Убежала Каштанка.
Семь лет. Утро. Ветер обдувает мою белую футболку — грязную от вчерашней игры. Она висит на мне, как наволочка на вешалке. Под ней — острые ключицы, рёбра, что легко пересчитать. Кожа — тонкая, как бумага, натянута на торчащие косточки. Я худой, с вечно урчащим животом. Сытость — как редкий праздник. Но даже тогда мама шипела:
— Ты меня позоришь! Не хватай так! ПЕРЕСТАНЬ, Я СКАЗАЛАААА!
Все головы оборачивались. Глаза — сотни стеклянных уколов. Я — в центре. Маленький. Голодный. Она — большая, громкая. Без тени вины. Её мысли гремели за глазами: «Жизнь била меня кулаком, я не могу быть слабой. Он должен понять».
— Ты… во всём виноват! И как... КАК МНЕ БРАТЬ ТЕБЯ КУДА-ТО?! Ты… — она дрожала, будто на грани взрыва. — ОПОЗОРИЛ! В церкви, при всех! Это святое место! А ты...
Я вздрагивал от каждого её крика. Хотел исчезнуть. Раствориться в щели между плитками.
— Извини... — выдохнул я, опуская голову.
— Все люди — одна семья! А ты мне "извини"?! — её лицо искажалось. Пальцы рвали воздух, будто искали, за что зацепиться, кроме меня.
«Ударить. Заставить почувствовать. Пусть ползает. Пусть носит этот позор, как клеймо...» — её гнев пульсировал в воздухе, хоть она и молчала.
С тех пор — на всех праздниках, у чужих столов — я беру понемногу. Медленно. Осторожно. Каждый кусок — как мина. Молча молюсь, чтобы не взорвалась.
…А потом наступает тишина. Прохладный ветерок. Почки трепещут на ветках.
Я сижу у дома, глажу собаку. Каштанка. Имя придумала мама — ей показалась каштановая шерсть красивой. Когда я кашлял от жары, она скулила и тыкалась носом в мой лоб. Тащила носок, как трофей. Я тогда подумал: она слышит мои мысли.
Беспородная, с широкой мордой и чёрными ушками. Как барсук — плотная, ловкая. Покинутая, как и я.
Я нашёл её под крыльцом. Маленький ком шерсти, вся дрожала от холода. Хотел убежать, но я протянул руку — и она не укусила. Только посмотрела. Так смотрят… будто уже знают, кто ты.
Дом — это не уют. Там не ждут, не спрашивают, не жалеют. А рядом с ней я мог просто быть.
Иногда казалось, что жизнь начинает меняться.
Однажды она родила щенков. Мы сделали будку из досок и клеёнки. Бросили внутрь сено. Снег лёг, как шаль, но внутри было тепло. Тихонько чмокали малыши. Я смотрел на неё и думал: "Можно ли туда... ко всем вам? Хоть ненадолго?" Она молчала, но позволила. И я влез. И оказался в мире, где никто не кричит.
Помню, как однажды ночью пошёл снег, и ветер завывал так, будто кто-то плакал. Я влез к ней в будку, и она пододвинулась, согрела своим телом. Мы лежали, дышали в такт. И впервые за долгое время мне не снился кошмар.
Дни тянулись. Спокойные. Без острых углов. Но долго так не бывает.
Потом мама вернулась с работы. Плечи опущены. Лицо — камень. Дышит, будто вся боль в лёгких. Трясётся. В её теле что-то волчье — будто потеряла кого-то важного.
— Мама! — я бегу. Ножки в жёлтых шортах, руки тянутся к ней. Я так скучал. Я почти обнял…
ТУХ! — на щеке греется пощёчина.
Огонь вспыхивает в груди. Клок боли рвётся наружу.
— За что?.. — голос тонет.
Но она молчит. «Он сам поймёт», — думает она.
Рывок. Меня тащат. Футболка тянется. Кровать. Ремень. Шорты спадают.
— Удар…
БАМ!
— А-а-а! — крик глохнет в шуме крови.
ХЛЕСТ!
Сердце прыгает в горло.
БАМ!
Я дёргаюсь, тело скручивает.
Она замирает.
— Я так… устаю… — бормочет, будто себя жалеет.
Последний удар.
Я кричу, хватаюсь за лицо. Слёзы не идут. Они где-то в пустоте.
…Тишина.
Я не жду доброты. Не жду, что кто-то скажет: «Ты молодец». Я знаю: между счастьем и болью — тонкая плёнка, как лёд над прудом.
ЛИЗЬ…
Язык касается щеки. Тёплый. Живой.
Я открываю глаза.
— К-Каштанка… — прячусь в её шерсть. Слушаю: тук… тук… тук…
Сердце. Моё. Её. Одно.
— Ты… одна меня слышишь…
Я прижимаюсь крепче. В её дыхании — обещание. Что я не совсем один.
Но это был последний раз.
…С тех пор каждая ночь — как бой. Я засыпаю и снова вижу сон:
Чёрная пустота. Где-то далеко — слабый свет. Каштанка идёт ко мне. Молча. Глаза — без укора. Без просьбы. Просто смотрит.
Поворачивается. Уходит.
— К-Каштанка! — я кричу, но слова вязнут.
Я делаю шаг — спотыкаюсь. Камень падает вниз.
ТУДУХ!
И вместе с ним — я.
Внизу — лица. Мамины. Папины. Скривлённые. Искажённые. Боль. Стыд. Вина. И что-то… толкает меня.
Я падаю.
…Просыпаюсь.
Сердце гудит. Внутри пусто. Каштанки нет.
— Каштанка… Каштанка… — мои руки тянутся в пустоту, но её нет. Где ты? Тишина вокруг — она мне не под силу. Все спят, а я один с болью, с воспоминаниями, которые снова и снова напоминают мне о потерях.
Каждое утро она будила меня — тёплым носом в щёку. А если я не вставал — тащила одеяло. Не лаяла. Просто смотрела — и я не мог не улыбнуться.
Думаю о Каштанке, но всё, что осталось — её пустая будка. Тот запах, что когда-то был её, исчез. Он унесён вместе с ней. В лицо мне ударяет холодный вечерний воздух, но он не способен охладить боль. Палки и ветки стучат по дому — как сердце, которое бьётся в пустоте, не находя отклика. В доме — тишина. Но я всё равно слышу её. Слышу её шаги. Их нет, но я слышу.
— Каштанка… — шепчу снова, сидя на земле перед домом. Руки беспомощно тянутся в пустоту, в холодный воздух, но её уже нет рядом. Я знаю, что ушла. Но почему не могу отпустить?
Однажды во дворе меня толкнули. Я упал, и грязь попала в рот. Они смеялись. А она встала между мной и ними. Зарычала. И никто не посмел подойти.
Я смотрю вдаль. Далеко. Где-то там, за горизонтом. Может, она всё ещё где-то там? Я буду ждать. Я буду верить, как Хатико. Я подожду.
Прохладный ветер обдувает меня, ледяной, как сама смерть. Он пахнет дождём. Ветер усиливается, небо темнеет. Тучи собираются, будто предупреждают. Что-то внутри меня понимает: буря приближается. Это не просто дождь… Это — конец.
Шаги сзади. Тяжёлые. Я не оборачиваюсь. Мама. Её фигура в темноте — как тень, неотвратимая и холодная. Она выходит, как всегда, безразличная.
— Ты снова ждёшь Каштанку? Не ной! Сама вернётся! — её голос звучит, как отголоски старых слов, пустых и бездушных. Слов, которые больше не значат ничего.
Я резко встаю. Гнев вспыхивает в груди, словно огонь, который сжигает всё на своём пути.
— Я пойду её искать! — кричу я, и мои слова разрывают тишину. Они эхом отдаются в пустоте.
— Стой! — её рука тянется ко мне, но я уже бегу. Рёбра начинают болеть, как иглы, но я не останавливаюсь. Моё тело — будто разваливается, слабое, безжизненное. Но я бегу. Не зная куда.
Каждый шаг даётся всё тяжелее. Земля скользит под ногами, как топь, она тянет меня вниз. Кровь застывает в жилах, сердце стучит, как бешеный молот. Я почти не чувствую ног. Мокрые, изнеможённые.
Не могу остановиться.
Тучи сгущаются, поглощая свет. Дождь капает, как слёзы, оставляя следы на земле. Вода холодная, как огонь. Я мокрый до костей, но мне всё равно. Я кричу её имя:
— КАШТАНКААА!!!
Крик разрывает тишину, но в ответ — только эхо. Оно долго звучит, как издевательство. Где ты? Почему не возвращаешься?
Шаг. Мокрая грязь обвивает ногу, как сеть, тянет в землю. Я замираю. Не могу двигаться. Не хочу. Стою, и в голове — пустота. Как и в теле. «Я не смог удержать её. Всё из-за меня. Она ушла, как и все.»
Ветер воет, дождь сильнее. Но я его не чувствую. Я уже пуст.
Возвращаюсь домой. Мрак. Пустота. Отец смотрит телевизор, как всегда. Его взгляд не поднимается. Я не существую для него. Не для них.
— И зачем ты её искал? — спрашивает он, не отрывая взгляда от экрана. Голос сухой, как треснувшее дерево.
— Это всего лишь собака. Она не говорит. От неё нет выгоды.
Мои слова застревают в горле. Я хотел бы сказать: «Она дала мне то, чего вы не смогли — любовь. Без условий. Без боли.» Но не могу. Молчу. Мне нечего ответить.
Жизнь продолжается. Нужно научиться жить с этой болью. Но как? Это урок, который я не забуду. Все, кого я любил, уйдут. И оставят меня с шрамами, глубокими, как ямы, которые никогда не заживут.
Я буду расти. Но буду прятать свою боль, как старые, порванные книги, забитые пылью. Надеяться, что кто-то возьмёт меня за руку и скажет, что не один. Но надежды мало. Любовь уходит. Все уходят.
Я буду искать кого-то, кто полюбит меня так, как она. Но буду знать, что это лишь иллюзия. Я буду тянуться, и каждый раз, когда кто-то уйдёт, буду чувствовать, как меня разрывает изнутри. Бояться потерять. Как тогда.
Но, несмотря на всё, я буду верить. Где-то там, в этом мире, где разбиты мечты и остаются только шрамы, я буду искать дом. Я буду искать, надеясь, что найду хотя бы частичку того, что потерял. И, может быть, вернусь домой.