Лекарство

Программа усиливает контроль
Программа налагает все больше ограничений, ну а подростки нашли новый способ самовыражения. По всей стране стали открываться клубы самоубийц - наркотики, алкоголь и депрессия там в порядке вещей.
Власти опасаются, что появление клубов самоубийц приведет к увеличению количества суицидов и не жалеют средств, чтобы поймать его владельцев. После того, как в одном из таких клубов в Юте был проведен обыск, в немскольких штатах началась облава, однако на данный момент представители Программы не предоставляют никаких подробностей касательно подозреваемых. Однако они просят, чтобы люди докладывали о всех и каждом случае суицидального поведения.
Вместе с ростом числа арестов, связанных с Программой, снова растет беспокойство по поводу вмешательства правительства в частную жизнь. Но пока свирепствует эпидемия, сомнения в методах Программы продолжают оставаться незамеченными. В центре внимания по-прежнему находится большое количество излеченных, а также усилия по предотвращению еще большей беды.
Репортер Келлан Томас


Я едва стою на ногах. Я в шоке, страх и паника обуревают меня. То, что создатель Программы знает, как тебя ховут - это все равно, что услышать, как Смерть зовет тебя по имени. Но вот он стоит передо мной, человек, который разрушил нашу жизнь. Никто не реагирует так, как должен. Я фыркаю при виде его протянутой руки и осуждающе смотрю на остальных. Все в мире перевернулось вверх дном: Джеймса нет, ну а создатель Программы тут. Этого просто не может быть.

Кас спокойно садится рядом с Даллас, но Риэлм слегка наклоняется, чтобы заслонить меня, если придется. Хоть я и ценю это, мне все же хотелось бы, чтобы он остановил это безумие. Но он просто стоит.

Почему вы здесь? - спрашиваю я доктора. Он смотрит на свою руку и опускает ее. Я вся трясусь и уверена, что он это видит.

- Чего еще вы от нас хотите? - говорю я.

- Прежде всего, позвольте уверить вас, что у меня нет ни малейшего намерения причинить вам вред. На самом деле я здесь, чтобы помочь, и Даллас подтвердит это. Мы хотим одного и того же, Слоан. Положить конец Программе.

- И вы хотите, чтобы я поверила в это? - огрызаюсь я. - Вы сломали мне жизнь. Вы монстр!

Я выплевываю эти слова и смотрю на остальных.

- Да что с вами не так?

- Послушай, что он скажет, - говорит Кас. - Ты не знаешь всей истории.

Я качаю головой, не в силах поверить в это.

- Спасибо, мистер Гутьерес, - говорит ему доктор и поворачивается ко мне.

- Дорогая, - продолжает он, и его покровительственный тон заставляет меня поморщиться, - вы - идеальный пример того, почему Программа никогда не будет работать. То, что вы боретесь за то, во что верите и что любите - часть вашей личности. Здесь Программа не сработает, потому что, даже если она и стирает воспоминания, основные качества личности остаются неизменными. А это ведет к тому, что то же самое поведение, а следовательно, те же риски и ошибки, будут повторяться.

То, о чем он говорит, похоже на мои отношения с Джеймсом. Это напоминает мне, что если мы и боролись раньше, но проиграли, мы были достаточно глупы, чтобы попытаться снова.

- Я никогда не смогу вам доверять, - говорю я. - И мне не нужна ваша помощь.

- Боюсь, у вас нет другого выхода.

Он смотрит на Даллас.

- Я знаю, что вы связались со мной в надежде услышать хорошие новости, мисс Стоун, но боюсь, ваши разведданные правильны. Эпидемия распространяется. Людей призывают бороться, и Программа использует это, чтобы продвигать свои интересы

У меня как будто земля уходит из-под ног. До того, как покончить с собой, Лайам рассказал мне про двоюродного брата - взрослого - который покончил с собой. Он настаивал на том, что эпидемия распространяется, но я все списала на его депрессию. Я думала, он сошел с ума. Но Лайам оказался прав.
Доктор Притчард достает из кармана накрахмаленный белый платок и вытирает капельки пота, которые собираются у него на лбу. Ослабляет узел галстука. Садится на стул в центре комнаты, как будто он - учитель, а мы - его ученики. Я готова сорваться с места, найти Джеймса и бежать отсюда.

- Только этим утром произошло несколько случаев самоубийства, - говорит доктор. - Молодые мужчины, женщины, которым недавно исполнилось двадцать лет, насколько известно, явных причин суицида не было. Программа готовится к борьбе с эпидемией, которая стала еще хуже. Несколько недель назад промелькнула одна история, но ее быстро заслонили другие новости.

- И что вы будете делать? - спрашиваю я. Какие ответные меры предлагает Программа? Что еще они отнимут от нас?

- Нет, - говорит доктор, - не я. Я, может, и создал Программу, но много месяцев назад потерял контроль над ней. Эта корпорация куплена и проплачена правительством США - и они ожидают результатов.

Может ли Программа быть хуже, чем мы думаем? Неужели это возможно? Риэлм, рядом со мной, молчит, но его опущенные плечи теперь не так уж и защищают меня. Он не хочет, чтобы Артур Притчард видел его лицо. Загадки. Риэлм полон загадок, и я не думаю, что прямо сейчас справлюсь еще с одной.

Что они планируют? - спрашиваю я доктора. У меня в голосе болльше не слышен гнев, его сменил страх.

- Обязательное прохождение, - отвечает доктор Притчард. - Все, младше восемнадцати лет, должны пройти Программу. Это значит, что еще до окончания школы каждый человек будет стерт и воссоздан заново - как примерный, послушный индивид. Всем довольный. Целое поколение будет потеряно - так же как, я уверен, вы, мисс Слоан, чувствуете себя сейчас.

Обязательное прохождение для тех, кто даже не в депрессии - это как промывка мозгов. Какая-то безумная, извращенная версия утопии. Общество никак не позволит этому случиться. Верно?

Доктор продолжает.

- Программа хочет начать новую политику. Они показали свою стопроцентную эффективность, доказали, что их превентивные меры работают. Так что теперь всех, младше восемнадцати лет, изменят - к лучшему или к худшему - помимо их воли. Подумайте, что они смогут сделать, обладая такой властью, - говорит он. - Подумайте, что они смогут сделать с обществом, которое не обладает никаким опытом, не учится на ошибках. Люди, не способные ничего связатьвместе.

- Тогда остановите это, - говорю я с нажимом. - Если вы расскажете правительству о том, что по-настоящему происходит в Программе, они положат этому конец.

- И здесь у меня возникает дилемма, - говорит доктор, складывая руки под подбородком. - Как и все, кто работает на Программу, я нахожусь под запретом о разглашении - я связан контрактом, который деает им право забрать мои воспоминания - стереть абсолютно все, если я нарушу соглашение о конфиденциальности. Только они на этом не остановятся - не при моем уровне допуска. Они подвергнут меня лоботомии. В Программе считают, что некоторым возвращенцам и другим, таким, как я, уже нельзя помочь. Когда пациента возвращают в Программу, его подвергают обследованию. И если стирание памяти не подействует, ему делают лоботомию. Это - последняя надежда в остальном безупречной процедуры. Вот как в Программе поддерживают стопроцентные показатели успеха.

Риэлм берет меня за руку, но я едва ее чувствую. Как будто моя реальность расползается по швам.

- И тогда что? - спрашиваю я слабым голосом.

- Личность уничтожается целиком и полностью, и их переводят в закрытые учреждения. Они просто исчезают с лица земли, дорогая. Растворяются в воздухе.

Нет, это слишком жестоко. Слишком жестоко, чтобы быть правдой.

- Как это возможно, чтобы разумное человеческое существо поступало так с другим? Как это может произойти в цивилизованном мире? - спрашиваю я.

- А раньше они так не делали? - спрашивает доктор. - Многие годы назад, когда доктора не знали, как лечить душевнбольных, они проводили шоковую терапию, а в самых тяжелых случаях - лоботомию. Они протыкали дыры в мозгах, мисс Барслоу. Человеческие существа - жестокие создания. Мы разрушаем то, чего не понимаем, пока не уничтожаем это. Эпидемия заставляет мир сосредоточиться на душевных болезнях, но представление о них извратили - их рассматривают как то, что следует бояться, а не лечить. Боюсь, в этом случае вы не найдете общественной поддержки. Мы в самом центре эпидемии, которая убивает наших детей. Вы и не представляете, нсколько далеко мир готов зайти, чтобы остановить это.

Он прав. Я знаю, что он прав, но все, чего я хочу - закричать ему в лицо, что он лжец. Хочу, чтобы прибежал Джеймс, крикнул «Ерунда!» и ударил его в лицо. Но этого не происходит. Наоборот, к мне подбираются ужас и одиночество, чтобы поглотить меня.

- По сравнению с теми, кого они сумеют спасти, мы не имеем значения, - говорит доктор Причард. - А если я обращусь в прессу, если малейшим образом дам понять, что я больше не на стороне Программы, они нейтрализуют меня. А до этого мне нужно закончить свою работу.

Я поднимаю на него взгляд. В глазах у меня туман от слез.

- И что это за работа?

- Таблетка, - говорит он. - Та, что может противостоять действию Программы и предотвратить стирание. Она называется Лекарство.

Я перестаю держать Риэлма за руку и сразу смотрю на Даллас. Она не выказывает никакой реакции, только крутит дред вокруг пальца. Боже. Пожалуйста, ничего не говори, Даллас.

- Мне нужно найти лекарство, - говорит доктор Притчард. - Я хочу подвергнуть его анализу, чтобы воссоздать. Если я смогу предотвратить стирание других людей Программой, оно вовсе не потребуется.

У меня пересыхает во рту, и я чувствую себя, как будто на меня направлен свет прожекторов. Он знает, что Риэлм дал мне таблетку? Поэтому он здесь?

- Допустим, вы вернете все воспоминания, - тихо говорит Риэлм. - Не все смогут справиться с ними - что вы сделаете, чтобы они не стали кончать с собой?

Доктор слегка сощуривает глаза, оглядывает Риэлма с ног до головы.

- Люди так жу будут умирать, сынок. Я не могу утверждать обратного. Но после того, как мы возвратим первоначальные воспоминания, мы будем лечить депрессию традиционными методами и сделаем все возможное. Мы проработаем болезненные темы, а не станем избгегать их.

Я не могу поверить в то, что слышу. В том, что он говорит есть смысл, но я боюсь, что он только притворяется. Нет, я уверена, что он притворяется. Но как он может говорить все это и не понимать, что это правда? И опять же, как доктор узнал о таблетке? Риэлм говорил, что эта - последняя, а в Программе думали, что она уничтожена. Кто тут больший обманщик - Риэлм или Артур Притчард?

- Они пытались, - говорю я, глядя на доктора Притчарда. - В самом начале они пытались лечить обычными методами. Почему я должна поверить, что у вас будет по-другому?

- Проблема в том, что они не... я не уделил лечению достаточно времени, чтобы оно было эффективным. Мы двигались вперед слишком быстро. А теперь пришла пора расставить все по своим местам. Полагаю, что Программа сама по себе нагнетает давление, что приводит к попыткам суицида. Вы живете в пароварке. Это неправильно.

- Нет, - соглашается Даллас, притягивая наше внимание. - Но расскажите мне о той таблетке, которую вы ищете, Артур. Откуда она взялась? Я слышала только слухи.

Что, черт возьми, она делает?

Доктор скрещивает ноги и кладет локти на колени.

- Доктор Эвелин Валентайн никогда не верила в Программу, - начинает он. - Пока она там работала, она создала таблетку и испытала ее на нескольких возвращенцах. Было несколько более-менее удачных попыток, и наконец, она нашла тот вариант, который работает. Та таблетка восстанавливала все их воспоминания и их депрессию. Один сразу же покончил с собой, а Эвелин исчезла, прежде чем вылечить своих пациентов. Ее документы были уничтожены, а дела ее пациентов пропали. Программа так их и не нашла. Вот почему я думаю, что осталась одна-две таблетки. Их я и ищу. Лекарства Эвелин больше нет, но мне бы хотелось создать еще одно, пока она отсутствует.

У меня колотится сердце; я жду, что Даллас укажет на меня доктору худым пальцем, скажет ему, что я - тот человек, у которого эта таблетка. Но на ее лице нет никаких эмоций - она верна Риэлму. Несмотря на то, что он сказал ей раньше, она не предаст его. Думаю, Даллас любит его.

- Не понимаю, - говорю я, качая головой, - зачем вам нужна таблетка? Формула не может быть такой сложной, чтобы ее нельзя было изобрести. Может, это будет легче, чем выискивать то, чего, может быть, даже не существует?

Доктор Притчард встречается со мной взглядом, и я чувствую, с каким подозрением он смотрит на меня.

- Никто, кроме Эвелин, не знал формулу, а она была лучшим химиком, чем все мы. Думаете, я не испробовал все другие варианты? Я потратил все, что у меня было, чтобы подкупить ученых, которые бы помогли мне - но они либо в Программе, либо боятся ее. Никого не осталось, чтобы бороться со мной. Только вы, тут. Не думаю, что вы понимаете, как отчаянно наше положение. Не думаю, что вы понимаете, насколько мы одиноки.

- Если Программа узнает о таблетке раньше нас, - продолжает он, - формула будет утеряна. Они планируют извлечь ингредиенты, запатентовать и выпускать таблетку нелегально. Сейчас мы, по крайней мере, можем продолжать испытания. Но как только они завладеют исходными веществами, никакое другое лекарство не будет создано - без одобрения Программы.

- Тогда давление становится невыносимым - оно удушает, оно абсолютно. Когда единственный, кому можно доверять - создатель Программы, все потеряно. Риэлм в отвсет на это выходит из комнаты, не сказав ни слова, а доктор все время смотрит на него. Когда он уходит, я даже не могу вздохнуть полной грудью - как при панической атаке. Артур Притчард продолжает говорить, но вот к двери иду и я.

Вы нужны мне, Слоан, - зовет он меня. Я вздрагиваю от того, что он зовет меня по имени, но я не оборачиваюсь. - Вместе мы можем изменить мир.

Он предлагает надежду там, где ее нет. Но разве и это тоже не промывка мозгов? Надежда вместо изменений? Я качаю головой, а в горле застревает слабый стон. Я ухожу - спешу найти Джеймса.

Когда я выхожу из комнаты, я наконец могу перевести дыхание, даже хотя все еще дрожу. Я прохожу мимо кухни, не вижу там Джеймса. В доме странно тихо. Я иду наверх, к спальням. В моей никого нет, и меня поглощает одиночество. Джеймс, может быть, не будет спать здесь сегодня. В первые после отъезда из Орегона мы расстаемся.

Я прокладываю ладонь ко лбу, пытаюсь успокоиться. Я не могу позволить себе мрачные мысли. Не могу потерять рассудок прямо сейчас. Я - беглец, и мне нужно быть умнее.

Комната Риэлма находится в конце коридора, и когда я захожу, я вижу, что его кровать придвинута к окну. Он сидит там и всматривается в темноту. Он похож на маленького потерянного мальчика, и в какой-то момент мне хочется обнять его и сказать, что все будет хорошо.

- Я не доверяю доктору, - говорит Риэлм, напугав меня. Он поворачивается, и я вижу, что его шея и щеки покраснели. - Думаю, он лжет.

- Понятно, что я тоже не доверяю доктору, но мне интересно узнать, почему не доверяет Риэлм. Я сажусь рядом с ним и, пока жду, что он объяснит мне, закусываю нижнюю губу. Впервые, с тех пор, как я покинула Программу, я зашла в его спальню. Тут нет ничего - только шерстяное голубое одеяло и жесткий матрас на погнутой кровати. Ничто не говорит, кто такой Риэлм. Даже у меня есть несколько вещей, а я пустилась в бега, бросив школу, много недель назад.

Риэлм вздыхает и снова смотрит за окно.

- Я подвинул кровать к окну, потому что начинаю чувствовать клаустрофобию, как будто меня заперли. Я проверяю окно как минимум трижды в день, чтобы убедиться, что оно не закрыто, -он смотрит на меня. - Просто чтобы убедиться, что меня не заперли.

- Побочный эффект Программы?

- Помимо прочего. И то, что Артур Притчард здесь, не совсем помогает мне перестать беспокоиться. Я не доверяю ему, и мне нужно убраться от него как можно дальше.

Риэлм полон тайн. Но этой ему придется поделиться.

- Почему? - спрашиваю я.

- Потому, - он отвечает, пожав плечами, - что Эвелин была моим другом. Я был среди тех пациентов, которых она вылечила.