Социальный эксперимент

Весь бульвар был увешан рекламными постерами, на которых говорилось о новом изобретении – розовые очки. Куда ни глянь – отовсюду на тебя таращится какая-то женщина по имени Фредерика Флоренсио-Каземири, держащая в руках очки с розовыми стеклами. Под ее портретом написано: «По-настоящему нуждаешься в помощи – я найду тебя». «Очередной развод», – подумала Кэйтлин, пройдя мимо изобилия этих плакатов.

«Чего только не придумают, чтобы содрать денег с бедных несчастных людей, которым нужна помощь психолога... – тут Кэйт вспомнила, за чем она вышла на улицу, – Хотя что такое я говорю? Мне 25, сейчас я иду за ударной дозой лидокаина в аптеку, чтобы заколоться им до смерти. Психолог мне ничем не помог... Да, возможно, смысл какой-то в этих очках есть. Может, люди путем самообмана будут чувствовать себя лучше, счастливее? Вот только хорошим это никак не закончится. Всю жизнь себя обманывать невозможно; безусловно, месяц, год, десяток лет – можно, но когда-нибудь это прекратится, и тогда человек будет чувствовать себя еще хуже, чем было до надевания этих странных очков.

Из-за чего все это происходит? Как я, Кэйтлин Мак-Кеннеди, довела себя до такого критического состояния? Почему я не могу быть счастливой? Почему нормальные люди сейчас идут в магазин за буханкой хлеба, а я – за гребанным лидокаином? Знала бы мама, что я хочу сделать, но мамы тут нет. Она не сможет прийти ко мне, а я смогу. Нам вдвоем будет хорошо, однако я боюсь, что она не будет рада нашей встрече при таких обстоятельствах.

Нет, а все-таки: какого хрена все происходит таким вот образом? Почему-то осознание происходящего пришло ко мне именно сейчас. Мне страшно умирать, но жутко хочется этого. Каждый божий день – муки, страдания для меня. Я не вижу смысла в моем дальнейшем существовании, но, вдруг, что-то изменится? Надежда есть. Сил надеется – нет. Все люди, которые освещали мне мой жизненный путь, либо ушли от меня, либо забыли меня, либо покинули меня. Я сама должна продолжить свое путешествие под названием «жизнь», вот только я слишком слаба для этого. Легче просто сдаться.

Пугает меня то, что не только у меня такие грешные мысли. Почему не могу страдать только я? Господи, пусть все то зло, которое копится в нашем поганом мире, перейдет ко мне, чтобы моя смерть принесла хоть какую-то пользу. А то я, словно паразит, поглощаю все вокруг, не производя ничего в ответ. Я устала быть никчемной и бесполезной! Такое чувство, что я ошибка, меня здесь быть не должно. Я должна упразднить ее.

Все же: как я маме в глаза смотреть буду? Она хотела жить, все делала для этого, только, к сожалению, здоровье ей не позволило этого. А я что? У меня есть все ресурсы для поддержания хорошего уровня жизни, но жить я не хочу. Я устала бороться с бесами в себе и в окружающем мире. Я слабая, трусливая и дееспособная. Мне уже ничего не поможет. Мне нужно лекарство от здоровья. Я не могу больше жить.»

Погрузившись в свои мысли, Кэйтлин не заметила, как прошла аптеку, повернула в незнакомые места и пришла к загадочной лавке. Выглядела она пугающе: обветшалый фасад здания, старый кирпич, побитые стекла, протоптанные клумбы. Вокруг – ни единой души, что напрягало Кэйт. Она жаждала увидеть эту постройку изнутри, но не решалась зайти. «Что там может быть? Вывесок нет, как и каких-либо иных указателей, хотя следовало бы сначала изучить лачужку снаружи», – размышляла она. Обойдя здание несколько раз, она удостоверилась, что там и в помине не было хоть какой-то информации о ней. Отчаявшись, Кэйтлин было развернулась и собиралась уходить, как ненароком заметила маленькую железную табличку, прикрепленную к железному ящику у входа. Кейт удивилась и с интересом принялась ее изучать: «Лавка медицинских товаров и услуг мисс Фредерики Флоренсио-Каземири. Чтобы зайти, постучите три раза. Если ответа не последует, значит, помощь вам пока что не нужна. В редких случаях хозяйка выйдет сама к вам без предупреждения».

«Что за бред? Похоже на лавку гомеопатов, честно говоря. Не хочу я коверкать свою судьбу и тратить время попросту, поэтому просто уйду отсюда и поскорее. Лучше чертов лидокаин, чем бабка-сумасбродка. Почему я не могу даже перед своей смертью собраться с мыслями и не облажаться? Как можно быть такой рассеянной и несобранной? Глупая я, глупая. Твою мать, кто-то отпирает дверь», – говорила сама себе Кэйтлин.

В старой дряхлой замочной скважине проскрипел ключ, кто-то повернул его два раза, снял цепочку и беззвучно опустил ручку. Дверь отворилась. Перед ней стояла солидно выглядящая девушка лет 30-ти от роду. Одета она была по последней моде, в дизайнерские вещи. На шее красовалась серебряная подвеска с бриллиантами, на руках – громоздкие кольца в виде сердец и цветов. Несмотря на пасмурную погоду, она надела большие темные очки, платок. Ее красная юбка колыхалась на ветру, а легкая прозрачная блуза так и норовила слететь с нее. Дама поднесла руки к лицу, сняла очка и пристально оглядела Кэйтлин с ног до головы: высокая стройная девушка с красивым милым личиком, одета она была опрятно, скромно; вот только глаза у нее заплаканные, волосы – растрепанные, а руки... Они очень сильно дрожали. Видимо, ей холодно, а она это не замечает. Интересно: что она искала?

– Дорогая, вы искали магазин, где можно купить лидокаин? – неожиданно спросила Фредерика у Кэйт.

«Как она, мать твою, узнала об этом? Нет, она точно ведьма. Нужно поскорее валить отсюда к чертовой матери. Вот зачем я осталась тут, зачем? Могла бы сейчас идти домой уже с лидокаином, а не вот это вот все. Черт, что мне делать? Просто уйти не вариант: вдруг порчу наведет на меня. Стоп, так меня же не будет уже в живых? Нет, она может меня с мамой разлучить. Нужно как-то ответить, а то невежливо с моей стороны получается. Чего она так на меня пялится?» – бушевали мысли Кэйтлин.

– Как вы узнали? – удивилась Кэйт, хоть и осознавала, что глупо звучали ее слова, ведь, может, она, незнакомка, и мысли читать умеет?

– Милая, я много чего знаю. Кстати, я не ведьма, – ухмыльнулась она.

«Твою мать, точно ведьма», – подумала Кэйтлин.

– Чтобы вы знали, ведьмы – те, кто контактирует с богами без их разрешения, а я – совсем наоборот: активно с ними сотрудничаю. Не хотите зайти? Я могу Вам кое-что показать, если хотите?

«Эх, была не была». «Я согласна, только, прошу, не читайте мои мысли. Или делайте, пожалуйста, вид, что не читаете их», – ответила ей Кэйт так, будто сейчас расплачется. Фредерика ухмыльнулась, небрежно поправила волосы и, указав рукой на дверь, призвала Кэйтлин зайти внутрь. Она судорожно оглянулась по сторонам, осмотрела еще раз владелицу этой хижины и переступила порог этого загадочного строения.

Войдя внутрь, гостья сразу же обратила внимание на обстановку дома: с порога любой потеряется среди бесчисленного множества шкафчиков, полочек, сундучков и всякой всячины для хранения вещей. В случае Фредерики – бумаг, эскизов, чертежей, деталей. Вся эта атмосфера немного насторожила Кэйти: «Может быть, доля правды в чудо-машине есть?». Она пыталась впитать все увиденное, запечатлеть каждый уголок этого дома в своей памяти, но что-то ее все время отвлекало: то ли страх, то ли любопытство, то ли печаль, то ли безысходность...

Фредерика, в свою очередь, тоже изучала долгожданную гостью, но только иными способами. «Сам бог послал мне ее, чтобы я помогла этой бедняжке. Значит, те не сомневаются во мне, я им нужна. Нельзя их подвести, я обязана сделать все, что даже выше моих сил. Ни в коем случае не паникуй, Фредди, все будет хорошо.

Ох, что внутри этой девушки происходит! Она буквально поедает себя, терзает свою светлую душу, желая лишь своей смерти. Ее рассудок не в состоянии побороть чувства, а чувства – рассудок. Не передать словами ее состояние сейчас: она подавлена, разбита, меланхолична, ненавистна сама себе, грустна, опечалена, раздражена, апатична к своему разуму – можно бесконечно перебирать синонимы, описывающие ее настроение, однако понять ее не получится.

Она, словно прекрасный цветок лотоса среди гнилья, одинока и прекрасна, все стараются ее уничтожить, искоренить ее. Она держалась, старалась оставаться такой же чудесной, миловидной, нетронутой душой, но окружающее ее зло начало потихоньку приближаться к несчастной, пока вовсе не окружила ее так, что той оставалось либо умереть, либо превратиться в чудовище. Конечно, она слишком хороша, чтобы дать бесам изорвать ее добродетель в клочья, поэтому девушка согласилась на первое, хоть и осознавала, что ей не по силам убить себя – она из тех, кто ценит жизнь, каждый ее момент, вот только таких жизнь обычно не щадит, обращая все обстоятельства против них...»

– Извините, – прервала ее рассуждения Кэйтлин, – так что вы хотели мне показать?

– Не кажется ли вам, дорогая моя, что для начала следовало бы представиться? А то невежливо как-то получается, – с улыбкой на лице ответила ей Фредерика.

– Кэйтлин Мак-Кеннеди, 25 лет. Не замужем. Училась на филолога. Расскажите-ка теперь вы что-нибудь о себе? – нехотя ответила ей Кэйти.

– Кэйт, меня, как вы, скорее всего, догадываетесь, зовут Фредерика Флоренсио-Каземири, мне 28 лет. Я человек, который решит все ваши проблемы, который поможет вам, который вас спасет. Вы должны мне поверить, иначе мы с вами не подружимся никак.

– Предположим, я вам верю. И что дальше? Я конченный человек, меня никто и ничто, кроме поганого лидокаина, не спасут. Как, черт возьми, мы хотите мне помочь?

– Милочка, я знаю все-все-все про вас, и уж поверьте: помочь я вам смогу. Вы же знаете, что я непростой человек, я человек науки, ученый все-таки. Я долго изучала психологию человека, социума, его отдельных групп и пришла к одному выводу: хреново сейчас всем без исключения, вот только отличается поведение людей в некомфортных ситуациях в зависимости от черт их характера, внешних факторов, что вполне очевидно. Но есть одно общее желание, одна заветная мечта – избавление ото всех проблем. Конечно, звучит дико, нереально, ведь проблемы сами себя не решат, – так многие думали раньше. Сейчас все поменялось. Вы по-любому замечали многочисленные рекламные билборды на улицах о сверхновом изобретении, изготовленном мною собственноручно. Благодаря ему вы ощутите жизнь с другой стороны – со стороны радости, веселья, удовлетворения, спокойствия. Каждый раз, когда вы будете просыпаться, вы будете думать не о своем дискомфорте, не о скорых мучениях, а о том, как хорошо жить, насколько это великий дар. Ваша жизнь наполнится яркими красками, вы станете человеком по-настоящему.

Кэйтлин была обескуражена: а вдруг это правда? Может, её жизнь и вправду изменится, станет другой, всё наладится, а она начнет ощущать себя нужной и полезной? Она прекратит думать о суициде, перестанет изводить окружающих, закончит свою старую, скучную и печальную жизнь, начнет новую – светлую, пеструю, необычную, а главное – счастливую? Она наконец-таки сможет начать осуществлять свои мечты, желания, превращать задуманное в жизнь, она покажет себя всему миру! Неужели все будет хорошо?

«Нет, – твердила себе Кэйтлин, – чудес не бывает. Я шла за лекарством – я его куплю. Незачем верить всяким сказочкам о том, как можно, обманывая себя, жить долго и счастливо. Нетушки, я лучше умру, но честно приняв все невзгоды на свои плечи, чем буду лгать себе и своим близким о том, что мне хорошо. Вот это прикольчики: живи в самообмане, пока остальные гордо двигаются вперед, несмотря ни на что, развиваются и борются с проблемами, которых у них не меньше. Ха, ни за что я на это не поведусь, ибо мне лучше умереть...»

– Нет, я не хочу этого. Я не буду врать себе, кормить себя иллюзиями о том, что в мире все сладко и круто. Это неправильно, так нельзя, – отказавшись терпеть внутренние разногласия, заявила Кэйт.

– Кэйтлин, ты просто не представляешь, какой шанс упускаешь. Это не шутки, это настоящее чудо техники. Я сама не верила, когда сумела его создать, я шла к этому всю свою жизнь, с самого детства я мечтала об том, и вот: это свершилось. Всем нам иногда нужно выходить за рамки возможного, доступного, постижимого, иначе никто никогда не сможет достичь большего, совершить великое. Если этого никто делать не будет, то мир начнет чахнуть, становиться пресным и никчемным. Разве ты не желаешь быть счастливой? Ты не хочешь радоваться жизни, каждому ее мигу?

Кэйт посмотрела на нее жалобно, она хотела плакать, но слезы будто закончились: как бы она не пыталась, они не лились. Внутри ее все сжалось, ведь слова Фредерики сильно ее задели, что та тщательно скрывала, ибо не хотела поддаваться искушению согласиться на этот эксперимент – она знает, что ей лучше покинуть этот свет, но внутренний голос говорит ей остаться. Она страшилась себя, своей души, своего разума, так как она не поминала своих внутренних позывов, желаний. Не издав ни единого звука, Кэйтлин все так же таращилась на новую знакомую, которая не тушила, а только разжигала огонь внутри нее.

– В твоем механизме произошла ошибка, – продолжала уверять ее Фредерика, – которая и породила этот чертов недуг – твое теперешнее состояние. Его нужно лишь упразднить, избавиться от него. Твой алгоритм еще можно спасти, ты должна просто поверить в это. Ты...

– Пожалуйста, хватит! – не выдержала Кэйт. – Я устала кормить себя обещаниями о скором блаженстве, радости, о гребанном счастье (я искренне стала ненавидеть это слово). Нет, меня уже не спасти! Никому не по силам запустить гнилую, дряхлую, заржавевшую махину, которая сама не верит в свое воскрешение. Все когда-нибудь разваливается – вот пришел мой черед. Я получила свою долю, большего мне не дано, но я не расстраиваюсь: не я, так другие смогут получить удовольствие от жизни. Прошу, остановитесь! Даже все наладится, все проблемы решатся, жизнь превратится в одно сплошное наслаждение, я не захочу жить, иссяк источник внутри меня. Если можно было бы проиллюстрировать мой текущий внутренний мир, то им стал бы темная холодная пустыня, где от холода, ветра, мороза передохли даже лишайники. Царство тьмы, где никогда более не взойдет солнце – вот вся я!

– Ты избранная! Я чувствую это! Именно тебе высшие господа даровали сказочный шанс, от которого ты отказываешься! Многие отдали бы миллионы за это! А ты вот так запросто отрекаешься от возможности на собственное спасение? Если бы я была на твоем месте, то я бы...

– Все вы так говорите! – не унималась Кэйт. – «Если бы я была на твоем месте, я бы не торопилась, постаралась бы все обдумать». Если бы вы были мной, то вы бы не сидели на жестком кресле в этом поганом доме, вы лежали бы давно в могиле, потому что вы все более решительные, вы бы знали, чего хотите вы, то есть я, а именно – смерти. Да, я говорю как псих – я устала молчать!

– Мое дело – предложить, твое – отказаться, – без всякой агрессии ответила ей ученая спустя некоторое время. – Только помните: мои двери для тебя открыты всегда, ведь никто другой не посмеет занять твое место – я ему не позволю. Уж поверь: желающих занять его очень много, но я честный человек, я держу свое слово.

Фредерика посмотрела на нее спокойным, бесчувственным, умиротворяющим взглядом, потом, тяжело вздохнув, встала с жесткого зеленого дивана. Скрипя подошвой туфель, она пошла к шкафу, который стоял в самом темном удаленном от них углу комнаты, принялась копошиться во многочисленных ящичках, полочках, ячейках. Она что-то усердно пыталась найти, но что – Кэйт не знала. Это ее и напрягало: «Опять она что-то замышляет, опять хочет показать мне что-то, может, эти очки? Нет, исключено. Если так и будет, то я просто уйду. Хватить с меня, надоело».

Вдруг хозяйка дома улыбнулась и радостно произнесла: «Ура! Я нашла его!». Она начала хаотично запихивать всякий хлам, пылившийся в шкафу годами, по полкам, чтобы поскорее отдать неизвестную вещицу гостье. Бумаги помялись, порвались, чернила разлились, и даже пустой стеклянный сосуд разбился вдребезги, но ничто не отвлекало Фредерику от ее цели – поскорее убрать все по местам, чтобы отнести это ей. Наконец, она закончила и вернулась на свое место, протянув Кэйти тяжелую серую коробку, внутри которой что-то, словно стекло, то и дело стукалось друг о друга.

– Что это? – удивилась Кэйтлин: ожидала она чего-то иного, а не коробку со стеклом.

– Тебе был нужен гадкий лидокаин – ты его получила. Говорю же: я человек-слово. Обещала – исполнила.

– Видимо, теперь я могу идти? – убирая коробочку в свой громадный шоппер, промямлила Кэйти, – Или вы хотите мне предложить еще какие-то сверхъестественные услуги?

– Ха, больше одной я никому не предлагаю. Прощай! Надеюсь, мы еще встретимся.

– Да, на моих похоронах, – сказала Кэйт, закрывая за собою входную дверь.

«Что за чертовщина только что со мной приключилась? Да она чокнутая! Какие духи, какая я избранная? Если так, то скорее всего, наоборот, нелюбимица богов. Или как иначе объяснить мою дерьмовую жизнь, мое никчемное существование в целом? Зато другим будет лучше, потому что их ненастья перешли ко мне – хоть одну полезную вещь я сделала для других. Вот это я молодец, прямо-таки филантроп.

Хотя, наверное, доля правды в этом есть, ведь никто не сможет обоснованно опровергнуть их существование. Кто-то в них верит, кто-то – нет. А верю ли я в них? Может, да, может, нет. Я и этого не могу точно сказать! Ну ничего, скоро я это и узнаю. Нужно лишь добраться до дома...»

~~~

В сырой темной комнате пахло спиртом. Посредине ее сидела Кэйтлин со шприцом, бормочущая себе что-то под нос. Около нее было много мусора, грязной одежды, огрызков бумаги, которые, видимо, копились здесь месяцами, но ее это ни капельки не смущало – здесь осталось ей жить недолго, у нее будет новый дом, где житься ей будет лучше, счастливее. Только чтобы попасть туда, нужно сделать еще кое-что, кое-что важное, чего она никогда не делала – умереть.

Она уже набрала первую дозу лидокаина в шприц, всего таких уколов будет 30. «Тут главное – начать, а потом уже само все пойдет», – думала Кэйт, смотря на колбочки с лекарством. Страх поедал ее изнутри, однако Кэйт держалась стойко, она пыталась не думать о том, что она совершает сейчас; она размышляла о своем скором удовлетворении, спокойствии, которое наступит где-то там далеко, где она ни разу еще не бывала.

Наконец, Кэйт собралась со своими мыслями и принялась вводить иглу медленно, но уверенно. Ей не было больно, она чувствовала лишь радость своего скорого преображения, своей новой жизни, жизни беззаботной и счастливой. Кэйтлин уверяла себя в том, что она делает все правильно, но страх поедал ее изнутри, заставлял ее прекратить все это, ибо лучше не станет, однако Кэйти отгоняла прочь эти раздумья, затмевая их иллюзиями завтрашнего дня. Невзначай она оглянула свою комнату в последний раз прежде чем начать впрыскивать в своей организм яд и заметила фотографию своей матери, сделанную незадолго до ее смерти.

– Катись оно все к чертовой матери, – произнесла Кэйтлин, вынув шприц.