Тайны стен

Я следую совету — кроме старой футболки и джинсов надеваю перчатки и маску с фильтром. Кажется, даже щелчок выключателя поднимает в кладовке волну пыли. Единственное окно наполовину закрыто шкафом, узкая дорожка тянется среди коробок на полу. Я мягко следую ей, боясь спугнуть пыль.

Отец сказал, нужно разобрать шкафы со старой одеждой и ненужными вещами. Протереть пыль. Выкинуть всё, что нельзя отдать. Перебрать коробки с книгами и составить каталог. Хорошо, не перекрасить стены и потолок.

Несколько минут я стою на узком пятачке свободного места, не зная, куда податься, за что хвататься первым. Пытаюсь пройти к шкафу в дальнем углу, спотыкаюсь и понимаю — это самый очевидный знак. Нужно очистить пол, разобрав склад старых книг.

Пальцы в перчатке с трудом удерживают ручку. Я аккуратно раскрываю каждую коробку, перебираю книги. Пишу в блокнот название, год издания, примерное состояние. Эти книги много лет никто не хотел покупать, поэтому с полок магазина они были изгнаны в кладовку. Возможно, пришёл их час?

Кажется, я плачу за это слишком большую цену. Лицо под маской чешется, а постоянно склоненная шея болит. К обеду я справляюсь с пятью коробками. Есть не хочется. Моя грязная одежда и мокрая от пота чёлка пугают посетителей у стеллажа любовных романов. Отец смеётся, заваривая чай.

— А кто говорил, что это будет легко?

После чая с лимоном и имбирём, пары бутербродов и таблетки дело идёт быстрее. Листы блокнота постепенно наполняются записями. Сама не замечаю, как разбираю половину коробок. Открываю следующую, готовая нырнуть внутрь за сокровищами, когда кто-то стучит в окно.

Квинт машет рукой через стекло. Убедившись, что отец занят на кассе, прикрываю дверь. Потом подталкиваю к окну одну из коробок, встаю на неё и добираюсь до форточки.

— Нашли ключ? Приехал профессор?

Вопросы вырываются быстрее, чем Квинт успел бы ответить. Он мотает головой:

— Нет, я решил навестить тебя. Узнать, как твои дела.

Стягиваю с лица надоевшую маску.

— Могло быть и лучше. Но скоро я выберусь отсюда. А твои?

Он оглядывается через плечо и наклоняется ближе, упираясь мраморным носом в стекло.

— Минерва сказала тебя не пугать, но знаешь, я думаю, ты должна это услышать.

Я чуть не переспрашиваю: Минерва, она же делится со мной всем. Но прижимаюсь к стеклу и, балансируя на коробке, шепчу:

— Что случилось?

Он снова оглядывается, прежде чем продолжить:

— Вчера ночью кто-то разбил бюст Менделеева в университете, где мы были. Убил его.

Ответ срывается с губ прежде, чем я успеваю подумать:

— Убил статую? Это вообще возможно?

Квинт склоняет голову, глядя на меня... Как на то, чем я являюсь. Очень. Тупую. Чуть не бьюсь лбом о стекло, перебивая сама себя:

— Но как это произошло? Кто это сделал?!

— Если бы мы знали... — он качает головой. — Минерва взволнована, хотя этого не показывает. Она требует поспешить.

Оглядываюсь на коробки и пыльные шкафы. Теперь от того, как быстро я справлюсь, могут зависеть жизни статуй.

— Тогда мне нужно вернуться к работе.

— Ценю твою решительность. А я возвращаюсь на пост. Удачи, друг!

— Удачи! — откликаюсь я. — И не попадайся на глаза отцу. Он думает, ты плохо на меня влияешь.

Квинт усмехается и снова машет рукой. Маску на лицо и — вперёд, не думая ни о чём.

За день я справляюсь со всеми коробками. Последним нахожу в дальнем углу старый чемоданчик: искусственная кожа потрескалась, замки заедают. Думаю, он набит книгами, но внутри лежит фотоальбом. И пусть нужно спешить — я больше не могу. Я так устала за день.

Опускаюсь на одну из коробок, стягиваю маску и перчатки. Руки мокрые от пота, хотя бы дышать становится легче.

Я видела эти фото. Когда в детстве спрашивала, как выглядит мама, отец показывал их. У литературного института. На мосте птиц. Последнее фото — она, улыбаясь, смотрит в объектив. Руки лежат на беременном животе.

Папа открывает дверь, застаёт меня склонившейся над альбомом, и говорит, что ужин ждёт. Еда остывает, пока я принимаю душ и переодеваюсь, но за стол сажусь чистой. Вопрос сам вырывается наружу:

— Тот фотоальбом... Может, из кладовки переложить его в спальню или библиотеку?

А отец отвечает:

— Пожалуй ещё не время.

Остаток вечера мы проводим в тишине.

Когда руки не заняты работой, мысли снова начинают метаться. Принимаю таблетки, расправляю кровать, пытаюсь приглушить их лёгкой книгой про искусство, но так и не дочитав главу про супрематистов, отбрасываю одеяло и иду к окну.

Селена увлеченно наблюдает за людьми, спешащими по ночной улице. Зову её, слушаю рассказ о том, какая же прекрасная сегодня луна. Вопрос теперь кажется неуместным, и всё же я не могу спать, пока он остаётся в голове:

— Как можно убить статую?

Селена — невероятно — замолкает. Я уже не жду ответа, а готовлюсь к ночи, полной кошмаров, когда она говорит:

— Что ж, однажды этот вопрос должен был прийти к тебе. Убийство — это страшное злодеяние... Но лишить жизни статую сложнее, чем человека. Я видела однажды, как ночной разбойник пронзил свою жертву ножом. Одно движение, и вы истекаете кровью. Мы же сделаны из мрамора или металла. Понадобится оружие, много сил или же ярость.

Переминаюсь с ноги на ногу. Её голос разлетается над засыпающим Городом:

— Но если взять что-то тяжёлое и разбить статуе голову, всё кончено.

«Всё кончено», — эхом отдаётся в моей голове.

— Хотя этот вопрос тебе лучше обсудить с Минервой. У неё есть... практический опыт.

— Минерва кого-то убила? — снова говорю я прежде, чем могу это осознать

— Ей приходилось устраивать казни. Например, для статуй, которые пытались перехватить власть. Или сошли с ума, захотели крови и начали нападать на людей, — отвечает Селена невыносимо спокойно.

Что творится в моей голове — точно спокойствием не назовёшь. О боги... мне она никогда про такое не говорила.

— Минерва считает, это тайна. Но лично я думаю, юным девушкам стоит знать о всех опасностях, которые поджидают их на пути. И если Минерва считает иначе, пусть придёт, поднимется ко мне и скажет это сама, — Селена морщит нос. — Убийство статуи — ужасно, но убийство человека статуей ещё ужаснее. Вы же такие мягкие и беззащитные!

Теперь кажется, незнание породило бы меньше кошмаров.

Желаю Селене интересной и насыщенной ночи. К книге прикасаться не хочется, голова тяжело падает на подушку. Жду кошмаров, но таблетки продолжают стоять на страже. И всё же перед сном я не могу перестать думать о человеке с ломом или кувалдой, который разбивает голову беззащитному бюсту. А потом о статуе, которая в приступе безумия обхватывает мраморными руками хрупкую шею человека.

Новый день встречает необходимостью продолжить работу. К счастью, почти всё сделано вчера. Разбираю вещи в шкафах, собираю пару пакетов, которые нужно будет передать на благотворительность, а потом включаю пылесос.

Итак, пыль, победительница здесь я. Склонись передо мной!

Отец принимает работу и довольно хныкает в бороду. А потом достаёт из кармана пиджака визитку.

— Держи. Завтра пойдёшь в Собор, найдёшь там Анну Николаевну. Она сказала, на служебном входе тебя пропустят. Мы договорились, три недели ты сможешь туда походить.

Беру визитку как самую ценную вещь в своей жизни. Минерва, у меня получилось пробраться в Собор! Но, почему...

— Почему именно три недели?

— У тебя встреча с психиатром через три недели как раз. Не забыла? Посмотрим, что он скажет.

Ах, да. Эти встречи раз в пару месяцев, на которых я говорю, что всё хорошо, таблетки продолжают помогать, а доктор предлагает мне пару ирисок из вазочки на столе. Не люблю ириски, они напоминают о болезни.

Надеюсь, через три недели вопрос с ключами будет решён.

Я наконец-то могу закрыть дверь в кладовку и провести спокойный вечер в магазине. А утром, захватив термос с имбирным чаем и несколько бутербродов, поехать к Собору ангелов.

На календаре середина ноября, но — ни намёка на зиму и снег. Холодные ветра обходят нас стороной, и я лечу на велосипеде в лёгкой куртке и тонкой вязаной шапке. Вход для персонала — неприметная дверь в стене Собора. Прямо над ней — один из ангелов, и я стою, запрокинув голову, а потом неуверенно машу ему рукой. Он слегка раскрывает белые крылья в ответ.

Вспоминаю мягкий голос Северного ангела. Надеюсь, с другими мы тоже подружимся.

Анна Николаевна ждёт меня в кабинете, тесной комнатке наверху. Внутренние коридоры выложены белым кирпичом, лестницы очень узкие. Но мне не кажется, что стены давят, наоборот, здесь так светло, мысли проясняются.

Знакомая отца оказывается высокой женщиной в чёрной водолазке и свободных брюках. Волосы вобраны в хвост, на шее — цепочка с очками. На моё приветствие она отвечает:

— Зови меня просто Анна.

А потом:

— Твой отец рассказал о твоей... проблеме?

— Болезни.

— Да, прости, — она смотрит на стол, заваленный бумагами, но не на меня. — Если походы в Собор тебе помогут, я только рада.

Бросаю взгляд на стеллаж у стены. Он заполнен литературой об истории Собора, одна полка завалена брошюрами для туристов, кажется, такие продаются внизу. Здесь их не меньше пары десятков.

— В общем, я сказала коллегам, что ты студентка и изучаешь архитектуру. Тебя будут пропускать свободно, в часы работы, конечно, — ответить ничего не успеваю, а она машет рукой. — И не волнуйся, ты никак нас не затруднишь. В это время года у нас мало посетителей. Хотя зима обещает быть такой тёплой, может, ещё и подтянутся.

— А чем именно вы занимаетесь?

— Организую закупки, слежу за общим состоянием Собора... Я вроде замковой хозяйки или домоправительницы.

Её можно представить в черном платье в пол и со связкой ключей на поясе. Улыбнувшись, я спрашиваю:

— Можно взять у вас одну брошюру?

— Конечно!

Вооружившись знаниями по истории Собора, покидаю кабинет. Лестница вверх кажется бесконечной, на пути ещё множество дверей. Громада Собора пугает, но Минерва отправила меня на разведку и нужно справиться на отлично.

Я решаю начать с чего-то знакомого. То есть, с кого-то.

На первую утреннюю экскурсию никто не пришёл. Не считая уборщика, в большом зале я одна. Четыре ангела охраняют четыре стороны света; подхожу к Северному, а он встречает улыбкой.

— Приятно видеть знакомое лицо. Но подозреваю, ты снова пришла сюда искать ключ.

— Отчасти, да.

Сажусь на постамент у его ног, раскрываю брошюру. Тень от крыльев падает на страницы.

— В этом я не могу тебе помочь. Но я рад, если ты побудешь с нами.

Уборщик подходит ближе, и ангел замолкает. Под шум пылесоса я листаю страницы. Собор был построен в XVIII веке. Фигуры ангелов снаружи появились не сразу, их устанавливали одну за другой в течение пятидесяти лет. Золотой ангел на крыше был первым, указывая путь в небеса.

Стоит уборщику удалиться, я шепчу:

— Каково это, прожить целых триста лет?

— Время для статуй идёт иначе. Спроси моих братьев, которые смотрят на Город. Наверное, это захватывающе, видеть, как меняется мир вокруг.

— Ты никогда не был снаружи? — тоже перехожу на «ты».

— Так давно, что забыл, каково это. Иногда братья рассказывают, что происходит вне этих стен. Иногда я слушаю разговоры тех, кто ходит вокруг. Я знаю, некоторые статуи свободно ходят по Городу, но это неправильно.

— Почему?

— Статуи созданы не для этого. Наше предназначение — наблюдать за Городом, но не вмешиваться в его жизнь.

С последними словами он пожимает плечами. В голове возникает идея.

— Я ещё вернусь.

На пути к лестнице слышу чей-то отклик. Восточный ангел, одной рукой сжимающий рукоять меча, тяжело смотрит исподлобья:

— Тебе не стоит говорить с Северным братом. Он слишком любит болтовню. Для ангела это неприлично, — вещает он.

Его атрибут — меч. А у северного ангела — книга. Оглядываюсь и вижу, что западный держит кубок, а южный — голубя. Так у каждого ангела есть в руках какой-то предмет. Интересно, думаю я, поднимаясь по лестнице, найдётся ли среди них ключ?

Несколько часов я провожу, изучая Собор. Брошюра для туристов показывает, как добраться почти до всех ангелов. Но они молчаливы и неприветливы, и ничего, кроме скупых приветствий, получить не удаётся. Единственная надежда — Северный ангел.

И у меня есть идея, как его разговорить.

После обеда я не возвращаюсь к ангелам. Отец просит помочь, и пару часов я провожу в магазине. А потом надеваю куртку потеплее, беру фотоаппарат, подарок на прошлый день рождения, и отправляюсь на улицу.

Не знаю, что может быть интересно ангелу, который триста лет не бывал снаружи. Снимаю несколько домов, магазин цветов, деревья в парке — но с них облетели все листья, получается некрасиво. Пробую снять закат, увлекаюсь и делаю десяток фотографий неба: нежно-голубого, фиолетового и наконец — ярко-красного. Отец просил вернуться домой до темноты, и всё равно, решаю проведать Минерву.

Подъезжая, я слышу голоса: они так жарко спорят, не сразу узнаю божественно спокойную Минерву. Остановив велосипед, наблюдаю за ней и незнакомцем. Чувствую себя лишней, но не могу ведь я остаться в стороне.

Это существо, оно не похоже ни на одну знакомую статую. Такой высокий, почти одного роста с Минервой и постаментом. Большие бычьи рога, которые тянутся к её лицу, а вокруг так мало воздуха. Нога слетает с педали и велосипед ведёт в сторону. Седло бьёт по бедру, но я могу устоять.

Минерва взмахивает копьём и подаётся вперёд. Я никогда не видела её такой. Готовой сойти с постамента.

И начать битву.

В голове отдаётся голос Селены, рассказывающей об убийствах. Дышать от этого легче не становится. Минотавр сдавленно рычит, я с трудом делаю вдох. Минерва заносит копьё. Равновесие совсем теряется, я отпускаю руль, неловко отпрыгиваю к стене. А когда снова поднимаю глаза — он уже уходит, Минерва стоит в привычной позе.

Из ресторана напротив появляется шумная компания, они останавливаются покурить именно около Минервы. Я не могу ждать — скоро стемнеет, отец будет волноваться. Переводить дыхание приходится прямо на велосипеде, по дороге домой.

Синяк на бедре начинает ныть к ужину. Накладываю полную тарелку запечённых баклажанов, пытаюсь вести себя нормально, но отец всё равно что-то замечает.

— Ты в порядке? Поездка в Собор тебе точно помогла?

— Да, в Соборе всё было хорошо. Я просто, — опять говорю полуправду. — упала с велосипеда. Было больно, и я испугалась.

— Ты точно в порядке? Может сходить в травмпункт?

— Да, синяк набила, и всё. — Не могу держать это в себе. — У нас в Городе есть высокие статуи с рогами? Например, Минотавр?

Отец задумывается, качает ножом. А потом, когда я так надеюсь на ответ, пожимает плечами.

— Ничего не приходит в голову. Тебя в последнее время так интересуют статуи.

— Да, они мне нравятся.

Да и других друзей у меня не планируется.

— В детстве ты очень любила разговаривать со статуями. Считала их живыми, — отец улыбается, но выходит как-то грустно.