Розовые очки: глава 6
Кэйтлин мигом вернулась в свою рабочую комнату, убежав из мрачного и угрюмого кабинета начальника. Ей было не по себе: грусть, ненависть, недоумение – все это, как лебедь, рак и щука, тянуло ее воз – ее душу – в разные стороны. Она не знала, что теперь делать, даже предположить не могла! Прежде никогда с ней этого не случалось – кто-то, кого она не любит, неравнодушен к ней, обычно было все совершенно наоборот. И это пугало ее: кому она нужна? Все это казалось ей шуткой, неудачной шуткой, однако долгий горький опыт работы с Алистером говорил об обратном. Он никогда не шутил. Он никогда прежде не любил.
Сидя за своим столом, Кэйт старалась отбросить все внезапно возникавшие мысли об этом нелепом признании Алистера. Али. Однако, как бы не утешала себя она тем, что все в жизни бывает, люди могут не всегда любить тех, кто их боготворит, кое-что ее останавливало: что слова-признание были обращены к ней, и что просто забыть об этом не получится, поэтому, осознав безвыходность своего отчаянного положения, из – и без того опечаленных – глаз Кэйти полились крупные горестные слезы. Она не знала, что делать, – она просто плакала. Плакала, чтобы забыться. Проливала слезы, чтобы излечиться. Давала волю чувствам, чтобы избавиться от них.
«Как же все странно выходит: я люблю Саймона, Саймон любит меня; Алистер любит меня, я не люблю Алистера... Интересно, что он думает сейчас? Что я такая плохая, что я стерва, тварь? Хотя пусть лучше он так считает, чем продолжит любить меня: иногда ненависть лучше любви. И ведь никто этого делать не должен, нельзя меня любить – злую, жестокую и эгоистичную. Я хочу просто испариться в воздухе сейчас, просто взять и исчезнуть, чтобы никто никогда меня не видел, не знал меня, не встречался со мной. Чтобы духу моего не было здесь – в этом поганном мире, где царят вакханалия, несправедливость: любить должны не меня, вокруг столько хороших и чистых людей – люди, любите других, не меня! Почему никто этого не понимает, все, будто сговорились, делают того, чего не должны! Черт возьми, зачем надо мной издеваться? Я не человек, я сущий дьявол, мое существование – ошибка, вся моя жизнь – сплошная неразбериха, мои действия – страдания для других. Я – олицетворение всей нечисти в этом мире, – Кэйтлин показалось, что кто-то постучал в дверь. Она испугалась. – Я уже начинаю сходить с ума! Что я здесь забыла? Судьба будто специально делает все, чтобы продлить мое жалкое существование. Катись оно все ко дьяволу. Я устала. Мне нужны перемены. Смерть не выход: судьба заставляет меня жить – я буду жить. Остается одна проблема – как? -– взгляд ее устремился на ту папку. – Похоже, проблема устранена. Фредерика. Фредерика Флоренсио-Каземири, ты моя единственная надежда. Твои очки – мой единственный выход. Помоги мне. Спаси меня, если судьба этого делать моя не желает...» Она собрала свои вещи, оделась, не зная – зачем, схватила папку и мигом покинула бюро. Направлялась она к госпоже Флоренсио-Каземири.
~~~
«Ох, чую я, что сегодня ко мне заглянет тот, кого ждала я все это время, – твердила себе Фредерика. – Интересно, кто же это? Может, это она? Все-таки нельзя было не заметить долю неуверенности и страха в ней тогда, однако особа эта до жути упрямая, но и ожидать от нее можно чего угодно. Сильная, сильная энергия от этого незнакомца исходит – скорее всего, это и взаправду она. Видимо, лидокаин ей не помог, что ж – зато помогу я. Бедная девочка, как же так получилось, что на твою душу столько дерьма навалилось? – Однако ученая знала причину этого, казалось, необъяснимого явления. – Девочка думает, что судьба ее ненавидит, жаждет ее страданий, но она-то тут как раз-таки не причем. Намеренно никто не делал ничего, что заставило бы ее чувствовать себя ущемленной, брошенной. Цель судьбы – наполнить жизнь каждого по максимуму позитивными и радостными событиями; сделать жизнь каждого яркой и запоминающийся; помочь человеку составить его жизнь так, как хочет он. Но каждому действию следует противодействие: получил радость – сумей расплатиться за нее еще большим страданием. У кого-то так называемая белая полоса циклично меняется на черную и наоборот; у кого-то сначала продолжительная белая полоса, которая резко сменяется на черную – на ней-то человек и кончит свое бытие. Только случай с ней особенный: сначала у нее долгая черная полоса, зато потом наступит длинная-длинная белая, которая будет следовать на ней всю ее оставшуюся жизнь. Вот как мне ей это объяснить? Ввиду неясных обстоятельств, вина за черную жизненную полосу, по ее мнению, лежит на ней! Она даже в чужих несчастьях винит себя, чего та делать не должна, ибо судьба награждает всех одинаково – просто воздействия ее дарований проявляются в жизни людей по-разному: у одних будут крепкие, здоровые дети – что для многих почему-то не является наградой; у других будет материальное благополучие; у третьих – хорошие и верные друзья. Судьба хочет сделать счастливыми всех! Однако всех сразу и навсегда не получится: тогда все перестанут ценить то, что ему им даровано, и начнут забирать это у других. Это же и есть причина преступлений: люди, видя, что у людей чего-то больше, по их мнению, начинают отбирать это у них – грабить, воровать; в случаях, когда желаемое забрать нельзя – убивать, чтобы никто и никогда это больше не получил; чтобы не было никого, кто был бы счастливее и богаче их. Но бывают случаи, когда человек начинает покушаться на блага другого не потому, что ему не хватает своих, а потому, что тот их просто пока еще не дождался – как и Кэйт, этот человек переживает черную полосу в своей жизни, за которой наступит белая, однако человек этого не знает, что счастье его ждет его в будущем, и что убивать людей, чтобы забрать их у него, не нужно... Ах, да что это я? Ведь так и с ума можно легко сойти – разговаривая сам с собой о таких вещицах... Ох, я почту не разобрала! Пока не пришел ко мне таинственный незнакомец (ха-ха, как это мило звучит), нужно этим заняться, иначе потом вообще за это не возьмусь», – она встала и направилась к горке писем, лежащей на старомодном деревянном столе.
Фредерика стояла около круглого столика, перебирая письма за последнюю неделю. Одетая в красное платье в белый горошек, она гармонировала с окружающей обстановкой: интерьер в викторианском стиле, полки, наполненные антиквариатом, хаотический беспорядок, среди которого хозяйка дома аккуратно распаковывала письма серебряным ножичком: «Фредерика, прошу Вас, помогите мне: не вижу я света в жизни темной своей уже долго, в тягость мне жизнь. Позвольте же мне примерить Ваши волшебные очки, чтобы забыться, чтобы начать жить по-настоящему». Она даже не вздрогнула – большая часть ее почтового ящика состояла из таких экземпляров, на которые госпожа Флоренсио-Каземири не удосуживалась и обратить внимания, ибо знала, что помощь никакую оказать она не сможет: она выбрала ее, ее она и спасет, и решение ее не оспаривалось. Хоть и осознавала та, что таких как Кэйт – миллион, если не больше, Фредерика чувствовала какую-то исключительность в ней, что-то ее тянуло ее спасти несчастную душу ее – может, ее доброта; может, скромность; может, самоотрешенность; а может, ее самопознание. Вопрос один, ответов – много.