием. Санитарка, что привезла меня в фойе на коляске предложила мне вернуться в палату. Я отказалась. Мое внимание привлекли две девочки, сидящие за столом возле окна. Одна была высокой и истощенной, с красивой каштановой копной волос и острыми скулами, вторя пониже, с огромными голубыми глазами, нестандартно одетая, с волосами ярко-розового цвета. Последняя рисовала красивые безумные картинки акварелью на большом листе бумаги, вторая писала что-то в свой толстый блокнот, высунув язык. Санитарка куда-то испарилась, я решила этим воспользоваться, поэтому поднялась со своей коляски и подошла к их столу.
- Можно к вам присоединиться?
Девочки оторвались от своих занятий и переглянулись.
- Конечно, присаживайся. Только тебе лучше притащить сюда свою коляску, чтобы тебя не ругали, - проговорила темноволосая высокая девушка. – Помочь?
- Было бы здорово.
Они подскочили со своих мест и помогли мне перекатить коляску к их столу.
- Я Вика, - представилась высокая. – А это Нина – указала она на девушку с розовыми волосами.
- Я Ева.
- Мы запомнили, - усмехнулась Нина. – Ты закатила такую истерику, тебя невозможно было не заметить.
- У меня была паническая атака.
- Вот как? Впрочем, это неважно. Многие сильно нервничают, когда понимают, куда они попали. Здесь просто рай для кайфоломок-медсестер. Им словно доставляет удовольствие говорить «нет» на любые наши просьбы. Хотя бы курить позволяют, и на том спасибо.
- Я это заметила. Не думала, что психушки и правда похожи на то, что описывал Кен Кизи.
- Кто такой Кен Кизи? – подняла на меня глаза Вика.
- Писатель.
- Ясно, - у Вики была удивительная манера говорить, растягивая слова. - Кстати, почему за ужином ты сидела одна?
- Я никого здесь не знала.
- Если хочешь, - продолжила она. - Оставайся за нашим столом. Ты кажешься мне интересной личностью.
Нина ревниво взглянула на Вику, но ничего не сказала.
- Мы с Ниной лежим тут давно, раньше с нами была Лера, но сегодня ее выписали. Попробуешь заменить нам ее? Кстати, в коридоре вы не пересеклись?
- Нет.
- Мы не буду докучать тебе расспросами, как ты оказалась здесь, - подала голос Нина. - Все истории похожи и совершенно не любопытны. Но всем безумно нравится рассказывать их, чтобы пожалеть себя. Надеюсь, ты не из таких.
- И я на это надеюсь, - улыбнулась я.
- Знаешь, - продолжила Нина. - Мы все здесь любим вечера, потому что после ужина у нас наступает свободное время, волшебные таблеточки перестают действовать, а мы начинаем мыслить, как совершенно нормальные люди.
- Мне еще не давали никаких таблеток.
- О, погоди. Тебе еще назначат кучу нейролептиков, транквилизаторов и антидепрессантов, от которых ты ежедневно будешь выпадать из реальности. Наслаждайся, пока можешь. Таблетки для сна, таблетки для пробуждения, для аппетита, для разжижения мозгов – что угодно в ассортименте!
- Как долго вы здесь лежите? – спросила я.
- Я около месяца, - отозвалась Вика. – меня выпишут через две недели. Нина не так долго. У нее булимия, с ней пациентов держат не так долго, как анорексиков.
Наш разговор с девочками затянулся, продолжаясь до тех пор, пока медсестра не позвала нас на вечерние таблетки, а после не объявила отбой, потушив свет в каждой палате поочерёдно. Девочки рассказывали мне о больнице, о контингенте сия заведения - девушках в большинстве своем со стертыми личностями, о своей жизни за пределами этих ужасных стен. Наш разговор был таким живым и приятным, нас чуть ли не силой заставили разойтись по палатам. Нина отправилась к себе, а Вика оказалась моей соседкой, поэтому, отобрав коляску у санитарки, она подкатила ее к моей кровати и помогла мне лечь. За перегородкой от нас лежали еще три девочки, страдавших булимией – они уже спали. Вика переместилась на мою кровать, сев в изголовье в позе лотоса.
- Ты мне понравилась, Ева. Ты красиво думаешь, - шепотом, со свойственным ей задумчивым тоном произнесла она.
- Мне приятно, что ты так говоришь.
- Здесь мало любопытных для меня людей. Чаще всего встречаются девочки со скупыми интересами, вращающимся исключительно вокруг еды и диет. Почему тебя возят на коляске?
- Они считают, что, если я буду ходить сама, то быстрее умру.
- Значит, так и есть на самом деле. Если хочешь правду, то ты слишком худая, даже для моего искалеченного восприятия. Ты похожа на кружевной носовой платок, который хочется бережно сложить и спрятать в нагрудный карман.
- А ты на балерину, как моя мать. Худая и высокая, с красивыми руками и тонкими лодыжками.
- О, я бы и правда занялась балетом, если бы не мефедрон.
- В смысле?
- Я лечусь здесь не только от анорексии. Я наркоманка.
- А я ни разу не пробовала наркотики, - призналась я.
- Ты это серьезно? – изумилась она. – Ведь ты живешь в Питере!
- Да, как это не смешно.
Мы разговаривали до глубокой ночи. Вика рассказала мне все о своей жизни. До сих пор не понимаю, почему она вот так вот легко доверила мне все, даже самое сокровенное. Я тоже перед ней открылась, и она была первым человеком, который не посмел меня жалеть, в отличие от вас двоих. Мы уснули почти в шесть утра, а уже в семь я устало открыла глаза, пробудившись. Вечный голод, которым я так бережно наслаждалась, не давал мне спать даже при том количестве препаратов, которые мне выдали в белом стаканчике прошлым вечером.
Встав с кровати, я вышла в коридор.
- Тебе запрещено ходить, - тут же подскочила ко мне санитарка.
- Мне нужно в туалет, - ответила я.
- Садись в коляску, я тебя отвезу.
- Я в состоянии дойти сама, тут расстояние в три метра.
- Правила есть правила, - пожала плечами она. – Думаешь, мне удовольствие – возиться с тобой?
В итоге она посадила меня в коляску и повезла в ванную. Туалет представлял из себя пространство без дверей с тремя толчками.
- Вы выйдите? – спросила я у санитарки.
- Нет. Ты должна все делать при мне.
- Боже, как унизительно. В душе тоже нет шторок?
Она кивнула.
- Господи, куда я попала?!
Кое-как разобравшись с естественной нуждой и гигиеной, облачившись в больничный халат, на коляске я была отправлена за стол к сонным Вике и Нине, ожидавшим завтрак.
- Доброе утро, - поздоровались девочки,
- Доброе, - отозвалась я.
- Сегодня нам подадут мерзкую молочную кашу.
- Я не употребляю молоко, - произнесла я.
- Здесь это мало кого волнует, можешь не есть, хоть они и записывают каждый поглощенный тобой кусок - сказала Нина. – Главное - набирай вес.
- К любой еде нам подают хлеб, можешь есть только его, - посоветовала Вика.
- Мне страшно его есть. Тут не дают никаких фруктов?
- Только на полдники, раз в день.
- Жаль. Я их очень люблю.
Начался завтрак, в ходе которого перед нами и правда поставили тарелки с отвратительной молочной жижей. Я, Вика и Нина демонстративно отодвинули от себя кашу, налегая на кусочки сдобной булки из хлебной корзины. Мне было до жути страшно есть, но я помнила о словах врача, что мне нужно набрать тринадцать килограммов, чтобы покинуть сие заведение. Поэтому я переступила через себя и свои страхи.
- Ты молодец, - произнес Никита.
- Не перебивай меня, пожалуйста, - устало произнесла Ева. – Так вот...
После завтрака нас оставили в покое всего на час. Затем началась выдача таблеток в одинаковых белых стаканчиках, а после нее все зашли в просторную комнату, расселись на стульях, расставленных кругом, и началась психологическая группа поддержки, которую вела психолог по имени Анастасия – полненькая девушка лет двадцати пяти. Мое кресло стояло в углу, рядом расположились мои новые подруги. Психолог начала свой занудный рассказ о расстройствах пищевого поведения.
- Каждый раз одно и то же, тихо прошептала мне Нина, закатывая глаза. – Я слышу все, что она говорит уже в тысячный раз, и, честно тебе признаться, я еще не встречала человека, кому эти тренинги помогли.
- Зачем тогда мы здесь торчим? – так же шёпотом спросила я.
- Врачи думают, что таким образом мы лечимся.
- Девочки, не мешайте нам, пожалуйста, своими переговорами, - громко сказала психолог.
- Что ж, обсудим все после, - шепнула мне Нина и продолжила изображать живой интерес на своем красивом лице.
После группы последовал полдник, во время которого нам вручили по яблоку и налили в чашки апельсиновый сок с сахаром, за ним очередная группа поддержки – кажется, она называлась арт-терапия, за ней обед с жидким супом, расовой кашей, куриной ногой и салатом из свежих овощей. После приема пищи нам выделялось свободное время. Некоторых девочек отпускали на улицу покурить. Меня же выпустить отказались – санитаркам не хотелось тащить мою коляску.
- Это несправедливо! - возмущались Вика и Нина, но их, как обычно здесь происходило, никто не слушал.
Я осталась сидеть в фойе за столом и читать книги, которые ты мне купила. Начала с Довлатова. Компанию мне составляли паукообразные девочки, в вены которых были вставлены катетеры, через которые в их вены вливалась белая жидкость капельниц.
- Что это такое? – отвлекшись от книги, спросила я у одной из них по имени Лена.
- Это к-калорийные капельницы. Они п-помогают набрать вес, - сбивчиво произнесла она. – Т-тебе скоро т-тоже такую поставят, д-думаю.
«Пусть только попробуют», - подумала я, прекрасно понимая, что не смогу этому сопротивляться.
Спустя час с прогулки вернулись Нина и Вика, и мое одиночество испарилось. Каждой из нас по очереди измерили давление, а затем вновь рассадили за столы, чтобы подать ужин, состоявший из пюре и паровых котлеты.
Впоследствии каждый день выглядел одинаково. Пробуждение, душ, завтрак, затем группа поддержки, после полдник, за ним очередная группа, обед, прогулка, следом ужин, свободное время, которое я тратила на разговоры с девочками и чтение, вечерние таблетки и сон.
Я довольно быстро привыкла к режиму. Поняла, что для того, чтобы меня скорее выписали, нужно играть по их правилам.
В один из дней у меня взяли анализы – сахар и белок в моей крови сильно упали, из-за чего я могла умереть в любую минуту. Вскоре после анализов мне тоже стали ставить белые калорийные капельницы, как и обещала заика-Лена. Кроме того, медсестры донесли врачам, что я съедаю лишь растительные продукты и хлеб, игнорируя мясо и молоко, поэтому мне назначили дополнительное питание – калорийные белковые коктейли, приторно сладкие и неприятные, зато полностью состоявшие из сои и якобы полезных микроэлементов. Нине и Вике их не прописывали, поэтому исподтишка я делилась коктейлями с ними. Им они по какой-то причине приходились по вкусу.
День шел за днем, поражая своей одинаковостью. Со временем я заметила, что наши вещи регулярно обыскиваются – постепенно из мой тумбочки пропали дезодорант, пачки сигарет и духи, которые купила для меня Марго. Все изъятое укладывалось в специальный шкаф, который держали под замком. Телефоны для звонков родным и близким выдавали дважды в день, но это вы знаете и так.
Я даже не заметила, как в этих околотюремных условиях прошло две недели. Вику готовили к выписке. Мы с Ниной грустили по этому поводу – мы успели друг к другу привязаться, а ежедневные вечерние разговоры за нашим столом уже стали своего рода традицией. Вика умудрилась набрать вес до нужной отметки и всеми силами стремилась выбраться из больницы, хотя бы переведясь в дневной стационар.
- Когда я выпишусь, сяду на голод и все равно все сброшу, - постоянно твердила она. – Но к мефедрону не вернусь. По крайней мере в течении недели.
Все ночи мы проводили с Викой за тайными тренировками, триггеря друг друга на все новые и новые упражнения, то на моей кровати за разговорами:
- Ты так много знаешь, - повторяла она раз за разом. – Но твои знания никому не нужны, потому что ты ими ни с кем не делишься. Ты эгоистично наполняешь себя интеллектуальным зерном, которое не способно прорости. Потому что ты делаешь это не для жизни, а потому, что хочешь умереть. Поэтому ведь ты здесь, да? Они все про тебя поняли.
- Я не хочу отвечать на этот вопрос.
- Что, слишком точно все описываю? Что ж, не отвечай. Но мне бы не хотелось, чтобы ты умерла. Попробуй наркотики, или хотя бы траву, и ты сразу обретешь смысл жизни.
- Обойдусь, - ответила я.
- Может, ты и права. Ведь все это не что-то настоящее.
Настал понедельник, и Вика покинула больницу, передав нам с Ниной весь свой запас сигарет и по записке с горячим признанием в любви. Меня все так же не пускали на улицу из-за коляски и капельницы, вживленной в мои вены. Нина, ставшая моим единственным компаньоном, оставалась со мной, пропуская прогулки из солидарности.
Она попросила, чтобы ее перевели ко мне в палату, и врач дал на это добро. Мы успели очень сдружиться и плохо представляли бытность в нашей больничной тюрьме друг без друга. Когда все оправлялись на прогулку, мы разговаривали на самые душевные темы, каждый раз открываясь друг перед другом с новой стороны. Я рассказывала ей о Никите, о тебе, Марго, о том, как сильно я люблю вас. И о матери тоже... Удивительно, что я не смогла открыть это ни одному из психиатров или психологов, а ей смогла. Она тоже делась со мной многим, например, она была безответно влюблена в одного парня, которого часто рисовала в своем блокноте, жила с бабушкой, ведь ее родителям совершенно не было до нее дела, а недавно в истерике она исполосовала совою руку лезвием из-за накопившихся эмоций и переживаний... Кстати, знаете, что смешно? Она удивилась, что я не ревную Никиту к тебе, Марго, представляешь?
Дни сменялись ночами, а мы с Ниной продолжали читать вместе книги, разговаривать и рисовать за одним столом. Время летело, как сумасшедшее, дни складывались в недели, а недели в месяцы, я все чаще ловила себя на мысли, что не знаю, какое сегодня число. Зато дни недели я могла определить с точностью по еде, которую накладывали нам на тарелки. Кажется, прошло две недели прежде, чем мне разрешили покидать здание больницы и на своих ногах отправляться на прогулку. Я чувствовала, что мои бедра стали круглее, я больше не могла обхватить свою руку большим и указательным пальцами в районе предплечья. Меня перестали возить в коляске, чему я была очень рада, ведь мне позволили выходить на улицу. На прогулке нас не водили по аллеям огромного парка больницы, нет, нас отправляли в небольшой садик, обрамленный забором и калиткой с замком. Мы сидели в беседке и курили сигареты, выпуская из легких голубоватый дым, или ходили по кругу. Наш с Ниной разговор не прекращался никогда. Мы спорили об искусстве, обсуждали девочек, которые лечились вместе с нами, говорили о жизни, о смерти, о Боге, о любви. Она была чудесным собеседником, поэтому мне не приходилось скучать. Порой мы собирали цветы, которыми украшали тумбочки своей палаты. Палата также стала нашим пристанищем по вечерам. Мы сплевывали снотворные и всю ночь сидели на моей кровати, продолжая разговаривать. Казалось, мы были способны совсем не спать, так интересно там было друг с другом.
Самую большую боль я испытала, когда Нину отправили на выписку – она была моим единственным другом в больнице. Ей тоже было горько меня оставлять, но больше находиться там она тоже не могла. Мы обменялись контактами и пообещали друг другу не теряться. Я до сих пор переписываюсь с ней время от времени, она и правда чудесная.
После выписки Нины я столкнулась с тотальным одиночеством. Я проглатывала книги одну за другой, пытаясь поскорее убить время до вечера. Расписание оставалось прежним: завтрак, группа поддержки, полдник, группа, обед, прогулка, ужин, свободное время, таблетки, сон, и так по кругу. Больше ни с кем из девочек я так и не подружилась, да и, честно признаться, я и не пыталась. Нина заполняла все пустоты в моей душе, и я знала, что никто не сможет мне ее заменить. Не хмурься, Марго, прошу тебя. От этого я не люблю тебя меньше.
Я продолжала наталкивать свой желудок кусками хлеба, терпеть еженедельные приемы у психиатра, который обвинял во всех проблемах в моей жизни мою мать, выносить бесполезные группы поддержки и делать вид, что я сплю, когда ночью в палату заглядывали санитарки.
Наконец в один из этих одинаковых и грустных дней ко мне подошел заведующий. Мы долго разговаривали с ним о моем состоянии. Я врала, что мне стало легче, что я вновь чувствую вкус еды и готова жить нормальной жизнью. Он сообщил мне, что завтра состоится взвешивание, благодаря которому и решиться моя судьба – выпишут меня или нет.
С утра я хорошо подготовилась. Влила в себя два литра воды из кулера, пока того не видела санитарка, надела самую тяжёлую одежду и положила в капюшон толстовки книгу так, чтобы этого было не видно. Благо, медсестра позволила мне не раздеваться. Весы показали заветные сорок пять килограммов. Уже спустя несколько часов я, сияя от радости, сидела в кабинете заведующего.
- Отпустите меня, прошу вас. Я набрала вес.
- Ты все еще больна, Ева. Но теперь твой вес не угрожает твоей жизни, поэтому мы не имеем права больше удерживать тебя, если ты сама этого не хочешь.
- Не хочу.
- Тогда готовься к выписке через неделю.
- Почему не прямо сейчас?
- Нам нужно убедиться, что твой вес будет стабилен.
- Ладно, - согласилась я. Пережила два месяца, значит, неделя мне тоже по силам.
И вот теперь я здесь, с вами, самая счастливая на свете, еду домой. С каждым километром, который отделяет меня от больницы я становлюсь лишь более счастливой.
- Признайся, Ева, ты ведь не станешь снова сбрасывать вес? Не сядешь на голод, как это сделала Вика? – озадаченно спросил Никита.
- Это уже буду решать я сама, - она загадочно улыбнулась.
- Значит, все лечение было напрасным, - вздохнула я. – Ты снова похудеешь и доведешь себя до гробовой доски.
Ева помрачнела.
- Я просто приду в форму и остановлюсь. Обещаю.
- Я слышал это миллион раз, любимая, - проговорил Никита. - Ты никогда не умела останавливаться.
- Не стоит обо мне беспокоиться, - она виновато улыбнулась. – Вы и так сделали все, что могли, запихнув меня в эту лечебницу.
Никита резко свернул на обочину и остановил машину.
- Так что все это означает? К чему тогда были все эти месяцы мучения, если ты снова вернешься к прежнему, полумертвому состоянию? – заорал он.
- Не смей разговаривать со мной в таком тоне, - ледяным голосом сказала Ева. – Я всегда делала и продолжу делать то, что мне вздумается.
- Тогда я разворачиваю машину и везу тебя обратно в больницу, - с отчаянием в голосе проговорил он.
- Не перегибай, Никита, - как могла более спокойно подала голос я. – Мы устали, Ева. Мы безумно любим тебя, но, начиная с этой секунды, поступай так, как знаешь.
Ее лицо выглядело обескураженным. Пожалуй, она готова была услышать что угодно, но не это.
- Поехали домой, Никита, - продолжила я. – Поехали домой. Мы ее не изменим.