Печать Короля

Балдуин сидел в тронном зале, освещённом только огнём факелов. Стражники стояли вдоль стен, затаив дыхание. Дворец был уже заперт — ни птица не пролетит, ни крыса не сбежит. Он не поднимал голоса. Он просто ждал.

Двери распахнулись. Вошли двое.

Рено де Шатийон, всё тот же: в грязной кольчуге, с лицом, вечно покрытым тенью насмешки. И рядом — палач, в чёрном, с капюшоном. Его звали просто — Элиас. Немой, с топором, который будто звенел от жажды крови.

— Вызывал, — первым нарушил тишину Рено, склоняя голову лишь символически.

Балдуин не встал. Только кивнул.

— На мою жену напали. В её чреве — дитя Иерусалима. Мой сын.

В зале стало так тихо, будто воздух сам испугался.

— Я хочу имена. И я хочу кровь, — сказал король. — Всё, что нашел Тиберий — проверите. Быстро, без суда. Я не хочу правды. Я хочу возмездия.

Палач молча шагнул вперёд и склонил голову.

— Найдите их. Приведите. А тех, кто прятал — медленно, чтобы весь город слышал.

Рено усмехнулся уголком рта:

— А если среди них будут именитые?

Балдуин поднял глаза, и впервые за долгое время — без тени болезни, без усталости. Глаза были ледяные, живые и безжалостные.

— Тогда ты знаешь, с кого начинать.

Слух пополз, как яд по венам дворца.

Сначала это были шёпоты слуг — тёмных фигур в коридорах, несущих воду, ткани, блюда. Потом — затаённые взгляды стражников, которые вдруг начали держать мечи не только у пояса, но и наготове. В комнатах знати стало тише, но напряжённей: никто не знал, кого вызовут следующим.

"Рено вернулся. С палачом. Немым."
"Король в бешенстве. Он не отдал приказ арестовать — он отдал приказ карать."
"Он даже не ждал отчёта. Он хочет голову."
"Говорят, дитя всё ещё живо. Но кто-то ударил её. Королеву. Младенца."
"Теперь всё — иначе."

Сибилла услышала это первой от своей служанки, когда та принесла ей вечернее вино и дрожащими руками пролила каплю на серебряный поднос.

— Рено... — повторила принцесса, будто вкусила это имя. — Палач?

Служанка только кивнула.

А где-то в тени восточной галереи Ги де Лузиньян останавливался на секунду, услышав, как два стражника переговариваются:

— Палач здесь. Слышал, король сказал: "Без суда".
— Думаешь, до Лузиньяна дойдёт?
— Не знаю. Но ворота закрыты. Даже если и захочешь бежать — некуда.

Дворец замер, словно перед бурей. Стало ясно: Балдуин больше не играет в политику. Он — король. И кто бы ни стоял против него — падёт. Слово его теперь не закон. Слово его — приговор.

Ги де Лузиньян стоял у окна своей покоев, сжимая в пальцах кубок с вином. Пальцы побелели, когда он услышал шаги — быстрые, сбивчивые, не по этикету. Вбежал один из его людей, тот, что был приставлен следить за Тиберием.

— Палач уже во дворце. Рено прибыл сам.

Ги не сразу ответил. Он сделал глоток, даже не почувствовав вкуса. Затем резко швырнул кубок в стену. Серебро гулко звякнуло, а капли вина стекали по известке, словно кровь.

— Твою мать… — прошипел он. — Я сказал убрать её. Убрать! Не напугать. Не оставить в живых. Она должна была... — он осёкся, в ярости ударив кулаком по столу. — Они даже не смогли это сделать.

— Там теперь охрана. Тиберий не отходит от неё, — проговорил посланец, пятясь. — И сам король не отходит.

— Конечно, не отходит, — Ги посмотрел на него с мрачным блеском в глазах. — Теперь она для него святая, мать наследника… И все мы — враги.

Он подошёл к креслу, в котором лежал свиток с планом. Схемы, связи, намёки. Теперь — всё прахом.

— Что теперь, мессир?

— Теперь… — Ги медленно обернулся, лицо его стало холодным, как мрамор. — Теперь я больше не играю в покер. Если король хочет крови — он её получит. Но и я пойду до конца. Если они решили бросить вызов мне — то и умрут, как дерзкие псы. Один за другим.

Он вышел из покоев, накинув плащ. Его шаги были размеренными, но взгляд — стальной. Ещё не всё потеряно. Но теперь ставки стали выше. Гораздо выше.

Рено де Шатийон прибыл во дворец на рассвете — без фанфар, без свиты, как волк, возвращающийся в лес. Его взгляд был тяжёл, рыжая борода скрывала жесткую линию рта. Палач, следовавший за ним, шагал молча, в багровом плаще, с кожаным мешком, в котором брякали инструменты.

— Ты знаешь, кого искать? — спросил Рено, взглянув на палача.

— Тот, кто тронул её, — ответил тот, не поднимая глаз.

— Верно. Но сначала — тот, кто дал приказ.

Во дворце царила напряжённая тишина. Гвардейцы отводили взгляды, слуги прижимались к стенам. Все знали: если Рено прибыл — кровь будет.

Он начал с дозорных у северных ворот. Словно играя, задавал невинные вопросы. Но за каждым его словом таилась угроза. Кто проходил? Кто видел женщину в крови? Кто приказал молчать?

Тиберий уже оставил у Миры личную стражу и те незаметно сопровождал её в саду. Но сам он теперь шёл рядом с Рено, передавая ему всё, что успел выяснить: где напали, где исчез преступник, кто из солдат отсутствовал в ту ночь.

— Один из внутренних охранников исчез, — сказал он. — Но, скорее всего, его просто убрали.

— Нет, — отозвался Рено. — Он жив. Пока. Крыса, которой дали кусок золота. Я его найду.

И он нашёл.

Уже к вечеру один из стражников, с рассечённой бровью и выбитым зубом, был брошен к ногам Балдуина.

— Он молчит, — сказал Рено, вытирая кровь с перчатки. — Но не потому, что предан. А потому, что боится кого-то больше, чем нас.

— Говори, — приказал король, глядя на стражника, как на труп.

— Я… — прохрипел тот. — Я не знал… я думал, это просто… напугать… не знал, что она с ребёнком…

— Кто приказал?

— Я… я не видел… он был в капюшоне… но дал перстень…

Рено выдернул у него из руки окровавленный перстень, с гербом льва.

Тиберий побледнел.

— Это герб Лузиньяна.

Балдуин медленно выпрямился.

— Принесите мне Ги, — произнёс он тихо. — Или принесите его голову.

Ги шёл быстро, почти бегом. Плащ волочился по ступеням, лицо побледнело, как у человека, которого уже ведут на эшафот. Он толкнул дверь покоев Сибиллы с такой силой, что та вздрогнула и поднялась с кресла.

— Что ты творишь? — бросила она раздражённо. — Ты с ума сошёл?

— Он знает, — прошипел Ги. — Рено уже здесь. И с ним палач.

Сибилла побледнела.

— Кто?

— Один из стражников заговорил. Назвал перстень. Лев. — Он тряхнул головой. — Нам конец, если он дойдёт до тебя. Он рвёт все нити. Он уже не король — он зверь. Он пойдёт до конца.

Сибилла сжала пальцы на подлокотнике.

— Я могу поговорить с ним.

— Поздно, — зло процедил Ги. — Он уже дал приказ. Если Рено пойдёт за мной — значит, скоро пойдёт и за тобой. Он знает, что ты хочешь трон, Сибилла.

Она медленно опустилась в кресло, дрожащими руками снимая кольцо.

— Что ты собираешься делать?

Ги подошёл ближе, его лицо исказилось — смесь страха и ярости.

— Спастись. Если мне удастся выбраться из города — я соберу силы. Армии. Твоего сына провозгласим королём. Тогда Балдуин сам приползёт на коленях, умоляя о мире.

— Ты не успеешь, — прошептала Сибилла. — Если Рено рядом — ты уже в его списке.

Ги замер, потом схватил её за плечи.

— Тогда ты должна сделать выбор. Или ты королева — и идёшь до конца со мной. Или ты просто сестра мертвеца.

Сибилла отвела взгляд. Впервые в её глазах появилось не только беспокойство — но и страх.

Рено де Шатийон вышел из тени, как зверь, учуявший кровь. Его лицо, освещённое отблеском факелов, было каменным, глаза — тёмными, как омут, в котором исчезали судьбы. Он шёл по следу Ги с тем же холодным терпением, с каким травят зверя в степи. Он знал: этот человек виновен. Знал и то, что тот не успеет сбежать. Никто не сбегает от Рено.

Один из стражников подбежал к нему на повороте галереи:

— Сеньор, он вышел из покоев Сибиллы. Направился к конюшням.

— Остановить его не пытались? — тихо, без гнева.

— Он окружил себя двумя рыцарями. Приказали не подходить. Мы не осмелились…

— Я не спрашивал о страхе, — Рено посмотрел на него. — Я спрашивал — пытались ли.

Стражник потупился. Рено молча продолжил путь, поднимая с пояса шлем и надвигая его на голову. Его шаг стал быстрее, почти стремителен. Он знал дворец, как собственную ладонь, знал все пути и уловки. У ворот на южной стороне он остановился — и, как ворон, заметил движение.

Свет факелов дрогнул — трое, спешно седлающие лошадей.

Ги.

Рено щёлкнул пальцами, и за его спиной поднялись вооружённые люди.

— Никого не убивать, — сказал он. — Если только попытаются.

Он шагнул вперёд, меч в ножнах, но каждый его шаг был как приговор.

— Ги де Лузиньян! — громко, как удар колокола. — По воле короля ты задержан. Пройди спокойно — и, возможно, сохранишь язык и достоинство.

Ги уже сидел в седле. Он обернулся. Их взгляды встретились — огонь против льда.

— Слишком поздно, Рено, — крикнул Ги. — Я больше, чем ты. Больше, чем Балдуин. Ты ничего не изменишь.

— Ты ошибаешься, — Рено улыбнулся. — Я — палач. Я не меняю. Я заканчиваю.

И он подал знак.

Пыль под копытами уже оседала, когда Рено, держа Ги за ворот, тащил его обратно через мраморные галереи. Один из рыцарей Лузиньяна остался валяться у ворот с пробитым шлемом, второй сбежал. Ги пытался сопротивляться, кричал, но Рено лишь крепче сжимал пальцы на его одежде, как хищник, который наконец-то поймал свою жертву.

— О-о-о, мальчик-корооль, — протянул Рено, вполголоса, будто напевая старую французскую балладу, — в золотой короне, руки в язвах, сердце во льду… но вот теперь, теперь у него есть кровь. Он хочет её... твою, Лузиньян.

Ги споткнулся, но Рено лишь подтолкнул его вперёд.

— Ты ведь думал, что он слаб? Что ангел смягчил его? — Рено усмехнулся. — Ошибся. Мальчик стал королём. А король жаждет расплаты.

— Ты ничтожество, Рено! — выкрикнул Ги, хрипло, сдавленно. — Наёмная собака! Ты ничем не лучше меня!

— Может быть, — сказал Рено и наклонился ближе, его голос стал ледяным. — Но в отличие от тебя, я не пытался убить его ребёнка.

Молчание повисло в воздухе. Только шаги. Только пыль под ногами. Только песенка:

— ...а мальчик-король глядел в окно, и в сердце его расцвёл гнев, как роза из крови...

Двери зала уже были видны. Два стражника поспешно распахнули их, и Рено, не снижая шага, втащил Лузиньяна внутрь.

Балдуин стоял у окна, в тени, с руками, сжатыми за спиной. Он даже не обернулся.

Рено бросил Ги на пол перед ним и хрипло добавил:

— Как приказывал, мой король. Твоё правосудие — здесь.

Балдуин не обернулся. Несколько мгновений стояла тишина — только тяжёлое дыхание Лузиньяна, всё ещё валявшегося у его ног.

Затем, холодно, без единой нотки эмоций, король произнёс:

— Приведите Сибиллу.

Голос был спокойным, но в нём была та сталь, от которой замирают сердца. Стражник кивнул и исчез в коридоре.

Балдуин всё ещё смотрел в окно. Лица не было видно, только вытянутая фигура в тени, с прямой спиной. Его руки слегка дрожали — не от болезни, нет — от сдерживаемой ярости. Он не поднял головы, не глянул на Ги, даже когда тот попытался встать.

Когда двери зала отворились, и Сибилла вошла, сопровождаемая двумя стражниками, в воздухе уже витало напряжение. Она была бледна, но держала голову высоко. Её взгляд метнулся сначала к брату, затем — к Ги, стоявшему подле Рено, с растрёпанной одеждой и тонкой нитью крови на губе.

Балдуин медленно повернулся. Его лицо было мраморно-неподвижным, без намёка на прежнюю теплоту. Только глаза — тёмные, ледяные — впились в сестру.

— Смотри, сестра, — произнёс он глухо. — И выбирай.

Он сделал шаг вперёд, поднял подбородок.

— Ты станешь рядом с ним, и тогда я велю вытащить вас обоих к стене. Вы будете связаны вместе, когда в вас полетят камни. И ты, и он.

Зал замер. Даже Рено перестал улыбаться.

Балдуин говорил почти шёпотом, но каждый его слог будто разрывал воздух.

— Или... ты расскажешь мне всё. Всю правду. Без лжи. Сейчас. Здесь. И, возможно, я тебя пожалею.

Сибилла побледнела ещё сильнее. Она сжала пальцы так сильно, что костяшки побелели. Губы дрогнули, но она молчала.

— Ну, сестра? — повторил он. — Что выбираешь?

Сибилла сделала шаг вперёд. Подол её платья шуршал по каменному полу, в ушах звенело от тишины. Её глаза — влажные, растерянные, но всё ещё гордые — встретились с глазами брата.

— Я… — начала она, голос её дрогнул. — Я не хотела ему зла.

— Ты солгала мне, — спокойно произнёс Балдуин. — Ещё раз — только один. Тогда я позову палача.

Сибилла вскинула подбородок, будто вновь вспомнив, кто она есть.

— Ги говорил, что ты… слаб. Что не доживёшь до зимы. Что… Мира опасна. Ты ослеплён ею. Он… мы боялись, что она родит наследника, и твой сын сместит моего.

— И ты решила убить его в ней, — прошептал Балдуин.

Сибилла закусила губу, и по её щеке скатилась слеза.

— Я не знала, что всё зайдёт так далеко… Я думала — запугаем. Уйдёт. Всё закончится.

— Но она не ушла, — жёстко отрезал король. — Она выжила. А ты — нет.

Сибилла вздрогнула.

— Балдуин… пожалуйста…

— Не зови меня по имени, — холодно сказал он. — Я твой король.

Он повернулся к Рено.

— Уведите Ги. А ты, сестра, останься. Мы с тобой ещё не закончили.

Сибилла стояла, словно вкопанная. Балдуин не смотрел на неё — он опёрся рукой на спинку трона, будто собираясь с силами. Лицо его было мраморным, спокойным и страшным.

— Я должен был казнить тебя вместе с ним. Закон один для всех, даже для крови моей.

Она шевельнулась, медленно опускаясь на колени, не из-за унижения, а будто нити держали её — и вдруг оборвались.

— Но я не могу, — продолжил он тихо. — Ты — всё, что осталось от семьи. Сестра, с которой мы росли. Сибилла, что когда-то целовала мои руки, когда мне было больно, и пряталась от бурь под моим плащом.

Её губы дрогнули.

— Я не прощу. Никогда. Но… ты ещё жива.

Он наконец повернулся к ней, и в его взгляде впервые за всё время мелькнула слабая, тлеющая боль.

— Отправляйся в монастырь. Завтра же. Без титулов. Без имени. Если хоть один слух коснётся Миры или ребёнка — я закончу то, что начал сегодня.

Сибилла всхлипнула. Это было не просто изгнание — это было стирание. Отказ. Он отнимал у неё даже прошлое.

— Ты слышала меня?

Она кивнула.

— Да… мой король.

Балдуин отвернулся. И в тишине, что повисла, словно траурный саван, только шаги Рено и предсмертный вой гордости, растоптанной руками брата.

Мира сидела у окна, укутанная в лёгкий плащ, хотя в комнате было тепло. Она держала руку на животе, словно охраняя крошечную жизнь внутри. Когда дверь отворилась, она не обернулась — почувствовала его шаги ещё до того, как он вошёл.

— Встань, — тихо сказал Балдуин.

Она повернулась, взгляд встревоженный, но спокойный.

— Куда?

Он подошёл ближе, посмотрел на неё в упор — тяжело, глубоко, будто искал в её глазах опору.

— Ты должна пойти со мной. Сегодня всё изменится. Ты увидишь.

Мира хотела спросить, что случилось, но он уже протянул руку. Она вложила свою в его ладонь, и он крепко сжал её — не властно, а будто боялся отпустить.

Они шли через зал, под гулкое эхо шагов, в сопровождении стражи и Тиберия, что держался чуть позади, мрачный, готовый ко всему. У выхода из внутреннего двора уже был выстроен круг. Стража сомкнула ряды. Палач стоял рядом с чёрным пеньком, точил топор. И в коленях у Рено, скованный, но не теряющий наглости, стоял Ги.

Балдуин остановился. Мира замерла рядом, сердце её стучало где-то в горле.

— Смотри, — прошептал король ей. — Это за тебя. За нашего ребёнка. За Иерусалим.

Балдуин отпустил её руку и сделал шаг вперёд. Ветер трепал его плащ, волосы, солнце слепило глаза, но он стоял прямо, как на троне, как на поле боя.

Толпа замерла, вся знать, воины, придворные — даже те, кто ещё вчера шептался в тени, сегодня молчали. С каждым шагом короля их дыхание становилось тише.

— Народ Иерусалима, — его голос разнесся над площадью, ровный, холодный, как сталь, — перед вами стоит человек, который мечтал облечь предательство в корону. Он покушался на ту, кто спасла короля и даровала ему жизнь. Он ударил в спину, когда наш город нуждался в верности.

Он медленно обвёл взглядом собравшихся.

— Когда король молчит, враги думают, что он слаб. Но когда король говорит — это последняя молитва предателю.

Он сделал шаг к Ги, тот поднял голову — лицо его бледное, но в глазах плещется страх и ярость.

— Этот человек хотел убить мать моего ребёнка.

Тишина упала, будто время остановилось.

— Я — Балдуин четвёртый король Иерусалима. Прокажённый? Да. Но не слепой. Не мёртвый. И если вы, кто стоит здесь, ещё верите, что могу быть слабым, — смотрите внимательно.

Он поднял руку.

— Палач, исполни приговор. Во имя справедливости. Во имя жизни.

Палач шагнул вперёд — огромный, в чёрной кожаной накидке, лицо скрыто капюшоном. Он не говорил ни слова. Молчаливо, с ритуальной точностью вытащил меч. Не топор — меч, как для воина. Таков был приказ короля. Не казнь ворами, а смерть достойная, чтобы каждый понял: Ги пал не как герой, а как предатель.

Толпа затаила дыхание. Рено стоял сбоку, прищурившись, будто ждал музыки к финальной сцене. Балдуин не отводил взгляда от Ги.

Тот всё ещё стоял на коленях. Гордый. Но больше не дерзкий. Его руки были связаны, глаза искали Сибиллу, но та стояла в стороне, сломанная, безмолвная. И не сделала ни шага вперёд.

Палач обнажил клинок. Меч засиял в полуденном солнце.

Балдуин медленно опустил ладонь. Слов не понадобилось.

Взмах был точным, как удар судьбы.

Тело Ги повалилось в пыль, голова покатилась по камню, и кровь хлынула, как печать, что поставлена на предательстве.

Мир застыла. Ни крика, ни рыдания. Только ветер разнёс по площади голос Рено, тихий, почти весёлый:

— Вот как мальчик стал королём.