.᯾НЕИСПОЛНИМОЕ ЖЕЛАНИЕ᯾. («1» - first chapter)🔞
Ahmed_sarah ★★★
manjiro_veana ★★★
SobakunoRin ★★★
user58884160 ★★★
savascivesarapci ★★☆
# # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # # #
После всего, что случилось, под занавес, как, воистину (вынужден заставить поклясться периметром и площадью), достойный финал всей их жизни - «всё это», скопом внушает им одно отвращение, оно душит, преследует, приводит в содрогание, давит, и, как знать, рано или поздно даст необходимый толчок, чтобы без особых колебаний они подвели черту под этой до неприличия смехотворной "комедией" и подобру-поздорову отшевырнули вдаль своё прошлое...
И тем не менеея вполне вероятно, они протянут ещё какое-то время, продолжат питаться, спать, чем-то заниматься, так же машинально, упорядоченно и безмятежно, как протекала их внешняя жизнь всю пору отрочества и ранней молодости - в чудовищном противоречии опустошительному процессу внутреннего распада.
Душевные переживания тем сильнее, острее, чем мирнее, бесстрастнее существо внешне.
Но делать нечего...приходится жить, и если вы откажитесь быть «самим действием» и уйдёте в затвор, то жизненные неурядицы обрушатся на вас изнутри и неминуемо придётся проявить характер, будь вы героем или шутом.
* * *
Век тот, по сути своей, был трагичен...но что ни в чём не повинный народ тщился не замечать. Пришла беда, разрушила их жизни, а они прямо на руинах наново торили тропки к надежде!
Это, без преувеличений, был очень тяжкий труд...
Впереди - рытвины, преграды, и не более.
«Мы обойдём их, либо отберём приступом!..»- твердили они.
Но какие бы невзгоды ни обрушивались на их стороны и вершины, жизнь восточников Двухмерии шла своим чередом.
* * *
«Фоуртрид».
Город, где зимой тонкие арочные стекла лопались под тяжестью ледяной корки, намерзавшей и на подоконниках; дети спали в объятиях матерей, для которых единственной защитой от жестоких утренних холодов служили засаленные лоскутные одеяла.
Летом стояла такая жара, что вздувались стены и с них осыпалась белая краска.
Восток (будучи ещё отделённым от Южной стороны и позже навсегда утративший свою независимость) был местом, совершенно не подходящим для маленьких детей из низших, а порой даже средних социальных классов.
* * *
Наш первостепенный герой, «Эдвард Федерико Стэнхоуп» родился в 2095-ом году.
Его отец - Федель Стэнхоуп, - фактически идеальный Регулярный Треугольник (таковым без этого определённого наречия «фактически» назвать его не пристало, так как правый его угол был равен 60,1°, а левый 59,9°) отличался мягкостью сердца, лёгкостью нрава - и целой мешаниной из всевозможных генов: был гражданином Востока, полузападником-полуюжником, с Северной прожилкой.
(Сейчас мы раздадим несколько чудесных, глянцевых открыток! Если вы, дорогие читатели, разумеется, не будете против ознакомиться с их содержанием).
Главе семьи Стэнхоупов принадлежал роскошный бутик ювелирных изделий.
Оба деда (состоявших в наилучших отношениях друг с другом) - Люциус и Мигель; первый имел сразу несколько магазинов, торговал вином, бриллиантами и шелками.
В тридцать лет господин Федель женился на Линии с Юга - Агнессе Саввулиди, - дочке математика, Гептагона - Экколда, - внучке двух пасторов, экспертов по замысловатым предметам: палеопедологии и Эоловым арфам (распределяйте сами, друзья).
Старшая сестра матери маленького Стэнхоупа, - Сибилла Лютфи - бывшая замужем за двоюродным братом его отца (вскоре, впрочем, бросившим её), жила у них в доме в качестве не то бесплатной гувернантки, не то экономки.
Впоследствии крошка Ромбик слышал, что она была влюблена в его отца и что однажды, в дождливый денёк, тот лежомысленно воспользовался её чувством - да всё позабыл, как только погода прояснилась.
Эдвард был чрезвычайно привязан к ней, несмотря на роковую суровость некоторых её правил.
Возможно, той женщине хотелось вырастить из него более добросовестную персону, чем его отец.
У тётушки Сибиллы был лазоревый, окаймлённый розовым зрачок и темно-серый цвет отрезка. Она любила рисовать и была невероятно суеверна.
Говорила, что знает, когда умрёт - а именно когда её воспитаннику исполнится шестнадцать - и так оно и случилось.
Её очередной супруг - Гексагон, испытанный вояжёр, проводил большую часть времени на Севере, где в конечном итоге основал собственное дело и приобрёл кое-какое достойное имущество.
Эдвард Стэнхоуп рос счастливым, здоровым ребёнком в мире книжек с картинками, чистого песка, бескрайних пустынь, дружелюбных животных, морских дней и улыбающихся глаз.
Вокруг него великолепные владения отца вращались частной вселенной, выбеленной мелом, посреди другого, графитового, искрящегося снаружи.
От громадного кухаря в вечно запачканном переднике, до успешных чиновников в летних костюмах - все любили, все баловали его!
Пожилые господа и дамы, опираясь на свои хрупкие трости, клонились над ним, как изваяния и частое: «О, поглядите-ка, главарь детской мафии!»; «До невозможности смышлёный малый, но какой же негодяй...» или: «Ах, знаю, ты тот хулиган терроризирующий детскую площадку!»,- доносилось из их морщинистых уст.
Разорившиеся скупщики не могли заплатить отцу Эдварда, но приобретали его сыну дорогие конфеты. Он же, «его любимый и самый лучший на свете папочка!», брал сынишку кататься на лодке и ездить на велосипеде, учил плавать, нырять, скользить на водяных лыжах и, что немаловажно, - читал сказки на ночь.
Ребёнок обожал и чтил его за каждую лишнюю минуту проведённую с ним.
Радовался за него, когда случалось подслушать, как слуги обсуждают его разнообразных любовниц - ласковых красавиц, - которые очень много занимались крошкой «Эдочкой», «Эдвардчиком», «Эдюсиком»; воркуя над ним и проливая драгоценные слёзы над его вполне весёлым, сказать с позволения, безматеринством, поскольку мать - Агнесса Саввулиди (напрочь отказавшаяся примерять благородную фамилию супруга, после того как желанное слияние гамет в его периметре было осуществлено, предвещая дальнейшее формирование эмбриона) - не желала уделять должное время сыну, полагая, что может себе это позволить: «объясни мне, почему я должна нести ответственность за то, что вылезло из тебя?» - указательный палец брезгливо направлен в сторону ребёнка, взгляд - на мужа.
Да и в целом эта женщина терпеть не могла детей. Как своих - так и чужих, и ни за что по собственной воле не заимела бы дитё, не будь её муж так настойчив. Однако вскоре материнский инстинкт дал свои плоды, и отношение к собственному отпрыску стало ласковей и нежнее.
До двенадцати лет, Эдвард учился на дому; часто он заставлял своих учителей, вместо уроков, играть с ним в «теннис» или «волейбол», получал высокие и средние баллы, прекрасно ладил с большинством сверстников и наставниками.
Ко дню своего тринадцатилетия он упросил родителей отпустить его в католическую гимназию.
Работал он там же: топил печи, чистил обувь более богатым гимназистам, помогал повару убираться на кухне. Но в конечном итоге в отроке заговорила гемолимфа Стэнхоупов.
Ему, видите ли, надоело унижаться, подчинять себя жестокой дисциплине и лицемерию.
Он взбунтовался (весьма грязным образом) и был тут же выдворен из стен монастыря!
До раннего подросткового возраста, было у Эдварда, насколько ему помнится, только одно реальное переживание определённого полового порядка; торжественный благопристойный и исключительно теоретический разговор о некоторых неожиданных явлениях отрочества, произошедший в саду католической школы с мальчиком Квадратом - будущим господином Хайдом Унлоу (через одиннадцать лет явившим собой одного из успешнейших прокуроров), сыном знаменитой на тот момент кинематографической актрисы; и сильный восторг, интересный отклик со стороны организма Ромбика на жемчужно-матовые снимки с бесконечно нежными загадочными выемками в пышном альбоме «Наша Красота» - что являлся пособием для определения чистейшей правильности всевозможных видов Фигур, - который он однажды тишком извлёк из-под мрамористых томов «Закон Четырёх Сторон» и «Этика Интеллекта Юристов» в городской библиотеке.
Тогда-то, неделю спустя, он повстречал свою первую любовь...
* * * * *
Летними днями "Sa gracieuse Majesté" Эдвард Стэнхоуп и его верные подданные подолгу сидели на краю террасы, ведущей к единственному во всём городе оружейному магазинчику (в ожидании подходящей жертвы - les petits prédateurs vont à la chasse), глядя в след другим парнишкам, толпами спешившим мимо них к тротуару.
- Бесполезно дожидаться их свыше того времени, которое мы уже потратили на совершенно бесплодное ожидание,- проворчал левосидящий Квадрат, потягиваясь и массируя свою правую сторону.- Они не сумеют справиться без нас, какими бы рассудительными эти ребята не казались на первый взгляд. Равнобедренные - есть то, что они есть, Регулярность их дери...
- Прекратите, мистер Хайд! Эти бойцы-близнецы ничем не хуже нас! Знаю, что форма обуславливает многое, но они явно не тот случай. Да и неужели вы сомневаетесь в плане Эдо?- с неподдельным удивлением спросила стоящая справа от него Трапеция - Чарльз Неткинс.- Вы, должно быть, перегрелись на свету, раз несёте такой бред. Увидите, они уже вскоре будут здесь и мы-...
- Я не собираюсь больше ждать! Мои углы онемели и ужасно болят от безделья. Да и в ожидании нет никакого смысла...Мой pape говорит: «Действие, - превыше всего!», а он всегда прав,- воскликнул Хайд, разъяренно пнув валяющуюся поблизости бутылку из-под неясного вида спиртного.- ВСЁ, с меня достаточно! В следующий раз, я однозначно отправлюсь на это дело вместе с ними!
Трапецию явно смутило заявление Квадрата, и она нерешительно заметила:
- Но это может быть очень опасно. Вы не обладаете тем же острым углом при вершине, что и они...
- Ха-ха! Что ж, маленький робкий mon ami, даю верхнюю сторону на отсечение, ты никогда не изменишь своим принципам,- Хайд рассмеялся, позабавленный беспокойством в голосе приятеля, на этот раз подойдя к Чарльзу и несколько раз хлопнув его по тщедушному плечу.- И так...- он, проявляя себя полным коварства существом, поправил лацканы пиджака и посмотрел на него, при этом выгнув бровь,- Полагаю, в этот раз ты решил посодействовать моей нянюшке Ипси? Смотри сюда!- он замахнулся на несчастную Трапецию и снова рассмеялся, когда та испуганно взвизгнула.- То-то же. На кой градус мне нужны острые углы, если у меня имеются крепкие кулаки, и я всегда смотрю опасности прямо в её единственный, чуждый сострадания глаз!..
- Предположим, что это действительно так...Но почему вы вообще хотите?- Трапеция, недоверчиво окинула его взглядом, затравленно изогнувшись.
- Пф-ф, не задавай таких дурацких вопросов, ведь это очевидно! Ну, ладно, ладно, так и быть, я поясню: во-первых...- Квадрат начал загибать пальцы, перечисляя,- Втроём мы управимся быстрее. А во-вторых, в чём вообще мы уступаем этим болванам, что каждый раз на решение подобного рода интереснейших дел, "великий и ужасный" господин Стэнхоуп отправляет именно Асов, м? Это, уж заметь, несправедливо к обоим сторонам!- он топнул ногой, как маленький капризный ребёнок (в общем-то, коим и являлся), после недовольным взглядом окинул безмятежно сидящего на ступени Ромба, с вдумчивым видом решающего крестословицу, и, кажется, не обращающего ни малейшего внимания на его мари ричо (и не то чтобы у Флатландцев существовала подобная концепция, однако она подходит сюда как никогда кстати, так что вы, дорогие читатели, будете вынуждены нас простить).
/К кому была обращена большая половина мною сказанного?..Снова в пустоту?..Но я обязан высказаться!../.- Львиная доля всего что мы реализовываем, заключается именно в гонении, но мы её нецелесообразно пропускаем, добровольно предоставляя в руки дураковатым Равнобедренным, грёбаным пушечным кускам мяса, которые недостойны ровно никаких жизненных благ!..
- Спокойнее, джентльмены,- Ромб, наконец отложивший кроссворд в сторону, поднялся, и отряхнув пиджачок, окинул своих товарищей бесстрастным взглядом.- Как раз недавно отец сказал мне, что именно «терпение» - это последний ключ, открывающий двери к успеху в любом затеваемом деле,- он криво усмехнулся,- И наше, спешу заметить, не является исключением.
- РЕБЯТА!..М-мы т-там-..! Они-..! Идёмте же, быстрее, давайте поспешим!
Наконец их окликнул один из близнецов, прибежавший Равнобедренный Треугольник по имени Винсент, тот, что был потрусливее своего братца, и лишь заманивал жертв в своеобразную ловушку, образованную пространством двух особенно плотно стоящих друг к другу зданий, позади которых находился железобетонный забор.
Его брат-близнец Уилмарт набросился на невезучего мальчишку, по имени Дарнелл Ли, - что был новоприезжим и потому, какие робкие попытки он предпринимал, исследуя окрестности, заслужил себе прозвище: «призрак».
Но на этот раз он решил переменить часы своего выгула, и вместо того, чтобы выбрать время приближенное к вечеру (как бывало обычно), отправился на прогулку ранним утром.
Хилый, тонкий, плаксивый Прямоугольный Дельтоид, показался Пудджам легкой добычей.
Но вот, главные члены «Четырёхугольной Мафии» уже были на месте.
Стэнхоуп стоял, расставившись на четверть шире остальных, заложив руки за спину, гордо выпрямившись и спокойно наблюдая, пока новопринятый им наглейший Равнобедренный, протягивал правую руку раскрытой ладонью вперёд, а левую с крепко стиснутым кулаком отведя назад, при этом не прекращая глумиться:
- Ну-ка, miette, покажи нам, что у тебя в карманчиках, достойного нашего внимания,- потребовал тот у беспомощного и растерянного Ли.
Последний, легчайшими движениями (вероятно, из тех, которые он только мог вспомнить), попытался объяснить: «Что именно ему приказывается представить на рассмотрение?», - и глазик уже был на мокром месте, он весь трясся от ужаса, но ни на секунду не разрывал зрительного контакта со своим обидчиком.- Это действительно требует пояснений? Твои секущие, тупица!- рявкнул Равнобедренный.
Бедняжка Дельтоид скрестил крохотные лапки и вывернул кармашки рубашки, давая понять: «У меня с собою совершенно ничего нет».
Его хотелось пощадить, но тот, кто агрессивно ликвидировал все пути к отступлению, был неспособен на милосердие.
- В таком случае, если угодно наличие безмятежной жизни, сосунок, тебе следует разуметь законы наших мест,- отчеканил Уилмарт.- И первый из них, самый простой из всех: «едва завидев издали нас, доставай кошелёк в тот же час!» Ха-ха-а! Круто я придумал, верно?..О, не притворяйся, я знаю, ты впечатлён! В конце концов, смотри, я придумал рифму, хотя и принадлежу к части безмозглого сброда. Ага, гнида, не смотри на меня так, будто твои родители не убеждали тебя держаться подальше от таких "опасных придурков", как я и мой братец,- он высокомерно оглядел жертву.- ХА! Честное слово, когда я сейчас стою перед тобой, чувствую себя представителем правящего класса!- теперь он придвинулся к Дарнеллу ближе и угрожающе зашептал в краешек его глаза.- На этот раз, так и быть, я поверю, что у овечки Лили с собой нет ни гроша, но в следующий...Если я снова поймаю тебя, ты вытрясишь из себя всё, чем только сумеешь умилостивить, тебе ясно? А если посмеешь оказать сопротивление, то я без колебаний разрублю тебя пополам и напитаю свой периметр твоими высококачественными внутренностями. Тебе не составит труда запомнить это, потому что ты такой же трус, как и все вы, «профессионалы», разве что, вафлеглотства...
Ли попытался ответить, возможно, возразить по поводу последнего: «я не таков!», но единственное что у него вышло воспроизвести вслух, это...совершенное ничего (полное разочарование в собственных голосовых возможностях).- Какое же ты жалкое ничтожество!- Уилмарт разжал кулак и ударил того наотмашь.
От столь сильной пощечины у Дарнелла выступила одинокая слезинка, лишь на стороне задетого правого уголка ока, и он, содрогнувшись всей формой, упал на четвереньки; не колеблясь ни секунды, попытался дотянуться до ближайшей газовой трубы, чтобы ухватиться за неё и подняться на ноги, но, к сожалению, не удалось: в то же мгновение его ручонки были грубо схвачены и заломлены за спину.
Левой рукой нападающий держал его за запястья, а правой изо всех сил оттягивал вершину назад.
Жертва не могла издать ни единого звука, но было очевидно, насколько ей больно: бесполезный рот широко раскрылся в беззвучном крике, из покрасневшего глаза хлынули потоки слёз.
Банда уже образовала вокруг них плотное кольцо, наблюдая за странной потехой.
Хайд:
/Почему этот сопляк всё ещё не кричит и не зовет на помощь?..Лишь портит всё удовольствие.../
Чарльз:
/Это не соответствует правилам игры.../
Эдвард:
/Здесь имеется нечто подозрительное...Должен ли я вмешаться прямо сейчас?../
Трапеция, единственная из них, теперь шепотом возмущалась таким неравенством сил, но не предпринимала попыток приостановить издёвку.
И вот Уилмарт Пуддж наконец отпустил Дарнелла Ли.
Последний, вытирая уголки глаза длинными грязными рукавчиками, попытался заскулить от боли, но лишь молча рухнул на асфальт, свернувшись калачиком и подтянув коленки к середине формы.
Уилмарт наклонился и содрал с него ботинок.
- Твои дорогущие тряпки грязны и все в пыли. Я бы раздел тебя догола и оставил дохнуть тут, но, к счастью pour toi, в таком виде они мне ни к чему,- в его голосе послышались нотки зловещего восторга.- А вот корочки у тебя, что надо! Полагаю, добросердечный господин Ли, Вы не станете возражать, если я присвою их себе? Вообще, я видел такие только на обложках журналов, тех, что обычно валяются на свалке, а моя обширная семейка о-о-очень бедна, так что никому из моих одиннадцати братьев и семерым сестёр даже мечтать о таком не приходи-..!
- А теперь сейчас же верни ему то, что ты осмелился изъять, если не желаешь навеки остаться в тени своего позора! Поверьте, мне ничего не стоит устроить вам сладкую жизнь, мистер Пуддж...
Голос Ромба донёсся из-за обратной стороны Равнобедренного Треугольника. Уверенный, проникновенный, но с непривычными, едва заметными нотками раздражения.
- Гляди, le spectacle a commencé,-
усмехнувшись, тихо шепнул Хайд Чарльзу, который был не на шутку встревожен этой ситуацией.
Уилмарт медленно обернулся и взглянул на стоящих позади себя.
Заметив, что око Эдварда Стэнхоупа, сиявшее интересом, сменилось откровенным презрением, а остальные парни неодобрительно нахмурились; уверенности у него поубавилось в разы.
- Даже не вздумай удирать!- наконец позволил себе подать голос Чарльз, угрожая собравшемуся пуститься наутёк верзиле.- Честно говоря, прямо сейчас мне всё равно, куда бы я мог врезать тебе, - в глаз или по твоей коротенькой третьей стороне!
- Я и не собирался никуда бежать...- солгал тот, опустив взгляд и полностью развернувшись.- Если запрет будет высказан боссом, то я этого делать не стану. А слушать тебя, недомерок, будет последним в списке дел, запланированных на мою жизнь!
Трапеция скорчила недовольную гримасу и прошипела сквозь зубы в ответ на его грубость резкое: «конченый придурок», отступая обратно к хохочущему над этой ситуацией Квадрату.
- Помоги бедолаге привести себя в порядок,- приказал Эдвард Уилмарту, указывая на Дарнелла.- И после, не оставайся здесь, не будь глупцом...Боюсь, иначе ты будешь избит до трещин.- он уверенно прошагал вперёд,- Отправляйся в кафе, расположенное в конце этой улицы. Там, неподалёку от кухни, имеется подсобное помещеньице с длинным столом. Ступай туда. И подожди меня, пока я не вернусь. Мне необходимо поговорить с тобой наедине...
- А куда отправитесь вы сами, «Тёмный Рыцарь»?- язвительно вопросил Уилмарт, без особого энтузиазма отряхивая рубашку малыша Ли, при этом даже не удосужившись поднять его.
Ромб шагнул к немух ещё ближе, и зеленый глаз Равнобедренного стал вдвое шире.
- Не твоего. Ума. Дело. А применять насильственные меры по отношению к колекам просто унизительно для таких как вы,- он пронзил взглядом обоих близнецов поочерёдно.- Нам стоит отправиться на поиски равных соперников, иначе говоря, я не желаю, чтобы наша банда в мгновение ока преобразилась в сборище обыкновенных преступников. Будь благоразумен, Уил, и согласись со мной как твой брат, не искажай благородность своей ныне довольно внятной конфигурации.
- Моя конфигурация вряд ли пострадает от этого, но в целом, какая разница, если я просто немного поиграюсь с ним, ведь этот уродец наверняка будет уничтожен уже в ближайший срок,- голос Пуджа перешёл на пронзительный визг.- Он лучшая жертва, какую только можно вообразить! Любой на нашем месте поступил бы с ним точно так же!
Эдвард пристально взглянул на него и по истечении нескольких секунд сдержанно ответил:
-...Угум. Должен признать, ты прозвучал довольно убедительно. Хорошо, приступай.
В тот же миг глаза Трапеции и Квадрата одновременно расширились от удивления.
Услышать нечто столь безжалостное от милосердного и никогда не упускающего возможности помочь Стэнхоупа, было просто немыслимо!
/Наконец-то чувак понял, что значит веселиться по-взрослому!../- с гордостью подумал Хайд, едва удержавшись от аплодисментов.
/Ты ли это, Эдо?../- промелькнуло в мыслях Чарльза, немедленно спрятавшегося за широким корпусом Квадрата, больше не зная, что думать и чего ожидать, но уж точно не желая наблюдать обломки умерщвлённого мальчика, вытекающего из его останков гемалимфу и внутренних органов.- /О ужас...МЕНЯ СЕЙЧАС СТОШНИТ!../
- Вы...говорите с-...серьёзно, босс?- удивлению Равнобедренного не было предела, но он успел обрадоваться, прежде чем услышал:
- Да, вполне.- Стэнхоуп встал между ним и жертвой.- Tout à fait sérieux. Ты можешь сделать это...через мой труп, идёт?
Трапеция вздохнула с облегчением.
Квадрат, похоже, огорчился.
В этот момент стало ясно, что Уилмарт Пуддж едва держит себя в руках. Его острый конец выдавался вперед, а глаз был налит чёрным. Можно было подумать, что он воспринял слова Ромба как своего рода вызов и всерьёз собирался покалечить его:
- О, да ладно! Только не заводите снова эту шарманку. Нет причин жалеть этот просчёт Жрецов, они будут только счастливы, если мы избавим наш мир от их невольных ошибок!- Равнобедренный яростно указал на Дельтоида,- Он не способен издать ни единого звука и никому не сможет рассказать о том, что именно мы с ним сделаем. Абсолютно ничего! Просто отличная боксерская груша!..
В глазу Стэнхоупа промелькнуло откровенное разочарование и он спросил, полагаясь на последнюю надежду:
- Уилмарт, неужели ты не осознаёшь, насколько негуманно звучит то, что ты говоришь?..
- Да что с вами такое, в самом деле?!- негодовал свирепый злоумышленник,- Сами Круги предоставили нам прекрасную возможность потешаться над такими как он!
- Это запрещено законом и карается тюремным заключением, и нет, никто не давал нам право на такого рода развлечения. Странно, что ты не наслышан о столь банальных вещах,- Ромб грубо схватил Равнобедренного Треугольника за плечо и оттолкнул от Дельтоида в сторону, так что тому едва удалось удержаться на ногах, поддерживаемый только заботливой стороной, подоспевшего на помощь брата-близнеца, от которого...он отмахнулся?..
- У-Уил, п-прости, я просто х-хотел-...
- Не сейчас, дубина! Разве ты не видишь? Я бы сам спокойно удержал равновесие! Не вмешивайся, когда тебя не просят, я говорил это уже сотню раз!
- С-сотню? Всего д-два...
- НЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЯ! Научись понимать и с первого!..
Лидера не волновали проблемы этих двоих. Его никогда не нанимали в качестве семейного психолога, так почему же они решили начать выяснение отношений прямо сейчас? Эдвард счёл нужным проигнорировать их и продолжил, громко прочистив горло:
- Эхм-эхм. Очевидно, что этот парень, лишенный лишь способности речи, если бы сумел, то непременно сказал бы вам чистую правду, ведь лгать ему нет смысла, не так ли?- он наклонился к Ли и, протянув ему руку, помог подняться на ноги.
К этому моменту всё внимание Уилмарта и Винсента снова было приковано к Стэнхоупу.- Это только твоя вина, что я намерен обусловить ему медицинскую помощь.- Ромб ещё раз посмотрел на более упрямого из Равнобедренных близнецов жестким взглядом бирюзового, переливающегося от темного к светлому, ока.- Подойдёт конец дня. И, судя по всему, кстати, вашей жизни. Потому что я более чем уверен, что его предки так легко не простят подобную дерзость. Пожалуй, найти врача - ценная мысль, как вы считаете? Хорошо, что она своевременно навестила меня,- он стиснул лапку спасёныша в своей ладошке чуть сильнее, чем было необходимо.
Последний напрягся, но не предпринял ни единой попытки сопротивления (быть может, по вине иссякших сил).- У тебя ещё имеются ко мне какие-либо претензии, Уил?
- Пф...Нет, босс.- ответил тот с недовольным фырканьем.- Но всё равно, из-за вашей чрезмерной благосклонности к инверсистам, мы снова останемся ни с чем. Ни одной нормальной добычи на этой грёбаной неделе...ЭТО ПРОБЛЕМА ГРОМАДНЕЙШЕГО МАСШТАБА, а вы будто отказываетесь это понимать!..
Дельтоид боязливо вжался в бок Ромба и тихо всхлипнул, напуганный яростным криком Равнобедренного.
Эдвард, в большей степени «инстинктивно», нежели заботливо, - приобнял его, окинув быстрым взглядом: красная от пощечины щека, тонкие струйки слёз скатывающиеся по этим самым по-детски пухловатым, покрытым россыпью веснушек - щёчкам; испуганный взгляд; мокрые ресницы; маленький аккуратный ротик, с трогательно оттопыренной нижней трясущейся губой.
Единственная и бесконечно ясная мысль завибрировала в его вершине:
/Он не заслуживает такого отношения.../
Сочетание всего увиденного, пробудило в Эдварде неизъяснимое желание защитить любой ценой, не отпускать, не покидать, держать при себе до тех пор, пока опасность полностью не отступит.- Удивительно, словно истинные беззаконники, поддавшиеся желанию заполучить лёгкую наживу, ты и твой брат напали на совершенно беспомощное, искалеченное самой природой существо. Ради Святой Регулярности...Если Винсент признаёт свою ошибку и выглядит так, будто раскаивается в содеянном, то ты...Убирайся,- зашипел он, обращаясь к старшему из близнецов.- Сейчас же! Впредь ты лишён моего доверия. Ты навсегда пал в моём глазу. Ты-...ты-...- у него не хватило слов, чтобы должным образом выразить свое крайнее недовольство (надо признать, с ним случалась такая ситуация впервые), он выкрикнул резкое и громогласное.- ПОШЁЛ ВОН!
Можно было пересчитать по пальцам моменты, когда младший Стэнхоуп повышал голос.
Это было своего рода редкостью, наряду с его слезами или развязной истерикой (а если серьёзно, то более молодым и впечатлительным парням действительно нравилось преувеличивать характер своего старшего кумира, в частности, Треугольникам различных видов: делать из него «доблестного героя» или «отъявленного злодея»).
По взгляду Уилмарта Пуджа было ясно: он хочет сказать что-то ещё, вероятно напоследок, но к счастью для самого себя, уважение к главарю заставило его промолчать.
Он бросил ботинок к ногам ни в чём неповинной жертве и зазвал Винсента.
Тот хотел было потрусить за ним, но в последний момент заколебался.
В общем-то, изгнание его брата не имеет к нему никакого отношения, верно?
Так ему обязательно уходить?
Определенно нет.
- Чего ты застыл?- зарычал на него старший.- Давай, пошли!
- Извини, но пока я остаюсь здесь.- и покорный Равнобедренный взялся за протянутую ему ручку Трапеции, должно быть, для поддержки.- Тебе нужно остыть, вот что...Желательно в одиночестве, дабы ты не мог никому навредить.
- ДА ПРОПАДИ ТЫ ПРОПАДОМ, ПРЕДАТЕЛЬ!..
- Я просто не хочу получить новый синяк...на одном из своих...углов.- и он потёр правую нижнюю часть своего тельца.- Это для нашего общего блага, брат.
- Вот только вернись домой, и я устрою тебе, подлая мерзость! Ты узнаешь, что делают с предателями!..Я расскажу всё отцу, какой ты слюнтяй, предпочевший общество кичливых четырёхугольников, заместо братского!..
Теперь он хмурился, шипел, отходя все дальше и дальше от сборища своих бывших приятелей.
Проводив Уилмарта взглядом и убедившись, что тот наконец ушел, растворившись в тумане, Эдвард Стэнхоуп опустился на колени перед Дарнеллом, едва сумев скрыть чувство острой вины, за то, что он не сразу смог понять в чём именно обстоит дело и предоставил слишком много власти существам не предназначенным для обладания ею, коим с незапамятных времен понятия «жалость» или «сострадание» были чужды (смогли бы они избежать этой отвратительной ситуации, если бы он вовремя прислушался к словам Хайда? Ну, теперь это не имеет значения).- Я не стану молить у тебя о прощении...- он выждал минутную паузу, собираясь с мыслями и даже боясь просто поднять взгляд на несчастного мальчика,- Ведь тому, в чём именно заключается моя вина, прощения нет.- Ромб взяв Дельтоида за лодыжку, сунул его крохотную ступню в ботинок и завязал шнурок крепким бантом.
Едва он закончил, как Ли отступил к стене, прижался к ней и тихо всхлипнул.
(Он по-прежнему страшился. Да и был ли у него повод доверять кому-либо из них? Очевидно, пока что нет).
Ему было не суждено почувствовать заботу даже от собственных родителей, не говоря уже о жестоких подростках, которые не видят в нем ничего, кроме перепуганного монстра,- Меня ты можешь не бояться, крошка-призрак. Я никогда и ни за что не причиню тебе вреда, потому что верю, что в глубине души мы все равны, пусть и наши формы совершенно различны. Je suis comme toi,- он медленно подошёл и приложил ладонь к его середине, а другой к своей собственной, обезоруживающе улыбнувшись.- Просто, ты должен знать, не все придерживаются того же мнения, что и я. Здесь довольно опасно ходить в одиночку, особенно такому...гхм.../Как бы выразиться правильнее, чтобы не обидеть?..О, точно!../ Такому особенному ребёнку как ты и в данное время суток,- он убрал свою ладонь с корпуса Дельтоида и снова взял за руку.- Ты в порядке? Можешь идти? Нам стоит поторопиться, полагаю, твои родители уже подняли на углы всю округу, заметив твоё отсутствие. Или ты сообщил им? В таком случае, почему они отпустили тебя без сопровождения кого-либо из взрослых?
Дарнелл Ли озадаченно посмотрел на него, хлопая ресницами.
/Он так...добр ко мне.../
Никогда прежде этот мальчик не видел столь педантичного ребёнка своего возраста.
Ведь...этот Ромб не обозвал его чудаком или уродом, не пытался унизить, не стал говорить, что он ошибка природы и мир не приемлет таких как он. Этот доблестный малолетний защитник всего лишь назвал его «не таким как все»...особенным.
/ДА!..Да, я попросту необычный, ты совершенно прав!../
Невозможно передать восторг и облегчение от слов Эдварда, которые маленький Ли испытал в тот момент.
В первые несколько секунд Дарнелл, верно, не осознавал ему сказанного (огромный поток вопросов, на которые понятия не имел, как ответить), но внезапно его осенило, и он медленно утвердительно моргнул, интерпретируя «шаги вперед» двумя пальцами, застенчиво улыбаясь вопрошающему, единственному, кто отнёсся к нему любезно в такой подобающей мере...
* * * * *
Если что-то и оказывает влияние на формирование истинной натуры, то в юношеские годы это, несомненно, - сверстники.
Дарнелл познакомился с Эдвардом Стэнхоупом, мальчиком, чьё попечение и мудрые наставления смогли направить Прямоугольного Дельтоида по более благоприятному пути, чем в его жизни когда-либо мог бы осуществится.
«Отец и мать малютки Ли, жёстче тюремных надзирателей колонии строгого режима! Они даже суровее генерала Вардиса, которого, казалось, никто не мог превзойти в жестокости прежде» (старик, - искореженный Равнобедренный Треугольник, - живущий с ними по соседству и прошедший едва ли не всю первую двенадцатилетнюю войну Юга и Запада) - убедился маленький Ромбик, и потому стремился создать новому приятелю фальшивую семью, впрочем, не менее любящую, а даже более.
Дарнелл прислушивался к Эдварду, доверял всем его словам, и, что более важно, благодаря ему он познал истинные прелести жизни!
Маленький Дельтоид жадно учился, стремясь выжить на равнодушных улицах этого пугающего городка.
Он был из тех, кто мечтал о подлинной привязанности и отыскал её там, где меньше всего ожидал.
Сложись всё иначе, живи он среди чопорных и трудолюбивых взрослых, которым чужды нарушения правил, развлечения и приключения, Дарнелл Ли, скорее всего, вырос бы таким же, как они, и прожил бы свою простую и ничем не примечательную жизнь.
Но теперь его путь оказался вымощен поистине взрывчатым веществом!
Ребята смели игнорировать судьбу, может, даже противиться ей, но в конечном счёте им пришлось бы уступить, как это случалось всегда с такими, как они, из поколения в поколение.
Так всё обернулось для «Четырёхугольной Мафии». Это могло произойти и с Дарнеллом.
Эдвард Федерико Стэнхоуп внезапно проникся глубокой симпатией к немощному Дельтоиду и окружил его трогательной заботой.
Он попросил знакомого врача своего отца вылечить незадачливого мальчишку и предупредил последнего: «Ни при каких обстоятельствах не переодеваться в присутствии родителей, пока следы побоев не станут менее заметными».
- Нет-нет, так не пойдёт. Поклянись мне, Ли.
Тот утвердительно моргнул, приложив руку к серединке, а затем, сделав рывок вперед, неожиданно крепко обнял своего спасителя, однако...на этот раз он подавил свой неординарный порыв, боясь спугнуть единственного друга своим неподобающим поведением...
* * * * *
В целом, независимо от особого чувства, этому маленькому Дельтоиду было бы хорошо со всеми детьми, если те не шарахались от него из-за такого пустяка - «отсутствия голоса».
По-простому - он знал, что являлся бы хорошим другом для любого в ходячем образе слова - и вот, долго не мог решить, естественное ли это чувство к предполагаемым товарищам - дополнение или проклятие?
Чудовищное противоречие самой природе, испытывать чувство влечения к тому, кто полностью идентичен тебе в половом плане, ведь так?
Он не знал ответов на многие вопросы, но был достаточно умен, чтобы догадаться и сделать относительно верные выводы.
В некоторых книгах им было прочитано, что его диковинная любовь карается (нелепым воссозданием обратной аббревиатуры смерти) конфискацией жизни, но что он не воспринял всерьёз, счев это в большей мере оскорбительным: часто малыш пытался поймать себя на переходе от одного вида нежности к другому, от простого к особенному - ему очень хотелось бы знать, вытесняют ли они друг друга, надо ли всё же разводить их по разным родам, или то - редкая цветистая шаль его первозданной души, - медленное внутреннее разложение; потому как, если их два, значит, существует две красоты, и тогда приглашённая им эстетика шумно садится между двух стульев (судьба всякого дуализма!).
Зато обратный путь, от обыкновенного к необычному, Дарнеллу представлялся немного яснее: первое «как бы было обязано вытесняться в минуту утоления, и это указывало бы на действительность однородной суммы чувств» (если бы тут вообще была применимость арифметических правил).
Чудно́...абсурдно...глупо...- и страннее всего, что, быть может, под видом голубиной кроткости, он только пытался оправдать ту ужасающую врожденную вину, которая была навешена на него огромным ярлыком с самого рождения?..
* * * * *
- Знаешь, будучи я на твоём месте, вытурил (oh, cet Argot de jeunesse!) бы и Винсента. Паскудник, он отрешает Чарльза от моей гениальности, ты ведь знаешь, как эти Равнобедренные искусно сеют смуту среди своих...Но всё ничего, но мне не по душе, что они препровождают такую уйму времени вместе, потому что, ах, чудесное обходительное алиби: «оба любят работать в саду; ходят по магазинчикам; обожают готовить печенюшки и бла-бла-бла», а во-вторых, у нас Четырёхугольная мафия, copain, и этот острый тип попросту не вписывается!..
- Полно тебе жаловаться, Хайд. Уже подоспел возраст научиться радоваться чужому счастью.
- Был бы рад только в том случае, если бы эта мелочь осталась со мной и продолжила нести всякую сентиментальную чушь вперекор тому, что я обычно говорю сам.
Мальчики сидели друг напротив друга и пили виноградный смузи.- Да и ты, честно говоря, не лучше. Я просто не могу понять, зачем ты вообще ввязался в эту заварушку?- теперь раздраженно спросил Квадрат, глядя на Ромба в упор.- Ты мог бы просто посмотреть на это и позабавиться! Как поступили мы с Чарльзом, потому что ни он, ни я, уверяю тебя, не психи, чтобы возмущаться поведением разъяренного Равнобедренного! На самом деле это то же самое, что забраться в лапы ягуару, не имея ничего, чем можно было бы обеспечить себе защиту,- он глубоко нахмурился.- Терпеть не могу, когда ты строишь из себя героя и тем самым делаешь только хуже,- Квадрат поднял взор, и бровь чёрной угрюмой полосью накрыла его верхнее веко.
- Не обессудь, мой друг, я весь в своего отца, так частенько говорит мать: «моя душа слабее, даже чем у многих женщин».- тот, к кому было обращено всё вышесказанное, нервно потер веки указательным и большим пальцами.- И мне никоим образом не хотелось бы верить, что это плохо, но, к сожалению, это так.- он тяжело вздохнул,- Я растерян. Ты же знаешь, я всегда умел абстрагироваться, не поддаваясь нелепым чувствам, но смотри...это происходит снова. Занятно, неправда ли? Эмоции - ложка дегтя, пустяк, который портит совершенно всё.- он осушил содержимое своего длинного бокала одним большим глотком, прежде отложив трубочку на салфетку.- Около двух лет назад я нашёл кота за этим бистро. Маленького, по существу котёнка. Избитого до полусмерти, а может, и ещё хуже. Мы с тётушкой выходили его, дали имя - «Вертер», и теперь он совершенно здоров и настолько силен, что расправляется сразу с тремя крысами.
- И ты, "истинное воплощение гуманизма", подобрал этого сопляка Ли, чтобы теперь сделать его здоровым и сильным?- полуутвердительно произнёс Квадрат.- Как некогда своего пушистика?
- Не совсем так,- возразил Ромб.- Я лишь вознамериваюсь объяснить ему, что к чему, дабы его было не так просто пришибить.
- О-о-о...Понимаю. Как мило! Проняло прямо до слез,- Хайд стёр фальшивую слезинку восхищения с уголка ока, но по истечению некоторого времени его взгляд снова стал суровым,- Но ты постепенно абстрагируешься от нас. Всё твоё свободное время теперь принадлежит этому мелкому придурку! Ты потакаешь ему буквально во всем и бережёшь как зеницу ока, но при этом забываешь о деле,- прошипел он, стукнув кулаком по столу.- Этот Дени кажется слабаком и ведёт себя соответствующе,- внезапно он усмехнулся и откинулся назад на мягкую спинку стула.- Он уже просил тебя одолжить ему твой галстук, чтобы он мог нюхать его по ночам?..Нет? О, так подожди ещё немного, и это непременно случится!- он сделал последний глоток напитка и раздражённо отставил бокал.- Я хочу понять причинно-следственную связь. Может быть, ты сблизился с ним из-за того, что вас обоих объединяет страннота ваших форм?
- Моя форма разнится от твоей, разве что отсутствием прямых углов. И если это являлось попыткой залезть под неё, то в следующий раз тебе следует стараться лучше.- в свою очередь, Ромб сохраняет спокойное выражение, лишённое какой-либо ярости, которую ему вполне справедливо было бы сейчас испытывать.- И да, презираю быть вестником плохих новостей, но ты не прав. Ли импонирует мне не потому что, быть может, мы чем-то схожи, а по той простейшей причине, что он замечательный индивидуум, очаровавший меня своим благодушием и проницательностью...
- Не обольщайся, приятель. В вас обоих на пару имеется лишь мизер того что ты перечислил. Хоть раз взгляни правде в глаз, чёрт дери!..- Квадрат недобро усмехнулся.- Прежде тебе никто не говорил что ты странный? В тебе есть нечто от...неправильного. Не находишь, Эдо, м-м?
- Encore plus, je suis convaincu. Rien.
Единственным, что теперь читалось во взгляде, которым Хайд Унлоу одарил Эдварда Стэнхоупа, был гнев, который только разжигался спокойствием его визави.
(Любезный читатель, что же ещё мог ожидать наш безмерно тактичный «дефективный» главный герой, пожелав водить дружбу с Квадратом, при этом будучи ему не ровней? Почитание? Ха...Какая нелепость. Признание? На край, благосклонность?
Это воплощение бескультурья наверняка даже не было способно на такие чувства. В глазу Хайда, Эдвард является единственным виновником того, каким появился на свет.
Абсурд, не так ли? Будто бы в этом была его воля...)
- О, но это, безусловно, так!- продолжал глумиться Квадрат.- И на самом деле, я понятия не имею, как позволил такому уродцу, как ты, распоряжаться мной и, что ещё хуже, позволить сделать себя частью твоей банды. Глупо было полагать что я не взбунтуюсь, ясно? Ты не можешь быть у штурвала. На самом деле, никто из вас даже не смеет возражать мне. Vous voulez savoir pourquo?- он нагнулся вперёд,- Всё совершенно просто! Независимо от того, насколько беспристрастными, решительными и влиятельными вы хотите казаться, любой четырёхугольник что не представляет собой идеальный, как я, Квадрат, - презренный ублюдочный ублюдок...
- По-моему, вы излишне самонадеянны.- эти слова должны были стать для Хайда предупреждением, однако тот в очередной раз отмахнулся от слов Эдварда.
- А Ли?..Ну, в сущности говоря, кого он представляет из себя? Находясь в непосредственной близости с тобой, это крем-брюле совершенно растекается и смотрит на тебя так, словно ты сама Великая Окружность! Он как оголтелый фанатик. Совершенно глупый, некомпетентный сучон-...
Фраза Хайда Унлоу оборвалась пронзительным воплем, когда, поднявшись так резко, что стулу позади было суждено с грохотом упасть, Эдвард Стэнхоуп внезапно схватил его за отвороты рубашки, протащил по столу и швырнул на пол с такой грубой силой и гневом, на которые, ему казалось, он не должен был быть способен.
Ромба неистово трясло от бешеной вспышки эмоций, затуманивших способность здраво мыслить.
/Это и следовало ожидать - издёвки и насмешки были и будут его полем действий, но это...Он зашёл слишком далеко и даже я не способен стерпеть такую дерзость.../
- Я никоим образом не намеревался выслушивать твои бредни,- прошипел он сквозь зубы, прижав Квадрата к полу так сильно, что он мог слышать, как обратная сторона того царапает половицы.- Я горазд стерпеть оскорбление в свой адрес; могу понять твою злость от того, что я по-прежнему остаюсь во главе нашей банды, но я не потерплю подобной грубости слов по отношению к Дарнеллу Ли!- он пристально взглянул в око напротив.- Он лучше, чем ты думаешь,- заключил шёпотом.- Au moins, beaucoup mieux QUE L'UN d'entre vous!
Они смотрели друг на друга, казалось, невыносимо долго. Оба тяжело дыша, не двигаясь ни на дюйм. Затем Хайд полупрошептал, полупрорычал что-то, чего Ромб никак не мог ожидать.
«Да ты просто хочешь оттянуть его...»
В голосе Квадрата было что-то такое, что заставило Ромба вздрогнуть и отступить без дальнейших церемоний. Болезненный всхлип, изданный Хайдом Унлоу, когда он, наконец, снова смог дышать и двигаться, только усилил шок бирюзовоглазого мальчишки.- Поганый урнинг,- Хайд закашлялся,- Вероятно это последний раз, когда ты видишь кого-либо из нас в своём инверсивном обществе!..
Квадрат немедленно поднялся и убрался из кафетерия...
* * * * *
Нужно иметь что-то общее, чтобы понимать друг друга, и чем-то отличаться, чтобы любить.
* * *
Дарнелл Ли, как и Эдвард, оказался смешанного происхождения: в случае первого - северного и южного (и сейчас это будет не расистская шутка, - но был этот мальчик белее снега!).
В настоящее время Ромб помнит его черты куда менее отчётливо, чем до того как повидал не менее обворожительных существ и «суммирование всех лучших черт тех, кого он когда-либо знавал!» - но мы забегаем вперёд.
У зрительной памяти, как известно, имеется два подхода: при одном - удаётся искусно воссоздать образ в лаборатории мозга, не закрывая глаз, и тогда милый Дарнелл представляется нынешнему господину Стэнхоупу в общих терминах, как-то: «светлый и сверкающий корпус», «тоненькие конечности», «большой голубой глаз», «маленький ротик под ним», «длинные ресницы»; однако при другом - закрывая око и мгновенно вызывая на тёмной внутренней стороне век объективное, оптическое, предельно верное воспроизведение любимых черт: маленький безмолвный призрак в его естественных цветах.
Позвольте в описании Дарнелла ограничиться чинным замечанием, что это был неотразимой внешности, немой с рождения мальчишка Дельтоид на несколько месяцев старше Ромба. Его родители оказались старыми друзьями тётки Эдварда, были столь же (как и сама Сибилла Лютфи) щепетильны в вопросах приличий.
Они нанимали виллу неподалёку от поместья Стэнхоупов.
Сурового и серо-бурого господина Ли и вечно чем-то недовольную, напудренную госпожу Ли, - Эдвард ненавидел люто!
Поначалу они с Дарнеллом "общались", pour ainsi dire, по-(окружности)дружески; язык жестов младший Стэнхоуп освоил так же быстро, как научился считать секущие.
И маленький Ли, то и дело всё теснее прижимался к его то правой, то левой сторонам, поднимал горсть мелких золотых монет и давал им сыпаться сквозь свои холеные пальчики.
Верхнии углы мальчишек были настроены в тон умным подросткам того времени и той среды, и будущий великий поверенный сомневался, чтобы можно было сыскать какую-либо индивидуальную талантливость в их тогдашнем интересе ко множественности населённых «Районов Неправильных», теннисным состязаниям, бесконечности, солипсизму и тому подобным вещам.
Нежность и уязвимость молодых зверьков возбуждали в них обоих то же острое страдание.
Дарнелл хотел бы стать волонтером в доме престарелых, куда, согласно его разъяснениям, недавно переехала доживать остаток своих дней его любимая бабуленька Люцисия; Эдвард мечтал стать самым разыскиваемым преступником во всем мире, чтобы его дело вёл не кто иной, как величайший юрист всех времен и народов (его кумир с пелёнок), а именно господин «ДЕККАРД БОРСТЕЛ!», но стоило ему наткнуться на недовольный взгляд крошки Ли, как он тут же исправился:
- Ладно, ладно! Я предвидел твоё негодование, поэтому приберег вариант "Б" - либо я стану писателем,- неловко пожал он плечами,- Однако нам также не следует забывать, что все зависит от того, как именно судьба распорядится нашим будущим. И, судя по заявлениям моего отца, «порой она бывает довольно жестока»...
* * * * *
После одного неудавшегося ночного свидания в саду, (ни Эдвард, ни Дарнелл, не могли достоверно воспроизвести в своем сознании, как именно им удалось сделать своего рода то нечто, что они сотворили друг с другом и затем сумели привести в относительный порядок помятые и совершенно испачканные одежды; не смог Стэнхоуп удержать в памяти и то, что наплёл "добропорядочно-суровым" родителям своего лакомства, за которое отчаянно вступался, однако, по всей видимости, его оправдание звучало не слишком убедительно, ибо) единственное, что с этого дня им было дозволено, в смысле встреч, - находится в досягаемости взрослых, зрительной, если не слуховой, на той части пляжа, где было всего больше народу.
Там, на мягком песке, в нескольких широких шагах от старших, они лежали всё последующее утро в оцепенелом исступлении любовной муки и пользовались всяким благословенным изъяном в ткани времени и пространства, чтобы притронуться друг к другу: ручки крохотного Дельтоида, сквозь песок, подползали к Ромбу, придвигались всё ближе, переставляя узенькие белые лапки, а затем его тоненькое колено отправлялось в то же длинное, осторожное путешествие; иногда случайный вал, сооружённый другими детьми помоложе, служил им прикрытием для беглого поцелуя; эти несовершенные соприкосновения доводили их (большое - в случае младшего Стэнхоупа и маленькое - в случае младшего Ли) тела и неопытные дела до такой степени раздражения, что даже прохлада воды, под которой они продолжали преследовать свою цель, не могла утолить их жажду в неестественном совокуплении.
Среди сокровищ, потерянных Ромбом в годы позднейших скитаний, была снятая его тёткой маленькая фотография, запечатлевшая группу сидящих за столиком тротуарного кафе: Дарнелла, его родителей и весьма степенного доктора Ноа, хромого старика Пентагона (который в то лето ухаживал за леди Сибиллой).
Маленький Ли вышел не слишком хорошо, так как был схвачен в то мгновение, когда собрался пригубить свой ледяной шоколад, и только по худым голым ручкам да ресницам можно было узнать его (поскольку Эдвард помнил снимок) среди мути света, в которую постепенно и невозвратно переходила его красота; он же, сидевший в профиль, несколько поодаль от других, вышел с какой-то драматической рельефностью: чрезвычайно тёмноформовый, угрюмый, густобровый мальчик в белой рубашечке и того же цвета хорошо сшитых брючках, положивший ножку на ножку и глядевший в сторону. Фотография была снята в последний день их рокового лета, всего за несколько минут до их второй и последней попытки обмануть судьбу.
Под каким-то чрезвычайно прозрачным предлогом (им казалось что другого шанса не предвидится, и ничто больше не имело значения) они удалились из кафе на пляж, где вновь нашли уединённое местечко, и там, в скрытом от любого света пространстве, образовавшего своего рода каморку, наскоро обменялись жадными ласками, единственным свидетелем коих был обронённый кем-то монокль с тёмным стеклом.
Уже в следующее мгновение, возбужденный до одури, Эдвард стоял, прижимая маленькое, не сопротивляющееся и полностью доверяющее ему тельце к деревянной поверхности стены, и уже был готов вступить в обещанную «схватку» - с этим очаровательным порождением, - как вдруг, двое купальщиков: служивый Равносторонний Треугольник и его брат пониже ростом - вышли из воды с криками непристойного ободрения и свистом, а четыре месяца спустя...ему было безжалостно сообщено матерью и подтверждено тётей Сибиллой: «твой ненаглядный Нелли умер от тифа на острове Конфри»...
* * * * *
Снова и снова перелистывая эти жалкие воспоминания мистера Стэнхоупа и всё допытываясь у него, не оттуда ли, не из блеска того далёкого лета пошла трещина через всю его жизнь?
Или, может быть, острое увлечение этим безъязычным мальчиком было лишь первым признаком врождённой неправильности?..
Когда Эдвард Федерико Стэнхоуп временами пытался разобраться в своих былых желаниях, намерениях, действиях, он поддавался некоему обратному воображению, питающему аналитическую способность возможностями безграничными, так что всякий представляющийся ему прошлый путь делился на две развилины в одуряюще сложной перспективе памяти.
(Мы более чем уверены, что волшебным и роковым образом находка любви всей жизни Стэнхоупа, началась именно с того мальчишки из семьи со странной фамилией - «Ли»).
Знает Эдвард и то, что смерть Дарнелла закрепила неудовлетворённость того бредового лета и сделалась препятствием для всякой другой любви в течение холодных и долгих лет его юности.
Духовное и телесное сливалось в их привязанности в такой мере, какая и не снилась нынешним на всё просто смотрящим подросткам четырёхугольникам с их нехитрыми чувствами и штампованными разумами.
Долго после кончины маленького Ли, Стэнхоуп чувствовал, как мысли того текут сквозь его собственные.
Задолго до их встречи, у детей бывали одинаковые сны. Они сличали вехи! Находили черты странного сходства. Например, в июле одного и того же года (2104-го) к Дарнеллу и к Эдварду в дома, в двух несмежных регионах, впорхнула чья-то домашняя птичка.
(Мы приберегли к концу рассказа, о детской любви мистера Стэнхоупа, описание его плачевного последнего свидания).
Однажды, поздно вечером, малышу Ли всё же удалось обмануть злостную бдительность родителей.
В роще нервных, тонколистых мимоз, позади виллы, отроки отыскали себе место на развалинах низкой каменной стены.
«Я хочу добиться более основательного слияния наших копулятивных органов. Иначе говоря - внутреннего, как делают взрослые. Это должно быть намного приятнее, чем то, что мы проделывали пару месяцев назад. Я готов к подобному только с тобой. Знаю, что мне не будет комфортно ни с кем другим, кроме тебя. Пожалуйста, не откажи мне в просьбе...Итак, ты согласен?»
- Э-э...я-...эм...н-наверное?- /ЭТО ПРИВЕДЁТ МОЮ СЕМЬЮ К СОЦИАЛЬНОЙ СМЕРТИ!..ЧТО СКАЖЕТ МОЙ ОТЕЦ?!.ЧТО ПОДУМАЕТ МОЯ МАТЬ?!.КАК Я БУДУ СМОТРЕТЬ ИМ В ГЛАЗА?!.О КРУГИ, УМОЛЯЮ, НАВЕКИ УБЕРЕГИТЕ МОЮ РЕГУЛЯРНОСТЬ ПОСЛЕ ВСЕХ СОВЕРШАЕМЫХ МНОЮ ГЛУПОСТЕЙ!../, мысли Ромба лились совершенно вразрез тому, что он произносил вслух,- Но, Нелли...разве т-тебе не effrayant?
«Совсем нет! Признаться честно, с тобой мне кажется, что всё не так уж страшно. И должны ли мы вообще бояться в настоящий момент?»
- Не уверен...ни в чём, касательно данной ситуации. Ну-с, по крайней мере, я смею предположить, что это довольно болезненный процесс, который может усложнить его осуществление ещё и тем фактором, что мы одного пола.
«Я уверен, что в нас предостаточно места, биология никогда не лжёт. Не волнуйся. Ох, просто...давай попробуем, ладно?»
Эдвард медленно выдохнул и постарался проанализировать, возникло ли у него хотя бы небольшое ощущение расслабленности.
Да, оно определённо возымело своё присутствие в его мечущимся разуме...
В темноте, сквозь нежные деревца виднелись арабески освещённых окон здания - которые в тот момент, слегка подправленные чернилами чувствительной памяти, Ромб сравнил бы с игральными картами, отчасти, может быть, потому, что составляющая мелкота его «Четырёхугольной Мафии», играла в них именно там.
Знал он и то, что навеки запомнит запах существа его так страстно влекущего, считанный с того укромного уголка, с той ямочки на бархатной, веснушчатой, розовой щеке.
Нечто совершенно безупречное, как водная гладь, покоящаяся в безветренный день.
Что-то напоминающее на вкус кленовый сироп (верно и будучи там находящийся, от недавнего перекуса парой панкейков, обильно политых им).
Это изумительное творение природы, кое уже вскоре беспрепятственно позволило ему настигать свою невинную наготу, будет благоухать так, до скончания дней.
Стэнхоуп принял подарок, протянутый ему в уязвимых лапках - осторожно, - словно дорогущую и вкуснейшую ликёрную конфету, однако разломленную, с вытекшей начинкой.
/Стоит ли, иль всё же-..? Да, определённо!../
Он развернул тот жалкий клочок обертки, что его партнёр испугался бросить себе под ноги сразу, так, будто сын почтенного продавца Феделя мог в этот момент грубо оттолкнуть его (неприступный, изящный и подтянутый несовершеннолетний герой сладких в момент изъятых романов!), скорчить гримасу отвращения, застегнуть душу на все пуговицы и отчеканить: «Не позволяй этому повториться! Мы просто друзья, и ты обязан осознавать разницу между этим и тем, к чему ты пытаешься принудить меня, мерзкий непотребник...».
/Juste...amis.../
Однако эти слова не прозвучали. И не были бы, ни при каких условиях.
Эдвард принял отданное, и не сумел отказаться.
Недолгая пауза, нерешительный вопрос (такого же рода нежной жестикуляции ответ), - наставший момент истины.
Младший Стэнхоуп был более развитым и крепким мальчонкой, так что вскоре Дарнелл оказался поверженным (что, впрочем, одинаково устраивало их обоих).
Ли был тягуч, словно карамель по невнимательности оставленная на жаре.
Он хмурился и скалил зубки, будто это больший, растерянный, но в то же время неотступный партнёр царапал его поверхность (инстинктивная жестокость во время совместного телесного безумия), - но не наоборот.
Дельтоид цеплялся за Ромба вмиг закостеневшими пальцами, последний прикрывал глаз и часто дыша, ловя каждое движение тонких бёдер напротив, скопидомно стремился им навстречу.
Они были возбуждены самым непристойным образом, из тех, что только мог существовать (по крайней мере, им так думалось).
Дети тёрлись друг о друга раскалёнными эспадонами; покрывались испариной; стонали в унисон ("издаваемые звуки" одного из малолетних портнёров фиктивно "воспроизводились" эпизодическим открытием рта); прижимались плотнее, чувствуя изумительное напряжение, и в их широко распахнутых глазках лишь на долю секунды проступило мгновеное осознание:
«точка невозврата навеки пройдена».
- Попробуем в другом положении? Может быть, тогда он всё-таки сумеет войти...
Эдвард крепко обхватил его, стоило тому лишь повернуться спиной - намекая, позволяя, приглашая; теперь находясь в коленно-локтевой позе, в совершенном отсутствии света, спасая ситуацию лишь собственным - ярким (возникающим от чрезмерного напряжения, потому как при большей концентрации свечение краёв любого обитателя Двухмерного измерения значительно усиливается), но от которого по-прежнему не возникало желания щуриться.
Произошло ли это оттого, что мягенький шлейфик Ромба, по причине весьма юного возраста своего обладателя, был таким мелким и скорее напоминал карандашик нежели полноценный репродуктивный орган, или потому, что благодаря натуральному смазочному веществу, теперь покрывающего его, он скользил лучше, или из-за того, что многочисленные попытки бурения предпринятые прежде, уже, должно быть, укатали дорожку, но этого оказалось достаточно, чтобы процесс сдвинулся с мёртвой точки.- В-воу, il est à l'intérieur!- с ликованием воскликнул тёмный малыш.- Я смог, Нелли! Т-ты чувствуешь его? On a réussi!..
Наконец, совместными усилиями было достигнуто то, к чему и направлялось всё стремление.
В тот же миг Дарнелл ощутил сильнейшую боль (мгновенное успокоение, - до выделяемых капель гемолимфы прикушенная нижняя губа, - подавать виду запрещено, он напугает и без того неуверенного в своих действиях лучшего друга); рефлекторное отторжение организмом инородного объекта в своих скромных пределах; неистовая дрожь промеж ног, которую они создавали сами, но тщетно старались подавить, надеясь до последнего толчка, что они делают всё верно.
Вцепившись друг в друга, захлёбываясь дыханием, маленькие четырёхугольники медленно приходили в себя, переваривая ранее ни разу не испытанное чувство.
Эдвард ощущал почти физически, с какой скоростью несутся мысли в их вершинах.
Снова поцелуй - небрежный, резкий - и просьба «не думать» (но мог ли он заставить себя сделать то же самое?). Ли также должен расслабиться, чтобы наконец выпустить его из тисков образованных мягкой, но неимоверно узкой щелью.
Стэнхоуп знал, что мысли его маленького друга опасны.
Что тот рано или поздно поймёт - запретная любовь губительна.
Зверьки играли и вожделели, ласкались и рдели, но теперь: всё прежнее показалось им каплей в океане того, к чему они когда-либо осмелились бы подступиться, даже чуть ближе чем на полдюйма.
Что Эдвард Федерико Стэнхоуп делал с хрупким тельцем под собой те вещи, о которых не писали даже в считающихся их Плоской истории самых пропитанных ядом порока книгах.
И...il aimait~
Он предчувствовал несбыточный момент, когда Дарнелл в полной мере осознает это, - будет фатален.
Впрочем, для них обоих...
* * * * *
Стоило детям лишь завершить удивительное деяние, как одновременно, увы, со стороны их домов раздались голоса - более слышимый: госпожи Ли, звавший сына с дико нарастающими перекатами, и господина Стэнхоупа, беспокойный, нежели сердитый; и доктор Ноа тяжело прохромал с веранды в сад.
Но эта мимозовая заросль, озноб, огонь и мука Эдварда остались с ним, и Дарнелл с наглаженными морем песочными конечностями, и пламенным ротиком с той поры неотвязно преследовал его - покуда наконец двадцать восемь лет спустя, он не рассеял наваждения (не считая нескольких промежуточных), воскресив его в ином существе, будучи уже одним из лучших адвокатов всей Флатландии!
Позднее его отец, со свойственным ему благодушием, дал сыну сведения своего рода, которые по мнению Феделя могли быть последнему полезны; это было осенью 2113 года, перед поступлением его сына в Национальный юридический университет имени Когенталя (где Эдварду предстояло провести пять зим и шесть месяцев); но именно летом следующего года отец его, увы, скоропостижно скончался - так что Стэнхоупу младшему некому было похвалиться, не с кем посоветоваться.
Обстоятельства и причина смерти весьма фотогеничной матери Эдварда - по сей день ему неизвестны, а воспоминания - кроме какого-то тёплого тупика в темнеющем прошлом, у него ничего от неё не осталось в котловинах и впадинах памяти, за которыми - если вы ещё в силах выносить слог его мыслей (пишу под надзором) - исчезают лучи молодости; всем вам, вероятно, знакомы эти благоуханные остатки дня, которые повисают вместе с мошкарой над какой-нибудь цветущей долиной и в которые вдруг попадаешь на прогулке, проходишь сквозь них, у самого подножья, в летних сумерках - глухая теплынь, золотистые пятнышки?..
* * * * *
Дни его юности, как он не оглядывался, казались улетающими бледным вихрем повторных лоскутков, как утренняя метель употреблённых бумажек, видных пассажиру какого-нибудь экспресса в заднее наблюдательное окно последнего вагона, за которым они вьются.
В гигиенических сношениях с девушками Эдвард Стэнхоуп был исключительно практичен и быстр. (Он так же неосознанно старался как можно реже осуществлять нечто подобное).
В его университетские годы, оправдываясь занятостью, он лишь пару раз удовлетворялся платными цепками, беря "достойный пример" с сокурсников, безмерно жадных до внимания противоположного пола в этот возрастной период.
Поначалу занятия Ромба по оказанию правовых услуг были прилежны и пристальны, но не очень плодотворны.
Он думал стать следователем, как многие неудачники; но в возрасте девятнадцати лет, Эдвард был неудачником особенным, его охватила диковинная усталость:
/Нужно навестить психолога, - такое томление не исправится алкоголем.../; и одновременно он перешёл на изучение литературы, которой в то время пробавлялся не один поэт-пустоцвет, превратясь в профессора с трубочкой, в пиджаке из добротной шерсти.
Он не желал себе такого будущего.
Иногда Стэнхоуп пользовался знакомствами в среде психиатров и работников по общественному призрению - Чарли, Оула, и (единственного родственника - кузена - не оставившего его на погубленных землях) Густафа Хемингуэйа, чтобы с ними посещать различные учреждения, как, например, сиротские приюты и школы для малолетних преступников, где на бледных, со слипшимися ресницами отроков и отроковиц, они могли взирать с той полной безнаказанностью, которая даруется лишь в сновидениях.
(Но давайте-ка вновь обратимся к своей врождённой чопорности и
культурности, не портя истинную картину, пытаясь исправить её незначительные недостатки неподходящего цвета красками, и тем самым делая все только хуже, дамы и господа!)
Эдвард Федерико Стэнхоуп был и является совершенно добросовестным и, в целом, беспорочным мужчиной.
Он не смел позволять себе ничего из того, что (по рассказам ему самих ребятишек) предпринимали его жуткие знакомые, двоюродный брат и ещё многие другие устрашающего вида взрослые в подобного рода заведениях (да у него никогда и не возникало такого желания, если только не общепонятного чистого отвращения!).
Дети тех обиталищ несомненно любили его и бежали обнимать, висли на рукавах и штанинах, просились на руки каждый раз, едва завидев издали: «Господина юриста с добрейшей улыбкой!», но в то же время к остальным посещающих их взрослым, почти никто из малышей не питал подобно тёплых чувств, и никто из персонала не мог сказать наверняка, с чем именно это связано.
И большинство из них не просто негодовали или плакали, либо слёзно умоляли его остаться, или забрать их с собой, чтобы они стали «одной большой любящей семьёй!», а рыдали до колик в серединках своих крошечных форм (самые маленькие - до икоты), когда «дядюшке Эду» приходилось оставлять их по ласковой просьбе великодушных воспитателей, которые, видя его отношение к детям, и самих воспитанников к нему, - выделили гораздо больше времени на приём, чем основной части посетителей.
- Нет! Нет, прошу, не покидайте нас снова, сэр!
- Пожалуйста, мы будем послушны!
- Мы будем просто сверхпослушными детьми! Возьми нас с собой!
- Нам тут очень плохо без тебя!
- Здесь действительно ужасно, дядя Эдвард!
- Не оставляйте нас снова, умоляю! Мы будем вести себя хорошо! Честное слово!
- Ох, нет, мои маленькие цветки жизни, ll n'y a aucune faute de votre part en toute cette affaire, ваше поведение великолепно, и я уверен что многие взрослые оценят votre стремление быть лучше, и все вы наконец обретёте добрых и ласковых новых опекунов. Ну а я-...мне просто-...Нужно идти. D'accord? Действительно необходимо, дела не терпят отлагательств. Простите...за всё.
Конечно, и без того его чувствительное сердце разрывалось на крохотные клочочки от подобного зрелища и их мольб.
Он вскоре перестал навещать подобные места, ведь видел, что таким, казалось бы, совершенно добросовестным образом, - мучает несчастных отроков и отроковиц.
* * *
«Я переживал такие счастливые дни, кои Великие Круги приберегают для своих самых верных подданных, и учитывая то, на что именно пал мой выбор в последующих действиях, я не посмею сказать, что не познал истинный восторг души.
Самая чистая радость жизни, в плотном окружении этих отзывчивых и самых дружелюбных детей на всем белом свете!..»
* * * * *
А теперь мы хотим изложить следующую мысль: в возрастных пределах Флатландцев, - между четырёх и четырнадцатью годами встречаются мальчики и девочки, которые для некоторых очарованных странников, (вдвое или во много раз старше них) обнаруживают истинную свою сущность (собственно говоря, «демонскую», каковыми назвали бы они этих малюток, попав в наш мир и ознакомившись с небезызвестным произведением Иоганна Вейера) - непонятную самим детям, но бесконечно привлекательную для взрослых; и эти избранники природы просто вынужденны волновать (обычно пускай и здравые, но в эту пору тронутые) умы окружающего их люда.
* * *
Вскоре и Эдвард узрел их, - как зримые очертания.
Вопрос в следующем: все ли подростки (в частности «мальчики») привлекали его?
Разумеется нет!
И, Святые Круги, не в том понятном (отвратительном!) всем нам смысле.
Он даже не был близок к тому, чтобы стать растлителем; нам даже трудно представить, насколько он далек от чего-либо подобного.
В противном случае такое ошибочное
мнение о собственной натуре нанесло бы ему ужасающе сильную психологическую травму. Но её не было...И он не был таковым, и знал что этого никогда не случится.
* * *
Но и красота детей тоже не служила критерием, меж тем как вульгарность (или то хотя бы, что зовётся ею в той или иной среде - когда ещё ничего не сформированно основательно, а уже ходит так, что вот-вот сведёт глотающих слюни наблюдателей с ума!) не исключает непременно присутствия тех таинственных черт - той сказочно-странной грации, той неуловимой, переменчивой, поразительной, вкрадчивой прелести, - которые отличают их от сверстников, несравненно более зависящих от пространственного мира единовременных явлений, чем от невесомого острова заворожённого времени, где такой маленький обольститель веселиться с ему подобными.
Внутри тех же возрастных границ число настоящих пленителей гораздо меньше числа некрасивых или просто «миленьких», или даже «смазливых», но вполне заурядных, высоких, сильных, широких, холодноформовых и шероховатых, мужественных по своей природе представителей сильного пола, с обыкновенным взглядом, с чуть скорбленной осанкой, таких, которые просто не могут после превратиться в беззащитных и прелестных, как говорится, мужчин: посмотрите-ка на иного задирестого юнца в высоком цилиндре и позолоченной тростью, перевоплощающегося в дивного юношу без единого изъяна, - слегка кошачьими повадками, по тонкости, блеску и шелковистости формы и ещё по другим признакам, перечислить которые Эдварду запрещают: миролюбие, тихий стыд, спокойствие души и слёзы нежности - маленького смертоносного существа в толпе обыкновенных детёнышей: оно-то, прелестное чудо, стоит среди них, неузнанное и само не чующее своей баснословной власти.
И ещё: ввиду времени в этом колдовском деле, каждый из увлечённых ими, должен быть готов принять во внимание, что необходима разница в несколько лет (мы бы сказали, не менее пяти, но обычно в десять или двадцать - и до тридцати в немногих случаях) между мальчиком, парнем и женщиной или девочкой, девушкой и мужчиной (допускается менять местами) для того, чтобы последнии могли полно подпасть под чары первых.
Тут вопрос приспособления хрусталика; некоторого расстояния, которое внутреннее око Флатландцев превозмогает с приятным волнением, и вопрос контраста, что разум постигает с судорогой порочной услады.
* * *
«Когда я и он были детьми...», Дарнелл Ли не был для Эдварда Стэнхоупа воплощением этих прекрасных существ: он был ему ровня; но в марте 2115-го года, по истечении довольно долгого времени, Ромбу думалось, что он смог бы разглядеть в том Дельтоиде исходное роковое наваждение.
Эдвард всегда был крепким парнем и выжил; но отрава осталась в ране, и вот он уже мужал в лоне цивилизации - ему стукнуло двадцать, - возраст, который позволяет молодому мужчине увлекаться девушкой пятнадцати-шестнадцатилетней, но не мальчиками той же возрастной категории.
Итак, немудрено, что его относительно взрослая жизнь на Востоке была чудовищно двойственна.
Во вне начинающий адвокат имел так называемые обыденные сношения с женщинами, внутри же он был сжигаем в печи сосредоточенной похоти, возбуждаемой в нём каждым встречным миловидным парнем, к которому Стэнхоуп, будучи законоуважающим трусом, не смел права подступиться.
Самки, которыми нашему четырёхугольному другу дозволялось пользоваться, служили лишь паллиативом.
Он был готов поверить, что ощущения, им редко извлекаемые из естественного соития, равнялись более или менее тем, которые испытывают нормальные мужчины, общаясь с женщинами в том рутинном ритме, который сотрясает их мир; но беда в том, что этим господам не довелось, как однажды довелось ему, познать проблеск несравненно более пронзительного блаженства.
Тусклейший из его к поллюции ведущих снов был в тысячу раз красочнее прелюбодеяний, которые мужественнейший гений или талантливейший поэт могли бы вообразить.
Мир Эдварда был расщеплён!
Он чуял присутствие не одного, а сразу двух полов, из коих ни тот, ни другой - не были верны; оба были мужскими для анатома; для него же, смотревшего сквозь особую призму чувств, «они были столь же различны между собой, как мечта и мачта».
(Всё это с возрастом он рационализировал, но в юные годы не так ясно разбирался в своих страданиях).
Форма отлично знала, чего она жаждет, но разум отклонял каждую её мольбу.
Ромбом овладевали то страх и стыд, то безрассудный оптимизм.
Его душили общественные запреты.
Психоаналисты манили его псевдоосвобождением от либидобелиберды.
То, что на тот момент единственными объектами любовного трепета были для него семнадцатилетнии сыновья коллеги, так же барристера - Гюнтера Вануэлла, - его наперсники и кордебалеты, Эдварду казалось подчас предзнаменованием умопомешательства; близнецы Пентагончики, - Эйткен и Честер, - в свою очередь, всеми силами подогревали пламенный восторг нового гостя.
Иногда же мистер Стэнхоуп говорил себе, что всё зависит от точки зрения и в сущности, нет ничего дурного в том, что его до одури волнуют по-особенному величественные и в то же время благолепные особи собственного пола.
Всё это крайне интересно, и мы допускаем, что вы уже видите, как у него пенится рото-глаз перед любовным припадком - но нет, ничего подобного.
Он просто пускает выщелком различных оттенков брошки счастливых мыслей в соответствующую чашечку.
Эдвард относился крайне бережно к подросткам и детям, к их, в большинстве случаев, чистоте, открытой обидам, - и ни при каких обстоятельствах не посягнул бы на невинность этих чудеснейших созданий.
Но как ласково забилось у бедняги сердце однажды в июле того же года!..
===================================