3. Я всё знаю.
Мимо застывших в ужасе девушек мелькали тела, падающие на пол или таранящие остальных, чтобы влезть в самое пекло драки. По подсчётам Айзы, как минимум три группировки слились в битве, устроив бедлам в здании Дома культуры: звенели стёкла бутылок, рассыпаясь мелкими осколками по полу, где-то виднелись кровавые следы босых женских ног; гремели стёкла окон, через которые убегали девушки, грохотали выстрелы, эхом в ушах раздавались мужские крики и стоны боли, заглушавшие Nautilus Pompilius.
- Чего стоишь, блять?! Наверх! Мы не выйдем! - опомнилась Айза, за считанные мгновения изучив обстановку: они практически окружены телами.
Даша растерялась, испуганно схватив Айзу за плечо, но Айза уже напролом бежала к лестнице, позабыв, что она на каблуках - адреналин зашкаливал, ранее она никогда не оказывалась в эпицентре кровопролития. На ступеньках, ведущих на второй этаж, имеющий вид балкона, тоже были кровавые следы ног. Поднявшись, Айза побежала в противоположную от всех сторону и сразу упала на колени, забившись в угол. Даша моментально спрятала лицо в плече Айзы, сидя рядом с ней на холодном полу. Музыка продолжала играть, будучи саундтреком к массовой драке, что набирала обороты на первом этаже. Ранее пахнущий духами и спиртом Дом культуры пропах кровью, порохом и женскими слезами.
- Вова! Вов! - раздался истеричный, оглушающий крик рыдающей навзрыд девушки, в которой Айза узнала ту блондинку, которая так не понравилась Даше из-за похожей причёски.
- Уходи, Наташа! - глухо прозвучал ответ, и через мгновение на втором этаже показалась и сама Наташа - тушь стекала по щекам, помада смазалась на дрожащих губах.
Наташа ринулась вслед за остальными убегающими девушками, даже не заметив Айзу и Дашу, которая исподлобья смотрела на неё. Айза медленно приподнялась, положив трясущиеся от адреналина и страха пальцы на перила. Опустив взгляд, Айза увидела кровавые брызги, отпечатки и лужицы; на полу уже лежали парни, но живые они или нет - она не знала. Глаза самовольно искали в толпе только одного человека, которого она ненавидит, но застать его смерть Айза была не готова, будто это что-то, что не должно произойти, даже учитывая образ жизни Валеры. Взгляд скользил по силуэтам до тех пор, пока Айза не увидела, как Валера, придерживая свою подругу за талию, помогает ей выпрыгнуть из окна первого этажа, с явным беспокойством на лице оглядываясь. Лицо Айзы моментально скривилось: надо же, Турбо, оказывается, джентльмен дешёвых романов.
- Менты! - заголосил звонкий мужской голос где-то снизу, заставив драку замереть буквально на секунду. После парни моментально побежали в разные стороны, огибая врывающихся в Дом культуры милиционеров.
Айза расширила глаза от ужаса, заметив убийственный взгляд отца, направленный на толпу пацанов. Чуть левее от него стоял Степан Богданович - отец Даши, которая с животным страхом выглядывала из-за перил, боясь, что её заметят, ведь она пьяна, а отец категорически против пристрастия женщин к спиртным напиткам. Фарид Назарович внезапно поднял взгляд, медленно вытаскивая из-за уха сигарету, и столкнулся глазами с Айзой, которая старалась и поглядывать в сторонку, где последний раз был замечен Турбо, и сохранять зрительный контакт с отцом. Фарид Назарович слабо качнул головой, что на языке жестов мужчин могло означать сразу несколько вопросов, и в данной ситуации больше подходило: «Чё стоишь там?». Айза лёгким кивком головы указала на Дашу, согнувшуюся, чтобы её не заметил отец. Фарид Назарович привычно закатил глаза и что-то шепнул товарищу по работе. Степан Богданович кивнул и принялся крыть благим матом остальных милиционеров, упустивших большую часть пацанов. Лишь несколько человек остались прижаты лицами к полу, но даже в таком положении не теряли боевой дух: угрожали милиции и шантажировали, буквально копая себе могилу. Отец Айзы вновь качнул головой, призывая девушек спускаться вниз, что они и сделали, и через несколько минут уже стояли на крыльце, переминаясь с ноги на ногу: испуганные, с красными щеками и неприятным запахом спирта изо рта.
- Падайте. Домой пора, - невозмутимо произнёс Фарид Назарович, садясь в жёлтый милицейский УАЗ. - Дашку довезу по-быстрому, пока батя твой тебя не заметил.
Айза и Даша запрыгнули назад, продолжая молчать как рыбы. Произошедшее в Доме культуры оставило неприятный осадок на сегодняшнем вечере. Пока УАЗ на медленной скорости выезжал с территории ДК, Турбо, стоявший всё это время в соседнем дворе, не сводил взгляда с автомобиля.
- Шавка. Я уверен, она настучала, - рыкнул Валера, кусая фильтр сигареты и шмыгая носом, внутри которого уже засыхала кровь.
- Почему? - тихо уточнил Зима, убрав руки в карманы дублёнки и провожая взглядом УАЗ.
- А кто ещё мог, если не она?! Эта мразь мечтает, чтобы нас всех прикрыли! Ей это выгодно! Папочка по головке погладит, а-ля «умница-дочка очистила Казань от грязи». Они ж все, эти ментовские подсосы, нас за людей не считают. А люди настоящие - это мы! Не они! Они только и могут жопы греть в кабинетах да на мягких диванах с вязаными пледами, - чересчур громко и эмоционально Турбо ответил грубым голосом, в котором слышались ноты презрения и ненависти.
Зима лишь вздохнул, задержав взгляд на потемневших от ярости глазах своего друга, и оглянулся: пацаны стали расходиться, но одна девушка стояла, упрямо ожидая Турбо.
- Тебя Лиля ждёт, - лаконично прошептал Вахит, похлопал Валеру по плечу и едва заметно усмехнулся, качая головой. Вся эта ситуация между Айзой и Турбо его смешила, он считал это детским садом и мелочью, о которой думать не стоит. - Я домой.
Турбо кивнул резче, чем планировал, и сигарета выпала из его губ, тем самым выбесив его ещё сильнее, чем то, что Айза вызвала милицию, как он думал. Валера сделал глубокий вдох, видя, как сигарета тушится в луже слякоти, а затем во весь голос закричал:
- Мразь, блять!
Пнув слякоть ногой так, что та разлетелась, попав на капот чьей-то «девятки», парень обернулся: Зима брёл по неосвещённой дорожке, но его плечи дрожали, явно от смеха.
- Нехуй ржать, а то догоню! - рявкнул Турбо в адрес друга, но ответа не последовало, лишь плечи Вахита задрожали сильнее.
Лиля подошла ближе к Турбо, трясясь от холода: на ней было тонкое пальто и капроновые колготки, порванные об осколки окон. Лиля неуверенно положила ладонь на плечо Валеры, сдув с лица каштановую прядь волос, выпавшую из затянутого на затылке хвоста.
- Прекращай ругаться, - с упрёком попросила Лилия, кусая внутреннюю сторону щеки.
- Я не ругался, просто громко говорил.
- Ты не умеешь врать.
- Я не врал.
- Охотно верю.
- Верь, разрешаю.
- Не паясничай.
- Тебе мерещится. Перепила?
Лиля лишь закатила глаза, сжав ладонь в кулак так сильно, что тот задрожал, и всё ради того, чтобы не дать Турбо подзатыльник.
- Пошли ко мне? Родители на даче. У меня конфеты есть, твои любимые, - предложила девушка, улыбаясь уголком губ и задрав подбородок, отчего её лицо ещё больше становилось стервозным.
- Умеешь уговаривать, Юлдашева, - усмехнулся Турбо, закуривая новую сигарету и глядя куда-то мимо подруги.
Не сказав больше ни слова, Валера неторопливым шагом направился в сторону дома Лили, которая семенила рядом с ним, продолжая трястись от холода, но куртку у Турбо не просила, знает - откажет, сказав: «Мне тоже холодно», пройденный этап.
***
- А я думал, ты платья не носишь больше, - насмешливо сказал Фарид Назарович, наливая в две кружки горячий чай с привкусом барбариса.
Отец обернулся, глядя на Айзу, которая подпирала щеку кулаком и неохотно жевала бутерброд. Глаза полузакрытые и туманные: эффект от ранее выпитой водки окончательно настиг её только в тепле и безопасности.
- На, пей, - вздохнул отец, поставив кружку перед Айзой. - Не пролей. Вот смотрю на тебя и думаю: в кого ты такая алкашка, а? Я в твоём возрасте...
- Да, да, ты в моём возрасте не пил, не курил и был спортсменом, как Арнольд Шварценеггер, - перебила Айза, обеими руками держа кружку и с причмокиванием хлебая чай.
- Я был лучше Шварценеггера, - тихо засмеялся Фарид Назарович, разглядывая лицо Айзы.
Ему всегда было тяжело смотреть на Айзу: она - копия матери, только у Марины Рамилевны были тёмно-зелёные глаза цвета малахита. И по молодости Фарид Назарович частенько запинался, разговаривая с ней, ведь засматривался на её восхитительные глаза, которые действовали на мужчин как приворотное зелье. Но сейчас Марины Рамилевны уже нет, и единственное, что она оставила после себя - любимую дочку, взявшую от матери капли бунтарского характера и любовь к сарказму и иронии. Фарид Назарович тяжело вздохнул, с улыбкой глядя на дочь, укладывающую голову на стол, проиграв войну со сном.
- Дурашливая вы, Айза Фаридовна, - прошептал отец, а затем встал и аккуратно взял Айзу на руки: одну ладонь положил под колени, а вторую - на поясницу.
В ответ Айза что-то пробормотала, и Фарид Назарович уловил одно имя - «Тимур».
- Нет Тимура, доченька. И Марины нет. Мы одни с тобой против всего мира, - с тоской в голосе шепчет отец, неся Айзу в её комнату, где на полу валялась одежда: сборы на дискотеку были весьма активными.
Смахнув слезы с глаз, отец поцеловал Айзу в лоб, поправляя на её груди одеяло, а затем вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь, чтобы на утро Айза не ругалась, что щель в приоткрытой двери выглядит пугающе и некомфортно.
***
Утро для Айзы наступило поздно - в три часа дня. И после пробуждения девушка сразу скривила лицо, даже не успев открыть глаза: во рту было суше, чем в пустыне, а по привкусу - хуже, чем на городской помойке. Голова жутко болела: не стоило пить водку, не смешивая её с соком. На столе у кровати лежала купюра и записка от отца: «На случай сильного похмелья». Айза громко фыркнула и с трудом слезла с кровати, чтобы пойти и привести себя в порядок и сходить в магазин за освежающим пивом, способным вылечить страдающую девушку.
На улице было пасмурно, в газетах писали про редкое событие для начала февраля - дождь. Но даже это не стало помехой для распития пива во дворе. Дашу Айза звать не стала, хотелось побыть немного в одиночестве. Но спустя полторы опустошённых бутылки пива было решено ехать на кладбище к тем, чьи сердца перестали биться, заставив сердце Айзы разлететься на миллионы острых осколков, царапающих грудную клетку изнутри. Разбитый и местами ржавый автобус всего за полчаса довёз Айзу и несколько старушек до кладбища. Старое кладбище, расположенное недалеко от центра Казани, погружено в звенящую тишину, изредка разрезаемую криками ворон. Небо затянуто низкими свинцовыми облаками, из которых совсем скоро потекут ледяные слёзы, будто даже небу до боли грустно смотреть на рыдающих на могилах любимых людей. Старые мраморные надгробия, покрытые мхом и лишайником, стоят как печальные стражи памяти о тех, кто ушёл, и лица на фотографиях - у кого-то выцветшие на солнце, у кого-то разбитые - равнодушно смотрели на Айзу, пробирающуюся сквозь грязь, слякоть, чужие могилы и растительность. Теряясь в стволах деревьев, воет ветер, напевая что-то тоскливое с примесью страха и отчаяния. Айза всегда чувствовала себя неуютно на кладбище, ведь это место было одним из главных напоминаний, что перед смертью все едины, и каким бы ты ни был человеком при жизни, в конце концов ты навсегда останешься чьим-то воспоминанием, пока твоё тело навеки вечные будет заперто в деревянном гробу. А спустя несколько поколений о тебе даже и не вспомнят.
Ноги привели Айзу в сектор кладбища, в который раньше она ходила каждый день, но совсем недавно перестала: мать пришла во сне и попросила не ходить, сказав, что душа болит. Айза в мистику не верила, но не приходила на кладбище около месяца. Горло будто сжалось удавкой, неприятный холодок пробежал по телу, стоило Айзе посмотреть на фотографию мамы на надгробии. Марина Рамилевна, которую в университете прозвали местной Афродитой, загадочно улыбается на фотографии, кокетливо приподняв плечо. Густые, с привлекательным изгибом брови слегка подняты в насмешке. Эта фотография была любимой среди всей семьи: 38-й день рождения матери, когда она, не сказав никому ни слова, рванула в местный клуб на дискотеку, где подралась с женщиной, которая оказалась её школьной директрисой. Но Марина Рамилевна не жалела ни капли: она исполнила детскую мечту - оттаскала директрису за волосы по клубу за то, что та распускала лживые слухи о самой Марине Рамилевне, называя её будущей шалашовкой.
Айза села на низкую лавочку напротив надгробия матери и перевела взгляд на соседнюю могилу, на которой стояло угрюмое надгробие с гравировкой:
«Шабаев Тимур Фаридович. 05.01.1968 - 09.08.1988. Вечно молод, вечно любим, вечно жив в сердцах».
Любимый старший брат, любящий риск, женщин и вкусный алкоголь, тоже трагически погиб при ужасных обстоятельствах, которые до сих пор больно вспоминать. Загорался пожар ненависти к определенной группе людей, которая безнаказанно ходит по тем же улицам, что и Айза, не чувствуя вины и радуясь каждому восходу солнца.
- Мам, Тим, я скучаю. Почему все так? Вам же жить и жить... Мамуль, ты ушла вслед за Тимуром, но бросила меня и папу. За что? Почему? Почему ты не осталась с нами? Я не виню тебя, мам. Я понимаю, хоронить своего ребенка - тяжело. Но у тебя осталась я. И знаешь, как мне тебя не хватает? - Слёзы солёными реками потекли по румяным от алкоголя и холода щекам, пока глаза не отводились от чёрно-белых глаз матери, и на мгновение пьяный разум Айзы увидел, будто мама моргнула, но это было видение. - А ты, Тимур... Я же говорила, не нужно было там работать. Место мне не нравилось. Но ты же старший, ты умнее, правильно... - Горько усмехнулась Айза и глотнула уже тёплого пива. - Знаешь, Тим, я отомщу за тебя. Эти ублюдки будут молить Бога о том, чтобы остаться в живых. Но Бог им не поможет. Уничтожу каждого. Пока не знаю как, но клянусь.
Айза уронила бутылку, пиво расплескалось по серой слякоти, но она этого не заметила, закрыла глаза руками и разрыдалась так горько, что стало жаль саму себя. Рука непроизвольно потянулась к своей же макушке, чтобы погладить в жесте успокоения. Рваные вдохи, хлюпанье носом и скулёж заглушали крик ворон и песню ветра.
- Вам же холодно там... - прошептала Айза, сглатывая ком.
Стянув с плеч куртку, Айза накинула её на два надгробия, будто мама и брат могли ощутить тепло нагретой ткани. Каждый всхлип Айзы - это крик души, молчавшей целый месяц и давшей обещание успокоиться. Айза закрывает глаза, встаёт на колени между могилами и обнимает покрытые каплями накрапывающего дождя надгробия, но вместо тёплых объятий любимых людей только холодная пустота обнимает её в ответ. Из горла вырывается хрип, схожий с глухим криком. Сердце сжимается, конечности немеют, словно в те дни, когда Айза узнала, что сначала погиб брат, а следом за ним в вечное умиротворение ушла и мама. Громкие рыдания эхом раздаются по кладбищу, спугнув ворон, чёрной тучей взметнувшихся в небо.
***
Кроссовки хлюпают по грязи, пока Турбо про себя матерится, проклиная погоду и сжимая зубами фильтр сигареты. Тропинки на кладбище превратились в месиво из грязи и снега, и при каждом шаге коричневая жидкость летела на заднюю сторону чёрных брюк. Позади звучала тихая нецензурная брань - Зима балансировал на узкой тропинке, стараясь не поскользнуться, но он ничего не говорил Турбо, понимая, что если тому приспичило приехать на кладбище к матери, значит, Зима, как верный друг, обязан прожить этот момент вместе с ним без лишних фраз.
- Тут подожди. Сам пойду, - щурясь от ледяных капель, покрывающих хмурое лицо, приказал Валера, перепрыгивая через лужи и прижимая к груди две белые розы, с лепестков которых стекали капли дождя.
Зима послушно остановился, поднял взгляд к небу, чтобы не смущать Турбо, который уже сел на корточки перед могилой мамы и, смахнув воду с надгробия, положил две розочки.
- Привет, мам. Твои любимые, - с натянутой улыбкой прошептал Турбо, разглядывая единственного любимого человека на этой планете - маму, которая отвечала ему навечно запечатлённой на камне улыбкой. - Ты там как? Хорошо? Тепло? Спокойно? Надеюсь, тебе там лучше. - Валера поднял взгляд к небу и усмехнулся своей же глупости. - Скучаю, мам. Без тебя жизнь такая хуйня, если честно. Помнишь, ты готовила пирог с вишней? Никто не смог приготовить его так же вкусно, как ты. Лилька вообще готовить не умеет. - Турбо хрипло рассмеялся, стирая с лица капли - слёзы или дождь? - Сожгла к чёртовой матери этот пирог, а я, как дурак, размахивал тряпкой на кухне, чтобы запах выветрился.
Турбо замолчал, не зная, что ещё сказать. Про отца говорить не хотелось - неприятная тема для разговора, да и, как считает Валера, лучше говорить о хорошем.
- Ладно, мам, не буду долго болтать. Скучаю - всё. Болит вот здесь до сих пор, - Валера постучал кулаком по груди. - Как тебя... Не стало, каждый день болит. А если бы ты обняла - прошло бы. Ты же у меня как волшебница была. Обнимешь - не болит. Улыбнёшься - настроение на весь день хорошее. Я люблю тебя, мама.
Только маме Турбо без стыда мог говорить о любви, она заслуживала этих слов и каждый раз улыбалась пуще прежнего, да так искренне, что и Турбо начинал улыбаться, а за этим следовали крепкие объятия и поцелуи в макушку. Турбо отвернулся от могилы матери - краем уха уловил крики.
- Слышь, тут постой, за мной не иди, - голос Валеры сразу стал грубым и хриплым, стоило ему обратиться к Зиме, терпеливо ждущему его у ствола осины, на котором парень разглядел десятки "глаз", которые на самом деле были особенностью коры дерева, но жути нагоняли.
Зима молча кивнул, глядя в "глаза" осины, а потом затушил сигарету о "зрачок". Турбо уже шёл на хриплые крики, и чем ближе он подходил, тем отчётливее понимал: рыдает девушка. Не то чтобы Валера был добродушным человеком и жалел каждого, кого видел, но он посчитал нужным именно на кладбище разделить боль незнакомого человека. Но каково было его удивление, когда в валяющейся между могил девушке без куртки, с грязными волосами и истошно ревущей он узнал Айзу. Турбо даже растерялся на несколько секунд, не ожидал увидеть ненавистную девчонку в таком положении, но от неё буквально исходила аура боли и страданий, настолько сильная, что Турбо самому стало не по себе, и поэтому медленными, неуверенными шагами он подошёл ближе, перепрыгнув через перегородку. Увидев четыре пустые бутылки пива в луже грязи, Валера тяжело вздохнул, садясь на корточки и пытаясь схватить Айзу за плечи.
- Тимур? - резко спросила Айза, задрав голову, но её плечи быстро опустились, увидев вместо родных и лукавых карих глаз пронзительные и хмурые серо-зелёные. - Уйди! Нахуй пошёл отсюда! Ненавижу тебя и тебе подобных! Вы все конченные ублюдки! Из-за вас гибнут ни в чём не повинные люди! Вы убиваете всех подряд, как будто вы Боги! А вы - дно! Грязь! Говно! Истреблять вас всех нужно, за решётку сажать, чтобы вы гнили в тюрьме, видя небо в клеточку!
Турбо сжал челюсть, лишь бы не сболтнуть лишнего, но его убеждение в том, что милицию вчера вызвала именно Айза, укрепилось. Турбо снял с себя кожаную куртку и накинул на плечи Айзе, рывком разворачивая её спиной к себе, чтобы до боли сжать её поперёк под грудью, лишь бы перестала валяться в грязи. Айза, само собой, принялась вырываться и пытаться укусить или ударить Турбо, но всё было бесполезно, поэтому спустя пару минут она обмякла в его руках, не сводя взгляд с улыбающихся лиц на надгробиях.
- Ты совсем ёбу дала? - хрипло прошептал Валера ей на ухо, пристально глядя на фотографию её матери и пытаясь вспомнить, где видел её раньше - слишком знакомым показалось лицо.
- Тебе не понять, что я чувствую, - огрызнулась Айза, сидя на холодной земле, пропитанной дождём и слезами, которые перестали течь, как только она увидела Турбо.
Турбо, сидя на корточках за её спиной, лишь усмехнулся, качая головой.
- Действительно, не понять... - саркастично пробормотал парень. - Брат твой? Что с ним было?
Айза поджала губы, дрожащие от желания закричать, но она не сказала ни слова об истории Тимура - не хочется открывать душу тому, кого она ненавидит всем сердцем и мечтает, чтобы он понёс наказание за всю боль и печаль, что принёс людям в этом мире.
- Молчишь? Ну, молчи. Мне, на самом деле, неинтересно. Я ради приличия спросил, - Турбо ухмыльнулся, крепче сжимая руки на теле Айзы, чтобы она не заваливалась на бок, а может быть, просто хотелось прижать её крепче к себе, чтобы унять истерику.
Айза фыркнула - она не сомневалась в том, что ему неинтересно узнать о ней, её семье и о том, через что ей пришлось пройти. Неловкий кашель разрезал молчание и шум дождя, заставив обоих резко обернуться. Вахит, переминаясь с ноги на ногу, остановился рядом с ними, одним лишь взглядом спрашивая у Турбо, что здесь происходит, но Валера только указал подбородком на могилы Шабаевых. Зима подошёл ближе и, поставив руки на колени, склонился перед надгробием Тимура, внимательно вглядываясь в его лицо. Перед глазами всплыла летняя потасовка в августе прошлого года, и тогда Зима всё понял. Лицо побледнело, в горле запершило, поэтому парень мигом выпрямился и закашлялся в кулак. Его глаза, смотрящие на Айзу, буквально говорили: «Я всё знаю», но Айза этого не увидела - её шея перестала держать голову, поэтому она, как тряпичная кукла, сидела, прижатая к Турбо спиной. А вот Валера заметил резкую смену поведения Вахита и нахмурился, дёрнув бровью, безмолвно уточняя.
- Показалось. Похож на пацана со школы. Не он. Того по-другому звали, - бесстыдно соврал Зима, отводя взгляд в сторону.
***
Айза тихо похрапывает, прижавшись виском к холодному, покрытому каплями конденсата окну автобуса, пока Турбо смотрит то на неё, то на пейзажи за окном, а Зима в упор смотрит на Айзу, мысленно прося её о прощении за молчание.