***
Нельзя сказать, что майри обошлись со мной не вежливо. Меня просто отконвоировали обратно в деревню без каких-либо лишних вопросов и насилия. Да я и не сопротивлялась... Они подошли ко мне, скрюченной, скромно и как-то застенчиво постучали копьем по спине, я поднялась и поплелась за ними. Вот, собственно, и всё. Никаких мыслей в голове. Никаких планов побега или еще чего-то. Даже не страшно. Устала, наверное, сильно... Вымоталась... Хотя уже перед самой деревней в голову пришла забавная мысль, что если Билла изловили не майри или вообще никто не изловил, а он отстал и заблудился, то этот поступок станет самым идиотским поступком в моей жизни. Н-да... И не просто идиотским поступком, а еще и последним в этой гребаной дурацкой жизни... Что сделано — то сделано. Надо было раньше думать...
Мне предложили забраться в маленькую хижину. К столбу не привязали, изогнув баранкой, — и то хорошо. Только бы по кругу не пустили. Я, конечно, люблю секс, но что-то мне подсказывало, что вряд ли подобное удовольствие будет полноценным. А если они извращенцы? Твою мать! Меня сегодня один раз уже пытались убить и один раз чуть не изнасиловал собственный друг. Какой насыщенный, однако, день. Если ночь будет такой же веселой, то, Господи, пусть я сдохну сейчас и немедленно... Дверца за спиной закрылась. Темно и ничего не видно. Страшно. Очень страшно. Лица коснулись чьи-то руки... Я отшатнулась в сторону, зажимаясь. Не дамся без боя. Господи, пусть я сдохну немедленно! Пожалуйста! Не дамся! Спаси и сохрани! Не дамся! Звезда, звезда, помоги мне!!! Я не дамся!!! Господи, спаси и защити!!!
— Мари, Мари, Мари! — забормотал кто-то, ухватив в темноте меня за лодыжку. — Мари! Это я. Не бойся.
— Би! — я вцепилась в его пальцы и поняла, что не могу больше шевелиться. Подтянула ноги к животу, его руку прижала к губам и разревелась.
Он лег рядом, обнял и уткнулся носом в плечо.
Не знаю, сколько я ревела, Билл все это время молчал и не шевелился. В какой-то момент я даже решила, что он уснул, и лежала тихонечко, чтобы не потревожить его сон.
— Прости меня, — произнес вполголоса.
— За что?
— За то, что втянул тебя в это. За то, что вот такой я неуклюжий. За то, что ты сейчас здесь...
— Я с тобой. Больше мне ничего не надо.
— Даже если нас завтра убьют из-за меня?
— Даже если нас завтра убьют из-за меня.
— Почему ты не пошла с Родриго?
— Потому что мне не нужен мир, где нет тебя.
— Фрррр, – недовольно выдохнул он. — Сколько пафоса! Мари, тебе нельзя жить только моим миром.
— Я больше не умею по-другому, — недовольно буркнула я. Вот так всегда, только захочешь мужчине в любви признаться, он тут же все испортит. — Почему ты вообще согласился поехать в буш? Ты ведь терпеть не можешь все эти вылазки на природу!
— Потому что ты хотела поехать, а я хотел сделать тебе приятно. К тому же... — он усмехнулся и замолчал. Аккуратно высвободил руку и сел, обхватив колени. — К тому же мне было интересно посмотреть на твоего... — Опять пауза и смешок. — Скажи, тогда в Москве хоть что-нибудь было правдой?
— Би, — голос дрожит. Села перед ним на колени. — У меня принцип: я не рассказываю моему потенциальному мужчине о тех, с кем спала раньше, чтобы не было ненужной ревности и постоянных сравнений. Во-первых, я на самом деле даже не смотрела на тебя, как на мужчину. А, во-вторых, я глупо проболталась, потому что не смотрела на тебя, как на своего потенциального мужчину, и механизм защиты не сработал.
— Вот как? — хмыкнул. — Продолжай.
— Потом я не знаю, что произошло. Я как-то незаметно для себя поняла, что ты что-то очень близкое и родное, что я хочу быть с тобой, хочу тебя любить, хочу жить в тени твоих ресниц маленьким лучиком, чтобы каждое утро ловить твое пробуждение, чтобы каждый вечер дарить тебе сон, чтобы каждый день наполнять радостью...
Тишина в ответ. Лишь слышу, как шумно выдыхается воздух. Губы поджаты — я не вижу, я это знаю. Но остановиться уже не могу. Пусть будет, что будет. Я скажу ему. Скажу всё...
— Но и к этому я пришла не сразу. Я боролась с собой. Боролась с этим чувством. Я запрещала себе набирать в Интернете название твоей группы и твое имя. Я выключала телевизор и радио, если слышала твой голос. Я болела, по-настоящему болела и боролась с собой. Но чем активнее я боролась, тем хуже мне становилось. Там, в Каракасе, чтобы избавиться от мыслей о тебе, я полезла в баррио. Родриго говорил об этом в Макдональдсе. Баррио — это кварталы бедняков, воров и убийц. Я заблудилась и чуть не погибла там ночью. Ты звонил в тот день Полине, искал меня... Я забилась куда-то, смотрела на звезды, думала о тебе, вспоминала, как мы бегали по лужам, и поняла, что назло всем выживу, потому что у меня есть ты. Даже если ты меня не любишь, все равно ты есть у меня.
— Но это не мешало тебе спать с ним, — спокойно и твердо.
— Би, давай вспомним, как мы расстались? Я весь день к тебе ластилась, ты гнал меня...
— Я застал вас с Томом.
— Том мне царапины обрабатывал!
— Сидя перед тобой, полуголой, на коленях полуголый?
— Ты даже не дал объяснить! А потом? Ты вылил на меня ведро помоев! Ты флиртовал с другими! Ты при мне пытался снять каких-то девок да еще просил меня тебе помочь с переводом! Охренеть! Ты ударил меня! — я вскочила и заметалась по хижине, размахивая руками, рискуя врезаться во что-нибудь в полной темноте. — Ты прогнал меня, Билл! Ты-прог-нал-ме-ня! Ты дал понять, что ничего не было, нет и не будет! Родриго хоть как-то пытался мне помочь, старался вытащить из депрессии, ограждал от всего...
— То-то он тебя сегодня бросил! — сказал, как ударил. Я замерла и зашипела:
— Зато он ни разу не поднял на меня руку! Зато он ни разу не позволил себе прийти ко мне пьяным среди ночи, в засосах, с тошнотворным запахом женских духов и со следами губной помады на морде, а потом виновато заглядывать в глаза и врать, что ничего не было! И когда мы были с ним, он ни разу не позволил мне усомниться в его честности по отношению ко мне. Я знаю, он никогда не хранил мне верность, но я рядом с ним всегда чувствовала себя единственной! И я не задумываясь бросила его, когда твой брат позвонил и сказал, что я нужна тебе! Перечеркнула пять лет наших отношений, чтобы просто увидеть тебя и сказать: «Здравствуй».
— Раз он такой замечательный, вот и катись к нему! — выплюнул он.
Хорошо, что Билл не видел моего лица в тот момент — Медуза Горгона отдыхает. Я на ощупь пробралась к стене, подальше от него, и уселась на землю. Какое странное и неприятное чувство внутри. Интересно, зная о том, что он мне скажет спустя несколько часов, чтобы я выбрала в тот момент — свободу с Родриго или плен и возможную смерть с Биллом?
— Знаешь, Билл, а я бы, даже зная, что ты мне все это скажешь, все равно вернулась бы за тобой, — едва слышным шепотом.
Он устало хмыкнул и так же тихо ответил:
— Я знаю...
Мы оба молчали. Я беззвучно роняла слезы на футболку, стараясь не шмыгать носом. Билл протяжно вздохнул.
— Знаешь, о чем я сегодня мечтал? Я смотрел, как ты мечешься, я слышал, как ты зовешь меня, и молил Бога, чтобы Родриго увез тебя как можно дальше. Чтобы он вырубил тебя, заткнул хоть как-то, скрутил, сделал хоть что-нибудь, но увез как можно дальше. И я не понимаю, почему он позволил тебе остаться. Он же сильнее. Надо было просто применить силу, закинуть тебя на эту лошадь и увезти...
Я не ответила. Мне было не то что больно говорить, мне даже думать было больно. Если мы выберемся, я больше не побеспокою тебя...
Прошло сколько-то времени. Я не знаю сколько — время в темноте всегда идет иначе. Я начала ощупывать стены хижины — раздвинуть бамбук, тростник или что это невозможно, сломать, впрочем, тоже. Однако можно попробовать подтянуться и перелезть на стыке стены с крышей — вряд ли там хорошее соединение. Но выбраться сможет только один человек, если его подсадит другой. Около двери сидят майри (иногда слышны их разговоры), значит, открыть ее не получится. Следовательно, реально попытаться спастись может только один из нас. Так как на Билле больше ответственности за других людей, то и спасать будем его, иначе Европа потонет в слезах и соплях малолетних фанаток. Он заболел-то пару недель назад на несколько дней, все на ушах стояли, а не дай Бог умрет...
— Би, обещай, что выполнишь мою просьбу.
— В свете некоторых событий не хочу прослыть лжецом.
— Пожалуйста. Это моя последняя просьба.
— Нет. Я не могу.
— Клянусь, ты сможешь ее выполнить.
— Нет.
— Билл, я хочу, чтобы... — запнулась. Нет, так он точно откажется. — Билл, давай попробуем отсюда сбежать.
— Как?
— Я была днем в хижинах. Там плохое соединение стены с крышей. Я помогу тебе перелезть. Пока ночь, нас никто искать не будет. Пропажу обнаружат только утром. А утром ты... то есть мы будем уже далеко. Ты должен спастись любой ценой. На тебе огромная ответственность перед фанатами, перед группой, перед вашим коллективом, перед братом. Ты должен жить ради них. Если с тобой что-то случится, многие этого не переживут. Ты обязан вернуться домой.
— Подожди, я не очень хорошо понял... Ты предлагаешь мне бежать? — он подобрался ко мне поближе.
— Да. Я предлагаю нам попытаться сбежать. Хуже уже вряд ли будет, чем завтра утром.
— Но для того, чтобы перелезть через стену под крышей, один из нас должен подсадить другого. И второй уже выбраться не сможет.
Я не стала отвечать. Билл иногда бывал не вовремя умным.
— И судя по всему, ты уже решила, кто уходит, а кто остается. А тебя не интересовал вопрос, как я буду жить с мыслью, что за свою жизнь я заплатил твоей?
— Поверь, ты будешь прекрасно жить. И слово жить здесь ключевое. По мне будет рыдать хорошо если человек пять-десять. А у твоих ног Евразия. За тобой вот-вот пойдет весь мир. И ты отвечаешь за него, ты отвечаешь за каждую девочку, которая любит тебя, за коллектив, который работает с тобой. Потому что, если умру я, ничего не изменится в этом мире, а если что-то случится с тобой...
— Стой! Может быть тогда ты расскажешь мне, как я буду каждое утро смотреть себе в глаза в зеркало?!
— Отлично будешь смотреть. И, поверь, лет через пять ты даже не вспомнишь моего имени. А то и раньше...
— Тебе оракулом надо работать, а не журналистом! — раздраженно заявил он. — Откуда ты взялась такая?! Вы больные! Вы, русские, больные! Я не понимаю! У тебя был шанс спастись. Ты нарочно его упустила! Сейчас ты опять думаешь о какой-то мифической фанатке, о моих ребятах, о Томе, обо мне! Ты готова опять принести себя в жертву, лишь бы кому-то было хорошо! Это что? Это ненормально!
— У тебя есть песня... моя любимая... Мы не выживем вдвоем... Сейчас я отказываюсь от себя ради тебя, Моя последняя воля поможет тебе выбраться, Прежде чем подо мной сомкнется море... Ты ведь поступил бы так же... Ты такой же, как я, Билл.
Билл молчал, лишь его рваное дыхание нарушало тишину. Он хлюпнул носом, прерывисто выдохнул. Послышались шаги. Усмехнулся. Остановился. На четвереньках подобрался ко мне и уселся на ноги, аккуратно взяв лицо в ладони. Приблизился вплотную, судя по горячему дыханию, и, четко разделяя каждое слово, произнес:
— Я ненавижу Родриго за то, что он тебя не увез.
— Предлагаю являться ему в кошмарах, — вяло огрызнулась я.
— Кстати, это тема. — Язык мягко скользнул по моим губам. Я не ответила на поцелуй. Билл замер, не выпуская моего лица. Дыхание касалось губ. Он еще раз нежно накрыл их. Я не могла заставить себя ответить. Язык настойчиво протискивается между зубов, ласкается. Я отвернулась. Он молча ткнулся мне в плечо. Посидел так немного и боязливо, самым кончиком языка облизал шею. Поцелуй в висок. Легкий укус мочки. Смешно и щекотно выдохнул в ухо. Висок. Щека. Уголок губ. Глаза. Кончик носа. Пальцы гладят скулы, словно заново изучают лицо. Опять губы. Чуть задержался. Из моих глаз одновременно сорвалось две слезинки. Одну он случайно смахнул пальцем, вторую поймал поцелуем. И вновь припал к губам — жадно, настойчиво. Я всосала его язык, чуть прихватила зубами, выдохнула с фырчанием, выпуская. Резко отпрянул, но ладони все так же держат мое лицо, словно он боялся его потерять в темноте.
— Мари, ответь мне, только честно, пожалуйста. Родриго... Он... Там... В овраге... Ты боролась, а потом... потом сдалась... Почему? Что он тебе сказал? Почему ты сдалась?
— Я поняла, что, если и дальше буду сопротивляться, он меня изнасилует. Чем активнее я сопротивлялась, тем сильнее он заводился.
Он резко прижал меня к себе. Затаил дыхание. Обнял настолько сильно, что стало больно.
— Думаешь, он бы посмел тебя тронуть? — голос дрожит от негодования и бессилия.
— Думаю, он уже себя не контролировал на тот момент. И еще я думаю, вот если бы я приехала за своим парнем на другой конец света, обнаружила бы его с другой девушкой, которая по всем моим представлениям о девушках проигрывает мне по всем пунктам, то, возможно, у меня тоже был какой-нибудь неадекватный срыв. Родриго наполовину испанец. Очень горячий и темпераментный. И он в то же время русский, а русских мужчин, увы, не учат уважать женщину. Даже поговорка есть такая: бьет — значит любит. Он очень переживает, что я с тобой, не понимает этого и всячески отторгает, поэтому и бесится.
— А ты со мной? — с надеждой.
— Дурашка, — рассмеялась и поцеловала его.
Кто-то из нас двоих точно сошел с ума в тот момент. Осталось лишь определить: весь мир или я. В кромешной тьме, в какой-то ужасной хижине, на голой холодной земле мы неистово любили друг друга. Завтра будет наш последний рассвет. Сегодня наша последняя ночь, растраченная на ссоры, выяснение отношений, взаимные обвинения и слезы. И мы наслаждались каждой секундой, впитывая время сквозь кожу, сквозь поцелуи, сквозь прикосновения. Мы сливались воедино. Через переплетенные пальцы проходит ток. Через дыхание в поцелуях возвращается жизнь. Ласка на грани боли, когда теряешь сознание от удовольствия, когда в глазах звезды и разноцветный салют, а тело умирает от ошеломляющей неги. Он жадно берет, как в последний раз. Я дарю ему всю себя, прощаю обиды, забываю глупости и недоразумения. Я окутываю его любовью. Заворачиваю в ласку, как в кокон. Стараюсь сделать все возможное и невозможное, лишь бы сейчас он забыл обо всем и принадлежал только мне. Чтобы эта ночь, последняя ночь, была для него особенной. Я люблю его. Люблю больше всех на свете! Люблю больше жизни! Люблю! Люблю!..
Я удобно устроилась в его объятиях. Прижалась, закрыла глаза, слушая, как восстанавливается дыхание. Одна его рука лениво поглаживает мой живот, вторая теребит сосок. Чувствую, что он улыбается. Он весь улыбка — довольная и безумно счастливая. Билл поцеловал меня в висок (ну да, куда попал в темноте, туда и чмокнул).
— Мари, я все думаю, чтобы было, если бы майри захватили Родриго, а не меня. Ты бы тоже так орала?
— Я вот слушаю тебя и никак не могу понять, ты нагло прятался в кустах, пока я металась?
— Не совсем так, но я, действительно, все прекрасно видел и отлично слышал! Я чуть не умер там на месте от твоих воплей. И тогда же я понял, что ты никуда с ним не пойдешь. И даже, если он увезет тебя силой, ты все равно вырвешься при первой же возможности и сбежишь.
— Что же ты мне нервы мотал, зараза?
— Ну, чтобы лишний раз убедиться, что не ошибся, — он просто-таки расплылся от счастья. Крепко сжал меня и поцеловал.
Я несильно двинула его локтем в живот. Билл захихикал.
— Ты не ответила.
— Нет, я бы с тобой пришла в деревню и там бы уже поставила всех на уши, чтобы всем миром выручить Родриго. Просто, в отличие от тебя, Родриго прекрасно дерется, и его голыми руками взять проблематично. А тебя беречь надо, ты у нас человек важный и дорогой.
— Только из-за этого?
Я чмокнула его в подбородок. Потерлась лбом о скулы. Глупый, какой же ты глупый.
— Курить хочется...
— Мне тоже. Би, давай-ка мы с тобой восстановим события, а то у меня картинки нет. Такое чувство, что мы пропустили что-то очень важное.
— Что именно?
— Пойми, я — журналист, я работаю с фактами. Обрабатываю их, систематизирую, анализирую и описываю. Выводы делает читатель. А тут у меня ничего не сходится. И либо мы на самом деле сейчас с тобой огребли серьезные проблемы, либо нас весьма гадко развели, как последних лохов. Причем мне кажется, что второе ближе всего к истине. Я просто не верю в такое количество случайных совпадений. Это все неправдоподобно как-то, как будто игра такая. Но вот правила я никак не могу понять.
— Да-да, — закивал Билл. — У меня ощущение, что играют нами. Мы как фишки на карте, сколько на кубиках выпадет, туда нас чья-то рука и тащит. Игра, понимаешь? Глупая игра.
— Значит, я не одинока в своих подозрениях. Давай начнем с начала. Итак, расскажи мне, когда ты заметил Родриго в Макдональдсе? Он уже сидел, когда мы пришли. Он выходил куда-то? Пришел после? Всё, что ты заметил. Вспоминай.
— Я не помню, когда он пришел. Я обратил на него внимание, потому что он явно наблюдал за нами. У него был взгляд журналиста или фотографа. Это видно. Я чувствую это. Он быстро отводил глаза, когда мы встречались взглядами, но потом вновь впивался в меня или тебя. Я все пытался увидеть камеру, смотрел по сторонам, стараясь обнаружить его людей, снимающих нас, но он был один. Я это как-то интуитивно понял.
— Проблема в том, что абсолютно все мои друзья знают, что я категорически не ем в Макдональдсе. И мне не понятно, как он там оказался...
— Но ты же сама предложила пойти в Макдональдс! — изумленно перебил Билл.
— Ну и что? А ты согласился поехать в буш почти сразу же. Я узнала, что ты обожаешь фаст-фуд, и решила сделать тебе приятное. Иногда стоит изменить самой себе, чтобы доставить удовольствие другому.
Билл поцеловал меня в ответ.
— Давай вернемся к нашим баранам. Значит, Родриго мог попасть в Макдональдс только за нами следом. Либо его мог кто-нибудь послать. Кто?
— Ресепшен? Но мы при них не говорили о Макдональдсе.
— Точно?
— Да. Мы вышли из гостиницы, ты все это время говорила по телефону с кем-то с работы. Но ты не произносила моего имени и не сказала, куда мы идем.
— Подслушивал? — задрала я голову и хитро прищурилась. Хотя последнее было излишним — он все равно ничего не видел.
— Ну... Мне было интересно, с кем ты так восторженно болтаешь. Я думаю, что он узнал на ресепшен, с кем ты живешь в номере. А потом дождался, когда мы выползем, чтобы устроить грандиозную встречу.
— Итак, первый факт. Родриго приехал. Навел справки обо мне. Узнал, что я не одна и проследил за нами. А поведение в кафе — это демонстрация его прав на меня. Далее ему надо было понять, кто ты и что из себя представляешь. Вспоминай, что было в баре.
— Подожди! Ты кому-нибудь говорила, что я приеду?
— Нет. Полина знала. Но она за нас, хоть тебя она и не любит за твой выпендреж в Москве. Крестный был уверен, что в момент разговора я была с Родриго. Та Джейн из бара, она на каком языке с тобой говорила, как вы познакомились?
— Я не хочу... — он опять обхватил меня крепко-крепко, поцеловал в макушку.
— Би, это важно.
— Эта тема нам неприятна. Я не хочу об этом говорить.
— Послушай, сейчас нет приятных или неприятных тем. Сейчас речь о том, будем мы жить или нас съедят и из наших пальцев сделают крючки для корзин. Оно тебе надо?
— Хорошо. Но обещай, что не будешь злиться и ревновать. Хотя, ты такая хорошенькая, когда ревнуешь, — он мечтательно промычал (и скорее всего закатил глаза, улыбнувшись). Кашлянул и серьезным голосом произнес: — Я пытался написать песню, она как раз под настроение попадала, стихи рождались... Ко мне подсела молодая женщина. Что-то спросила. Я по-немецки сказал, что не понимаю, чтобы сразу же отвязаться от нее. Она заговорила по-немецки. Обычные вопросы — откуда я, чем занимаюсь, как давно в Австралии, с кем приехал.
— Что ты рассказал о себе?
— Ничего. Сказал, что пою в рок-группе, что приехал к своей девушке на выходные. Она какое-то время жила в Берлине. Мы говорили с ней о городе и о том, как он изменился. Предложила выпить за знакомство. Я отказался сначала, потому что денег было всего ничего, а кредитку оставил в номере. Она решила угостить.
— Ты сказал, как называется группа?
— Нет. Мне кажется, что ее эта информация вообще не заинтересовала.
— Она что-то спрашивала еще о группе и о том, что ты поешь, где? Просила что-то рассказать об этом?
— Нет. По-моему, нет.
— А про родителей спрашивала? Чем занимаются? Что делают?
— Да. Я сказал, что мама художница, а отец музыкант.
— То есть ты сдал себя по полной программе.
— Нет!
— Да. Потом, скорее всего, пришел Родриго, споил тебя за знакомство и узнал все остальное. Либо он специально нанял Джейн, либо это кто-то из его знакомых. Билл, нас завтра не убьют.
— Уверена? — он радостно подпрыгнул.
— Смотри, мне надо написать репортаж об экстремальном туризме. Что такое экстрим? Это что-то опасное для жизни. Племя людоедов как раз то, что надо.
— Типа затяжного прыжка с парашютом в первый раз?
— Да. Возможно, была какая-то договоренность с племенем на развлечение туристов с последующей инсценировкой какого-нибудь кровожадного обряда.
— И ты хочешь сказать, что завтра нам устроят маленькое шоу?
— Тебя где от нас отсекли? И как?
— Я отстал немного — камень в кроссовок попал. Остановился, чтобы вытащить. Последнее, что я видел, как вы свалились с обрыва. Ну, думаю, главное, чтобы не разбились. Я шнурок завязал, поднимаюсь, а там... Майри мне в зубы палку засунули вместо кляпа, ремнем на затылке ее закрепили плотно, нож к горлу, руки связали и толкают к оврагу. У меня было ощущение, что мы специально стояли и смотрели на вашу возню. Я видел, как ты пришла в себя...
— Подожди, то есть они наблюдали за нами? — вытаращила я глаза.
— Так я тебе о чем говорю! Именно наблюдали, как будто команды какой-то ждали. Я видел, как ты радовалась, когда поймала лошадь. Я тогда еще решил, что всё, вы меня бросите. Потом ты наконец-то вспомнила обо мне и начала истерить. И я уже мечтал о том, чтобы ты меня бросила и уехала с Родриго, потому что после твоего вопля: «Билл!», стало понятно, что ты вообще не уберешься из леса без меня, — мягкий поцелуй в ухо.
— Но я поднималась наверх, вас там не было...
— Они так мастерски прятались... А я, сама понимаешь, с ножом у горла и кляпом во рту не особо мог разговаривать. Я видел, как он тебя завалил и скрутил. У меня сердце чуть не выскочило. Я чувствовал твою боль и беспомощность, и готов был придушить его собственноручно. Потом ты сдалась. Я начал вырываться, и аборигены уволокли меня в деревню.
— Выходит, что майри дали Родриго уйти?
— Выходит что так. Меня еще лошадь сильно смутила. Сама подумай, откуда ей взяться в горах ни с того, ни с сего? И Родриго нас явно вел по известной ему дороге. Вряд ли бы он изучил ее настолько хорошо за время нашего перелета.
— У Родриго память хорошая и он гениально ориентируется на местности. Я так не умею. Кстати, вот еще одно подтверждение того, что все это спектакль.
— Но зачем? Ради какой-то статьи? Зачем тогда тебе разбили лицо? И Родриго этому папуасу по морде съездил конкретно, с ноги бил, я лично видел.
— Не знаю. Но нас не охраняли днем, нам дали уйти. Нас не обыскали. Они наблюдали за нами, вместо того, чтобы сразу же пристрелить. Ведь понятно, что если кто-то из нас спасается, то у племени могут начаться серьезные проблемы. А спасся у нас организатор всего этого мероприятия. И, между прочим, обрати внимание, здесь до сих пор нет представителей власти, нас никто не ищет, мы никому не нужны. Родриго не бросил бы меня ни при каких обстоятельствах. А сейчас... Я не понимаю, зачем все это...
— Бросил же.
— Нет, ты его не знаешь. Родриго хороший друг, ты бы видел, как он меня в Колумбии защищал.
— Значит, широкомасштабную операцию по нашему спасению мы увидим завтра?
— Ага, думаю, что утром нас спасут как минимум с громким гиканьем.
— А если нет?
— Тогда группе Tokio Hotel придется искать нового солиста, а мое имя в вашей семье навсегда будет проклято.
— Ты совсем не боишься смерти?
— А что толку ее бояться? Двум смертям не бывать, а одной не миновать.
— И я не боюсь. Я боюсь, что не смогу выходить на сцену, не смогу петь, что не будет той ликующей толпы. Я боюсь потерять ребят, остаться без группы. Они моя жизнь. Группа для меня всё. И еще я боюсь... — он запнулся и замолчал, а я так и не услышала, чего же еще боится Билл. Хотя и так понятно — он боится, что группа потеряет популярность, и больше не будет ничего.
— Би, рано или поздно, это произойдет. Даже звезда «Биттлз» в какой-то момент погасла. Да, они стали легендой...
— Я знаю, о чем ты говоришь. Но через несколько лет это будет нашим решением. Сейчас для меня главное сцена и группа. И я рад, что ты понимаешь меня, рад, что ты не ревнуешь к фанатам и работе.
— Ох, Би, я бы не была на твоем месте столь оптимистична, — рассмеялась я.
Он рассказывал о путешествиях и разных странах, о фанатах и их подарках. Говорил, как благодарен им. С каким трепетом и любовью относится к ним, не смотря на то, что временами они агрессивны и готовы разорвать мальчишек. Он рассказывал о Томе и Георге с Густавом. О маме и отце. Он ворчал на продюсеров. Жаловался, что они нагружают их до полной потери ориентации в пространстве. Что иногда он готов отрезать себе язык, лишь бы не отвечать на глупые вопросы журналистов и не улыбаться в камеры. И я поняла, что Билл безумно соскучился по дому, по ребятам, по этим глупым журналистам, ради которых он никак не может расстаться с языком. Я слушала его с улыбкой. Наслаждалась его голосом. Ловила его дыхание...
Мы замерзли. Он согревал мои ладони, но помогало это слабо. К тому же под утро наши молодые организмы вспомнили, что не мешало бы их чем-нибудь подкрепить, если мы планируем и дальше функционировать с той же активностью. И все наши разговоры плавно перетекли в кто что любит и у кого мама вкуснее готовит.
— А вообще проводник нам сказал, что мы в пищу с тобой не пригодны, помнишь? — хихикнула я. — Хотя я вот не согласна. С тебя, например, получится прекрасный бульон.
— Это почему же? — обиделся Билл.
— В тебе костей много, а мяса нет совсем.
— Мне кажется, способ приготовления нас мало будет волновать после разделывания. Интересно, они хоть вкусно готовят?
— Что, не хотелось бы, чтобы испортили такое чудесное блюдо, как рок-звезда и журналист? — захохотала я.
— Я есть хочу, — прохныкал Билл. — Можно я съем тебя? — И с воплем: — Вампиры возвращаются! — он вцепился зубами мне в шею.
Я начала брыкаться и извиваться под ним. Мы смеялись. Я щекотала его, он дергался, но зубы все так же держат кожу.
— Би, ну синяк же будет! — стонала я сквозь смех.
Он что-то промычал в ответ.
— Так не честно! Ты же знаешь, что я не могу тебе ответить! Аааа! Я тебя ущипну за... — руки легли на поясницу. Билл с шумом всосал мои губы, не давая договорить. Я застонала, чувствуя, как по телу разливается тепло. — Хочу тебя... Хочу...
Он начал ласкать тело. Целовать... Руки нервно теребят пуговку джинс... Быстро задрал футболку, припадая к груди.
— Хочу, чтобы ты знала, — каждое слово сопровождается поцелуем. — Ты — лучшее, что было в моей жизни. Ты самое волшебное событие...
Дверца отворилась, и в помещение вошли две темные фигуры. Билл резко опустил мою футболку и уселся на корточках рядом. Я тоже поднялась и прижалась к нему.
— Мари, это ведь сейчас будет спектакль, да? Шоу? — сиплым голосом.
— Не бойся. Если бы нам на самом деле угрожала серьезная опасность, поверь, Родриго бы уже эти горы с землей сравнял. Я уверена в нем, — весело заявила я. А у самой колени дрожат так, что встать не могу без посторонней помощи.
Деревня стояла погруженная в молочный туман. Солнце вот-вот выглянет из-за гор — их верхушки слегка светятся золотом, но сами горы по-прежнему страшно-черные, неприветливые, пугающие. На бледно-голубом небе, отдающим болезненной желтизной, ярко-красными мазками с желтыми и чернильными штрихами лежат облака. Отражаясь в зеркальной глади воды, они превращали озеро в какой-то гигантский чан с кровью.
— Дерьмовый рассвет, — пробормотал Билл. — Колор мне вообще не нравится.
— Начало дня в аду, — нервно хохотнула я. — Всю жизнь мечтала умереть таким кровавым утром.
Билл передернулся и крепко сжал мою руку.
— А я тебе говорила: беги, Билл, беги, — произнесла язвительно. — Ты всё из себя героя корчил. Если Родриго нас бросил...
— У нас есть план на этот случай? — сглотнул он.
— О да! Умереть достойно и без истерик.
— Мне не нравится твой план.
— Предлагай свой.
— До сих пор все твои планы плохо для нас заканчивались.
— Ничем помочь больше не могу, — обиделась я. — От тебя вообще никаких предложений не поступало никогда. Вечно на моем горбу выезжаешь.
— А вот Густав бы что-нибудь обязательно придумал.
— Вот и позвони ему. Я не Густав.
Билл мрачным тоном выразился некультурно. Пальцы сжаты так, что, кажется, он раздавит мою кисть. Меня начало знобить. Билл тоже выглядел бледно, желваки ходят.
Аборигены вкопали на берегу столб и разожгли костер. Все нарядные, разукрашенные. На головах какие-то занавески из камышовых листьев, на талии праздничные юбчонки, если так можно назвать что-то шириной 25-30 сантиметров. Праздник у людей — день срубания дерева для каноэ вождя. И мы, черт, их праздничное блюдо. Нет, ну не смешно ли?
— Посмотри, — хихикнула я, показывая пальцем на майри. — Они даже чехольчики на чресла надели ради такого великого дела. Прикинь, как нас уважают!
— Клянусь, если выберемся отсюда, привезу Тому в подарок такой же.
— И ожерелье не забудь, с такой же занавеской на морду. Пусть ребят в автобусе пугает.
Мы захохотали. В такое сказочно красивое утро умирать почему-то совсем не хотелось. Билл обнял меня и поцеловал. Он улыбался. Улыбался как настоящая звезда. В грязной одежде, чумазый, лохматый — все это мелочи. Забавный мальчик исчез. Он опять стал молодым богом, который повелевает многотысячной обезумевшей от счастья толпой. Он окинул майри величественным взором, ухмыльнулся. Кстати, о птичках... Идея!
Я выступила чуть вперед и сказала по-английски, низко склонив голову:
— Вождь, этого юношу нельзя убивать. Он почитаем и уважаем не только в своем племени, но далеко за его пределами...
— Что ты несешь? — сквозь улыбку прошипел Билл.
— Заткнись, прими позу «звезда в шоке» и улыбайся, — шикнула я, продолжая подобострастно лыбиться вождю. — Он приравнен к богу. На него молятся так же, как вы молитесь своим богам. Если ваше племя его убьет, то горе и несчастья обрушатся на вас. Племя майри проклянут даже не тысячи, миллионы людей по всему миру. Вас покроют бесчестьем. На ваших потомках, если кто-нибудь останется жив после того, как люди узнают, кто расправился с их богом, будет вечно стоять клеймо позора. Неужели вы, вождь, позволите, чтобы весь мир ненавидел ваше племя и плевал вашим детям в лица?
— Дерьмо, я сейчас разрыдаюсь, — подавившись смешком, проблеял новоявленный бог. — Но я не удивлюсь, если он ни хрена не понимает по-английски.
Вождь что-то ответил, но так как Брайн бросил нас еще вчера после обеда, а мы не были сильны в языках австралийских аборигенов, то, естественно, ни я, ни Билл не поняли ни слова.
— «Я должен был увидеть твой закат иль дать тебе своим полюбоваться» — не помнишь, кто сказал? — едва слышно пробормотала я, буравя вождя взглядом, на губах легкая улыбка. Этот разрисованный уродец на самом деле ни черта не понимал по-английски.
— Нет, не знаю. Но шоу обещает быть ярким...
— ...и кончиться ожидаемо плохо... — Лицо каменное, в глазах вызов. — Ненавижу Шекспира. У него всегда кто-нибудь да умрет.
— Ты себе не представляешь, как я соскучился по Родриго.
Нас привязали к столбу (меня лицом к деревне, Билла — к озеру), задрав руки над головой и для верности пару раз обмотав веревкой вокруг талии. Вождь что-то прокричал. Майри выстроились в круг и начались танцы.
— Билл, — пискнула я. — Говори со мной. Пожалуйста, говори со мной.
— Успокойся, во-первых. Они сейчас напрыгаются, а потом мы все дружно выпьем... выпьем... Интересно, а что они пьют? Кстати, меня вчера Родриго учил пить текилу. Хочешь расскажу как? О! Смотри! Надо будет взять у них несколько уроков танцев. Смотри, как ноги задирают!
— У тебя лучше получается, — засмеялась нервно. — Одни игры с микрофонной стойкой чего стоят. Стриптизерши нервно курят в сторонке.
— Что, настолько все плохо? — расстроился Билл.
— Нет, но есть весьма забавные моменты. Так что там насчет текилы? Ох, я бы сейчас еще и покурила с удовольствием.
— Да черт с ней, с текилой. Руки уже болят.
— Угу, и поаплодировать не получится. Не вежливо с нашей стороны. Они так стараются.
Майри водили вокруг нас «хоровод» уже минут пятнадцать. Солнце показалось над горами. С озера дул холодный ветер.
— Я замерз, — капризно прохныкал Билл. — Мне не удобно так стоять. У меня руки болят. Давай попросим все это прекратить. Скажем, что мы прониклись и ужасно их боимся. Ты там Родриго нигде не видишь?
— Нет, а ты? Я бы на его месте уже появилась. Представление затягивается и начинает надоедать.
— Не возражаешь, если я ему потом скажу всё, что думаю?
— От моего имени можешь добавить еще пару некрасивых слов.
На костер поставили большой закопченный котел, в огонь подбросили дров. Танцы стали динамичнее. У майри добавилось несколько новых движений.
— Мари, тебе не кажется, что у них какие-то нелады с глазами? — серьезно спросил Билл. — Они, случайно, не обдолбались?
Я присмотрелась и побледнела. Аборигены впадали в... транс. Да-да, натуральный транс! Еще немного и они отключатся от внешнего мира, а там... Я задохнулась и в страхе попятилась назад, глупо пытаясь отодвинуться от них вместе с врытым столбом.
— Не надо мне говорить, что шутки кончились, — отозвался он, видимо почувствовав, что я дергаюсь. — Дерьмо, Том не простит мне этого. И ты была права. Здесь больше не будет гор. Том уничтожит все. А этого дерьмового вождя он...
Передо мной возникла страшная размалеванная рожа Ириана. Взгляд какой-то странный, неживой, как у покойника. Я взвизгнула. Он громко гаркнул мне в лицо и рванул футболку. Я забилась, словно птица, попавшая в силки. Билл матерился и тоже дергался, требовал отойти от меня. Язык прошелся от груди по шее к подбородку. Злость пересилила страх. Послав его по-нашему, по-русски, я, повиснув на руках, со всей силы пнула парня ногами в живот. Он отлетел в сторону. Но, упав, тут же вскочил на ноги и, как огромный черный кот, кинулся ко мне. Занес руку для удара. Если бы взглядом можно было убить, Ириана разорвало бы сейчас в клочья. Я не просто его ненавидела, я сама стала ненавистью, огромной, испепеляющей, черной. Он не ударил — остановился в последний момент, не выдержав моего взгляда. Скривился презрительно. По-хозяйски провел рукой по телу. Вытащил огромный тесак. Глаза в глаза. Мы даже сейчас с ним скалились друг на друга одинаково — как два зверя.
— Ну всё, — раздался голос Билла. — Вода закипела. Можно варить макароны.
Ириан провел кончиком тесака по моей шее от одного уха к другому. Черт, знаю, что если оружие достаточно острое, то я даже не почувствую, как мне перережут глотку! Я нервно сглотнула — нет, кровь не булькает. Интересно, а если открыть рот, можно будет понять — убил он меня или еще нет.
— Мари, не молчи! Говори, Мари! Мари! — звал Билл. А я боялась. Стояла и тупо боялась умереть от того, что мне только что, возможно, перерезали глотку. — Мари! Мари!!!
Да не угадал, уродец!
— Я жива, — с вызовом плюнула в лицо Ириану. Кровь не чувствую, голова не кружится... Черт! Я не знаю симптомов умирания!
Сын вождя улыбнулся. Похлопал меня по щеке и... направился к Биллу.
— Би! Билл! — зашептала я. — Билл...
— Я...
Удар. Он всхлипнул. И я почувствовала, как веревка на талии натянулась.
— Би... Би... Би... — бормотала я глухо. — Би... Бииии...
Какой-то странный звук. Майри громко охнули, топнули и радостно завопили. Ириан, в буквальном смысле слова по локти в крови, встал передо мной, держа кусок трепыхающегося мяса. Сердце — дошло до меня. Перед глазами все поплыло. Окровавленная рука стала увеличиваться в объемах. Сердце в ладони стучалось у меня в ушах. И изображение перед глазами окончательно потеряло четкость...